Сунбулов, Григорий Федорович

Сунбулов, Григорий Федорович, рязанский воевода, сподвижник Прокопия Ляпунова, происходил из «худородных» рязанских дворян. Самые ранние сохранившиеся о нем известия стоят в тесной связи с восстанием Болотникова. Чисто олигархический характер, который приобрело московское правительство после свержения первого Лжедимитрия и вступления на престол Василия Шуйского, вершение всех дел немногими родовитыми боярами, хранившими всеми мерами старину и ревниво не допускавшими в свою среду новых людей, узко-сословные знатно-боярские интересы на первом плане всюду, всемерная защита от малейших посягательств на них – все это для С., представителя среднего слоя дворянства, притом человека умного, энергичного, одаренного способностями вождя, было крайне антипатично; для него, как впрочем, и для многих других, было привлекательно находиться под знаменами какого угодно самозванца и проходимца и против Шуйского, чем наоборот. Поэтому, когда вновь ожила легенда о спасении царевича Димитрия, и на защиту его в южных частях Московского государства вспыхнул вооруженный мятеж, в челе которого стал известный Болотников, когда мятеж стал разрастаться и охватил многие города и целые области, С. без долгих колебаний пристал к нему. Ополчившиеся рязанские дети боярские, местная земельная знать, а по выражению летописи – «рязанские воры», выбрали в 1606 г. его вместе с Прокопием Ляпуновым воеводами. Нет все-таки никаких оснований думать, что С. был уверен в ложности слухов спасения Димитрия и в самозванстве Молчанова; вероятнее всего, что он, как и все рязанцы, не имел никаких убеждений в этом отношении, да и не интересовался особенно этим вопросом, создавшимся же движением намеревался воспользоваться для своих и своего класса целей – обуздать властвовавших родовитых бояр и долю их политической власти урвать в пользу среднего дворянства.

Со своею ратью С. и Ляпунов направились к Москве, куда с юга двигался также и Болотников. Победоносному шествию воевод оказала сопротивление только Коломна, и это повело к полному разгромлению города. На Оке они соединились с Болотниковым, составив в общем очень внушительную силу, пред которою высланная из Москвы значительная рать под началом воеводы Мстиславского беспорядочно отступила, не приняв даже боя. 22 октября союзники стали укрепленным лагерем в с. Коломенском, в 7 верстах от Москвы, и отсюда блокировали столицу, хотя довольно слабо и не со всех сторон. Первый месяц осада шла успешно, тем более, что за это время с юга подошли новые силы, в лице казачьих отрядов «вора» Петрушки. Но затем среди осаждавших начался раскол. Причиною его отчасти послужило непоявление тщетно ожидавшегося Димитрия; значительно же более глубокое значение в этом расколе сыграли чисто социальные условия. Войска союзников состояли из самых различных общественных элементов; на одной стороне были казачья голытьба, бежавшие холопы и крепостные и вообще мелкие безыменные люди во главе с Болотниковым; на другой стороне – дворяне и дети боярские «больших статей», рать С. и Ляпунова. Разнородность, а часто и полная противоположность интересов этих общественно-различных групп и обусловила раскол. Болотников со своими людьми в своих стремлениях шел гораздо дальше низложения царя и его сторонников; в его планы входили насильственные мероприятия социального характера. Сущность его восстания и стремлений ясна из распространявшихся им в Москве, среди низов населения, грамота, содержание которых летописцем передается в таких выражениях: «Велят боярским холопам побить своих бояр, жен их, вотчины и поместья им сулят, шпыням и безыменным ворам» велят гостей и всех торговых людей побивать, именье их грабить, призывают их, воров, к себе, хотят им давать боярство, воеводство, окольничество и дьячество»... Это импонировало московской черни, и есть указания, что она проявляла намерения перейти на сторону Болотникова. Но это же не нравилось и не могло нравиться С. и всем рязанцам, которые не только не желали ломки сословных привилегий, но, наоборот, домогались их умножения и упрочения. «Дворяне землевладельцы и рабовладельцы, – пишет С. Ф. Платонов, – увидели, что они находятся в политическом союзе со своими социальными врагами... Они убедились, что приятный им строй имеет более опасных врагов, чем олигархи – в лице их собственных союзников». Вожделения С. не шли дальше свержения Шуйского с боярами и замены их средним дворянством, поэтому «воровские листы» (грамоты) Болотникова, звавшие к борьбе со всеми привилегированными сословиями вообще, он мог рассматривать лишь как разрушительную проповедь. Результатом всего этого было то, что «ноября в 15 день от них (осаждавших), злых еретиков и грабителей и осквернителей, из Коломенского приехали к государю царю и великому князю Василию Ивановичу с винами своими рязанцы Григорий Сунбулов да Прокопей Ляпунов, а с ними многие рязанцы дворяня и дети боярския». Василий Иванович «приял их любезно, аки отец чадолюбив, и вины их вскоре им отдал». Прощение С. с товарищами было вызвано, конечно, более вескими причинами, чем простым «чадолюбием». Дело в том, что измена их Болотникову и переход в московский лагерь произошли в чрезвычайно критический для Шуйского момент, когда у последнего были истощены решительно все средства обороны, с переходом же рязанцев решилась и судьба восстания Болотникова, который 2 декабря 1606 г. был отброшен от Москвы. а вскоре и совсем разбит.

Каких-либо твердых политических убеждений у С. не было. Как представитель среднего слоя дворянства, он был одним из наиболее ярких типов этого класса, вечно колебавшегося в Смутную эпоху между родовитым боярством, с которым его связывала общность экономических и сословных интересов, и низами населения, с которыми он имел некоторые точки соприкосновения в чисто политических симпатиях. Предавшись Шуйскому по необходимости, избрав в его лице просто меньшее из двух зол, С., конечно, не оставил надежды на свержение Василия Ивановича, а вместе и тесно связанного с ним боярства. Подходящим моментом для новой попытки С. счел восстание Тушинского вора и вызванные этим волнения. 17 февраля 1609 г., в субботу на масленице, С. вместе с кн. Романом Гагариным и Тимофеем Грязным сделал попытку вызвать возмущение и в Москве. Набрав около 300 сторонников, он потребовал у бояр объявить Шуйского низложенным, но успеха не имел; бояре разбежались из Кремля по домам, чтобы там выждать течения событий. Тогда заговорщики обратились к патриарху Гермогену с требованием идти на Лобное место и обратиться с речью к народу. Присутствовавшая во время переговоров толпа приняла сторону патриарха, в свою очередь решительно восставшего против намерений С. с товарищами. Таким образом, попытка поднять восстание окончилась полной неудачей, и С. ничего не оставалось, как бежать в Тушино, что он и сделал. Вскоре Шуйский через патриарха предложил С. полное прощение вины с условием вернуться в Москву, но он уклонился от этого. После распадения лагеря тушинцев и ухода Заруцкого, С. пришел в столицу и стал на сторону бояр, присягнувших Владиславу. На этом сведения о нем обрываются, и самый год его смерти неизвестен.

Летопись о мятежах, стр. 138 и сл. – « Акты Историч.», №№ 98–101, 106–108, 110, 115, 116, 128, 130. – «Акты Археограф. Экспедиции», т. II, №№ 88, 89, 91, 93, 95, 98, 99, 101, 102–104, 110. – Н. М. Карамзин, «Истор. Гос. Российск.», изд. Эйнерлинга, т. XII, СПб., 1843 г., стр. 20, 24, 26, 85, 86, 134; прим. 61, 82, 83, 149, 173, 350, 557, 607. – С. М. Соловьев, «История России», изд. «Обществ. Пользы», кн. II, стр. 814, 815, 816, 77, 878, 934. – С. Ф. Платонов, «Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI–XVII в.в.», СПб., 1899 г., стр. 326, 327, 333, 335, 338, 436, 495. – «Никоновск. Летоп.», стр. 81, 82, 90, 92, 111. – «Собрание Гос. Грам. и Догов.», т. II, стр. 441. – «Энциклопедия воен. и морск. наук» Леера, т. VII, СПб., 1894 г., стр. 358. – «Русск. Историч. Библиот.», т. XIII, стр. 112.