Гирс, Дмитрий Константинович

Гирс, Дмитрий Константинович, писатель, родился в 1836 г. в Таганроге, где отец его, Константин Карлович, занимал место начальника карантина. Родоначальник Г., дед Д. К., по происхождению был швед. Д. К. Г. приходился двоюродным братом Г., Александру Карловичу (см.) и Николаю Карловичу, министру иностранных дел. Семи лет его отвезли в С.-Петербург и поместили в 1-й кадетский корпус. Из корпуса он перешел в Инженерное училище, откуда вышел в саперы. Одно время он слушал лекции в Академии генерального штаба, но курса не кончил, вышел в отставку и посвятил себя исключительно литературной деятельности, к которой всегда имел склонность. Находясь еще на военной службе, Г. написал несколько рассказов из военного быта и поместил их в журнале «Русский Вестник» 1862 г., прикрывшись псевдонимом «Константинович». После выхода в отставку Г. около года работал в журнале «Неделя», где, между прочим, был помещен его рассказ «Зеленая улица». Но громкую литературную известность приобрело его имя, когда в 1868 г., в «Отечественных Записках», он напечатал первую часть своего романа: «Старая и Юная Россия»; этот роман произвел огромное впечатление на читающую публику и возбудил в ней большие надежды, которым однако не суждено было оправдаться, и роман даже не был доведен автором до конца. Во время сербской войны Г. был отправлен в Сербию корреспондентом от «Петербургских Ведомостей» и до падения Дьюниша находился при армии генерала Черняева. Корреспонденции Г. считались в то время одними из лучших. Во время русско-турецкой войны Г. тоже был специальным корреспондентом «Северного Вестника», издателем которого был тогда Е. Ф. Корш, а фактическим редактором В. Ф. Корш. По мнению В. П. Буренина, «как корреспонденту и журналисту, при многих прекрасных качествах, Г. не доставало главного: живости и подвижности ума, нервности темперамента. Его корреспонденции были очень интересны, отличались правдивостью, обстоятельностью сведений и основательным знакомством с военным делом, от чего они, выигрывая в солидности, проигрывали в своевременности, легкости и живости», качествах для корреспонденции весьма важных и даже первостепенных. В 1878–1880 гг. Г. издавал большую литературно-политическую ежедневную газету прогрессивного направления «Русская Правда», которая большого успеха не имела. Свои фельетоны здесь он подписывал псевдонимом Добро-Глаголь. Газета Г. подвергалась многократным административным взысканиям и приостановкам. «Его «Русская Правда», говорит В. П. Буренин, «отличалась многими достоинствами: хорошим и строго выдержанным направлением, литературностью, серьезностью в обсуждении текущих событий и вопросов, солидным материалом. Но редактор, по некоторой медлительности своего темперамента, почти постоянно обнаруживал неуменье подать хороший материал вовремя и горячо. К тому же он был слишком прямолинеен и неустойчив, а при условиях, в которых находилась тогда наша политическая печать, с подобными качествами не особенно далеко можно было уйти». Вследствие всего этого «Русская Правда» не могла долго просуществовать; она многократно подвергалась административным взысканиям и наконец прекратила свое существование «по причинам, от редакции не зависевшим».

Не красно вообще сложилась вся жизнь Г., много тяжелых переживаний, включительно до высылки его из Петербурга в 1868 г. за речь, сказанную на похоронах Писарева, много неудач и даже лишений выпало ему на долю. Грустен и сумрачен бывал его рассказ о пережитом в редкие минуты откровенности, несмотря на то, что Д. К., по излюбленной привычке, скрашивал свое повествование добродушным юмором. И нужно отдать справедливость этому человеку: он всегда твердо и стойко переносил удары судьбы, с достоинством и без жалобы нес свое горе и шел всегда прямым путем к намеченной цели. По словам хорошо его знавшего В. П. Буренина, Г. отличался упрямым характером, иногда вредившим ему в практической жизни, и наружной холодностью. Так как в своих привычках он был крайне невзыскателен и обнаруживал ту характерную приспособляемость к данному положению, которая так поражает в русском солдате, материальные блага жизни его прельщали очень мало и он никогда не поступался своими убеждениями и принципами для приобретения этих благ и никогда не хлопотал о них, хотя по своим родственным связям, по своему образованию и способностям легко мог бы занять видное и выгодное общественное положение. Среди литераторов 60-х годов Г. выделялся своим блестящим, по тогдашнему времени, образованием; он еще серьезно изучал политическую экономию и естественные науки. Его сведения по литературе тоже были основательны и довольно систематичны, а начитанность его в той области была огромная. Он любил литературу, стремился к литературному труду и относился к последнему, особенно в художественной области, чрезвычайно строго и добросовестно. Он работал над своими беллетристическими вещами чрезвычайно старательно и не спешил отдавать их в печать. Литературное творчество ему давалось нелегко: он писал вообще медленно и туго, обдумывал долго. Естественно, что, при медленности работы и при строгой взыскательности к своему труду, Г. литературой зарабатывал немного. Не желая работать на срок, по заказу, он принужден был для материальной поддержки отвлекаться от литературы и брать скучные работы, к которым не имел ни малейшей склонности: одно время, например, он служил в нотариальной конторе. Результатом службы Г. в нотариальной конторе явился его очерк «Дневник нотариального писца», помещенный в «Отечественных Записках» 1883 г. В то живое, кипучее время, когда Г. выступил на литературное поприще, ни одно, даже просто беллетристическое, произведение не могло рассчитывать на серьезный успех, если в нем не проводилась какая-либо либеральная идея, и большинство писателей той эпохи, считаясь с требованием времени, так или иначе, вплетали либеральные идеи в свои произведения, но делалось это иногда так грубо и неискусно, что идея не сливалась с произведением в одно целое, а являлась какой-то совершенно ненужной и лишней надстройкой на нем. В произведениях Д. К. Г. чувствуется, что все эти передовые идеи, все его свободомыслие внесено сюда не ради моды, не из желания успеха, а есть нечто живое, глубоко продуманное, пережитое и перечувствованное. Искренней, горячей нотой прорывается, напр., чувство автора в заключении рассказа: «Зеленая улица», когда он после описания, как прогоняют солдат сквозь строй, восклицает «от себя»: «И все это прошло теперь, минуло навсегда, как сон!.. Честь и слава тем, кто ратовал у нас против этого, кто помогал уничтожить эти последние следы азиатчины. Верим, что это безобразие не возвратится уже никогда на русскую землю!.. И все – и солдат, и начальник – могут теперь свободнее вздохнуть»... Нужно вообще сказать, что военные рассказы Г. написаны с глубоким знанием изображаемого быта, что само по себе еще не удивительно, так как автор сам много лет принадлежал к военному сословию, но кроме того в этих рассказах проявилась замечательно тонкая наблюдательность, умение схватить главные,. типичные черты героев и обрисовать язвы военного общества; и все это Г. передает с удивительной простотой. Как уже было упомянуто, Г. кроме мелких рассказов, написал (или вернее начал писать) большой роман: «Старая и Юная Россия», в основу которого был положен широкий, даже можно сказать, грандиозный замысел: изобразить эпоху начала 60-х годов, когда новые веяния стали проникать в среду дворянства и новые либеральные взгляды заражали молодежь даже в самых консервативных дворянских семьях, что вызывало печальный разлад между «отцами» и «детьми»; автор рисует и этих «детей», это молодое поколение, с его новыми политическими и социальными идеалами, с его отношением к «старому строю жизни», и пытается «наметить основные моральные и общественные мотивы антагонизма, который последовал в тот период между упомянутым строем и новыми стремлениями. «Знаменательное это было время, замечательные сердца и удивительные люди!», восклицает автор. Г. в начале своего романа сумел показать читателю живых и жизненно действующих людей старого и нового закала. Вот перед читателем проходит Варвара Михайловна, считавшаяся в свое время женщиной довольно вольнодумной, сходившая с ума по «бывшем в моде» Грановском и следившая даже за литературой, «т. е. читавшая не одни только французские романы, но и русские»; а теперь она только помещица старого закала. Вот великолепная фигура старика Таврова, «демократствующего аристократа», «воображение которого после 19 февраля всюду видит коммунистов, разграбителей и нарушителей всякой законности: une vraie désorganisation sociale». Сам он себя, впрочем, мнит истинным либералом, ссылается на Токвиля, Карлейля и Гизо, что не мешает ему однако таскать за бороду своего бурмистра. Молодой Оглобин является представителем крайних взглядов, которые он не столько проповедует на словах, сколько прямо проводит в своей жизни. Не будучи в силах стать чиновником, «каким бы следовало быть» (т. е. брать взятки и гнуть спину перед начальством), и, кроме того, не считая вообще «умственную деятельность производительною в тогдашнем обществе», он бросил службу и работал в имении наравне с простыми работниками.

Не мог, разумеется, Г. не затронуть в своем романе и военного сословия, столь тесно спаянного с дворянством. В лице молодого Таврова Г. вывел тип нового гвардейского офицера, не сторонника «затхлого милитаризма», не веселого кутилу и прожигателя жизни, а человека действительно увлеченного военным делом, серьезного знатока военной истории; он еще не может отрешиться от презрительного отношения к «армейским», а между тем и в рядах армии появились уже дельные, передовые офицеры, представителем которых в романе является молодой Телешев, сын управляющего имением, но его личность уже менее ярко нарисована автором, да и вообще по мере развития роман становится все слабее; «молодой автор», как говорит Буренин, «очевидно, не рассчитал своих сил и запутался в той широкой и сложной задаче, которую хотел разрешить своим произведением. С дальнейшим течением повествования о старой и молодой России лица романа стали принимать характер идейных манекенов, живые сцены обратились в диалоги, наполненные теоретическими рассуждениями о разных вопросах моральных и социальных. Автор, конечно, сознавал это, и его художественный талант прежде критики и читателей подсказывал ему, что дело у него идет не ладно, что он забрел на кривую дорогу и притом так далеко забрел, что на настоящий путь выбраться уже невозможно. Сознавши и сообразивши все это, Г. не захотел обманывать далее себя самого и читателей фальшивыми «теоретическими» героями и сценами: он прекратил произведение, на компоновку первых частей которого и на общий замысел положил много писательских сил и жизненных наблюдений».

Публицистические статьи Д. К. Гирса имеют тоже большие достоинства; они всегда свидетельствуют об основательном знакомстве автора с трактуемым вопросом, снабжаются, где это нужно, многими статистическими данными и все проникнуты не впадающим в крайность либерализмом. В этом отношении интересно отметить его статью в газете «Новое Время» 1872 г., №104, «Поворот в русско-еврейской публицистике», написанную по поводу выхода в свет I и II томов «Еврейской Библиотеки», изд. Ландау. Г. говорит о желательности участия русских сотрудников в еврейских изданиях; это по его мнению, с одной стороны, доказало бы, что наши литераторы либеральничают не на словах только, и не похожи на тех, которые, проповедуя всеобщее равенство, опасаются в общественном месте сидеть рядом с евреем, а с другой стороны, способствовало бы тому, что в среде их меньше было бы дилетантов по этой части, пускающихся при всяком удобном случае судить и рядить этот несчастный еврейский вопрос, с полным – нужно правду сказать – незнанием. Автор признает важность разработки и выяснения еврейского вопроса и в конце прибавляет: «мы не панегиристы евреев и только со стороны предоставления им гражданской равноправности безусловно стоим за них; с других же сторон, мы готовы признать некоторые упреки, делаемые этому народу, и справедливыми». Произведения Г. читаются легко, слог их носит отпечаток тщательной отделки, хотя изредка и попадаются выражения вроде «зазнобистый мороз», «это была одна из оконечностей города» и т. п. Умер Д. К. Гирс в С.-Петербурге 2-го декабря 1886 г., 50-ти лет от роду, скоропостижно, по определению одного врача, от разрыва сердца, по определению другого, от тромба, образовавшегося вследствие болезни сердца. Похоронен на Волковом кладбище.

Гирс напечатал следующие беллетристические произведения: 1) «Записки военного» («Русский Вестник» 1862 г., № 4; 1864 г., №№ 9, 10, 12, 1865 г., №№ 5, 8, под псевдонимом «Д. Константинович»); отдельное издание: «Записки военного. Беллетристические очерки. Рассказы и картины военного быта». СПб. 1872 г.; 2) «Юнкер Бычаев», очерк («Литературная Библиотека» 1867 г., № 17, подписано: «Д. К.»); 3) «Рыбак и рыбка», повесть (там же, №№ 20 и 21, под тем же псевдонимом); 4) «Старая и Юная Россия» («Отечеств. Зап.» 1868 г., кн. 3 и 4); 5) «Зеленая улица» («Неделя» 1868 г., № 15–17); 6) «Филемон и Бавкида», исторический очерк (там же); 7) «На краю пропасти», отрывок из романа: «Старая и юная Россия» («Дело» 1870 г., кн. 1); 8) «Калифорнийский рудник», сцены прошлого («Отечеств. Зап.» 1872 г., кн. 2 и 3), отдельное издание. СПб. 1872 г.; 9) «В финансовом агентстве», рассказ петербургского пролетария (там же, 1882 г., кн. 2); 10) «Дневник нотариального писца», очерки, заметки, воспоминания (там же, кн. 3 и 5); 11) «Под дамокловым мечом. Рассказ русского непоседа» (там же, кн. 7); 12) «Авдотья-двумужница», рассказ из народного быта («Русская Мысль» 1884 г., №2). Кроме того им издана: «Полная карта русских железных дорог и телеграфов, открытых, строящихся проектированных». СПб. 1866 г.

Д. Д. Языков, «Обзор жизни и трудов русских писателей», вып. VI, 47; Венгеров, «Источники словаря русских писателей», I; Скабичевский, «История нов. русск. литературы»; «Новое Время» 1886 г., №№ 3867, 3869 (статья В. Буренина), 3870; «Историч. Вестник» 1887 г., № 1, стр. 237; А. В. Мезьер, «Русская Словесность»; «Военная Энциклопедия», изд. Сытина, VIII; Брокгауз-Ефрон, «Энциклопедический Словарь», XVI.