Глава XVI

Ближняя или комнатная дума государя была косвенным признанием с его стороны политического значения боярской думы

Уверенность боярства в прочности своего политического положения поддерживалась и отношением самих московских государей к учреждению, служившему оплотом этому положению.

Довольно трудно определить отношения, действовавшие между людьми, которые сами никогда не выражали их прямо и точно и даже по-видимому не чувствовали надобности их формулировать. Остается следить за отдельными фактами, в которых эти отношения обнаруживались.

Прежде всего тот самый государь, на суровость и самовластие которого так жаловалось боярство, признавал его классом, на котором преимущественно лежит дело земского строения, которым держатся внешняя безопасность и внутренний порядок в государстве. Взглянув на своих бояр, умирающий великий князь, отец Грозного, как рассказывает летописец, сказал им: «с вами держал я Русскую землю, вы мне клятву дали служить мне и моим детям; приказываю вам княгиню и детей своих, послужите княгине и сыну моему, поберегите под ним его государства, Русской земли, и всего христианства от всех недругов, от бесерменства и от латынства и от своих сильных людей, от обид и от продаж, все заедин, сколько вам Бог поможет». Ту же мысль, только другими словами, выражает боярам умирающий Василий и по рассказу современного повествователя о его смерти, очень близкого к двору, имевшего возможность слышать или узнать подлинные выражения великого князя. С боярами Василий говорит «о устроении земском», им приказывает перед смертью, как «без него царству строитися». Такому политическому положению класса соответствовали состав и правительственное значение боярской думы. Звание думного человека не было наследственным по закону: в думные чины жаловали, «думу сказывали» по назначению государя. Теперь это назначение стало само по себе необходимо при множестве боярских фамилий, при обилии наличных служилых лиц в отдельных фамилиях. Но по родословному составу думы XVI в. можно видеть, в какой степени государево назначение согласовалось с аристократическим распорядком лиц и фамилий, установившимся в боярской среде. Члены думы, особенно двух высших чинов, обыкновенно выходили из известного родовитого круга, который в лице своих очередных представителей «думу ведал»; как полковых воевод, так и советников своих государь «прибирал, рассуждая их отечество, кто того дородился». И правительственное значение думы на деле далеко не было пассивным: она является более чем совещательным собранием при своем государе, пользуется известным простором в своей деятельности. В 1510 г. тот же суровый великий князь Василий, властию своею над подданными превосходивший всех монархов в свете, решая в Новгороде политическую судьбу Пскова, «велел своим боярам по своей думе творити, как себе сдумали», и арест псковских властей и граждан, приехавших тогда к государю с челобитьями, является делом московских бояр, следствием их думного приговора. Стереотипный язык официальных актов затенял значение бояр перед авторитетом царя. Но когда царь говорил простым неусловным языком, обе стороны являются в другом освещении. В речи, заготовленной для произнесения на соборе 1551 года, Иван, вспоминая свой приговор о местничестве в думе 1549 года, с удовольствием замечает, что «всем боярам тот был приговор люб». Собору, на котором присутствовали вместе с духовенством князья и бояре, Иван указывает задачу все устроить по св. правилам и праотеческим законам, «на чем мы, святители, царь и все, приговорим и уложим». Дума сама располагала порядком обсуждения вопросов, стоявших на очереди. В конце 1552 г. царь, уезжая из Москвы к Троице крестить новорожденного сына, велел боярам промыслить об устройстве только что завоеванной Казани и потом сидеть о кормлениях, т. е. о замене их денежным жалованьем; но они пустили вперед ближе касавшийся их вопрос о кормлениях, а «казанское строение поотложили», за что на них жалуется летописец. В XVI в. было формально утверждено политическое значение думы: боярский приговор был признан необходимым моментом законодательства, через который должен был проходить каждый новый закон, прибавлявшийся к Судебнику¹⁶⁸. Наконец, это значение думы косвенно подтверждалось одним учреждением, существование которого едва заметно в правительственных актах XVI и XVII веков, но которое было довольно деятельною пружиною тогдашнего управления. Это был особый совет, отличный от боярской думы, который созывался государем в некоторых случаях.

Первое дошедшее до нас известие об этом совете пущено в ход строптивым советником великого князя Василия И.Н. Берсенем-Беклемишевым, подвергшимся опале за какое-то возражение государю в думе. Терпя эту невзгоду, он в потаенной беседе с Максимом Греком жаловался на то, что государь разрушает политическую старину, вводит новые государственные порядки, стариков не почитает. На возражение Максима, что политические обычаи меняются сообразно с государственными интересами и удобствами, Иван Никитич заметил: «а все лучше старых обычаев держаться, людей жаловать и стариков почитать; а нынешний государь, запершись сам-третей у постели, все дела делает». Было бы большой неосторожностью принять эти слова в буквальном смысле и подумать, что отец Грозного лишил боярскую думу усвоенного ей давним обычаем участия в управлении и решал все государственные вопросы помимо ее с какими-то двумя-тремя приближенными, к тому же дьяками. Читая беседы Берсеня с Максимом, как они воспроизведены в следственном деле об опальном советнике, легко заметить, что последний с горя или досады изображал карикатурно неприятные ему лица и явления того времени. Современник его митрополит Даниил был одним из самых начитанных и учительных пастырей Русской церкви, сколько можно судить об нем по его творениям. Но он был осифлянин, политический сторонник великого князя: вот почему опальный представитель боярской оппозиции, с большой иронией отзываясь об этом владыке, в той же беседе с Максимом между прочим сказал об нем, что от него учительного слова не услышишь. Такую же карикатуру можно подозревать и в Берсеневом известии о привычке великого князя Василия решать все государственные дела втроем в спальне.

Из источника более спокойного мы узнаем состав и значение этой спальни или этого кабинета государева. Какой-то близкий ко двору современник очень живо и подробно описал последние дни жизни великого князя Василия. Заболев тяжело в одну из своих охотничьих поездок, великий князь спешит сделать обычные предсмертные распоряжения, прежде всего составить духовную. Духовная для московского государя XVI в. была на половину государственным и на половину домашним, семейным актом, во всяком случае делом совсем не текущим. Из того, как это дело делалось, именно не следует заключать, что так делались всякие дела высшего управления. Следя за порядком ведения этого экстренного дела, всего прежде встречаем интимный совет, особую думу умирающего государя, притом в различных видах, узнаем, как и из кого она составлялась и даже частию как она относилась к большой государственной думе бояр. В Волоколамске больной Василий советуется с Шигоной и дьяком Путятиным о том, кого бы из сопровождавшись его бояр пустить в думу о духовной. Значит, великий князь обсуждает дело сам-третей в своей спальне. Шигона и Путятин были люди немалые в управлении и не потому только явились первыми советниками у постели великого князя, что были его любимцами. Путятин носил звание «дьяка великого», т. е. думного, а И. Ю. Шигона-Поджогин был боярин, член старинного и очень хорошего московского боярского рода, другие ветви которого, Белеутовы, Сорокоумовы-Глебовы, Хабаровы-Симские, стояли далеко не в последних рядах московской знати; притом Шигона занимал должность тверского, ростовского и волоцкого дворецкого, т. е. управлял тремя местными дворцовыми приказами. Следовательно оба сановника ведали дела высшего дворцового и государственного управления, которых касалась духовная. Притом на этом тайном совете втроем только то и было решено, что такого экстренного дела, как духовное завещание, нельзя сделать без бояр. Воротившись в Москву, великий князь собирает чрезвычайное заседание думы, на котором приказывает писать духовную и говорить боярам о малолетнем своем наследнике и о том, как строиться царству после него, великого князя. Обсуждались, очевидно, дела великой важности для государя и государства; но в этом обсуждении из всех бояр, которых значилось по списку того года более 20, сначала участвовали только пятеро. После уже великий князь призвал, «прибавил в себе в думу к духовной грамоте» еще троих. Эти восемь бояр были послухами при составлении духовной. Бояре, очевидно, приглашались на заседание не по степени их знатности, а по степени их близости к государю или надобности их в данном случае: князь И. В. Шуйский приглашен после дворецкого Шигоны и казначея Головина, которые стояли на много ступеней ниже его по разрядам, но по должностям своим были нужнее его при обсуждении правительственных и особенно хозяйственных подробностей завещания. Князь Μ. Л. Глинский стоял по разрядам очень высоко, но был человек приезжий, еще не освоившийся в московской боярской среде. Великий князь призвал его после всех, наперед поговорив об этом с другими боярами, и призвал только потому, что он был родня великой княгине, человек близкий к семейству, судьба которого устроялась в духовной. Но этим заседанием не все кончилось. Чрез несколько дней собрались к больному все бояре. Многие из них, кого не было в Москве, поспешили возвратиться из своих вотчин, услыхав о болезни государя. Приглашены были также митрополит и братья великого князя. Таким образом у постели умирающего Василия составилось собрание боярской думы, какого по полноте вероятно не бывало прежде во все его княжение. Здесь государь опять говорил о сыне наследнике, о земском строении, т. е. повторил перед всеми боярами сущность того, о чем шла речь на тайном совещании, передал собственно политическую часть составленной на нем духовной. Беседу свою он закончил признанием, что видит в боярах главных дельцов земского дела, самую надежную опору государственного порядка и своего малолетнего сына. Отпустив митрополита и братьев и оставив при себе «бояр своих всех», больной говорил: «мы вам государи прирожденные, а вы наши извечные бояре; так постойте, братья, крепко, чтобы сын мой учинился на государстве государем и была в земле правда; будьте все сообща, дело земское и сына моего дело берегите и делайте заодин». Так говорил перед смертью московский государь, о котором при его жизни и после рассказывали, что он лишил бояр голоса в высшем государственном управлении, все дела решал у себя в спальне о двумя-тремя любимцами. Через два дня Василий опять призывает к себе тех же самых восемь бояр и двух дьяков, с которыми он прежде думал о духовной, и 4 часа советуется с ними о сыне наследнике и об устроении земском; но для совещания о своей княгине, как ей без него быть и как к ней боярам ходить по делам управления, он оставляет из этих бояр только троих самых близких. Умирающий государь спешит сделать все предсмертные распоряжения по общим государственным и по своим делам. Сообразно с тем он призывает к себе большее или меньшее количество советников, думу о духовной начинает с семью боярами и дьяками, а оканчивает с десятью, думает с дворецким и дьяком, кого из бояр «пустить» в ту думу, а с боярами говорит, что надобно «прибавить» в думу кн. М. Глинского. Но от этих собраний, составлявшихся по особому подбору лиц, как составлялась дума в удельные века, явственно отличается совещание со всеми наличными боярами и только с боярами, без митрополита и без братьев великого князя. Это постоянный государственный совет, боярская дума новой формации, а те изменчивые по составу собрания – частный совет государя¹⁶⁹. Таким является тесный кабинет при великом князе Василии. Это не дума втроем: сам-третей великий князь обсуждает только выбор бояр для тайного совещания. Подумать об этого надобно было прежде всего: тогда этот кабинет не имел определенного постоянного состава. Члены его назначались особо для каждого совещания и должны были меняться по свойству подлежавших обсуждению вопросов и по другим причинам. Если бы были постоянные члены кабинета, больной Василий Иванович не стал бы спрашивать у Шигоны и Путятина, кого из бояр позвать на совещание о духовной.

При сходных обстоятельствах и с таким же значением, является тесный совет в царствование Васильева сына. В 1553 году, опасно занемогши, царь Иван поспешил составить духовную и привести бояр к присяге на имя новорожденного царевича Димитрия. Для этого сначала призваны были в думу некоторые бояре. После заседания, полного шумных пререканий, большинство приглашенных присягнуло. Эту думу летописец ясно отличает от думы всех бояр, рассказывая, что на другой день после того, как царь привел к присяге ближних бояр, он призвал всех своих бояр и пригласил их к присяге. К началу тогдашнего 1553 года по списку значилось 47 бояр и окольничих, не считая думных дворян и других членов думы, а на совет ближних людей, сколько можно судить о том по неясному рассказу летописи, приглашены были до 10 бояр, 1 окольничий, 1 думный дьяк и 2 думных дворянина из бывших спальников, которые явились к присяге уже после заседания предварительной думы. Этот совет в дипломатических актах времени Грозного и называется ближнею думой. Так в грамоте цесаревым послам 1575 г. царь пишет о Η. Р. Юрьеве, кн. В. А. Сицком и дьяке ближнем А. Щелкалове, что посылал к ним, послам, для переговоров «бояр, ближнюю свою думу»; думные дворяне Зюзин и Черемисинов, бывшие в числе уполномоченных при заключении перемирия с Баторием в 1578 г., названы «ближние думы дворянами»¹⁷⁰.

С царствования Грозного ближняя дума не раз мелькает в своих и иностранных известиях о высшем московском управлении. Она носила еще название тайной думы; в московском переводе письма эрцгерцога австрийского Максимилиана к Б. Ф. Годунову 1587 г. этот ближний боярин назван «начальным тайные думы думцем». Флетчер, рассказывая о боярской думе царя Федора Ивановича, говорит очень неясно и сбивчиво; но самая эта сбивчивость не лишена некоторого интереса. Он различает бояр думных и простых недумных; последним титул бояр дается больше для почета, потому что на общий совет их приглашают редко или никогда не приглашают. Думные бояре – это те, которые на самом деле принадлежат к особому тайному совету царя, собирающемуся ежедневно для обсуждения государственных дел¹⁷¹. Перечислив поименно думных людей, которых было 31, Флетчер прибавляет, что все они принадлежат к особому совету царя, хотя немногие из них приглашаются на совещания, потому что все дела обсуждаются и решаются Б. Ф. Годуновым, братом царицы, с пятью или шестью другими лицами, которых он заблагорассудит призвать. Выходит, что кроме общего был еще особый частный совет у государя, что члены только этого особого совета, собиравшегося правильно каждый день, носили звание думных бояр, и однако большинство их, как и бояр недумных, не приглашали на заседания, что наконец собирался еще совет, состоявший из Годунова с несколькими по его усмотрению назначаемыми лицами, который собственно и решал все дела. Флетчер, очевидно, перепутал сделанные ему сообщения. Иностранцы в своих записках о Московии обыкновенно называют боярами и тех недумных придворных сановников, стольников, стряпчих, дворян московских, которых они встречали в нарядном платье, идя представляться государю: так, может быть, они и величались в просторечии, на неофициальном языке. Флетчеру говорили в Москве, что эти сановники не думные люди, хотя и зовутся боярами, что настоящие бояре те, которые каждый день съезжаются в боярскую думу, что есть еще ближняя дума, созываемая по временам из немногих лиц, которые принадлежат к числу тех же думных людей, и этою думой заправляет теперь Годунов, первый у государя человек, который у него всякие дела делает. Не разобрав всех этих тонкостей, Флетчер не мог хорошенько отличить общего боярского совета от частной ближней думы. Несмотря на то, его рассказ, изображая Годунова действительным председателем и руководителем особого тесного совета, лучше всего объясняет выражение Максимилианова письма, в котором Борис назван начальным думцем тайной думы. Об этой думе, какой была она в 1600–1606 годах, Маржерет, живший тогда в Москве, пишет, что в случае дел важных собирался тайный совет, состоявший обыкновенно из близких царских родственников. Присутствие царской или царицыной родни было особенностью ближней думы, объясняющеюся самым характером этого полудомашнего совета царя, а в начале царствования Бориса Годунова встречаем восемь членов его фамилии в звании бояр и окольничих. Описание ближней думы царя Алексея у Котошихина совершенно согласно о известиями иностранцев о тайном совете прежних царей. Эта дума созывалась, когда царю нужно было о чем-нибудь «мыслить тайно»; она состояла из одних ближних бояр и окольничих; из прочих думных людей имел доступ «в тое палату в думу» лишь тот, кто получал особое приглашение. Рейтенфельс, бывший в Москве в конце царствования Алексея, отличал еще комнатных бояр, как особенно доверенных советников, от простых, хотя подобно Флетчеру и другим делил боярство на думное и недумное. Но в конце века, когда старое московское управление уже разрушалось, Корб называет тайным советом то, что оставалось тогда от прежней боярской думы. В начале XVIII в. названия, заимствованные частию от тайной ближней думы, носят учреждения, очень мало на нее похожие.¹⁷²

При недостатке известий трудно сказать, изменялись ли устройство и значение ближней думы в продолжение ΧVI и ХVII в. Но можно с некоторой точностью обозначить ее происхождение и свойство занятий, состав и отношение в думе всех бояр. Она созывалась, когда государю нужно было о чем-нибудь помыслить тайно с ближайшими доверенными советниками. Потребность в таких тайных совещаниях вызывалась переменами, происшедшими в высшем московском управления с конца XV века¹⁷³. Московские государи теперь видели себя в совершенно новой правительственной обстановке, к какой не привыкли их предки удельного времени. Рядом с прежними дворцовыми учреждениями воздвиглось новое здание государственного управления с новыми органами и задачами. Прежние привычные советники, дворцовые бояре введенные, не все и не всегда имели место в боярской думе, а новые думные люди ведали недворцовые дела. Центральное управление разделилось на две сферы, на собственно государеву и государственную, «земскую», на дворцовую и боярскую, из которых одной государь руководил непосредственно, а другой посредством боярской думы. Так при дворе явились дела и люди, выделявшиеся из общего государственного управления и правительственного штата, стоявшие в ближайшем отношении к государю. По немногим уцелевшим известиям о ближней думе можно различить три рода дел, для обсуждения которых она созывалась. Прежде всего это были вопросы, касавшиеся не общего государственного управления, а более тесной придворной сферы. Они обыкновенно не шли в думу всех бояр, а разрешались непосредственно самим государем. Не боярской думе было обсуждать, как обрядить какое-нибудь необычное торжество при дворе или богомольную поездку государя, как на всякий случай устроить из дворцовых доходов хозяйственное положение великой княгини или засидевшейся великой княжны; но поговорить об этом было необходимо с теми или другими советниками. Вносить такие вопросы в совет всех бояр уже потому было неудобно, что дворцовые сановники, которые прежде других могли «к тому делу дать способ», нужные справки, кравчий, ясельничий, сам дворецкий часто не были думными людьми, не ходили «в палату» и не сидели «с бояры». С другой стороны, порядок думского делопроизводства, установившийся при новом устройстве высшего управления, побуждал государя созывать особый тайный совет и для обсуждения дел государственных. Боярская дума слушала доклады по разным частям государственного управления и давала на них резолюции. Предварительная разработка вопроса, подготовка оснований для резолюции лежала на докладчике или поручалась тому приказу, который мог дать нужные справки. Но возникали вопросы экстренного, так сказать, учредительного свойства, которые не устанавливались в колею обычного делопроизводства и доложить о которых в думе не пришлось бы никому из управляющих отдельными ведомствами. Инициатива законодательной постановки такого вопроса, как бы он ни возбуждался, принадлежала верховному председателю думы, государю. Но самая важность или сложность таких вопросов делала необходимым предварительное их обсуждение. Оно вызывалось двоякой потребностью: государю надобно было самому приготовиться к делу и подготовить в нему бояр. Предварительное совещание с ближними людьми было нужно государю, чтобы предлагая вопрос думе всех бояр, можно было не только «мысль свою объявить», как выразился Котошихин, но и мотивировать ее, как говорят в наше время, дать делу известную постановку и направление. Вместе с тем предварительное совещание было средством для государя подготовить бояр к своему предложению. Это было особенно нужно в вопросах спорных и щекотливых, способные вызвать «крик и шум велик и речи многие во всех боярех», а подобные вопросы бывали и у московских государей. Такое именно значение имело предварительное заседание ближних бояр при больном царе Иване в 1553 г. по делу о присяге его сыну наследнику, сколько можно судить о том по рассказу летописца. Ближние бояре были наиболее родовитые и влиятельные люди, вожди боярства, к голосу которых все прислушивались в думе. Склонить их в желаемую сторону значило обеспечить мирный успех дела, провести вопрос в думе без шума. Наконец, возникали дела государственные, который подобно дворцовым неудобно было и вносить в думу всех бояр. Думское делопроизводство соединено было с некоторыми формальностями, сообщало делу известную гласность, возлагало на правительство известную ответственность. Поэтому дела, который не терпели таких формальностей или в которых надобно было избегнуть гласности и ответственности, проводились через тайный совет и не доходили до боярской думы. Всего чаще внешняя политика возбуждала такие секретные вопросы. Известно одно любопытное заседание ближней думы при царе Алексее по такому делу. В 1659 г. послано было в Малороссию войско под начальством кн. А. И. Трубецкого на гетмана Выговского и изменивших Москве черкас. Кн. Трубецкому дан был наказ уговаривать казаков в повиновение, в случае успеха привести их к присяге на верность, а гетмана сменить и выбрать другого, в противном случае идти войной на изменников. Все эти статьи наказа были обдуманы и приняты царем, разумеется, вместе со всеми боярами. Но царю не хотелось рисковать, предоставляя оружию решение дела: он искал более надежного и мирного пути к цели. Через несколько времени по выступлении Трубецкого из Москвы в дополнение к данному ему открытому наказу послана была особая секретная инструкция, которой он должен был воспользоваться, если представится случай: здесь предписывалось воеводе войти в сношения с Выговским и покончить борьбу без крови, полюбовной сделкой. Эта инструкция доложена была только царю и пяти комнатным боярам: царь слушал статьи нового наказа во время церковной службы, в трапезе дворцовой церкви, а комнатные бояре в комнатах.

Легко понять, что по самому своему характеру ближняя дума не могла иметь определенного ведомства: у нее не было текущих дел; ведомство ее состояло из особо важных случайностей. Ордин-Нащокин в одном письме к царю Алексею писал, что «в Московском государстве искони, как и во всех государствах», посольские, т. е. дипломатические дела ведают люди «тайной ближней думы». Но знаменитый московский дипломат говорил здесь о том, что важные дипломатические поручения, как и управление Посольским приказом, всегда возлагались на ближних думных людей, а не о том, что дела внешней политики были исключительным достоянием ближней думы. В ХVII в., как и прежде, эти дела ведал государь с думой всех бояр, а не с одними ближними, обсуждая с последними только дела особенно секретные. По характеру своей деятельности ближняя дума не могла также иметь ни правильных срочных заседаний, ни постоянного состава. Царь обыкновенно призывал в эту думу ближних думных людей; но они становились тайными советниками государя не в силу своего официального звания думных людей, государственных советников, а по личному усмотрению или доверию к ним государя. Потому в этот совет могли быть призваны вместе с думными ближними людьми и думные люди, не входившие в штат ближних, на что прямо указывает Котошихин, и ближние люди, не принадлежавшие к штату думных, на что есть косвенные указания. Ни в XVI веке, ни позднее не заметно духовных лиц в числе постоянных членов боярской думы; но есть некоторое основание предполагать, что знаменитый священник Сильвестр имел место на заседаниях ближнего совета при царе Иване. Изображая значение, какое имел Сильвестр при дворе и в управлении, летопись замечает, что он был у государя «в великом жалованьи и совете духовном и в думном». Что еще любопытнее, есть следы присутствия в тайном совете высших дворцовых сановников, которые, не принадлежа к членам боярской думы, входили в состав комнаты, были ближними людьми.

Известен ряд относящихся к 1653 г. формул, по которым должны были присягать царю, царице и их детям люди разных чинов. Бояре, окольничие и все думные люди обязывались между прочим «государские думы и боярского приговору до государева указу никому не проносить и не сказывать»; дворцовые сановники, кравчий, постельничий и все люди, которые «у государя живут в комнате», клялись никому не проносить и не сказывать только «государские тайные думы» или просто «государские думы», не распространяя этого обязательства на боярские приговоры, т. е. на постановления боярской думы, в которой они не имели места. Значит, состав ближней думы вполне зависел от воли государя, тогда как в выборе членов боярского совета он соображался с боярским отечеством, с родословной очередью, жаловал многих в бояре не по личной оценке, а по аристократическому старшинству, «не по разуму их, а по великой породе», как выразился Котошихин¹⁷⁴.

Созывая совет ближних людей, государь этим самым косвенно выражал свое признание думы всех бояр, как постоянного и в известной степени самостоятельного государственного совета. Это признание выражалось и в свойстве дел, какие ведала ближняя дума, и в самом ее составе. Она была личным советом государя по делам особого рода. Одни из этих дел обсуждались в ближнем совете прежде поступления в боярскую думу; другие обсуждались и решались в том совете, потому что не могли быть внесены в эту думу. Значит, по одним делам ближний совет был для боярской думы учреждением подготовительным, по другим учреждением вспомогательным, восполнявшим деятельность этой думы, разрешавшим вопросы, которые не укладывались в установившийся порядок думского делопроизводства. В том и другом значении ближний совет не устранял обычной правительственной деятельности боярской думы, а только точнее определял сферу этой деятельности и подтверждал необходимость и неприкосновенность усвоенного ею порядка и политического значения. Ближний совет в его первоначальном и простейшем виде даже нельзя назвать учреждением в строгом смысле слова: это была частная предварительная справка государя о деле у близких или сведущих людей, имевшая более нравственное, чем политическое значение, оставлявшая след во взгляде, в настроении государя, а не в протоколе. Вот почему в правительственных актах этот совет почти не заметен. С другой стороны, по составу ближней думы легко заметить черты сходства этого интимного совета с прежней думой бояр введенных. Тот и другая обыкновенно состояли из очень ограниченного круга лиц; в том и в другой выбор этих лиц зависел исключительно от усмотрения государя, руководившегося при этом прежде всего доверием к призываемому советнику; наиболее постоянным элементом в составе ближней думы, как и в думе удельного времени, были дворцовые сановники; большинство тайных советников московского государя состояло из людей думных и вместе ближних, а люди, соединявшие в себе оба эти звания, и в XVI в. еще назывались иногда по-старому «введенными». Но если чувствовали потребность иметь особый совет с таким характером и составом рядом с думой всех бояр, то за последней, очевидно, признавали не то значение, не те задачи и свойства, какие имел первый: значит, признавали, что состав ее не вполне зависел от усмотрения государя, а должен согласоваться с боярской иерархией, что эта дума есть постоянно действующее учреждение, которое направляет текущие дела, что и некоторые особо важные дела должны проходить чрез нее же, хотя бы они уже обсуждались в ближней думе, – словом, признавали, что это не государев только, но и государственный совет. Такой иерархический подбор членов и такое значение постоянного совета, обсуждающего все дела законодательного характера, боярская дума получила благодаря новому составу московского боярства и новым правительственным потребностям объединенного государства. Потому следы ближней думы и появляются со второй половины ХV века: уже в актах княжения Ивана III некоторые московские бояре называются ближними. Легко понять однако, что ближний совет, оставаясь полуофициальным и предварительным, должен был иметь большое влияние на общую думу: когда государь приносил в последнюю мнение, внушенное тайными советниками, его политический авторитет и служилое приличие обыкновенно заставляли бояр соглашаться с ним. Только на это влияние имел основание жаловаться Берсень в беседе с Максимом Греком, а не на устранение боярской думы от дел ближнею думой государя втроем в спальне.