Спиридон-Савва, киевский митрополит

Спиридон-Савва (по прозвищу Сатана) (2-я пол. XV – нач. XVI в.) – киевский митрополит, писатель и публицист. Биографические данные о С. устанавливаются на основании ряда источников. Наиболее ранние известия о нем записаны под 1476 г. в Летописи Типографской: «Того же лета прииде из Царяграда в Литовьскую землю митрополит, именем же Спиридон, а родом тверитин, поставлен по мзде патриархом, а повелением турскаго царя» (ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 195). Поставление С. в митрополиты объясняется следующими обстоятельствами. В 70-х гг. XV в. шла ожесточенная борьба за митрополию «всея Руси» между московским и литовским митрополитами. С., выступив в качестве третьего претендента, сумел получить от константинопольского патриарха посвящение в этот сан. По всей видимости, Москва опасалась его более всего как представителя тверской политической силы. Отречения от С. московские власти прежде всего потребовали от тверского епископа. В «утвержденной» грамоте Вассиана, получившего тверскую кафедру в 1477 г., специально сообщается о С.: «А к митрополиту Спиридону, нарицаемому Сатане, взыскавшаго во Цариграде поставлениа, во области безбожных турков, от поганаго царя, или кто будет иный митрополит поставлен от латыни или от Турскаго области, не приступити мне к нему, ни приобщениа, ни соединениа ми с ним не имети никакова» (РИБ. СПб., 1880. Т. 6. С. 683–684). О поставлении на «киевскую митрополию всея Руси» сам С. говорит в наиболее раннем из дошедших до нас его произведений – в «Изложении о православней истинней нашей вере». Король Казимир не принял поставленного в Константинополе нового митрополита. В Литве С. оказался в заточении. В Летописях Софийской II и Львовской под 1482 г. рассказано о безуспешной попытке С. прибегнуть к помощи Ивана III для своего освобождения (ПСРЛ. СПб., 1853. Т. 6. С. 233). Очевидно, С. был очень деятельным и ловким человеком, так как здесь же в летописи отмечено, что прозвище Сатана он получил за свою «резвость». И видимо, не без оснований было сказано о поставлении его в митрополиты «по мзде». Когда и при каких обстоятельствах С. удалось освободиться из заточения и перебраться на Русь, остается неизвестным. Но и на Руси отрицательно отнеслись к притязаниям С. на киевскую митрополию, в епископской присяге времени митрополита Симона (1495–1511 гг.) упоминался С. среди лиц, от которых отрекалась русская церковь (РИБ. Т. 6. С. 451–452; Макарий [Булгаков]. История русской церкви. СПб., 1879. Т. 9. С. 64). Предпринимал ли С. на Руси какие-либо шаги в связи с присвоением ему митрополичьего сана – неизвестно, но тем не менее он оказался в заточении в Ферапонтове монастыре. Случилось это между 1483 и 1503 гг. Из Жития Зосимы и Савватия узнаем, что в 1503 г. С. проживал в Ферапонтовой монастыре. Находясь в заточении, сам С. не отказался от высокого сана, так как и в своем последнем произведении (Послании о Мономаховом венце) он обращается к своему адресату, как положено митрополиту.

До нас дошло три сочинения С., относящихся к последнему периоду его жизни. Два из них написаны С. по заказу, следовательно, он был известен как человек пишущий. Первым по времени написания из сохранившихся произведений С. является «Изложение о православней истинней нашей вере», появление которого обусловлено жизненными обстоятельствами автора. По всей видимости, оно относится к первым годам заточения С. в Ферапонтовом монастыре, ибо, рассказывая о себе, С. замечает: «... сладки нам юзы и радостна изгнаньа». Правда, существует мнение, что это произведение написано было еще в Литве (Никольский А. Спиридон, митрополит Киевский // РБС. 1909. Т. 19. С. 259). В самом начале «Изложения» он сообщает о целях своего сочинения – описание семи вселенских соборов. Далее С. рассказывает о себе, о своем поставлении в митрополиты и об изгнании, затем уже говорит о соборах. Он стремится доказать свою постоянную приверженность православию, что и можно считать истинной целью «Изложения». Верность православию Спиридону надо было доказывать постольку, поскольку его поставление в митрополиты в «области безбожных турок» расценивалось равным поставлению в Риме («от латинян»). Рассказывая о борьбе вселенских соборов с ересями, С. каждый раз добавляет о своем отрицательном отношении к этим ересям и придает их проклятью, а себя считает невинно пострадавшим за православие. В «Изложении», кроме того, затронут вопрос о неприемлемости накопления богатств церковью. Памятник не опубликован, читается в рукописи ГПБ, Соф. собр., № 1451, л. 243–261 об.

Над Житием Зосимы и Савватия соловецких С. трудился в 1503 г. Об участии его в работе над этим произведением сообщается в предисловии и послесловии к Житию. В создании Жития С. выполнил роль соавтора и редактора, подвергнувшего произведение литературной обработке по просьбе Досифея, первоначального составителя Жития. Последний обратился к С., «понеже бе муж мудр, измлада извыче и добре умея божественная писаниа новая и ветхая» (ГБЛ, Волок. собр., № 659, л. 309). В послесловии к Житию С. сообщил, что он описал жизнь Зосимы и Савватия, использовав и записи Досифея, и его дополнительные устные рассказы. Согласно позднее составленному новому предисловию к Житию, которое приписывается Максиму Греку, С., хотя и провел литературную обработку произведения, но не в достаточной степени («Отчасти убо исправи и добрословием украси, но не все» – Ключевский. Древнерусские жития. С. 201). Так или иначе, но современники видели в С. писателя-профессионала, способного придать произведению подобающие жанровые черты. Помимо Досифея, считавшего, что С. знает «писаниа новая и ветхаа», архиепископ Новгородский Геннадий, одобривший обращение Досифея за помощью к С., тоже отметил эрудированность последнего: «Сии человек в нынешняя роды беяше столп церковный, понеже измлада извьтче священная писаниа» (ГБЛ, Волок. собр., № 659, л. 309 об.). К сожалению, нет исследования, в котором была бы дана аргументированная характеристика С. как агиографа, однако это возможно сделать только после проведения текстологического анализа списков Жития Зосимы и Савватия. По мнению И. Яхонтова, Житие Савватия бедно фактическими сведениями и более украшено общими чертами агиографического стиля, в Житии Зосимы больше содержится конкретных фактов. В целом, как считает И. Яхонтов, С. не достиг совершенства стиля «плетения словес», хотя в произведении в достаточной степени использованы стилистические обороты, близкие Пахомию Сербу.

Известностью С. как широко образованного человека объясняется работа его еще над одним произведением, содержание которого со всей ясностью показывает, что писателя интересовала не только церковная, но и историческая и современная политическая литература. Будучи уже девяностолетним старцем, примерно в 10-х гг. XVI в. С. написал еще одно произведение, оформленное в виде послания и известное в научной литературе под названием Послания о Мономаховом венце. Оно было написано С. в ответ на запрос какого-то очень влиятельного лица, имя которого в дошедших до нас рукописях не сохранилось (С. пишет: «Потребовал еси он нас своим писанием и нашими чернецы»). Судя по косвенным данным, этим лицом мог быть Вассиан Патрикеев, который занимал в то время видное положение при дворе Василия III. Как сообщает сам С., перед ним была поставлена задача изложить происхождение династии русских великих князей на фоне важнейших событий мировой истории. С. в своем произведении, начиная рассказ с потомков Ноя, устанавливает генеалогическую связь предков Василия III с римским императором Августом через Пруса, который якобы был родственником Рюрика. Говоря о родстве русских великих князей с римским императором, С. тем самым утверждает престиж великокняжеской власти. Кроме того, в Послании приведена легенда о том, как Владимир Мономах получил царский венец от византийского императора. Этим доказывалось то, что русские князья издревле и традиционно владели регалиями царских достоинств. Василия III, так же как Владимира Мономаха, С. называет «вольным самодержцем» и царем.

Начиная словами: «А иже рече о вчинении родов Литовского княжества», С., вслед за описанием высоких достоинств русских великих князей, добавил родословие литовских князей. Согласно повествованию С., последние стояли в генеалогическом отношении на значительно более низкой ступени по сравнению с русскими князьями. По его утверждению, они происходили от «Гегиминика» (Гедимина), который всего-навсего был «конюшецем» мелкого вассала смоленского князя Ростислава Мстиславича. Весь рассказ о родословии литовских князей поставлен в зависимость от событий русской истории, причем в центре повествования оказались тверские князья Александр Михайлович и его сын Михаил Александрович. С. прославляет деятельность тверских князей, говорит о них как о великих князьях, которые стремились восстановить запустевшую Русскую землю после татарских разгромов. Именно в этой части повествования С. со всей очевидностью обнаружилась связь его с традициями тверской политической литературы XV в. Только тверским происхождением автора можно объяснить то, что в XVI в. в произведение на политическую тему, прославляющее авторитет власти московских князей, были включены некоторые факты о ведущей роли тверских князей в общерусских событиях XIV в. Эта оплошность С. была устранена сразу же в последующей обработке содержания его Послания. С. не всегда придерживается традиции и в передаче общеизвестных исторических фактов, допускает и неточности, которые следующий редактор тоже постарался устранить. Проникшая в Послание С. тверская тема указывает на то, что источники легенд, обосновывающих авторитет великокняжеской власти на Руси в XVI в., надо искать в политической литературе тверского княжества, где в XV в. был высоко развит придворный этикет. В Слове похвальном инока Фомы и в «Предисловии летописца княжения Тверского» тверские князья именуются царями и самодержцами. Теми же терминами пользуется С., говоря о Василии III, хотя в официальной практике того времени они еще не были общеприняты.

В целом С. справился с возложенным на него заданием: он дал фактический материал для прославления и обоснования высокого авторитета великокняжеской власти. Его Послание легло в основу Сказания о князьях владимирских, которое широко использовалось в политической практике русского централизованного государства XVI в. В научной литературе существуют и иные точки зрения на зависимость между текстами Послания и Сказания о князьях владимирских и на обстоятельства их создания (см. исследования И. Н. Жданова, А. А. Зимина, А. Л. Гольдберга).

Изд.: ВМЧ. Апр., дни 8–21. М., 1912. Стб. 502–595; Дмитриева Р. П. Сказание о князьях владимирских. М.; Л., 1955. С. 159–170 (Лурье Я. С. [Рецензия] // НОЛЯ. 1956. Т. 15, вып. 2. С. 171–177).

Лит.: Ключевский. Древнерусские жития. С. 198–203; Яхонтов И. Жития св. северно-русских подвижников Поморского края как исторический источник. Казань, 1881. С. 13–32; Жданов И. Н. Повести о Вавилоне и «Сказание о князьях владимирских» // ЖМНП. 1891. Т. 10. С. 325–362; Зимин А. А. Античные мотивы в русской публицистике конца XV в. // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972. С. 129–138; Гольдберг А. Л. К истории рассказа о потомках Августа и о дарах Мономаха // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 30. С. 204–216; Дмитриева Р. П. О текстологической зависимости между разными видами рассказа о потомках Августа и о дарах Мономаха // Там же. С. 217–237.

Р. П. Дмитриева