7. Учим дарвинистов, как надо доказывать дарвинизм

К сожалению, практика показывает, что верующие дарвинисты совершенно не умеют доказывать свой дарвинизм. Когда от них начинают требовать доказательств справедливости их теории, они очень часто становятся совсем беспомощными. Нередко долго не понимают, что именно от них требуется. Могут вообще начать «доказывать» дарвинизм, просто пересказывая Вам логику самого учения (как будто Вы её не знаете). То есть, вместо приведения требуемых эмпирических примеров, «доказывают» дарвинизм теоретическими рассуждениями, отталкиваясь от постулатов самой же теории естественного отбора.

Очень часто в ответ на просьбу привести пример эволюции какого-нибудь видового признака, приводят факты колебаний признака внутри диапазона, характерного для этого вида. Хотя Вы специально просили этого не делать, а сосредоточиться именно на таких примерах, где признак эволюционирует за пределы тех значений, которые были известны для этого вида раньше.

Часто не прислушиваются, что именно Вы от них просите, и сразу начинают обвинять Вас в том, что Вы требуете невозможного – примера образования видов (или даже надвидовых таксонов) под действием естественного отбора. В то время как Вы всего лишь попросили привести пример изменения хотя бы какого-нибудь морфологического признака (хотя бы в каких-нибудь природных популяциях), а не изменений биологических видов в целом, вплоть до образования новых видов.

Наконец, верующие дарвинисты часто не понимают, как это вообще можно делать методически – доказывать именно дарвиновские механизмы эволюции. Например, не представляют, как можно измерять давление естественного отбора в природе.

В общем, начинают вести себя беспомощно и наивно, как дети малые.

В итоге всё это приходится объяснять и разжевывать беспомощному дарвинисту, часто повторяясь по нескольку раз. Что нередко разражает. Поэтому здесь Вам следует запастить изрядным запасом терпения. Постарайтесь поставить самого себя на место этого бедного дарвиниста. Представьте, что от Вас вдруг потребовали доказывать такие вещи, которые Вам прежде не приходилось доказывать никогда. И Вы вдруг поняли, что плохо владеете предметом. Естественно, Вы тоже «поплывёте» в Ваших доказательствах. Поэтому не надо слишком уж злиться, если дарвинист начнет демонстрировать какой-то детский сад. Будьте терпеливым. Представьте, что перед Вами маленький ребенок, которому нужно всё хорошо объяснить.

Ниже я привожу конкретный пример как раз такого диалога (с глубоко верующим дарвинистом) от которого непонятно, чего хочется больше, то ли смеяться, то ли плакать.

Речь в этом диалоге, в основном, пойдёт о «наблюдаемой эволюции гуппи».

Поскольку «наблюдаемую эволюцию у гуппи» могут привести в качестве «установленного примера эволюции» многие верующие дарвинисты, давайте разберем здесь этот пример, чтобы Вы знали, как следует отвечать свидетелям Дарвина в этом случае.

Эта история началась с того, что, несомненно, один из самых верующих дарвинистов России, уже известный нам доктор биологических наук Александр Марков, написал очередную заметку на тему полового отбора. Теперь уже у антилоп вилорогов, и о том влиянии, которое оказывает на этот отбор посторонний экологический фактор – хищническое давление (Марков, 2012в).

В этой заметке Александр написал, что у вилорогов самки предпочитают более энергичных самцов-ухажеров (менее энергичным), и победителей турниров предпочитают побежденным. Причем самки могут сами провоцировать столкновения самцов. Во все эти «страсти» еще вмешиваются койоты, которые наносят серьезный урон молодняку вилорогов. При этом Александр почему-то отметил свое сообщение следующими ключевыми словами: Этология, Экология, Эволюция.

В комментариях к заметке я обратил внимание на это обстоятельство:¹¹²

Imperor_id:

Непонятно, при чём здесь (опять) тэг «эволюция»? Этология – понятно. Экология – понятно. А «эволюция» здесь при чем? Эволюция из кого в кого? Из самца вилорога... в здорового самца вилорога?

Мне возразили (в тех же комментариях):

Displacer:

Ну как же, естественный отбор это механизм эволюции.

В ответ на это я разразился длинной тирадой по поводу недоказанности этого механизма в реальной природе (возможно, у меня уже развилась аллергия на эту тему, раз я столь живо реагирую на любые подобные утверждения):

Imperor_id:

1. Конкретно в этой работе авторами не продемонстрировано никакой эволюции (изменений того или иного признака вида). Установлено только, что самки предпочитают определенных самцов. Но из этого еще не следует, что вид будет эволюционно меняться. То есть, про упомянутый Вами «механизм эволюции» – это теоретический вывод, который необходимо проверять в полевых исследованиях (еще можно почитать у Чайковского о «презумпции естественного отбора»).

2. Раз уж об этом зашел разговор, то:

а) В научной литературе (опубликованных) примеров установленных эволюционных изменений (того или иного признака) именно под действием естественного отбора в дикой природе – на удивление мало (критически мало).

б) Опубликованных примеров эволюции (т.е. изменения того или иного признака вида) под действием полового отбора – в научной литературе нет вообще. Во всяком случае, строгих примеров (доказанной эволюции) под действием полового отбора – лично мне пока найти не удалось ни одного (а вот обратные примеры – отсутствие эволюционных изменений, несмотря на «половой отбор», установлены и опубликованы).

Мне эта тема интересна. Если кто-нибудь приведет ссылку на такую работу (установленных эволюционных изменений под действием полового отбора) буду очень признателен.

P.s. Уточню. Меня не интересуют ссылки на работы, где были установлены те или иные половые предпочтения самок (как, например, в этой работе, где самки предпочитают здоровых (энергичных) самцов). Таких работ много (к сожалению, дело осложняется тем, что установленные в одной работе половые предпочтения часто не воспроизводятся в других исследованиях). А уж насчет предпочтения «энергичных» самцов – таких биологических видов вообще масса (вплоть до H. sapiens).

Меня интересуют установленные (и опубликованные в научной печати) факты эволюционных изменений, которые произошли под действием половых предпочтений самок. Буду очень признателен за ссылку на такую работу.

В этом месте в нашу (едва завязавшуюся) беседу вклинился новый участник:

Александр Марков:

Обратите внимание на ссылочку в конце заметки на эксперименты Эндлера с гуппи. Это только одна из большой серии публикаций, остальные нетрудно найти в сети.

Imperor_id:

Уважаемый Александр.

Спасибо за ссылку, но к сожалению, там всё не так просто:

1. Работе, на которую Вы ссылаетесь, уже более 30 лет.

2. С тех пор гуппи стали любимым объектом биологов, исследующих половой отбор, и было опубликовано более десятка других исследований.

3. В очередной раз – результаты исследований одних авторов не стыкуются с результатами исследований других авторов. Например, у одних исследователей получается, что самки предпочитают красочных самцов, у других – красочных и энергичных. А у третьих – просто энергичных (не важно красочный он, или нет). Или у одних исследователей (более старые работы) получается, что самкам нравятся длинные хвосты самцов. А у других исследователей (более поздние работы) – так не получается. Самкам гуппи у них, оказывается, наплевать на длину хвостов своих кавалеров. Причем (по иронии судьбы) это исследование было сделано опять в Японии (как и исследование по павлинам, опровергшее «половой отбор» у павлинов).¹¹³ Видимо, Япония – это такая аномальная зона, где «половой отбор» просто начисто вырубается?

Как работать со столь «пестрым» материалом (по «половым предпочтениям» гуппи) и какие выводы делать?

4. В природных популяциях самцы гуппи очень активны. Они весьма часто просто «не спрашивают» согласия самок на спаривание. То есть, реальные (а не теоретические) самки гуппи находятся в состоянии постоянного преследования самцами. У них часто просто нет выбора (в отличие от лабораторных экспериментов, где самкам дают искусственную возможность осуществить такой выбор). Какова роль именно «полового отбора по яркой окраске» в такой ситуации – не очень ясно.

И наконец, в пятых. К сожалению, Вы привели мне ссылку не на то, что меня интересует в первую очередь. Конечно, сами по себе, исследования половых предпочтений гуппи – интересны.

Но норма реакции данного признака (предпочитаемого самками) – сдвинулась? Автор (приведенного Вами исследования) сам говорит о том, что вид изменился (по предпочитаемому признаку)? Или не говорит?

Или же это колебания в рамках уже известной (для данного вида) нормы реакции признака?

Я вот, например, затрудняюсь с ответом. Потому что реальные гуппи в реальной природе демонстрируют очень широкую норму реакции по данному признаку (яркости окраски). Она варьирует и индивидуально, и от популяции к популяции.

Более того. Как раз в отношении гуппи мы точно знаем, куда может «зайти» яркость их окраски – аквариумисты постарались нам это показать. Где-нибудь в дикой природе мы наблюдаем так далеко зашедший половой отбор гуппи?

Так где же, всё-таки, наблюдаемая «эволюция в ходе полового отбора»?

Кто-нибудь (из авторов исследований) в публикациях говорил о том, что этот признак (яркость окраски) – явно вышел за пределы ранее известной (для этого вида) нормы реакции по данному признаку в дикой природе?

А я ведь именно на такие исследования ссылки просил (а не на какие-то другие).

Это очень важно. Иначе точно так же можно сказать, что и человек эволюционирует. Можно начать утверждать, что мужчины H. sapiens постепенно становятся всё более атлетичными, так как установлено, что самки H. sapiens предпочитают более атлетичных мужчин.

Уважаемый Александр, Вы являетесь автором книги «Эволюция человека». Вы наблюдаете эволюцию атлетичности у мужчин H. sapiens под действием половых предпочтений женщин?

Я вот не наблюдаю. А Вы?

Ответ Александра не заставил себя ждать.

Александр Марков:

Не могу не позавидовать скорости Вашего научного анализа. Получаса не прошло – готова простыня с «опровержением» классических опытов Эндлера.

1. Насчет «не стыкуются»: на самом деле это такое биологическое явление, известное под названием «изменчивость». Если хвосты самцов варьируют, то почему женские предпочтения не могут варьировать в разных популяциях, у разных особей? Они тоже подвержены изменчивости и должны варьировать.

2. «в отличие от лабораторных экспериментов, где самкам дают искусственную возможность осуществить такой выбор» – Вы точно читали статьи Эндлера? Про экспериментальные пруды и все такое?

3. «норма данного признака (предпочитаемого самками) – сдвинулась?» Да, сдвинулась – в подопытных популяциях.

4. «что вид изменился (по предпочитаемому признаку)?» – Причем тут вид? Подопытные популяции по предпочитаемому признаку – да, изменились. Изменений всего вида тут требовать как-то неуместно. А так вообще – да, конечно, «рыба осталась рыбой».

5. Пример с атлетами неуместен, т.к. результаты по гуппи как раз показали, что хвосты изменились – это наблюдаемый факт. А наблюдения за людьми не показывают, что атлетичность увеличивается. На самом деле, кстати, наоборот – за последние тысячелетия, по антропологическим данным, люди, по крайней мере многие человеческие популяции, стали менее атлетичными. Потому что женские предпочтения по этому признаку – лишь один из многих факторов отбора. Кстати, как и в случае с гуппи: там пресс хищников, как показал Эндлер, мешает половому отбору увеличивать яркость хвостов.

6. «Опровержение полового отбора у павлинов» в той японской статье – это прекрасно. В одной крошечной популяции, где самцов было всего несколько десятков, и где у самцов (по словам авторов) почти не было изменчивости по окраске этого самого надхвостья, самки, оказывается, не проявляют достоверных предпочтений по тем крошечным различиям, которые все же между самцами по этому признаку имеются. Смех. Но зато у вас сразу к этой статье глубокое доверие и уважение: «опровергли» половой отбор, и точка. В связи с этим у меня к вам просьба эстетического плана: перестаньте, пожалуйста, вставлять везде эти ваши «к сожалению», уж слишком лицемерно получается.

От продолжения дискуссии вынужден воздержаться, дел много.

Честно говоря, многие вещи в этом ответе Александра повергли меня в состояние легкого шока. Поэтому, боясь, как бы немедленно не ответить в слишком «энергичном» стиле, я тоже попрощался с Александром, решив прокомментировать его последний пост более подробно в другом месте. Что и сделал в скором времени.¹¹⁴

Привожу эти комментарии и здесь тоже, в немного расширенном виде.

Александр пишет:

...с «оп ровержением» классических опытов Эндлера.

Почему с опровержением? Где там у меня опровержение? Наверное, Александру очень некогда, и поэтому он читает посты оппонентов по диагонали?

Я спрашивал про установленные и опубликованные примеры наблюдаемой эволюции. Под наблюдаемой эволюцией, конечно, подразумевались не такие банальные вещи, как колебания морфологических признаков от популяции к популяции в неизменных (для конкретного вида) рамках... а подразумевалась всё-таки та эволюция, которую мы привыкли обсуждать – возможность происхождения (или хотя бы изменения) видов, родов, семейств и т.д. Понятно, что изменения родов и семейств мы вряд ли пронаблюдаем. Но изменение хотя бы каких-нибудь видовых признаков, то есть, их наблюдаемый выход за пределы изменчивости, характерной для этого вида – мы ведь должны хотя бы иногда фиксировать в природе (хотя бы для некоторых видов)... если эволюция в природе действительно идет, а не стоит на месте.

Однако в ответ на мою просьбу Александр почему-то привел мне результаты опытов Эндлера.

В двух словах, результаты такие. У Эндлера под действием серьезного хищнического давления гуппи довольно быстро «тускнели». А там, где хищническое давление было невысоким, гуппи остались яркими или даже стали еще заметней.

Эндлер предположил, что яркая окраска самцов благоприятствует половому отбору (якобы самки предпочитают ярко окрашенных), но заметная окраска делает таких самцов более уязвимыми для хищников.

Вот, собственно, и всё. И что это доказывает? Или что опровергает?

То есть, что это было такое у Александра? Пример «наблюдаемой эволюции под действием естественного отбора» (давления хищников)? Однако я глубоко сомневаюсь в том, что в дикой природе из-за давления хищников дикие гуппи стали тускнее, чем, например, 200 лет назад. Но если они не стали тускнее, тогда зачем Александр привел этот пример в качестве «наблюдаемой эволюции под действием естественного отбора»?

И с позиций теории естественного отбора, и согласно эмпирическим данным Эндлера – под давлением хищников самцы гуппи должны были потускнеть, причем уже давным-давно. Однако они этого почему-то не делают (не тускнеют). Даже под давлением хищников, норма реакции по этому признаку у гуппи не сдвигается, а лишь варьирует от популяции к популяции. Ну и где наблюдаемая эволюция под действием естественного отбора?

Или колебания яркости окраски в разных популяциях – это и есть всё, на что способна «эволюция» Александра Маркова? Но тогда (с таким пониманием термина «эволюция»), я думаю, просто не останется людей, которые были бы не согласны, что такая эволюция в природе имеет место.

Или, может быть, Александр хотел сказать, что здесь имеет место наблюдаемая эволюция под действием полового отбора? Неужели у Александра имеются данные, что под действием полового отбора дикие гуппи в природе стали ярче, чем, например, двести лет назад? Я очень сильно сомневаюсь, что у Александра есть такие данные.

Но если у него таких данных нет, то, следовательно, у него нет и примера наблюдаемой эволюции под действием полового отбора. Тогда зачем он вообще приводит ссылку на гуппи?

А вот, оказывается, зачем. Александр (вслед за Эндлером) говорит нам – в природе на самцов гуппи действует и естественный отбор (хищническое давление) и половой отбор (предпочтение самками ярких самцов). Эти эволюционные силы противоречат друг другу (направлены в противоположные стороны). Вот поэтому (по мнению Александра) эволюция у гуппи никуда не идет, а стоит на месте, как бы разрываясь в противоположных направлениях...

Но если эволюция окраски самцов гуппи, на самом деле, стоит на месте по факту (неважно по каким причинам), тогда зачем Александр привел мне этот пример, если я спрашивал установленные примеры именно наблюдаемой (т.е. идущей) эволюции? Причем идущей в дикой природе, а не в экспериментах.

Видимо, причина опять заключается в страшной торопливости Александра. Вечно он так куда-то торопится, что отвечает на просьбы совершенно невпопад.

То есть, здесь как бы давление отбора есть, но ему что-то мешает реализовать свою (несомненную!) эволюционную мощь. Однако на самом деле это значит, что у нас просто нет примера. И нам надо искать такие примеры (идущей эволюции) где-нибудь в другом месте, но не среди самцов гуппи...

Тогда при чём здесь были самцы гуппи?! Об этом знает только один Александр.

Более того, селекционеры-аквариумисты хорошо показали нам, насколько широка, на самом деле, возможная изменчивость по данному признаку (яркости окраски) у гуппи (Рис. 35):

Рисунок 35. Слева самцы гуппи «дикой» формы на светлом фоне. Справа самцы гуппи из разных (географически удаленных) природных популяций на темном фоне. В центре – результаты селекции этого вида в аквариумах (немного более крупным планом).

Спрашивается, ну и где? Где в природе столь впечатляющие результаты полового отбора? Если половой отбор действительно способен сдвигать хотя бы что-нибудь. Ведь в природе имеются популяции с исходно низким хищническим давлением. Вплоть до полного отсутствия хищников в некоторых местах обитания гуппи (Stoner & Breden, 1988). Вот тут, казалось бы, половому отбору и «разгуляться»... Но что-то не разгуливается половой отбор. Вся «эволюция окраски» у гуппи (смело заявленная Александром Марковым), на самом деле… неотличима от обычных колебаний внутривидовой изменчивости, которые происходят в совершенно конкретных рамках (характерных для этого вида) и за эти рамки не выходят.

Конечно, сейчас (задним числом) Александр придумает тысячу и одну причину, почему половой отбор конкретно у гуппи «не разгулялся». То есть, это только конкретно у гуппи половой отбор «ничаво не смог» (по такой-то и еще такой-то причине). А так то он (половой отбор) ого-го как может! (эволюцию двигать). Но к сожалению, получается, опять только в теории. А реальные примеры опять надо искать (днем с огнем).

Александр пишет:

...с «опровержением» классических опытов Эндлера.

И еще раз. «Классические опыты Эндлера», к сожалению, действительно не подтверждаются некоторыми более поздними исследованиями. Как я уже говорил, некоторые другие исследователи не сумели найти столь строгой (отрицательной) корреляции между яркостью окраски и наличием хищников в диких популяциях гуппи, которая должна следовать из результатов работы Эндлера. Для Александра опыты Эндлера «классические» только потому, что он особо ничего и не читал больше на эту тему. А если бы читал, то «классичности» бы тут серьезно поубавилось.

Более того, если бы Александр прочитал не только одну-две статьи про гуппи, но еще почитал бы про половой отбор у каких-нибудь других животных, то он бы, к сожалению (для него) узнал, что по какой-то странной закономерности, более поздние исследования не могут воспроизвести результаты многих подобных работ, выполненных в 70–90 годы прошлого века и «подтвердивших» прогнозы дарвиновской теории. Видимо, по чисто случайному стечению обстоятельств, более поздние работы весьма нередко опровергают результаты ранних работ в этой области. Поэтому словосочетание «классическая работа» в данном случае может совсем и не являться комплиментом. Опыты Петри с хвостами (и яйцами) павлинов тоже были «классическими»... пока не были опровергнуты исследованиями Такахаши.

Александр пишет:

Насчет «не стыкуются»: на самом деле это такое биологическое явление, известное под названием «изменчивость». Если хвосты самцов варьируют, то почему женские предпочтения не могут варьировать в разных популяциях, у разных особей? Они тоже подвержены изменчивости и должны варьировать.

Здесь Александр, к сожалению, просто убивает ту теорию, которую так пытается защитить (убивает собственными руками).

А ведь если бы он читал, например, работы Любищева, посвященные критике полового отбора (а не только своего любимого Докинза), то был бы знаком с такой идеей – дело в том, что предпочтения самками яркой окраски самцов – сами по себе биологически не целесообразны. В частности такие предпочтения приводят к тому, что половина собственных детей такой «ненормальной» самки – подвергается повышенному риску хищничества. По сути, самки, предпочитающие ярких самцов, являются просто… носителями вредной мутации, которая должна быть уничтожена естественным отбором.

И если половые предпочтения самок столь эволюционно изменчивы (как опять по-быстрому предполагает Александр), тогда естественный отбор должен был бы давным-давно «повыбрасывать» из популяций гуппи столь вредные половые предпочтения и оставить только биологически целесообразные. Однако этого не происходит. То есть, естественный отбор самих половых предпочтений у гуппи просто не идет. Но почему (не идет)? Ведь (по уверениям самого Александра) самки гуппи настолько изменчивы в своих половых предпочтениях, что спокойнейшим образом могут предпочитать самцов с совершенно невзрачной окраской!

Например, самки гуппи могли бы предпочитать скромно окрашенных, но самых энергичных самцов. То есть, точно так же, как у тех самых вилорогов, о которых пишет сам Александр. Тем более что самцы гуппи уже демонстрируют этот признак весьма неплохо (Веденина, 2012б):

...В диких популяциях гуппи на острове Тринидад в Южной Америке самки подвергаются сексуальным домогательствам самцов каждую минуту. В то же время, самки гуппи готовы спариваться лишь 2–3 дня в начале каждой репродуктивной фазы, которая длится в среднем 25–30 дней. Чтобы спариться с самкой, самцы используют различные стратегии: галантные самцы ухаживают, танцуя и демонстрируя самке свою окраску, тогда как другие самцы пытаются изнасиловать самку, подкрадываясь к ней и атакуя ее своим гоноподием.

Более того, некоторые исследователи (половых предпочтений гуппи) получили именно такой результат – самки гуппи у них предпочитали именно энергичных самцов с неважно какой окраской. Так что же мешает распространить этот биологически целесообразный признак на все популяции гуппи? Где эволюция в ходе естественного отбора (более приспособленных)?

Даже если самки предпочитают именно ярко окрашенных самцов (это установило большинство исследований), то непонятно, что за сила, их, собственно, так «надирает» предпочитать именно ярких самцов, если такие предпочтения приводят к повышенному риску стать жертвой хищника для половины их собственного потомства. Почему этот вредный (для самцов) признак никак не уходит из популяций, если (по предположению Александра) самки демонстрируют в этом вопросе столь впечатляющую изменчивость?

Этот вопрос становится особенно вопиющим, если вспомнить, что реальная природа, вообще-то, изобилует (в том числе) видами рыб, где самцы имеют невзрачную окраску, но зато энергично ухаживают за самкой, собственной энергичностью доказывая этой самке свои «хорошие гены».

Дело в том, что есть такая гипотеза «хороших генов», в которой предполагается, что самки оценивают в самцах – «хорошие» у них гены, или «нехорошие», ориентируясь на какие-то внешние признаки-индикаторы. Например, на яркую окраску самца, или на его энергичность. Однако в случае яркой окраски (как воображаемого показателя «хороших генов») всё преимущество «хороших генов» обесценивается тем, что таких рыбок хищники лучше замечают и чаще едят. А вот энергичное поведение самца в качестве «показателя хороших генов» не имеет столь грустных недостатков. Причем энергичность самца является гораздо более точным показателем его «хороших генов», поскольку прямо отражает способность сопротивляться разным вызовам среды (например, избегать нападения хищника). Точно так же по энергичности самца можно достаточно надежно оценить, насколько хорошо общее состояние его организма. Понятно, что больной (чем-нибудь) самец вряд ли будет очень энергичен. А вот яркая окраска непонятно что, собственно, демонстрирует. По поводу яркой окраски можно сказать лишь то, что она точно демонстрирует одно из двух – или «хорошие гены», или «плохие гены» (повышающие риск хищничества).

И вот получается (по Александру Маркову), что одни самки гуппи ориентируются на яркость самца, то есть на признак, по крайней мере, неоднозначный с точки зрения биологической полезности (если не откровенно вредный). А другие самки гуппи «додумались» влюбляться просто в тех самцов, которые энергично и настойчиво ухаживают. Так почему же вредные (с позиций чистого выживания) предпочтения некоторых самок к яркой окраске – не уходят из популяций гуппи под действием естественного отбора?

Собственно, на этом можно закрывать тему гуппи. Очевидно, что гуппи не столько подтверждают прогнозы принятой теории эволюции, сколько запутывают (а иногда и противоречат) данным прогнозам.

Александр Марков пишет:

«в отличие от лабораторных экспериментов, где самкам дают искусственную возможность осуществить такой выбор» – Вы точно читали статьи Эндлера? Про экспериментальные пруды и все такое?

Александр всё никак не может оторваться от прочитанной им работы Эндлера. Между тем (как я уже писал выше) по данной теме уже имеется много опубликованных работ. И в целом ряде таких работ исследовалось, действительно ли самки гуппи предпочитают самцов с яркой окраской. В таких исследованиях часто применялась методика, когда самке гуппи давали свободно выбрать между двумя самцами (реальными, или, в более поздних исследованиях, даже виртуальными).

Давайте, кстати, оценим, чего же конкретно наоткрывали биологи за те годы, которые прошли со времени публикации «классических опытов Эндлера».

Итак, в работах Эндлера было установлено, что самки гуппи предпочитают более заметных самцов (Endler, 1980). Именно к такому типу «эволюционировали» самцы гуппи в тех экспериментальных прудах Эндлера, где уровень хищничества был низким.

Под «заметностью» здесь понималось число и выраженность цветных пятен на теле самцов. Пятна у самцов гуппи бывают разного размера и цвета, а так же варьируют в числе и местоположении на теле. Пятна темного и черного цвета, имеющиеся на теле многих самцов гуппи, образованы пигментом меланином. Пятна оранжевого цвета, тоже выраженные у многих самцов, создаются за счет накопления каротиноидов, которые сам организм гуппи не производит, а получает с пищей.¹¹⁵ И наконец, нередко у самцов гуппи имеются еще и металлически переливающиеся пятна синих оттенков. Некоторые исследователи, вроде бы, заметили и в отношении этих пятен тоже какие-то предпочтения самок. Однако в большинстве работ на первый план вышла привлекательность ярких пятен именно оранжевых тонов (золотистых, оранжевых, рыжих, коричнево-рыжих).

Однако, например, в работе (Nicoletto, 1995) ожидаемые предпочтения самок не достигли порога статистической значимости ни по одной из измеренных цветовых характеристик самца.

А в работе (Grether, 2000) получилось, что самок гуппи привлекает не столько яркость рыжих пятен самцов, сколько насыщенность этих пятен каротиноидами. Но насыщаясь каротиноидами, рыжие и золотистые пятна становятся коричневыми. При этом яркость пятен может снижаться. Тем не менее, это привлекает самок (так получилось в этой работе).

А в работе (Kodric-Brown & Nicoletto, 2001) получилось, что если самец гуппи ухаживает энергично, то самке становится неважно, ярко ли окрашен этот самец, или неярко. Самец, который ухаживает энергично, нравится самке независимо от степени его яркости.¹¹⁶

А вот в работе (Bischoff et al., 1985) было установлено, что самки совершенно явно предпочитают самцов с длинными хвостами. Результаты получились настолько сильными, что нам просто необходимо на них полюбоваться (Рис. 36):

Рисунок 36. Совершенно очевидное преимущество самцов гуппи с большими и заметными хвостами в половом отборе против самцов с маленькими и менее заметными хвостами: а) при выборе самцов самками; b) по числу полученных спариваний. Такие результаты были установлены в работе (Bischoff et al., 1985). Рисунок взят из этой работы.

Итак, если судить по этой работе, самки гуппи просто млеют от больших хвостов своих кавалеров. И если бы Александр Марков знал об этой работе, то он бы наверняка назвал «классической» и её тоже. И рассказал бы о ней, как о еще одном доказательстве справедливости теории полового отбора (в длинном ряду таких же работ).

Но вот досада. В работе (Karino & Kobayashi, 2005) было установлено, что, во-первых, «отклик» самок гуппи на ухаживание самца не зависит от размера его хвоста. То есть (говоря по-простому) самкам гуппи просто наплевать, какой там хвост у их кавалера. А во-вторых, авторы установили, что короткохвостые самцы ухаживают за самками чаще, чем длиннохвостые, и как следствие, чаще спариваются с ними в результате именно ухаживаний. В то время как длиннохвостые самцы более склонны применять тактику «подкрадывания» к самке с дальнейшей попыткой её изнасилования. То есть эта работа продемонстрировала результаты, противоположные опубликованным ранее в работе (Bischoff et al., 1985).

Таким образом, здесь мы имеем ситуацию, которая дублирует (практически один в один) еще один «эволюционный скандал». Скандал, разразившийся сравнительно недавно по поводу «полового отбора» у павлинов. Как и в случае с гуппи, в старых исследованиях павлинов тоже были обнаружены яркие предпочтения самок именно к большим хвостам своих кавалеров. И как и в случае с гуппи, новые исследования павлинов не смогли подтвердить эти «яркие результаты».

Сегодня биологи, изучающие половые предпочтения гуппи, про хвосты самцов (как объект вожделения самок) вообще не упоминают. Сейчас «в моде» представления о том, что самки гуппи предпочитают самцов с яркими оранжевыми пятнами (так постановило большинство исследований).

Но что это мы всё о скандалах с хвостами, как будто нет других конфликтующих научных работ? В работе (Dugatkin, 1992) было установлено, что самки гуппи часто копируют выбор других самок, выбирая тех же самцов, которых до этого выбрали другие самки. Более того, в следующей работе (Dugatkin, 1996) оказалось, что самки делали это, даже если яркость окраски выбранного самца была меньше (примерно на 12–24%), чем у тех самцов, от которых они решили отказаться в пользу «уже испытанного» другими самками. Но если разница в яркости оранжевых пятен была большой (около 40%), то в этом случае самки уже предпочитают ярко-оранжевого самца, невзирая на выбор других самок. Однако эти результаты были раскритикованы в работе (Lafleur et al., 1997). Авторы этой работы повторили ход исследования из работы (Dugatkin, 1992) и показали, что результат ничем не отличается от «нулевой гипотезы», то есть, если бы вообще не было никакого копирования выбора других самок.

В другом исследовании Эндлера (Endler & Houde, 1995) получилось, что самки явно предпочитают самцов из собственной популяции, оказывая им серьезное предпочтение перед «чужаками» (самцами из других популяций). А вот в работе (Grether, 2000) так не получилось. В этой работе самки выбирали «чужих» самцов ничуть не хуже, чем «своих». Причем и в работе Эндлера, и в работе (Grether, 2000) исследовались вкусы самок не из какой-то одной популяции, а сразу из нескольких. Наконец, уже в третьих работах получилось, что самки, наоборот, больше любят самцов, окрашенных непривычно, чем привычно окрашенных самцов (Hughes et al., 1999). Или даже предпочитают самцов, окрашенных вообще редко и необычно (Farr, 1977). В связи с этим становится интересно. По мнению Александра Маркова, «классическими» следует считать именно работы Эндлера. Но тогда как относиться к тем работам, в которых были получены противоположные результаты? Выкинуть их в мусорную корзину?

В работе (Syriatowicz & Brooks, 2004) исследователи решили проверить влияние окружающих условий на выбор самок. Одних самок они «морили голодом», а других самок кормили нормально. Бедные голодные самки, в результате, стали меньше увлекаться «эротическими играми» с самцами. Да и кто бы сомневался, ведь на голодный желудок никакой секс не в радость. Однако и голодные, и сытые самки – всё равно продолжали предпочитать одних и тех же (ярких) самцов. То есть, эстетические вкусы голодных самок в этом отношении не изменились. А вот в работе (Lopez, 1999) исследователи «морили» самок уже не голодом, а с помощью паразитов. И оказалось, что «нагруженные» паразитами самки перестают предпочитать ярких самцов (неярким). То есть, «обиженные жизнью» самки в одних случаях остаются верными своим исходным «эротическим фантазиям», а в других случаях перестают руководствоваться ими. Интересно, от чего зависит такая разница в результатах? От разных причин стресса (в одном случае голод, а в другом паразиты)? Или же просто от того, что эти работы были выполнены разными авторами, придерживающимися разных точек зрения на этот вопрос?

Далее. Из «классической» работы Эндлера следует, что в природных популяциях гуппи имеется хрупкий баланс между привлекательностью (для самок) яркой и заметной окраски самцов, и заметностью этих же самцов для хищников. Отсюда, во-первых, следует, что в разных местах обитания гуппи в природе должна наблюдаться отрицательная зависимость между яркостью окраски самцов и степенью хищнического давления. Кроме того, должна наблюдаться еще и связь между требовательностью самок к яркой окраске самцов и степенью хищничества. Ведь самка, предпочитающая ярких самцов, невзирая на высокое хищничество, рискует своими детьми, которые унаследуют от своего папы яркую окраску и поэтому окажутся менее приспособленными в таких местообитаниях (Stoner & Breden, 1988). Более того, самка подвергает прямому риску еще и саму себя. Потому что внимание хищника к этой самке может быть привлечено легче, если рядом с ней будет «крутиться» яркий самец (Evans et al., 2004). По этой причине в своё время и сам Эндлер (Endler & Houde, 1995), и другие авторы (Stoner & Breden, 1988) пытались найти в природе географическую изменчивость самок по степени их предпочтений к яркой окраске самцов, в зависимости от уровня хищничества. И в этих работах такая зависимость, вроде бы, была найдена. В местообитаниях с высоким риском хищничества, самки гуппи, вроде бы, показали сниженную требовательность к яркости окраски самца, чем в местообитаниях с низким риском хищничества.

Зато в другой работе получилось, что самки упрямо не хотят изменять свои предпочтения даже в самых насыщенных хищниками местообитаниях, продолжая предпочитать ярких самцов с оранжевыми пятнами (Evans et al., 2004).

А вот в третьих работах получилось… опять наоборот (Godin & Briggs, 1996; Gong & Gibson, 1996). В этих работах самки гуппи, испытав стресс от контакта с хищником (в соответствующих экспериментах), резко изменяли свои предпочтения на противоположные, и срочно начинали предпочитать более «тусклых» самцов! Вот как, оказывается, быстро самки гуппи «учатся жизни», и начинают понимать, какая окраска самца биологически целесообразна, а какая – не очень.

Получается забавно. Поднятый нами вопрос о той загадочной силе, которая столь настойчиво надирает самок гуппи предпочитать именно ярких самцов (в то время как каких-нибудь пескарей не надирает) – этот вопрос возникает с новой силой. Оказывается, самки гуппи хорошо «понимают», что они предпочитают вредную окраску самцов. Поэтому меняют свои предпочтения на противоположные в случае необходимости (когда ощущают «дыхание смерти» в виде хищников). Но стоит им только немного отвлечься от этих грустных реалий, как самки гуппи снова становятся истинными эстетками. Что это за такая настырность (в эстетических предпочтениях), зачем она нужна, и почему не изменяется в ходе эволюции? Особенно если учесть, что тысячи разных других видов «пескарей и карасей» имеют покровительственную окраску и совершенно не озадачиваются теми глубокими эстетическими переживаниями, которые терзают романтичных самок гуппи. В общем, «чудны дела твои, Эволюция»!

Наконец, оказалось, что яркость окраски в природных популяциях гуппи может зависеть вообще не от хищников, а от степени доступности кормов, богатых каротиноидами, в конкретных местообитаниях (Grether, 2000). То есть, самцы могут приобретать яркую окраску своих пятен чисто «автоматически», питаясь кормом с высоким содержанием каротиноидов. Или могут иметь «тусклую» окраску, если живут в местообитаниях, бедных такими кормами. Но отсюда следует, что половой отбор здесь, вроде бы, вообще не при чём. Во всяком случае, по отношению к цвету (яркости и насыщенности) оранжевых пятен.

Однако самый забавный результат получился в работе (Eakley & Houde, 2004). Дело в том, что самки гуппи часто практикуют многократные спаривания. И вот в этой работе оказалось, что самки предпочитают повторно спариваться уже не с прежними самцами, а с новыми. У исследователей получилось, что своих прежних самцов самки активно избегают. Причем самки явно хотят, чтобы и внешность новых самцов отличалась от внешности предыдущих (это второй главный результат, полученный в этой работе). Таким образом, если предыдущий самец был ярко окрашен, то самка в следующий раз может предпочесть самца с другим типом внешности. Авторы работы предполагают, что подобное поведение самок гуппи может быть причиной того удивительного разнообразия расцветок, которое наблюдается у самцов этого вида рыб. То есть, если в большинстве других работ обычно устанавливалось единство эстетических предпочтений самок (к нарядным самцам), то в этой работе оказалось, что самки гуппи любят разнообразие.

Давайте подведем итоги. Итак, у разных исследователей половых предпочтений гуппи получились весьма пестрые результаты:

По половым предпочтениям самок гуппи:

1. Самки гуппи предпочитают самцов с контрастными пятнами на теле.

2. Самки гуппи не предпочитают самцов с контрастными пятнами на теле.

3. Самки гуппи предпочитают самцов с длинными хвостами.

4. Самки гуппи не предпочитают самцов с длинными хвостами.

5. Самки гуппи копируют выбор других самок.

6. Самки гуппи не копируют выбор других самок.

7. Самки гуппи больше предпочитают самцов с привычной окраской.

8. Самки гуппи больше предпочитают самцов с непривычной окраской.

9. Самки гуппи выбирают самцов с разной окраской от спаривания к спариванию.

По изменчивости половых предпочтений самок:

10. Самки гуппи изменяют (уменьшают) свои предпочтения в среде с высоким хищничеством.

11. Самки гуппи не изменяют (не уменьшают) свои предпочтения в среде с высоким хищничеством.

12. Самки гуппи в среде с высоким хищничеством меняют свои предпочтения на противоположные.

Что и говорить, результаты весьма пёстрые. «Классические опыты Эндлера» как-то теряются на фоне подобной пестроты.

Поэтому давайте больше не будем «ходить вокруг да около», а скажем прямо – «классические опыты Эндлера» для дарвинистов являются «классическими» только потому, что верующие дарвинисты больше ничего не читали на эту тему. Да и о самих «классических опытах Эндлера» они знают лишь по той причине, что эти исследования… были упомянуты в очередной научно-популярной книжке Ричарда Докинза (Dawkins, 2009). А поскольку современные дарвинисты считают изучение книг Докинза своим священным долгом, то поэтому они и знают об опытах Эндлера (проведенных 30 лет назад). То есть, это не влияние «классических опытов Эндлера», а влияние «классических книг Докинза» (боготворимых современными свидетелями Дарвина).

Но и это еще не конец истории. Недавно «классические опыты Эндлера» получили, наверное, самый серьезный «удар под дых» за всё время своего существования. Этот удар пришел от очередного опубликованного исследования. В работе (Ruell et al., 2013) было установлено, что самцы гуппи могут самостоятельно изменять яркость собственной окраски в течение жизни (изменять весьма серьезно, примерно на треть). В зависимости от того, в каких условиях они растут – в среде, где присутствуют хищники, или же в среде, где хищники отсутствуют. Оказалось, что там, где самцы гуппи выращивались в условиях запаха хищников, такие самцы ко времени созревания оказывались заметно менее яркими, чем их «братья», выросшие без всякого присутствия хищников. То есть, самцы гуппи, оказывается, могут проявлять пластичность по этому признаку в ходе индивидуального развития. Так же, как и человек, постоянно занимающийся атлетической гимнастикой, в итоге наращивает себе дополнительные объемы мышц – так же и самец гуппи, постоянно чувствующий запах хищников, в итоге становится более «тусклым».

А раз так, то тогда опыты Эндлера из «классических» сразу же переходят в разряд крайне дискуссионных. Потому что становится не ясно – то ли самцы гуппи в опытах Эндлера «притухли» потому, что это их так хищники отобрали? А то ли потому, что эти самцы просто росли в условиях постоянного стресса и страха? А в тех опытах, где самцы гуппи стали более заметными (там, где не было хищников) – не ясно, то ли это произошло потому, что их самки так отобрали, а то ли потому, что эти самцы просто «расслабились» в отсутствие хищников. Или, может быть, попали под действие еще какого-нибудь фактора, который приводит к более интенсивному окрашиванию самца по мере его роста.

Причем сама скорость произошедших изменений (эксперименты Эндлера длились от полугода до чуть более года) говорит нам, что вариант с пластичностью окраски в данном случае гораздо более вероятен, чем вариант с каким-либо «отбором гуппи».

И наконец, не могу удержаться, чтобы не сказать несколько слов о значении работ Эндлера в том специфическом контексте, который придал этим работам Ричард Докинз (в своем пересказе). Дело в том, что Эндлер, в пересказе Докинза, совершил поистине выдающееся открытие. Ведь «экспериментальные пруды» Эндлера вполне можно заменить обычными домашними аквариумами. Действительно, в домашних аквариумах практически никогда нет хищников (вообще нет). При этом многие аквариумисты серьёзно заботятся о том, чтобы их домашние питомцы никогда не голодали, не «холодали» и т.п. Таким образом, в домашних аквариумах складываются идеальные условия для «полового отбора гуппи». Следовательно (согласно результатам Эндлера), гуппи в наших аквариумах должны постепенно становиться всё более яркими – сами собой, без всяких усилий со стороны селекционеров! Получается, что аквариумистам можно вообще не заниматься селекцией. Знай только хорошенько подкрамливай своих питомцев. А самцов с чудесными расцветками самки «выведут» сами.

Тем более что эксперименты Эндлера длились чуть более года. А в тех экспериментальных прудах, где не было хищников, гуппи у Эндлера стали более заметными уже через полгода. Но ведь гуппи в домашних аквариумах содержатся уже, наверное, лет сто. Однако о явлении самопроизвольного повышения красоты самцов гуппи в домашних условиях почему-то вообще ничего не слышно. Несмотря на то, что очень многие аквариумисты внимательно следят за своими питомцами. Наверное, аквариумисты, профессионально занимающиеся содержанием и разведением гуппи, были бы несказанно удивлены «открытием» Эндлера, если бы узнали о нем.

К счастью, самого Эндлера обвинять в совершении столь выдающегося открытия всё-таки не следует. Дело в том, что Ричард Докинз, рассказывая об экспериментах Эндлера, проговаривается об одном очень важном обстоятельстве, которое в корне меняет дело. Оказывается, изменение числа и размера цветных пятен на теле самцов хотя и происходило, но такая «эволюция» в эксперименте Эндлера быстро выходила на плато (Dawkins, 2009). То есть, всего за 5 месяцев у самцов гуппи происходило заметное усиление окраски (в отсутствие хищников). Но после этого момента, дальнейших изменений окраски уже не происходило. Вплоть до окончания эксперимента (через 14 месяцев) окраска самцов больше не изменялась. Это очень важно, поскольку отсюда следует, что на самом деле, в опытах Эндлера расцветка самцов не «эволюционировала», а лишь колебалась внутри определенных значений, которые, видимо, характерны для этого вида. И при приближении к границам этих значений, окраска далее не меняется.

Поэтому Эндлера мы вряд ли сможем упрекнуть в том, что он совершил выдающееся открытие по «самоселекции» гуппи в аквариумах. А вот Ричарда Докинза (и повторяющего за ним Александра Маркова) нам уже вполне есть, в чем упрекнуть. Ведь они рассказывают об опытах Энлера именно как о примере эволюции, да еще и под действием естественного и полового отборов.

Хотя, во-первых, даже если окраска гуппи изменилась, то это, может быть, вообще не результат отбора, а просто следствие пластичности¹¹⁷ окраски гуппи, которую эти рыбки как раз и демонстрируют именно в подобных ситуациях (Ruell et al., 2013).

Но даже если это и не следствие пластичности окраски, а гуппи действительно отобрались (соответствующими видами отбора), то всё равно остаётся главный вопрос. А где же здесь, собственно, эволюция гуппи? Разве в своих работах Эндлер утверждал, что гуппи в его опытах стали ярче (или тускнее), чем в любых ранее известных природных популяциях этого вида рыбок? Но если Эндлер такого не утверждал, тогда при чём здесь вообще «опыты Эндлера», если мы ищем примеры эволюции?

Получается какой-то театр абсурда. Тем не менее, такая странная ситуация в беседах с дарвинистами складывается сплошь и рядом.

Давайте еще раз внимательно перечитаем соответствующие цитаты.

Александр Марков пишет:

…«норма данного признака (предпочитаемого самками) – сдвинулась?» Да, сдвинулась – в подопытных популяциях.

Ну и что? А сам вид изменился по этому признаку?

Именно на это обстоятельство я обращал внимание читателей выше – дарвинист в ходе «доказательства дарвинизма» ведёт себя, как малое дитя. Его просишь привести установленные примеры эволюции какого-нибудь видового признака, то есть, изменение признака (хотя бы в какой-нибудь отдельной популяции) за пределы всех значений, известных для этого вида раньше. А он в ответ приводит Вам пример колебаний внутривидовой изменчивости в тех рамках, которые давно известны для этого вида.

Александр Марков:

…«что вид изменился (по предпочитаемому признаку)?» – Причем тут вид?

При том, что я просил примеры именно таких изменений – изменений каких-нибудь видовых признаков. То есть, я просил примеры наблюдаемой эволюции, а не колебаний значения признака между разными популяциями в рамках видовой нормы. Пользуясь случаем, предлагаю расширить термин «эволюция» еще и на колебания признаков между разными особями. То есть, если мы наблюдаем различия между разными особями, то значит, это еще одно доказательство эволюции... Давайте напишем ключевое слово «эволюция» еще и для таких статей.

Александр Марков:

…Подопытные популяции по предпочитаемому признаку – да, изменились. Изменений всего вида тут требовать как-то неуместно.

Во-первых, не всего вида. Достаточно было бы примеров изменения хотя бы какого-нибудь признака хотя бы в какой-нибудь популяции этого биологического вида. Но обязательно изменения, зашедшего так далеко, что мы этого раньше не наблюдали.

Во-вторых, почему неуместно, если я просил опубликованные примеры именно таких изменений? Если таких примеров еще не установлено (или вообще не может быть установлено), тогда надо так и сказать. А не разыгрывать театр абсурда:

И.Р.:

– Кто-нибудь может привести примеры наблюдаемой эволюции, то есть, изменения того или иного признака у биологического вида?

А.М.:

– Результаты опытов Эндлера.

И.Р.:

– Но там же не было изменений, выходящих за норму вида?

А.М.:

– Какие Вы, батенька, странные требования предъявляете к РАБОТЕ ЭНДЛЕРА!

И.Р.:

– Я? К работе Эндлера?!

Александр Марков:

А так вообще – да, конечно, «рыба осталась рыбой».

Здесь Александр просто продолжает спор с каким-то воображаемым креационистом, у которого «морские ежи так и остались морскими ежами». Эту воображаемую дискуссию он ведет сам с собой уже несколько лет. Возможно, еще с той злополучной телепередачи, в которой он не совсем удачно поучаствовал.¹¹⁸ Конечно, выдумывать за воображаемого оппонента аргументы, а потом их опровергать – гораздо проще, чем спорить с реальными людьми.

Кстати, на самом деле, аргумент вполне актуален, и достаточно серьезно бьет по теории эволюции. Имеется в виду, что мы действительно наблюдаем удивительное постоянство основных типов (и классов) живых существ. Такое ощущение, что наиболее крупные таксоны живой природы совершили свой «главный эволюционный подвиг» только один раз – в момент, собственно, своего появления (как правило, это знаменитый кембрийский взрыв). И всё. После этого столь грандиозные эволюционные подвиги таксоны совершать перестали. Например, насекомые – очень древний таксон. Им примерно 400 млн. лет. Но что-то мы не наблюдаем разнообразия форм у насекомых. Где, например, восьминогие насекомые? Или наоборот, четырехногие? Неужели у них мастер-гены полностью прекратили мутировать? Или эти мутации были столь ужасны, что за все 400 млн. лет ни один такой «монстр» (из биллионов особей насекомых) так и не смог закрепиться на этой планете? Причем на одних насекомых свет клином не сошелся. Некоторые рыбы, например, за раз выметывают сотни тысяч или даже миллионы икринок. Казалось бы, такой огромный материал для естественного отбора и появления «перспективных монстров». Ну и где эти «монстры»? Где рыбы с пятью глазами или, например, с тремя парами грудных плавников? Почему «рыба остаётся рыбой»?

То есть, аргумент вполне себе серьезный. Во всяком случае, точно не смешной, а требующий научного ответа. Александру Маркову вряд ли стоило иронизировать по этому поводу.

Например, об этой проблеме рассуждают авторы соответствующей работы (Колчанов, Суслов, 2006). Они задаются именно такими (законными) вопросами:¹¹⁹

…Согласно палеонтологической летописи, организмы с новым типом организации зачастую возникали сравнительно быстро, порой взрывообразно, после чего наступал долгий палеонтологический стазис, когда темпы морфологической эволюции были низки, несмотря на то, что эволюция отдельных генов, по данным молекулярной филогении, не прекращалась. Более того, для ряда групп палеонтологами выявлено соответствие между формированием таксонов определенного уровня иерархии и геологическим периодом. Так, 550 млн. лет назад на границе протерозоя и кембрия в течение около 30 млн. лет появляются практически все известные нам планы строения билатеральных животных (Bilateria). Иными словами, все типы билатерий сформировались в ходе «кембрийского взрыва». Интересно, что в кембрии появляются не только планы строения, «дожившие» до наших дней (хордовые, моллюски, иглокожие, членистоногие и т.п.), но и много «вымерших» планов строения. Образование основных классов водных билатерий завершилось в ордовике, наземных – в триасе. У наземных растений также были краткие (длительностью не более 25 млн. лет) «эволюционные взрывы»: (на границе силура и девона, 410 млн. лет назад у примитивных сосудистых, 120 млн. лет назад – у цветковых).

Чем же вызван рост сложности организмов, отмечаемый палеонтологией, и почему столь различны его результаты у эв- и прокариот? Где заключен потенциал усложнения генетической программы, реализуемой геномом? Как происходит в эволюции усложнение или кардинальная перестройка таких программ без их разрушения. И, наконец, почему программы, демонстрировавшие миллионы лет и поколений поразительную устойчивость, вдруг перестраиваются за считанные тысячелетия и сотни поколений?

Действительно, очень интересные вопросы. Особенно последний.

В этой работе авторы пытаются связать факт удивительного постоянства форм (в том числе, и озвученных выше насекомых) с определенными ограничениями (или особенностями) регуляции генных сетей, которые эти таксоны приобрели то ли исходно (в момент возникновения этих таксонов), то ли незадолго после этого (по эволюционным меркам). То есть, когда наш мир был еще молод (трава зеленее, небо голубее, а солнце ярче), тогда и возникновение крупнейших биологических таксонов (их базовых генетических программ) протекало легче. Но сразу после этого, взрывообразно возникшие крупные биологические таксоны приобрели такие генетические особенности, которые не позволили им эволюционировать дальше (вот не позволили, и всё тут). Например, конкретно насекомые потеряли некие ST-домены, но зато распространили в своих рядах (по так и не выясненной эволюционной причине) некие домены QА (Колчанов, Суслов, 2006). И в результате, один и тот же ген Ubx у ракообразных теперь модулирует число конечностей, а у насекомых – подавляет их развитие. Вот поэтому насекомые и имеют всего 6 ног, и больше никак. А ракообразные демонстрируют разнообразие по этому признаку. При этом не уточняется, почему в ходе следующих 400 млн. лет подобные особенности никак не изменились ни в одной из групп насекомых. Например, почему не появились аналоги «случайно утерянных» ST-доменов? И зачем именно насекомым оказались так нужны домены QA (усиливающие подавляющий эффект на развитие конечностей), что насекомые бережно сохраняли их на протяжении сотен миллионов лет, в то время как ничто не помешало им «случайно потерять» ST-домены. При этом ракообразным домены QA оказались, наоборот, не нужны. Наконец, почему за все эти сотни миллионов лет ни в одной из групп насекомых (сегодня насчитывающих миллионы видов) не возник какой-нибудь дополнительный ген «Bbx», который бы стал, наоборот, активировать насекомым развитие дополнительных ног? Допустим, где-нибудь на брюшке.

В общем, объяснение причин отсутствия дальнейшей морфологической эволюции (после некоего «взрыва») здесь заменяется простой констатацией генетических особенностей того или иного таксона. Без пояснений, почему эти генетические особенности, во-первых, тотально распространились в одном таксоне, но не распространились в другом, а во-вторых, почему эти особенности «расхотели» изменяться в дальнейшем, хотя однажды продемонстрировали просто «взрывообразное» изменение.

А вот еще один характерный пример, и тоже про насекомых. Автор обзора, посвященного остроте зрения насекомых (Land, 1997), объясняет в ходе обзора, что сама конструкция сложного фасеточного глаза насекомого принципиально не позволяет такому глазу даже приблизиться к той разрешающей способности зрения, которое имеют позвоночные животные. И в заключение своего обзора автор удивляется, почему это эволюция, несмотря на всё разнообразие насекомых, не смогла произвести глаза с такими же принципами конструкции, как у позвоночных, ни в одном случае (Land, 1997):

Одной из интригующих нерешенных проблем зрения насекомых является то, почему этот дизайн упорно сохранялся, когда альтернативы, по-видимому, под рукой, в виде дорсальных и личиночных глазков, каждый из которых имеет конструкцию объектива с единой линзой. Либо мы до сих пор что-то не знаем о сложных глазах, либо эволюция удивительно консервативна в некоторых случаях.

Это действительно странно. Конструкция сложного глаза, несомненно, демонстрирует ряд преимуществ, но в то же время, имеет очень серьезные недостатки. Наверное, самым серьезным недостатком является низкая острота зрения, как неизбежное следствие именно такой конструкции глаза. Особенно резко острота зрения насекомых падает при рассматривании удаленных объектов. В результате чего насекомые принципиально близоруки.

Крайне трудно поверить, что ни одному из миллионов видов насекомых, более чем за 400 млн. лет времени, ни разу не понадобилась повышенная острота зрения (которую даёт глаз другого типа), ни в одном конкретном экологическом случае.

Так почему же за все 400 млн. лет предполагаемой эволюции, ни один дорсальный или личиночный глазок ни одного из миллионов видов насекомых так и не превратился в полноценный камерный глаз? Несмотря на то, что принцип устройства дорсальных и личиночных глазков насекомых – удобен для дальнейшей эволюции именно в глаз подобного типа?

Впрочем, у особо продвинутых дарвинистов есть одно универсальное объяснение на все случаи жизни:

– В ходе случайной эволюции возможно всё что угодно, ибо неисповедимы пути её.

Понятно, что после такого объяснения всякие попытки научного поиска (причин соответствующих явлений) можно смело сворачивать.

Даже сценарий одновременного взрывообразного появления сразу всех типов животных в один и тот же (очень сжатый) период времени (от 0 до 30 млн. лет)… а потом полная эволюционная консервация этих же типов¹²⁰ на все оставшиеся полмиллиарда лет… Даже такой сценарий вполне возможен в рамках нашей теории эволюции. Ибо неисповедимы пути её.

Александр Марков:

...На самом деле, кстати, наоборот – за последние тысячелетия, по антропологическим данным, люди, по крайней мере многие человеческие популяции, стали менее атлетичными. Потому что женские предпочтения по этому признаку – лишь один из многих факторов отбора.

Вот-вот. Опять наш бедный «половой отбор» не сработал (по факту). То есть, соответствующие половые предпочтения имеются по факту (твердо установлены). А эволюции под действием полового отбора почему-то не наблюдается.

Конечно, Александр нам сейчас найдет тысячу и одну причину, почему половой отбор опять «ничаво не смог». Но к сожалению, все подобные объяснения – это объяснения задним числом, которые «объясняют» нам, почему прогнозы нашей любимой теории опять не сошлись с реальностью.

Александр Марков:

Кстати, как и в случае с гуппи: там пресс хищников, как показал Эндлер, мешает половому отбору увеличивать яркость хвостов.

Вот-вот. Опять что-то мешает (какому-то там очередному) отбору делать то, что ожидается в рамках нашей любимой теории.

По сути, это и есть именно то, что я обнаружил, когда самостоятельно попытался найти хорошие (т.е. четкие и не допускающие иных интерпретаций) примеры наблюдаемой эволюции в ходе естественного или полового отборов. А именно, я обнаружил, что эволюция хорошо идет только в наших теоретических рассуждениях. Когда же мы начинаем искать эмпирические подтверждения (что эволюция идет), то оказывается, что такие примеры биология еще не обнаружила. Ибо этой (наблюдаемой) эволюции всё время что-нибудь мешает – какие-нибудь дополнительные обстоятельства, которые мешают ей идти прямо у нас на глазах. Но позволяют идти в тех местах, где мы этого увидеть не можем.

То есть, с позиций чисто эмпирической науки – эволюция видов под действием естественного или полового отборов – это такой особый вид Карлсона, который (хронически):

– Уже улетел, но обещал вернуться (С)

В общем, когда речь заходит о конкретных доказательствах дарвиновских механизмов эволюции, верующие дарвинисты начинают вести себя чрезвычайно странным образом.

Например, Вы спрашиваете их – а имеются ли установленные примеры эволюции каких-нибудь видовых признаков под действием естественного или полового отбора (за пределы тех значений, которые были характерны для этого вида раньше)?

А Вам в ответ сначала «убедительно объясняют», почему половой отбор НЕ привёл к соответствующей эволюции человека.

А потом «убедительно объясняют», почему половой отбор НЕ привёл к соответствующей эволюции гуппи.

И считают, что вопрос с доказательствами дарвиновской эволюции – исчерпан.

Александр Марков:

«Опровержение полового отбора у павлинов» в той японской статье – это прекрасно. В одной крошечной популяции, где самцов было всего несколько десятков...

Да, но на протяжении 7 лет. Вообще, исследование Такахаши (Takahashi et al., 2008) оперирует чуть ли не самым большим массивом данных, которые вообще задействовались в подобных исследованиях. И если Александру не нравится объем исследований Такахаши, тогда что остаётся говорить о достоверности других исследований? Вот, например, в одном из исследований были установлены половые предпочтения самок (куриных) к самцам, демонстрирующим признаки чужого (!) вида (хотя и близкого). Здесь половые предпочтения исследователь изучал у 18 самок, предложив им выбрать из 6 пар самцов данного вида (Calkins & Burley, 2001). Интересно, что мы должны сказать о таком исследовании, вооружившись логикой Александра?

Александр Марков:

В одной крошечной популяции...

Здесь Александр Марков просто не знал о еще одном, более позднем исследовании, проведенном уже в Северной Америке, которое полностью подтвердило результаты, полученные Такахаши.¹²¹

То есть, если Александр предполагает, что у японцев были просто «неправильные павлины, которые делают неправильный мед» (С), тогда получается, что столь же неправильные павлины живут еще и в Северной Америке. Более того, Александр явно ничего не слышал и о том, что более десятка других исследований, пытавшихся выявить половые предпочтения у других видов куриных – тоже показали результаты, полностью аналогичные результатам Такахаши – самки разных (исследованных) видов куриных тоже игнорируют декоративное оперение своих самцов. Но очевидно, что Александр всего этого просто не знает и не читает. Потому что он очень торопится. Ему всё время совершенно некогда как следует вникнуть в тот материал, которому он пытается учить оппонента (и просвещать остальную аудиторию).

Александр Марков:

...где у самцов (по словам авторов) почти не было изменчивости по окраске этого самого надхвостья...

Коллектив Такахаши вообще не исследовал окраску надхвостья. Они исследовали, в первую очередь, длину хвоста и число глазков (как параметр, который тоже мог бы являться причиной гипертрофии хвоста). А также еще 12 других параметров самцов павлинов, которые теоретически могли бы повлиять на половой успех самца. Но вот окраску надхвостья они как раз и не исследовали.

Положительная связь успеха в размножении в данном исследовании обнаружилась... правильно – опять только с энергичностью самца.¹²²

Спрашивается, ну и при чём здесь тогда хвост? Зачем эта гипертрофия? Вилороги вон – почти без хвостов бегают и ничего... Самка всё равно как-то определяет энергичность самца.

Александр Марков:

...оказывается, не проявляют достоверных предпочтений по тем крошечным различиям, которые все же между самцами по этому признаку имеются. Смех.

Эти «крошечные различия» в исследовании Такахаши имели значения в пределах 20% (и по числу глазков, и по длине хвоста). А именно, варьирование длины хвостов между разными особями (в среднем по годам) составило 18%, а по числу глазков 22%. Это все равно, как если бы наши женщины не замечали разницы между мужчиной ростом 160 см и мужчиной ростом 192 см (разница 20%). Ничего себе, «крошечные различия». Действительно, смех.

В общем, на мой взгляд, Александру следовало бы прекратить всё время куда-то торопиться. И вместо этого:

1. Внимательней читать, что именно ему пишут.

2. Больше думать над аргументами оппонентов.

3. Больше думать над собственными аргументами.

Ну а нам следует быть готовыми к тому, что попросив верующего дарвиниста озвучить строго установленные примеры эволюции под действием естественного или полового отбора в природе… после этого придется долго учить дарвиниста, как это надо делать, предварительно разобрав гору всякой ерунды, которую сгоряча нагородит верующий дарвинист по этому поводу.

Чтобы такое несчастье случалось с Вами реже, я сейчас приведу такой наглядный пример, который должен научить Вашего дарвиниста – как надо доказывать эволюцию. Если Вы видите, что Ваш дарвинист растерялся и не знает, что ему делать (вместо запрошенных примеров эволюции выдает какой-то детский лепет), то сразу же давайте ему ссылку на нижеследующий текст.