Николай Стефанович

Стефанович Николай Владимирович (1912–1979) – поэт. Родился в Варшаве, но вскоре после рождения отец переехал в Россию, где Николай Стефанович и провел всю свою жизнь, преданно любя русский язык и русскую культуру. В его поэзии отражены все грани славянской души, ее надежды, чистые порывы и поиски истинной веры. Возможно, во всем этом сказалось и родство с сербами – поэт был последним отпрыском древнего рода сербских аристократов Вук-Стефановичей, восходящего к XII веку.

Он был многосторонне талантливым человеком – закончив одновременно литературный и театральный институты, он был и прекрасным пианистом. Тяжкий удар подсек расцвет его души почти в самом начале войны: он был артистом театра им. Вахтангова, и в тот день, когда бомба упала на это здание, он оказался в числе нескольких человек, заживо замурованных под обломками здания. В муках погибали его товарищи, задыхаясь один за другим на его глазах, но смерти, увиденной им в упор, не удалось на этот раз добраться до него – его извлекли живым из-под развалин. Но след этой встречи с гибелью, память об этих днях ужаса не были заглажены временем в его душе. Война вывихнула его душу, лишила его легкого восприятия радостей жизни, но, к счастью, не смогла убить талант, высокий талант поэта.

Его творчество насыщено темой одиночества, которое никто не мог разделить. Он пытался протянуть руку к самому земному из всех земных существ – к женщине. Но тщетно. Вечно стоящий рядом призрак смерти разрушал его живые порывы. Горюя о себе самом, понимая эту свою беду, он обращал свои помыслы надежды к Богу. Но и будучи глубоко православным человеком, он впадал иногда в отчаяние, близкое к неверию. И часто пытался найти утешение и спасение в попытках воскресить в себе память о детстве, стараясь как бы оттолкнуть этими воспоминаниями весь ужас пережитого. И все же осознание неизбежной смерти обращало его мысли к поиску возможности воскресения, возвращения к жизни, верой в которую отмечены многие его строки («Но и смерть не поставила точки. Не смогла!»).

Он поклонялся природе как проявлению Бога, он воспевал женственность как воплощение Богоматери. Его лирические стихи чисты и прекрасны.

Н. Гусева, составитель и автор предисловия к сборнику: «Н.В. Стефанович.

Страстная неделя». М., 2004

* * *

Набьются в трамвай, в магазин,

Толпятся, но все же не вместе;

Но все-таки каждый один.

И день повторяя вчерашний,

Молчат молодые вдвоем...

О Господи! Пусто и страшно

Становится в мире Твоем!

26 августа 1937

* * *

Когда-то в детстве слышанный напев...

В степи туманной молится телега,

Оглобли в небу звездному воздев.

А про Того, Кого, казалось, нету,

Я понял здесь, на скошенном лугу,

Что каждой так Он двигает планетой,

Как я и бровью двинуть не могу.

Волшебно все: кусты, солома, камень,

И кровь, в моем стучащая виске,

И «Отче Наш», пропетое сверчками

На непонятном людям языке.

В степи телега пламенно и смело

Свои оглобли к Господу воздела.

* * *

Напрасно и безудержно опять

Всю ночь в степи забытая телега

Оглобли к звездам будет простирать.

А звезды околдованные внемлют,

Как их зовут лягушки нараспев,

И в оный час падут они на землю,

Разъединены! злого не стерпев.

Все времена сольются не тогда ли?

Се трубный глас, раздавшись посреди,

Соединит миры, пространства, дали

И то, что было, с тем, что впереди.

– Ей, Господи, гряди! Мы так устали,

Мы ждем Тебя, – Ей, Господи, гряди!

Август 1937

Морозно, ветрено и голо,

Во всех мирах, в любом краю

Святую память, о Никола,

Сегодня празднуют твою.

И в этот час хвалы и славы,

При свете тающей свечи,

Как стать не темным, не лукавым,

Как не погибнуть – научи.

1937

* * *

Кузнечики в травах мечтательно тикают.

А если мы травы на вечность помножим,

Они обозначатся именем Божьим;

Земля отступила, и только осталась

Сквозных облаков акварельная алость.

И Бога молю я, простой человек:

«О, если бы так оставалось навек!»

Но это мгновенье уходит куда-то,

И болью разлуки все небо объято.

Лето 1938

Быть может, мрак последний встретив,

Уже прикрученный к кресту,

Он вспомнил игры в Назарете,

Он вспомнил яслей теплоту.

И в мир, где пытки и распятья,

Не потому ль, не помня зла,

Его сегодня Богоматерь

Опять младенцем принесла?

1939

* * *

Деревья сомкнутся плотней...

Откуда такой темперамент

У звезд, резеды, тополей?

Загадочны травы и листья,

Все замерло, шорох затих,

И чувствую, – здесь евхаристия,

И слышу: Твоя от Твоих...

1940

* * *

В те дни будет такая скорбь,

какой не было от начала творения.

Не уйдешь от судьбы своей.

Там, где были дома и люди,

Там теперь ни домов, ни людей.

У детей появляется проседь...

«Боже, Боже! Теперь помоги,

Дай услышать, как жен-мироносиц

Зазвучат над могилой шаги.

Стань по-прежнему прост и нестрашен,

Пастырь добрый, и друг, и отец, –

И остави нам долги наши,

Чтобы нам победить, наконец».

Август 1942

Сейчас в заборах ни одной доски

Не назовешь по-прежнему доскою

И не уймешь крестящейся руки –

Так утренние улицы легки,

И небо православное такое.

Познай же Бога, ясного насквозь,

Пока портфелям, тезисам и книжкам,

Пока вещам закрыть не удалось

Лицо Его, открывшееся слишком.

14 ноября 1942,

г. Пермь

* * *

На земле без боли отдают...

– Радуйся, нечаянная Радость!

Радуйся, минувшего приют!

Все прошло. Везде опустошенность,

Мир не тот, и улица не та...

– Радуйся, нелюбящих влюбленность!

Радуйся, нечистых чистота!

Все прошло. Но, если приглядеться,

Этот сад нисколько не другой:

Те же пни и окна по соседству...

– Радуйся, промчавшееся детство

Женской удержавшая рукой!

1943

* * *

Мгновенье было ли такое,

Когда б Тебе не докучал

Я без конца своей тоскою?

Лишь раз был вечер – полный сил,

Такой прозрачный и хороший.

И я Тебя благодарил,

С улыбкой хлопая в ладоши...

Чтоб снять тяжелую вину

Моих грехов, обманов, бредней –

Я прямо с этого начну,

Когда явлюсь на Суд последний.

1943

* * *

Гроба особенно тесны.

Но в оный час слепую глину

Я оттолкну и опрокину.

И землю мокрую в гробу

Локтями сразу разгребу.

Я соберу в одном дыханье

Сады Москвы и Гефсиманьи.

И самый розовый рассвет

И те дома, которых нет,

Сольются с ними не в одно ли

Мои товарищи по школе,

И наши игры у ворот? –

И небо травы обовьет,

И будут ангелы на страже...

Когда же, Господи, когда же?

1943

* * *

С ветвей стряхая листья и росу.

О, что бы Ты, Господь, сейчас ни создал –

Я ни во что поправок не внесу.

Ты озарил по-новому окрестность,

Тобою все пронизано насквозь...

И только мертвым все-таки воскреснуть

И в эту ночь опять не удалось.

2 августа 1945

* * *

Совсем забыв, что детство позади...

Но, Господи, я больше не играю.

Я не ищу. Не прячься. Выходи.

Я вижу в сад закравшуюся осень,

Сквозь неба алую кайму.

Я в первый раз воистину серьезен,

И, может быть, я все сейчас пойму.

8 октября 1947

* * *

Кругом молились, кланялись, крестясь,

Тонуло все в душистом фимиаме,

И вдруг весна с туманами, с ветвями

В окно неудержимо ворвалась.

Но богомольцы слушали молебен,

Торжественные зовы ектеньи,

А внешний мир был так великолепен,

Так были звезд загадочны огни.

Я чувствовал и радость и тревогу.

Апрель внезапно в кровь мою проник, –

И в храме многолюдном в этот миг,

Быть может, только я молился Богу...

Февраль 1977