Наталья Лясковская
Самое простое
Раба Божия рябина,
кривобокая, в рябинах,
к церкви приросла.
На ветру промозглом стоя,
просит самое простое:
света и тепла.
Раба Божия Марина
и нарядом из ряднины,
и лицом страшна.
На ветру у церкви стоя,
просит самое простое: хлеба и вина.
Жизнь проходит у рябины,
жизнь проходит у Марины,
и судить не нам,
чем они угодны Богу,
что дается им так много –
жить у входа в храм.
Конец Великого поста
(Икона «Вертоград заключенный»
Никиты Павловца)
Вдруг – весна.
Тепло, туман,
дождь опарный льет...
Иеромонах Роман
горестно поет.
С ним и я своим грехам
строго воздаю
и рыдаю, как Адам:
«Раю мой, раю!»
Я рисую, чуть дыша,
чудный детский Лик –
Он с блаженством малыша
к Матери приник.
Золотых деревьев ряд,
птицы да трава...
Губы сами говорят
тихие слова:
«Господи, Исусе мой,
Крине чистоты,
Поле снежное зимой,
Алые цветы!
Спасе, Радосте сердец,
Мира теплота,
Жизни праведной венец,
Славо пресвята!..»
Рисочки на ризах всех
тоненько черчу,
Вертоград в простой красе
заключить хочу.
Боже, дерзость мне прости:
тщусь, забывши страх,
Лик нетленный нанести
на древесный прах!..
* * *
Погладь меня, Господи, по голове
На это уйдет минута, ну две...
И под утешительной Отчей Рукой
пусть хоть на чуть-чуть
обрету я покой!
Вращается сердце на острой игле.
Ночь. Боль. Вот лекарство стоит на столе.
Жестокой обиды зверек жестяной
живет во мне, жрет меня, властвует мной!
О челюсти лисьи сомнений и муть
мечтаний о мести: убить и уснуть!
Уже не утишить молитвой меня,
уже не залить ледяного огня.
По лезвию мысли упрямо скользя
быть страшной хочу,
если страстной нельзя!
Как Лик на иконе конически строг.
Суд высказан.
Очи глядят на порог.
Такой приговор разве выдержит кто?!
Иду в коридор, надеваю пальто.
Не видь меня, Боже,
не слышь меня, сын,
будь славен Один
и будь счастлив один!
Я вздрогну
и выдерну
ключ из замка –
на голову
тихо ложится
РУКА.