Мария Шкапская
Шкапская (урожденная Андреевская) Мария Михайловна (1891–1952) – поэтесса. Окончила филфак Тулузского университета, слушала лекции в школе восточных языков в Париже. В 1915 году вернулась в Россию. Дебютировала вместе с Надеждой Павлович в «Первом сборнике группы молодых поэтов». В 1916 году вышла книга стихов, ставшая новым явлением на поэтическом Олимпе. Критики обсуждали в основном ее эпатажные «плотские» стихи. Но Павел Флоренский, выделив три поэтических имени – Цветаеву, Ахматову и Шкапскую, отметил совсем иную особенность ее стихов – религиозность. В этом отношении характерно ее раннее стихотворение «Библия»:
Ее на набережной Сены
В ларце старуха продает,
И запах воска и вербены
Хранит старинный переплет.
Еще упорней и нетленней
Листы заглавные хранят
И даты нежные рождений
И даты трудные утрат.
Ее читали долго, часто,
И чья-то легкая рука
Две-три строки Экклезиаста
Ногтем отметила слегка.
Склоняюсь к книге.
Вечер низок.
Чуть пахнет старое клише.
И странно делается близок
Моей раздвоенной душе
И тот, кто счел свой каждый терний,
Поверив, что Господь воздаст,
И тот, кто в тихий час вечерний
Читал Экклезиаст.
В начале 20-х годов Мария Шкапская выпустила несколько поэтических сборников. В дальнейшем занималась журналистикой, войдя в число ведущих советских очеркистов. В эти же годы появились первые очерки Мариэтты Шагинян, а уж затем – лениниана. Стихи младосимволистки Мариэтты Шагинян, ее книга о поэзии Зинаиды Гиппиус, вышедшая в 1912 году, оказались в числе «забытых». Время все расставило на свои места, отдав Богу Богово, а кесарю кесарево. Имя Мариэтты Шагинян вновь заняло свое место среди поэтов Серебряного века, а ее теоретические исследования приобрели особую ценность первоисточника. Имя Марии Шкапской через полвека тоже вернулось в первый ряд имен, названных Павлом Флоренским. Ее последний прижизненный сборник вышел в 1924 году, первый посмертный – в 1979-м, правда, не в России, а в Лондоне. В это время в России Мария Шкапская, как и Мариэтта Шагинян, продолжали оставаться авторами совсем других произведений.
Грустное
В незнакомом храме я. За чуждой мне мессой.
И молитвы чуждые на чужих губах.
Тишина загадочна за цветной завесой,
Музыка печальная – Гендель или Бах.
Господи, как ласково! Господи, как тонко!
Столько умиления, столько слезных лиц.
Трогательны статуи Матери с Ребенком,
Перед ними женщины распростерты ниц.
Если б в это пение так же просто верить,
Если б плакать с радостью покаянных слез,
Глядя на таинственно запертые Двери,
Знать, что с нами молится плачущий Христос...
Но на сердце холодно – холодно и остро.
Плакать – сердцу чуждое. Плакать веры нет.
Слезы только с верою ласковые сестры,
Только умоляющим их вечерний свет...
В незнакомом храме я. За чуждой мне мессой.
И молитвы пламенной не творят уста.
Знаю так отчетливо: за цветной завесой
Нет за нас просящего, грустного Христа.
1915
* * *
Господи, я не могу!
Дай мне остаться чистою,
Дай на Твоем берегу
К верной причалить пристани.
Душен безвыходный плен
Дум моих мертвых, каменных.
Строгих Твоих колен
Дай мне коснуться пламенно.
Сердце, как пламень в снегу.
Сердце с собой не справится.
Снег истлевает, плавится...
Господи, я не могу.
* * *
Боже мой, и присно, и ныне
В наши кровью полные дни,
Чаще помни о Скорбном Сыне
И каждую мать храни.
Пусть того, кто свой шаг неловкий
К первой к ней направлять привык,
Между двух столов на веревке
Не увидит ужасный лик.
Пусть того, что в крови родила,
Не увидит в чужой крови.
Если ж надо так, Боже милый,
Ты до срока ее отзови.
* * *
Господи, разве не встала я
егда Ты ко мне воззвах?
Ведь я только петелька малая
в тугих Твоих кружевах.
Ведь мы только ягоды спелые
в Твоем лесном туеске,
цветы Твои белые
в соблюденном Твоем леске.
Твоими ржаными колосьями
всходим из влажной земли
в полях нашей скудной родины,
в ее дорожной пыли.
Но здесь под лучами теплыми
дай нам время и срок,
чтоб цветы встали в поле копнами,
чтоб колос налиться мог.
До срока к нам не протягивай
тонких пальцев Своих,
не рви зеленые ягоды,
не тронь колосьев пустых,
ткани тугие, нестканные,
с кросен в ночь не снимай. –
Детям, Тобою мне данным,
вырасти дай.
* * *
Я верю, Господи, но помоги неверью
В свой дом вошла и не узнала стен.
В свой дом вошла и не узнала двери.
И вот – не встать с колен.
И дети к сердцу моему кричали,
но сердце отступило прочь.
И яростной моей печали сам
Бог не мог помочь –
мой муж меня покинул в эту ночь.
Канон Богородичен
Все мы Ей дети,
Все мы Ей дочери,
Танцующие в балете,
Стоящие в очереди.
И для всех Она
Равно светла,
Мать Скорбящая,
Светило Незаходящее,
Девственная похвала
И мост в небо висящий.
Все мы Ей дети,
Все мы Ей дочери,
Все, кем на свете
Слезы источены.
И у Ней, Неневестиной Невесты,
Жены Неискусобрачной,
Просим посев злачный,
Завтрашний день удачный
И благие с дороги вести.
Все мы Ей дети,
Все мы Ей дочери,
Все, чьи усталые веки
Слезами смочены.
И у Ней, благодатной Жертвы,
Матери Возставшего из мертвых,
Просим для своего ребенка
Волос тонкий, голос звонкий
И Доброе к матери сердце.