Глава IV. Обсуждение финансовых вопросов Церкви в Думе

Одним из поводов для постоянного столкновения Государственной Думы с Церковью был вопрос о смете Св. Синода. Здесь выявилось принципиально различное отношение к этому вопросу между большинством русской общественности и деятелями Церкви. Настойчивое стремление большинства Думы к полному контролю над расходованием церковных средств рассматривалось духовенством как стремление еще больше подчинить Церковь государству в лице его представительных органов.

Напряженность возникла уже при рассмотрении Бюджетной комиссией Думы сметы Синода на 1908 год. Объяснительная записка к смете представляла собой весьма краткую препроводительную бумагу на 1,5 листах текста. Пожелание Бюджетной комиссии, выраженное ее докладчиками на общем собрании Думы, чтобы смета Синода в будущем сопровождалась более обстоятельной объяснительной запиской, было встречено духовным ведомством с неудовольствием, и смета следующего 1909 года в этом отношении мало отличалась от предыдущей. Однако, начиная с 1910 года обер-прокурор Лукьянов стал в какой-то степени выполнять это из года в год повторяющееся настоятельное требование Думы²⁴⁴.

Вначале под контролем Думы находилась лишь незначительная доля расходов Св. Синода. В ежегодной смете Синода статьи, основанные на уже действующих законах, считались бронированными и при рассмотрении сметы Думой изменениям не подлежали. Так, из 34 208 967 рублей бюджета Синода на 1910 год только 2 091 572 рубля, или около 6%, не было забронировано. Тем не менее, бюджетная комиссия обсуждала весь объем сметы. Сам по себе размер государственных расходов на Православную Церковь не вызывал особых возражений у думской «оппозиции». А. Большец, автор периодических думских обзоров в «Прибавлениях к Церковным ведомостям», отмечая, что в 1909 году смета Св. Синода увеличена на 2 млн. по сравнению с предыдущим годом, говорит, что Думу нельзя «упрекнуть в скупости в отношении удовлетворения церковных нужд». Однако из 31 663 444 рублей, ассигнованных на 1909 г., треть предназначалась на дело народного образования, т. е. на церковно-приходские школы, которые октябристское большинство Думы планировало перевести в ведение Министерства народного просвещения. На собственно церковные нужды оставалось 20 млн. рублей, включая сюда и содержание духовенства, и церковное управление, и расходы на заграничные и т. д. При 100-миллионном православном населении, подсчитывает А. Волынец, отпускаемые государством средства на церковные нужды составляли 20 коп. в год на душу православного населения, а с учетом церковно-школьных нужд – 33 коп. Это заметно меньше, чем во всех других государствах, чем даже во Франции, в которой до формального отделения Церкви от государства в 1906 г. отпускалось на нужды Католической Церкви 20 млн. рублей в год (в пересчете на русские деньги), что составляло более 50 коп. на каждую душу 38-миллионного населения Франции, а на душу католического населения – еще значительно больше. «А Франция ведь самая «передовая» страна в смысле антицерковноети и атеизма», – восклицает автор обзора²⁴⁵.

Несмотря на то, что смета Св. Синода на 1909 г. была Государственной Думой утверждена, характерна чисто символическая «урезка» сметы на 18,5 тыс. рублей, не имевшая никакого финансового значения, но имевшая своей целью лишний раз подчеркнуть, что Дума имеет право по своему усмотрению урезывать средства, выделяемые на Православную Церковь.

Это свое право октябристы, не говоря уже о кадетах и более левых группировках, всячески старались расширить, что встречало энергичное сопротивление церковной иерархии и правых партий.

Бюджетная комиссия постоянно обращала внимание на тот факт, что кроме средств, отпускаемых государством по смете Синода, духовное ведомство располагало большими собственными средствами, сведений о которых в приходно-расходную смету не вносилось. Обсуждая, например, потребность церковных школ в государственных ассигнованиях, бюджетная комиссия ссылалась на то, что ей неизвестно, какие суммы расходуются на них из собственных средств Церкви и насколько велика здесь нужда в поддержке государства.

В представленных Синодом данных бюджетная комиссия не нашла вовсе сведений о капиталах и оброчных статьях, состоящих при центральных и местных учреждениях духовного ведомства, тогда как это были весьма значительные суммы. Так, на странице 50-й «Записки о церковных школах» бюджетная комиссия обнаружила в примечании под текстом указание, что при центральном управлении находится неприкосновенного капитала всего 981 000 рублей, а всего неприкосновенного капитала церковных школ 4 277 980 рублей. В приходно-расходной ведомости сумм, завещанных в пользу церковно-приходской школы, был пропущен капитал в 1 000 000 франков, оставленных бароном Гиршем еще при Победоносцеве. Достоверных сведений о местных средствах, находившихся целиком в распоряжении епархиальных архиереев, в Синоде не было.

Представленное в Думу «Краткое расписание специальных средств хозяйственного управления при Св. Синоде» было кратким и неясным. В числе этих средств значился «типографский доход в 1 021 406 рублей от процентов с типографского капитала», размер которого не обозначен, от продажи книг и доходов от сдачи в наем помещения. Этот доход расходовался весь целиком, но на долю самих типографий падало 762 981руб., а остальные 258 425 руб. расходовались, как сказано в «Кратком расписании», на предметы, «до действий типографии не относящиеся», а именно: содержание духовной миссии в Иерусалиме, содержание синодской церкви, синодского контроля, бухгалтера и казначея хозяйственного управления и проч. Бюджетная комиссия отметила, что под этим «и прочее» скрывается большая сумма в 253 413 рублей, назначение которых оставалось неизвестным.

Ни в смете, ни в «Кратком расписании специальных средств» не были упомянуты доходы от имений, принадлежавших единоверческому духовенству в Бессарабской губернии. Доходы с этих 161 имения площадью в 171 827 десятин, находившихся в ведении Министерства внутренних дел, исчислялись в 1 500 000 рублей ежегодно, и 2/5 этой суммы, т. е. 600 000 рублей, должны были поступать на содержание церковных школ²⁴⁶.

В приложении № 10 к смете Св. Синода на 1908 год сообщалось о суммах, поступивших на церковные школы из местных источников в 1905 году в размере 6 956 276 рублей, но не было сведений, сколько израсходовано в 1905 году, какой получился остаток и какие предполагаются поступления в 1908 г.

В отношении неизрасходованных кредитов по ряду параграфов сметы и в том числе значительные остатки от ассигнований на городское и сельское духовенство и на церковные школы – духовному ведомству предоставлялось право, не возвращая эти средства в государственное казначейство, перечислять в специальные средства Св. Синода и расходовать по своему усмотрению на другие нужды – на выдачу пособий, квартирных денег и добавочного жалованья причтам, расходы на миссии и т. д.

Поскольку церковные учреждения и суммы подчинялись не государственному, а лишь ведомственному контролю при Св. Синоде, от которого Государственной Думе путем настойчивых требований удавалось получить лишь неполные и неточные сведения, – создавалось впечатление, что ежегодно десятки миллионов народных денег изымаются на цели не вполне ясные и расходуются безотчетно.

От так называемых «местных сборов», кружечного, кошелькового, вносимых прихожанами на нужды храма, и доходов от продажи церковных свечей – благочинные делали процентное отчисление на учебные заведения (семинарии, духовные училища, епархиальные училища, на больницы при семинарии, на лечение и попечительство о бедных духовного звания, на бланки Св. Синода, на усиление средств духовных консисторий и т. д.). Отчисления эти по нормам 1882 года составляли 25%, но впоследствии, по настояниям епархиальных властей, постановлениями съездов духовенства были сильно увеличены и в некоторых епархиях достигали 80 и даже 93 процентов. В Казанской епархии, например, на эти отчисления, по решениям съезда духовенства, были отстроены новые благоустроенные корпуса для ректоров-монахов, смотрителей училищ с приемными, швейцарскими, с кабинетами для ректоров, инспекторов и их помощников; из того же источника черпались средства на нужды сословной благотворительности, на обеспечение вдов и сирот духовенства, на похоронные кассы и кассы взаимопомощи, на библиотеки.

При этом часто оказывалось недостаточно средств на нужды самих храмов, на поддержание благолепия и текущий ремонт, что вызывало недовольство местного духовенства и церковных старост. «Храмы церковные разрушаются вследствие непомерных, непосильных налогов на общедуховные и епархиальные нужды, – жаловался староста И. С. Якимов на собрании казанских церковных старост 30 ноября 1908 года. – Если духовные училища и прочие учреждения так уж нужны духовенству, то пусть оно и содержит их на свои средства, охраняя свою касту от вступления в нее людей других сословий, но причем здесь приходские церкви?»²⁴⁷

Беспорядок в расходовании церковных средств отмечали и члены Предсоборного Присутствия. Так, по отзыву Д. Ф. Самарина, «ведение церковно-приходского хозяйства причтами нередко приводит к сознательным утайкам церковных сумм, ведению «черных» и «белых» церковно-приходских книг, короче, «к терпимому святотатству». Другой член Присутствия протоиерей Буткевич утверждал, что в церковных приходно-расходных книгах «правды не бывает ни одного слова». В Предсоборном Присутствии прямо говорили, что «лазейка, притом широкая, к церковному имуществу... пробита сверху»²⁴⁸.

Антиклерикально настроенные члены Думы широко использовали ссылки на такого рода заявления. Так, октябрист Каменский говорил, что его удручает, что это «терпимое святотатство», эта «пробитая лазейка» к церковному достоянию явно подтачивают религиозное чувство в массах, колеблют веру, на которой держатся «основы общественной морали и порядка». «Союз 17 октября, – писал Каменский, – всегда стоял на точке зрения, высказанной его сочленом проф. Капустиным, что не классовая борьба и привилегии того или другого класса должны лежать в основе общественной жизни, а укрепление в общественной среде религиозно-нравственных представлений. Поэтому «Союз 17 октября» полагал необходимым направлять все свои усилия к устранению тех явлений, которые препятствуют росту и укреплению религии в общественной среде, и считает себя обязанным реагировать на вышеуказанные явления их церковно-приходской жизни, подрывающие и ослабляющие религиозное чувство в православном обществе».

Поскольку по Основным Законам Российской империи Государственная Дума не имела права законодательного почина в вопросах церковного управления, октябристское большинство Бюджетной комиссии предлагало Думе каждый положительный вотум на ассигнование по бюджету Св. Синода сопровождать указанием на необходимость установления контроля над расходованием средств, созыва церковного Собора и скорейшей реорганизации церковного прихода.

Попытка бюджетной комиссии заговорить о приведении в известность всех специальных средств Церкви в центре и на местах и о применении в отчетности по их движению существующих форм государственного контроля еще в 1908 году вызвала резкое возражение обер-прокурора Извольского, заявившего, что специальные средства есть церковное достояние, представляющее собой «не что иное, как жертву верующего человека Богу, распоряжение которой – дело только самой Церкви»²⁴⁹. Подчеркнув, что нет особых возражений против подчинения государственному контролю тех сумм, которые получены Церковью как дар со стороны государства, Извольский сказал: «В отношении же к своему собственному достоянию Русская Православная Церковь желала бы и впредь ведать свои имущественные дела так, как она находит более правильным».

В 1909 г. «Прибавления к Церковным ведомостям» с возмущением писали о том, что Государственная Дума пытается путем финансового давления подчинить себе дело реорганизации Церкви. Между тем, «такое стремление разноверной Думы поставить в зависимость от себя церковное управление может оказаться для Церкви гораздо более тяжким, чем власть тех обер-прокуроров, о которых упоминали некоторые ораторы с думской трибуны»²⁵⁰. Отмечая, что главным камнем преткновения в прениях по церковному бюджету явились так называемые специальные средства Церкви, «Прибавления к Церковным ведомостям» указывали: «Никто не возражает против подчинения государственному контролю расходования средств, отпускаемых государством на нужды Церкви. Но специальные средства – это собственные средства Церкви, образующиеся из добровольных жертв верующих. Какое же дело государству до этих средств?.. С точки зрения права: как средства частные, негосударственные, специальные средства не подлежат государственному контролю и подлежать не могут. Но думской «оппозиции» важно не право, ей важно лишить Церковь всякой самостоятельности, взять ее под свою опеку. Именно в этом суть дела и к этому именно сводятся стремления»²⁵¹.

Попытку думского большинства оказать давление на Церковь в плане проведения реформ, пользуясь своими правами в бюджетном вопросе, отчетливо выразил Ковалевский, докладчик бюджетной комиссии по смете Св. Синода на 64-м заседании 23 февраля 1911 года:

«Необходимо было, чтобы в сознание тех, которым это ведать надлежит, проникла идея неизбежности реформ. Формулировать эту идею мы стремились по разным поводам и в разных выражениях, и мы надеемся, что она достигла своего назначения. Нам думается, что эти положения сыграли роль бродильного начала и вызвали некоторое движение синодальных сфер».

Епископ Евлогий возражал против такой постановки вопроса, указывая, что Дума не может вмешиваться в реформирование церковных учреждений, будучи сама учреждением «чисто государственным». Попытка оказать давление на церковное управление с думской трибуны есть «посягательство на автономию и свободу Церкви». «Вот почему все эти попытки, все стремления членов Государственной Думы к этим реформам в конце концов сводились к тому, что они вливали в организм церковный чуждый ему государственный дух и в дальнейших своих выводах стремились подчинить Церковь государству».

Духовное ведомство не уступало своей позиции в вопросе о средствах, пожертвованных церковным народом, несмотря на все настояния Думы. Член бюджетной комиссии Уваров при обсуждении сметы Св. Синода 28 февраля 1911 г. говорил, что в ней «все покрыто мраком неизвестности, каждая цифра затемнена, нарочно затушевана, чтобы никто не мог разобраться, откуда деньги пришли и куда они ушли». «Пока Синод будет только требовать от нас средств и пока в этих средствах отчитываться он не желает, – заключает Уваров, – самое лучшее, что можно сделать, совершенно не говорить о смете Синода».

Тем не менее, четыре года усилий позволили Думе добиться реальных шагов к реорганизации ведомственного контроля, сделав его более действенным.

На 84-м заседании Думы 5 марта 1912 г. тот же Ковалевский говорил:

«Практика пятилетней работы Бюджетной комиссии над сметой Святейшего Синода установила известный метод работы, определила взаимное отношение учреждений законодательного и церковно-правительственного. Выяснилась, во-первых, возможность без умаления церковного достоинства подобного общения на почве денежно-хозяйственных вопросов, во-вторых, полезность и даже неизбежность участия мирского элемента в целом ряде дел церковного характера, стали намечаться и пределы этого проникновения в области, в которых участие членов мирян и желательно, и естественно. По последнему вопросу уже достигнуто узаконение участия мирян в благочиннических и епархиальных съездах. Конечно, нельзя похвалиться, что все это далось просто, без усилий, без преодоления всяческих препятствий, напротив, каждый шаг давался с трудом и борьбой, и не только для одной Бюджетной комиссии, но и для всех, сочувствующих ее стремлениям. Нельзя, конечно, отрицать, что вопросы эти требовали к себе очень осторожного отношения, т. к. часто выходили за чисто денежные пределы».

Печать неизвестности, облекавшая местные бюджеты епархий, порождала весьма преувеличенные слухи об архиерейских доходах, получаемых сверх казенного содержания. Это последнее в 1909 году по смете Синода составляло вместе с расходами на кафедральные соборы 926 923 руб., в среднем по 1745 руб. на епископа, но распределялось неравномерно: в пределах от 53 307 руб., получаемых Киевским митрополитом, до 406 руб. – казенного содержания подольского епископа. Между тем, по газетным сообщениям, митрополит Московский вместе с местными доходами получал 76 000 руб., Петербургский – 200 000 руб., Киевский – 84 000 руб., а архиепископ Новгородский якобы даже 505 000 руб., прочим же архиереям приписывался доход от 20 до 50 тысяч рублей.

По почину Государственной Думы, заинтересованной в равномерности содержания, в 1909 г. при Синоде была образована под председательством митрополита Флавиана особая комиссия для выяснения содержания, получаемого архиереями из всех источников. В 1911 году комиссия составила перечень 20 епархиальных архиереев в порядке доходности их кафедр. На первом месте оказался Киевский – 53 307 руб., на втором Московский – 36 742 руб., на третьем Петербургский – 28 787 руб., на четвертом Литовский – 24 622 руб., на пятом Кишиневский – 21 987 руб. и т. д., на девятнадцатом Тверской – 10 133 и на двадцатом викарий Киевской епархии – 10 942 руб.²⁵²

Несмотря на безуспешные требования Бюджетной комиссии раскрыть все источники доходов духовного ведомства, ассигнования Думы по этому ведомству медленно, но неуклонно возрастали. Так, в 1908 г. ассигнование это составляло 29 739 000 руб., на 1910 год – 34 194 000 руб., а на 1912 год – достигло 40 131 000 руб.²⁵³

Митрополит Евлогий в своих воспоминаниях отмечает, что при обсуждении сметы Св. Синода постоянно проявлялся антагонизм между высшей церковной иерархией и думскими либералами:

«Обсуждение в Думе сметы Святейшего Синода обычно было тягостным. После речи обер-прокурора в защиту ассигновок всегда выступал я. Трудные это были выступления...

По отношению к Синоду настроение в Думе было вообще недружелюбное. Престижа он не имел. Одни правые поддерживали его, остальные, в той или другой форме, иногда прикрыто (октябристы), иногда явно – проявляли к нему неуважение. Законопроект об ассигновках на статистический отдел при Синоде думцы провалили, предлагая использовать для этого монастырские суммы. Отказ был обоснован. Если бы монастырское хозяйство было поставлено рационально, не велось так же, как сто лет тому назад, ресурсы монастырей были бы огромны, и Синоду не приходилось бы кланяться государству. А он просил финансовой поддержки даже на мелочи, например на школу иконописи...»²⁵⁴.

Одновременно митрополит Евлогий свидетельствует о неприязненном отношении к Думе высшей церковной иерархии: «Если Дума относилась к Синоду с недружелюбием, переходившим порой в ожесточение, то и Синод не проявлял по отношению к Думе должного понимания. Я лично постоянно это чувствовал. Будучи членом Думы, я одновременно входил в состав Синода: в зимнюю сессию 1908 г. и в зимнюю сессию 1912 г. Просидишь, бывало, все утро в Синоде, а после двух часов едешь в Думу – и чувствуешь: антиподы! Торжественные кареты, величавые архиереи, вековые традиции... – особый стиль, особый мир. Тут на меня, на депутата, все смотрят, как на выходца из преисподней, из места гиблого, нечистого. А примчишься, бывало, в Думу демократически, на извозчике, – приятели (Родзянко или кто-нибудь из «своих») встречают: «А... из Синода!» И чувствуешь, что кругом на тебя устремлены иронические взгляды депутатов, а подчас слышишь и язвительные шуточки»²⁵⁵.

В IV Государственной Думе положение в принципе оставалось тем же самым. Первый конфликт обер-прокурора В. К. Саблера с IV Думой разыгрался по поводу расходов на восторговские курсы при Знаменском монастыре в Москве для краткосрочной подготовки на священнические и псаломщические места в переселенческих церквах Сибири. Среди духовенства еще в момент своего возникновения курсы вызывали недоверие, которое оправдалось настолько, что митрополит Московский Макарий, в бытность свою архиепископом Томским, возвращал обратно за полной непригодностью лиц, окончивших эти курсы.

В заседании 1 марта 1913 года среди серии мелких вопросов Дума рассматривала законопроект Синода об ассигновании 108 000 руб. на путевое довольствие восторговским курсантам, следующим на место службы, или вернее, в возмещение расхода на это, уже произведенного Синодом из страхового капитала.

«Были употреблены все усилия, чтобы доставить победу Саблеру, – описывает думские прения «Речь». – Пуришкевич грозил роспуском Думы. Во время нарочито устроенного перерыва запугивали крестьян. Независимому г-ну Крупенскому приказано было голосовать за ассигновку. Сам обер-прокурор распинался вовсю и даже обещал впредь соблюдать законность по мере возможности, – ничто не помогло. Кредит был отклонен»²⁵⁶.

Зато майские прения по бюджету Синода на 1913 год прошли для Саблера удачно благодаря приему правых, умело использовавших резкое выступление социал-демократа Чхеидзе. Оратор построил свою речь на контрасте аскетического образа праведника по Евангелию с доходами русских архиереев, его бедности и нестяжания с «капиталами и латифундиями» монастырей, больших пожертвований на Церковь на дела благотворительности со скромными расходами на них в действительности.

Такое чередование оратором многозначных цифр с текстом из Евангелия вызвало бурные протесты правых, обвинивших докладчика в использовании думской трибуны для чисто пропагандистских целей, в том, что в его докладе не содержится обсуждения законопроекта по существу. На этом основании Чхеидзе был лишен слова, протестовавший против этого трудовик Керенский удален на несколько дней из Думы. Когда левое крыло Думы с присоединившимися к ним октябристами в знак протеста против произвола председателя покинули зал заседаний, то оставшаяся часть октябристов спасла кворум, и записавшиеся ораторы правых и националистов поспешили отказаться от слова – и смета Синода была принята без возражений²⁵⁷.

«Церковно-общественный вестник» – возражал Чхеидзе, что «христианские идеалы предъявляют требования не к одному духовенству, а ко всем верующим, и несоблюдение их нельзя вменять в вину лишь служителям Церкви»²⁵⁸.

Очередное столкновение В. К. Саблера с Думой произошло в октябре 1913 г. с открытием 2-й сессии. На совещании докладчиков Думы по смете Св. Синода было отмечено, что по действующим штатам в составе Синода должны быть 4 епископа, 2 архимандрита и 1 протоиерей, тогда как на деле с 80-х годов в составе Синода белого духовенства не было, исключая протопресвитеров Янышева и Желобовского и протоиерея Иоанна Кронштадтского в период 1906–1909 гг., между тем, содержание на них, отпускаемое по смете, расходуется на что-то другое. Более того, обнаружилось, что в «Полном собрании законов Российской империи» особого статута, на основании которого действует Синод, не имеется. Решили поставить перед Синодом вопрос: не предполагается ли внести в Думу соответствующий законопроект для устранения положения, при котором одно из высших государственных учреждений существует не по юридическим нормам, а по обычаю, и получает содержание по штату, которого налицо нет. Последовал ответ, что это дело церковного Собора. На вопрос, когда последует Собор, ответа дано не было²⁵⁹.

С открытием 2-й сессии бюджетная комиссия приступила к изучению материалов по смете Св. Синода на 1914 год. Член комиссии священник-прогрессист И. Титов отметил в поведении духовного ведомства в последние годы определенную закономерность:

«За 7 лет совместной работы, – говорил о. Титов, – Государственная Дума много раз напоминала Ведомству о проведении им самим обещанных и даже приготовленных реформ. И действительно, ко времени рассмотрения бюджета из Синодской канцелярии проникают в печать сведения о готовых ко внесению проектах; когда к этому относятся скептически, то сведения для большей убедительности конкретизируют; когда же значение проектов оспаривается, то выдвигается последнее средство: объявляется, что работа по подготовке созыва Собора закончена и такого-то числа, весьма вероятно, последует манифест. Наконец, перед самой схваткой на общем собрании выступает сам обер-прокурор и торжественно, в более или менее путанных выражениях, подтверждает эти слухи. Но когда бюджет утвержден, деньги получены, о реформах ни слова. Такая игра повторяется каждый год»²⁶⁰.

Объяснительная записка к смете на 1914 год составила целый том в 254 страницы. «Церковно-общественный вестник» отмечает, что Синод не выполнил своего обещания III Думе об уравнивании содержания архиереев и тем самым об экономии для других целей 200 000 руб., выплачиваемых архиереям из синодских средств. Если бы, как было договорено, епархиальным епископам выплачивали по 8000 и викарным по 3000, за исключением митрополитов Московского, Петербургского и Киевского и архиепископа Новгородского, на которых предусматривалось по нескольку десятков тысяч, то потребовалось бы на это не 1 048 000 руб., как указывалось в объяснительной записке, а лишь 634 000 руб., т. е. меньше, чем платят монастыри своим архиереям²⁶¹.

При рассмотрении сметы вскрылось, что около 80 000 рублей монастырских сумм находится в совершенно бесконтрольном распоряжении монастырских начальств. 60 000 000 руб. монастырского капитала приносит 2 291 000 руб. ежегодного дохода. Общий доход монастырей достигает 20 627 000 руб., а расход составляет 19 152 000 руб., следовательно, 1 500 000 руб. целиком причисляются к капиталу. На общественные нужды монастыри затрачивают 473 000 руб. в год, т. е. 2,5% дохода, в том числе на духовные семинарии и училища 139 000 руб. и на женские епархиальные училища 147 000 руб., но зато 8 000 000 руб. на строительные работы по расходу и ремонту²⁶².

«Цифра, способная привести в смущение, – замечает по этому поводу «Церковно-общественный вестник», – можно подумать, что постройка самая доходная статья для настоятелей монастырей»²⁶³.

Несмотря на все конфликты Думы с Синодом, кредит на содержание городского и сельского духовенства продолжает увеличиваться, и по смете 1914 года был доведен до 2 500 000 рублей.

Но когда Дума внесла проект об установлении минимума оклада духовенству, поставив его в связь «с мерами, давно уже в зачаточной степени существующими и церковной властью одобренными», то обер-прокурор, усмотрев в этом снова вмешательство Думы во внутрицерковные дела, дал Совету Министров заключение об отклонении проекта.