Ноябрь. Книга 1-я

Многие из раскольников и сектантов, не исключая и руководителей их в вере, – ересиархов – старцев, по-видимому ясно сознают и чувствуют своё религиозное заблуждение потому, что оно ничего не даёт им такого, к чему стремится в своей жизни бессмертный и богоподобный дух человека; некоторые из заблудших, более честные, откровенные и смелые, даже издеваются над верой своих отцов и дедов, проклиная их за уклонение от православия, в котором находят истину и спасительность для человека... Несмотря, однако ж, на всё это, отпавшие не решаются расстаться с сектантством, чтобы присоединиться, во славу Божию и своё спасение, к православной Церкви: одни, по чувству уважения к преданиям своих предков, в чём бы они ни состояли, и по ложному предубеждению, что веру отцов переменять грешно; другие, – по суеверному страху, чтобы через это не нажить себе какой-либо беды в жизни; третьи, – по крайне глубокому невежеству ума, при отсутствии сердечности с её свойствами – смирения, кротости, благодушия и любви; четвёртые, – по безотчётному предубеждению против православия и злобе от горького сознания своего бессилия, в борьбе с ним, отстаивать сектантские заблуждения, возводимые ими на степень непреложных истин. К нашим, как и вообще ко всем сектам, весьма приложимо следующее характеристическое выражение 77 псалма: они, яко же и отцы их. – род строптив и преогорчеваяй, род, иже не исправи сердца своего и не увери с Богом духа своего (ст. 8).³⁵⁸. Едва ли в других каких-либо отношениях люди бывают так упорны и настойчивы, как в отношении религиозном. И это, без сомнения, от того, что религиозность есть одно из отправлений, и при том самых высших, сердечной жизни, куда, как известно, не так легко может проникать с своим просветительным влиянием рассудок. Если ему и удаётся иногда это: то не иначе как путём продолжительной борьбы, причём всё-таки сердечная привязанность к традиционным (переданным устно от отцов детям) суевериям всегда проявляется в безотчётной непокорности, с большим или меньшим огорчением против всех и всего, кто или что силится поколебать или ниспровергнуть излюбленное суеверие, хотя бы оно носило явный характер глупости и сумасбродства, как, наприм., в духоборстве или прыгунстве. Потому-то сектантов и можно назвать, словами означенного псалма, родом строптивым и преогорчевающим. Само собой понятно, что всё это может быть только результатом сердца нравственно не воспитанного, неразвитого и тем более испорченного. А таковым сердцем, в большинстве случаев, и обладают сектанты всех категорий, потому они, по истине, суть род, иже не исправи сердца своего, по выражению псалмопевца. От этого главным образом и происходит их нетерпимость и ненависть ко всем, кто не разделяет их суеверно-религиозных понятий и тем более, кто, так или иначе, опровергает их. Естественно, при таком душевном настроении, они не могут находиться в должном отношении к истинному Богу, к Богу мира и любви, каковое должно состоять главным образом и первее всего в духе, чтобы потом выражаться в соответствующих формах и во вне, т. е. в тех или других обрядах богопочитания, без чего, как известно, не может мыслиться никакая религия. Что сектанты, вследствие своего немиролюбивого душевного настроения, действительно не могут находиться в должном отношении к Отцу Небесному, это со всей ясностью, силой и решительностью подтверждает Сам Спаситель. «Если ты, говорит Он, принесёшь дар твой к жертвеннику, и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя; оставь там дар твой перед жертвенником, и пойди, прежде помирись с братом, и тогда приди, и принеси дар твой. И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши“ (Мф.5:23–24; Мк.11:25). Но могут ли сектанты возносить свои молитвы к Богу без гнева и размышления, как выражается апостол Павел (1Тим.2:8), когда они в молитвенные свои дома собираются не столько для молитвы, сколько для споров и распрей из-за понимания божественных истин слова Божия, дерзко порицая и хуля всех, кто не гак верует и исповедует Бога и Христа, как бы хотелось каждому из них? Дыхая прещением, по выражению Писания (Деян.9:1), в особенности на ученики Господни, т. е. на православно-верующих, они нимало не думают, что таким душевным настроением их бесконечно оскорбляется Господь Бог. Не ясно ли поэтому, что сектанты в действительности оказываются „неверными Богу духом своим“, хотя и воображают, что служат Ему духом?.. Более простодушными из сектантов оказываются те, которые не задаются слишком ревностно вероисповедными вопросами, и только заботятся о житейском благополучии и счастье. Если последнее удовлетворяет потребности их сердца: то, по их мнению, значит, и вера их хороша и менять её не приходится. Хотя сектанты этой категории не выражают упорства в своих верованиях и охотно, даже не без удовольствия, слушают и сами читают о православии, причём вполне соглашаются признавать его за истинную веру; тем не менее их основное понимание внутренней связи и соотношения жизненных интересов с исповедуемым сектантским вероучением служит непреоборимым препятствием к обращению их на путь истины и спасения. При том же, надобно знать, дело обращения на путь истины и спасения есть дело благодати (спасительной силы) Божией, действующей в душе обращаемого, когда представляются к этому благоприятствующие условия, со стороны последнего. Поэтому обращение зависит не столько от проповедников истины и спасения, сколько от самих обращаемых: насколько именно сердца их способны к принятию воздействия на них благодати Божией. Известно, что в религии, в религиозном настроении, должны участвовать все силы нашего духа – и ум, и сердце, и воля; следовательно, и обращение к Богу, чтобы служить Ему в духе и истине, и притом всем существом человеческим, в чём и состоит сущность религии, – должно касаться не одной какой-нибудь стороны или душевной силы, а всех их вместе. Поэтому было бы ошибочно понимать обращение в смысле лишь убеждения ума в истинности богооткровенного учения о спасении. Что же ещё требуется для обращения к истине, кроме убеждения ума?.. Требуется вера сердца, о которой Апостол говорит, как об оправдывающей: сердцем бо веруется в правду (Рим.10:19). Сердечная вера является в человеке тогда, когда он прочувствует сердцем то, что сознаёт умом, как высочайшую и непреложную истину, после чего эта истина становится для сердца вожделенным благом, или живом и искреннем стремлении к нему. Это – второй момент, или вторая ступень обращения, за которой является и третья, как следствие, когда и воля подчиняется тому, в чём убеждён человек умом и чему сочувствует его сердце... И по учению Слова Божия, обращение, как и всё наше спасение совершаются не иначе, как при воздействии благодати Божией, ибо как сердечная вера, так и вся деятельность истинного христианина, согласная с верой и любовью, суть плоды Духа Божия (2Кор.3:5 сн. 4:6,7 ст.; Флп.2:13; Евр.13:21; Ин.15:5; Гал.5:22). Действие обращения, таким образом, принадлежит Богу и человеку: оно совершается по взаимодействию божественной благодати и сил человеческих. Бог «хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1Тим.2:4), и потому всегда готов принять в свои отеческие объятия всякого человека (Лк.15:11–24; Ин.6:37), заблуждающегося в вере и жизни, коль скоро он, при сознании своего заблуждения, почувствует в себе желание и влечение к истине, хотя бы он даже и не знал, где найти её. Вслед за этим душевным состоянием и является действие божественной благодати, которая, внутренне озаряя и согревая человека, сама приводит его туда, где есть истина, т. е. к святой, православной Церкви, «яже есть, по слову Апостола, дом Божий, столп и утверждение истины» (1Тим.3:15). Если всё это принять во внимание и приложить к сектантам, то обращение их, естественно, не может совершиться легко. Они хотя и сознают, в большей или меньшей степени, лживость своих верований и убеждены в истине православия; но ни то, ни другое не проникает в их сердце, преисполненное гордостью и презорством³⁵⁹. В этом то и заключается причина их коснения и упорства во зле своих суеверных заблуждений. И пока они будут находиться в таком душевном состоянии, их обращение на путь истины и спасения невозможно, ибо сказано в Божественном Писании: «Господь гордым противится, и даёт Свою благодать только смиренным» (Притч.3:34).

Гурий, Епископ Самарский

ОТ РЕДАКЦИИ. Настоящая интересная статья досточтимого Самарского Архипастыря поучительна во многих отношениях и не для одних только миссионеров. Преосвященный автор, благодаря широким наблюдениям и богатому миссионерскому опыту, близко знает миссионерство, немощствующую душу и совесть религиозных отщепенцев. Долговременное просвещённое служение преосвященного Гурия в далёкой Сибири по преимуществу было миссионерским. Энергичный, живой, одушевлённый Илииной ревностью по вере православной и движимый сердечным состраданием к жалкой участи язычников и сектантов, седящих во тьме и сени греховной, преосвященный Гурий во время своего епископства в Сибири на дальнем Востоке, где в Приамурской области привитают последователи всевозможных сект, принимал непосредственное участие в увещании заблудших и миссионерских собеседованиях. Такую же живую попечительность о миссионерском деле являет архипастырь и на нынешнем месте своего святительского служения в Самарской епархии, где угнездилось всевозможное сектантство, особенно же тайное, известное под именем «монтанства» и «мормонства».

Указывая на психологическую причину, как на главный тормоз миссионерского успеха по обращению сектантов в лоно церкви, тем самым преосвященный автор даёт ответ и на модный в светской печати и обществе вопрос о том, почему, несмотря на оживление современной миссии, количественные итоги воссоединений сектантов по-видимому незначительны. Обыкновенно относят это явление к слабости нашей миссии и к неспособности миссионеров и пастырей, но никто не хочет поглубже взглянуть на ту неблагодарную почву, которую возделывает миссия – на духовное состояние сектантства. Можно встречать и даже в правящих епархиальных сферах мнение, по которому ещё и доселе количественная сторона возвращений признаётся главным, если не единственным показателем успешного хода миссии и критерием правоспособности миссионеров. Современная миссионерская методика не может признать такие взгляды соответствующими существу и задачам серьёзной миссии, тем более, что господство такого взгляда скорее способно приносить свои вредные плоды, развивая в деятелях миссии суетное стремление к тому, чтобы как можно побольше показать в списке число присоединившихся и тем отличиться перед начальством. Отсюда возникает односторонность и неверность в направлении миссионерского дела, поспешность в присоединениях и непрочность возвращений, рецидивы совращений и т. п. Теория эта укоренила в миссионерах старого доброго времени печальное недоразумение, по которому вся задача бесед поставляется в обращениях и все заботы миссионера направляются к тому, чтобы при конце бесед видеть у ног своих кающегося сектанта. Из представленного преосвященным автором анализа душевного настроения впавших в секты и ереси ясно, что возвращение дело далеко не лёгкое и что быстрый, крутой и решительный религиозный перелом в душе сектанта может совершиться только при помощи благодати и у мощных душой Савлов, прочие же быстро припадающие к ногам миссионеров, с заявлениями о возвращениях – народ сомнительный и к заявлениям таковых заблудших нужно относиться с большой осторожностью и тщательно испытывать их глубины сердца, прежде чем принять в объятия матери Церкви. Измерять успехи миссионерской деятельности только одним количественным ростом обращений будет ошибочно и узко. Плоды миссионерской деятельности неуловимы и неисчислимы, их может исчести лишь Тот, Кто ведает помышления человеческия и пред Коим вся нага и объявлена...

Кто определит, сколько той или другой миссионерской беседой спасено поколебленных и готовых было ринуться в бездну сектантства, успокоено обуреваемых сомнениями, утверждено слабых, вразумлено тайно заблудших? Главные и первые задачи и заботы истинной миссии должны заключаться не в погоне за обращениями, а за охранением православного населения от приражения к нему сектантских заблуждений, и пресечением дальнейшего распространения сектантства в известном районе. Самым верным показателем успешного хода миссии и в частности деятельности того или другого миссионера должно считаться то явление, когда после бесед миссионеров в том или другом месте видимо приостанавливается движение сектантское и сокращается число отпадений от Церкви; не появляется совращений в новых смежных пунктах. Это указывает, что миссионерские беседы поразили сектантскую пропаганду в самую главу, отняв у неё благоприятную почву, путём могучего воздействия на православную народную среду. Возвращения же в лоно Церкви находятся в неотразимой зависимости от тех сложных явлений душевной и бытовой жизни сектантства, на которые указывает преосвященный автор и которые в большинстве случаев вне круга влияний миссионерского воздействия на отпадших.

В своём открытом письме в редакцию «Миссионерского Обозрения», напечатанном во 2, 3 и 4-й книжках журнала, мы, между прочим, замечали относительно хлыстовства, что оно не держится строго определённых правил и обычаев, искони установленных и повсюду принятых. Выходя из коренного принципа своего учения «Святому Духу верьте», т. е. доверяйтесь безусловно пророкам, хлысты в разных местностях представляют очень разнообразный характер; что практикуется в одном корабле, того может не быть и нет в других кораблях. Всё зависит от кормщика или кормщицы и их вожделений. В разное, хотя не давнее время, мы получали любопытные достоверные сведения из двух местностей, относительно приёма в секту хлыстов лиц, совращённых из православия, и относительно некоторых современных обычаев, существующих в хлыстовских кораблях. Сведениями этими, в видах научной разработки и практического интереса, мы и намерены поделиться с читателями «Миссионерского Обозрения».

1) Приём в секту. Приёмы в секту бывают разнообразны, да при том они и мало известны, как и многое другое из жизни хлыстов. Приём в секту кощунственно называется у хлыстов введением «во святая святых», как была введена Божия Матерь. В некоторых местностях он происходит следующим образом. В отдельной избе приходящих переодевают: мужчину одевают в длинную белую рубаху с широкими рукавами, а женщину в белую рубаху и синий сарафан, на голову повязывают белый платок концами назад, на ноги обувают лапти. Одетого или одетую вводят в собрание крёстный отец и крёстная мать. Когда введут в собрание, крёстный отец даёт в руки присоединяющимся икону, а крёстная мать зажжённую свечу. В собрании находятся, по возможности, все местные сектанты, мужчины бывают одеты в длинные белые рубахи, ниже колен, с широкими рукавами и в белые подштанники, ноги – босые. Заправитель собраний спрашивает присоединяющихся: для чего ты пришёл или пришла к нам? Присоединяемые, наученные крёстными отцом и матерью, отвечают: «потрудиться, с вами Богу помолиться», или иначе «Спасову образу помолиться, да с вами поводиться»; – с нами трудиться трудно – замечает присоединяющий, – у нас заповеди есть: мужу с женой жить, как брату с сестрой, женатым разжениться, не женатым не жениться; знай, что жене нельзя даже для мужа обед собрать». Если даже дочь твоя родит, то к ней нельзя ходить шесть недель». Присоединяемые отвечают: «помолитесь за меня государю-батюшке Данилу Филипповичу» (основателю секты). Затем присоединяющий требует хмельных напитков не употреблять, на крестины и свадьбы не ходить, всех присутствующих считать своими братьями и сёстрами, и данных при принятии крёстных отца и матерь чтить более братьев, сестёр и крёстных по плоти. Относительно того, что будет происходить на радениях и какие будут петь песни никому не говорить, даже родным отцу и матери; об этом знали бы только «свои губы, да зубы». В церковь ходить можно, но церковных молитв не повторять, а творить молитву так: «Господи Иисус Христос, государь Сын Божий, помилуй нас, аминь». На каждое требование присоединяемые отвечают теми же словами: «помолитесь за меня, государи-приятели». Когда обеты даны, на присоединяемых надевают особый крест с лучами, и присоединяемые объявляются принятыми. После присоединения происходит радение. На радении мужчины и женщины ходят кругом, прискакивая, затем выносят груду полотенец, которыми мужчины перевязываются через плечо, а женщины крест-накрест. Полотенца эти свивают жгутом и хлещут ими себя по спине до крови; некоторые бьют себя в грудь кулаками. Этим сектанты умерщвляют плоть. Во время радений поют песню: «Репушка, матушка, кто тебя сеял, поливал? Сеял батюшка-сударь, поливала матушка-помощница» и т. д. «Взойду на гору круту, посмотрю под красну зорю» и т. д. Радения оканчиваются обедом, или ужином, смотря по времени.

2) Бытовые характерные черты. Из бытовых свойств хлыстов местами замечаются следующие:

а) Гнусный разврат хлыстов за последнее время стал подвергаться большому сомнению. И на самом деле, и в прежнее время он не был всеобщим и в науке утвердилось положение, что свальный грех бывает не во всех кораблях. Об изуверных же действиях хлыстов, в роде причащения грудью «богородицы», или кровью «христосика» довольно давно совсем уже перестали говорить и серьёзно об этом едва ли кто теперь и думает. Но по последующим, имеющимся у нас сведениям, и противо-нравственные деяния, а частью и изуверные обнаруживаются в некоторых хлыстовских общинах, только в других видах. Об этих случаях мы уже замечали и в своём «Открытом письме», о которых нам было известно частью из следственных дел, частью из газетных сообщений. Теперь можем сказать о следующих фактах. В одном месте хлысты производят радение в открытом поле, на виду многих, в одной короткой обыкновенной рубашке, в другом месте в обществе хлыстов происходит открытая мена жён, и женщины безусловно этому покоряются; в третьем мужчины и женщины, после радений, идут вместе в баню; в четвёртом молодые мужчины и женщины после радения и ужина ложатся вместе в одной комнате, из которой не вполне посвящённые бывают удаляемы; в пятом хлыстовку открыто обличают в распутстве с родным сыном; в шестом, наконец, одна женщина, подпавшая какому-то совершенно непонятному, точно гипнотическому влиянию хлыстовского пророка, – валяясь с ним в безобразном виде на постели, кричала другой, присутствовавшей в той же комнате, женщине: «ты хотела знать нашу тайну; смотри, вот она, наша тайна!» Сведения обо всех этих фактах мы получили в разное время.

б) Что до проявлений изуверства, то по некоторым следственным делам последних лет, прекращаемым по недостатку улик, или по отсутствию состава преступления, – мы останавливали внимание на замеченном явлении особенной бледности и измождённости хлыстовских женщин, на отсутствие деторождений, при нецеломудрии их, оказанном медицинскими свидетельствованиями, – вследствие подозрений в оскоплении, – а иногда нахождением пузырьков с какой-то жидкостью тёмно-красного цвета, химически не исследованного. Но ничего, более или менее определённого, из всего этого, конечно, вывести было нельзя. Теперь мы имеем сведение о том, что в некоторых хлыстовских общинах, хлыстовские женщины рождают детей мёртвыми, а иногда хлысты – мужчины уговаривают забеременевших женщин вытравлять плод, принимая напиток из ртути, селитры, пороха и купороса.

Из других обычаев современных хлыстов стоит отметить способ их причащения. Обыкновенно хлысты причащаются кусочками чёрного хлеба, чаще изюмом, иногда синим виноградом. Теперь в одной местности становится известным причастие особого рода. Хлысты глотают пламя и дым от зажжённых свеч. Происходит это таким образом: одна из присутствующих на радении девиц зажигает три восковые свечи, становится посреди собрания и к ней начинают по очереди подходить присутствующие; подходящих она спрашивает: «чем ты кормишься?» Подходящий отвечает: «Господи Иисус Христос, сударь Сын Божий помилуй нас; аминь Царю Небесному. Во имя Отца и Сына и Святого Духа Божьего, аминь Царю Небесному. Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный помилуй нас, аминь. Потом держащая в руках свечи задувает их и с дымом даёт каждому в рот, говоря: «принимай, принимай Св. Божьего Духа». Иногда свечей и не задувают, а заставляют глотать пламя от них.

Из одной местности сообщают ещё о совершенно необъяснимом обычае среди хлыстов. Смерть тех или других последователей хлыстовства будто бы предсказывают заранее их пророки, и приговорённого к смерти заранее отпевают. И на самом деле, предсказание сбывается; вскоре известный человек скоропостижно умирает. Не можем не усомниться в последнем сообщении, так как скоропостижно умершие, по закону, подвергаются вскрытию, а нам по крайней мере доселе неизвестно ни одного подобного, судебным порядком проверенного факта. Любопытно узнать сам обряд отпевания живого.

Н. Ивановский

P. S. Отмеченный проф. Н. И. Ивановским существующий в хлыстовской секте обряд «отпевания заживо» принадлежит к разряду тех загадочных и необследованных нашей наукой явлений, которых так ещё много кроется в тайных мистических сектах. К сожалению миссионерство и наука сектоведения на эти секты до последнего времени менее всего обращают внимания, и они представляют собой непочатый для исследования угол. По имеющимся у нас показаниям очевидцев, из ренегатов секты, обряд отпевания «живых мертвецов» совершается в таком порядке: в хлыстовстве есть свои обожаемые пророки и пророчицы, большинство из них сами же хлысты считают шарлатанами, но некоторым безусловно верят, как «прозорливым чародеям». И вот эти то последние являются «злыми вещунами» кому-либо из членов корабля о скорой кончине. В полунощном собрании, обставленном, как всегда у хлыстов и скопцов, таинственностью, пророк возвещает, что Дух открыл ему, что ты, «братец» или «сестрица», «ходишь к верху ногами», – тебя, братец, зовёт к себе «Государь Батюшка», Сам Саваоф (Данила Филиппович, – основатель секты), надо тебя, братец, приготовить и проч... Какое впечатление такой приговор способен произвести на толпу мистиков и на обречённого на смерть, можно себе представить!.. Рыдания одних, безумные восторги с неистовыми взвизгиваниями других, радующихся, что брат или сестра удостаивается счастливого призыва «Самим Государем-Батюшкой», тупые муки и слёзы обречённого на смерть и его присных – всё это смешивается в какой-то сатанинский гам, прерываемый лихим пением молитвенных распевцев и неистовой «работой», – радельными кружениями... во славу призывающего «саваофа» ... Назначается ночь отпевания. Корабль в полном сборе, во главе с «соборным батюшкой кормщиком и «матушкой-кормщицей» – «лжепророками и лжепророчицами»: все в присвоенном радельному собранию белом одеянии. Передний угол с излюбленными у хлыстов иконами ярко освещён. От божницы до дверей моленной расстилают белый холст. Крёстный (по хлыстовству) батюшка, или матушка вводит «жертву» в моленную. Обречённый тоже в радельном одеянии; его ставят по средине моленной, в которой царствует мёртвая таинственная тишина. Все под давящим впечатлением скорой разлуки с живым мертвецом. Сам обречённый проливает обильные слёзы, а с ним и другие... В руках «живого покойника» зажжённая свеча и «знамечко» – свиток из холста. С зажжёнными свечами стоят и прочие члены корабля. Тогда кормщик или кормщица берёт радельное полотенце, завязывает на конце его узел и заунывным голосом затягивает «Святый Боже», причём, махая полотенцем на подобие священнического каждения около гроба, три раза обходит «живого мертвеца» ... После того дают все присутствующие целование (прощание) «живому покойнику» и на этом оканчивается собственно обряд отпевания. Показатели удостоверяют, что в период нахождения их в секте, около 10 лет, таких отпеваний в корабле им известно пять случаев; отпеваемые – казалось им – были все люди здоровые; но затем «отпетые», действительно, через некоторое время, в промежуток от 3 до 6 недель, умирали и большей частью скоропостижно и безболезненно. Раскаявшиеся хлысты верят и доселе в действительное прозрение хлыстовских пророков, действующих сатанинской силой... Между прочим, один из участников хлыстовства сообщает, что, когда он, испуганный совершившимся на радении, начал про себя читать молитву «да воскреснет Бог», то пророк забрался на печку и завопил: «среди нас есть «предатель», не стал пророчествовать... и собрание расстроилось. Да, в мистических наших сектах есть какой-то «демонизм», обследованием которого необходимо заняться науке сектоведения.

В. Скворцов

Глава 5-я.

Критический анализ современного отношения между церковью и новейшим западноевропейским государством. Внутренняя несостоятельность формулы „свободная церковь в свободном государстве“ и плачевные результаты такого отношения для Церкви и государства в их настоящем и будущем. Общий дух и характер норм западноевропейского законодательства с его главнейшим недостатком. Какое должно быть нормальное отношение между Церковью и государством с точки зрения истинного христианства, и принципы вероисповедной политики государства. Основная точка зрения русского православного законодательства на все ереси и расколы. Общее суждение о нормальных отношениях нашего русского государства к еретикам и раскольникам.

Нам уже известны в общих чертах, как сами начала, проникающие западноевропейские уголовные кодексы относительно преступлений против веры, так и их историческое развитие и даже общая постановка норм указанного законодательства относительно преступлений против веры, вытекающих из этих начал. Но мы недостаточно выяснили себе ещё общий дух и характер последних с точки зрения истинно-христианской, их ценность и достоинство перед судом его. А эту оценку необходимо сделать потому, чтобы показать, должно ли и можно ли государству Русскому наше уголовное законодательство относительно преступлений против веры и, в частности, отдел этого законодательства, подлежащий нашему исследованию, перестроить по новому типу западноевропейских уголовных кодексов, не игнорируя целости и пользы церковной и государственной и не отказываясь от права именовать русское государство христианским. Чтобы решить последние вопросы, конечно всего лучше обратиться к изучению характерных черт того исторического факта, который послужил причиной самой перестройки западноевропейских уголовных кодексов относительно преступлений против веры и, в частности, против еретиков и раскольников – факта отделения Церкви от государства. Нормален ли по своей сущности этот факт? К каким практическим результатам для Церкви и государства ведёт его существование? Оправдывается ли это существование требованием природы двух институтов – Церкви и государства? И какое должно быть наиболее правильное с точки зрения христианской отношение между двумя указанными институтами? Если факт этот истинен по самому своему существу, вполне соответствует природе Церкви и государства, удовлетворяет всецело принципам христианского учения и целесообразен, т. е. сопровождается благими результатами для Церкви и государства, то справедливость побуждает признать и западноевропейское уголовное законодательство относительно преступлений против еретиков и раскольников, явившееся непосредственным следствием этого факта, вполне необходимым, целесообразнейшим и христианнейшим из всех уголовных законодательств этого рода; если же нет, то, следовательно, оно не имеет права претендовать на перечисленные сейчас достоинства и не может служить образцом подражания для других законодательств этого рода.

Новейшее западноевропейское государство формулирует отношение Церкви к государству словами: «свободная церковь в свободном государстве». Если это не пустые слова, чтобы только морочить людей с заранее предвзятой мыслью, то это – ошибка. Никакая политика не скроет мысли, которая заключается «в заду» этой великолепной и на первый взгляд безобидной фразы: тут кроется мысль предоставить Церковь «самой себе» так, чтобы ни государство не имело и не признавало надобности принимать участие в Церкви, ни Церковь не считала бы себя вправе требовать участия со стороны государства. а тем не менее имела бы какое-нибудь основание и право входить так или иначе в дела государства. Это, говорим, ошибка. По законам природы свободная сила не может безусловно существовать в другой свободной силе³⁶¹: между ними должна быть или «связь», следовательно, взаимодействие, и потому одна сила будет сдерживать, ограничивать так или иначе другую; или между ними будет «борьба» и одна сила будет стремиться подавить другую, чтобы быть вполне и действительно свободной. Свободная Церковь ещё может существовать «вне» свободного государства, даже возле него и на ряду с ним; но свободная Церковь «в» свободном государстве существовать не может; тут будет в составе целого внутреннее противоречие: свобода одной силы будет стеснять другую и по законам естественным будет, так сказать, прорывать другую³⁶²; обе свободные силы должны будут войти в союз между собой или в борьбу и только тогда, когда одна сила преодолеет другую и другая потеряет свою свободу, первая будет вполне свободной³⁶³. Справедливость этих суждений как нельзя более подтверждается практикой. Несмотря на то, что божественное происхождение Церкви, её неземная цель и задача, священный характер церковной власти и церковных правил должны были бы удержать новое западно-европейское государство от посягательства на безусловную автономию в её деятельности³⁶⁴, новое западноевропейское государство, включая в себя Церковь, как одну из корпораций, и пользуясь над ней правом суверенитета, путём собственного законодательства старается постепенно стеснить сферу автономии Церкви и установить для неё более узкие границы³⁶⁵. Право суверенитета, усвоенное западноевропейским государством над Церковью, даёт ему возможность реформировать порядки, усвоенные ею в своей деятельности, по своему произволу и с точки зрения раз им (т. е. государством) принятого направления³⁶⁶. И мы уже видели, насколько далеко ушло государство в этом своём направлении: порвав нравственно-духовные связи, которые ранее соединяли его с Церковью³⁶⁷, оно захватило в сферу своего ведения много областей, которые всецело относятся к компетенции Церкви. Достаточно вообще здесь сказать, что государство фактически уже подчинило своему законодательству почти все внешние церковно-юридические отношения, за исключением таинств и области догматики: церковные должности и бенефиции, отправление монастырских обязанностей, образование духовенства, монастырские общества, церковный патронат, приходские общины, церковно-имущественное право и т. п.³⁶⁸. Успехи, которые сделало новое государство в освобождении себя от всякого влияния религии и захвате в сферу своего ведения церковных дел, не подлежащих его компетенции, не установили, конечно, формальных границ этой компетенции. И те последние области церковные, которые ещё находятся вне сферы государственного ведения, могут войти в эту сферу, если на то будет воля государства³⁶⁹; временное невмешательство государства в эти сферы обманчиво, пределы ведения Церкви могут ежечасно сделаться ещё уже. И это может случиться именно в силу тех отношений между Церковью и государством, по которым последнее, предоставляя, по-видимому, полную свободу Церкви в делах, подлежащих её компетенции, в то же время присвоило себе право суверенитета над нею, перешедшее на деле в правомочие бесконтрольного распоряжения её делами. Значительный круг тех церковных дел, которыми в данный момент обладает новое западноевропейское государство, не может удовлетворить развившийся в нём аппетит к захвату от Церкви ещё больших и гарантировать её от дальнейших посягательств государства в данном отношении. Дело, собственно, тут даже не в количестве церковных прав, усвоенных в данный момент государством: велик ли он или мал – это совершенно безразлично: всё дело тут в принципе: если возможно для государства одно, то оно свободно и в другом; ничто не мешает ему завтра крепче натянуть поводья, опущенные им сегодня³⁷⁰, потому что оно – господин. Не нужно быть пророком, чтобы угадать те печальные последствия для Церкви и государства, которые воспоследствуют в том случае, если новое западноевропейское государство поступательно будет шествовать по пути проведения в свои отношения к Церкви права суверенитета. Это право само по себе посягает на существование Церкви и целость христианской религии: захват государством церковных областей, ему не принадлежащих, есть порабощение Церкви, а порабощение Церкви, проводимое во всей широте, есть стремление к уничтожению Церкви; стремление же к уничтожению Церкви есть дерзновенное посягательство на разрушение христианской религии³⁷¹. В самом деле, что имеет в своём основании существование этого права? Оно имеет в своём основании стремление государства к совершенному освобождению себя от влияния Церкви путём подавления её прав и проведению на самых широких началах принципа индивидуальной религиозной свободы; но это стремление, проистекающее в существе дела из безразличного отношения нового западноевропейского государства к делу религии, приведёт его к атеизму, ибо, справедливо замечают, что безразличие в деле религии, религиозный индифферентизм, есть самая опасная форма безрелигиозности³⁷². Правда, в общем новое западноевропейское государство ещё доселе сохраняет прежние черты христианства; оно само желает именоваться ещё христианским. Но пройдёт два, три поколения, воспитанных в началах новой безрелигиозной цивилизации, и новому государству, вероятно, не будет надобности маскироваться названием христианского. Таким образом новое государство не только носит в себе в зародыше, но и осуществляет, и даже в значительной мере уже осуществило стремление поглотить права Церкви и положить новые начала для своей жизни и деятельности. Но может ли Церковь поступиться перед государством своими правами, не вступивши за них в борьбу с ним, может ли допустить попытку государства положить рядом с положенным Христом основанием для жизни Церкви и общества начала, противоречащие её учению, её духу, её цели и задачам? Конечно, нет. Христианство, по своей внутренней природе, стоит в диаметральном противоречии с началами, воплощаемыми в жизнь новым западноевропейским государством³⁷³. Вывод из такого положения двух институтов ясен: они враги на жизнь и смерть и не далеко то время, когда они должны будут вступить между собой в смертельную и истребительную борьбу³⁷⁴. На чьей же стороне останется победа в этой борьбе: на стороне Церкви или на стороне государства? Ответ на этот вопрос не труден: победит тот институт, который в своей природе носит более силы, живучести и устойчивости, т. е. Церковь. Как бы ни было сильно стремление государства отделить, изолировать от влияния Церкви все сферы своей жизни и деятельности, подчинить Церковь своей власти и даже совсем её уничтожить, этого оно не в силах достигнуть. Церковь, как сила духовная, самодействующая, имеющая жизнь в самой себе, может существовать не только вне государства, без его помощи, и действовать своими духовными средствами по своим духовным целям, но даже и при самых враждебных со стороны его отношениях к себе, хотя в последнем случае нелегко представить себе внешнее благоденствие Церкви³⁷⁵. Но государство, как сила вещественная, не может существовать без силы духовной, т. е. нравственной, а, следовательно, не должно находиться к ней и во враждебных отношениях, если не хочет обратиться в скопище безнравственных людей, живущих одной физической силой, и погибнуть³⁷⁶. Сила духовная, сила нравственная заключается в религии, как в своём первейшем и высшем и никогда не иссякающем источнике, и чем чище сама религия, чем правильнее её исповедание, чем твёрже и вернее её соблюдение, тем совершеннее, возвышеннее, действеннее и благотворнее её духовная сила и её нравственное действие в народах и в целом обществе. Никакой рационализм, никакая политика, никакой государственный либерализм не опровергнет этого. А где религия (разумеется – христианская: о другой религии не может быть и речи), там и Церковь: сила Церкви есть сила религии; Церковь есть её тело, её образ, её орган. Следствие ясно: христианское государство не может существовать без Церкви, как силы нравственной. Оно могло бы жить и действовать без Церкви только тогда, когда отказалось бы от нравственного своего характера, от своего высшего нравственного значения и – от религии³⁷⁷. Но неужели можно серьёзно думать, что государство может обойтись без характера строго нравственного и оставаться государством в достойном новейшей цивилизации смысле? Нет. Уничтожая в себе Церковь, отрицая её или борясь с нею, государство отрицало бы и уничтожало бы само себя, боролось бы с самим собой; оно рушилось-бы, как рушится тело без души, как общество без нравственных начал: других последствий быть не может³⁷⁸. Если, с одной стороны, существование государства, его неразрушимость и целость возможно представить себе только под условием признания с его стороны за религией и Церковью нравственной силы, государственного значения и неприкосновенности; если, с другой стороны, представительница религии – Церковь – для своего внешнего благоденствия и преуспеяния нуждается в опоре государства: то совместное существование этих двух царств от мира и не от мира сего возможно мыслить только в тесном союзе их между собой. Христианнейший и самый лучший вид отношений между Церковью и государством есть тот, когда они единством веры и духа входят между собой в благонамеренный и общеполезный союз; когда государство принимает под свою защиту права и законы Церкви, без посягательства на их целость и независимость, своими средствами помогает её действительному благоустроению и благоденствию; когда Церковь с своей стороны, не теряя своей свободы и прав, без греха, без ущерба для себя может сообразоваться в своих делах с постановлениями государственными, освящает, чтит и охраняет государственную законную власть³⁷⁹, ограждает своим учением и правилами добрый гражданский порядок и содействует ему своей духовной помощью, особенно влиянием на совесть и нравственную жизнь народа; когда, не входя в мирские дела, её не касающиеся и ей не подлежащие, и не допуская государство далеко заходить в её собственные дела, Церковь имеет настолько силы и средств, чтобы и в государстве утверждать и отстаивать чистые нравственные христианские начала, и народ воспитывать нравственно, по духу истинного христианства – вот какой должен быть наиболее вожделенный для блага народа и Церкви идеал союза Церкви и государства³⁸⁰. Такой союз Церкви с государством находит твердейшее своё основание в: 1) Слове Божием, которое ещё в Ветхом Завете изображало царей «питателями Церкви» (Исх.49:23) и вменяло им в обязанность соблюдать все священные законы веры, преданные от Самого Бога, охранять чистоту, целость, благосостояние Церкви и не нарушать её прав Богом освящённых (Втор.17:18–20; 2Цар.5:3; 4Цар.11:12,14,17; 2Пар.23:11,13); 2) в собственных правилах христианской Церкви, которые говорят не только о покровительстве церковным правам и законам со стороны державной власти, по и о правах этой власти в Церкви законодательных, правительственных, судных и т. д.³⁸¹.

Критический анализ установившихся между Церковью и новейшим западноевропейским государством отношений, принятых определять формулой «свободная церковь в свободном государстве» и считать величайшим приобретением новейшей культуры и цивилизации, показал нам, что эти отношения ненормальны по самому существу своему, не соответствуют ни природе двух указанных институтов, ни требованиям христианства, и ведут к плачевным результатам как для Церкви, так и для государства. Констатирование справедливости этой мысли приводит нас к тому заключению, что и западноевропейское уголовное законодательство относительно преступлений против веры вообще и еретиков и раскольников в частности, явившееся результатом вышеуказанных отношений между Церковью и государством, построено на началах, не соответствующих существу христианской религии, пользе церковной и государственной, а потому не может служить образцом подражания для нашего уголовного кодекса относительно преступлений против веры вообще и относительно еретиков и раскольников в частности. Главный недостаток западноевропейского уголовного кодекса относительно преступлений против веры вообще, который в то же время составляет и его характеристическую черту, – это индифферентизм в вере, граничащий с полным безверием.

Резюмируя всё сказанное доселе относительно того, какие принципы с точки зрения истинного понятия о свободе совести и веротерпимости должно проводить государство в своё уголовное законодательство относительно еретиков и раскольников, чтобы его отношения к последним были принципиально правильны, нормальны и целесообразны, нам думается, что мы не ошибёмся, если укажем на следующие из них. Государство должно сообразовать свои отношения к еретикам и раскольникам с признанием принципа единства веры, вытекающего из понятия о христианстве, как религии, содержащей абсолютную истину и имеющей своей задачей исключить все другие религии. Обязанность государства признать принцип единства истинной веры влечёт за собой другое требование, требование признания раз усвоенной религии, как истинной, религией господствующей и привилегированной. Государство должно дать этой религии в сравнении с прочими особые права и преимущества, употребляя находящиеся в его распоряжении средства к её утверждению и распространению³⁸², охраняя и оберегая её и её права от всяких покушений к их нарушению со стороны разномыслящих и неправомыслящих в вере³⁸³. Единство истинной веры служит не единичным мотивом к признанию господствующего положения её в государстве, к её утверждению, распространению и охране. Существует и другой мотив, предполагающийся первым и не отделимый от него, который должен побуждать правительство известного государства к подобному образу действий по отношению к религии. Мотив этот носит уже чисто практический характер – это государственная польза. Вера, раз воспринятая нацией, как единая и истинная, служит существеннейшим элементом её духовной жизни и её миросозерцания, срастается, так сказать, с последними, даёт им окраску, делается для нации источником духовной цельности, силы, крепости и мощи, а также залогом мира, спокойствия и благоденствия³⁸⁴. Но если вера служит залогом развития, процветания и могущества нации, то отсюда прямая польза государства находиться в теснейшем с ней единении и всячески её поддерживать и охранять³⁸⁵.

Государственное значение религии Моль определяет следующим образом: «Государство, говорит он, – всего менее может игнорировать именно религиозно-нравственные начала, которыми живёт народ. Каждое государство, независимо от сходства с другими по одинаковости жизненных целей и задач, ими достигаемых, имеет и свою особенную природу, зависящую от различного способа удовлетворения жизненных целей, от различного склада идей, которыми живёт народ, одним словом, от особой цивилизации народа. Известный склад цивилизации влияет необходимо и на характер учреждений, входящих в состав государственного организма, и характер самого государства. Главной же основой цивилизации всегда служила и служит религия народа. Религией главным образом определяется миросозерцание народа. Нравственные правила, ею преподаваемые, служат фундаментом правового характера. Эти положения составляют истины общеизвестные³⁸⁶.

Признавая у себя господствующей и привилегированной ту религию, которая содержит в себе единую, абсолютную, вечную и неизменную богооткровенную истину, государство должно провести в своё законодательство другой важный принцип христианства – терпимость ко всем прочим вероисповеданиям, исключающую всякое преследование не только за содержание того или другого вероучения, но и за внешнее его обнаружение, если только последнее не заключает в себе ничего противо-социального и противозаконного³⁸⁷. Терпимость эта, впрочем, должна иметь определённые границы³⁸⁸. Не решаясь определить здесь различные градации и степени этой терпимости, нам следует признать, что она никогда не должна доходить до предоставления еретикам и раскольникам одинаковых религиозных прав с гражданами, принадлежащими к господствующему в государстве культу³⁸⁹, иначе говоря, не должна переходить в религиозную равноправность всех вероисповеданий, всех культов³⁹⁰. Такая равноправность противоречила бы существу христианской религии, как единой, истинной, вечной, богооткровенной³⁹¹. При том такая равноправность всех религий была бы явным признаком религиозного индифферентизма государства³⁹² и сопровождалась бы печальными результатами как для него самого, так и для Церкви. Церковь, лишившись покровительства государства, утратила бы своё внешнее благоденствие³⁹³ государство, разорвав связь с Церковью и перестав оберегать исповедуемое ею вероучение, утратило бы через это свою духовную мощь и силу, которые оно ранее заимствовало от Церкви, и должно было бы подвергнуться разрушению и конечной гибели³⁹⁴.

Изложенные сейчас воззрения на принципы вероисповедной политики государства, с точки зрения которых оно должно относиться к преступлениям еретиков и раскольников, касающимся веры и Церкви, могут служить общим и наиболее, по нашему мнению, верным критерием для суждения и об отношении нашего уголовного законодательства к еретикам и раскольникам. Судя о последнем с точки зрения найденного нами критерия, нельзя не видеть, что оно по своим коренным принципам и даже по их частному осуществлению в законодательных нормах в значительной степени удовлетворяет требованиям указанного критерия. Законодательство наше признаёт господствующей верой православную: «первенствующая и господствующая в Империи вера есть христианская православная кафолическая восточного исповедания» (Осн. Зак. 1 т., ст. 40; ср. Уст. о пред. и проч. прест. против веры, изд. 1890 г., 65 ст., буква а; Пол. Соб. Зак. 1797 март 18 (22092); 1800 февраля 1 (19263); 1803 июля 4 (20837). Законодательство наше считает православие единой истинной на земле религией, исповедание которой безусловно согласно с учением Спасителя, Его Апостолов и учением, и преданием вселенской Церкви. Указы наших Государей и высших правительственных учреждений, защищая православие и ограждая его от иноверия и лжеучений, мотивируют свой образ действий тем, что православие есть единая истинная на земле религия; указы эти называют веру православную «благочестием», а Церковь православную «Церковью благочестивой» (Указ Сенатский 1800 г., февраля 1 (19263); равным образом, исповедание православной веры эти указы именуют «исповеданием истинной христианской веры по преданиям святые восточные Греко-Российские Церкви». (Указ Сенатский от 1806 года апреля 12 (22092). Утверждая православие в российской державе религией господствующей, законодательство наше имело в виду и чисто практические мотивы к подобному образу действий, именно то обстоятельство, что православие искони сделалось заветной религией русского народа. С того самого времени, когда св. крещение просветило русский народ светом истинной веры, вера православная стала для него как бы родовым священным достоянием, а имя православного неотъемлемым его титлом³⁹⁵. И понятно почему. Православной религией с указанного момента определяется всё историческое развитие русского народа; в ней, как в семени, скрываются все зачатки его роста, его значение в общечеловеческом поступательном движении по пути прогресса, его вековая жизненность и деятельность, предназначенная ему Провидением во всемирной истории человечества³⁹⁶. Под непосредственным воздействием православной религии искони складывалось и складывается общее направление умственного и нравственного развития русского народа и главнейшие формы его социального строя: жизнь семейная, экономическая, государственная³⁹⁷. Таким образом, православная вера составляет самую живую силу русской национальности ³⁹⁸ и служит для неё основанием нравственной силы, плодотворной деятельности, живучести и непоколебимого могущества³⁹⁹. Заботясь о развитии русской национальности, государство должно было дать первое место православной вере и войти с нею в теснейшее единение. И нужно сказать, что в последнее время в сознании всех истинно русских людей всё более и более пускает корни мысль о высоком значении того теснейшего союза Церкви и государства, который представляет наша история. Все, не нарицающиеся только русскими, но и в действительности, являющиеся таковыми, все истинные сыны России чем далее, тем более, тем всё сильнее и сильнее крепнут в убеждении, что православие создавало и охраняло «единую Россию», что православие блюдёт её и ныне, что православие и для времён будущих служит залогом тесной сплочённости, свободного и искреннего единения русского народа не только под кровом единой православной Церкви, но и под скипетром единого православного русского Царя. Ныне почти уже стало аксиомой, что Церковь православная служит несокрушимейшим оплотом государства, что верность Церкви есть надежнейшее ручательство и верности государству, что кто восстаёт против Церкви, тот восстаёт и против государства, кто находится во враждебных отношениях к вере, тот в таких же отношениях находится к Царю и Отечеству. Церковь русская есть церковь национальная государственная. Полная солидарность двух властей – светской и духовной, единение двух благодарных и могучих стремлений человеческого сердца – чувства религиозного и патриотического проходит через всю историю России. Посреди разного рода бед – внешних войн, внутренних междоусобий, которые нередко грозили русскому государству конечной гибелью, оно находило для себя крепкую опору, а иногда и положительное спасение в православной вере... И опять должны мы, поэтому, повторить, что православием велико, сильно, могуче наше отечество! В Церкви православной заключается основа силы русского народа, основа цельности и твёрдости русского государства! Не на одну, посему, Церковь посягают все те, которые исходят на брань с православием. Расшатывая устои церковности, они колеблют и основы государственности, нанося вред первой, они причиняют вред и последней⁴⁰⁰.

Вот основная, вот первейшая точка зрения на все ереси и расколы, волнующие православную Русь. Чтобы ни представляли из себя эти религиозные разномыслия, чтобы ни проповедовали, чему бы ни учили они, раз они отрывают русский народ от его исконной, от его национальной веры православной, они уже не безразличны для государства, они существенно вредны для него⁴⁰¹.

Отсюда совершенно понятным становится то, какой вероисповедной политики должно держаться русское государство относительно других вероисповеданий, относительно различных еретических и раскольнических сект и фракций, в нём существующих, чтобы эта политика не противоречила истинно христианскому понятию свободы совести и в то же время давала возможность соблюдать целость православной веры и практические государственные интересы. Государство должно заботиться о распространении православной веры, и потому ей только одной предоставлять право пропаганды или воздействия убеждением на совесть лиц, разномыслящих и неправомыслящих в вере. (Уст. о пред. и прес. против веры, изд. 1890 г., XIV т., ср. 53 ст.; Улож. о наказ. 196 ст., ср. 197, 200, 203, 205, Таганцев, изд. 1885 г.). Государство должно охранять православную веру и считать преступлением всякое отпадение от православия (Уст. о пред. и прес. преступ. против веры П. С. 3., XIV т. изд. 1890 г., 36–39 ст.; ср. 56; Улож. о наказ. Таганцев, изд. 1885 г., ст. 185, 188) и отвлечение от него (Уст. о пр. и пр. пр. против веры, XIV т. II. С. 3. изд. 1890 г., 77–81 ст.; ср. 59; Улож. о наказ. Таганцева, из. 1885 г. ст. 184, 187, 189, 193, 194, 195), каким бы путём это отвлечение не производилось, и предпринимать против указанных преступлений, как предупредительные, так и карательные меры. Вот существенные принципы вероисповедной политики русского государства, которых оно должно держаться и которых оно действительно и держится на практике в настоящее время. Но следуя этим принципам, государству нет нужды переступать их границы и быть нетерпимым по отношению к другим вероисповеданиям, еретическим и раскольническим сектам и фракциям. Отводя первое место православной религии в своём законодательстве, государство тем не менее должно осуществлять в известных границах и по отношению к другим вероисповеданиям, еретическим и раскольническим сектам принцип свободы совести и веротерпимости. Оно в действительности и осуществляет этот принцип. Так со стороны государства пользуются веротерпимостью по обеим её сторонам, т. е. не подлежат каким-либо ограничениям в гражданских и политических правах и пользуются публичным осуществлением своей религии вероисповедания католическое, протестантское и армяно-грегорианское, хотя публичность эта не имеет того безусловного характера, который носит публичное осуществление православной веры, напр., относительно религиозных процессий⁴⁰². Но христианским вероисповеданиям не предоставлено право свободы пропаганды и права перехода из одного вероисповедания в другое. Пока западные вероисповедания, особенно на окраинах России, не проникнутся государственно-русским патриотическим духом, пока под предлогом религиозной свободы ими будут преследоваться мирские виды, не согласные с интересами России, до тех пор русское государственное правительство будет иметь основание смотреть на переход из православия в другие вероисповедания, как на торжество нерусских начал над русскими, и на русских людей, переходящих в другие вероисповедания, культ которых отправляется на иностранных языках, как на лиц, недостаточно твёрдых в государственном патриотизме ⁴⁰³. Эта мысль с замечательной силой и ясностью раскрыта в известных ответах обер-прокурора Св. Синода К. П. Победоносцева президенту швейцарского центрального комитета евангелического союза⁴⁰⁴. Такая же свобода веры, какой пользуются лица иностранных исповеданий, усвоена законом евреям, магометанам и язычникам. (Основ. Зак. I т., 45 ст.). Что касается собственно еретических и раскольнических сект и фракций, то одни из них считаются только терпимыми в русском государстве⁴⁰⁵ и не пользуются свободой публичного богослужения⁴⁰⁶, а другие и вовсе не имеют права обнаруживать свои религиозные убеждения в тех или других внешних действиях и обрядах, как соединённых с противо-нравственными и гнусными действиями или же со свирепым изуверством и фанатизмом. Устанавливая градацию по отношению к отправлению культа разными вероисповеданиями, разными религиозными сектами и фракциями, государство, как мы видели, имело в виду не одни религиозные мотивы указанного распределения, а ту степень вреда, которая может проистекать для него от того или другого вероисповедания, от той или другой религиозной секты и фракции. Оно дало больше прав на религиозную свободу инославным исповеданиям и другим иноверцам, чем раскольническим сектам. Это показывает, что эти последние, государство считает для себя более опасными, чем первые. Как мы уже заметили, между раскольническими сектами есть такие, которые решительно непримиримы с условиями благоустроенного человеческого общежития. Ни одно государство в мире не может признать и легализировать существование религиозных обществ, проповедующих, что глава государства есть антихрист, возводящих в религиозный догмат разврат, самоизуродование или бродяжничество. О признании таких сект не может быть, конечно, и речи. Можно говорить лишь об известном снисхождении к немощной совести неразвитых людей и, подвергая заслуженному наказанию преступления, совершенные ими под маской религии, щадить сектантов, покуда преступных фактов нет на лицо, из опасения, чтобы преследования за одну принадлежность к секте не обратили религиозную слепоту невежественных людей в религиозный фанатизм⁴⁰⁷. Действительные же причины, говорит проф. Ивановский, по которым нельзя положение раскола определять положением других, существующих в государстве вер, заключаются не только в нарушении некоторыми сектантами правил нравственности, благочиния и государственного порядка, – но главным образом в том, что раскол находится в слишком близком соприкосновении с народом, имеет немало общего с духом и направлением простого народа, – это кость от кости и плоть от плоти самого народа. Отсюда главный контингент для распространения раскола составляет простой народ, в среде которого раскол живёт и действует, так что часто трудно и отличить раскольника от православного; от него притекают в раскол жизненные силы; он сообщает крепость и историческую жизнь расколу. Это недуг нашего народного организма. Эта-то близкая связь народа с расколом, стремление раскола к пропаганде, всегда и повсюду обнаруживающаяся, и не позволяет осуществлять идею охра-приравнивания раскола к положению существующих в государстве различных вер ⁴⁰⁸. По этой, конечно, а не по другой какой-либо причине, и в настоящее время правительство, признавая мухаммеданского муллу, протестантского пастора, и, тем более, католического ксёндза в сущем их звании, отказывается утвердить законом раскольнического попа или беспоповщинского наставника-требоисправителя⁴⁰⁹.

(Продолжение будет).

Вероучение секты жидовствующих. Два направления в сектантском обществе. Отличительная особенность сектантского движения жидовствующих. Отношение секты жидовствующих к секте стригольников. Причины происхождения секты жидовствующих.

Имея сравнительно достаточные сведения относительно внешней истории секты жидовствующих, мы в тоже время, к сожалению, владеем очень скудным материалом для знакомства с учением и вообще внутренней историей этой секты. От последователей секты жидовствующих не осталось ни изложения вероучения их, ни сочинений, в которых бы защищалось их лжеучение, ни, наконец, книг, по которым они совершали своё богослужение, за исключением одной тетради, в которой, будто бы, заключаются сектантские псалмы и молитвы. Правда, мы имеем свидетельства современников об этом предмете. Но во 1-х, таких свидетельств не много; а во 2-х, – что особенно важно, – свидетельства эти принадлежат лицам посторонним, не имевшим возможности непосредственно наблюдать жизнь, устройство и богослужение сектантского общества, а составлявшим представление о секте и её внутреннем устройстве на основании или скудных, не всегда точных показаний сектантов, подпадавших суду, или же просто на основании народной молвы. Вот почему и нам ныне в высшей степени трудно составить себе ясное представление о внутреннем устройстве сектантского общества жидовствующих.

Однако же, как ни скуден материал, каким мы владеем для знакомства с внутренней историей секты жидовствующих, он всё-таки даёт нам возможность видеть в сектантском обществе, особенно в самом начале его образования, два направления. Одни из сектантов, преимущественно люди простые и необразованные держались чистого иудейства. По вероучению таких сектантов (вероучение это, конечно, они не сами создавали, а готовым получали от своих учителей, образованных сектантов), Бог Отец не имеет ни Сына, ни Святого Духа, единосущных и со-престольных Себе. Следовательно, Пресвятой Троицы нет. А что св. Писание говорит, будто Бог имеет Слово и Дух, – то это правда; но Он имеет слово обыкновенное, произносное, а Дух Его есть дух, исходящий из уст Божиих и разливающийся в воздухе. Тот же Сын Божий, о Котором проповедовали пророки, – Сын Божий не по существу, а по благодати. Обетованный Мессия ещё не приходил и не родился, а что касается до Христа, Которого христиане исповедуют Богом, то Он не Бог, а простой человек; Его иудеи распяли; Он умер и не воскресал, не возносился на небо и не прийдет судить мир. Когда же родится истинный Мессия, то Он будет Сыном Божиим не по существу, а только по благодати, как пророк Моисей, Давид и другие. Если же в пророческом писании и говорится о последнем суде, воскресении мёртвых и пр., то судить будет не Иисус Христос, а Бог Вседержитель. А так как истинный Мессия ещё не приходил, то и должно держаться закона Моисеева. И, действительно, жидовствующие рассматриваемого направления сильно придерживались ветхозаветного закона. Так, по свидетельству архиеп. Геннадия, они всецело следовали ветхозаветным заповедям, или десятословию, держались более еврейского, чем православного летосчисления по переводу 70-ти толковников, употребляли опресноки, наконец, устрояли тайные собрания, на которых «жертвы жидовские жряху и пасху жидовскую и праздники жидовские творяху». Тот же архиеп. Геннадий свидетельствует, что сектанты рассматриваемого нами толка «молились по-жидовски, и что они превратили псалмы на свои обычаи». Полагают, что молитвы и псалмы, о которых говорит в данном случае архиеп. Геннадий, сохранились в одном из сборников библиотеки С.-Петербургской духовной Академии (бывшей Кирилло-Белоозерского монастыря). В одном сборнике содержится «псалтирь» и девять библейских песней в переводе с еврейского на русский народный язык XV в. В конце «псалтири» находится заметка, объясняющая, что книга эта написана при великом князе Иоанне Васильевиче и при митрополите Филиппе, следовательно, между 1464 и 1473 г. На самом деле это – не псалтирь Давида и содержит в себе не его псалмы, а какие-то другие, краткие, в количестве 74 и содержащие в себе только хваления Богу и молитвы, с пропуском всех пророческих мест о Господе Иисусе Христе. Точно также и помещённые в ней девять библейских песней – не песни, употребляемые в православной Церкви, а какие-то совершенно другие, неизвестные в православно-богослужебной практике. Так как эти псалмы и песни были переведены с еврейского языка, то, вероятнее всего, они были составлены теми самыми евреями, которые были первыми проповедниками у нас жидовства. Некоторые, по крайней мере, признают за несомненное, что это была та самая псалтирь, по которой еретики отправляли своё богослужение и экземпляр которой достал архиеп. Геннадий во время розыска еретиков и отослал при деле о них к митрополиту Геронтию. Внимательное изучение этих псалмов и песен показывает, что в них не было ничего исключительно иудейского; наоборот, имея характер славословий и молитв к Богу, они с равным правом могли быть употребляемы как иудеями, так и христианскими сектантами. Но разделение псалмов на кафизмы и славы применительно к православной церковно-богослужебной практике доказывает, что они предназначались для людей, ещё не окончательно порвавших связь с православно-христианской церковностью. Таким образом, на этот памятник можно смотреть, как на результат попытки создать новый самостоятельный культ, приспособленный к новым религиозным понятиям сектантов – жидовствующих. Далее, из летописного сказания, записанного в четвёртой новгородской летописи под 1490 г., мы узнаём, что сектанты рассматриваемого нами направления, держась больше ветхого завета, пасху праздновали по-иудейски, «в среду и в пяток мясо и млеко ядяху и иные дела неподобные еретическая творяху, их же немощно и писанию предати». Наконец, некоторые сектанты рассматриваемого направления принимали даже обрезание, как выражение полного принятия ими иудейской религии. Словом, среди новгородских сектантов, известных под именем жидовствующих, были такие, которые принимали полное иудейское вероисповедание со всем его учением и обрядами. Интересно, разумеется, было бы решить вопрос: каким образом среди русских православных христиан могли находиться такие, которые решались переходить в иудейскую веру? Как ни трудно объяснить подобное явление, но можно однако же заметить, что переход христиан в иудейство существовал во все времена христианской истории и, кажется, встречался и встречается у всех христианских народов. Известно, что и в первохристианской церкви существовали т. н. иудействующие, которые желали, оставаясь христианами, держаться обрядов ветхозаветной религии. Это, на первый взгляд, странное явление объясняется и должно быть объясняемо близкой связью между христианством и иудейской, конечно, чисто иудейской, ветхозаветной, библейской религией, истины и вероучение которой вошли отчасти и в христианскую религию. Между тем есть основания думать, что то «жидовство», какое существовало у нас в Москве и в Новгороде в XV–XVI вв., было, или, правильнее, желало быть именно чистым, библейским иудейством. К нему некоторые новгородские христиане тем легче могли прийти, что, под влиянием стригольничества, в Новгороде в начале XV в. явились люди, отвергавшие решительно всё внешнее в христианстве, отрицавшие даже и само христианство и остававшиеся с одной верой в Бога, небесного Отца. Но человеку весьма трудно и даже положительно невозможно оставаться без всяких внешних проявлений свойственного ему религиозного чувства. Особенно же это должно сказать о людях простых, необразованных, которые, по самому состоянию своего ума, не способны к иному выражению своего религиозного чувства, кроме внешних обрядов. А так как вся обрядовая сторона христианской религии была признана неверной и была отвергнута, под влиянием крайнего стригольничества, то и естественно было тем простым, необразованным новгородским христианам, которые усвоили религиозные воззрения крайнего стригольничества, принять обрядовую сторону ветхозаветной, иудейской религии. Это последнее предположение имеет тем большую вероятность, что, судя по свидетельству всех современных писателей, рассматриваемого нами направлении секты жидовствующих держались преимущественно простые и необразованные люди.

Впрочем, таких людей, которые бы принимали и фанатически придерживались чистого иудейства, было немного среди жидовствующих. Большинство последователей секты жидовствующих составляли крайние вольнодумцы, христианские еретики, религиозные воззрения которых были только дальнейшим продолжением рационализма стригольников. Такие вольнодумцы, прежде всего, отрицали догмат воплощения, в чём они сходились с настоящими жидовствующими, о которых мы говорили раньше. Воплощения Бога, по мнению новгородских вольнодумцев, не было; оно и несообразно с высочайшими свойствами Божества и не нужно. «Неужели», – говорили они, – «Бог не мог иначе спасти Адама и его потомство, неужели не имел небесных сил, пророков и праведников, чтобы послать их исполнить хотение Своё; но непременно Сам должен был сойти, как нестяжателен и нищ, вочеловечиться и пострадать и таким образом перехитрить диавола? Неприлично так поступать Богу». Но если Иисус Христос не Сын Божий, а простой человек, то не следует почитать и Пресвятую Богородицу, великого предтечу Иоанна, апостолов и угодников Божиих, – заключали вполне логично сектанты-вольнодумцы. Святую Троицу, по их мнению, изображать на иконах не нужно. Существующее изображение взято с того, будто бы «Авраам принимал у себя Святую Троицу; но это неправда: «Авраам бо прият и учреди Бога с двема ангелома, а не Троицу» ... Как это, – говорила они, – «святые и божественные учители наши пишут иногда, – как будто бы Святую Троицу принимал Авраам; иногда, – как будто бы Бога с двумя ангелами, а иногда – просто трёх ангелов? Сия убо глаголы мнятся сопротивны себе». Отрицали затем сектанты и поклонение всем вообще иконам, кресту, евангелию, тайнам Христовым, освящённым сосудам, мощам святых и храмам. «СамБог», – говорили они, – «устами Моисея запрещает поклонение от рук человеческих сотворенным вещам; зачем же, вопреки запрещению Божию, делать многие подобия, поклоняться и служить им? Но если некоторые вещи и действительно святы и достойны уважения, то поклоняться всё-таки не подобает ничему, кроме единого Бога, ибо писано: «Господу Богу поклонишися и тому единому послужиши» (Втор.6:13). Но пусть будет так, пусть иконе Христа подобает поклоняться; но что сказать о прочих, которых называют святыми, и образы которых написуют и мёртвые кости которых любят и почитают? Каким образом Бог в бездушных телесах и рукотворенных вещах может являть чудеса»? – «Святые отцы говорили, что с концом седьмой тысячи наступит конец мира и будет второе пришествие Христово», – рассуждали далее сектанты: «у апостолов также сказано, что Христос родился в последняя лета. Но вот уже семь тысяч лет окончились, и пасхалия прейде, а пришествия Христова нет. Значит, неправду говорили святые отцы и апостолы и писания их ложны». Монашество сектантами-вольнодумцами решительно отрицалось, как измышление чисто человеческое и неугодное Богу. «Монахи оставили заповедь Божию», – говорили сектанты, – «отступили от пророческого, евангельского и апостольского учения, сами себе измыслили образ жизни и держатся преданий не божественных, а человеческих. Если бы жизнь их была угодна Богу, то, конечно, Иисус Христос и апостолы были бы монахами, но ими они не были; следовательно, иноческий образ бесчестен и не есть учреждение божественное. Чёрный иноческий образ не ангелом был придан Пахомию. Если бы это было так, то ангел явился бы в светлом образе; но он явился чёрен; следовательно, это было знамение бесовского действа. Иноки – это и есть те отступники от веры, лжецы, и лицемеры, сожжённые своей совестью, возбраняющие жениться и удаляющиеся от брашен, – лжецы и лицемеры, которые, по словам Апостола, явятся в последние времена (1Тим.4:1–3); к ним относится и слово Моисея: «проклят всяк, иже не восстановит семени во Израили» (Втор.25:5–9).

Таким образом, ересеучение новгородских и московских вольнодумцев второго направления может быть сведено к следующим главным пунктам: 1) они отрицали догмат воплощения и Божественное достоинство Господа Иисуса Христа, 2) признавая сходство Господа Иисуса Христа с Моисеем и другими пророками, они считали ветхий и новый заветы одинаково обязательными и в практической жизни стремились примирить предписания того и другого; 3) они отвергали поклонение иконам и другим священным предметам православной Церкви, почитание святых и их мощей, как противные, будто бы, предписаниям ветхого завета, но делали при этом исключение для иконы Христа Спасителя, поклонение которой допускалось ими, и для некоторых других священных вещей, почитание которых они тоже считали законным, но не допускали только поклонения им; 4) они критически относились к св. Писанию, св. Преданию и святоотеческим творениям; 5) как видно на примере м. Зосимы, они отрицали бессмертие душ, воскресение мёртвых и будущую жизнь; наконец, 6) они отвергали монашество, как учреждение, будто бы, чисто человеческое, противное пророческим, евангельским и апостольским писаниям, примеру Христа Спасителя и Его Апостолов.

В таком виде определилось лжеучение московских и новгородских сектантов к концу XV в. и к началу XVI в. Впоследствии оно претерпело ещё некоторые перемены и получило дальнейшее развитие, как это можно видеть на примере Башкина и особенно Феодосия Косого. Собор, судивший Башкина, нашёл, что этот последний вместе с своими единомышленниками «исповедают Господа нашего Иисуса Христа неравна Отцу, честное и святое тело Его и святую кровь Его ни во что же полагают, но токмо прост хлеб и просто вино вменяют; также святую и соборную Апостольскую Церковь отрицают, глаголюще, яко верных собор сие есть токмо церковь, сияж зданная ничтоже есть: также и Божественныя плоти Христовы воображение и Пречистыя Богоматери и всех святых Его честных икон воображение – идоли окаяннии нарицают; также и покаяние ни во что же полагают,–отеческая же предания и их жития – баснословие вменяют и на седьмь святых вселенских соборов святых отец гордость возлагают, и просто рещи, вся божественныя писания баснословие нарицают, Апостол же и Евангелие не истинно излагают по глаголющему апостолу: иже истину в неправде содержащим; к сим же и иныя хульныя вины их многи и всяко законопреступление». Итак, в то время, как лжеучение новгородских и московских сектантов, с которыми имел дело преп. Иосиф Волоцкий, заключало в себе хотя самую незначительную иудейскую подкладку, лжеучение Баткина, наоборот, было уже христианско-рационалистической ересью, не имевшей ничего общего с иудейством, хотя и находившеюся в прямой связи с прежним «жидовством», которое обличал преп. Иосиф.

Судя по лжеучению Башкина, новгородские и московские сектанты были в полном смысле слова христианские неверы и вольнодумцы. В цельном и систематическом виде лжеучение их, как таковых, выразилось в лжеучении Феодосия Косого. Этот последний: 1) отрицал божественность Господа Иисуса Христа, основываясь на тех местах св. Писания, где Он называется человеком; 2) не признавал догмата искупления, основываясь на неизменяемости человеческой природы после пришествия Господа Иисуса Христа; 3) отрицал бессмертие человеческой души, почитание икон, которые называл идолами, храмы, посты (основываясь на словах Спасителя, что не то оскверняет человека, что входит в уста, а что исходит из уст), чудеса, мощи (на основании преп. Никифора и преп. Антония Великого, запрещавших наружное погребение тел) и внешние обряды, как человеческие предания, которые введены духовенством и которых не одобряет Василий Великий. Положительная сторона учения Феодосия Косого сводилась к почитанию Единого Бога, почему он рекомендовал особенно читать ветхий завет и при том не из сочувствия к иудейству, а для подкрепления мысли о единобожии. Феодосий Косой не отвергал, впрочем, значения новозаветных книг; он не советовал только читать богослужебных и аскетических книг и молитв, так как не признавал ничего внешнего в христианстве; но чтение Евангелия, апостольских посланий (за исключением послания св. ап. Павла к Евреям, которое он не признавал подлинным) и некоторых отцов Церкви (постническую книгу Василия Великого, Маргарит Иоанна Златоуста и слова Григория Богослова) он считал необходимым для своих последователей.

В таком виде окончательно определилось лжеучение сектантов, известных под именем «жидовствующих». Оно, как видно, представляло самый крайний рационализм, бывший прямым продолжением стригольнического рационализма, возникшего на русской почве и только возбуждённого пропагандой евреев рационалистического караимского направления. Как само лжеучение жидовствующих, так и вся история секты говорит за то, что жидовство было продолжением стригольничества. Это признаётся решительно всеми исследователями секты жидовствующих. «Возникнув первоначально на религиозноцерковной почве», – говорит, напр., г. Панов, – «ересь жидовствующих была результатом действия тех же самых факторов, существованию которых обязано происхождение большей части подобного рода явлений как на Востоке, так и на Западе, именно недостатку и односторонности умственного и религиозно-нравственного развития общества. Она явилась как реакция крайнему развитию церковно-обрядового формализма и другим недостаткам в существующем строе религиозно-церковной жизни. Рассматриваемое под этим углом зрения, явление это несомненно имеет религиозный характер и в этом отношении находится в непосредственной генетической связи с предшествовавшими ему антицерковным движением, сказавшимся в ереси стригольников». Лжеучение последователей секты жидовствующих, будучи явлением чисто русским, выросшим на русской почве, было самым крайним противо-церковным рационализмом; иудейство служило для сектантов только одним из средств к подкреплению их вольнодумного учения, направленного против существующего религиозно-церковного строя, а отнюдь не основанием и даже не исходной точкой его. «Печальной сектой стригольников», – говорит проф. И. И. Малышевский, – «началось у нас, т. е. в некоторой части русского народа то религиозно-рационалистическое движение, которое перешло в следующие десятилетия и века. Не более, как через 35-летие после неё началось и опять в Новгороде новое такое движение, известное под именем ереси иудействующих. Иудейство, действительно, участвовало в нём в виде случайного, внешнего возбуждения, преследуя, впрочем, здесь не столько цели чисто-религиозной пропаганды, к которой, с появлением христианства, иудейство утратило и способность, и желание, сколько цели материальные, торгово-промышленные. Но движение это сильнее питалось самородными элементами религиозного своемыслия, в ряду их и укрывшимися остатками ереси стригольников».

Основную, коренную особенность лжеучения жидовствующих составляло критическое отношение к православно-христианской вере. Из этого критического отношения и сомнения в Божественном происхождении христианства, как из зерна, выросло всё очень сложное и очень запутанное лжеучение новгородских и московских вольнодумцев XV и XVI вв. «Ныне», – говорит о своём времени преп. Иосиф Волоцкий, – «и в домех, и на путех, и на торжищах, – иноцы и мирстии – вси сонмятся, вси о вере пытают... и на торжищах, и в домех о вере любопрение творяху и сомнение имяху». В другом месте тот же преп. Иосиф говорит, что все лжемудрствования сектантов произошли от того, что они «посмели много веществовати умолчанная (в св. Писании) и истязати сокровенная», что вся погибель произошла от «умнаго развращения и мыслей благих оставления».

Вот в этом то «умном развращении», в пробуждении свободного духа, критического отношения ко всему строю церковной жизни, ко всему характеру и направлению современной церковности, и заключалась, по нашему мнению, коренная причина, лежавшая в основании происхождения секты жидовствующих. Другая причина того же самого явления, тесно связанная с первой, заключалась в недостаточной подготовке как новгородского духовенства, так и новгородских христиан, среди которых пробудился, под влиянием стригольничества, дух критического отношения к вере, желание отдать себе отчёт в своих верованиях. Тоже самое должно сказать и о московских – духовенстве и христианах, в среду которых скоро после своего происхождения была занесена новгородская секта и где она главным образом и начала распространяться. Несмотря на то, что последователи секты были люди преимущественно образованные по своему времени, передовые в своей среде, всё-таки они были совершенно неподготовлены к рассуждениям о предметах веры и благочестия. Всё вероучение сектантов, выше нами изложенное, достаточно красноречиво подтверждает наши последние слова.

(Окончание будет).

С одной стороны, боязнь быть разоблачёнными свидетельством Слова Божия, с другой – практический расчёт: не без основательное опасение оттолкнуть от себя желающих со-причислиться шалопутскому «винограднику» или смутить членов общины, питающихся ещё млеком шалопутского учения, – лиц, с детства воспитанных в духе благоговейно-почтительного отношения к Писанию, создало и практикой утвердило в шалопутских руководителях двойственную точку зрения на Свящ. Писание, дипломатически соображённую с коренными устоями шалопутской догматики. Щадя по практическим соображениям почтительный взгляд на Писание мало-утверждённых в «вере», вожаки нашего шалопутства охотно читают и цитируют Писание на своих беседах. Полная Библия, а чаще всего Новый Завет⁴¹² – настольная книга почти у всех шалопутов и редкое шалопутское собрание в присутствии слабых членов не начинается назиданием из Евангелия. Но всё, что заимствуется в этих случаях из Писания, ограничивается у шалопутов областью нравоучительных изречений. Преобладающими темами для поучений подобного рода служат изречения Писания о братской любви, воздержании, терпении, целомудрии и т. под., – причём само чтение этих изречений и наставления по их поводу тенденциозно ведутся с определённой целью подчеркнуть нарушение нравственных правил христианской жизни у православных и неуклонное, будто бы, исполнение их у шалопутов. Все изречения Писания о заблуждающихся в истине, о грехах и наказании за них, приспособительно к указанной цели, относятся целиком к «миру» (православным), а обещания праведникам временных и вечных благ – к «избранным овцам». Понятно, что подобные шалопутские собрания с поучением на человека малограмотного и недальновидного, но искренно желающего поучения «от Писания», производят впечатление вполне благочестивых бесед, а известное умение вести эти беседы в духе проникновенного смирения и видимого соболезнования к «погибающим» легко порождают в слушателях убеждение в правоте шалопутства. Но раз достигнута эта последняя цель, Св. Писание отлагается шалопутами в сторону и всякое значение его, как богодухновенного источника веро-учительных истин, решительно устраняется. Для того же, кто подумал бы в недоуменных случаях сослаться на истины догматические, содержащиеся в Св. Писании, нашли шалопуты свой метод толкования слова Божия, уничтожающий для православного простолюдина всякую возможность спорить с шалопутом. «Миру тайна не дана, в мире живёт сатана», поют шалопуты в своих собраниях. Выходя из этого положения, шалопуты говорят, что всё учение, заключающееся в Св. Писании, имеет таинственный смысл, представляет сплошную притчу («пришту»)⁴¹³, значение которой скрыто от православных, у коих, при чтении Писания, на глазах лежит Моисеево покрывало (2Кор.4:16). Это покрывало набрасывает на «мирских» сатана, так что, когда священник читает в церкви Евангелие, то, говорят шалопуты, читает собственно не он, а бес, живущий в нём, поэтому читает священник „без всякого понятия»⁴¹⁴. С кого же снято это покрывало, тот прозревает в сокровенные глубины Писания, для того тайн в Писании нет, тот понимает, что всё св. Писание говорит в пользу шалопутов. «Мирские» учат, что Слово писанное нужно разуметь буквально и буквально толкуют его. Но это навет сатаны. «Мирские» забывают, что буква убивает (2Кор.3:6). Животворит же Дух, поэтому и Писание нужно понимать духовно. – Так духовно его и толкуют наши шалопуты. Не только целые исторические события (особенно новозаветные), отдельные эпизоды, слова даже библейские истолковываются ими «по духу». И нужно отдать справедливость: ухищрение, изворотливость мысли и вместе бесцеремонность шалопутских экзегетов в этом случае поистине изумительны и подчас способны искренно развеселить кого угодно. Для примера укажем некоторые образцы шалопутского толкования «в пришту». В Евангелиях повествуется о чудесах Иисуса Христа. Все эти чудеса, говорят наши шалопуты, – иносказания. Повествуется, напр., в Евангелии, что Христос исцелял хромых, прокажённых, расслабленных, давал зрение слепым, воскрешал мёртвых. Это, толкуют шалопуты, значит: словом Своим Христос укреплял нетвёрдых (хромых) в вере, развратников (прокажённых)⁴¹⁵ обращал на путь правой веры, ослабленных порочной жизнью (расслабленных) исправлял (поднимал на ноги), просвещал невежд, сидящих в сени смертной (слепых), мёртвых душой возвращал к св. жизни (воскрешал)⁴¹⁶. Евангельский рассказ о хождении ап. Петра по воде и утопании его шалопуты объясняют так: ап. Пётр не по воде ходил, а в шалопутской жизни, которая одна только может привести верующего ко Христу; но, под влиянием гонений со стороны неверующих («видя сильный ветер» Мф.14:30), испугался и начал унывать («утопать»), сомневаться, достигнет ли он в шалопутстве Царствия Божия или нет. Христос пристыдил его за малодушие, отрезвил («простёр руку») и таким образом спас. Или: в Евангелии рассказывается об обращении Закхея. Это, говорят шалопуты, тоже притча; она значит следующее: Закхей был смиренный человек («мал ростом»), но возгордился, зазнался не в меру («взлез на смоковницу»), Христос, увидев его гордость, повелел ему смириться (сказал: «Закхей, сойди скорее»), ибо иначе Иисусу Христу нельзя было войти в дом его (вселиться в душу Закхея). Брак в Кане Галилейской, о котором рассказывает евангелист Иоанн (1 гл.), есть изображение шалопутской беседы. Беседа в Кане была не оживлённая, не весёлая («вина нет у них»), и «верующие» (шалопуты) ожидали, когда явится к ним Христос с Духом Святым, чтобы оживить собрание. Но Христос медлил («ещё не пришёл час Мой»). Под конец беседы явился, сошёл на «верующих» Св. Дух по повелению Христа и простая, невесёлая беседа превратилась в радостное ликование, когда все, упившись духовным вином (благодатью Духа), расчувствовались и стали проливать токи слёз. – Даже такое событие, как вход Господа во Иерусалим, понимается шалопутами тоже приточно. Христос сел на молодого осла: это значит, толкуют они, Он вселился в душу кроткого человека, вошёл во Иерусалим, т. е. явился в общество шалопутов⁴¹⁷, был встречен детьми, т. е. появление воплощённого Христа радостно приветствовали незлобивые, как дети, шалопуты.

В таком же иносказательном смысле толкуются нашими шалопутами и имена, встречающиеся в Библии. Напр., имя Адам, по шалопутскому объяснению, – несобственное имя, а нарицательное. Оно приложимо ко всякому грешнику. Всякий, кто ведёт греховную, плотскую жизнь, кто далёк от истинной веры во Христа, как бы с жадностью поглощает в себя ад. Такой человек может сказать о себе: «я ад ам»! (ам – ем, поглощаю). Змий – по-простонародному змея, – в которого вселился диавол и который искусил прародителя, по учению шалопутов, тоже иносказание. Разлагая слово змия на части: змий – я, шалопут говорит: змий – это я, – тело человеческое, соблазняющее и смущающее на грех душу. Ной, спасший в ковчеге род человеческий в осьми душах, это Христос иной, совершенно отличный по жизни и духу от людей, тонущих в грехах мирского потопа, живущий во плоти на земле и спасающий в своём корабле верных «чадушек» в малом числе. Пророк Илия – тоже притча. Имя Илия означает: или я, или ты, или кто-нибудь иной будет пророчествовать⁴¹⁸.

Можно было бы привести ещё множество примеров подобного рода шалопутских толкований св. Писания. Но, думается, и из сказанного доселе ясно, что наши шалопуты произвольным объяснением Писания отнимают совершенно всякую возможность полемики с ними на этой почве. Мало того, перед теми, в твёрдости убеждений которых они не сомневаются, они проповедуют совершенную бесполезность его для «истинного» христианина, отрицая при том решительно его богодухновенность. Писание, – говорят они, – произведение человеческого ума и, как таковое, не заслуживает почитания в смысле признания за ним авторитета божественного слова. Писание нужно не почитать (почтительно относиться к нему), а только почитать (читать) немного, как назидательную книгу (равную по значению любой нравоучительной повести) для приготовления себя к восприятию высших единственно спасительных истин в шалопутстве⁴¹⁹. Тот же, кто кроме этого нравоучительного элемента думает найти в св. книгах ещё и путь истинного спасения, погибнет, как погибли, по мнению шалопутов, спасавшиеся в Ветхом Завете и те, кто руководствовался в жизни писанным Евангелием. «Которые по Библии (В. 3.) шли, наставлял своих учеников один шалопутский старшо́й⁴²⁰, – все в ад пошли, а которые шли по Евангели (Евангелию – Н. 3.), стали ангелы». Где же и как можно, помимо св. Писания, получить указание верного пути спасения? В Писании сказано, рассуждают шалопуты, Дух Св. наставит вас на всякую истину (Ин.16,:3) и в другом месте: вы помазание имеете от Святого и знаете всё (1Ин.2:20). Это сказано об избранных сосудах благодати, истинных духоносцах – шалопутах. Кто, как шалопуты, имеет в себе Духа Св., не требует, не нуждается, чтобы его учили от писанной строки. Поэтому шалопуту Писание не нужно. Глаголы жизни вечной пишет в сердце его Дух». «Шалопут слышит в себе по всяк день глас Божий; от гласа Божия – все заповеди, всё спасение»»⁴²¹. Этого Духа не имеют и не приемлют люди душевные, мирские, которых по мёртвым буквам ведут к погибели слепые вожди – священники. Кто же, порвав сети мира, вступит в шалопутский Сион, сейчас же прозрит духовными очами, ибо сподобится причастия Духа, и тогда ему не нужны будут ни учителя, ни писанное слово. «Как сподобится человек духа Божьего, – говорил наставник шалопутов ст. Холмской, – так без книг будет знать все заповеди и весь путь ко спасению»⁴²². – Это прозрение или наставление в вере истинной от Духа шалопут получает путём телесного воздержания, подвигов поста и молитвенного радования в собрании «верных». В одном распевце так изображается научение от живой книги:

Мы сойдёмся, соберёмся,

Все роднёю мы сочтёмся,

Убьём плоть свою слепую,

Прочтём книгу мы живую.

Опростаем свои брюхи,

Впустим в себя Св. Духа.

Святой Дух будет катать,

Радость-книгу нам читать.

Правоверных нас питать,

Маломочных подкреплять⁴²³.

Дух скор на молитвы «верных». Услышав прошения их о наставлении, он медлит не долго.

Посланник с неба катит,

Как стрела летит.

В руках он держит

Живую книгу ⁴²⁴.

Писанное слово трудно читать: его нужно ещё толковать, а толкуя, легко можно споткнуться и упасть. Толковать Писание – всё равно, что по бороздам ездить – и бесполезно и опасно. Гораздо проще обратиться за токованием и объяснением всего недоуменного к Тому же Духу. Дух верным открывает свой закон с толкованием. Об этом шалопуты просят Бога перед началом почти каждого собрания.

Благослови нам, Саваоф, (поют они)

Скатить верным во собор,

Снаряжать престол златой (в сердцах „верных“)

Евангель толковой ⁴²⁵.

В этом толковом Евангелии живописуются небесные указы, слышится голос Самого Бога, и в повиновении только им – свет и спасение.

Вы слушайте с неба глас,

Вы берите мой указ (увещевает шалопутов Дух),

Чтобы свет у вас не вгас (угас).

А кто без (этого) света пойдёт,

Тот и сам в муку зайдёт⁴²⁶.

Посему верный, желающий небесного царства, должен пренебречь всеми другими, измышленными способами спасения,

а только о том и думать, как бы сохранить в себе и осу- ЩФУИВИГЬ «Евангель небесный».

Совсем нужно прекратить,

Только в небушко катить.

Несите Евангелье,

Примут в небо ангелы,

Саваоф будет встречать

В сердцах свечи зажигать.

(Хроника).

Содержание. Знаменательные явления в истории раскола и миссионерства в век Екатерины II. (По поводу столетия со дня кончины Императрицы). Новое направление в отношениях правительственной и церковной власти к расколу. Приснопамятные деятели миссии. Учреждение единоверия. Пятидесятилетие существования в расколе австрийской лже-иерархии. Из дел Св. Синода о митрополите Боснийском Амвросии и из архива раскольничьего лже-архиерея Силуана о нынешнем раскольничьем духовенстве. К характеристике лже-попов. Отрадное движение в расколе в пользу православия. Пожар единоверческой церкви и нападение на миссионера. Мистическое сектантство на почве беспоповщинского раскола. Любопытная секта. Страничка из дневника владикавказского миссионера о хлыстовстве. Проникновение толстовства в молоканскую секту и полуверы. Добрый почин.

По поводу журнальных заимствований.

Как помнят читатели, 25 июля текущего года истинно русские православные люди в тёплой молитве и задушевных словах воспоминали незабвенной памяти Императора Николая I, по поводу исполнившегося столетия со дня рождения этого великого Монарха. В настоящем месяце православная Русь, во главе с своим Венценосным Вождём, совершала вторые исторические поминки по блаженной и славной памяти Императрице Екатерине II: 6 ноября исполнилось столетие со дня кончины Великой Монархини. Исторические юбилеи в память почивших деятелей во много раз симпатичнее и поучительнее укоренившихся в нашу современную жизнь многочисленных юбилеев в честь живых. «Вспомянув дни древние», по слову царственного Псалмопевца, современники поучаются делам минувших веков и времён и берут уроки истории, как нелицеприятного судии совершившихся событий.

Поминальный юбилей 6 ноября оживил в памяти благодарного потомства блестящий и славный Екатерининский век, с его дотоле беспримерными в жизни России культурно-просветительными и воинскими успехами, а в тоже время и осветил новым, обильным светом исторической правды все стороны государственной и общественной жизни России в эту знаменательную эпоху. Наш миссионерский журнал не исполнит своего долга перед читателями, если не отметит знаменательных явлений в истории раскола и миссионерства в Екатерининскую эпоху. Сюда прежде всего нужно отнести мягкое снисходительное направление в правительственных мероприятиях против раскола и, в отношениях к последнему, миссии Церкви.

Господство гуманных, просветительных начал в век Екатерины явно оказало своё благодетельное влияние и в этой сфере. В первый же год своего вступления на престол Императрица издала указ о дозволении всем бежавшим заграницу раскольникам вернуться на родину, причём им всемилостивейше объявлено было полное прощение за побег и за все прочие преступления, предоставлено право селиться в любых местах, не платить никаких податей, избирать любой образ жизни, носить бороду и ходить не в указанном платье, за что, как известно, Пётр I обложил раскольников двойным окладом. Такие же права и льготы предоставлены были и всем прочим раскольникам, жившим в пределах России; кроме того, последним предоставлено было являться на суд, в качестве свидетелей, и занимать городские и общественные должности. Лишённые исторической постепенности и реальной почвы, эти и подобные новые меры о расколе отзывались по тогдашнему времени излишним сентиментализмом, доходившим до крайностей, к которым нужно отнести указ 1783 г., в коем правительство запрещало употреблять в духовных росписях, в паспортах и в других актах состояния и даже в словесных разговорах (?) само слово «раскольник» ... Такое либеральное веяние было выше понятий самого раскола и он отнёсся подозрительно и недоверчиво ко всем заманчивым обещаниям правительства, а потому, не смотря на все льготы, бежавшие раскольники никак не хотели возвращаться на родину, с Ветки, бывшей в то время в пределах Польши. Тогда встречаемся с другой крайностью в действиях правительства, граничивших уже с деспотизмом власти. В 1764 году правительство посылает в Ветку к ослушникам Высочайшей воли Императрицы генерала Маслова с командой, раскольников атакуют, дома и хозяйства разоряют и силой выводят оттуда около 20,000 человек. Не менее решительно правительство Екатерины II относилось и к раскольникам тайным, которые не хотели записываться в установленные списки и уклонялись от дарованных льгот: их ссылали на нерчинские казённые заводы и в рудники. Рационалистическое сектантство, существовавшее уже и тогда в форме духоборчества и молоканства, а равно и мистические секты хлыстов и скопцов, чувствуя свободу в пропагаторских своих действиях, под прикрытием гуманного снисходительного законодательства, приобрело в век Екатерины II жизненность и устойчивость, чтобы расцвести затем пышным цветом в царствование Александра Благословенного.

Гуманный дух и направление эпохи Екатерины II более заметные следы и благотворные результаты оставили собственно на миссии Церкви, придав ей впервые в истории борьбы нашей с расколом тот характер, которым она и должна отличаться. Нужно сказать, что до этой эпохи отношения церковной власти к расколу не всегда были в собственном смысле миссионерскими: в них преобладала строгость неумолимого закона и не доставало кроткой, сострадательной к заблудшим любви и снисхождения. Это чувствовалось и в церковных распоряжениях против раскола, и в прениях о вере и, наконец, в обличительных сочинениях. Снисходительность и бездействие

гражданской власти в эпоху Екатерины II в отношении раскола и сектантства дали место развитию более усиленной деятельности миссионерства, отличавшегося уже большей кротостью и любовью к заблудшим, чем прежде.

То же направление заметно и в полемической литературе. Памятником такого поворота в последней служит изданное в 1766 г., по поручению Св. Синода, архим. Платоном Левшиным (впоследствии знаменитым Московским митрополитом) «Увещание». Сочинение это резко выделяется из ряда существовавших тогда трудов по противо-раскольничьей миссии: оно всё проникнуто сердечной скорбью о заблудших, в нём много трогательных и сильных убеждений. Сочинение это и доселе имеет свою ценность.

В туже эпоху выдвинулись и такие приснопамятные деятели на миссионерском поприще, как архиепископ Астраханский Никифор Феотокий, митрополиты Платон и Гавриил, протоиерей Андрей Журавлев и др. Но самым знаменательным событием Екатерининской эпохи в области раскола и миссионерства является учреждение в 1784 г. единоверия, т. е. единения раскольников с православной господствующей Церковью на особых известных условиях. Главными деятелями в этом важном историческом акте были со стороны раскольников – Стародубский инок Никодим, неутомимый симпатичный искатель и мужественный страдалец за истину веры и спасение себя и своих единоверцев –, со стороны православия – митрополиты Гавриил С.-Петербургский и Платон Московский, прот. Журавлев, гр. Румянцев и др.

Учреждение единоверия одно из счастливых событий блестящего Екатерининского века: оно представляет собой сколько мудрый, столько же и справедливый акт мира и попечительной любви Матери-Церкви к своим заблудшим сынам. Событие это сильно всколыхнуло тогда раскольничий мир, новое дело с трудом пробивало себе путь вперёд, хотя первые десятилетия ознаменовались несомненными успехами в насаждении единоверия, и последнее давно бы и широко сослужило свою службу в деле примирения раскола с Церковью, если бы предательски не появилась в мире раскола в 1846 г. так называемая австрийская белокриницкая лже-иерархия, отвлёкшая от единоверия тоскующие взоры тёмной раскольничьей среды, ищущей благодатного освящения в таинствах. Но, прозирая в ход исторических явлений в расколе, можно предрекать, что это мудрое и справедливое дело Екатерининского века – (единоверие) восторжествует в лучшей верующей части раскола над ложью австрийской лже-иерархии, как только свет школьной грамоты и миссионерского просвещения откроют слепотствующие ныне очи последователей австрийского согласия, если, конечно, в расколе всё останется statu quo и мы не пойдём на компромиссы, о которых мечтают расколофилы; относительно признания прав за австрийской лже-иерархией. Единоверие не мертворождённое дело, как иногда думают и говорят, оно заслуживает деятельной и энергической поддержки со стороны Церкви и государственной власти в своей непосильной ныне борьбе с сожительствующим с ним сильным расколом и в частности с воинствующим австрийским толком и его лже-иерархией.

Кстати об австрийской раскольничьей лже-иерархии. Она тоже недавно справляла юбилей, в виду исполнившегося 28-го октября пятидесятилетия беззаконного анти-канонического существования своего. «Петербургские Ведомости» непреминули напомнить читающей публике об этом «историческом» событии в ряде статей. Тенденциозно относясь вообще к вопросам о расколе, сектах и миссионерстве, на этот раз почтенный орган князя Э. Ухтомского ограничился лишь исторической справкой и воздержался от выводов; но уже одно приурочение статей и напоминание об исполнившемся 50-летии кое-что говорит для умеющих читать между строками и уразумевать многоточия: смотрите, мол, уже прошло 50 лет, не пора ли дать права этому доблестному учреждению...

Коль скоро заговорил светский орган о раскольничьем юбилее, – к слову сказать – отпразднованном во многих центрах раскола торжественными служениями, то миссионерскому органу тем паче не подобает замалчивать этого позорного в истории раскола эпизода, каким является основание австрийской лже-иерархии, потому что вся эта история изначала и до сего дня соткана из тонкой лжи и обмана и держится на деньгах и тьме раскола, дóндеже не воссияет в этой тьме и неправде свет... И на самом деле: стоит только как следует вникнуть в эту историю; заштатный греческий Боснийский митрополит Амвросий был кругом обманут хитрыми ходоками от раскола – Павлом Великодворским и Алипием, на счёт содержимого раскольниками учения и отношений раскола к господствующей Церкви, а сын Амвросия Георгий, склонивший не решавшегося архиерея-отца на побег в Белую Криницу – подкуплен деньгами. В одежде некрасовского казака везли митрополита на пароходе из Константинополя, чтобы не попасться в обмане. Сам чиноприём Амвросия и поставление его на раскольничью кафедру тоже сплошной обман этого святителя, народа и местной правительственной власти: по прибытии в Белую Криницу, составляется «собор толпы», которая сама решает, каким чином «принимать» архиерея; после шума, толпа решает принять через миропомазание ⁴²⁷. Новый обман совершался, когда м. Амвросий, стоя в Царских дверях, сначала велегласно проклинал все мнимые ереси никонианские на русском языке, которым не владел, а славянский чин проклятия ересей был написан для него греческими буквами. После того митрополит удаляется в алтарь с иеромонахом Иеронимом для исповеди, причём последний не знает греческого языка, а первый русского, и потому исповедь ограничилась, по свидетельству очевидцев, лишь тем, что они «уповательно» посмотрели друг на друга, тогда Иероним возвещает народу, что де он испытал глубины сердца митрополита и признаёт его достойным. Опять ложь и обман. Тот же иеромонах Иероним помазывает митрополита Амвросия фальшивым миром и митрополит, будучи таким образом благословлён от меньшего (иеромонаха) поставляется на епископское служение, вопреки и Слову Божию и канонам Церкви, начинает священнодействовать у раскольников и спешит поставлять раскольникам диаконов, иереев, а затем вскоре же единолично поставляет себе преемника епископа, в лице липованского дьяка Киприана Тимофеева, быстро возведённого в сан митрополита старообрядческого и другого епископа Аркадия. Разве всё это не святотатственная комедия? В тайне творилось это тёмное дело и от русской Церкви и нашего правительства. Первое официальное сведение о появлении среди раскольников в Буковине архиерея получено было Св. Синодом лишь в мае 1847 г. На запрос русской миссии в Константинополе, константинопольский патриарх и Синод отвечали, что действительно м. Амвросий внезапно скрылся неизвестно куда и что приняты меры к розыску его, причём митрополиту Карловицкому Иосифу, в ведении которого находился Белокриницкий монастырь, было сообщено «убедить и не допускать сего. ослушного беглого епископа ни к какой должности». Вслед затем Св. Синод, по Высочайшему повеленью, обратился с каноническим посланием к вселенскому патриарху Анфиму, в коем ясно и твёрдо изложен взгляд православной Церкви на преступные деяния Амвросия и на незаконность раскольничьей лже-иерархии⁴²⁸. Взгляд этот никак не даёт расколо-филам надежды на то, чтобы православная русская Церковь могла признать когда-либо канонические права за раскольничьею лже-иерархией.

Недолго Амвросий архиерействовал у раскольников: ему было предложено австрийским правительством или возвратиться в Константинополь на вызов патриарха, или отправиться в ссылку. Амвросий избрал последнее и поселился в г. Цилли в Штирии. По несомненным данным, Амвросий находясь в Цилли, не скрывал своего отвращения от раскольничьего мира и их вероломного поступка, а перед смертью он примирился с греческой православной Церковью, исповедавшись у греческого священника. Между тем незаконнорожденная Амвросием Белокриницкая раскольничья лже-иерархия начала расти и плодиться в числе новопоставляемых по градам и весям раскольничьих лже-диаконов, и лже-попов, и лже-архиереев. Разделившись из-за Окружного послания между собой на две враждебные партии, – окружников и противо-окружников, австрийское священство в рядах своих ныне считает до 20 епископов и сотни лже-протоиереев, лже-архимандритов, лже-иереев и прочих членов клира. Всё раскольничье население Империи разделено на епархии и приходы. Московским старообрядчеством управляет «архиепископ» Савватий, Кавказом, Донского областью, Екатеринославской епархией – лже-епископ Силуан⁴²⁹ и проч. Раскольничье лже-священство находится в полной нравственной и материальной кабале от паствы, как в выборе того или другого кандидата в ставленники, так и относительно средства содержания. Лже-архиереи получают от каждого прихода и лже-священника определённый годовой оклад в несколько десятков и сотен рублей от прихода, независимо от щедродательных приношений со стороны раскольничьей плутократии. В случае, если бы лже-епископ вздумал наложить на лже-попа за его студодеяния какое-либо дисциплинарное взыскание, последний сейчас же бьёт владыку своего по карману, – не высылает оклада, за соседа вступаются другие и у епископа оказывается чувствительный недочёт в статье прихода; волей-неволей наказание отменяется, а студодеяния продолжаются⁴³⁰.

Если принять во внимание, что верховодит всеми церковными делами раскола «Московский духовный совет» во главе с самодурами и раскольничьей денежной аристократией, то власть и деятельность раскольничьих владык сводится только к тому, чтобы «стричь» новых ставленников. Религиозно-нравственного руководящего влияния на массу раскольничья лже-иерархия не имеет и иметь не может, по своему крайнему невежеству, умственному убожеству и нравственной разнузданности. От раскольничьего попа ничего ни приход, ни лже-архиерей не требуют, кроме знания богослужебного устава, голосовых средств и дородства. При личных сношениях и беседах о религиозных предметах с представителями раскольничьей лже-иерархии, приходится удивляться их невежеству и пожалеть слепотствующую раскольничью массу, водимую по истине слепыми вождями... Недавно, при осмотре раскольничьих моленных Черниговской епархии, нам пришлось, в присутствии множества раскольников, вести беседу с лже-попами и вот какие ответы лже-попов записаны в нашем дневнике:

– Вы здесь состоите пастырем, – спрашивали мы, – сколько же у вас пасомых?

– Тысяч восемь–десять, отвечал лже-поп Михаил.

– Как же вы пасёте словесное стадо ваше?

– Справляю требы, служу обедни, молюсь за живых и умерших.

– Отправляя литургию, знаете ли вы, какое великое священнодействие решаетесь совершать?

– Мы совершаем обедню.

– Но ведь обедня-то и есть литургия.

– Может быть оно и так-с, – но это всё указано, как следует, в служебнике.

– Нет, – знаете ли вы, какое святейшее таинство вы совершаете на этом богослужении?

– У нас во время обедни таинств никаких не совершается, позвольте вам доложить, а после обедни, действительно-с бывают таинства брака и крещения... – Но, вот смотрите, как ваши пасомые нас внимательно слушают – побеседуем, какой главный момент в литургии? – «Известно, великий выход».

– Нет, когда бывает пресуществление даров на литургии (обедне)? навожу я раскрасневшегося лже-попа.

– Да это начинается в самой проскомидии...

– А кончается когда?

– Когда пропоют «видехом свет», дары перенесут на жертвенник и диакон их истребит (!).

В другой часовни мы спросили лже-попа, говорит ли он поучения своей пастве и получили ответ, что-де каноны не позволяют этого, а надо-де назидать из святоотеческих изборников.

– Да знают ли ваши пасомые, – спросили мы, – заповеди Господни, символ веры?

– Символ-то, поди, старики знают, а если заповеди кому понадобятся, то всегда можно их сыскать-чай в следованной псалтири!?..

– А позвольте мне спросить, вы-то, пастырь, знаете заповеди, как напр. читается 9 заповедь?..

Лже-поп страшно сконфузился и велел диакону подать следованную псалтирь... Мы ждём, народ слушает. Лже-поп быстро стал перелистывать следованную псалтирь, потом, толкнув диакона, сказал: подай требник; ну и заповедей ни в той, ни в другой книге не оказалось... Народу следившему с затаённым дыханием и ждавшему, как о. Михаил себя покажет... мы сказали речь на тему: «горе вам, вожди слепые, оцеживающие комара (старообрядческие мелочи обряда, оставляющие в небрежении закон Господень)... Вот почему попы раскольничьи никогда не выходят на собеседования миссионерские.

Да, пора расколу прозреть и видеть, кто его ведёт и куда он идёт!.. Благо, Господь ещё долготерпит и не до конца прогневался, если, явленная в дивных чудотворениях ново-прославленного Черниговского Чудотворца Святителя Феодосия, призывающая благодать коснулась сердца многих из последователей застывшего в форме обряда раскола. Из Черниговского Стародубья и других центров раскола нам сообщают, что благодатные черниговские торжества глубоко взволновали раскольничий мир и среди благомыслящей части раскола всё более и более начинает обнаруживаться отрадное стремление в пользу примирения с господствующей Церковью на правилах единоверия. Сообщение «Мис. Обозр.» (окт. кн. 2-я) о присутствии раскольничьих депутаций на открытии мощей Святителя Феодосия, и о публичном исповедании представителями раскола веры в святость, нетление и чудотворения ново-прославленного Угодника Божия трогает сердца, по отзыву миссионеров, даже и завзятых поборников раскольничьей неправды. Выслушав заявление депутатов, Владимирские раскольники крепко задумались; но прежде чем решиться на воссоединение, пожелали ещё навести справку, в каком состоянии находится ныне здоровье виденного соглядатаями чудесно исцелённого Иванина, и послали запрос в волостное правление по месту его жительства. Двое из депутатов находятся накануне своего присоединения к Церкви.

В этой же местности Владимирской губернии, в районе миссионерской деятельности Высенского братства св. Креста, под воздействием черниговского события недавно совершена было воссоединение с Церковью в ново-отстроенном единоверческом храме 16 душ раскольников.

Из центров Московского раскола, как напр. из Орехова-Зуева, сообщаются также благоприятные сведения о нынешнем настроении раскола. Едва ли в другой местности можно наблюдать такое соединение разных старообрядческих сект, какое встречается в Орехове-Зуеве. Здесь есть и окружники, и не-окружники, перекрещенцы, последователи старо-поморского беспоповщинского согласия, беглопоповцы, адепты так называемой «бабушкиной веры» и т. п. сектанты. Австрийских попов, беспоповщинских «отцов» и разных других наставников, проповедующих своеобразные учения в Зуеве масса. В последнее время раскольничьи учения здесь совершенно расшатались. Руководители не пользуются прежним доверием, – авторитетность их сильно пошатнулась. Старообрядцы стали проверять своих учителей, на слово мало верят и требуют ясных доказательств из писаний отцов церкви.

В настоящее время в Орехове-Зуеве сооружён православный храм, устроено помещение и открыта церковно-приходская школа, рассчитанная на 120 учащихся. Постройка храма начата 11 лет назад, но по недостатку средств, так как местные фабриканты, держась старообрядчества, не сочувствовали этому делу, – и храм не был отстроен. – Окончена постройка храма и выстроено школьное здание на средства К. В. Морозова, также державшегося древляго благочестия, но наконец, познавшего истинное учение.

Независимо от черниговских событий, в последнее время выдающимся, взволновавшим местный раскольнический мир фактом является бегство раскольнического архиерея Иова Замоскворецкого, – проживавшего в окрестностях Зуева. Убежав отсюда, Иов поселился на Переженце, в Васильсурском уезде, Нижегородской губернии. Когда убежище Иова было открыто, главари неокружники ездили к нему, упрашивали вернуться в епархию, но просьбы их оказались напрасными. В виду такого отказа противо-окружнические главари созывают собор, чтобы осудить Иова за самовольное бегство из епархии. Λ ведь такие соборы и съезды строго запрещены недавним циркуляром М. В. Д.

Да пора бы ограничить разъезды и раскольничьей лже-иерархии по городам и сёлам, с целью материальной и нравственной эксплуатации раскольничьего населения,, а равно нелишне бы правительственной власти иметь наблюдение и над миссионерскими разъездами раскольничьих апологетов. Ведь по основным законам прав миссионерства раскольники не имеют, а свобода пропаганды лжеучений, слава Богу, в России запрещена.

Из Гуслиц сообщают, что в раскольничьем мире обнаружилось сильное движение, вследствие черниговских торжеств. У нас, где есть очень благомыслящие люди из среды старообрядцев, довольно начитанные, тщательно проследившие писания Отцов Церкви и уразумевшие всю неосновательность раскольничьих лжеучений, особенно заметно это движение. До сих пор расколо-учители, старые и новые, твердили, что в греко-российской церкви ничего благодатного нет и огульно порицали православную Церковь, внушая староверческим массам вражду и ненависть к ней. Теперь, по поводу черниговских торжеств, в старообрядческой среде обнаружились иные размышления, заставляющие ревнителей старины подумать о неосновательности причин разделения с Церковью. Выдающиеся местные начётчики ставят на очередь вопрос о примирении раскола с православной Церковью. Начётчики обращаются за разъяснениями к своим самозваным пастырям, в роде Савватия, его советников и ближайших приспешников, но те от них укрываются, не желая вдаваться ни в какие объяснения, потому что не имеют никаких доказательств. Известный начётчик, Иван Ромадин (в деревне Мисцовой), недавно по собственному желанию разоблачившийся от австрийского поповства, справедливо поэтому говорит, что эти самозваные пастыри бегут от своих овец, оставляя их на произвол судьбы. Вместо личного назидания и успокоения, чего по малограмотности, конечно, сделать не могут, – они, (эти австрийские пастыри доморощенной подготовки), обзаводятся расколо-учителями-борзописцами, хорошо платят им, и эти наёмные раскольничьи апологеты воспроизводят в своих лживых тетрадках такую смесь фанатичных бредней, что даже посредственные староверческие грамотеи понимают всю ложь вольнодумных писаний и стали открещиваться от них. Из канцелярии Савватия, раскольничьего архиерея в Москве, Гуслицкая наводнена разными брошюрками, отпечатанными на гектографе, заключающими в себе произведения А. Швецова, Е. Мельникова, К. Перетрухина, Механикова и др. современных расколо-учителей.

Всё это возлагает на противо-раскольничью миссию и особенно приходское духовенство св. обязанность не упускать из виду настоящего благоприятного момента для вразумления раскольничьей массы. Сама Божественная Десница зовёт заблудших на путь истины и спасения: нам остаётся лишь спешить на встречу обуреваемым сомнениями с словом разъяснения и утверждения, памятуя, что се время благоприятно...

Конечно, ждать теперь же значительных обращений раскольников в лоно Церкви преждевременно и до мира ещё далеко, ибо тёмная масса раскола и её невежественные пастыри и усыплённые деньгами и своеволием верховоды слишком ещё фанатичны, но важно возбуждение и направление мысли и чувства избранных на правый путь. А насколько велика ещё нетерпимость раскола к Церкви, доказывает сообщаемая из Измаила, крайне печальная история с явным поджогом ново-освящённого единоверческого храма. В Измаиле почти третью часть населения составляют старообрядцы и привлечение их в лоно православной Церкви давно является заботой духовной власти. Как первый шаг к этому – было назначение в город особого миссионера, которому удалось склонить нескольких человек к переходу в единоверие; для потребностей этой, сравнительно небольшой, паствы была выстроена единоверческая церковь, сооружённая частью на средства, отпущенные Св. Синодом, частью благодаря щедрому пожертвованию архиепископа Неофита. Торжественное её освящение состоялось 2 октября, а 3 октября, новая церковь среди бела дня запылала и сгорела, как факел, в несколько часов. Погибло всё – утварь, св. сосуды, одежды, иконы; колокола расплавились. Это событие возбудило большие толки и подозрения в поджоге насчёт фанатизма раскольничьего. Явления такие известны в истории единоверия, напр., в п. Добрянке выстроенная, согласно Августейшему желанию проезжавшего через посад Императора Николая Павловича, единоверческая церковь через сутки, после освящения, была объята пламенем и превратилась в пепел. Если и Измаильская церковь сделалась жертвой фанатизма раскола, то, значит, раскольничьи фанатики и в наше просвещённое время ничего худого не забыли и ничему доброму не научились. В той же местности ранее были произведены нападения из-за угла на миссионера, священника Ч-ва, который получил тяжкие увечия в голову.

На ряду с отрадными сообщениями о примирительном настроении лучшей по вере части раскола в отношении православия, всё чаще и чаще появляются сведения и неутешительные, которые свидетельствуют, что раскол, особенно же беспоповщинский, склонен идти также и по пути сектантства как рационалистического, так и мистического. Последнее особенно легко уживается на той же самой почве и грозит внести в эту среду воззрения и начала гнусной секты.

Интересные по этому вопросу сведения находим в «Тульск. Еп. Вед.» в отчёте миссионера-преподавателя семинарии, г-на Бриллиантова, открывшего в расколе Каширского уезда любопытную особую секту, явно проникнутую мистическими идеями хлыстовства с содержанием её бытовых типических особенностей.

Тульские старообрядцы мистики хотят вести строгую иноческую жизнь, находясь в миру, – хотят подражать древним пустынножителям, и постническим образом жизни, продолжительными богомолениями думают заменить недостаток благодатных средств ко спасению, замечая, что будто бы так именно, помимо таинств, достигали спасения и древние пустынники. Подобно монахам, они ведут безбрачный образ жизни, не употребляют в пищу мяса и вина. Непозволительным они признают употребление картофеля, чая, не говоря уже о табаке: всего этого не было во времена святых отцов. Вообще они желают отрицательно относиться к произведениям новейшей культуры: никогда не ездят, напр., по словам вожака секты Корзинкина и его жены, по железным дорогам и на пароходах, предпочитают будто бы лучше умереть, чем обратиться в болезни к врачу, так как считают это грехом; одежду нового покроя признают измышлением сатаны, так как в ней, по их мнению, нельзя, будто бы, или неудобно бывает класть земные поклоны. Каждый день они подолгу молятся и всегда только после молитвы принимают пищу; особенно строгий пост соблюдают в четыредесятницу. Никто из них, по словам Корзинкина, не занимается торговлей, не имеет фабрик, так как подобные занятия не приличны были бы для иноков – пустынножителей. Ко всему прочему миру они относятся с крайним пренебрежением, отличают себя и от всех прочих старообрядцев. Все, кроме них, по их мнению, развратились, все сделались неключимыми, нет, кроме них, никого творящего благостыню (Пс.13:3). В этом отношении, по своему высокомерию, раскольники-мистики напоминают последователей тайных сект и частью штундистов. При совращении они в особенности и выставляют на вид свой образ жизни, сопоставляя его с образом жизни православных.

На вопрос, почему новые пустынники не идут искать спасения где-либо в настоящей пустыне, в уединении, подобно древним, а живут в миру и притом в такой сравнительно комфортной обстановке, не отказываясь от мирских стяжаний, – Корзинкин сказал лишь, что они живут в миру, чтобы платить правительству подати, и боятся преследования властей в том случае, если бы стали жить в пустыне. От слишком строгого воздержания в великий пост некоторые, по слухам, даже делаются больными; и действительно имеют вид постников. Но за чрезмерное по временам воздержание постники, вовсе уже не по-постнически, находят возможным, по достоверным известиям, вознаграждать себя в другое время переходящим пределы умеренности насыщением на особых обедах. Обеды эти, или вообще угощения, устрояются обыкновенно после молитвенных собраний их, преимущественно, как передавали в Селине, при поминовении умерших, состоят из рыбы и в особенности из сладких кушаний; за особое пристрастие сектантов к сладкому саму веру их в Селине называют иногда в шутку «сладкой» верой. (Новый признак хлыстовства). Требование всеобщего безбрачия иночествующими раскольниками оказывается далеко неудобоисполнимым для них при их жизни в миру, как и вообще для безбрачных беспоповцев. Падших женщин сектанты считают подпавшими влиянию «мира», или ушедшими в мир, и последние, по-видимому, предоставляются самим себе. В случае рождения сектантками детей, последние бывают крестимы в церкви православной. Но это не потому, чтобы такое крещение могло быть вменено в истинное, а просто потому, что в среде иноков рождение и крещение детей не должны иметь места и родившие с их детьми как бы игнорируются, считаются «мирскими». Для вступления же в секту непременно требуется перекрещивание.

Перекрещивание может совершать всякий; совершается оно иногда над больными, совращёнными в секту, в реке, даже зимой. Других таинств тульские старообрядствующие сектанты не имеют. Исповедь совершают перед Богом. Особых наставников и совершителей богослужения, по словам Корзинкина, в секте пет. Богомоления состоят в вычитывании утрени, часов, вечерни, с поклонами по лестовке, без пения: по другим известиям, однако, пение во время собраний бывает. Молятся сектанты исключительно литым, вообще металлическим изображениям, открывая их во время молитвы, если они бывают за стеклом. Икон из дерева вовсе не имеют; их в настоящее время, будто бы, некому писать. Характерная особенность сектантов заключается также в том, что они не ставят на могилах крестов, а кладут только камень, так что могилы их, напр., на раскольническом кладбище легко могут быть отличены от могил австрийцев. В объяснение этого обычая Корзинкин сказал, что в нынешние времена христианство находится в поругании, истинные христиане потому должны быть и погребаемы бесчестно и над ними не ставят креста. Погребение совершается без особых обрядов, с краткой молитвой и поклонами. Сектанты собираются, по-видимому, для моления в особенности в дни поминовения умерших. Замечено, что в Липицах, в доме Подставкина, собрания бывают на субботу перед Троицыным днём и на вторник на Фоминой недели: у Корзинкина замечали собрания почему-то на Сретение и 29 августа. На эти собрания приходят откуда-то личности местным православным жителям совершенно неизвестные, большей частью старики в одежде старинного покроя, с высокими шляпами на голове. Что делается во время собраний, неизвестно.

Такое же явление в расколе замечено, по сообщению миссионера о. Стеженского, и по Тамбовской епархии. Так, в с. Поганых Пеньков привилось новое учение, представляющее из себя нечто среднее между хлыстовством и старообрядчеством. Пропагандистом его явился местный крестьянин Матвей. Заразившись где-то хлыстовством, он распространяет лжеучение в своём селе, раскольники усердно посещают его и совершенно свободно совершают в его доме хлыстовские моления, на которые приглашаются и православные. Новоявленный лжеучитель ясно проводит хлыстовские взгляды на учение и воплощение Христа; склонен он при этом к толкованию Св. Писания в крайне переносном смысле. Так, напр., чудо претворения воды в вино, совершенное Спасителем на браке в Кане Галилейской, он отвергает как событие историческое, доказывая, что его нужно понимать в духовном смысле. Эта «духовность» толкования Слова Божия проглядывает у него и в других местах. Хлыстовство даёт о себе знать и в других местах, особенно на Волге, в Самарской губернии, в Предкавказье и Закавказье, которые приютили у себя и раскольников различных «упований» и сектантство всевозможного вида. Во вновь образованной Владикавказской епархии попадаются целые хутора, сплошь заселённые сектантами различных толков. Так, Кукуржинские хутора, являясь одним из главных хлыстовских вертепов, дали у себя гостеприимный приют немалому числу штундо-баптистов. Страничка из миссионерского дневника сотрудника свято-Михайловского братства А. Друлева, посвящённая поездке на Кукуржинские хутора, чрезвычайно мрачно характеризует быт, нравы и вообще настроение хлыстов, и заслуживает того, чтобы обратить на неё внимание наших читателей. Хлыстовские лжеучители (лжепророки) С. С-ко и С. Р-ко – достойны крайнего сожаления: первый из них совершенно безграмотен, а второй – едва умеет брести по книге. В приезд А. Друлева С. Р-ко только-что восстал от недельного поста, потому и имел вид совершенно измождённый: достаточно было малого ветерка, чтобы сбить с ног эту фарисейскую фигуру. Хотя он постился тайно, но за 20 вёрст было известно, что он содержит свою седьмииу на кроватке. Этот «тайный» постник, имея за 50 лет, держит явно при себе «лже-христородицу» Татьяну, девку лет семнадцати. В тоже время жена его сожительствует незаконно тут же рядом, в другом дворе, здесь же пребывает и дочь его, разжалованная «лже-христородица» – Татьяна № 2-й, которую он, отец, свёл с. Н. К-ом. Последний был хорошим хозяином, но, познакомившись с хлыстами, окончательно разорился и семья его распалась. Хлысты, закрывая глаза на свой крайний разврат, всегда жалуются на разнузданность православных. Во время беседы вышеупомянутого сотрудника Свято-Михайловского братства один из хлыстов А. Р-ко заявил: «я хочу себе спасения; измолоду ходил я по монастырям; затем, прослышав про хлыстов, попал к ним; а теперь пора оставить; может быть что сыщется между хлыстовщиной и православием» (штунда). Хлысты сразу выделяются по своему наружному виду из толпы: впалые глаза, болезненная бледность лица, вялость и безжизненность движения. Среди кукуржинских хлыстов попадаются «назореи с косичками» или, по местной терминологии, с волосёночками. Этот обычай занесён сюда из Богословки Кубанской области. Один из хлыстовских лжехристов С-ко своё небесное посланничество доказывает своим же хлыстам лишь неядением мяса, а только яичек, маслица, да канурочек, которые ему ежедневно печёт духовница. Как в большинстве случаев бывает, хлысты отказались и в этот раз признать свою принадлежность к хлыстовству. Разговоры, конечно обличительного характера, на блудную тему, по словам Друлева, нисколько не смущают хлыстов: стыд и стеснение у них совершенно отсутствуют. Хлыстовские девки так характеризуют своих же: «мужчины – хлысты – хуже собак».

На одном из Кукуржинских хуторов есть ещё необследованная секта белоризцев.

В Миссионерском Обозрении говорилось, что в последнее время молоканство, являясь выразителем старого рационалистического сектантства, вступило в период брожения, потому представляет из себя удобную почву для насаждения лжеучения новой формации: штундо-баптизма, пашковщины и толстовщины. Миссионерский отчёт о деятельности Тамбовского братства за 1895 год сообщает нам любопытные сведения о проникновении в среду молоканства толстовского мировоззрения.

В с. Черновке (Тамбов. г.) пресвитером молоканской общины считается некто Тим. Ф-в: пользуется он во всей окрестности заслуженной популярностью, как книжник и «деляга» (делец), и разъезжает по всем окрестным сёлам для «ответа» миссионерам. Хотя Т. Ф-в и не истовый (не чистый) молоканин, по это обстоятельство и не ставится ему в вину. Он, следуя учению графа Льва Толстого, с которым даже состоит в редкой переписке, не признаёт боговдохновенности св. Писания; по нему: «разум должен взять верх над буквой Писания и должен проверять её (букву) духовным и разумным смыслом; пока же этого не будет, – люди будут ссориться из-за веры и делиться на секты». Этот чисто Толстовский взгляд на св. Писание сильно распространён в Черкасском округе. Там теперь не редкость услышать мнение, что «евангелия противоречат одно другому» и что «в Писании главное – учение о том, как людям жить по Божьи». По рукам метропольских молокан ходит тот том издания академии наук, где помещены богохульные статьи против католичества Хельчевского, прототипа нашего яснополянского проповедника, который в своём «царствии Божием» в восторге от идей Хельчевского, которого признаёт своим единомышленником. Спрашивается: где достали и кто указал молоканам на этот том?.. Очевидно толстовисты. Не удивительно после этого, что среди Тамбовских молокан нередко попадаются типы полуверов и индифферентов. Так, в Троицкой Дубраве проживает молоканский начётчик Сушилин. Этот Сушилин знаком, конечно, поверхностно, с химией, физикой, гальванопластикой; читывал он и сочинения Фаррара, во время собеседований с миссионерами выглядит присяжным адвокатом молоканства, ратующим за дело веры единственно потому, что его просят единоверцы, а не по глубокому убеждению в истинности исповедуемого им вероучения. Во время одного из собеседований он торжественно заявил, что «ему нет никакого дела до чистого молоканства, что он даже не верит в него». Подобные Сушилину типы молоканских полуверов нередко встречаются и в других тамбовских молоканских центрах.

В деле миссионерской борьбы с расколом и сектантством, незаменимое содействие могут оказать пастырям начётчики из ревнителей православного населения. Такие люди найдутся в каждом приходе, но вот беда: у всех у них много усердия, но мало умения в приёмах полемических и знания по обличению заблуждений отпавших. Необходима таковым подготовка и правильное руководство и направление. Счастливый почин в этом отношении делает Калужская епархия, где, с благословения преосвященного Макария, по инициативе преподавателя раскола г. Чельцова, в течении Филппповского поста и во время рождественских праздников имели состояться миссионерские курсы для начётчиков из мирян. Последние должны были прибыть в Калугу из центров раскола и из сел заражённых хлыстовством. Здесь, под руководством почтенного наставника семинарии, начётчики ознакомятся с старопечатными книгами и главнейшими методическими приёмами обличения, с характером и существом заблуждений. Желательно, чтобы почин этот не был исключительным. Мера эта весьма полезная.

«Миссионерское Обозрение», глубоко интересуясь широким распространением верных взглядов на дело миссии и сектоведения, не может не радоваться тому, что многие другие органы духовной и светской печати полной рукой заимствуют наши сведения и сообщения. Но в то же время нельзя пройти молчанием бесцеремонного отношения некоторых органов при подобных заимствованиях. Так, напр., «Черниговские Губернские Вед.», перепечатав из «Миссиопер. Обозр.» известный знаменательный ответ Государя старообрядцам, впервые появившийся только на страницах нашего журнала, – не указали однако источника, откуда взята перепечатка и вся решительно печать приписала интересное сообщение это «Черн. Губ. Вед.». «Таврич. Епарх. Вед.» целиком перепечатали в размере целого печатного листа из «Мис. Обозр.» житие Св. Феодосия и тоже без всякой пометки. Один духовный журнал не раз при перепечатке сведений «Мис. Обозр.» цитирует второй источник, а не первый. Есть два духовных журнала, (из них один имеет у себя особое приложение «Библиографич. листка» для обозрения духовной печати и книжных новостей) которые за целый год ни словом не обмолвились о существовании нового журнала ни в порицание, ни в похвалу, по-видимому сознательно замалчивая конкурента. Печально, если меркантильные расчёты и приёмы светской мелкой прессы начнут входить в нравы и нашей духовной журналистики...

Э. Я.

Названная книга, бесспорно, – одно из самых выдающихся явлений в русской литературе текущего года. Считаем долгом обратить на неё внимание тех из наших читателей, которые ещё не успели познакомиться с ней.

Высокий интерес книги К.П. Победоносцева обусловливается не только серьёзностью и богатством её содержания, но и чисто формальными её качествами. В этом последнем отношении «Московский Сборник» – классическое произведение по ясности и строгой последовательности мысли, изящной простоте и величавости сжатого и точного языка, спокойному и бесстрастному тону. Последний особенно поразителен в книге, представляющей собой критику по таким животрепещущим вопросам, обсуждение которых в печати мы привыкли встречать всегда соединённым с раздражительностью тона, запальчивостью и резкостью полемики. Что же касается прекрасного оригинального языка этой книги, которому даже светская критика отдала должную дань удивления, то он представляет собой по истине удивительное соединение богатства и утончённости современной литературной речи с силой, меткостью и характерной величавостью языка наших древнерусских книжников.

Содержание «Московского Сборника» составляют 20 статей, написанных, по-видимому, в разное время и касающихся самых разнообразных предметов ( 1) Церковь и государство. 2) Новая демократия. 3) Великая ложь нашего времени. 4) Суд присяжных. 5) Печать. 6) Народное просвещение. 7) Герберт Спенсер о народном воспитании. 8) Закон. 9) Болезни нашего времени. 10) Знание и дело. 11) Вера. 12) Идеалы неверия. 13) Новая вера и новые браки. 14) Духовная жизнь. 15) Церковь. 16) Характеры. 17) Власть и начальство. 18) Из Карлейля: I. Детство: II. Простое правило жизни; III. Воспитание; IV. Дело; V. Религия. 19) Гладстон об основах веры и неверия. 20) Дела и дни). Не смотря на такое разнообразие предметов, книга оставляет в читателе цельное и стройное впечатление, которое обусловливается цельностью и законченностью миросозерцания самого автора. Правда, автор почти нигде в книге не высказывает своих собственных взглядов по тем вопросам, какие обсуждает, – он только подвергает беспощадной критике чужие взгляды. Однако сам характер критики с несомненностью убеждает читателя, что для автора все эти вопросы решены и решены без остатка. Ибо только тот, кто путём долгой работы ума разрешил для себя эти вопросы и покончил со всеми сомнениями и колебаниями, может с такой поразительной ясностью, так легко и просто распутывать самые сложные узлы человеческого заблуждения. как это делает автор «Московского Сборника».

Сила и особенная убедительность критики K.П. Победоносцева в том, что она не основывается на каких-либо общих отвлечённых принципах, которые сами ещё могут быть оспариваемы, но исходит из опыта и наблюдения, из знания условий действительной жизни, из глубокого понимания человеческой природы и истинных потребностей человеческого духа. Стоя на такой твёрдой почве, автор не имеет нужды рассматривать и опровергать то или другое заблуждение во всех подробностях, доказывая недостаточность его посылок и ложность выводов: он считает достаточным указать на несоответствие теории с действительными свойствами и потребностями человеческого духа, на несогласие её с свидетельствами истории и данными наличной действительности, чтобы признать эту теорию несостоятельной. И нужно сознаться, что этот простой апостериорный способ доказательства в умелых руках автора соединяет все преимущества доказательства простого, ясного и в высшей степени убедительного. Вот, напр., вопрос о взаимном отношении между Церковью и государством. Современная западноевропейская цивилизация воздвигла на почве этого вопроса как бы некоего идола, перед которым и в нашем отечестве многие усердно поклоняются, – пресловутую теорию свободной Церкви в свободном государстве. Сущность этой теории сводится к полнейшему разделению и разобщению жизни церковной и жизни государственной. Не вдаваясь в подробный разбор этой теории, автор только приводит против неё показания двух свидетелей, – истории и современной действительности. История не знает того, чего хочет эта теория: история знает только одну форму отношения между Церковью и государством, – форму взаимообщения государства и одной господствующей Церкви, при котором Церковь стремится к одухотворению интересов и деятельности государства, а государство об ограждении интересов Церкви. Современная же действительность убеждает нас, что формула свободной Церкви в свободном государстве и не осуществима в жизни; попытки же осуществить её и уравнять все церкви и все религии, предоставивши всем им одинаковую свободу и равные права, всегда оказываются безуспешными, потому что одна какая-либо религия, или исповедание всегда с течением времени возобладает над всеми другими и окажется религией господствующей, если не de jure, то de facto. А вот другой идол, – идол демократически-парламентарного государственного устройства. На нём великолепная тога, испещрённая многообещающими девизами: «свобода, равенство, братство», «всё для общественного блага» и т. п. В таковом обольстительном виде предстаёт этот идол воображению его почитателей. В «Московским Сборнике» он является перед нами в совершенно ином виде. Уверенной рукой автор спокойно без раздражения снимает с него мишурное одеяние громких слов и красивых фраз и показывает его нам во всей его наготе, с покрывающими его тело ранами и струпьями. Немногими штрихами он рисует перед нами яркую и выпуклую картину закулисной действительности парламентаризма и раскрывает весь простой механизм этого учреждения, – механизм, приводимый в движение старыми, как мир, пружинами грубого эгоизма, честолюбия, корыстолюбия и других подобных страстей. Вместо свободы, равенства и братства, обещаемых этим учреждением, действительная жизнь в государствах с парламентарным образом правления показывает нам самое грубое торжество силы и эгоизма; вместо служения возвышенному девизу: «всё для общественного блага», в действительности каждый руководствуется совершенно обратным правилом: «всё, не исключая и общественного блага, должно служить на пользу мне».

Так же просто развенчиваются «Московским Сборником» и другие идолы нашего времени. Печать, суд присяжных, народное образование, накопление знаний и т. п, – всё это вещи, бесспорно, хорошие и заключающие в себе подчас великую силу. Но не следует из этих хороших вещей творить себе идолов, потому что ни одна из них не представляет из себя идеала совершенства или всеисцеляющего средства от господствующих в нашей жизни зол и нестроений. Сила, которую представляют из себя эти вещи, может быть благотворной только при умелом и добросовестном пользовании ею; жизнь же показывает, что весьма нередко эта сила является и источником великого зла. Следовательно, не преклоняться должно перед этой силой, но тщательно её исследовать, изучить условия её приложения и способы достижения посредством неё наилучших результатов. –Таким образом в чисто отрицательных результатах критики «Московского Сборника» мы можем находить и некоторый положительный элемент: каждая страница, каждая строка этой книги, это – своего рода напоминание современному обществу забытой им заповеди Моисея: не сотвори себе кумира!

Есть люди, которые творят себе кумира даже из слова Божия. Так, многие, основываясь на словах Спасителя о поклонении Богу в духе и истине, желали бы уничтожить в религии всякую обрядность, как излишнее и вредное суеверие. В «Московском Сборнике» мы находим следующее прекрасное рассуждение по этому предмету. «Передовые люди, основатели религий, на высотах созерцания сознавая, в системе вероучения идею Божества и Его отношения к человеку, создают в применении к ней и формы культа, одухотворённые той же идеей. Но масса народная пребывает в долине, и свет чистого созерцания, озаряющий верхи гор, не скоро до неё доходит. В массе, религиозное представление, религиозное чувство выражается во множестве обрядностей и преданий, которые с высшей точки зрения могут казаться суеверием и идолослужением. Строгий ревнитель веры возмущается, негодует и стремится разбить насильственной рукой эту оболочку народной веры, подобно тому как Моисей разбил тельца слитого Лароном по просьбе народа, в то время, когда пророк пребывал в высоком созерцании на высотах Синайских. Отсюда, доходящая до фанатизма, пуританская ревность вероучителей. Но в этой оболочке, не редко грубой, народного верования таится само зерно веры, способное к развитию и одухотворению, таится та же вечная истина. В обрядах, в преданиях, в символах и обычаях – масса народная видит реальное и действенное воплощение того, что в отвлечённой идее было бы для неё нереально и бездейственно. Что, если, разбив оболочку, истребим и само зерно истины; что, если, исторгая плевелы, исторгнем вместе с ними и пшеницу? Что, если, стремясь разом очистить народное верование под предлогом суеверия, истребим и само верование? Если формы, в которых простые люди выражают свою веру в живого Бога, иногда смущают нас, – подумаем, – не к нам ли относится заповедь Божественного Учителя: «блюдите, да не презрите единого от малых сих верующих в Мя» (стр. 150–151).

Надеемся, что наши читатели не посетуют на нас, если мы приведём из книги К. П. Победоносцева ещё одну выписку, притом касающуюся вопроса, составляющего прямой предмет нашего журнала. Вот, что говорится здесь касательно этого предмета. «От самого начала Церкви нетерпеливые сердца, гордые умы не перестают искать, помимо Церкви и вопреки ей, новых учений, долженствующих обновить человечество, исполнить закон любви и правды, водворить мир и благоденствие на земле. Поражаясь чудовищными противоречиями между учением Христа Спасителя и жизнью христиан, составляющих Церковь Христову, – они возлагают вину на Церковь с её установлениями и, приходя к отрицанию существующей от начала христианства Церкви, думают утвердить вместо неё своё, очищенное по мнению их, учение Христово, отрешённое от Церкви, выводимое по их усмотрению из отдельных текстов Евангелия. Гордость ума, с презрением к людям той же плоти и крови, возбуждает их разорять старый закон и созидать новый. Они забывают, что Тот же Учитель Божественный, имя Коего призывают они, будучи кроток и смирен сердцем, не хотел изменять ни одной черты в законе, но каждую черту оживотворял духом любви, в ней сокрытым».

«Не трудно, но и как безумно, как бессовестно соблазнить простую душу, в которой есть только чистое, незанятое поле религиозного чувства, душу не воспитанную, невежественную в истинах веры! Ужасно подумать, что к такой душе приступают с голым отрицанием Церкви и хотят её уверить, что эта Церковь с её учением и таинствами, с её символами, обрядами и преданиями, с её поэзией, одушевлявшей из века в век множество поколений, есть ложное и ненавистное учреждение. Простая душа была душа смиренная, сектантство возводит её на высоту гордости – своей, особливой верой, а веру вмещает в узкую рамку сектантской формулы. Нет души, как бы ни была она невежественна, – к коей нельзя было бы привить такую бессмысленную гордость с уверенностью в своей правде – перед кем? перед целым народом, составляющим Церковь и живущим в смиренном сознании своей греховности перед Богом и в смиренной надежде на прощение грехов и на спасение в молитве церковной. Плоды этой гордости в дальнейшем её развитии очевидны. Это – лицемерие в самодовлеющем сознании праведности; это – злобное раздражение противо всех иначе верующих, и до страсти доходящее стремление к отвлечению от церковного стада рассеянных овец его, – причём всякие средства считаются годными для достижения цели» (стр. 148–150).

Вообще новая книга К. П. Победоносцева затрагивает такие вопросы, разрешение которых составляет насущнейшую потребность для каждого мыслящего человека, какой бы род общественного служения он ни проходил. И, смеем надеяться, что слово просвещённого и умудрённого многолетней опытностью государственного деятеля не останется без отрезвляющего действия на колеблющиеся и увлекающиеся умы нашего общества. Один критик «Московского Сборника» заметил, что от этой книги веет холодом. И это, пожалуй, правда. Но только холод, которым веет от этой книги, – не мертвящий холод могилы, а здоровый холод русского мороза, который бодрит организм, волнует кровь и заставляет нашего крестьянина поскорее браться за работы. Этот холод – результат «ума холодных наблюдений», результат серьёзного и вдумчивого отношения к явлениям и фактам действительной жизни. Такого холода боится только пустоцвет разных модных теорий и проектов, культивируемый в тепличной атмосфере кабинетов, но не имеющий для себя почвы в условиях и потребностях действительной жизни. Для настоящего же живого дела – побольше бы нам такого холоду, а поменьше жару и чаду страстных увлечений и бесплодной болтовни.

Н. Вишневский

Бывший староста Исаакиевского собора генерал Е. В. Богданович выступил со своими «Открытыми письмами» в самый разгар пропаганды Пашковым своего лжеучения в 1883 году. Разошедшееся в количестве более чем 50,000 экземпляров издание этих писем много способствовало в своё время ограничению успехов пашковского лжеучения. Хотя с тех пор пропаганда пашковщины значительно затихла, однако не прекратилась совершенно и доселе. Не прекращается доселе и всё большее и большее распространение секты. Поэтому и в настоящее время «Открытые письма» нисколько не утратили своего значения и не только являются прекрасным памятником противо-сектантской полемики, но могут служить и полезным для каждого миссионера пособием к обличению пашковщины и других сродных с ней лжеучений, как напр., молоканства, штундизма и пр.

Всех писем старосты Исаакиевского собора к Пашкову – три. Первое письмо – это энергичный, полный сдержанного негодования вопрос верного и преданного сына православной Церкви, публично обращённый к самозваному учителю, – по какому праву он дерзнул принять на себя не принадлежащее ему звание учителя, народного проповедника, отвергнуть авторитет вселенской Церкви и заменить его личным своим авторитетом. Во втором письме излагаются и подвергаются разбору некоторые пункты учения Пашкова (о спасении верой, о храмах, св. иконах и пр.). Хотя автор и заявляет, что он не богослов и не может входить в богословские тонкости, тем не менее он даёт в своём письме прекрасное опровержение заблуждений Пашкова. Он, действительно, не вдаётся в тонкости; но от этого его опровержения только выигрывают в ясности и силе. Третье письмо было в первый раз издано спустя некоторое время после первых двух. В этом письме автор обращается к Пашкову уже как гражданин великого русского народа к своему согражданину и показывает перед ним, что своей деятельностью, направленной в подрыв православию, он вредит и своему отечеству и через то является преступником и против требований гражданского долга. Здесь мы находим прекрасное раскрытие значения православной веры в истории объединения и усиления могущества русского народа; особенно подробно раскрыто значение в этом деле почитания икон, причём приведены и многие примеры проявления милости Божией к русскому народу через чудотворные иконы.

Глубокое одушевление, которым проникнуты «Открытые письма», прекрасный лёгкий язык, сила и убедительность доводов и опровержений в соединении с ясностью и простотой изложения делают это издание одним из лучших произведений нашей новейшей полемической литературы, равно доступным пониманию и чувству каждого – и высокообразованного и только грамотного – сына прав. Церкви и гражданина русского отечества.

К «Письмам» Е. В. Богдановича приложены – ко 2-му отрывок из проповеди митр. Московского Филарета о существе иконопочитания и к 3-му несколько извлечений из книжки преосв. Феофана «Письма к одному лицу в Петербурге по поводу появления там нового учителя веры».

Н. В.

В целях основательного и всестороннего изучения нашего сектантства нельзя не признать в высшей степени полезным и желательным появление очерков и исследований, посвящённых сектантству отдельных, сравнительно небольших районов, напр., епархий. Составление таких очерков и исследований для местных научных сил не может представлять значительных затруднений в виду сравнительного удобства для них изучения местного сектантства, как путём личных наблюдений над современным его состоянием и характером, так и путём знакомства с прошедшей его историей по архивным материалам. А между тем такие очерки и исследования, добросовестно и тщательно исполненные, могли бы оказать неоценимую услугу делу всестороннего изучения нашего сектантства, в его многоразличных формах, представляя в своих выводах и наблюдениях достаточно твёрдое основание для дальнейших более широких выводов и обобщений, касательно ли сущности и характера всего вообще русского сектантства, или известной его формы.

Книжки г. Скворцова представляют собой именно такие очерки сектантства одного определённого района (Тверской епархии). Первая книжка знакомит нас, преимущественно на основании архивных данных, с историей пашковщины в Тверской епархии. При этом даются и обстоятельные сведения о так называемой сютаевщине, секте, которая, появившись в Тверской епархии в 70 годах, вызвала много оживлённых толков не только в нашей, но даже заграничной печати и, по мнению автора, подготовила почву для распространения здесь впоследствии пашковщины. История распространения самой пашковщины в Тверской епархии представлена автором не только полно, но даже со многими интересными подробностями, добытыми из архивных документов. Благодаря последним, автору легко было решить и важный вопрос о том, откуда зараза сектантства первоначально была занесена в Тверскую епархию (из Петербурга) и установить факт почти постоянных сношений тверских пашковцев с петербургскими. К этому очерку тверской пашковщины приложены: а) краткий очерк возникновения истории и учения секты, б) литература о секте пашковцев, с указанием источников для обличения её учения, в) указание цитат из св. Писания, приводимых пашковцами в подтверждение своего учения, а также идущих в опровержение этого учения и г) перечень брошюр с тенденциями пашковского лжеучения. Благодаря этим приложениям книжка г. Скворцова, помимо теоретического интереса, может иметь и некоторое практическое значение, так как может при случае послужить и пособием для борьбы с пашковщиной.

«Очерки Тверского раскола и сектантства» главным образом посвящены истории собственно раскола и составлены частью на основании архивных данных, но преимущественно на основании печатных известий. Всех очерков, посвящённых расколу, четыре: 1) Возникновение и первоначальная история раскола в Тверской области; 2) Беспоповщинский раскол и сектантство в Корчевском уезде с центром его с. Китрою; 3) Беглопоповщина в с. Ржеве в первую половину настоящего столетия; 4) К истории внутренней полемики раскола ХVIII в. в Тверской епархии. Каждый очерк представляет собой отдельную законченную статью, не связанную с другими очерками. Таким образом книжка г. Скворцова далеко не даёт нам полной и связной истории раскола; тем не менее и то, что она даёт, имеет свою цену. Особенно же ценным в ней является, по нашему мнению, четвёртый очерк, посвящённый неизданному ещё и никем необследованному памятнику внутренней раскольнической полемики прошлого века. Памятник этот, – рукопись Тверского музея (№ 4575) «Разглагольствие двух человек о вере и Церкви Христовой», написанная в 1780 г. и принадлежащая по мнению автора известному раскольническому писателю Ивану Федорову Пешехонову. Разбирая содержание этого памятника, автор находит в нём некоторые интересные данные, характеризующие как личность писателя, так и современное ему состояние раскола. – Последний пятый очерк книжки г. Скворцова посвящён скопцам Тверской губ. и составлен на основании данных, добытых судебным процессом о скопцах 1888 года.

Труд свящ. И. Богородицкого с вышеуказанным заглавием явился в свет ещё в 1838 году, благодаря настойчивым желаниям некоторых священников из приходов, заражённых штундой, иметь под руками хотя какое-нибудь пособие для борьбы против сектантов, отвергающих многие и важнейшие истины христианской православной Церкви. Автор, при составлении своих бесед, имел в виду не только пастырей Церкви, ратоборствующих со штундой, по и всех вообще христиан, желающих ознакомиться с теми основаниями, на которых покоятся извращаемые и отвергаемые сектантами истины св. православной Церкви. Сообразно таким задачам и изложение настоящих бесед ведётся автором с возможной простотой и ясностью; обоснование оспариваемых сектантами истин построяется почти исключительно на почве свящ. Писания; иногда, впрочем, даётся место и доводам свящ. Предания. Правда, в настоящее время появилось уже не мало сочинений, в которых специально и весьма подробно рассмотрены отвергаемые сектантами пункты православной христианской веры;. но во всех этих сочинениях – почти всегда преобладает полемический элемент; труд же о. Богородицкого имеет в виду, по преимуществу, положительные основы оспариваемых сектантами истин, почему и отличается спокойным и серьёзным тоном и основательностью изложения и, как вышедший из под опытного пера, не смотря на появление новейших в этой области произведений, не теряет до сих пор своего значения; потому может быть признан весьма пригодным как для специальных целей священника-миссионера, так и для ознакомления мирян с основоположениями нашей Православной веры.

Автор в своих беседах касается почти всех истин православия, оспариваемых сектантами; причём одним из них уделяет больше, другим меньше внимания, вследствие чего некоторые вопросы разобраны им недостаточно. Так вопрос об иконопочитании и почитании св. Креста обследован далеко не полно. Между тем как – следовало бы ожидать, что именно этому вопросу, составляющему краеугольный камень в миссионерской практике, автор уделит больше внимания и с большей полнотой и обстоятельностью обследует его в издании дополненном. Тоже нужно сказать и по вопросу о церковной иерархии: беседа девятая, посвящённая вопросу о священстве, как таинстве (60–65 стр.), далеко не исчерпывает всего предмета и не даёт ответов на сектантские злохуления против института пастырей Церкви.

Впрочем, не смотря на эти недочёты, труд о. Богородицкого, как изложенный точным и простым языком, нисколько не умаляется в своём достоинстве и не теряет своей цены и может быть назван весьма полезным для лиц, интересующихся делом борьбы со штундой.

П. Козицкий

Трудности миссионерской борьбы с расколом и сектантством вызвали нарождение у нас нового типа школ миссионерских. Задача этих школ – приготовить из среды самих пасомых ревностных и знающих помощников пастыря в деле его миссионерского служения. В большинстве случаев это те же начальные школы, церковно-приходские или иные, ученики которых знакомятся под руководством законоучителя с местным расколом или сектантством и с главнейшими основаниями и приёмами его обличения. Некоторые же пастыри открывают в своих приходах самостоятельные миссионерские школы или курсы, в которые поступают уже взрослые грамотные прихожане, имеющие желание помогать священнику в деле приведения к Церкви заблудших чад её. Сравнительно недолгий опыт существования этих школ уже успел показать, что таким путём могут быть образованы весьма деятельные и способные миссионеры; в некоторых же местах начинают уже обнаруживаться и благотворные плоды их деятельности. Вообще же миссионерские школы, вызванные к существованию самой жизнью и её неотложными потребностями, могут смело рассчитывать на широкое развитие и распространение. Развитию их, нам кажется, много помогло бы издание хороших руководств для собеседований с разного рода сектантами и разных толков раскольниками. Такие руководства, общедоступно написанные и излагающие важнейшие пункты того или другого сектантского лжеучения и главнейшие основания, и приёмы их обличения, могли бы служить весьма полезными пособиями не только в миссионерских школах, но и вне школ, – для всякого вообще миссионера-добровольца, имеющего охоту послужить Церкви в деле обращения заблудших, но не обладающего необходимыми для этого познаниями.

«Руководство» прот. Кашменского написано именно для миссионерской школы, но, к сожалению, не отличается теми достоинствами, какие желательно было бы видеть в такого рода руководствах. Прежде всего мы не находим в этом руководстве истории появления раскола, а между тем показать, откуда и как возник у нас раскол старообрядчества, значит наполовину уже доказать его несостоятельность и тем существенно облегчить дальнейшее развитие его заблуждений. Бесспорно, далее, что для будущих противо-раскольнических миссионеров существенно необходимо ясно усвоить себе различие между догматом и обрядом; без этого невозможно даже само понимание сущности раскола, а тем более правильные приёмы его обличения. Однако и этого мы в «Руководстве» о. Кашменского не находим. Правда, автор трактует отдельно об обрядовых разностях (первая часть руков.) и догматических заблуждениях старообрядцев в учении о Церкви, таинствах и антихристе (вторая часть), но различия между этими двумя предметами совершенно даже не пытается установить. Методическая часть (третья) руководства исчерпывается лишь немногими элементарными советами, имеющими притом в виду частные случаи, встречающиеся в миссионерской практике. Нельзя не заметить ещё и следующего. В «Руководстве» нигде не сказано, против какой или каких именно сект раскола оно направлено; судя по некоторым предметам, оно может быть направлено против беспоповщины. Однако, есть основание думать, что автор имел в виду и беглопоповцев, а в одном случае он прямо говорит об австрийском лже-священстве. Отсюда ясно, что автор имел в виду не одну какую-нибудь секту, а весь вообще раскол. Попятно, насколько такая постановка неудобна: не всё, что служит к опровержению одной секты, может служить опровержением другой. Если к сказанному прибавить ещё, что «Руководство» изложено в сухой катехизической форме вопросов и ответов, без всякого приспособления к пониманию малоразвитого и малообразованного читателя, то будет ясно, как мало пригодно оно для цели, предназначенной автором – «облегчить занятия в школе, занимающимся дать возможность правильнее повторять у себя дома и сообщать другим то, что узнают они из старинных книг».

Но если «Руководство» о. Кашменского едва ли может быть признано пригодным для миссионера-крестьянина, то для миссионера-пастыря, с запасом богословских и церковно-исторических знаний, оно, при умелом пользовании им, может послужить пособием очень полезным в борьбе с расколом, благодаря обилию приводимых в нём из старопечатных книг свидетельств, столь необходимых при полемике с раскольниками.

Н. В.

– Случай чудесного исцеления. В Самарских Епархиальных Ведомостях (№ 11) помещено письмо запасного фельдфебеля Алексея Вострова к священнику И. Беневольскому, в коем Востров описывает чудесное исцеление его от болезни. «Хотел было промолчать, пишет он, но какая-то невидимая сила влечёт меня, чтобы я рассказал об этом чуде».

<Состоя в расколе 31 год в беглопоповской секте, я считал все остальные секты, в особенности православную Церковь, еретиками. Будучи отдан в военную службу в 1884 году, я стал ходить в православную Церковь, слушать божественную службу. Сначала она мне не правилась, а потом понемногу я стал привыкать; после чего мне молельня стала казаться сиротой, но не умер у неё отец и мать, а, напротив, сама секта эта бросила отца и, не хотя подчиниться отцу, возгордилась, а потом гордость эта обратилась в закоренелое зло и всосалась в кровь её последователей. После такого рассуждения я пошёл в православную Церковь и стал слушать божественную службу: она мне очень понравилась. Под влиянием сладких звуков божественной службы, я дал Богу обещание крестить только что родившегося сына в православной Церкви. Полковой священник И. Яроцкий крестил моего сына, взявши расписку в том, что я буду воспитывать сына в духе православной Церкви. Спустя три года я познакомился с одним семейством раскольников. Тогда тридцатилетье корни раскола отрыгнули вновь, и я, получив другое мнение о православной Церкви, по их совету, обратил сына опять в раскол. После этого у него скоро заболела спина и болела около двух с половиной лет. На спине не было никакого знака, но мальчик согнулся и не разгибался и что ни дальше, то больше стал он жаловаться на боль в спине. Тогда меня стало беспокоить клятвопреступление и сердце сжимало как тисками. Мне казалось ясным, что Господь в наказание мне послал болезнь на моего сына, за которого я клялся. Я бы отдал тогда всё, что имел, только бы получить облегчение, но сердце не требовало платы, оно требовало чего-то духовного, для меня непонятного. Однажды мне пришли на память сладкие звуки божественной службы, ради которых я клялся Богу, – это было во время литургии, я наскоро оделся и пошёл в церковь. Став в церкви, я внимательно следил за службой. Мне показалось, что как священник, так и все молящиеся молятся мне в утешение. Мне стало весело и сердце моё стало радостно биться в наболевшей груди. Почувствовав облегчение. я дал Богу обещание перейти всей семьёй в православие, только бы искупить клятвопреступление, стал тихонько от жены ходить в церковь и просить Бога, чтобы он помог убедить мою семью. Придя однажды из церкви, я заговорил об этом с женой, которая, к моему удивлению, согласилась после одной с ней беседы. Не теряя времени, я пошёл к Вам, по Вашему совету написал Преосвященному Гурию прошение, который и решил присоединить меня с семьёй к православию. Придя для принятия православия в церковь Илии пророка 24 апреля 1895 года, привёл я и больного сына моего, который стоял нагнувшись, держа за спину. По принятии православия и приобщившись св. божественных Христовых Таин, мальчик исцелился в один момент, выпрямился и говорит: «папа, у меня спина не болит». В церковь я его с трудом привёл, а из церкви он побежал попрыгивая с ножки на ножку, и теперь вот уже 10 месяцев ни разу не жаловался на боль в спине,

Этим Господь вырвал корни раскола из моей семьи бесследно, и сердце моё, чего просило, то и получило. Слава Господу Богу, обратившему меня помимо моего желания и исцелившему раны сердца моего»!

(Из Саратовск. Епар. Вед.).

Как известно, толстовские лже-мудрования в последние годы начали всё чаще спускаться с верхних интеллигентных кругов в нижние слои общества, – в народ. Отуманят ли утопии графа Толстого последователей из народа также, как и наивных, доверчивых интеллигентов, или же здравый смысл скорее прозрит всю фальшь толстовщины, и возьмёт над ней, что называется, верх, вот вопрос?

На столбцах одной московской газеты мы встретили метко брошенный из народа камешек в огород толстовцев, в форме открытого письма в редакцию «Русск. Слова» крестьянина железнодорожного рабочего. Письмо это, очень любопытно, вот что оно гласит:

Мил. Госуд. г. Редактор!

„Позвольте через посредство вашей уважаемой газеты сделать вызов на ответ г. учителю „о непротивлении злу“, его сиятельству графу Л. Н. Толстому, и развивателю этого учения в книжках „Недели“ г-ну Меньшикову на нижеследующий вопрос:

Я служу на железной дороге старшим линейным рабочим. И вот, в недавнее время я, проверяя путь вместе с линейным сторожем, перед проходом почтового поезда, около полуночи наткнулись на троих злоумышленников, отвертывающих рельсовые скрепления с целью произвести крушение поезда и в суматохе потом „поживиться“.

На мой внезапный крик один с испугу убежал в тут же растущий лес, а двое бросились на нас с дубинами. Благодаря находившемуся у меня в руках французскому ключу, я ловко им ударил нападавшего на меня по виску, отчего тот и упал, а другой, увидав это, убежал в лес за первым. Но нам надо было обезопасить проход поезду и спешить осмотреть путь, а в это время убежавшие воротились и унесли упавшего. Только лужа крови осталась на месте падения.

Не лучше ли было пренебречь долгом службы и, не сопротивляясь, пожертвовать нам собой и почтовым поездом с людьми? Ответьте пожалуйста и разрешите моё сомнение, вкравшееся в моё сердце от ваших проповедей“.

Вот уж по истине на каждого мудреца есть довольно простоты!..