Источник

Старец иеросхимонах Михаил (Питкевич)

(1877–1962)

Старец Михаил пришел в Валаамский монастырь в 1902 году и прошел долгий путь монастырских послушаний, нес подвиг уединения в Гефсиманском скиту, был духовником. В 1926 году, когда Финляндская Православная Церковь (монастырь отошел тогда под ее юрисдикцию) перешла на западный стиль, старец остался верным чистоте Православия. Многие миряне посещали в те дни Валаам, ища у старцев ответа на волновавший всех вопрос о церковном расколе и о том, что правильно и чего надо держаться. В 1939 году Валаамский монастырь был эвакуирован, отцы были увезены в глубь Финляндии. Здесь, на Новом Валааме, старец принял схиму. В 1957 году вместе с другими валаамскими отцами старец Михаил вернулся в Россию, где проживал последние годы в Псково-Печерской обители.

На высотах духа

Старец Михаил был всем известен не только как исповедник, к которому приезжали исповедоваться издалека, но и как духоносный старец в полной традиции старчества. Известный писатель в Англии, получивший Оксфордское образование, Сергей Н. Большаков посещал старца Михаила два раза и написал помимо нижеприведенного воспоминания в его небольшой книжке «На высотах Духа» (Брюссель, 1971 год), есть его еще и целое сочинение «Беседа с отцом Михаилом», которую он написал по памяти только на английском языке, оно нами здесь не приводится из-за неимения полного русского текста.

Моя последняя беседа с отцом Михаилом на Новом Валааме была самая глубокая и поучительная. Отцу Михаилу было уже тогда за восемьдесят, но он был молод и сердцем, и умом. Я сидел у него в келье. Дело было в августе. Стоял теплый вечер. Солнце садилось по другую сторону озера, за безконечные леса. Стояла глубокая тишина, как на картине Левитана «Вечный покой».

– Скажите, отец Михаил, в чем главные этапы духовной жизни?

– Да вот, как тебе отец Аркадий объяснял в Псково-Печерской обители, никто не спасся без смирения. Помни, что до конца жизни ты будешь впадать в грехи, тяжкие или легкие, гневаться, хвастаться, лгать, тщеславиться, обижать других, жадничать. Вот это-то сознание и будет держать тебя в смирении. Чем тут гордиться, если ежедневно грешишь и обижаешь ближнего. Но на всяк грех есть покаяние. Согрешил и покайся, опять согрешил – опять покайся, и так до конца. Делая так, никогда не будешь отчаиваться, а постепенно придешь в мирное устроение. А для этого нужно блюсти помыслы. Бывают они добрые, безразличные и худые. Последних никогда не принимай. Как появился прилог, отсекай его сразу молитвой Иисусовой. А если станешь его рассматривать, то он к тебе приразится, ты им заинтересуешься. Он тебя очарует, и ты с ним согласишься и будешь обдумывать, как бы его исполнить, а потом его исполнишь делом – вот и грех.

Но есть и такие помыслы, которые представляются невинными, а доводят до великих искушений и тяжких грехов. Мне рассказывали, что была в Уфимском женском монастыре некая прозорливая старица, а духовником в том монастыре был очень хороший вдовый священник лет шестидесяти. Вот раз, ложась спать, он вспомнил, как тридцать лет тому назад, когда еще его жена и дети были живы, он укладывал детей спать. И умилился. А потом вспомнил жену, ну и пошло, мысли уклонились куда не подобает. Так что он провел всю ночь в молитве и поклонах, такое было искушение. А утром старица вызвала его к себе и спрашивает: «Что такое с вами, батюшка, было? Силы нечистые роились вокруг вас, как мухи». Духовник чистосердечно признался: вот куда могут завести нас мысли, сначала кажущиеся хорошими. Психиатры толкуют нам о психоанализе и разном, но где же нам во всем этом разбираться, что хорошо и что нет. А посему, взывай ко Господу непрестанно: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Сказано у апостола Павла, что кто исповедует Христа Сыном Божиим и будет вопиять к Нему непрестанно, спасен будет. Ты вот, Сереженька, упражняйся, как можешь, в молитве Иисусовой и постепенно придешь в умиротворение, а знаком будет тебе глубокий мир души, необуреваемое спокойствие.

– А дальше что бывает, отец Михаил, – вопросил я старца.

– А вот что. Есть два вида безмолвия. Первый вид – молчание. И это неплохо, по крайней мере, других не соблазняешь и не обижаешь. Но оно недостаточно. Отцы пустынные говорили, что отшельник, сидящий в своей пещере и никого не видящий, подобен, однако, аспиду, сидящему в своем логове и полному смертоносного яда, если он вспоминает обиды, когда-то ему сделанные, и гневается. Второй вид безмолвия – это безмолвие внутреннее. О нем те же отцы говорили: есть старцы, которые говорят с утра до вечера, пребывая постоянно в безмолвии, ибо не говорят они ничего, что не было бы полезно другим и им самим. Вот это и есть безмолвие внутреннее. Его добивайся, Сереженька. А когда достигнешь и перестанешь судить других, то встань и возблагодари Господа, оказавшего тебе столь великую милость. Недалеко ты тогда от чистоты сердечной. А знаешь, что только чистые сердцем могут узреть Бога. Иным, впрочем, другой бывает путь, путь благодатных слез. Эти слезы не те, которые у всех бывают, когда трогается их сердце потерей близких, чтением книги, слушанием какой-нибудь истории и прочее. Благодатные слезы льются, как ручьи, и бывает это года два-три, непрестанно. Слезами этими опаляется, как огнем, все нечистое в душе, и приходит она в великое умиротворение и зрит Бога.

– А что значит, отец Михаил, узреть Бога? Метафора ли это или что?

Отец Михаил посмотрел на меня испытующе и задумался:

– Конечно, «Бога никто же виде нигде же: Сын, сый в лоне Отчи, Той яви». Говорится еще: «Херувимы и Серафимы, предстояще Богу, лица закрывающе». Бога, существо Бога, мы не только увидеть, но и уразуметь не можем. Но мы можем видеть славу Божию, нерукотворный и неизреченный свет Фаворский, который видели три избранных апостола на горе. Вот этот-то свет видел Мотовилов, когда беседовал с преподобным Серафимом. Это и есть наитие Святого Духа, Царствие Божие, пришедшее в силе. Видел таковое же и святитель Тихон Задонский, еще до епископства. Удостоился узреть его и игумен Антоний Бутилов, Охтинский и Малоярославский, еще юношей. Я уже не говорю о видениях преподобного Симеона, Нового Богослова. Сподобляются видеть свет этот весьма немногие.

– Скажите, батюшка, имеются ли ныне подвижники, которые видели бы этот свет неприступный?

– А почему нет? Таковые подвижники имеются, надо думать. Только к чему об этом расспрашивать? Раз ты веришь, что свет этот является, для чего тебе знать больше? Блаженны не видевшие, а уверовавшие. Мотовилову дано было видеть этот свет, как «уверение».

– А это что такое, батюшка отец Михаил?

– А вот, говорится в повествовании о сибирском старце Данииле Агинском, которого почитал глубоко преподобный Серафим Саровский, следующее: «Одна богатая сибирячка, окормлявшаяся у старца Даниила, возымела намерение поступить в монастырь, объехала немало девичьих монастырей в России и Сибири и все не знала, который выбрать. Поехала она к отцу Даниилу и просила его указать ей, куда поступить. А он ей и отвечает: «Если я тебе укажу какой, а тебе не понравится, то ты скажешь потом: никогда бы я сюда не поступила, да вот старец сказал. И на меня будешь серчать, и сама будешь недовольна. А ты все еще ищи, и когда найдешь, что нужно, то взыграет у тебя сердце и будет это тебе в уверение». Так и случилось, когда эта сибирячка вошла в Иркутский Девичий монастырь, взыграло у нее сердце, и она там осталась, и позже стала игуменьей Сусанной».

– Твое призвание, Сереженька, то же, как говорил преподобный Серафим игумену Надеевскому Тимону: «Сей доброе слово куда попало, при дороге, в терние, в каменья, в хорошую землю. Кое-что взойдет и плод принесет, и даже вторичный». А стараться надо достигнуть тишины духа, ибо в душе мятежной доброго быть не может. А когда угомонишься, станешь умным, то многое сделаешь. Я говорил тебе о безмолвии внутреннем – вот это-то и есть истинный затвор и отшельничество, а молитва Иисусова, не прекращающая служение Богу внутри сердца, где и есть Царствие Божие, право понимаемое, поможет тебе во всем.

Поучения старца Михаила

О монашеском напряжении

Больше настоящих монастырей не найдешь. Мир с его обычаями вошел во все обители и вводит свои порядки. Есть еще уединенники и отшельники в глухих неведомых местах. Но когда придет конец последнему монастырю, прекратится литургия, тогда будет всему конец. Держи себя всегда в напряжении. То послушание спасительно, что тяжело дается, а что нравится и легко – дешево стоит.

О посте и чистоте

– А я смотрю так на пост, – говорил другим, – это воздержание, а не изнурение себя. Главное в посте – это сердце, сокрушенное с искренним покаянием и смирением ...сердце сокрушенное и смиренное Бог не уничижит. Надо тебе работать; живешь в миру, нужны силы – не лакомься, не услаждайся, не позволяй себе излишества, и если по необходимости придется съесть тебе и в пост яйцо или молоко, – Господь не взыщет, не вменит во грех... Какой бы ты не соблюдала пост, даже самый строгий, если без истинного покаяния, то Господь не приемлет его. Такой пост не приведет ни к спасению, ни к утешению. Главное – внутри очищай сердце.

Старец Михаил приводил из «Духовных наставлений монаха Исаии пречестной монахине Феодоре»: «Зри, добрая госпожа моя, что скажу тебе... Творящих милостыню, целомудренно и праведно живущих в мире много, но делателей Божиих, то есть ревнителей доброго и блаженного безмолвия, возводящего к святой чистоте сердца и непрестанному лицезрению Бога, мало найдешь и между оставившими мир. Избери же малую часть избранных Божиих и не страшись идти этим неучащаемым путем.

«Это идеал – не нашей меры подвиг, кругом суета и даже у нас в монастыре; везде мир с его искаженными обычаями», – заключил батюшка.

Далее говорил батюшка... «Чистота сердца нужна!»

К слабым чадам своим отец Михаил относился «очень снисходительно, но сам во всем соблюдал, во всех мелочах, «чин» и строгий порядок, храня самый строгий пост. В понедельник, среду и пяток не ел ничего, а последнее время даже и чай не пил, иногда себе это позволял, когда очень утомлялся от большого числа посетителей. Однажды к празднику Благовещения ему прислали посылку – там были рыбные котлеты:

– Ну, – подумал я, – ради праздника разговеюсь, попробую, что Еленушка прислала (монахиня-псаломщица). Помолился – и вот ответ: «Нет, не ешь». Подумал – отдам другим, нельзя же бросить. Стал опять молиться, опять ответ – и другим нельзя дать... Что же, думаю, сделать? Что мне надо сделать, Господи? Пусть рыба рыбу и ест! Брось в озеро, был ответ. Так я и сделал, бросил в озеро. Вот, – сказал он, – не знаю, что это было, может быть, было на скоромном, хотя и писали, что это приготовлено на маргарине и он бывает скоромный. Надо быть очень внимательным, особенно на монашеском пути, что простится одному, за то взыщется с другого. Чем выше кто поднимается на духовную степень, тем требования к нему строже и труднее».

«Блюдите како опасно ходите», – заключил он.

О пристрастии

Во всех своих потребностях отец Михаил поистине был нищим, только то, что касалось облачений, он любил, чтобы было чисто и красиво. «Вот, видишь ли (ответил он на желание духовной дочери сделать ему на полку с богослужебными книгами красивую занавесочку), была у меня занавесочка понаряднее, да загорелась от свечи – это мне указание, что не надо нарядной. Подарили мне скатерть белую – она мне понравилась, вскоре попал на нее спирт и прожег две дыры... Вот и понравилась, – заключил батюшка. – Возьми ее, разрежь на две части, посади заплаты, так она мне больше подойдет», – сказал батюшка, отдавая эту скатерть. Мантия была одна за всю жизнь, только перед отъездом его в Россию подарила ему одна монахиня сшитую для него легкую мантию. Ходил он всегда в своей келье босиком, иногда, при чужих, надевая легкие туфли. У него была особенно болезненно-чувствительная кожа, появлялась часто краснота и опухоль, было это от постоянного стояния. Подрясник сурового цвета, дешевой бумажной материи подпоясан толстой веревкой. В Пасхальную ночь или в особых случаях он облачался в полную схиму со шнурами.

О молитве

«В молитве прежде всего покаяние со смирением и благодарение...» Давая указания, велел читать каждый день молитву Филарета Московского: «Господи, не знаю, чего мне просить у Тебя. Ты один ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить Тебя. Отче, даждь рабу Твоему, чего сам и просить не умею. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения, только предстою пред Тобою. Сердце мое Тебе отверзто. Ты зришь нужды, которых я и не знаю. Зри и сотвори по милости Твоей; порази и исцели, низложи и подыми меня! Благоговею и безмолвствую перед Твоею волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами. Приношу себя в жертву Тебе; научи меня молиться. Сам во мне молись. Аминь».

«Смиряться надо и за все благодарить». О молитве Иисусовой говоря, батюшка спросил: «Да как ты молишься? Ко всему должна быть подготовка. Все эти приемы и дыхание, о которых читала, оставь, только сердце может повредить, такие случаи бывали. С Иисусовым именем, с этой молитвой должен быть вопль из глубины сердца – тогда и будет молитва.

В другой раз сказал: молись так:

1. Иисусе Сладчайший и Дражайший, молю Тебя и умоляю – вся мне прости и спаси мя.

2. Иисусе Сладчайший и Дражайший – научи меня молиться, научи любить Тебя, исполнять заповеди Твои.

3. Иисусе Сладчайший и Дражайший. Обогати меня смирением, кротостью и слезами, ибо нет у меня другого пути к Тебе на небушко.

В такой молитве больше смирения.

И еще другой раз сказал: «Какая Тебе молитва Иисусова! Мытареву молитву читай! Всегда надо иметь, хотя самую краткую, молитовку и стараться всегда помнить, что Господь тебя видит – ходить перед Господом старайся. Идти вперед надо терпеливо, постепенно отстраняя все лишнее и многозаботливое (смотря по внутреннему состоянию своего чада).

Две силы в нас действуют: добрая воля и сопротивление плоти. Хочу молиться... а плоть возражает: не могу, не хочу. Молитву нельзя оставлять, но и плоть не изнурять – все в меру, и хорошее не будет на пользу. А без меры и хорошее не будет на пользу.

«Буквари», или фарисейство

Особенно характерно было отношение отца Михаила к «букве законной», к фарисейскому, мнимоправедному. Все должно быть во внутреннем живым, жизнью, и молитва должна быть живой жизнью. Однажды мать Сергия, Фредерикс, получила такой ответ на свое недоумение: «Ты спрашиваешь об уставе, а знаешь ли, что устав родился от молитвы? И сам устав весь должен быть молитвой. А если не так, и будешь только «букварем», хоть все правила вычитывай, сколько их ни есть, и сколько ни хвались ими – они будут не на пользу душе, а даже на осуждение, если нет в них сердца сокрушенного и смиренного».

Как-то духовные чада спросили батюшку: «Теперь мы тайные монахини, Батюшка, нам нужен устав, укажите нам». Старец сказал: «Жили эти три тайных монахини вместе, в деревне ходили на работу или брали работу домой, постоянно имели общее с мирянами, бывали в их сообществе. А вот вам устав – заповеди блаженства знаете? Возьмите первую заповедь, начинайте ее, трудитесь над ней – вот вам и устав! Все добродетели и уставы ничто без этой заповеди. Это у Лествичника читали ведь?» (это батюшка однажды рассказал духовной дочери, предостерегая от «внешнего только»). А если и все службы выстаивать будете, все вычитывать, весь устав выполнять, а внутри не будете очищаться, то будете мнимоправедны, как фарисеи. И устав, и чтение сами должны быть молитвой. От молитвы родился и создался устав и чин, и должен он быть внутренним, как и внешним. Готовиться надо к нему постепенно, со ступени на ступень восходить, а не сразу браться за высокое, труд и труд нужен повседневный».

Без борьбы и труда нельзя обойтись.

Кто без труда и опыта об уставе и чине только думает, тот подобен едва прошедшему сельскую школу и желающему понимать книги, которые изучают в Академии.

«Вот, смотри, у нас на Валааме все вычитывают все по уставу и чину... а как себя ведут, какая это монашеская жизнь?! Как в храме стоят? Как один к другому относятся? К начальствующим! К старцам! Игумен – не игумен, духовник – не духовник, ничего будто не понимает. Это не так сказал, это не так сделал, все переберут... и то не то, и то не так. Хорош только, когда по головке гладишь, а все вычитают и кланяться умеют. О нестяжании и постничестве и не говори, слушать не станут. Вот какое пришло время».

Это было уже на Новом Валааме после войны – сравнить нельзя было с настоящим Валаамом.

Фарисейства и «буквы законной» отец Михаил не переносил. Для этого у него было свое особое слово: «букварь». «Не будь никогда букварем – я не говорю, что надо упускать, не выполнять, нет, все надо, но если только это, то это будет в осуждение».

Однажды две его духовных дочери, приехав на Валаам, захотели пособороваться. Отец Михаил дал с радостью свое благословение, но сам не мог совершить этот чин по болезни глаз – один глаз ничего не видел, а второй «глазик капризничал», очень утомляясь от долгого чтения. Он послал их к благочинному отцу Симфориану, но тот отказался на том основании, что, когда он получал иеромонашество, в числе прочих правил от церковных властей было предписано соборовать только «в случае болезни».

Отец Михаил очень расстроился: «Вот так все у нас и делается по уставу, вот уж этот Симфориан – «букварь»! У нас нынче и до причастия допускают по уставу – через три недели».

Был такой случай: один брат плохо себя почувствовал, захотел исповедаться и причаститься – нет, говорят, еще трех недель не прошло, не положено, подожди. Пошел я к ним и говорю, что вы делаете? Забыли, как жили первые христиане. Забыли апостольские правила. А что отец Иоанн Кронштадтский говорит? Не послушались меня, а наутро брат этот и умер. Вот до чего могут дойти эти «буквари». Правила и каноны были строго предписаны финским духовным управлением.

О жертвах Богу

«Многими скорбями – вот жертва Богу», – говорил батюшка. Какая бы ни была «тучная жертва» – не угодна она Богу, если хоть капля желания в ней есть, хотя малая доля стяжания и пристрастия. Все главное – в искренности, правдивости, чистоте сердца. Жертва, угодная Богу, была жертва бедной вдовицы, потому что была всецелая, от чистого сердца – такую жертву Он приемлет с любовью».

Бывали случаи, когда отец Михаил, получая множество посылок и подарков, не принимал их, отдавал сразу другим или же просто отказывался. Остальное всегда раздавал другим, а денег совсем не брал, а если брал, то или для церкви, или когда знал, что надо помочь другим. Бывало, приедут его чада – он и дорогу им всю оплатит и с собой даст. После 65-летнего возраста все в Финляндии получают маленькую пенсию, получали и монахи. За небольшим вычетом, эти деньги выдавали им на руки, но отец Михаил от них отказался, оставив их в пользу монастыря. «Разве монаху нужны деньги! Я вот ничего не беру и от монастыря, а смотри, сколько всегда Господь мне дает, у меня все есть в изобилии – и масло, и вино, и свечи, и ладан». О пище отец Михаил даже не упомянул... «Кто всецело предал себя Богу – того Господь не оставит», – добавлял старец.

«Вот послушай, что недавно было со мной. Кончался у меня ладан. Пошел просить у отца Луки (отец Лука был много лет гостинником, деловой, коммерческий и очень экономный, всегда имевший большие запасы всего, но неохотно ими делившийся), а отец Лука, как всегда, стал думать и медлить. Ладан кончается. Встал я на молитву и говорю: Господи, знак ли это, что я должен кончить служить? А вот ладан пришел к концу, отец Лука все медлит. А я получаю, совсем неожиданно, посылку из Америки, прислал ее мой друг отец Герман через других. Отец Герман был канонархом на старом Валааме, во время разделения, как старостильник уехал с Валаама в Болгарию, потом в Сербию. В этой посылке было два килограмма чудного ладана. «Вот он», – показал отец Михаил. Более двадцати лет отец Герман ничего не давал о себе знать и, после такого перерыва, прислал этот ладан, в тот день, когда у отца Михаила кончился свой».

О дарах и грузах

«Жизнь наша – это море, по которому надо плыть в своей лодке. Одни плывут ровно, благополучно, не перегруженные, другие с волнением и опасностью, если есть большой груз, а третьи с особой опасностью, сильно перегруженные. Если ты принимаешь дары – ты обязываешься принять на себя и часть долгов этого человека. Какие это долги? Не вещественные, нет, а это – грехи. Должна молиться о прощении этих грехов, как о своих, – все с тебя взыщется. Принимать можно только в случае крайней необходимости – не иначе, никакого лишнего груза не прибавляй к своим грехам. Едва ли кто сможет одолеть и снести тяжесть груза своего и чужих еще грехов в житейскую бурю. Безопаснее в своей лодке, не взяв чужих грехов со своими. И еще скажу тебе: что не есть необходимость для мирян, – то необходимо для монахов.

По мере устроения – каждому свои требования, других не суди, но смотри только на себя.

И чем дальше идет человек по духовному пути, тем больше и теснее его окружают бесы, не терпящие сего пути. Бояться их не надо, но борьба чем дальше, тем сильнее, и так до конца, и должна быть не на жизнь, а на смерть, во всем и во всех мелочах. Тут нужна большая осторожность и внимание, чтобы не утратить легко, что с трудом приобрел, и не потерять душевный мир, что драгоценнее всего».

Взятки

«Во всем надо быть очень внимательным к себе, во всех мелочах, не допускать ни малейшей лжи или неискренности или лести и человекоугодия.

Вот у меня одна мантия с того дня, как я пострижен. Схимочка тоже одна, давно ее себе приготовил, а куколя и теперь нет, а надо бы иметь его. Пошел к игумену за благословением, да, говорит, пойди сам к портному, пусть сделает. Пошел я к нему, а он – нет и нет, не могу и не умею. Да ты, говорю, только скрои, а мне сошьют другие. Нет, говорит, не могу, не умею... Я знал, что ему надо подарок сделать и за подарок он все сделает, что надо, и сумеет. Но знаю я и то, что за самое малое участие в этом деле – подкупа, взятки, в этом грехе я буду в ответе, я буду истязаем на мытарствах. Так ни с чем я и ушел от него. Давать повод другим и соучаствовать в их грехах надо очень остерегаться.

Мы, монахи, даем обет нестяжания, обет надо всегда помнить».

О любви

«Главное же – это смирение и любовь. Кто много любит, тому многое и простится». Говоря о любви к ближним, отец Михаил указал на житие Пафнутия Великого... «Проявление любви к ближнему может спасти и большого грешника. Любовь покрывает все».

Отец Онуфрий и о чистой правде

«Ты меня все спрашиваешь о моей жизни... но если будешь кому из близких (из батюшкиных близких) пересказывать, надо передавать очень точно, правдиво, без малейших прикрас и переделок. Правда должна быть чистой.

Читал я Соловецкий патерик по старой книге, а потом перечел его же в новом виде, и это уже не то – многое переиначено, многое приукрашено для красоты, как в стихах «для рифмы». И получается, будто стакан вина разбавили ведром воды – как хорошо сказал об этой книге отец Иоанн (отец схиигумен Иоанн был вместе с отцом Тимоном в Петербурге на Валаамском подворье, и они много вместе читали): «Вкуса того нет, что в старой книге». Часто так делают... И в нашем Валаамском патерике записали жизнеописание старца Онуфрия, подвизавшегося в затворе в Большом скиту». Келейником старца Онуфрия был монах Лонгин, духовный сын отца Михаила и его ученик. Со слов Лонгина и было записано это жизнеописание, вот оно:

«Старец Онуфрий в молодые годы занимался молитвой Иисусовой и молил Бога о благодатной молитве. Пошел он в Александро-Невскую лавру к известному тогда затворнику, за руководством и наставлениями.

Затворник ему сказал: «Твори три тысячи молитв Иисусовых в день». Стал Онуфрий так делать. Скоро у него распух язык.

Пошел он к старцу просить совета. Опять тот ему ответил: твори теперь шесть тысяч молитв в день. Стал Онуфрий творить шесть тысяч молитв. Послушание и усердие ненавистны врагу – одолела Онуфрия страшная злоба, казалось, разорвал бы всех, но, понимая ухищрения врага, пошел опять к затворнику. «Ничего», – сказал старец, ободрил его и велел читать девять тысяч молитв. Стал Онуфрий читать девять тысяч молитв – пошли по его телу пузыри, как от ожога... опять идет к старцу. «Терпи, – говорит старец, – не ослабевай, читай теперь двенадцать тысяч молитв».

Интересно заметить, что когда я учился в Свято-Троицкой семинарии, то среди иноков был старенький монах, Герман с Валаама, бывший келейник игумена Филимона. Мне этот старичок был очень дорог, так как на его постриге в малую схиму я присутствовал, это был первый монашеский постриг, виденный мной в жизни, оставивший в моей душе неизгладимое впечатление на всю жизнь. И хотя отец Герман внешне походил на ворчливого привередника и ходил злючкой, окутывая шею шерстяным шарфом зимой и летом, мне он очень нравился. Ко мне он питал доброе отношение, и я хаживал в его келью, где он мне рассказывал о Валааме, о том, как на него бес по ночам со страхованием нападал и как уютно было слушать его победы крестным знамением, точно он читал про себя из монашеских патериков. Я и подшучивал над ним, и мы были друзья. Раз он что-то много кипятился с отправкой ладана в Финляндию, и я паковал его, писал адреса латинскими буквами, приносил ему почтовые расписки, квитанции и так далее. Не знал я тогда, что участвовал в деле соучастия чудесной помощи дорогому старцу Михаилу до прочтения вышеприведенного случая. Умер монах Герман в 1966 году, а через несколько лет я, приняв монашество, сам стал монахом с его же именем Германа, точно переняв от него место в ряду валаамских иноков, только в честь аляскинского валаамца (игумен Герман).

«Стал Онуфрий неопустительно читать двенадцать тысяч молитв, и вот однажды во Святую Пасху молил он усердно Божию Матерь о благодатной молитве и чувствует, будто теплота разливается тихо в груди (говоря это, отец Михаил приложил руку к груди, лицо стало радостное, закрыл глаза... верно, и сам ощущал эту молитву, но не хотел это сказать). С того дня радость и теплота этой молитвы не покидала отца Онуфрия никогда в течение сорока лет.

В патерике написали, что благодатную молитву ощутил старец в пасхальную ночь, во время пения «Воскресение Твое, Христе Спасе». На замечание отца Лонгина, что это не так было, ему ответили, что так лучше, «для красоты».

Старец Онуфрий жил в большом скиту (или в скиту Всех Святых). Никого не принимал, почти ни с кем не разговаривал. Как-то ночью отец Лонгин увидел сильный свет, вроде зарева, пошел посмотреть. Свет был около кельи отца Онуфрия. Испугался отец Лонгин, подумал, не пожар ли? Пошел туда, ближе, свет стоит кругом, нет ни огня, ни дыма. Тогда он подошел к самой двери и посмотрел в щель. Видит: стоит отец Онуфрий высоко в воздухе, весь как в огне.

На следующий день отец Онуфрий посмотрел внимательно на отца Лонгина и велел ему молчать о том, что он видел, хотя отец Лонгин не сказал ему ни слова о виденном.

Накануне своей кончины отец Онуфрий позвал отца Лонгина и сказал: «Завтра приобщусь Святых Таин и отойду». – «Как это, – возразил отец Лонгин, – ты совсем здоров и бодр?!» Старец тогда же много ему рассказал ...и о том, как учился молитве Иисусовой, и многое открыл ему. Предсказал о будущей революции, о гибели Царя, рассказал о расколе в Церкви и последствиях его – смуте и разделении в обители. Перебирая имена всех, кто был потом у кормила монастырского правления, сказал, что «все недостойны, один есть, но он еще слишком молод будет в те дни и его не поставят игуменом». Все его предсказания сбылись полностью. Отец Онуфрий, приняв Святые Таины, мирно отошел ко Господу, в указанный им самим день. Это было задолго до революции 1917 года, умер 17 августа 1912 года.

Достойным быть игуменом по указанию отца Онуфрия был отец Варсонофий, в дни раскола 1926 года, или, может быть, и позже, он уехал в Африку, там было стечение несчастных «белых» русских беженцев, где был он организатором Православной Церкви. Заботился, подкреплял обездоленных русских – белых, чтобы чудесно построить храм. Было это так: жена одного богатого туземца (не христианина) тяжело заболела, грозила смерть. Слыша много об отце Варсонофии, муж решил просить его помолиться «своему Богу» о безнадежно больной, обещая, в случае ее выздоровления, помочь построить храм. Отец Варсонофий молился о больной – она быстро поправилась. Тогда туземец пожертвовал землю и помог соорудить храм. Отец Варсонофий отошел ко Господу после войны 40-го года (точно не знаю) (старостильника отца Варсонофия я знала – добрый, жизнерадостный, внимательный и любвеобильный – в заботе своей об обездоленных, одиноких он даже выписал из Выборга двух-трех невест – серьезных девушек. Браки эти были примерно счастливыми, как потом жизнь показала). Отец Лонгин – духовный сын старца Михаила – известен своей высокой духовной жизнью. В его роде было восемнадцать монахов. Дядя его, иеромонах Рафаил, настоятель Тихоно-Задонского монастыря, был замучен большевиками. Он просидел три года в тюрьме. Семьсот человек заключенных были удушены газами вместе с ним. В Пасху к этим заключенным проник священник со святыми дарами, всех причастил. Скоро властями было замечено его присутствие. Он спокойно сказал: «Я сделал то, что должен был сделать, а теперь делайте со мной, что хотите». Сведения эти получил отец Лонгин от своих родных».

Из кратких наставлений

Терпи и терпи все – все злострадания, всю тяжесть труда, укорения, клевету, но больше всего бойся отчаяния – это самый тяжелый грех.

Есть два пути: 1) путь самоукорения и смирения и 2) путь самооправдания и отчаяния.

Первый – есть истинный путь – сокрушения и покаяния и ведет к утешению и спасению.

Второй – путь гордыни – самооправдания, тогда никто не поможет, ни мои молитвы, ни Ангелы небесные, только милость Господня, а если не Господь – то этот путь ведет к гибели.

Какое бы ни произошло поползновение, падение – надо вставать, не отчаиваться, а опять начинать – труд и труд нужен, борьба. Только за мужественную борьбу дают венцы. Должна быть борьба, сокрушение с искренним покаянием и твердое упование.

«Сопротивляйся и борись, а остальное предоставь все Господу». Тут батюшка рассказал, как один брат, впадавший в грех прелюбодеяния, горько каялся, сокрушался всем сердцем – и было так до семи раз, и так он каялся и боролся, что было ему прощено, и старцу было открыто, что ради сокрушения и борьбы был этот брат увенчан венцами. Он не допустил отчаяния.

Больше всего храни мир сердца. Все возложи на Господа, всецело предайся Ему – все у Него и все от Него.

Прекрати все знакомства, сама не ходи в гости и к себе не пускай, беги от всех, но люби всех, не входи в чужие дела и не суди никого – тогда и будет мир в сердце.

А поведешься со многими – все вынесут от тебя, что успеешь собрать в себе. Знакомства и разговоры опустошают и рассеивают. Кто-то должен быть, с кем поделиться, без этого очень тяжело и трудно. Иногда это необходимо даже. Но выбрать надо очень осторожно, надо быть уверенной в человеке – не поймут того, что для тебя ценно... Более молчи, учись молчанию.

Близкого друга не ищи – не найдешь... будь одна, лучше, имея только Господа пред собой, Он все устроит и поведет как надо. Терпи, смиряйся, сокрушайся и береги паче всего мир душевный. Переписку сократи. Письма, куда легко вкрадывается самолюбие, самолюбование, – это сношение с тем, кто тебе приятен, кто к себе привязывает. В них всегда мирская ласковость, тщеславие. Этих искушений надо избегать и бороться с таковыми.

Если случится не преодолеть искушение, если не выдержишь вражеских нападений, а они всегда будут со всех сторон и неожиданно, если и не делом – помыслами увлечешься, есть покаяние.

Никому о себе не рассказывай, не делись – могут не понять, а спорить и доказывать – нет ни смысла, ни нужды, только лишнее словопрение без пользы.

Все, что нарушает мир, отрезай, избегай, отходи – это необходимо.

Главное – снутри начинай, внутри очищай, а не напоказ – снаружи. Господь испытывает верность скорбями. Всегда вступивших на иноческий путь ждут скорби. Сразу – это для сильных. На середине ли пути или – для совсем слабых – при конце жизни, чтобы не обратились в бегство. На пути – это для борьбы, для венцов.

Господь насильно не удерживает, должно быть свое произволение; но жалея, видя слабость и немощи, ставит в такие условия, что как бы этим заграждает путь к отступлению и заставляет терпеть.

Всегда помни монашеский обет – оглушение! Я читал тебе. Кому отвечала, кому обещала? Ангелы записали исповедание это Владыке Христу... подумай... ты им отвечала... ведь это страшно. Великая тайна.

В ином мире радуются за Тебя. Да как им, твоим близким, и не радоваться, когда один инок в роду может умолить и вывести из ада до семи поколений – так это велико в очах Божиих. Господи, оставь меня как есть, не надо больше мне никаких дарований, но – дай любви.

Любовь покрывает все.

(Это было сказано митрополиту Николаю Крутицкому, который не раз посещал отца Михаила и стал его спрашивать о «благодатной молитве». О благодатной молитве он ему так ничего и не ответил.) «Когда враг досаждает, хочет мелочами, досадами раздражить, разгневать – похитить мир сердца, скажи только: «Христос Воскресе. Христос Воскресе. Христос Воскресе». Этих слов он боится больше всего, они его жгут, как огонь, и он убежит от тебя». Еще о молитве. Не только надо молиться: «Господи, помилуй», не только просить, надо и постоянно благодарить и уметь славословить Господа – тогда будет мир в душе.

Мы легко обращаемся к заступничеству святых угодников, к Ангелам, к Божией Матери, обучаемся непрестанной молитве Иисусовой, а Троицу Святую забываем, будто Троица Святая чудная, далеко от нас.

Один старец усердно творил непрестанную молитву Иисусову, и было ему видение – предстали пред ним трое, потом двое удалились, остался один. Как думаешь, что это значит? Но сам батюшка ответил на этот вопрос – он творил молитву Иисусову, а увидел трех – Святая Троица, остался только Господь Иисус Христос... которого призывал – Сына Божия, Одного... Надо чаще обращаться к Святой Троице (верно, этот старец был сам отец Михаил, но, как всегда, не хотел это сказать).

Бывают сильные искушения, такие, что не совладать с собой, ничего не помогает, молитва не идет и от нее нет облегчения. Ничего не можешь сделать с собой, совсем изнемогаешь и слезы не облегчают... тогда молись так: «Господи, за старца моего, помилуй мя». Тогда почувствуешь облегчение, но это только тогда бывает, если есть к старцу полное доверие и полное послушание...

Случаи чудесной помощи

Таина монахини Анны

Было это в 1954–55-м году (точно не помню). Летом приехала к старцу одна вдова (из города Вильманстранда). Она была впервые на Валааме и, много наслышавшись об отце Михаиле, пошла к нему. Поговорив с ним, хотела через два дня уехать обратно, так как у нее были дела со своим домом, взяла и обратный билет на понедельник. Была суббота.

Отец Михаил ей неожиданно сказал: «Не уезжай в понедельник – отложи – дело важное, я должен тебя постричь». Она пришла в большое недоумение от этого, не готовилась, хотя против монашества не имела ничего, но ответила, что с домом дела неотложные, будут ее ждать, отложить нельзя, а на следующее лето приготовится и тогда пусть отец Михаил ее пострижет. Но батюшка настойчиво уговаривал не откладывать: «Так надо, теперь же, – говорит, – если ты не можешь отложить, то я это сделаю завтра же, в воскресенье, все достанем, но откладывать нельзя». После настойчивых уговоров она согласилась, она была пострижена с именем Анны. Постриг был тайный. В понедельник она уехала домой. Было это в конце лета. Месяца через два с половиной ее нашли мертвой у себя в комнате, перед иконами, в монашеском, с четками в руках. Жила она одна в своем доме. Ни о каких ее болезнях никто не слыхал.

На следующее лето духовная дочь, вспоминая этот случай с отцом Михаилом, спросила его: «Батюшка, как вы знали, что Анна умрет». – «Да я не знал этого». – «Как не знали, почему же вы настояли, чтобы она не откладывала и сразу постриглась?» – «Это надо было, я должен был, на то была воля Божия», – заключил старец. «Знай, – сказал отец Михаил, – как бы кто не добивался стать монахом – без Божией воли никогда им не станешь. Я не знал, что она умрет, но было мне велено безотлагательно ее постричь. Я могу это сделать, только если есть:

1. крайняя нужда,

2. откровение Божие,

3. благословение и воля высшего иерарха.

Когда бывает второй случай – Господь мне велит – я не буду ни у кого спрашивать – ни у архиерея, ни у патриарха, не могу ослушаться повеления Божия, и в первом случае – тоже.

Но на вопрос, как же батюшка знал, что так надо было поступить, как ему так ясно, явно открывается Божия воля. И Лик Пречистой видит, и Она отворачивалась от него, потом опять обернулась – отец Михаил ничего не ответил. Вероятно, вопрос был слишком смелый и ответ не по духовным силам вопрошавшей.

Исцеление ноги

Была холодная погода, гололедица. Время было тяжелое, война, то и дело воздушная тревога над Гельсингфорсом. Жили мы на пятом этаже, приходилось не раз в день выходить по делу и подолгу стоять за продуктами, которых было мало. Надо было относить работу, дома шить на ножной машине. Муж был больной и не мог выходить из дому совсем. Для работы нужны были опилки, за ними надо было ехать на трамвае и от него несколько пройти прямо на лесопилку, было очень скользко, тут шли рельсы и между ними для перевода вагонеток вертящиеся круги. Нагрузив мешок опилками, я переходила рельсы, ступила неожиданно на вертящийся круг, он повернулся, нога скользнула и подвернулась. От страшной боли не могла сразу двинуться с места. Потом никто не смог найти груз, с молитвой, едва ступая, не знаю как добралась до трамвая, боль ужасная и нога в щиколотке делается как деревянная – не гнется. Кое-как добралась до дому. Нога сильно распухла и по опухоли шли кровоподтеки багрово-лиловые. Я пришла в отчаяние. Положение безвыходное – не двинуться, телефона нет, запасов продуктов тоже нет, а мой больной тоже не может выйти... нога распухает больше и больше. Легла в постель, со слезами молясь, во время молитвы с отчаянием сказала: «Батюшка, хоть ты бы умолил за меня Бога, что я буду делать с моим больным...» После этой молитвы я как-то быстро заснула, хотя нога так болела, что никак не могла для нее найти удобное положение, боль от простыни, боль и тяжесть от одеяла.

Под утро вижу во сне батюшку – он смотрит на меня приветливо и весело, берет крепко рукой за плечо и встряхнул меня. Я проснулась в добром настроении, вспомнила про ногу, посмотрела на нее, опухоли как не бывало, попробовала ступить – не болит, точно и не было ничего, только остались с двух сторон легкие кровавые подтеки. И по лестнице ходила, и все дела свои могла устроить – только кровоподтеки да некоторая негибкость некоторое время напоминали о том, что было. Так меня исцелил мой дорогой батюшка. Но замечательно, что, встретившись с ним после этого, имея намерение ему это рассказать, – я, проведя с ним дня три, совсем об этом забыла и не пересказала ему о своем исцелении. Встретились опять через полгода года, и повторилось то же...

Тогда я задумалась над этим и решила, что пока не буду об этом говорить. Только несколько лет спустя, уже после своего пострига, рассказала батюшке этот случай. Он выслушал молча, опустил глаза и только сказал: По вере вашей да будет вам.

Восстание от одра болезни

Был и другой случай. Одна из батюшкиных духовных дочерей, мать малых ребят, очень тяжело заболела, лежала, прикованная к постели, лекарства не помогали. Пришел батюшка с псаломщицей ее навестить, очень жалел детей. «Что ты лежишь, дала бы нам чайку». – Она, ничего не думая, послушно встала, приготовила чай и с того времени совсем поправилась. Имя ее и место, где это произошло, мне неизвестно – на эти вопросы батюшка не захотел отвечать.

Все ты меня расспрашиваешь. Это не надо – и похвалять меня не надо, великое зло монаху похвала, бесы этого не переносят и нападают тогда на него с особой силой. Монаха похвалять – бесов вокруг него собирать.

Псково-Печерский монастырь

Бывший послушник Николай Сайка вспоминает годы затворничества так:

Когда в 20-х годах ввели новый стиль... тогда братство разделилось надвое... и отец Михаил, тогдашний отец Ти– мон, удалился в уединение. Бог ведает, какую строгую жизнь он там проводил... Я слыхал от отца Николая, который приносил ему пищу и ставил ее в коридоре у его двери, и оттуда отец Михаил сам брал приносимое и съедал у себя в келье. Он был там полным затворником. Когда в 50-х годах вернулось Церковное сообщение между Финляндской и Русской Церковью, русские иерархи, посланцы Московского Патриархата, стали приезжать сюда устанавливать церковные отношения, то они почти все посещали Новый Валаам. Так, Крутицкий митрополит Николай, посетивший Новый Валаам, спросил и тогдашнего игумена Иеронима, кто из братий мог быть его духовником, и игумен указал ему иеросхимонаха Михаила, с которым он беседовал долгое время... Митрополит Николай просил игумена, чтобы он разрешил отцу Михаилу принимать и наставлять желающих получать духовные наставления, особенно священнослужащих. И так уже в престарелых летах оказался, как и Оптинские старцы.

В 1953 году я посетил отца Михаила на Новый Валааме, и он предсказал мне с супругой, какая наша жизнь будет под старость, и так она и есть в настоящее время.

Служа каждый день Божественную литургию в своей убогой келье, начиная молитву в 11 часов вечера, отец Михаил ко времени отъезда на Родину (1957 год) поминал «много, много за восемь тысяч имен, как он сам ответил своей духовной дочери, но сказать сколько – не хотел. И это были не только имена – но живые души, каждая со своим ликом, около каждого имени была сделана его рукой заметка, по которой он знал – кто тот, за кого он молится. Около 7 утра можно было видеть в окне его кельи, затянутом плотной синей занавеской, сбоку полосочку света – он еще стоял на молитве, а около 8 – двери его были открыты для тех, кто нуждался в его поддержке, в утешении и совете или приходил каяться в своих грехах.

Последнее и едва ли не самое жестокое и грубое преследование отца Михаила было со стороны одного из многолетних духовных чад его – отца Иеронима, ставшего игуменом после смерти игумена Харитона. Официально духовником монастыря – новостильников (управлявших монастырем, финоманской партии) – был бывший игумен Печенгского монастыря схимник Иоанн, к нему и перешел отец Иероним, хотя всегда был сам «старостильником». Враг по зависти искал всяких возможностей досадить и оскорбить через других отца Михаила – так было через игумена Иоанна и игумена Иеронима. С какой-то непонятной злобой преследовал игумен Иероним своего многолетнего духовного отца и старца. Дошел до того, что однажды, обратившись к духовным дочерям отца Михаила, сказал: «Сегодня Троица, а завтра Духов день – мы будем судить духовника Михаила». Господь не допустил этого суда. Когда стало всем известно о предстоящем суде над отцом Михаилом, казначей отец Нестор, впоследствии игумен Нового Валаама, придя в алтарь, накинулся на отца Иеронима: какими только словами его не называл! Не поддержанный никем другим, отец Иероним замолчал. Суд не состоялся, и осталось неизвестным, за что хотел игумен Иероним судить отца Михаила. Хотел он, очевидно, запретить отцу Михаилу келейно служить литургию, но его остановил игумен Иоанн, при всем недоброжелательстве, то есть зависти к отцу Михаилу, боясь, что из-за этого будет слишком много разговоров и волнений.

Смерть игумена Иеронима была знаменательна: он скоро слег и не долго был игуменом. Мрачное, злое уныние охватило его. Все его покинули, никто из братии не хотел за ним ухаживать. Без всякой болезни таял он от этого уныния. Игумен Иоанн навещал его, но и он не мог добиться от него ни слова покаяния. Так в мрачном молчании он ушел из этого мира.

Отец Михаил никогда не жаловался на своих преследователей, но сильно скорбел о том упадке и распущенности, в какой пришел Валаам в последнее время после раскола и войны. На отсутствие монашеского духа не мог он не указывать своим духовным чадам как на недопустимую язву. Сильно скорбел об этом. «Едят свинину, покупают колбасу, деньги на руках, начальники попускают все, строгости нет – безначалие развращает монахов... а о внутреннем – о нестяжании и постничестве и не говори – слушать не будут. Страшное время пришло – для безмолвников нет пристанища – они как дурачки, как посмешище для всех», – сетовал старец своим сиротам – тайным монахиням.

Отношение к Родине у старца Михаила было особое. «Скорби и страдания очищают русский народ» – вот слова отца Михаила. Во всем есть две стороны: святой Михаил, князь Черниговский, и боярин Феодор, попав к татарскому хану, приняли мученическую кончину. Тогда Богу угодно было дать власть язычнику над большой страной, и князь, повинуясь гражданским законам, соглашается поклониться этой земной власти, но отказывается поклониться идолам. Он отказывается от жены, детей, власти, славы, отдает жизнь и все за верность Господу – так и теперь у нас на Родине – две стороны, кесарево и Божие.

В России сейчас сияет истинное Православие, как солнце, – эта земля полита кровью мучеников, эта земля исповедников. Этим Родина была дорога отцу Михаилу – своим мученичеством, своей святостью – исповедничеством, хоть на крест, хоть на мучения, но умереть на Родине со своим народом. Но вне Родины – это была воля Божия, чтобы везде узнали нашу Православную веру.

Отъезд в Россию, наконец, пришел, хотя его многие просили не уезжать.

Прожив в монастыре пятьдесят пять лет, восьмидесятилетний иеросхимонах Михаил, с шестью другими валаамскими монахами (отец Лука, отец Борис, отец Исав, отец Геннадий, отец Сергий, отец Гурий), уехал на Родину. В этой группе были лучшие отцы Валаама.

1957 год, 1 октября старого стиля, Покров Пресвятой Богородицы, стоял он, как пятьдесят пять лет назад, молясь усердно за Божественной литургией, тогда еще молодым, уезжал из мира в монастырь, теперь же глубоким старцем с большим духовным запасом, с большим опытом, в тот же день, возвращаясь на Родину, неся туда свою молитву и всю свою любовь к страдающему русскому народу.

В этот день стоял он в алтаре Покровского храма: пели акафист Покрову Пресвятой Богородицы, стоял старец на коленях в алтаре, со слезами молился, вручая Царице Небесной своих осиротевших чад.

«Молитесь Ей, Она все может, может вас и в монастырь устроить».

В канун отъезда батюшки из Финляндии на Родину, собрав около себя некоторых своих «сироток-монахинь», давая им последние наставления, батюшка рассказал им об одном бывшем ему видении.

«Было это сначала в тонком сне, а потом и наяву, точно я в Предтеченском скиту, где никогда не бывало женщин. Вижу, пришла ко мне величественная, красивая женщина. Кто же это, думаю, мог прийти ко мне, убогому? И чувствую – ведь это Сама Царица Небесная! Она Сама ко мне, убогому, пришла!

Стою я, восхищаюсь, умиляюсь, так хорошо мне, радуюсь, ничего не могу сказать, а Она мне говорит: «Сделай мне подарок, Я жду от тебя подарок». Я в удивлении думаю: какой же я могу сделать Тебе подарок, Царица Небесная... у меня ничего нет. Молчу... умиляюсь, восхищаюсь, а Она протянула свою ручку и кладет в мою яичко. Что бы это значило? – думаю. Принял из ручки Пресвятой Владычицы яичко, стал молиться, помолился – отдаю Ей его обратно. Владычица приняла его, будто я так и сделал как надо. Понял я тогда, что вас, кого Она ко мне привела, я должен Ей вернуть. Вы – вот Ей мой подарок.

Велика была любовь старца к своим чадам, он их принимал, как из рук Самой Божией Матери, принимал на свои руки, отмаливая своей непрестанной молитвой.

С отъездом валаамских монахов заглохла до некоторой степени духовная жизнь преданных духовных чад отца Михаила. Многие просили его подарить им на память по иконке от него, но он ничего не раздал и все, как ни странно для него, забрал с собой, да как бы еще просил. По отъезде оказалось, что он прозрел, что все у него украдут: все иконки, таким образом, разошлись сами собой русскому народу, лишенному святых икон.

В Псково-Печерском монастыре отец Михаил продолжал ежедневное служение Божественной литургии, прекратив его только тогда, когда наступило общее недомогание и ослабление зрения – тогда стал готовиться к исходу. Его соборовали и в течение последних двух недель каждый день приобщали Святых Таин.

15 апреля 1962 года в воскресенье во время литургии, причастившись последний раз, он тихо и мирно отошел ко Господу. 17 апреля был совершен чин монашеского отпевания архиепископом Псковским и Порховским Иоанном, в сослужении архимандрита Алипия, многочисленного духовенства Таллиннского, Новгородского и Петроградского, присутствовал преосвященный Сергий Новгородский и Старо– русский.

Под пение ирмосов великого канона «Помощник и Покровитель» гроб был обнесен вокруг Сретенского храма и в пещерах опущен в могилу-склеп.

Сказочка о правде отца Михаила

«Не ищи правды на земле... ищи ее в себе...»

Я расскажу тебе сказочку...

Жила Правда на земле. Плохо ей было: где ни появится, куда ни придет – везде ее гонят, везде ей нет места, всем она мешает... Пойду, думает Правда, поближе к храму Божиему, пойду в храм. Пришла, встала, но и в самом храме ее стали толкать: тут не стой, это мое место, туда не иди – там для почетных, богатых... Придвинулась Правда к амвону, но и здесь ей не нашлось места... Поднялась она – вошла в самый алтарь, стала у Престола... Один говорит: я старше, другой говорит: я саном выше, я заслуженный, я ученый – здесь я должен стоять, а тут я... И вот даже там Правда не нашла для себя места...

Не ищи Правды. Царица Небесная, Честнейшая Херувим и Славнейшая Серафим, разве не видела кругом своего Божественного Сына неправду, клевету, ложь, несправедливость, которыми платили Спасителю за Его безчисленные благодеяния и чудеса, но Она молчала. Она никого не упрекнула, никого не осудила. Вот как Она отнеслась к Неправде этого мира!..»

Крепись всегда, всякий день и час, будь очень внимательна к себе во всех мелочах – читай, рассуждай, веруй, что Господь поможет тебе и подкрепит, пошлет благодать восходить от силы в силу. Аще верен и тверд пребудеши.

Царство Небесное, Христово, силой берется, усилием – постепенно, не вдруг, непрестанным вниманием, самоотвержением, терпением, хранением чувств, покаянием – самоукорением, главное, безмолвием – молчанием и молитвой. Скорби от бесов не избежишь – если они сами не могут, подсылают людей на то. Тут нужно всегда быть в напряжении – во внимании – идущему по пути самоукорения и покаяния, даже если и много злостраданий встретится, Господь поможет терпеть, видя его твердую веру, решимость и смирение. Помни, как некий старец только сказал о брате «ох», был изгнан Ангелами и лишен мантии. Семь лет он блуждал, не вкушал хлеба и каялся.

Бойся, бойся осуждать... не смотри на других.

Послушники все спаслись, а своевольники повредились, иные же и погибли...

Хотение свое оставить надо. Держи себя всегда в напряжении... Располагайся на волю Божию...

«Священника не суди – бойся этого больше всего. Ты не можешь понять даже, в каком Таинстве он участник. Одной его слезы покаяния, упавшей на Престол, довольно, чтобы смыть все его грехи». Это было мне сказано после «Сказочки». Я приехала и рассказала батюшке о нашем священнике; он был очень несдержанный и бывал в такие минуты грубым. «Как так такими словами священник может говорить во время службы? – кипятилась я, – должна же быть правда!» – «Сядь, успокойся, я тебе расскажу сказочку», – которую я и записала сразу, придя к себе. Замечателен конец сказочки; слова о Богоматери заставят каждого замолкнуть.

Монахиня Мария Ново-Дивеевская


Источник: Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души и различных вопросах духовной жизни. – Москва : Трифонов Печенгский монастырь, «Ковчег», 2003. – 1504 с.

Комментарии для сайта Cackle