Седмица 20-я по Пятидесятнице

Горе богатым, если имея возможность утешать бедных, силу богатства не употребили на то, для чего получили его (2,70).

Богатство – самый проворный приспешник в худом, потому что при могуществе его сподручнее делать зло (11,367).

Если погонишься за роскошью и за тем, чтоб иметь у себя больше других, то труда много, путь не надежен, скорбь неутолимая и жизнь многопопечительная (22,67).

Лежащему в позолоченном чертоге какая польза от блеска стен и потолков, когда он сам мучится страстями или когда пожирается тело его, угрызаемое внутри змием? (22,501).

Чем больше кто богатеет, тем более делается немилосердным и бесчеловечным, и тем паче удерживает руки свои от подаяния милостыни (24,145).

Где богатые, которые собирали и запасали сокровища на многие годы? Смерть в одну минуту, в одно мгновение ока поглотила жизнь их (25,489).

Не люби земного богатства, чтобы впоследствии не получить себе нищеты (26,295).

Не люби украшать внутренность чертога, чтобы наследием твоим не стала тьма кромешная… Не созидай себе высоких жилищ, чтобы не низойти тебе в бездну (26,296).

Не веселись при богатстве, потому что заботы о нем всего чаще и против воли отлучают человека от Бога (45,247).

Кто владеет богатством, тому нелегко вырваться из оков его: такое множество недугов объемлет душу… то есть страстей, которые как бы гнусное и темное облако, заграждая взоры ума, не допускают взирать на небо, заставляют приклоняться вниз и смотреть в землю (32,485).

Богат не тот, кто приобрел много, но тот, кто много раздал (33,34)…

Богатство, если его запирают, бывает свирепее льва и везде наводит страх. А если ты выведешь его из мрака и поселишь в недра бедных, то этот зверь становится овцою, предатель – защитником, подводный камень – пристанью (34,432).

Богатство не только не способно насаждать или возвращать что-нибудь доброе, но если даже найдет добро, то повреждает, останавливает и иссушает его, а иное и вовсе истребляет и вносит противное тому – безмерное невоздержание, непристойную раздражительность, несправедливый гнев, гордость, надменность, безумие (34,484).

Переполнять свое чрево и обременять себя яствами достойно проклятия, как сказал Господь: «Горе вам, насыщенные ныне…» (Лк. 6,25). Чрез это и самое тело делается неспособным к деятельности, склонным ко сну и готовым к повреждению (5,120).

Пресыщение делает наглым, а я тебе желаю заботиться о том, что вечно питаемую душу удерживает в должных пределах (11,361).

Никакое пресыщение не бывает целомудренно, потому что огню свойственно сожигать вещество (11,368).

Не говорим – не будь чрева, но да не будет пресыщения, потому что не чрево рождает пресыщение, а наша беспечность (33,175).

Что пользы, скажи мне, – расторгаться от пресыщения чрез меру и преступать пределы потребности? Это и телу вредит, и душу лишает благородства (34,824).

Тот, кто преступает пределы потребности, потом уже не в состоянии будет вкушать удовольствие: это особенно хорошо знают те, которые сами испытали это, получив себе чрез это бесчисленные виды болезней (34,825).

Как раб, когда возложат на него что-либо свыше сил, в сильном негодовании оскорбляет своего господина, так и чрево, которому сделали насилие (пресыщением), часто губит и самый мозг. Потому хорошо устроил Бог, соединивши с неумеренностью вредные следствия, чтобы ты, если по доброй воле не хочешь поступать благоразумно, хотя невольно, из-за страха и великого вреда, научился умеренности (38,470)…

Не так сильно течение рек размывает берега, как сластолюбие и пресыщение подрывает все опоры нашего здоровья (39,147).

Не готовимся ли мы заклаться в жертву, что так утучняем себя? Для чего уготовляешь ты червям роскошную трапезу? Для чего увеличиваешь количество жира? Для чего умножаешь источники пота и зловония? Для чего делаешь себя негодным ни к чему? (40,256).

Для чего зарываешь душу? Для чего ограду ее делаешь толще? Для чего (наводишь на нее) великий дым и облако, когда испарения, как бы какая мгла, поднимаются отовсюду? (40,257).

Послушайте, вы, которые все время проводите на пиршествах и в пьянствах и которые презираете бедных, томящихся от голода в то время, когда вы постоянно умираете от наслаждений (42,713).

Есть, скажете, некоторые удовольствия в пресыщении? Не столько удовольствия, сколько неприятности… Пресыщение производит худшее (чем голод). Голод в короткое время изнуряет и доводит тело до смерти… а пресыщение, разъедая тело и производя в нем гниение, подвергает его продолжительной болезни и потом тягчайшей смерти. Между тем голод мы считаем несносным, а к пресыщению, которое вреднее его, – стремимся. Откуда в нас такая болезнь? Откуда такое безумие? (43,246).

Подобно тому, как корабль, нагруженный больше того, что может вместить, будучи обременяем тяжестью груза, идет ко дну, так точно и душа, и природа нашего тела, принимая пищу в размерах, превышающих свои силы… переполняется и, не выдерживая тяжести груза, погружается в море погибели и губит при этом и пловца, и кормчего, и штурмана, и едущих, и сам груз. Как бывает с кораблями, находящимися в таком состоянии, так точно и с пересыщающимися: как там ни тишина моря, ни искусство кормчего, ни множество корабельщиков, ни надлежащее снаряжение, ни благоприятное время года, ни что другое не приносит пользы обуреваемому таким образом кораблю, – так и здесь: ни учение, ни увещание (ни порицание присутствующих), ни наставление и совет, ни страх будущего, ни стыд, ни что другое не может спасти обуреваемую таким образом душу (43,567)…

Испарения слишком обильно принимаемой пищи, действуя на область мозга, помрачают способность мышления, приводя сердце в смятение (43,984).

Душевную радость изъявить светлою улыбкою не противно приличию… Но смеяться громко, всем телом приходить в невольное сотрясение свойственно человеку необузданному, неискусному, не умеющему владеть собою (5,116).

Не возбуждай врага, надрывая щеки смехом, пусть они безобразно искривляются у тех, которые разливаются от радости и держат дом не на заперта. А у тебя пусть промелькнет на лице тихая улыбка, как можно скорее появится румянец и закроет собою веселие. А румянец внушает уважение смотрящим (12,89).

Не отверзай уста для смеха, ибо это есть признак рассеянной и нерадивой души (31,14)…

Где смех – там нет благочиния, ни страха Божия, ни внутреннего душевного хранения (31,46).

Берегись излишнего смеха, он расслабляет душу, а душа, расслабев, легко свергает с себя узду закона (45,238).

Смех делает слабыми узы целомудрия; смех не воспоминает о страхе Божием; смех не боится угрозы геенны; смех – путеводитель блуда, шутливость – изобличение необузданного человека; смехотворство производит то, что мы впадаем в беспечность, смехотворство – повод к презрению (33,899).

Убойся того, чтоб диавол, заметив твою веселость и громкий смех, отсутствие страха Божия и забвение того, что полезно, не вошел в твою душу и не посеял своих плевел (33,901).

Безвременный смех иногда рождается от беса блуда, а иногда от тщеславия, когда человек сам себя внутренне бесстыдно хвалит, а иногда же смех рождается и от наслаждения пищею (54,183).

Кто верует, тот не смеется, но рыдает и плачет о грехах своих, ибо слышит, что смеющиеся в этой жизни будут плакать и рыдать в будущей (57,436).

Если охотно слушаешь похвалы о себе, то нет в тебе страха Божия (31,141).

Горе нам, что мы исполнены гнусных дел, при всем том услаждаемся похвалами человеческими (31,194).

Похвалы надмевают до безумия и своею усладительностью уничтожают в деле то, чем заслужило оно награду (32,13).

Почему и для чего ты ищешь похвалы от людей? Разве не знаешь, что эта похвала так же, как тень или что-либо еще более ничтожное, разливается по воздуху и исчезает? Притом и люди так непостоянны и изменчивы: одни и те же одного и того же человека сегодня хвалят, а завтра порицают (35,38).

Не будем дорожить похвалою человеческою и не будем всячески добиваться славы от людей, но ради Того единственного, Который испытывает сердца и утробы, будем совершать дела добрые и убегать нечестия (35,218).

Великость похвал обыкновенно угрызает совесть не менее грехов (35,817).

Те, которые хвалят нас, умножают в нас надменность, возбуждают гордость, тщеславие, беспечность и делают душу изнеженною и слабою (38,864).

Уклоняйся от людских одобрений и тогда получишь многие похвалы и у Бога, и у людей (40,716).

Ища похвалы людской, ты бесчестишь не только себя, но и Бога (40,718).

Будем же взирать только на то, чтобы похвалил нас Бог; если мы это будем иметь в виду, то никогда не станем искать похвалы от людей, но если даже это и случится, станем презирать, осмеивать, гнушаться. Настроим себя так, как бы мы, протягиваясь к золоту, хватались за грязь (42,852).

Добродетельному человеку, идущему тесным и скорбным путем и исполняющему заповеди Христовы, невозможно заслужить от всех людей похвалу и удивление, потому что велика сила зла и вражды к добродетели. Господь, зная, что человеку, подвизающемуся в добродетели и от Него ожидающему похвалы, невозможно пользоваться похвалою и доброю славою от всех людей, называет несчастными тех, которые из-за похвалы людской небрегут о добродетели. Похвала от всех может служить величайшим доказательством того, что хвалимые не много заботятся о самой добродетели. Да и как будут все хвалить добродетельного, если он станет исхищать обижаемых от обижающих; терпящих зло от желающих делать зло? Опять, если Он захочет исправлять согрешающих и хвалить живущих добродетельно, то не естественно ли, что одни будут хвалить его, а другие – порицать? Поэтому Господь говорит: «Горе, егда добре рекут вам вси человеци» (Лк. 6,26) (35,218).

Сколько вреда делают нам друзья, когда хвалят и ласкают нас, – столько же пользы приносят нам враги, говоря о нас дурно, хотя и справедливо, если только мы захотим надлежащим образом воспользоваться их порицаниями. Ведь друзья из любви часто и льстят нам, а враги обличают наши грехи. По самолюбию мы не видим своих недостатков, а они по вражде смотрят за ними внимательно и своим злословием поставляют нас в необходимость исправляться; и вот вражда их становится для нас источником величайшей пользы, потому что, вразумляемые ими, мы не только познаем свои грехи, но и отстаем от них (35,860).

Некоторый брат пришел к авве Иоанну и похвалил его рукоделие. Авва промолчал. Посетитель похвалил еще раз. Авва опять промолчал, и в третий раз пришедший похвалил рукоделие. Тогда авва Иоанн ответил ему: «Приходом своим, брат, ты удалил от меня Бога!»

… Кто благословляет своего врага, благословляет себя самого, и, кто проклинает его, проклинает себя. Кто молится за врага, тот молится за себя, а не за него (42,664).

В подражание Богу будем и мы благотворить врагам: не отвергнем тех, кто ненавидит нас и огорчается от нас (42,61).

Любовь к врагам есть любовь к Богу, даровавшему заповеди и законы, – есть подражание Ему. Знай же, что, оказывая благодеяние врагам, ты благотворишь не им, а себе, не их любишь, а повинуешься Богу (42,64).

Ближний обидел тебя и огорчил, сделал тебе множество зла? В этом случае ты сам не мсти ему, чтобы не оскорбить тебе своего Господа. Предоставь Богу, и Он устроит дело гораздо лучше, нежели как тебе хочется. Тебе Он повелел только молиться за обидевшего, а как поступить с ним, это повелел предоставить Ему. Сам ты никогда не отомстишь за себя так, как Он готов отомстить за тебя, если только Ему предоставишь это, если не будешь молиться о наказании оскорбившего, но предаешь суд в Его волю. В самом деле, хотя бы мы и простили обидевшим, хотя бы примирились с ними, хотя бы молились за них, но, если они и сами не переменятся и не сделаются лучшими, Бог не простит им, не простит, впрочем, для их же пользы. Тебя он похвалит и одобрит за любомудрие, а (обидчика) накажет, чтобы он не сделался худшим от твоего любомудрия (33,229).

Не будем никогда злопамятствовать и питать вражду к тем, кто сделал нам неприятность или другую какую-нибудь обиду, но, представляя себе, какое благодеяние и дерзновение пред Господом они доставляют нам, а больше всего то, что примирение с оскорбившими нас заглаживает наши грехи, поспешим и не замедлим, и, размышляя о происходящей от того пользе, покажем такое расположение к врагам, как если бы они были истинными нашими благодетелями (35,282).

Обиды, несправедливо претерпеваемые нами от кого бы то ни было, Бог вменяет нам или в отпущение грехов, или в воздаяние наград (38,91).

Как возможно, скажешь ты, не возмущаться? Обидел ли тебя кто? Огради крестным знамением грудь; вспомни все, что происходило на Кресте – и все погаснет… не думай об одних обидах, но вспомни вместе и о добре, какое когда-нибудь получил от обидевшего… Особенно же и прежде всего приведи на мысль страх Божий и вскоре сделаешься умерен и покоен (38,864).

Подумай, как много ты виновен, и не только не отказывай в прощении обидевшим тебя, но сам спеши к огорчившим тебя, чтобы и у тебя было основание получить прощение, чтобы найти извинение собственных неправд (38,798).

Преподобный Авраамий жил между язычниками: одни из них издевались над ним и понуждали уйти от них, а другие постоянно докучали ему своими просьбами. Авраамий делился с ними всем, что получал от православных пришельцев. Язычники, постоянно наблюдая незлобие и человеколюбие Преподобного, построили христианский храм, приняли Святое Крещение и упросили Авраамия быть у них священником (76,486).

Если увидишь ближнего во грехе, не на это одно смотри, но размысли, что сделал или делает он хорошего, и нередко, испытав вообще, а не в частности судя, найдешь, что он лучше тебя (4,272).

Не осуждай за маловажное, как будто ты сам строгий праведник (4,274).

Разбирай больше сам себя, нежели дела ближнего: одно доставляет тебе пользу; другое – ближним (12,202).

Лучше о себе слышать худое, нежели говорить худо о другом. Ежели кто, желая позабавить тебя, выставляет ближнего на посмешище, то воображай себе, что предметом смеха служишь ты сам, в таком случае слова его всего более огорчат тебя (12,204).

Кто судит чужой порок, скорее сам подпадет обвинению, нежели положит конец пороку (13,206).

Кто всегда размышляет о тех последних наказаниях, коим должен подвергнуться за грехи свои, того мысль не занята осуждением других (31,76).

Человек подвергается той же вине и порокам, за которые вздумал бы осуждать других. Следовательно, всякому должно судить только самого себя, осмотрительно, осторожно наблюдать за собою во всем, а не расследовать жизнь и поведение других… Кроме сказанной причины и потому еще опасно судить о других, что мы не знаем необходимости или причины, по которой они делают, может быть, правильно пред Богом, или извинительно то, чем мы соблазняемся и оказываемся безрассудными судьями их и этим допускаем нелегкий грех, думая о своих собратьях иначе, нежели как должно (50,67).

Если видишь, что брат грешит и наутро свидишься с ним, то не прозывай его в мысли своей грешником, ибо не знаешь, что, может быть, когда ты ушел от него, сделал он после падения что-нибудь доброе и умилостивил Господа воздыханиями и слезами (22,196).

Если удерживаешься от суда, то себе самому окажешь милость (23,629).

Если ближнего своего, согрешившего против тебя, подвергнешь ответственности за то, что согрешил он против тебя, то сам уличаешь самого себя, что и ты в состоянии был не грешить ни против Бога, ни против ближнего своего (26,36).

Если увидишь, что иной не чище всех нечистых и лукавее всех лукавых людей, то не изъявляй желания судить его и не будешь оставлен Богом и не соделаешься пленником (46,243).

Столь обыкновенный у всех грех – осуждение ближних, навлекает на нас тягчайшее наказание (32,89).

Если мы даже не сделали бы никакого греха, то уже этот один может свести нас в преисподнюю геенну (32,140).

Кто строго расследует чужие проступки, тот не получит никакого снисхождения к своим собственным, потому что Бог произнес суд соответственно не только свойству наших преступлений, но и твоему суду о других (33,53).

Если уж худо не обращать внимания на свои грехи, то вдвое или втрое хуже судить других, и, имея в собственных своих глазах бревно, не чувствовать от того никакой боли, а ведь грех тягостнее и бревна (38,262).

Чем больше кто согрешил против нас, тем более должны мы спешить к примирению с ним, потому что он становится причиной нам прощения большего числа грехов (33,233).

Не будем же думать, будто мы, прощая ближнего, ему оказываем благодеяния или великую милость, нет, мы сами тогда получаем благодеяние, сами для себя извлекаем отсюда великую пользу (35,282).

Почему ты соделался чадом Божиим? Потому, что тебе прощено. На том же основании, на каком удостоен ты столь великой чести, и сам ты прощай ближнему (42,143).

Если ты отпустишь ближнему согрешения, то все твои грехи, которые должны будут открыться тогда, будут истреблены уже здесь, и ты отойдешь отсюда, не влача за собою ничего из своих грехов (43,616).

Хотя обязанный просить у тебя извинения и не просит и не беспокоится о том, почему и ты мог бы почесть для себя извинительным не прощать ему сделанных против тебя проступков, однако же ты, несмотря на то, дай ему прощение – если можно, призвав его к себе, а если то невозможно, сам в себе, не показывая своими поступками, что желаешь отомстить (49,156).

Наша жизнь, утратив общение в добре, отпала и от Божией воли, посему научаемся мы в молитве в такой мере очищать нашу жизнь от худого, чтобы как в небесном жительстве, в нас беспрепятственно управляла Божия воля… (14,439).

Если кто, как говорит Писание, будучи жестокосерд и, ища лжи, осмеливается произносить слова молитвы, то пусть такой знает, что призывает он отца не небесного, а преисподнего, который сам есть лжец и делается отцом лжи и греха (14,406).

Молитва и служение Богу есть знак всякой праведности, будучи неким Божественным и духовным одеянием, проливая в наши мысли большую красоту, управляя жизнь каждого, не позволяя ничему дурному и неуместному господствовать над умом, убеждая почитать Бога и уважать ту честь, какая от Него даруется нам, уча удалять от себя всякое ухищрение лукавого, изгоняя постыдные и неприличные размышления, приводя душу каждого в состояние презрения к удовольствиям (33,833).

Как фимиам и сам хорош по себе и благоуханен, но особенно издает благоухание тогда, когда бывает положен на огонь, так и молитва сама по себе хороша, но бывает лучше и благовоннее, когда приносится от души, пламенеющей ревностью (о заповедях Господних), когда душа становится кадильницею и возжигает в себе сильный огонь (36,481).

Не обилие слов умоляет Бога, но душа чистая и являющая добрые дела (36,11).

Без целомудрия, человеколюбия, кротости и попечения о бедных… молитва не выносит обитание в душе (33,834).

Милостыня – крыло молитвы: если не сделаешь молитве крыла, то она не летит, а когда душа окрылена, то быстро несется на небо (33,907).

Люди не должны полагаться на одну молитву, предаваясь сами беспечности и сну, но приносить должно и со своей стороны добродетели (36,491).

От молитвы, даже продолжительной, не бывает никакой пользы, если молящийся остается во грехах (37,16).

Молитва есть огонь, особенно когда она воссылается трезвенною и бодрственною душою; но этот огонь нуждается и в елее, чтобы достигнуть до самых небесных сводов. Елеем для этого огня является не что иное, как милостыня (39,780).

Пусть душа молящегося будет чиста и свободна от всякой страсти, пусть никто не приступает к Богу с враждою, пусть никто не приступает с негодованием (42,672).

Молитву делают благоуспешнее не голые слова, но добрые паче дела. Ибо смотри: Божественный Давид просит, чтобы судил его Бог по незлобию его (Пс. 7, 9); и благочестивейший Езекия представляет молитвенницею за себя свою богобоязненность (Ис. 38, 3); и вдовицы в Иопии употребляют ходатаями добрые дела умершей (Деян. 9,36). Если так будешь совершать моление свое, прямо взойдет оно к Богу и изведет яко свет правду твою, и судьбу твою яко полудне (Пс. 36, 6) (32,220).

Молитва от любви, любовь от радости, радость от кротости, кротость от смирения, смирение от служения, служение от надежды, надежда от веры, вера от послушания, послушание от простоты (30,268).

Старайся быть чистым храмом, постоянно, утром и вечером, принося Богу жертву внутреннего человека (31,42).

Цель всякого христианина состоит в непрестанном постоянстве молитвы и, сколь возможно бренному человеку, в невозмущаемом спокойствии ума и всегдашней чистоте его. К достижению сего нужны: неослабный труд телесный и сокрушение духа так, чтобы между тем и другим находилась тесная взаимная связь. Ибо как все добродетели стремятся к совершенству молитвы, так и сами они не могут быть твердыми и постоянными, если не будут соединены и скреплены оною. Как без добродетелей нельзя вполне приобрести постоянного молитвенного покоя, так и без оного покоя невозможно в точности исполнить добродетелей, споспешествующих этому. Непристойно поэтому было бы и беседовать о свойстве молитвы и вдруг приступить к рассмотрению главной ее цели, состоящей в деятельном исполнении всех добродетелей, не исследовав предварительно, что нужно или оставить или сделать для достижения оной, по учению Евангельской притчи, не расчислив наперед и тщательно не приготовив всего, что потребно к тому, чтобы воздвигнуть высочайшую духовную храмину (Лк. 14,28). Впрочем, и сами приготовленные материалы останутся напрасно и не допустят безопасно возложить на себя высокого верха совершенства, если не будет откинута нечистота пороков и не будет извержен преклонный к разрушению щебень страстей нашего сердца, – сей земли хрящеватой, а что всего более, если на Евангельском камне (Лк. 6,48) не будут положены твердейшие основания простоты и смирения, поддерживаясь коими сия из духовных добродетелей воздвигаемая храмина могла бы стоять неподвижно и в своей надежной прочности возносить главу свою к высоте небесной. Когда эта храмина будет утверждена на таких основаниях, то пусть прольется обильный дождь страданий, пусть притекут с ужасным стремлением быстрые реки гонений, пусть наляжет свирепая буря противных духов, храмина не только не падет, но даже не потерпит никакого повреждения от этих нападений (50,323).

К старцу схимонаху Иисусу в одну ночь пришли разбойники с намерением обокрасть его. Притаившись, они ждали, когда старец уйдет в церковь. Старец стоял на обычном своем правиле и, прозрев приход их, попросил Господа послать сон утрудившимся пришельцам. Незваные гости проспали в келлии старца беспросыпно пять суток, пока старец с пришедшей братией не разбудил их словами: «Доколе стережете всуе? Пойдите в домы свои». Проснувшись, пришельцы не могли идти, потому что немало времени провели без пищи. Старец накормил их и отпустил с миром (82,127).

Веруй, что Сын Божий – Превечное Слово, рожден от Отца безлетно и бесплотно, и Он же в последние дни родился ради тебя и Сыном Человеческим, происшедшим от Девы Марии неизреченно и нескверно (ибо нет никакой скверны, где Бог и откуда спасение); что Он всецелый Человек и вместе Бог, ради всего страждущего человека, дабы всему тебе даровать спасение, разрушив всякое осуждение греха; бесстрастный по Божеству, страждущий по воспринятому человечеству; столько же для тебя человек, сколько ты ради Него делаешься богом… (10,320).

Не два Христа и не два Господа, но один Христос и Господь; и Божеское естество, соединившись с человеческим, сохранило неслиянными свойства того и другого;… по причине единения естества приписываются и общие действия, так как и Божеское восприемлет на Себя немощи раба, и человеческое спрославляется честью Владычнею, и силою срастворения Божеское естество претворяет в Себя человеческое (19,2)…

Во Христе была хотя истинная плоть, но без греха, то есть подобная греховной… Он имел подобие греховной плоти, когда как человек не знающий, заботясь о хлебе, спрашивал: «Колика хлебы имате?» (Мк. 6,38). Но как плоть Его была не подвержена греху, так и душа – неведению. Поэтому евангелист добавляет: «Говорил это Иисус, испытывая его, ибо знал Сам, что хотел сделать» (Ин. 6,6). Он имел плоть, подобную нашей грешной, когда, как бы жаждая, просил у самарянской женщины пить, но (плоть Его) не была осквернена греховной нечистотою, потому что, напротив, женщина вызвана была на то, чтобы просить у Него воду живую, которая не допускала бы ей жаждать никогда, но была в ней источником воды, текущей в Жизнь Вечную (Ин. 4,14). Он имел истинную эту плоть, когда спал на корабле, но чтобы плавающие с Ним не обманулись подобием плоти греховной, Он, встав, запретил ветру и морю, и сделалась великая тишина (Мф. 8,26). По общей всем участи Он казался подверженным греху, когда говорили о Нем: » Если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница» (Лк. 7,39), но Он не имел действительного греха, потому что, обличив хульные помышления фарисея, тотчас Он простил грехи женщине. Думали, что Он носит грешную плоть, как другие, когда, как человек, находясь в опасности смерти и пораженный страхом угрожающих мучений, Он молился: «Отче Мой, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия» (Мф. 26,39); и: «Прискорбна есть душа Моя до смерти» (Мф.26,38), но эта скорбь не знала греховной язвы, потому что Виновник жизни не мог бояться смерти. Ибо Он говорит: «Никто не отнимает жизнь у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее» (Ин. 10,18) (50,577).

Кого трепещет всякая тварь небесных, и земных, и преисподних, содержимых под властью диавола, Кто дал нам власть попирать диавола, Тот… страдал, укоряемый, злословимыи, оплеванный, ударяемый по ланите, бичуемый, венчаемый тернием… облекаемый в багряницу, заушаемый, приемлющий все роды поруганий, распинаемый, напоеваемый оцетом и желчью, пронзаемый в ребро копьем, вменяемый с беззаконными. Все сие претерпел Господь ради нас, все это понес Долготерпеливый нашего ради спасения. Итак, чем воздадим Господу, показавшему столько любви к нам, грешным? Не воздаяния требует Он от нас, но хочет только, чтобы приложили мы попечение о собственном своем спасении (24,278).

Чтобы природе нашей легче было следовать, Он принял нашу плоть и природу… и выполнил заповеди на деле (34,363).

Господь, принявши наше естество, сделался рабом, чтобы рабов сделать свободными; Приклони небеса и спиде (Пс. 17, 10), чтобы пребывающих долу возвести на небо (34,91).

По внедрении Божественного естества в тело, то и другое вместе составили одного Сына – одно Лицо, при нераздельности в то же время неслитно познаваемого – не в одном только естестве, но в двух совершенных (34,815).

Как для телесных очей великие расстояния делают неясным представление предметов, а приближение смотрящих доставляет ясное познание видимого, так и при умственных созерцаниях (в познании Бога) не приближающийся к Богу и не сделавшийся Ему присным посредством дел не может видеть дел Божиих чистыми очами ума (1,298).

Когда совершается что-нибудь великое, превосходящее ум и превышающее разум, тогда должно руководствоваться верою, а не исследовать дело обыкновенным порядком человеческим, потому что чудные дела Божий выше всего этого (36,345).

Лукавые помыслы отлучают человека от Господа (46,355).

Лукавство есть изобретательность на злые умыслы, когда человек, прикрывшись чем-то добрым, тем самым приводит в исполнение свой умысел (5,214).

У лукавого нрава некие особые признаки, и кто имеет их, тому невозможно быть сыном Божиим, нося в себе образ противоположного естества. Угодно ли знать отличительные свойства лукавого нрава? Это зависть, ненависть, клевета, кичливость, любостяжательность, страстное пожелание, недуг славобесия. Сим и подобными сему чертами отличается образ сопротивника. Посему если подобными сквернами очернивший себя будет призывать Отца, то какой отец услышит егоР Очевидно, стоявший в родстве с призывавшим, а это отец не Небесный, но преисподний (14,412).

Кто желает, чтобы труды его и дела не погибли, тот скоро должен отражать от себя лукавство и злобу (31,49).

Лукавый никогда не бывает в мире, но всегда в смятении, всегда исполнен раздражительности, коварства, гнева, всегда подсматривает за ближним, всегда наушничает… вразумления ставит ни во что, братии развращает, простодушных притесняет, кротких отдаляет от себя, великодушных осмеивает, перед посторонними лицемерит… Лукавый одному на другого клевещет, всякому идет наперекор, принимает участие в ссорах, доводит человека до раздражения, помогает в мщении, готов на злоречие, с приятностью говорит о других худо. Лукавый скор на оскорбления, в многословии силен, усерден в нанесении другим ударов, к произведению мятежа первый помощник. Лукавые издеваются над тем, кто любит; кто заслуживает одобрения, теми гнушаются; кто показывает успехи, теми недовольны. Лукавый всегда завидует, всегда соперничает, всегда ожесточается; получив приказ, противоречит ему, выслушав повеление, извращает его; после доброго совета делает худо. Лукавый в псалмопении немощен, в посте расслаблен, для всякого доброго дела не имеет сил, ни к понятливости, ни к духовным беседам не способен, потому что всякое беззаконие заградит уста своя (Пс. 106, 42) (22,18).

Лукавый человек, конечно, опаснее зверя. Зверь, не имея разума, не находит зла против человека, а лукавый человек, владея разумом, пользуется им в своих целях и, когда хочет, при его помощи изобретает ловушки (36,829).

Лукавый человек наносит удар прежде всего себе и больше никому. Таким образом он враг самому себе. Душа такого человека всегда полна печали, в то время как мысли его всегда угрюмы (40,75).

Лукавый человек диаволу соименник и сообщник, потому и Господь научил нас называть диавола лукавым… Лукавство есть извращение правоты, обольщенный разум, лживое оправдание себя благонамеренностью, клятвы, повинные муке, двусмысленные слова, скрытность сердца, бездна лести, навык лгать, превратившееся в природу самомнение, противник смирения, личина покаяния, удаление плача, вражда против исповеди, упорство в своем мнении, причина падений, препятствие восстанию от падения, коварная улыбка при обличениях, безрассудное сетование, притворное благоговение, – словом, оно есть бесовское житие… Лукавство – есть… безобразие бесовское, которое потеряло истину и думает утаить это от многих (54,159).

Когда диавол сочетается с самооправданием нашим, тогда он становится более крепким, тогда более вредит, тогда более действует. Ибо когда мы держимся своей воли и следуем оправданиям нашим, тогда, делая по видимому доброе дело, мы сами себе расставляем сети и даже не знаем, как погибаем. Ибо как можем мы уразуметь волю Божию или взыскать ее, если верим себе и держимся своей лукавой воли (55,71).

Когда оправдание соединяется с волею, то это есть совершенная смерть, великая опасность, великий страх; тогда окончательно падает несчастный. Ибо кто заставит такого верить, что другой человек более его знает, что ему полезно? Тогда он совершенно предается своей воле, своему помыслу, и, наконец, враг как хочет устраивает его падение. Поэтому сказано: «Лукавый злодействует, егда сочетается с праведным, ненавидит же гласа убеждения». Ибо не только самое наставление ненавидит, но даже самого гласа, произносящего оное, не может слышать (выискивая недостатки для оправдания своего нерадения), ненавидит даже и самый глас наставления (55,72).

Из Отчего недра снисшедший и соделавшийся для нас путем спасения, Господь блаженным и Божественным Своим гласом учит нас покаянию, говоря: «Не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние.» (Лк. 5, 32) (22,293).

Покайся, грешник, смело полагаясь и взирая на безмерное человеколюбие Христа (22,57).

Если в чем согрешили и преткнулись, уврачуем это слезами, пока есть еще время покаянию. Время покаяния коротко, Царствию же Небесному нет конца (22,71).

Блажен, кто любит покаяние, спасающее грешных… (22,525).

Человеку даже до последнего его издыхания, по великому Божию человеколюбию, покаяние возможно (23,220).

Но не говори: сегодня согрешу, а завтра покаяние принесу. Но лучше сегодня покаемся, ибо не знаем, доживем ли до завтра (22,153).

Не будем и отчаиваться в своем спасении. Согрешили?.. Покаемся. Тысячекратно согрешили? Тысячекратно принесем покаяние. Бог радуется о всяком добром деле, преимущественно же о душе кающейся, ибо весь приклоняется к ней, приемлет ее собственными руками… (23,347).

Из всего досточестного велико и спасительно покаяние. Посему, однажды отрезвившись, не погружайся в опьянение, ежедневно греша: то строя, то разоряя, то соплетая, то распуская, подобно детям, которые много раз прилежно строят свои дома и потом, опрокинув, обращают все в кучу (24,27).

Покаяние – это древо жизни, потому что воскрешает многих, умерших грехами (24,154).

Покаяние, братия, есть ковчег милосердия. Устремимся же к этому другу человечества (25,122).

Покаяние распростирает крылья свои, чтобы с любовью объять всякого, кто ни приидет к нему. О покаяние, ты образ благодати, так же любишь грешников, как и Господь твой (25,123).

Господь весьма любит кающихся; у Него готово прощение грешнику, только бы оставил он лукавство свое – и получит оставление грехов (25,152).

Если ты грешник и в один день согрешаешь семьдесят крат седмерицею, Бог не заключает для тебя двери щедрот, если только каешься (25,154).

Кто угрызен ядовитым змием, который угрыз праотца нашего Адама, тот с воздыханиями умоляй Врача, и Он по щедротам Своим исцелит тебя от угрызения (25,180).

Восстань, душа, спавшая доныне в грехе; отряси свой сон, спеши и в покаянии ищи прибежище, и Праведный умилостивится, может быть, слезами твоими; совлеки с ума своего покрывало скверны, чтобы око твое видело верно (25,321).

Чрез покаяние является человек прекрасным и благородным и избегает скверны; а потому красота сия, сокрытая в его внутренности, уличает его в том, что сам он виновен в своей нечистоте (26,35).

Блажен, кто исправил себя покаянием и жизнью своею умилостивил Господа нашего. Если переселится он в страну ту, то успокоится в Царстве, пристани святых, избавится от Суда страшных, ужасающих мучений, какие ожидают сатану, которого осуждение бесконечно. Блажен, кто и не услышит об этом (25,258).

Все рожденные могут достигать покаяния, поэтому кто не может раскаиваться, тому лучше было бы не родиться (29,146).

Слушайте и содрогнитесь: хотя море благости и исполнено щедрот, но если человек не приносит покаяния, не получит милости в день Суда (26,238).

Велика сила покаяния, если делает нас белыми, как снег… хотя бы предшествовавший грех в продолжительное время очернил душу негодными делами (46,217).

Никогда Бог не отвергает искреннего раскаяния, но хотя кто дошел до самой крайней порочности, а потом решился бы возвратиться опять на путь добродетели, и того Он принимает и приближает к Себе и делает все, чтобы привести его в прежнее (и даже лучшее) состояние (32,8).

Обратившимся через покаяние можно просиять много и светло, а часто даже и более тех, которые не падали с самого начала… (32,29).

Воспользуемся спасительным врачевством покаяния, или лучше получим от Бога врачующее нас покаяние, потому что не мы Ему приносим его, а Он даровал нам его (33,367).

Покаяние есть врачевство грехов, средство, истребляющее беззаконие, изведение слез, дерзновение к Богу, оружие на диавола, меч, отсекающий ему голову, надежда на спасение, устранение отчаяния (33,379).

Пока мы находимся в настоящей жизни, то для нас возможно исправиться и избежать наказания, а когда отойдем туда, то будем плакать тщетно, потому что Господь уготовал на суд престол Свой (нераскаявшимся) (36,116).

Пока ты еще дышишь, и в последний день, на самой постели даже лежа при последнем издыхании и оставляя поприще этой жизни, – и тогда покайся. Ограниченность времени не стесняет человеколюбия Божия (36,652).

В киновии египетской был один именитый диакон. Он впал в блуд с одной женщиной, положив срам на всех иноков. Пошел он к любимому им старцу и рассказал ему грех свой. У старца было одно темное потаенное место в келлии. Диакон попросил схоронить его там и никому не открывать сего. Войдя туда, он стал приносить истинное покаяние. Через год наступила засуха. При совершении общей молитвы было открыто одному из святых: «Если не выйдет и не помолится диакон, скрытый старцем, то не будет дождя». Слышавшие это подивились и пошли к диакону, прося его молитв. Диакон помолился, и пошел дождь. Соблазнившиеся прежде получили большую пользу от его покаяния (75,97).

Когда Бог являет Свое благоволение к нам, тогда всякая печаль исчезает (35,644)…

любовь Божия настолько различна от любви родительской, насколько благость отстоит от лукавства (42,160).

Великий Бог и Вседержитель не удовольствовался тем, что создал тебя по образу и подобию Своему; ни тем, что, когда ты, согрешив и Его оскорбив, ниспал из чина своего, послал Сына Своего Единородного пожить тридцать и три лета на земле, чтобы взыскать тебя и, подъяв страшные страсти и мучительную смерть крестную, искупить тебя и исхитить из рук диавола, которому ты поработил себя грехом, и опять восставить тебя в свой чин. Но, кроме того, благоволил учреждену быть еще и Таинству Тела и Крови в пищу тебе для срастворения с естеством твоим всей силы воплощенного Домостроительства. Сие-то последнее изъявление премногой к тебе любви Божией сделай для себя предметом постоянного созерцания и углубления, чтобы, узревая всестороннюю полноту ее и преизобилие, питать тем и паче воспламенять свое к Богу всецелое устремление и любовь. Помысли о том, когда стал любить тебя Бог, и увидишь, что сему нет начала. Ибо сколько Сам Он вечен по Божескому естеству Своему, столько же вечна и любовь Его к тебе, по коей Он прежде всех веков положил в Совете Своем даровать тебе Сына Своего, дивным некиим и непостижимым образом. Узрев же сие, торжественною возрадуйся радостию духовною и воззови: «Итак, еще в оной бездне вечности мое ничтожество было попечительно зримо и любимо Богом Беспредельным; еще тогда промышлял Он о благе моем и, по благоволению неизглаголанной любви Своей, положил даровать мне в пищу Сына Своего Единородного. Могу ли я после сего позволить себе хоть один момент не быть прилепленным к Нему всею мыслию моею, всем желанием моим и всем сердцем моим?» Помысли также, что всякие взаимные любления тварей между собою, как бы они велики ни были, имеют свою меру и свой предел, за который не могут простираться. Одна любовь Божия к нам не имеет предела. Почему, когда потребовалось особым образом удовлетворить ее, Он предал на сие Сына Своего, равного Ему по величию и беспредельности, яко Сущего Единого и того же с Ним естества. Итак, любовь Его такова, каков дар, и, наоборот, таков дар Его, какова любовь. И то и другое столь велико, что большей меры великости не может и вообразить никакой тварный ум. Возмерь же ты за сию безмерную любовь, по крайней мере, всевозможною для тебя мерою любви. Помысли еще, что Бог подвигся на возлюбление нас не какой-либо необходимостью, но по единой Своей естественной благости, возлюбил независимо ни от чего, Сам от Себя, сколько безмерно, столь же и непостижимо. Помысли, что с нашей стороны не могло быть предпослано сему возлюблению никакое достохвальное дело, достойное воздаяние, чтобы беспредельный Бог за то предельностью любви воздал нашей всесторонней бедноте. Помысли, что Он возлюбил нас потому, что так восхотел, по единому благоволению Своему, и не только возлюбил, но и даровал Себя нам, недостойным тварям Своим. Помысли, что любовь сия, если воззришь на чистоту ее, не смешана, как большею частию тварная любовь, с чаянием какого-либо добра от нас впереди. Ибо Бог не имеет нужды в каком-либо добре со стороны, яко Сам в Себе Вседовольный и Всеблаженный. Почему, если благоволил излить на нас неизреченную благость и любовь, то излил не ради блага Себе от нас, а для блага собственно нашего (59,218).

Что Бог человеколюбив, знаю это во всей точности, но что самым строгим наказаниям подвергает Он пренебрегших человеколюбием, о сем и Священное Писание возвещает, и свидетельствуют события… Посему не будем грешить, полагаясь на одно человеколюбие, но, помышляя и о правосудии, образумимся, чтобы Бог и там оказался к нам человеколюбивым, потому что кающееся произволение уготовляет Судии правый путь к человеколюбию (48,127).

Судия хочет тебя помиловать и соделать участником Своих щедрот (воскресив от духовной смерти), но в том только случае, если найдет, что ты, по содеянии греха, стал мирен, сокрушен, много плакал о лукавых своих делах, без стыда открыл содеянное тайно, просил братию потрудиться с тобою о твоем уврачевании. Одним словом, если видит, что ты достоин сожаления, то беззаветно подает Свою милость. Когда же видит в тебе сердце нераскаянное, ум гордый, который не верит Будущему Веку, не боится Суда, тогда будет Суд над тобою. Ибо искусный и человеколюбивый врач прежде старается смягчить опухоль припарками и смягчающими средствами, но когда увидит, что опухоль не отпадает, а затвердевает, тогда, отложив в сторону масло и мягчительные средства врачевства, употребляет, наконец, острое орудие в дело (1,232).

Бог и, милуя с рассуждением и мерою, оказывает милосердие достойным, и, судя с пощадой наши немощи, производит суд, наказывая нас более по человеколюбию, нежели для воздаяния равным за равное (1,342).