А это – часовня Иверской иконы Божией Матери, восстановленная мэром Москвы Ю. Лужковым в 1995 году.
Два слова о часовне. Там находилась чудотворная икона Божией Матери, и икона эта являлась одним из центров духовного притяжения верующих людей. В «Богомолье» Ивана Шмелева читаем такие детские впечатления автора:
«Иверская открыта, мерцают свечи. На скользкой железной паперти, ясной от скольких ног, — тихие богомольцы, в кучках, с котомками, с громкими жестяными чайниками и мешками, с палочками и клюшками, с ломтями хлеба. Молятся, и жуют, и дремлют. На синем, со звездами золотыми, куполке — железный, с мечом, Архангел держит высокий крест.
В часовне еще просторно и холодок, пахнет горячим воском. Мы ставим свечки, падаем на колени перед Владычицей, целуем ризу. Темный знакомый лик скорбно над нами смотрит — всю душу видит. Горкин так и сказал: “Молись, а она уж всю душу видит”. Он подводит меня к подсвечнику, широко разевает рот и что-то глотает с ложечки. Я вижу серебряный горшочек, в нем на цепочке ложечка. Не сладкая ли кутья, какую дают в Хотькове? Горкин рассказывал. Он поднимает меня под мышки, велит ширше разинуть рот. Я хочу выплюнуть — и страшусь.
— Глотай, глотай, дурачок... святое маслице... — шепчет он.
Я глотаю. И все принимают маслице. Домна Панферовна принимает три ложечки, будто пьет чай с вареньем, обсасывает ложечку, облизывает губы и чмокает. И Анюта как бабушка.
— Еще бы принял, а? — говорит мне Домна Панферовна и берется за ложечку, — животик лучше не заболит, а? Моленое, чистое, афонское, а?..
Больше я не хочу. И Горкин остерегает:
— Много-то на дорогу не годится, Домна Панферовна... кабы чего не вышло.
Мы проходим Никольскую, в холодке. Лавки еще не отпирались, — сизые ставни да решетки. Из глухих, темноватых переулков тянет на нас прохладой, пахнет изюмом и мятным пряником: там лабазы со всякой всячиной…»
Марина Цветаева писала о Иверской Богородице, находящейся в часовне, с особой теплотой, называла ее сердцем Москвы:
А вон за тою дверцей,
Куда народ валит,
Там Иверское сердце,
Червонное, горит.
И льется “Аллилуйя”
На смуглые поля.
Я в грудь тебя целую,
Московская земля.
После революции у Иверской часовни устраивали безбожные спектакли. Вот какую кощунственную акцию – «комсомольское рождество» провели юноши и девушки в рождественский Сочельник 1923 года. Огромная толпа устроила нечто вроде «комсомольских святок» с ряжеными, только рядились в основном под православных священников и монахов, представляя их в самом безобразном виде. Ночное шествие отправилось с Петровки по Большой Дмитровке к Садовой, а оттуда по Тверской к площади Революции, где развернулось главное действие «праздника». Впереди несли плакаты с непристойными надписями, чучела богов древневосточных и мировых религий – Озириса, Мардука, Аллаха, Будды, и кощунственные изображения Бога Саваофа, Христа и Богородицы. Богоборцы не оставили и другие религии: там были и раввины, и протестантские пасторы, и римский папа, и китайский бонза. В центре процессии «комсомольский поп» Андрей Шохин (так названный в газетах) зычно пел «акафист Марксу» с восклицаниями «Радуйся, о Марксе, великий чудотворче!» Перед Иверской часовней был устроен грандиозный костер, в котором сожгли всю религиозную «атрибутику» под песнопения «комсомольского хора»:
Всех богов на землю сдернем!
Визжите, черти, веселей!
Станцуем карманьолу!
Всех богов на карнавал!
Буянит в вышней роще
Безбожный комсомол!
Утренние газеты приглашали весной еще повеселиться на «комсомольской пасхе», напоминая взять с собой побольше свистков и дудок: «вышибать тысячелетнюю дурь, так с треском!»
В 1929 году часовня была уничтожена. Московский корреспондент «Берлинер Тагеблат» Пауль Шеффер писал: «В ночь на 30-е июля, в 3 часа утра к часовне Иверской Божьей Матери у Красной площади в Москве подошла вдруг масса рабочих. Срытие! Несколько прохожих, извозчиков и иностранцев, случайно выглянувших из окон «Гранд-Отеля», были свидетелями, как с необычайной быстротой воздвигнуты были леса вокруг часовни и как молниеносно произошло ее срытие. К 7 часам утра все было закончено. В среду утром служащие многочисленных бюро Китай-города были поражены торчащей черной дурой на месте, где раньше была часовня…»
Русский эмигрант Николай Мартынов писал: «Неудобна же была часовня большевикам главное вот почему: фееричность, маскарад – вот в чем современная революционность большевиков. Митинги, парады, демонстрации протеста, манифестации солидарности чуть ли не каждую неделю происходили на Красной площади. Гонимые стада людей тянутся мимо Иверской часовни на Красную площадь. Там мавзолей Ленина, там, в стенах Кремля, замурованы трупы “вождей мировой революции”, а над Кремлем висит красный флаг, освещенный яркими прожекторами. И вот: европейские журналисты, знатные иностранцы, делегации, коммунистические “пламенные” речи. А только всем видно, как “борцы мировой революции», проходя мимо Иверской, быстро крестятся, а по окончании митингов, “свободных народных шествий”, все идут к “цепям религии”, и Иверская часовня не вмещает желающих приложиться к чудотворной иконе. По Москве ходило много рассказов, как демонстранты сотнями прямо с Красной площади шли в часовню. Было постановлено большевиками во дни парадов и манифестаций Иверскую часовню запирать. Но и это не помогло, креститься быстро под шубой можно было…»
