Удивительная рукопись из Мир Ликийских…

Святочная история

Тихие предрождественские дни, самый конец декабря. Я закончил Литургию, отслужил молебен и панихиду, побеседовал с людьми, ждавшими получить утешение, услышать ответ на свой вопрос, и пошел в алтарь. И откуда эта навалившаяся усталость?.. Сел в алтаре, чтобы передохнуть. Голова кружилась. Пономарь заботливо предложил: «Сделать чаю? С лимоном…» Не успел я ответить, как в алтарь заглянул сторож: «Батюшка, к вам какая-то девушка».
Что ж, сказал я мысленно: раз Бог привел, Ему виднее.
Выхожу, и… Сюзи. Хрупкая милая девушка, активная христианка! Сколько добрых дел она успела сотворить в свои юные годы… Мы с ней видимся не часто, но каждый раз Сюзи привозит удивительные истории…

Ее полное имя – Сюзанна. Так ее назвала мама, потому что девочка родилась в Англии: ее отец – англичанин. Мама думала, что они всю жизнь проживут в Британии, но потом они вернулись в Россию. В крещении Сюзанну зовут Ксения, а в миру все называют ее Сюзи.
Обнимаю Сюзи, и предвкушаю радости от общения. Лицо моей гостьи раскраснелось от мороза и, похоже, от предвкушения нашего разговора:
– Я соскучилась по вам, отец К.! Вы не представляете, что я расскажу!..
– Погоди, – трогаю ее за локоть и заглядываю в пономарку:
– Вы обещали чай?
– Мигом!
– Тогда, пожалуйста, два; для меня и для моей гостьи.
Мы устроились на скамейке, стоящей в уголке храма. Была пасмурная погода, и в соборе стоял сумрак. У икон мерцали свечи, и их пламя начинало танцевать, когда кто-то входил в храм и через открытую дверь проникал морозный сквозняк.
Пригубив крепкий душистый чай с лимоном, – наш пономарь знал вкусы каждого батюшки и с чаем обращался виртуозно, – Сюзи взволнованно начала…

В этом году я собиралась в отпуск в Италию. Я хотела принять участие в праздновании дня святителя Николая Чудотворца, который будет проходить в Бари. Но так получилось, что подруга пригласила меня в другое место, в совершенно удивительную экспедицию. Представляете, на настоящие раскопки. Я никогда не была на раскопках, а древнюю историю люблю, как и вы, отец Константин, но я бы никогда не променяла паломничество к Николаю Чудотворцу на раскопки. Но дело в том, что это были необычные раскопки. Это была археологическая экспедиция в Турцию, в Миры Ликийские, в те места, где давным-давно служил святой Николай.
То есть я ехала не туда, где теперь покоятся мощи моего любимого святого, а туда, где он жил… Ведь это не было предательством, правда? – спросила Сюзи, и ее глаза блеснули.
Я успокоил девушку, что и сам желал бы поучаствовать в раскопках на родине святого Николая, и она продолжила рассказ…
Я как представила, что могу пожить в местах, в которых жил святитель Николай… Тот же воздух, скалы, море, природа… В общем, я сочла, что это воля Божия.
И мы с подругой отправились в экспедицию.
Вернее сказать, что археологическая группа в Демре, ну, вы, батюшка, знаете, что это нынешнее название Мир Ликийских, работала постоянно, уже несколько лет. Вообще в Турции работает несколько российских экспедиций, и мы отправились туда в пополнение.

Путешествие на корабле – это был научный корабль – было замечательным. Стояла теплая погода. Мы рано просыпались, молились с подругой на палубе, глядя на восходящее солнце, потом завтракали и занимались каждая своим делом. Подруга, ее, зовут Алиса, занималась своими научными делами. Она заканчивала аспирантуру Института востоковедения, и для нее эта поездка была очень важной. Я же ехала как простая волонтерша, копательница, как таких называют.
Алиса на компьютере классифицировала и описывала осколки каких-то руин, фрагменты найденных статуй… Я в этом ничего не понимала и помогала на кухне. Вместе с корабельным коком мы готовили обед, ужин, я мыла посуду и прочее.
Сделав свои дела, я звала Алису, и она, если могла, выходила погулять со мной по палубе, подышать морским воздухом. Иногда наш корабль сопровождали дельфины. Они выпрыгивали из воды, подныривали под наше судно, обгоняли, словно играли с нами… Мы очень любили наблюдать за этими забавными существами.

Наше путешествие длилось уже две недели и скоро должно было закончиться. Было даже грустно расставаться, все перезнакомились… Мы сделали остановку в Анталии, сошли на берег. Пока руководители экспедиции оформляли какие-то бумаги на прибывших археологов и историков, мы с Алисой гуляли по городу.
Мы посидели в кафе, купили какие-то безделушки… Мы не могли и представить, с каким ужасом столкнемся уже совсем скоро…
Вечером мы отплыли. Наш теплоход шел средним ходом. Засыпая, я думала: завтра на рассвете мы встанем на якорь напротив Мир Ликийских и сойдем на берег…

Сюзи помолчала, как бы собираясь с мыслями. «Пей чай, остынет», – напомнил я. Девушка кивнула, рассеянно улыбнулась. Она была погружена в какие-то воспоминания, похоже, что неприятные. Отхлебнув чаю, Сюзи встряхнула головой и продолжила…

Незадолго до рассвета, наверное, около 4 часов утра, я проснулась от криков и топота ног. Я разбудила Алису – мы спали в одной каюте. Быстро одевшись, я вышла в коридор. В нашем коридоре было тихо, но наверху раздавался какой-то грохот, казалось, что там бегают, были слышны крики.
Я быстро дошла до конца коридора и уже хотела подниматься по лестнице на палубу, как наверху кто-то показался. Я спряталась за лестницу, а сверху, загрохотав подкованными военными ботинками скатился человек… Это был бородач, с зеленой повязкой на голове и… с автоматом. Скатившись по лестнице он начал стучать автоматом в металлическую стену и дико кричать на английском: «Выходите все! Все выходите!»
Сонные растрепанные люди: моряки, ученые – выглядывали из своих кают, а бородач надрывался, наставив на людей автомат: «Наверх, наверх, быстро!»

А наверху был полный хаос. Вдали, на горизонте, был виден берег. Небо было еще темным. На востоке разгоралась розовая полоса, но в это утро рассвет не радовал. Машины корабля были остановлены, и наше обездвиженное судно покачивалось на волнах. Мы не могли понять, что это: какое-то шоу, или действительно, как мы все подумали, корабль подвергся нападению каких-то людей. Пиратов? Мусульманских экстремистов? Но что им было нужно на научном судне? Мы не везли никаких ценностей?.. И вообще какой-то абсурд…

Пираты на чудовищном английском кричали – они почему-то все кричали, а не разговаривали. Они кричали, чтобы мы собирались в салоне. Был у нас такой зал, мы называли его кают-компанией. Там, стояло пианино, лежала гитара, были книжные полки.
Мы рассаживались по креслам, диванам, многим места не хватило, и они стояли.
Скоро, кажется, в нашем салоне собрались все, кто был на корабле. Я кивнула Алисе, которая зашла почти последней.
Все ждали объяснений – что это такое. Неумный розыгрыш? Сейчас популярны всякие реалити-шоу, но мы были научной экспедицией, а не молодежным лагерем и шоу тут были неуместны. Может быть, какая-то проверка? С трудом верилось, что это был самый настоящий захват российского научного судна.

Но, похоже, так оно и оказалось. Один из пиратов, – я их так мысленно называла, – втащил в салон последнего из обитателей корабля. Это был молодой матрос-моторист. Его лицо было разбито, пират втащил его за шиворот и бросил на пол. Это были уже не шутки… Все замолчали.

И тогда вперед всех бандитов вышел главный. Это был человек хищного вида в камуфляжной форме. Плотная тренированная фигура его была препоясана армейским кожаным ремнем, на носу у него, несмотря на то, что солнца не было, сидели черные очки.

Этот человек говорил на чистом английском, сразу было видно, что это самый приличный и серьезный человек из всей банды и английский язык у него родной.
«Господа. Я знаю, о чем вы думаете, но это не шутка. Ваше судно захвачено борцами освободительного движения Джихад, – сказал этот человек. – Я руководитель операции. Мы заинтересованы в том, чтобы вы вели себя тихо. В противном случае мы будем расстреливать людей и, привязав груз, выбрасывать в море. Нужно показать, как мы это будем делать?..»
Установилось полное молчание. Никто не хотел, чтобы этот человек подтвердил свои страшные слова какими-то действиями.
Командир пиратов продолжил: «Вы будете нашими пленниками. Корабль будет отведен в другое место и заминирован. Потом мы предъявим требования вашей стране, и она должна будет заплатить определенную сумму, чтобы выкупить вас. Если эту сумму уплатят, они смогут освободить вас и разминировать корабль. Если же за вас откажутся платить, корабль вместе с вами будет пущен на дно».

Все подавленно молчали. А что тут говорить? Слова могли только спровоцировать этих головорезов на какую-то гадость.

«А теперь, – продолжил командир боевиков, – вы все спуститесь в трюм, и мы вас там закроем».
По салону прошел гул. Естественно, никому не хотелось быть запертым в душном трюме. И сколько времени придется там сидеть? И вообще, уплатит ли Россия выкуп, ведь принцип нашего правительства – ни на какие сделки с террористами и пиратами не идти…
«Быстро, быстро!» – нацелив дула автоматов, боевики смотрели за понурыми людьми, которые обреченно выходили из салона и спускались в чрево корабля, в трюм.
Мы все еще, честно говоря, надеялись, что это розыгрыш или какая-то проверка. Но с каждой минутой казалось, что все таки это, хоть и дикая, невообразимая, но правда…

Я внимательно наблюдала за происходящим: количество людей, оружие… – Сюзи замолчала и отпила из чашки уже остывший ароматный чай: – Я задумала бежать. Я понимала, что, если мы окажемся в трюме, бежать будет невозможно. Там не было иллюминаторов, мы окажемся замурованными. Бежать можно было только сейчас. Если это розыгрыш – мне ничего не угрожает, если настоящий захват, то мои сведения будут крайне ценными для спасения наших мужчин и девушек…

…Один из пиратов, немолодой грузноватый человек, прикрыл на несколько секунд веки, потом встряхнул головой, отгоняя дремоту. Сюзи присмотрелась к нему…
Мешковато сидевшие штаны и куртка цвета хаки, то, как держал он автомат, даже его поведение на боевом посту изобличало в нем человека, далекого от профессии воина. Старые китайские кроссовки, которые давно пора было выбросить, показывали, что этот человек согласился на участие в операции совсем не по идеологическим причинам, а попросту для того, чтобы заработать денег.
«Слабое звено», – отметила девушка.

Она практически угадала. Человек этот давно не спал и чувствовал себя неважно. Не тот возраст, чтобы бегать, как мальчишка. Он совсем недавно стал дедушкой – его любимая дочь родила, да сразу мальчика. Утешало одно: за эту операцию он получит хорошие деньги. Тогда можно будет купить дочке двухкомнатную квартиру в новостройках – все, как и обещал: «Подаришь внука – подарю тебе квартиру». Все скажут: «Хамид – настоящий мужчина, держит слово…»
Мужчина расслабился. Мимо него шли пленники, но Хамид их почти не видел. В его глазах читалось, что мысленно он находится далеко отсюда. На всякий случай он поводил автоматом вправо-влево, так, чтобы видели и не думали рыпаться.
И вдруг – голова Хамида точно взорвалась, и он перестал соображать… Девушка, сутулившаяся в толпе, от которой меньше всего можно было ожидать такого, вдруг распрямилась и нанесла ему сильный удар сомкнутыми в замок руками. Такой удар, снизу вверх, в подбородок, всей силой плечевого сустава, парализует человека и на какое-то время делает недееспособным. Хорошо еще, если челюсть не будет сломана, а сотрясение мозга – обеспечено.

Хамид отлетел в сторону, ударился о перила палубы и в полубессознательном состоянии сполз вниз. Девушка, ударившая его, шагнула вперед, ступила на перила, упруго оттолкнулась, и ее фигурка мелькнула в воздухе.
Когда через мгновенье охранники пришли в себя и бросились к перилам, на воде расходился круг от нырнувшего тела.
Несколько боевиков рванули автоматы с плеч и начали стрелять по воде…

– Конечно, это было смешно, – продолжала Сюзи. – Я знала, что с палубы, как бы низко ты ни наклонился, не была видна та часть корабля, которой он уходил в воду. Нырнув, я сразу спряталась у ватерлинии. Я видела, как в метре-двух от меня пули прошивали воду, я слышала крики взбешенных бородачей, но знала, что здесь я им невидима.
Как и ожидалось, через какое-то время их истерика прекратилась. Может быть, они подумали, что я убита пулей, может быть, решили, что в любом случае я никакой опасности для них не представляю, но они перестали кричать и занялись своими делами. Я понимала, что кого-то они оставили наблюдать за водой, поэтому выждала еще минут пятнадцать и медленно поплыла под водой в сторону берега. Плаваю я очень хорошо, море было теплым, поэтому за эту часть своего плана я не боялась. Единственное, чего я боялась, – что они заметят меня в бинокль, если будут следить за морем, и догонят на лодке. Около полукилометра я плыла под водой, лишь на секунду высовывая нос и рот, чтобы вдохнуть воздуха. Милостью Божией я оказалась не замечена, а потом и вовсе перестала таиться и часа через два была у берега.

В обед я давала показания представителям российских спецслужб в здании нашего консульства.
Что касается захвата корабля, мне, конечно, поверили. К этому времени корабль перестал выходить на связь, а как раз когда я рассказывала о захвате судна, поступило требование выплатить 25 миллионов долларов за людей и за судно. Мне не очень доверяли в той части моего рассказа, где я говорила о том, как бежала с корабля и как приплыла на берег. Но тут поступил звонок из России, из ‹…›. Там подтвердили, что я являюсь сотрудником ‹…› и обладаю определенной компетентностью, чтобы грамотно описать, что произошло. Смотреть на меня, по правде говоря, стали совсем иначе: внимательно и с уважением. Коллега, так сказать.
Я рассказала о количестве людей, их возрасте, оружии, которое увидела. Так или иначе, хотя за мной, видимо, и решили присматривать, но мою свободу никак не ограничили. Никаких контактов с турецкими спецслужбами, полицией и проч. мне, естественно, предписали не иметь.
Для связи со мной назначили одного хорошего парня, звали его Василием. Здесь Василий работал как представитель посольства, хотя на самом деле был агентом российских спецслужб.

Вечером я пошла на всенощную в православный греческий храм. Я усердно молилась Господу о том, чтобы Он помог освободить дорогих мне людей, с которыми я перезнакомилась, а со многими и сдружилась за время нашего путешествия на корабле. Во время полиелея священник увидел слезы на моих глазах и хотел что-то спросить, но потом передумал. После службы он взял засохшую веточку розы с бутончиками с одной из икон Божией Матери и подарил мне.

Два дня я ничего не делала. Гуляла по Анталии – там было наше консульство, но город не радовал. Я измозолила глаза греческим священникам, потому что приходила на все службы в местной церкви. Наконец мне разрешили ехать в город Демре, бывшие Миры, где мы должны были заниматься раскопками.
Я подумала, что, если займусь нужным делом, это будет гораздо лучше моего безделья, это будет мой посильный труд во славу Божию. Все равно никак больше помочь моим друзьям я не могла.
Я приехала в Демре и вскоре присоединилась к замечательной группе русских ученых. Они были москвичи и очень переживали за наш корабль и питерских специалистов, оказавшихся в пиратском плену. Об этом вовсю шла информация в Интернете и по новостям. Я не должна была сообщать, что имела отношение к нашему судну. Моей легендой было, что я московская студентка-археолог и что мой папа, работающий в МИДе, порекомендовал меня попрактиковаться на раскопках в полевых условиях. Из консульства позвонили и просили за меня. Естественно, что руководитель работ принял меня в бригаду приветливо.

Началась работа. Очень тяжелая и однообразная, но нужная. Вы спросите, что делала я? Для начала скажу, что мы работали на очень интересном участке работ.
– Вы, батюшка, не были в Демрах?
Я ответил отрицательно.
– А знаете про храм Святителя Николая Чудотворца?
Я напряг память:
– Насколько я знаю, там есть руины храма, про который гиды любят рассказывать туристам, что в нем служил святитель Николай. На самом деле тот самый храм, в котором служил Святитель, вообще не сохранился. А эти руины принадлежат храму, построенному на этом месте позже. Я знаю, что этот храм восстанавливают, показывают там кое-какие интересные находки, например разломанный мраморный саркофаг, в котором прежде хранились мощи Святителя Николая.
– Вот-вот! – подтвердила Сюзи. – Обидно, что так и не найден храм, в котором молился сам Святитель Николай! Есть остатки храмов, построенных после его смерти, а вот того храма, в котором служил сам Святитель, храма, пол которого помнит прикосновение его ног, с кафедры которого звучала его проповедь, на ступеньках которого он любил беседовать с прихожанами… вот от этого храма ничего не сохранилось.

Но теперь я расскажу вам другие интересные подробности, о которых вы, наверное, еще не слышали: группа российских археологов в 2007 году, раскапывая старое монастырское кладбище рядом с церковью, – вот той самой, которую гиды выдают за подлинный храм святителя Николая, – наткнулась под пятиметровым слоем земли на массивные остатки какого-то сооружения.
Представляете! По ряду признаков было видно, что это христианская церковь – например, были найдены остатки алтаря. И, самое главное, – ее датировка. Эта церковь была построена в начале 4-го столетия.
То есть, как только гонения на веру прекратились, местные христиане получили возможность построить церковь. Это как раз то время, когда епископом здесь был святой Николай Чудотворец!
Представляете, какая находка!
И вот идут раскопки этих руин, это даже не церковь, а остатки фундамента, но для ученых и эти камни скажут очень многое. Можно установить план храма, найти какие-то его элементы и по ним практически воссоздать (правда, конечно, в рисунке), как выглядела эта церковь. Наша группа работала на этом участке уже несколько лет. Раскопали остатки церкви и законсервировали ее от разрушения, теперь принялись за раскопки кладбища.

Я была принята коллективом московских археологов с любовью и добротой. Мне выделили даже особую палатку, такая, знаете, большая палатка, в которой есть и биотуалет за перегородкой, и место для кухоньки. Кто-то из археологов жил в маленьких вагончиках, кто-то – в палатках. В палатке было лучше, потому что вагончики сильно нагревались и там было душно. Лучше всего было тем, у кого была палатка. А у меня была аж отдельная палатка. Вся территория раскопок была огорожена металлической сеткой, так что посторонние к нам не заходили.
Так как я была новичком, меня не стали мучить самой скучной работой, наш руководитель, Александр Александрович – мы называли его Сан Саныч, – поставил меня на относительно интересный участок работы: я раскапывала землю вокруг фундамента алтаря древней церкви. Там, вокруг алтаря, еще до меня обнаружили захоронения священнослужителей и, по-видимому, состоятельных прихожан. В могилах – простые каменные саркофаги с разными христианскими надписями и символами на стенках. Благодаря этим надписям можно было узнать, кто и примерно когда в них погребен.

Вечерами мы собирались все вместе у костра и ужинали. Вообще еду готовили в палатке-кухне, но иногда что-то пекли и жарили и на костре. Я каждый день заходила в Интернет (почти у всех были ноутбуки с выходом в Инет), но новостей о нашем корабле было мало. Мало, но хоть что-то. Например, писали, что пираты, чтобы получить деньги, сделали видеозапись пленников и передали российскому правительству. Все, как кажется, были живы. Их кормили. Мучением была жара и духота трюма. Люди были грязными, ведь сидели они уже 5 дней, но бодрыми. Передавали приветы родственникам и просили правительство, чтобы их выкупили.
Каждый день я молилась об освобождении дорогих пленников. «Господи, смилостивься…», – просила я. Я знала, что о них молятся и в России.

– Да, – перебил я Сюзи. – Мы в России все переживали и молились за пленников. Ты, кстати, мне прислала эсэмэску с просьбой усилить молитву о «в плену сущих».
–Да, да! – горячо ответила девушка. – Я как раз об этом и писала. Спасибо вам за молитвы!
Но я не хочу перескакивать, а буду рассказывать по порядку, потому что приближаюсь к самому интересному.

В один из дней, во время наших раскопок, у одной девушки, трудившейся в нескольких метрах от меня, лопата звякнула о камень. «О, опять могила!» – сказала Оля, так ее звали. Эта Оля стала копать рядом, чтобы сбоку откопать каменный гроб (если правильно, он называется саркофаг). Но, покопав рядом, она опять наткнулась на камень. Взяла еще в сторону – опять камень. Мы сбегали за руководителем раскопок, и скоро все наши ребята, побросав работу, пришли к нам. Мы взялись за лопаты – и, представляете, расчистив землю, увидели плотную стену каменных блоков. Мы обкопали ее со всех сторон и обнаружили, что это – каменная крыша какого-то сооружения. Дома? Усыпальницы? Часовни?
Были сумерки и работу оставили, чтобы с рассветом опять приняться за нее. Конечно, все об этом только и говорили. То, что сохранилась крыша, показывает, что эта усыпальница не была разграблена. Было еще интересно, что она была как бы утоплена в земле. Погребальная комната? Наши ребята, исследовавшие породу, говорили, что часть этого кладбища была затоплена водами и илом реки Мирос. Эта река периодически разливалась и подтапливала окрестности. Вот, кстати, и нынешний храм, который показывают паломникам, был затоплен этой рекой и после брошен.

Утром мы принялись за раскопки.
Все были на нашем участке раскопа, все работали с нами. Мы откопали стены усыпальницы. Похоже, что это была действительно усыпальница, потому что на стенах мы обнаружили древнехристианские символы Воскресения.
Это было массивное каменное сооружение. Дверь была наглухо заложена камнями с раствором. Так делали для того, чтобы воры не заходили в усыпальницы и не похищали то, что там может находиться.
Бережно был вынут один из блоков, закрывающих вход, и начальник нашей археологической партии, Сан Саныч заглянул туда, просунув фонарик.
Когда он посмотрел на нас, на лице у него было написано ошеломление. «Это захоронение в невероятно сохранном состоянии… – сказал он. – Это сенсация, ребята…»

Потом туда заглядывали и остальные, по очереди.
Мы видели мозаичный пол, каменную скамью, какие-то полки… Вы спросите, почему мы не разобрали вход и не проникли туда? Это было строго запрещено. Мы находились на территории Турции и все более или менее значимые находки должны были предъявлять в их нетронутом состоянии специальной турецкой комиссии. И только после этого, если нам разрешали, мы могли продолжать раскопки и научные исследования.
Ах, как нам хотелось сейчас же проникнуть туда, в усыпальницу, тем более что это было христианское погребение!.. Но мы должны информировать турецких чиновников. Этих чванливых людей, равнодушных к древней истории, тем более христианской. Они озабочены лишь тем, какие деньги можно получить от этих находок, наживаясь на туристах…

Увидев мое смущение, Сюзи осеклась:
– Простите, я тут разосуждалась и позволила себе такие выражения. Нет, были среди них и замечательные люди… Но я по порядку, ладно?

– Ну вот… Мы позвонили. Приехали эти люди. Особенно противн… не очень приятным мне показался их руководитель. Волосы намазаны каким-то гелем и блестят, весь какой-то рыхлый, в глазах лукавство. Зовут Мехмет Сагора. Говорили, что он родственник (кажется, племянник) министра культуры и поэтому поставлен во главе археологической комиссии, ведущей надзор за всеми иностранными археологами, работающими в стране. Сагора, когда проходил мимо, так посмотрел на меня, что мне захотелось принять душ, как чем-то липким окатил.
Турки посветили фонариками, о чем-то поговорили, окружили раскоп красным скотчем с надписью «Вход запрещен. Департамент полиции», поставили полицейского. Завтра обещали приехать со специалистами и вскрыть саркофаг. И действительно, приехали, еще с утра. Нас за ленту не пустили. Сами разобрали вход, пролезли, установили мощные светильники. Двое археологов и с ними этот, рыхлый. Часа два ковырялись. Все зафотографировали.
Потом говорили с начальником нашей группы. Сказали, что, если наши археологи хотят, могут исследовать, описывать, потому что у них пока свободных специалистов нет. Но вся информация должна быть отдана туркам. Это находка на территории их страны, они владельцы этого памятника, и только они имеют право на ее обнародование, освещение в прессе и прочее. Сан Саныч наш так расстроился, что вечером заперся в палатке и напился. Но тогда, еще днем, только побледнел и ничего им не сказал.

Да, чуть не забыла сказать: в этой часовне, так ее можно называть, была гробница. Они вскрыли ее и обнаружили останки человека. В ногах у покойника, вернее, полуистлевших косточек – все, что от него осталось, – турки нашли каменную шкатулку. Сфотографировали ее как особо ценную вещь, завернули в ткань, и Мехмет Сагора унес ее с собой…
Наш Сан Саныч потребовал держать его в курсе всех деталей исследования. Тот сначала надулся, потом решил, что поддерживать добрые отношения ему будет выгодней, сдулся и обещал обо всем информировать наших первыми.
Все как-то неприятно было… как будто нас не уважали.
Но ночью, вернее, на рассвете, произошло одно важное событие… А событием этим был захват корабля.

– Мне рассказывали, как это произошло, да и вы, батюшка, наверное, читали об этом в новостях.
– Читал, – согласился я. – Но что там было сказано? Российские спецслужбы провели операцию по захвату российского исследовательского судна и освободили заложников. Жертв среди заложников нет, террористы уничтожены…
– Да, подробности обычно не разглашаются. Но мне рассказывали ребята из спецслужб, а потом ученые, которые были освобождены. Если в двух словах, то спасли их так…

Наши со спутника нашли корабль, это было не сложно, хоть пираты его и спрятали. Какие-то маяки, подающие сигналы, есть на кораблях, и пираты их, конечно, отключить не могут, зато со спутника все можно отследить.
Под утро боевые пловцы под водой приблизились к кораблю и влезли на него. Началась быстрая и жестокая схватка. Много боевиков было убито, какие-то забаррикадировались в отсеках. Людей стали выводить из трюма. В это время рванула бомба, заложенная пиратами в днище. Через пробоину хлынула вода.
К этому были готовы. Поэтому, когда началась операция по спасению заложников и таиться не было смысла, туда с ближайшей базы взяли курс вертолеты. Когда бой был в разгаре, над кораблем появились вертолеты спасателей и один большой военный вертолет со снайперами. Они отстреливали пиратов, выскочивших на палубу.
Корабль начал тонуть. Спасение людей, а их было около 50 человек, должно было быть срочным. Вертолеты выбросили веревочные лестницы и надувные плотики, которые надувались, соприкоснувшись с водой. Люди прицеплялись к лестницам, спущенным с вертолетов, и вертолет относил их метров на 150 в сторону, туда, где были выброшены спасательные плоты. Вертолет снижался, и люди прыгали прямо в воду. Оттуда наши спецназовцы помогали им взобраться на плоты и лодки. Хорошо, что это было научное судно и там не было стариков и детей, а, в общем, нормальные здоровые люди. Таким образом, за 7 минут удалось эвакуировать всех пассажиров. Все спаслись, правда, у одного человека начался сердечный приступ и он умер прямо в воде…

Но, батюшка, проблема была в другом. Похоже, эти пираты подозревали, что им ничего не заплатят. Пять человек (это были девушки, и среди них моя подруга Алиса) пропали. Может быть, они были увезены с корабля и спрятаны где-то в другом месте. А может быть, их убили… Можете представить мое состояние?.. Об их пропаже нигде, ни в прессе, ни в Интернете не говорилось. От людей это скрыли.

…Сюзи встретилась с Василием в кафе. Она плакала, он, как мог, утешал ее.
– В конце концов, это политика, – сказал он ей… – Политики прекрасно понимают, что народу правду сказать нельзя.
– Почему? – спросила Сюзи сквозь слезы.
– Ты, Сюзи, как ребенок. Потому, что народ в своей массе неадекватен. Если будет говориться правда, это вызовет нестроения, столкновения людей, суициды… Знаешь, к чему привела правда о Каширке, о Беслане?.. Ты ведь из Питера.
– Да, – сказала она.
– А знаешь, почему в Питере убрали из метро надписи: «Выхода нет», которые были в вагонах и переходах станций еще несколько лет назад?
– Нет…
– Потому, Сюзи, что это подталкивало многих неуравновешенных людей к попыткам самоубийства. Представь себе: идет по метро человек, у которого все плохо, и сквозь слезы видит надпись: Выхода нет! Тут в самый раз броситься под поезд…
Между Россией и некоторыми странами есть скрытое противостояние. Как ты думаешь, всем политикам на Западе хотелось бы видеть Россию страной процветающей, сильной, независимой? Россия – слишком сильный игрок на политической арене, и другим сильным игрокам очень хотелось бы ослабить своего противника.
– Это я понимаю, – сказала Сюзи, – но при чем тут противостояние держав и пиратский захват нашего судна?
– Я не могу тебе ответить на этот вопрос, – ответил Василий, – это не мой уровень информации, но могу сказать, что и такие приемы используют некоторые западные спецслужбы для каких-то своих целей. Может быть, проверить эффективность наших контртеррористических организаций, может, для того, чтобы напугать людей, посеять недоверие и озлобленность против власти. Вот ты думаешь, что я преувеличиваю?..
– Ну, мне кажется, что немного есть… – ответила девушка.
– А ты знаешь, что тот самый начальник пиратов, которого ты так красочно описала, – это сотрудник Н. ‹…› посольства?..
– Как сотрудник?..
– Вот так. Только числится он заместителем начальника отдела по связям с общественностью, а в реальности является фигурой спецслужб страны, которой принадлежит посольство.
– Почему же он участвовал в захвате корабля? – логично спросила Сюзи. Ведь этого человека увидели, его лицо запомнили?..
– Вот и нам это непонятно. По нашим данным, Маккольм – так его зовут – вообще не должен был проводить никакие подобные акции. Похоже, это группа каких-то исламистов, которая решила заработать деньги. А вот как у них оказался Маккольм? Может быть, им нужен был профессионал, который их возглавит? А он согласился, решил подзаработать, тем более, что через год ему идти на пенсию.
Василий помолчал.
– Да и, кроме того, ты ведь говорила, что он скрывал лицо… В любом случае это была грязная работа, и, я думаю, Маккольм еще ответит за нее перед своим начальством.

Василий улыбнулся:
– Вот ты хочешь помочь пропавшим девушкам…
– Да, да! – горячо воскликнула Сюзи.
– Я не знаю, насколько это возможно, но, мне кажется, есть рычаги воздействия на этого мерзавца.
– Какие?
– Я кое-что продумал. – Василий придвинулся к Сюзи и пристально посмотрел ей в глаза: – Слушай внимательно и думай. Нет ли в моих мыслях какой-то прорехи, ошибки, все ли логично?

…Она позвонила по номеру, который нашла в телефонной книге.
Можно было бы позвонить по прямому, например, лично консулу, но тогда бы было слишком очевидно, что закрытый номер мне дали в спецслужбах, а, значит, к моему проекту причастны именно они.
Сюзи должна была показать, что это частная инициатива частного лица. Тем более, что все телефонные разговоры записывались, и для моего плана это было удобно.
– Я хочу поговорить с господином Маккольмом.
– По какому вопросу?
– По вопросу чрезвычайной важности. Разговор касается недавнего захвата российского корабля турецкими пиратами.
Девушка на том конце провода поперхнулась:
– Что вы сказали?..
Естественно, она не знала, что к этой акции сотрудники посольства имеют какое-то отношение. Но она услышала ровно столько, сколько должна была услышать. Тема была обозначена, разговор уже был записан компьютером, поэтому пути назад не было.
– Попросите его перезвонить мне на номер ‹…›. Боюсь, что, если он этого не сделает, может быть большой международный скандал.
– Я передам ему.

– Вы кто? – спросил Маккольм, когда Сюзи нажала кнопку разговор на своем тренькающем телефоне.
– Я та девушка, которая прыгнула в воду, когда вы захватили российский научный корабль.
Маккольм помолчал. Потом, видимо, прикинув, что, если он мудро поведет разговор, то и себя не выдаст, и разведает некоторые подробности, он сказал:
– Я не понимаю, о чем вы говорите. Про захват, да, я читал в газетах, но мне смешно все остальное, что вы говорите. Я официальное лицо и считаю подобную провокацию…
Сюзи перебила:
– Слушайте, Маккольм. Мне смешны эти ваши увертки. Ну, да ладно, иначе вы строить разговор и не можете. Но я скажу вам вот что: я спаслась с корабля, как вы прекрасно знаете. И я запомнила ваше лицо, а сейчас узнала ваш голос. Это была очень плохая работа… вы ведь так, наверное, это называете – своей «работой».
Я вас запомнила. И я готова созвать журналистов и устроить пресс-конференцию, на которой расскажу о вашем участии во всей этой истории.
Я не знаю, известно ли вашему начальству о вашем участии во всей этой истории, выполняли ли вы чье-то задание или просто решили подзаработать. Но даже если начальство о вашем участии в захвате российского судна знает, то едва ли оно знает о том, что кто-то бежал с корабля. Но даже если вы все же об этом доложили, вы, наверное, заверили, что беглец был нейтрализован. Вы наверняка думали, что эта девушка погибла в море? Тем более что о ней не пишут, не говорят в новостях?
Но я расскажу все подробности. После того, как ваше лицо покажут по новостям и будут обсуждать, сотрудником какой страны вы являетесь, вы не выйдете спокойно на пенсию. Если вы вообще куда-нибудь выйдете, а вас не вынесут вперед ногами.

Малькольм молчал…

Он понимал, что девчонка в самом деле может осложнить его жизнь. Наплевать на урон государственного имиджа его страны, – поговорят и забудут. Да и контора от него отмажется легко: не знаем, в первый раз видим… Но вот что будет с ним?
Просто пропадет… Обычный несчастный случай – пьяный водитель наехал на бывшего сотрудника консульства в зачуханной стране… После всего этого с ним не просто бы не стали больше вести дел, – и в живых-то его оставлять было бы слишком опасно…
– Я не понимаю, что вы такое говорите, – сказал он почти твердым голосом.
– Понимаете. И поэтому я приглашаю вас встретиться со мной. Мне нужно с вами поговорить, и пока я буду молчать. Чтобы вы не думали, что я вас хочу подставить, можете сами назначить место для встречи.

Маккольм обещал перезвонить. И на самом деле скоро перезвонил. Он понимал, что другого пути у него просто нет. Он назначил встречу у городского фонтана. Там достаточно много людей. Достаточно много, чтобы быть на виду и тебя не пришили, и достаточно мало, чтобы всех глазами держать под контролем. Кроме того, там шумит фонтан и уже на расстоянии метра разговор подслушать невозможно.
В любом случае, что он теряет, если встретится с этой девушкой? Ну, решил разобраться, ответственно подошел к вопросу – кто его обвинит в этом? Тем более, что он официально занимается связями с общественностью. Вот и будет связь с этой гребаной общественностью.

Сюзи замолчала. Ко мне подошел сторож и сказал, что меня ожидает какая-то женщина. Хочет взять благословение на важное дело. Я попросил Сюзи подождать и отлучился. Моя гостья пила остывший чай. Через несколько минут я вернулся, и девушка продолжила свой рассказ…

…Когда Сюзи пришла к своим, там все бурлило. Оказывается, Мехмет Сагора прислал по электронной почте письмо.
Оля (новая знакомая Сюзи) затащила ее в свою палатку и взахлеб рассказывала последние новости:
– Слушай, Сюзи, тут такое происходит… Еще вчера этот толстый, ну, Махмуд, звонил Санычу и сказал, что он в Стамбуле, у главного (какого главного, не сказал). Потом спросил, есть ли какие-то новости. Сан Саныч ответил, что никаких, что провели обследование этой часовни и захоронения. Что выяснили, что погребенный был богатым человеком и одет богато, золотая пряжка на поясе, что скончался приблизительно в конце четвертого столетия, что это христианское захоронение… Ну, там все, что и ты знаешь. Потом Саныч спросил, что было в шкатулке. Сагора ответил: «Листы старой пергаментной рукописи, сейчас их расшифровывают». Саныч спросил: «И больше ничего?» Было очень странно, что Мехмет Сагора как будто взорвался. Он психанул и закричал: «А что там должно было еще быть?!»
– Ну, вот смотри, – Оля объясняла Сюзи словно ребенку: – Он явно что-то темнит. Зачем психовать, если там больше ничего не было? Ну, бумаги и бумаги, так чего психовать?
– Погоди, – отстранила Сюзи подругу. – Сейчас не до этого…
Она была занята мыслями о предстоящей встрече с предводителем пиратов, этим злосчастным Маккольмом. Но Оля не поняла намека:
– Погоди! – она подняла палец. – Слушай сюда. Сейчас самое главное. Сегодня он прислал по электронке кое-какие тексты. Саныч их читает, нам пока не дает. Но, говорит, это что-то нечто! Пойдем, навестим его, а? Может, даст нам почитать? Э, подруга, расслабься… – Оля толкнула Сюзи в плечо: – Эй, ты слышишь меня?..
Сюзи улыбнулась и встала. Наверное, сейчас выкинуть из головы предстоящую встречу и расслабиться действительно будет самым правильным решением.

Саныч сидел в палатке и угрюмо пил чай. «Читайте, если хотите, только за пределы моей палатки не выносите. Пока – закрытая информация».
Сюзи пробежала глазами первые строчки, вчиталась, присела на краешек табурета. Это было в самом деле интересно. Оля заглядывала через плечо. Потом пробормотала: «Ладно, дочитаешь страницу, буду спокойно сама читать». И стала напевать какой-то модный мотив.

Текст на самом деле оказался потрясающим. Немного корявый перевод, видно, что переводчики спешили, и с английским у них не во всем был порядок, но даже этот перевод производил впечатление.

Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром…
Так, на пороге смерти, грешный Патрикий молит Пресвятую Богородицу помочь ему преплыть море повествования о его грешной и многомятежной жизни.

Родился я в семье языческого купца Феодора и богобоязненной христианки, чей дед был мучеником, Ирины. С младенчества навык я в вере и благочестии. О, если бы Ангел Хранитель не только в золотом детстве, но и в юности не отошел бы от меня и не позволил мне забыть Бога. Но, увы… Плачу и рыдаю, и раздираю одежды мои, и рву на себе последние волосы.
В юности, от слов моего отца, язычника, смеявшегося над верой моей матушки, я утерял веру. Мне казалось, что мир так соблазнителен, что я должен принять самое живое участие в его манящих благах и удовольствиях.
Я пил и гулял, как позволял мне кошелек моего Родителя, и к двадцати пяти годам утратил и былое здоровье, и душевное спокойствие.
Жадно искал я новых утех и развлечений, пока Всемилующая Десница не образумила меня и не связала сладкими узами брака с прекрасной девой, от коей у меня произошли три дочери: Екатерина – в честь доброхвальной египетской подвижницы; Диана и Пинна.
Но и тут, одной рукой лаская дочь, другой я тянулся к кубку пряного вина. И вместо супружних ласк бежал к ласкам развеселых гулящих гетер.
Жена моя, преставилась ко Господу во время родов Пинны, и уже никто не сдерживал меня в моем безумии и не натягивал узду благоразумия на пенный грешный рот скачущего лошака.
О дочерях пеклись няньки, и, бывало, я неделями не видел моих крошек, проводя время в грешных развлечениях.

Вы спросите, на какие деньги я роскошествовал? На деньги отца моего, оставившего мне свои дела и клиентов.
Но дела мои шли не в пример хуже дел моего покойного Родителя. Еще в юности получил я склонность к авантюрным техническим предприятиям, и вот половину моих средств я вложил в создание чудо-машины, способной опускаться на морское дно. Не смейтесь, прошу вас, ибо хоть сегодня, когда я дряхл, это и смешно, во время моей молодости некоторые люди (думаю, злые обманщики) уверяли, что можно создать аппарат, который сможет погрузиться на морское дно. Я с детства знал пройдоху, который надевал на голову надутый воздухом прозрачный бычий пузырь и, прикрепив к ногам камни, опускался на дно. Его голова, окруженная надутой воздухом пленкой, преспокойно дышала в воде (а вы понимаете, что это главное, ибо человек дышит головою), а тело барахталось в морских волнах. И такой человек, Бог не даст соврать, мог находиться в воде, пока ты, стоя на берегу, считал до пятисот!
И вот некоторые сказали, что могут соорудить законопаченную и просмоленную корзину, полную воздуха, в которой человек сможет провести под водой и большее время.
Какие идеи! Сколько сокровищ, затонувших кладов и кораблей можно найти, сколько жемчужных устриц!
Я с воодушевлением оплатил это предприятие, чудо-корзина была сооружена и даже погрузилась, но больше не всплыла… Вместе со своим создателем она унесла на морское дно мои деньги.
Вторую и последнюю часть наследства я отдал на строительство самого высокого в мире гостиного дома (его остроумно назвали гостиницей) – не поверите, в восемь этажей. Эта, с позволения сказать, гостиница в новой столице, которую начал строить великий Константин, должна была привлекать состоятельных гостей и паломников. Но скотина-подрядчик присвоил себе большую часть денег, а на остальные закупил некачественные строительные материалы. В результате эта великолепная храмина, едва открывшись, рухнула и под своими обломками погребла три десятка людей и все наши денежки.

Я практически обнищал, но потом мне предложили, как казалось, верное дело: один человек придумал машину с крыльями, как у птицы.
В эту машину садится человек. Квадрига лошадей разгоняет телегу, в которой лежит сей аппарат. И от быстроты движения крылатая машина начинает подрагивать, а потом взвивается в небо и летит. Летит она, конечно, недолго, но само необычайное удовольствие должно было сделать сей аттракцион курицей, несущей золотые яйца. В наших местах немало гор, и представьте себе восторг нового Икара, который, привязанный сыромятными ремнями, визжащий от страха, взмывает в небо прямо у обрыва и несется, как птица, над деревнями и лесами.
Это, как казалось, верное дело разрушилось самым печальным образом: царский брат, Его Высочество Филипп 3-й, как и я, питавший к техническим новинкам слабость, самолично захотел испытать аппарат. Машина взлетела и понеслась над полями и пашнями, но потом стала в воздухе кувыркаться и рухнула вниз. Вечная память Его Высочеству, но эта последняя идея меня не только разорила, но сделала врагом самого Государя и всех тех, кто давал деньги на этот проект.

Когда я грустил о несчастии, ко мне в дом постучали. Это был слуга старого ростовщика жида Хаима. Он сказал, что в течение трех дней я должен вернуть все деньги, которые у него занимал, в противном случае…
Он не сказал, что будет в противном случае, однако я не сомневался, что будет что-то нехорошее.
Но денег у меня не было. На третий день заявился сам Хаим. Он угрожал карами небесными, государственным судом, но мне удалось его выпроводить, обнадежив, что в самый короткий срок я погашу свой долг. Прохиндей Хаим ушел лишь тогда, когда я подписал бумагу, в которой обещался вернуть деньги в недельный срок. Самое же страшное было в том, что он приписал: если я не верну деньги в положенное время, я буду платить каждый день 5% от суммы, которую должен.
Через неделю, я деньги не вернул, мне и не напоминали. По правде сказать, я тогда влюбился в одну премилую вдовушку… Через месяц я встретил Хаима на рынке. Хотел, было, скрыться, но Хаим ухватил меня сучковатыми пальцами за плащ и, мерзко улыбнувшись, сказал, что я должен положенную сумму и две таких же, сверху. «Прочь, наглец! – оттолкнул я жида, – Какое еще сверху?..»
«Проценты», – обнажил два оставшихся желтых зуба ядовитый Хаим.
Смущение в тот день я залечил вином. Но через некоторое время я понял: а ведь он прав. И, пойди он в суд, суд-то будет слушать этого прохиндея, а не меня…
Еще месяц я бегал от Хаима, пока ко мне в дом не нагрянула полиция. Жид подал на меня в суд, а суд, как известно, получает четверть от того, что отсудит, поэтому они очень и очень заинтересованы и преследовании таких честных людей, каким я мнил себя.

Призовем в свидетели моего падения всех Ангелов!.. Суд выселил меня из роскошного дома в хибару. Вместе со своими агницами-дочерьми я плелся с корзинами, в которых было белье и наша одежда. Дочери рыдали, я рыдал. Наш дом, мебель, утварь, словом, все было пущено с молотка в уплату долга. И то все это покрыло лишь половину моего долга.
Суд был удовлетворен – больше у меня взять было нечего. Но Хаим на этом не остановился. Он самолично явился в нашу убогую клеть и брезгливо принюхиваясь, чтобы подчеркнуть отвращение к нашему убогому жилищу, сказал, что долг не погашен.
Я, было, схватил его за шиворот, но Хаим просипел, что, если я не верну долг, он посягнет на самое святое, да, собственно, и единственное, что у меня осталось: моих дочерей.

Прошел почти месяц. За это время мне пришлось дважды вышвыривать наглых слуг, пришедших от Хаима за деньгами, а в третий раз самому спасаться от нанятых им людей. Все закончилось в один день, когда я вернулся домой от друга, с которым мы пили прекрасное галльское вино. Дверь в мое жилище была сорвана с петель, в доме царил хаос. Но, что самое страшное, три серны, услада очей и души моей, Екатерина, Дина и Пинна, пропали… Я метался, как зверь, как раненый вепрь, но чем я мог помочь своему горю!.. Слезы, как известно, в беде не помогают.
Я бежал к Хаиму, я кричал под стеной его дома, но сонный стражник вытолкал меня взашей.
А утром мне принесли записку: «Твои дочери будут проданы в блудилищный дом. В уплату твоего долга. Ты сам погубил юных прелестниц».

О, какие слова найти, чтобы они передали глубину моего горя! О, как бегал я по дому и рыдал! Но как помочь беде?..
Я стал молиться.
Я молился всем богам. Я молился в капищах, я умолял Артемиду и Зевса, Асклепия и Пана. Я вставал в холодных молчаливых храмах с земли и шел на воздух, на солнечную улицу, как пьяный. Я выходил на площади и кричал, что трех самых лучших дочерей наших Мир Ликийских похитили и скоро продадут в гарем или отдадут на блуд…
О моем горе говорил весь город.
Я, который, последние лет 20 не был в христианском храме, я подошел к храму, но, не в силах войти туда, кричал: «Иисус, хоть ты помоги!». Но и Он не отозвался.
«Будь ты проклят, Иисус христианский, ты отвечаешь не больше, чем наши языческие боги!» – кричал я и кидал в церковь комья навоза. Молчание было мне ответом.

Дочитав, Сюзи не смогла сдержать волнение:
– Это все?..
Саныч потер ладонью подбородок:
– Нет, наш турецкий друг говорит, что это не все. Обещал на днях остальное прислать».
Сюзи спросила почему такая спешка.
–Так сейчас Юсуф как бы в опале, ну, после этой истории, когда фанатики разбили молотками античные статуи в Себастии…
Сюзи ничего не понимала. Сан Саныч пояснил:
– Юсуф Сунал – министр культуры Турции. Раз он в опале, на волоске висит и его племянничек. Поэтому тому нужно выслужиться, показать, какой он молодец, какую рукопись под его руководством нашли и как он ее быстро опубликовал.
– Понятно… – размышляя вслух, проговорила она. Элементы этой мозаики складывались в логичную картину. Вот почему Мехмет Сагора так ухватился за их находку, вот почему и приезжал, и звонил, даже из другого города. И вот почему так быстро был переведен найденный документ…
– В точку, – вздохнул Саныч.
– Но что во второй части?…
– Помнишь, как начинается роман про Тома Сойера?
– Нет. А при чем тут это?
– А при том, что начало у него такое: «Том?» Нет ответа. «Том?» Нет ответа…

Сюзи замолчала, видимо, решила передохнуть.
– Какая удивительная история…
– Ну, в общем, да… – смущенно сказала Сюзи. – Простите, что так долго.
– Один мой друг говорит: «Бог велел делиться». Я бы хотел записать твою историю. Если ты не против, я сейчас принесу диктофон и буду твой рассказ записывать.
– Конечно, – оживилась Сюзи, – если считаете нужным, запишите. А тексты рукописи я вам пришлю.
– Тексты мне не нужны, их можно найти в Интернете. Лучше ты потом прочитаешь мою запись и поправишь, если что.
– С радостью! – моя собеседница улыбнулась. – Если вы не совсем устали, я продолжу…

Весь вечер уникальная рукопись, присланная Мехметом Сагорой, не выходило у Сюзи из головы. Подружка Оля поехала с ребятами в город, посидеть в кафе, потанцевать на дискотеке, а Сюзи осталась помолиться и собраться с мыслями перед предстоящей встречей с Маккольмом. Все эти проблемы так занимали ее, что даже во время чтения Акафиста Пресвятой Богородице она несколько раз ловила себя на том, что мысль уходит от слов молитвы куда-то в сторону. «Брысь, лукавый…», – пробормотала девушка и назло сатане и самой себе вернулась на два икоса назад: Радуйся, колеснице пресвятая Сущаго на Херувимех; радуйся, селение преславное Сущаго на Серафимех…

Было темно и тихо. Над головой – восхитительное турецкое небо, усыпанное бриллиантами звезд, пахнет степной травой, цветами, распускающимися ночью. Стрекочут цикады. Большой, огромный мир, но почему-то жестокий и злой. Вместо того чтобы жить в любви и гармонии с Богом и друг с другом, люди…

…Он был уверен и спокоен. Такие люди, отметила Сюзи, умеют держать себя в руках. Сначала он внимательно осмотрелся. Дети повизгивали и бегали вокруг фонтана, на скамейках сидело несколько пар. Все были на безопасном расстоянии. Немолодой, но крепкий мужчина сел и пристально посмотрел на нее.
– О кей, – сказал он, – я готов к разговору, моя юная пловчиха.
– Узнали?
– Работа… – сказал он и искусственно улыбнулся.
– Наверное, не надо говорить, какие чувства я к вам испытываю?..
– Догадываюсь. Но это просто работа, ничего личного. Ты вот тоже сломала челюсть пожилому человеку, почтенному отцу семейства, Хамиду и, наверное, не раскаиваешься в этом.
Сюзи пропустила колкость мимо ушей.
– Тогда конкретно: что нужно сделать, чтобы освободить девушек? Одна из них – моя подруга…
– Я так и думал. – Он улыбнулся и даже немного расслабился. – Это нереально. Я выполнил свою часть работы, теперь…
– У нас не получается конструктивный разговор, – сказала Сюзи, сделав акцент на слове конструктивный. – Вы понимаете, что я говорю о вашей, простите, шкуре? Вы понимаете, что означает для вас огласка?
– Прекрасно понимаю. – Глаза Маккольма были холодными и колючими. – Как я понимаю, ты тоже девочка не с улицы.
– Не с улицы. Вы знаете, что у нас знают, кто вы такой?..
– Да брось… Все, детка, все всё и про всех знают. Только делают вид, что не знают. Ладно, расскажу, что с твоими подругами. Их банально увезли, чтобы продать в рабство. Секс-услуги, там, или что-то другое… Просто наш арабский друг, который нам нередко помогает в разных акциях и участвовал и в этой операции со своими бойцами, он решил сделать себе приработок. Собственно, он знал, что денег ему Россия не заплатит, да он от других уже и получил деньги за работу. Все понимали, что нанятых им бойцов придется отдать на растерзание вашим, ну так вот, чтобы он не обижался, мы ему намекнули, что будет жарко, ну, он и отчалил с корабля еще до его захвата. И прихватил с собой ваших девушек. И он не в обиде, и мы рады – сделали добро такому ценному помощнику.
Сюзи сжала кулаки.
– Хочешь ударить? – сказал Маккольм, прочитав что-то в ее глазах.
– Хочу.

Они помолчали.

– Кто придумал и оплатил захват корабля?
– А, один ваш олигарх, из беглых, который теперь отсиживается в (…).
– А ваше начальство знает?
– Естественно, знает и, так сказать, разрешило мне участвовать в операции. Хотя это не наша работа, но, в общем, она нам тоже только на руку.
– А вы доложили, что один из пассажиров бежал?
Маккольм выразительно посмотрел на свои наручные часы:
– Много вопросов, и они мне надоели…
– Хорошо, мне это и неинтересно. Так что мы решили? Поможете освободить девушек?
Агент усмехнулся:
– Я подумаю, помогать тебе или не помогать.
– Вы решили не помогать.
– Вот как? Ты за меня решаешь? – притворно изумился Маккольм.
– Микромимика, – ответила Сюзи. Слышали, Экман Пол. Его книжка «Узнай лжеца по выражению лица» в России в каждом книжном магазине продается.
– Да, методика распознания лжи по микромимике лица и поведению человека… Знаю-знаю! – воскликнул Маккольм и засмеялся. – Но, похоже, ты не в книжном магазине купила эту книгу.
Сюзи перебила его:
– Да ладно, хватит тут спектакль устраивать!
Она достала мобильник.
– Думаешь, записала наш разговор на диктофон? У меня в кармане блокиратор электронных сигналов, – ощерился Маккольм.

Сюзи не отвечала. Она была поглощена тем, что в справочнике телефона искала какой-то номер. Выбрав из списка номер, девушка набрала его. Трубку на том конце сняли. «Пришлите, пожалуйста, несколько секунд ролика».
И она опять повернулась к Маккольму.
– Я даю вам день на то, чтобы подумать, как мы будем спасать девушек. Узнайте о требованиях этого вашего арабского друга. Где они? Что с ними? А чтобы вы не передумали, хочу показать вот что…
Ее телефон запищал. Пришло видеосообщение. Сюзи нажала кнопку и повернула экранчик к собеседнику.
Маккольм мгновенно вспотел. Он увидел себя, вернее, верхнюю часть тела, по грудь. Он что-то говорил. Что говорил, было неслышно, это была немая видеозапись. Но для специалистов, читающих по губам, восстановить звуковой ряд его речи не представит никакой сложности.
Всего несколько секунд, но этого было достаточно, чтобы понять: их разговор все-таки записали. О ужас!..
Он ошеломленно посмотрел на Сюзи.
Сюзи пояснила:
– Все просто, вы, Маккольм, в этой Турции, похоже, отстали от жизни. Обычный современный зеркальный фотоаппарат. Функция видеозаписи. 500-миллиметровый объектив, учитывая кроп-фактор, выходит 750. Вон оттуда снимали.
Она показала рукой на здание, стоящее в полукилометре, и помахала рукой. В одном из открытых окон показался крошечный человек, который помахал рукой в ответ.
– Это на всякий случай, чтобы вы не передумали помочь мне найти и освободить девушек. Такого компромата точно хватит для того, чтобы ваша контора вынесла суждение о вашей абсолютной профнепригодности и даже вообще ненужности.

…Похоже, этот день был днем триумфа рыхлого господина Сагоры и всей турецкой археологии. «Группа российских археологов под руководством главы департамента по научным изысканиям господина Мехмета Сагоры обнаружила уникальное захоронение…»
Газеты пестрели статьями на эту тему, об удивительной находке сообщали новостные агентства всего мира. Частями, а кое-где и целиком приводили текст уникальной пергаментной рукописи, найденной в шкатулке.
Сан Саныч был мрачнее тучи. Все трубили о победе турецкой археологии, а про труды российских ученых даже не упоминали.

Но Бог с ними, с почестями. Лично Сюзи это мало беспокоило. Вопрос был в тексте. Русские ученые ознакомились с переводом (точнее, со второй его частью) пергамента накануне публикации, господин Сагора прислал им распечатку. Сан Саныч просил фотокопию листов, найденных в шкатулке, но ему никто их не дал. Ждите официальной публикации. А сколько ее ждать. Год? Два? Десять?

Приходилось российским ученым довольствоваться тем переводом, что был доступен и всем, цитировался и публиковался в Интернете. Конечно, научным этот перевод было назвать нельзя. Это был предварительный перевод. Работа над научным переводом, после тщательной реконструкции текста, займет не один год. Однако обычным людям, обывателям, или даже людям, интересующимся историей, не было дела до текстологических нюансов, им было интересно узнать, что же написано в найденном в захоронении документе. И этим запросам сделанный перевод совершенно удовлетворял.

Сюзи протянула мне несколько листков:
– Может быть, вам, отец Константин, будет интересно самому прочитать вторую часть…
Я взял распечатку.

Яко видеста очи мои спасение Твое!
В одну из ночей (кажется, это была вторая ночь моего безутешного горя) у меня в окне раздался треск – мое окно было затянуто бычьим пузырем. Я вскочил… занавески пучились от ветра. Когда я выглянул в окно, я никого не увидел, лишь лаяли собаки.
«Мерзавцы…», – пробормотал я, когда увидел, что мне кто-то в окно швырнул камень. Я поддел его ногой, но камень звякнул тяжелым металлом.
Вы не поверите, но это был мешочек золотых монет. Для тех, кто не понял, повторяю: Мешочек! Золотых! Монет!

Утром я был у Хаима. Жид потер бороденку и сказал, что, пожалуй, половина денег за выкуп девиц внесена. «И, скорее всего, они нескоро отправятся в блудилищные дома Кападокии, а подождут, – глаза Хаима хищно сверкнули, – не найдет ли отец вторую часть долга».

Я оббежал все храмы. Я молился всем богам и вопиял к небу: если вы, боги, есть, помогите!
И они отозвались. Я в эту ночь не спал. Мокрый от пота, вытянувшийся на постели, как струна, я прислушивался к каждому шороху и призывал на помощь всех богов римского пантеона. Под утро, когда я задремал, мне показалось, что стукнула ставня… Я хотел вскочить, но спросонья упал с кровати. Засветив огонь, я судорожно шарил по полу… и нашел кожаный мешочек с золотом. Как прыгал я той ночью! Если вы читали Библию, то, вероятно, читали слова о Давиде «скакавшем» перед Божиим ковчегом. Так и я скакал и покрывал поцелуями каждую из тусклых золотых монет. Я скорее бы дал вырвать у себя душу, чем позволил бы вырвать этот маленький мешок из своих влажных рук.
Но, может быть, это счастья мне приснилось? Я схватил нож и полоснул себя по руке. Боль и кровь из раны отрезвили меня и подтвердили – это не сон!

Но, о беды!.. Жид схватил мешок и сказал, что нужен третий мешочек.
– Но долг уплачен! – возопил я.
– Если ты так легко нашел два мешочка золотых монет, найдешь и третий.
И он захлопнул дверь у меня перед носом… Я ударил в дверь лбом. Другой раз, третий. Я колотил руками и ногами. Я весь изранился и истекал кровью… Я упал и плакал в пыли. Но дверь мне не открыли.

Я пошел на площадь и вопиял об отмщении. Я воздевал руки к небу и призывал богов в свидетели. Люди обходили меня стороной и качали головами. Я рассказал всем, какой подлец Хаим, и все со мною соглашались. Но, согласившись и покивав головой, они уходили. Идти к нашему городскому судье, человеку насквозь лживому и купленному с потрохами, было бесполезно. Я не сомневался, что Хаим заплатил ему и судья будет на стороне проклятого жида.

Весь день и почти всю ночь я бродил по городу. От меня шарахались, как от чумного, я понимал, что стал почти безумным. Я заходил во все храмы, я молился всем богам. Я плакал и просил прощения у Иисуса, я молился Митре, Манесу, Артемиде, Асклепию, даже Пану… Я приплелся домой лишь под утро. И только забылся сном, как почувствовал, что мое тело обдувает ночной ветер. Кто-то растворил окно.
Я вскочил и увидел, что ставни и вправду открыты. Я упал на колени и начал шарить по полу… И нащупал тугой мешочек. Бросив его на постель, я кинулся к окну. Я хотел увидеть, кто из богов сошел с небес, чтобы утешить меня в моем горе, кто откликнулся на мои мольбы, обращенные ко все богам сразу…
И увидел убегавшую фигурку моего спасителя за поворотом. Это был лысоватый человек небольшого роста в одежде, какую носят священники.
…Утра я не стал дожидаться. Я кричал у ворот Хаима, пока тот не вышел сам. Я кинул ему мешок с золотом и сказал, что, если он не отдаст дочерей, я подкараулю и загрызу или задушу его. А если не смогу задушить, пойду и утоплюсь.
Старый жид молчал.
А я повернул и пошел к дому.

У дома меня догнали дочери. Они плакали и прижимались ко мне.
– Теперь всегда мы будем вместе, мои бедные девочки… – говорил я и рыдал вместе с ними…

Еже еси уготовал пред лицем всех людей…
Мы стали жить по–другому, и все, все люди видели это. По-прежнему я жить не хотел, да и не мог, слишком много страшного произошло за последнее время. Я бросил пить вино и начал зарабатывать деньги. Через пару дней из разговоров на рынке я узнал свежую сплетню: наш епископ Николай продал свой дом и наследство, доставшееся ему от отца, и переселился в маленькую сырую сторожку при храме. Злые языки говорили, что он протратил деньги на блудных девок, однако как он мог потратить такую внушительную сумму, оставалось загадкой. Другие говорили, что он помог какому-то доброму человеку. Наш епископ вообще был странным человеком…

Я смог заработать на обучение дочерям и выдал их замуж. Жизнь наша стала мирной и покойной. Никогда более я не пускался на авантюры и прожил жизнь честную и богобоязненную.

На этих словах рукопись обрывалась. Я взглянул на Сюзи:
– А где окончание?
– Вот именно! – воскликнула Сюзи. – И вы сразу поняли, что здесь нет окончания. По правде говоря, Сан Саныч этого не понял. Он был очень умный человек, но совершенно не церковный, знаете, из тех, которые не могут поверить в Бога, когда прочитают в газете какую-нибудь сплетню о священниках. Саныч радовался, как ребенок, переводу и говорил, что теперь, в общем-то, ясно, откуда взялся эпизод в житии святого Николая Чудотворца о денежных мешочках, подкинутых в окно для спасения девушек. «Понимаешь, – убеждал меня Сан Саныч, – была вот такая история. Горожане ее знали. Потом свели воедино то, что епископ Николай обнищал, и то, что кто-то дал деньги этому человеку. Тут уже рукой подать до того, чтобы приписать это Николаю. А потом, когда житие писали, это народное предание в него просто включили».
Я, батюшка, тоже уловила параллели с житием святого Николая Чудотворца… Но меня смутило и другое. То же самое, что и вас. Вы, батюшка, обратили внимание на то, что…
Сюзи замолчала. Я ответил за нее:
– На то, что у этого текста нет концовки! Ведь несомненно, что здесь цитируются, можно сказать, вплетены в ткань повествования слова Симеона Богоприимца. Эти слова он произнес, когда взял на руки Младенца Христа. Всякий, кто читал Евангелие, кто, во всяком случае, ходит на богослужения, тот слышал текст Ныне отпущаеши и знает, как этот текст оканчивается. Здесь есть почти весь гимн, но нет последних его слов… Мы концовки не видим.
– Да! Именно! – воскликнула Сюзи. – И я сразу поняла, что концовки не хватает. А теперь подумайте: каменная, плотно закрытая шкатулка. Куда из нее могла улетучиться концовка?

…За окном стемнело. Прихожан уже не было, поэтому можно было посидеть и пообщаться спокойно.
Я вынес Сюзи краснобокое яблоко.
– Спасибо! – сверкнула глазами моя собеседница. – Пожалуйста, можно, я дорасскажу сегодня?..
– Конечно, – улыбнулся я.

… Концовки, правда, не хватало. Где окончательные слова св. Симеона? Куда они могли пропасть из герметичной шкатулки? Похоже, за всем этим крылся какой-то заговор, как минимум хитрость.
Сюзи раскрыла Евангелие – у нее в телефоне была его мобильная версия – и показала Сан Санычу эти слова. Он был поражен и честно признался, что никогда бы не обратил на это внимания. Но ведь он не церковный человек, как он мог бы их узнать, а Сюзи с юности наизусть знает это трогательное Ныне отпущаеши…
Но что делать дальше? Саныч сказал, что будет думать, и на самом деле, верите, отец Константин, придумал. Всю ночь он не спал, выходил из палатки и, уставившись в непроглядную ночь, нервно курил.
И утром пригласил Сюзи к себе…

А придумал Саныч вот что: он сказал, что всю ночь размышлял: есть ли кто-то в Турции, в министерстве культуры или в научной среде, кто имеет выход на самый верх и с кем можно посоветоваться по вопросу возможной научной фальсификации. Из самых значимых знакомств всплыло вот какое. Директор Стамбульского археологического музея! Да, тот самый известный Кемаль Давран, о котором вы, отец Константин, наверняка слышали. Это известный ученый, причем очень тепло относящийся к христианским древностям, хотя сам не христианин. И, как оказалось, – старый друг и ученик Саныча. Представляете, он учился в МГУ в 70-е и Сан Саныч вел у них курс античной археологии. В последние годы у них опять наладились отношения, они периодически перезванивались, и этот человек всегда говорил, что, если что, Сан Саныч может на него рассчитывать.
Саныч, человек интеллигентный, старой закалки, никогда не пользовался этой возможностью. А вес у этого ученого был большой: директор самого крупного в Турции и известного в мире музея античной археологии, 3 миллиона экспонатов.
И вот Саныч позвонил бывшему ученику и объяснил, что газеты-то гудят, Интернет гудит, но… есть тут один нюанс…

…Кемаль Давран, конечно, не слышал про гимн Симеона Ныне отпущаеши. То есть, может быть, и слышал, но вот так, узнать, что что-то там пропущено, конечно, не мог. Но он, как и Саныч, был поражен тем, что, возможно, Мехмет Сагора всех их обманул. Русскому человеку будет этого не понять, но в Турции немного другое отношение ко всему этому. Там земля буквально нашпигована разными древностями. И всегда были люди, которые их выкапывали и продавали за границу.
В Турции на этот счет очень строгие законы. В прежние времена таких людей приговаривали к смертной казни. Сейчас дают очень большие тюремные сроки.
То, что это сделал большой чиновник и ответственный человек, – для Турции просто катастрофа. Тем более, если учесть, что Сагора был поставлен на свою должность не как ученый, он не из этого круга, а благодаря родственным связям. Он и до этого пользовался презрением в научных кругах, а тут еще такая информация…
– Ни с кем не делитесь этой информацией, – коротко бросил Давран. – Я свяжусь с премьером, мы с ним знакомы, и проконсультируюсь, как действовать дальше.

Вечером был звонок. Премьер не мог поверить, что такое возможно. В то же время несомненно, что то, что документ не имеет концовки, рано или поздно станет понятным для специалистов в разных странах. Премьер, кстати, тоже не знал окончания гимна Ныне отпущаеши (похоже, из всего турецкого научного мира это знала… одна я, – улыбнулась Сюзи). Но Кемаль Давран – слишком крупный человек в научном мире, чтобы проигнорировать его слова. Премьер понимал, если озабочен он, будут озабочены ученые всего мира. Сейчас, накануне вступления Турции в Евросоюз, это совсем лишнее…

Премьер принял решение об обыске. Да, молниеносная и решительная операция по поиску документа. Никакого судебного решения об этом принимать было нельзя, – вдруг Сагора не виновен, зачем тогда порочить его имя. Нельзя было и предупреждать Сагору об этом. Подпись премьер-министра позволяет в Турции проводить экстраординарные меры, например, проводить несанкционированный судебными властями обыск.
Если лист пергамента цел, а едва ли Сагора стал бы просто-напросто уничтожать ценнейший исторический документ, то его найдут. Не найдут, так извинятся – от Сагоры, которого недолюбливали наверху, не убудет. Найдут документ – тем лучше. Все просвещенное мировое сообщество узнает, как бдительно турецкое правительство и как защищает оно интересы научного мира.

…Сюзи лежала в своей палатке и размышляла вот над чем: а что, если Сагора так спрятал пергамент, что даже обыск ничего не даст? А что, если попробовать самой посетить этого дельца?.. Мысль, прямо скажем, отчаянная. Но то, как он на нее смотрел, когда приезжал сюда, позволяет предположить, что он ее не прогонит, а как минимум пригласит на чашечку кофе по-турецки.

На следующее утро девушка поделилась своими соображениями с Василием. Тот подумал, – на другом конце провода повисло молчание. Взвесив все за и против, молодой человек хмыкнул: «Думаю, что можно».
Сан Саныч это предложение воспринял с ужасом, заметался по палатке: «Ты что! Тебя убьют…» Потом немного подумал и понял, что угрожать его сотруднице ничего не может. Кто она такая, эта юная девушка? Простоватая практикантка из России, этакая Наташа, как называют турки русских девушек, охочих до выпивки и развлечений.
Собственно, мнение Саныча – идти или не идти – Сюзи мало интересовало. Она решила идти, а Василий подтвердил, что это может оказаться полезным. В этом отношении Василий был более компетентен, нежели Сан Саныч. Но, во-первых, не поставить в известность руководителя о подобной акции было неэтично, а, во-вторых, Саныч мог дать хорошие советы нашему юному сыщику.

Сагора согласился сразу же. Когда Сюзи позвонила ему и сказала, что это та самая девушка, которой он как-то хотел дать несколько полезных жизненных советов, Сагора тяжело задышал: «Я буду рад видеть вас в любое время. Лучше всего – завтра вечером».

…Саныч мерил шагами палатку, прихлебывал из алюминиевой армейской кружки крепкий турецкий чай (хороший, правильно заваренный турецкий чай имеет характерную кислинку, за которую его любят настоящие ценители) и инструктировал Сюзи:
– Пергамент сложно разорвать на клочки. Но его можно легко сжечь, он горит, как порох. Он занимает не так мало места, как бумага, поэтому в какую-нибудь щель едва ли поместится. Еще: этот текст…

Сагора встретил Сюзи у входа в дом. На воротах дежурила пара охранников с пистолетами, во дворе бил подсвеченный фонтан, здесь было много растительности. Складывалось впечатление, что ты оказался в приветливом и уютном оазисе.
Сагора был в легком костюме, без галстука. Элегантный полный человек. Все портили его глаза. Похотливые, колючие, недобрые. Сюзи поздоровалась и переступила порог.

Уже час они вели разговор в уютной беседке, увитой лианами. Сагора потягивал пиво, Сюзи ограничилась свежевыжатым гранатовым соком. Говорили они о раскопках, находках, о развитии туристического бизнеса в Турции. Сюзи была во всех этих вещах малокомпетентна, ее собеседник немногим лучше, но Сюзи изображала предельную заинтересованность и восторг от общения.

Наконец, Сюзи перевела разговор на интересующую ее тему. Сагора сверкнул глазами и чуть пристальней посмотрел на ее лицо. Любой мало-мальски внимательный человек увидел бы, что тут не все чисто. Для Сюзи, изучавшей физиогномику, это было ясно, как Божий день.
– Тексты опубликованы, – сказал Сагора. – Скоро перевод будет уточнен, выправлен и общественность познакомится с окончательной версией. Я могу вас только поздравить – это ваша экспедиция нашла.
– Вы как известный ученый… – Сюзи пошла на эту маленькую ложь, чтобы притупить бдительность собеседника, – что об этой рукописи думаете? Есть ли какие-то параллели с известными истории персоналиями того времени?

Сагора поежился – в самом деле, стало прохладней. Лесть ему понравилась, но, похоже, он не настолько хорошо знал древнюю историю этих мест, чтобы проводить какие-то параллели…
– Вам не кажется, что стало прохладней?
– Кажется, – искренне призналась Сюзи.
Сагора подошел к девушке совсем близко и приобнял за плечи. Его рука как бы ненароком легла ей на грудь: – Пойдемте в дом…
Сюзи мягко освободилась от неделикатного объятия и улыбнулась: – С удовольствием!

Дом был богато и со вкусом обставлен.
– У вас есть какие-нибудь интересные, редкие вещицы? – спросила Сюзи.
Сагора расцвел: – Сейчас я покажу вам.
Он повел девушку в кабинет, по пути дав распоряжение охраннику насчет ужина.
Усадив Сюзи на мягкий диван (не в кресло, где нашлось бы место для нее одной, а на диван, где можно было присесть рядом, отметила Сюзи), Сагора начал показывать интересные вещицы, хранившиеся в застекленной витрине. Многое из этого Сюзи видела и в музеях, но, знаете, есть что-то такое, особенное, в том, чтобы взять в руки и подержать вещь, которой несколько тысячелетий…
– Вот это – кинжал Османского времени, очень ценная и редкая вещь, – просто сиял Сагора.
Сюзи взвесила кинжал на руке:
– Тяжеловат.
– Да уж…
Сагора достал клинок и рубанул воздух:
– Вещь! А вот эти сосудики…
Он подал Сюзи маленький стеклянный флакон.
– Для духов?
– Нет.
– Для святого масла?
– Нет.
Сагора лоснился от удовольствия, что поразил гостью диковинкой.
– Это сосудики для плача. В древности, когда о чем-то особенно молились, проливали слезы и собирали их в эти флаконы, чтобы, так сказать, предъявить богам пролитые слезы.
– Положи слезы мои в сосуд у Тебя… – процитировала Сюзи…
– Это откуда?
– Это из Ветхого Завета, священной книги иудеев и христиан, пятьдесят пятый псалом.
– Надо же, не знал…
Сюзи, что-то припоминая, наморщила лоб.
– Сосудик для слез. Я вспоминаю, что в одном нашем псалме, пятидесятом, есть слова: Грех мой предо мною есть выну. В переводе на русский это означает грех мой предо мной всегда. Я где-то читала, что, возможно, царь Давид имеет в виду флакон для слез, который стоял у него на видном месте. Он оплакал грех, слезы собрал в сосуд, запечатал и хранил его как вечное напоминание о своем грехе…
– Да, – важно произнес Сагора, – такие флаконы со слезами хранили на видном месте, а потом клали в могилу во время похорон. Мой сосуд, кстати, тоже из древнего погребения. Обычно их находят расколотыми, найти целый флакон – большая редкость.

Сюзи бережно поставила невесомый флакончик на стол.
– Скажите, господин Сагора, а рукописи у вас есть?
И опять Сагора на секунду замер, как бы обдумывая вопрос, нет ли здесь подвоха.
– Нет, рукописями не интересуюсь.

Он присел на диван рядом с девушкой.
– Вы очень красивая девушка…
Сюзи не знала, что ответить.
– Я люблю русских девушек. Они такие открытые, веселые…
Сагора придвинулся ближе.
Минутой ранее Сюзи нажала на кнопку вызова на своем телефоне. Этот условный знак обозначал, что тянуть время больше нельзя, что пора переходить ко второй части задуманной акции. Василий, который вместе с группой турецких полицейских находился неподалеку, начал действовать.
– И у русских девушек такая белая кожа…
Сагора придвинулся еще ближе:
– Я чувствую, как у тебя стучит сердце!..
«Еще бы не стучало, куда запропастился Вася!» – подумала Сюзи, и… в это время все началось. Взвыла полицейская сирена, и тотчас кто-то загромыхал по железной двери, ведущей с улицы во двор. Сагора вскочил и выглянул из-за занавески в окно. Он увидел, как распахнулись двери и во двор не вошли, нет, ворвались несколько полицейских. Отстранив охранников, они бросились к дому. Сагора схватил телефонную трубку, и она тотчас в его руке завибрировала. Он выслушал чей-то краткий доклад, что-то рявкнул по-турецки и, оборвав разговор, сунул трубку в карман. Потом закусил губу, мягко, но сильно взял Сюзи за локоть и забормотал:
– Непредвиденные обстоятельства, жутко извиняюсь, подождите в холле.
Он вывел Сюзи за порог кабинета и уже хотел перед ее носом захлопнуть дверь, как Сюзи вставила в щель ногу.
– Господин Сагора, я боюсь, не оставляйте меня… – Она всхлипнула. – Я никуда не пойду!..
Сагора попытался закрыть дверь, но Сюзи не давала это сделать. Сагора посмотрел в глаза этой дурочке. У него на лице читалась, как в открытой книге, целая гамма чувств: бешенство от того, что происходит, раздражение на истеричку…
Он, может быть, и вытолкнул бы ее более бесцеремонным образом, но внизу уже открыли двери и слышалась перебранка. Еще несколько секунд – и полиция будет здесь.
Сагора открыл дверь, схватил Сюзи за локоть, втащил в кабинет, захлопнул дверь и два раза провернул ключ, вставленный в замок.
А на лестнице уже грохотали ботинки полицейских…

Сюзи понимала что происходит. Такое развитие событий, наряду с другими вариантами, было ими предусмотрено и проговорено. Главное, чтобы Сагора не оставался один и у него не было возможности уничтожить документ. Он всегда должен находиться на виду, именно поэтому Сюзи не могла оставить его один на один в кабинете даже на тридцать секунд. Этой половины минуты хватило бы, чтобы уничтожить страницу.

– Садись! – прошипел Сагора, а сам метнулся в угол комнаты, к большому напольному сейфу. Сюзи присела на край кресла, внимательно наблюдая за ним. В дверь забарабанили, но Сагора не обращал внимания. Он открыл сейф, вытащил тонкий пластиковый файл, в котором что-то лежало… Сюзи замерла. Похоже, это была как раз спрятанная им страница. Найдут его с этой страницей – ему будет обеспечено длительное тюремное заключение, поэтому единственный шанс спастись – попытаться бесследно уничтожить рукопись. Дверь затрещала. Сагора с неожиданным проворством метнулся за штору, и там что-то скрипнуло. Сюзи вскочила и нырнула за штору: там оказался потайной выход на лестницу. Сагора уже громыхал по ступеням где-то внизу. Сюзи бросилась в погоню.

Выскочив на улицу, девушка растерялась. Было темно, похоже, находились они с другой стороны дома. Везде росли кусты, и Сагоры нигде не было, вероятно, он нырнул в эти кусты. Сюзи кинулась в одну сторону, в другую… Темно и тихо. Откуда-то издали неслись крики полицейских…
Вдруг раздалось рычание мотора, кто-то включил автомобильное зажигание. Сюзи, прямо через кусты, ломая ветки, кинулась на звук и оказалась у гаража. В большом джипе ворочался, устраиваясь поудобней, Сагора. Медленно поползла в сторону дверь, открывавшая выезд на улицу. Еще чуть-чуть – и Сагора уедет. Сюзи вбежала в гараж и бросилась к его автомобилю, дернула заднюю дверь, но она была заперта. В зеркальце мелькнуло перекошенное лицо Сагоры. Его губы что-то рявкнули, но что, Сюзи не поняла.

Сюзи оббежала дом и увидела главный вход. Выскочила на улицу. Несколько пустых машин и два полицейских мотоцикла. Никого нет. Подняла тяжелый мотоцикл, надела на голову шлем, висящий на руле, газанула. Мотоцикл так рванул вперед, что чуть не вырвался из рук. Но через секунду девушка овладела ситуацией. …Метрах в двухстах по дороге мчалась машина. Ее задние фары очень хорошо были видны, других машин не было. Сюзи прибавила газу, и мотоцикл начал догонять автомобиль. Эта была та самая дорога, по которой Сюзи ехала сюда, собственно, это была единственная дорога, которая вела к дому Сагоры. Девушка помнила, что в нескольких километрах, при въезде в город, стоит пост полиции. Вот бы сообщить им, чтобы они остановили машину Сагоры!.. Сюзи, аккуратно отняла от руля одну руку. Мотоцикл слушался хорошо. Тяжелая двухколесная машина неслась по шоссе, не вихляя, мощно и ровно, и ее можно было удерживать даже одной рукой. Главное – не терять внимание ни на секунду! Пока Сагора за рулем, он вряд ли решится жечь документ. А вот когда он остановится…

Сюзи нащупала в кармане мобильник, медленно, следя за дорогой, поднесла к глазам, набрала последний вызов. Василий взял трубку сразу.
– Мы недалеко от города, я преследую Сагору, можно передать на пост, чтобы его остановили?
Василий не переспрашивал, он понимал все мгновенно. Понимал, что Сюзи непросто разговаривать и лучше ни о чем не переспрашивать и не раздумывать, а делать, что она говорит. Василий отключился. А впереди, километрах в двух, уже показались огни полицейской вышки.

Когда лейтенант на посту дорожной полиции получил приказание остановить приближающуюся машину, Сагора был в двухстах метрах.
Взвыла сирена, и полицейский автомобиль перегородил шоссе. На крыше автомобиля переливалась красно-синяя мигалка. Волей-неволей, Сагора затормозил. Тормозной путь был метров пятьдесят, но все равно торможение было таким резким, что задымились покрышки и Сагору бросило на руль.
Сюзи, увидев, как фары несущегося впереди автомобиля стремительно замирают, и сама медленно приглушила ручку скорости. Мысленно она посчитала, что у нее есть секунд десять-двадцать.
Она понимала, что Сагора страшно нервничает, что фрагмент манускрипта, скорее всего, у него. И что, поняв, для чего его останавливают на дороге, он…
Словом, у нее действительно было секунд 10-20 максимум. Учитывая, как быстро горит пергамент и как скоро Сагора попытается уничтожить улику своего обмана, если хотите, своей исторической диверсии.

Сагора остановил автомобиль в тридцати сантиметрах от полицейской машины. Его сильно бросило грудью на руль, но он тотчас овладел собой, дрожащей рукой потянулся в карман за файлом со злополучным клочком. Ремень безопасности мешал. Сагора застегнул его, чтобы не раздражало назойливое пикание, но сейчас понял, что сделал это зря. Каждая секунда была на счету. Сейчас от этого клочка пергамента зависела его карьера… нет, его жизнь. Найдут пергамент – десять лет тюрьмы обеспечено. И это как минимум… Вся жизнь под откос. Мехмет Сагора чуть не взвыл. Время поджимало. Он видел, как сзади преследует мотоцикл, впереди его заблокировали. Сагора вытащил файл, вытряхнул пергамент. Чиркнул зажигалкой. Как назло, она не зажигалась. Почти овладел собой, тихо выругался, опять чиркнул. Показался крошечный язычок пламени. Зажигалка была почти пуста. Сагора вспотел, представив, что она вообще могла не зажечься, об этом он как-то и не подумал. Шепча молитвы Аллаху и всем вместе взятым богам, поднес маленький огонек к манускрипту. Огонь робко лизнул пергаментный лист. А потом, распробовав вкус, весело затрещал и занялся…

И тут же боковое окно взорвалось… Это Сюзи, соскочив с мотоцикла и увидев, что в машине разгорается пламя, схватила из придорожной пыли камень и что было силы, в упор, с расстояния полуметра шарахнула его в окно. Сагора был ошеломлен. И не успел он сообразить, что делать, как рука, протянувшаяся через взорвавшееся окно, схватила горящий пергамент и вытянула наружу.

Когда Сагора пришел в себя, Сюзи уже погасила свиток. Небольшая часть документа сгорела, но и того, что было спасено, было достаточно, чтобы поставить крест на его судьбе. Сзади слышались завывания приближающейся полицейской сирены, из машины впереди вышел лейтенант и наставил на Сагору пистолет. Тот обхватил голову руками и тихо завыл.

Сагору посадили под арест. Он еще надеялся на влиятельных родственников, но Кемаль Давран по секрету рассказал Сан Санычу о разговоре с премьером: чиновнику-плуту никто не поможет. С Сагоры, как с ниточки, начали раскручивать серьезный клубок, в котором были замешаны и его высокопоставленные родственники. Уже то, что стало очевидным следствию, показывало, что они имели связи с «черными археологами», незаконно раскапывавшими древности и продававшими их коллекционерам.

История эта получила шумную огласку. Ученые всего мира содрогнулись от такого циничного кощунства: утаить часть сверхценного исторического документа для своих целей! Как всем было очевидно, весьма прозрачных… Сагора мечтал найти… клад. И у него были для этого основания…

…Ночь Сюзи спала плохо: вечером позвонил Маккольм и коротко сказал: «Завтра, в то же время на том же месте».
Грамотно. Если его и прослушивали, то никакой информации в его сообщении не было. Оно было понятно лишь Сюзи.

Они встретились у того же фонтана, на той же скамейке. Так же бегали дети, беседовали молодые люди. Маккольм ухмыльнулся и сделал неожиданный комплимент:
– Хорошо выглядите.
– Правила приличия требуют сказать спасибо, но мне не очень хочется. Простите.
Он рассмеялся. Потом взял в руки платок и прикрыл ими губы:
– Вы изобретательная девушка по части фото-видеосъемки, поэтому сегодня будем общаться так.
– Хорошо» – ответила Сюзи. Она не сказала, что никакая запись не ведется, что компрометирующего материала на Маккольма и так достаточно, а сегодня важен не компромат, а информация.
Маккольм слегка улыбнулся:
– Все не так безнадежно, но и не весело. Я связался с нашим арабским другом. Девушки еще у него, но скоро он собирается их продать. Я сказал, что у меня есть заинтересованный человек, и он сказал, что мы можем договориться».
– Но я же не говорила о выкупе. Я сказала, что жду от вас, чтобы вы спасли их.
Маккольм побагровел, на шее вздулась жила:
– Мне наплевать, что ты думала или сказала. Я и так подставил себя больше некуда. Я могу договориться о приемлемой цене. Для меня он сделает исключение и продаст их именно мне, но мы с ним не друзья! Мы просто вместе делали несколько операций, но наш знакомый не пригласит меня на ланч и не поделится последней сигаретой…

Маккольм замолчал и взял себя в руки:
– Прости.
Сюзи внимательно смотрела на него.
– Прости. Просто я нервничаю. Я знаю, что ты имеешь право сердиться, я пойму, если ты передашь запись нашего прошлого разговора соответствующим службам, и я тогда недолго протяну. Но я пытался говорить с моим собеседником. Я сказал, что мне очень нужны эти русские девушки. Он элементарно меня не понял. «Бизнес есть бизнес», сказал он. И сказал, что пятерых русских девушек он меньше, чем за полмиллиона, не отдаст даже своему свояку.
– Полмиллиона чего?
– Еще слава Богу, что долларов… Они тут доллары любят, а к евро относятся подозрительно.
– Но у меня нет таких денег.
Маккольм развел руками:
– Он просил семьсот тысяч, я еле сторговался.
Он понизил голос:
– Я понимаю, что влип и что у тебя есть запись, от которой практически зависит моя жизнь. Но и у меня нет таких денег. Я могу дать тебе сто тысяч. Это все, что я накопил на банковском счету… – Маккольм горько улыбнулся: – Хотел обеспечить себе старость. Пока выплачивал кредит за дом, оплачивал образование детей… Последние пять лет собирался на пенсию и копил. Было семьдесят тысяч. Тридцать получил за эту акцию, с тем самым русским кораблем, с которого ты сбежала. Итого, сто тысяч. Я тебе отдам их, если буду уверен, что ты уничтожишь запись нашего прошлого разговора.

Сюзи молчала.
– Я подумаю, – сказала она немного спустя. – Может быть, что-то и попрошу. Просто я думаю, где взять остальные деньги…

…Возвращаясь с этой встречи, Сюзи продумывала все вероятные ходы по спасению девушек. В Петербурге у ее мамы есть квартира. В принципе, трехкомнатную квартиру можно продать и вместо нее купить комнату в коммуналке. Если наскрести еще какую-то сумму, заняв у друзей, знакомых, потом взять хотя бы тысяч тридцать (те самые) у Маккольма, то можно собрать нужную сумму.
Потом мелькнула другая мысль: «Впрочем, возможно, с квартирой не придется расставаться. Можно поговорить с Васей. Может быть, деньги для спасения россиянок будут выплачены из какого-то особого правительственного фонда?»
Впрочем, тут встают вопросы… Получается, что Сюзи ведет переговоры за спиной спецслужб, как бы сама по себе. Ведь она должна была бы все эти дела передать в ведение компетентных органов, а сама ждать результатов. Вот тогда это было бы по правилам…
Но Сюзи не была уверена, что, если она будет действовать именно так, по правилам, то девушки будут выкуплены и возвращены на Родину здоровыми и невредимыми…

Сюзи вернулась домой, вся раздираемая противоречивыми мыслями и чувствами. И, как всегда, чтобы успокоиться, решила помолиться. Что почитать? Канон Покаянный? Не совсем подходит. Канон Молебный Божией Матери? Она взяла молитвослов и принялась задумчиво просматривать оглавление. О! Акафист Святителю Николаю. Это очень кстати, учитывая события последних дней.
Акафист ее успокоил и вызвал в душе теплое умиление. Сюзи предала себя в руки Божии и решила отложить решение вопроса на завтра.

Вечером она посидела у костра с ребятами-археологами, выпила чаю в палатке Сан Саныча и послушала его импровизированную лекцию о ценных археологических находках в этих местах. Перед сном девушка подняла глаза к небу. Близкий и звездный, как всегда в Турции, небосвод. Легко угадывались очертания Большой и Малой Медведиц, других созвездий. «Места Святителя Николая, – подумала Сюзи. – Здесь, под этим небом он спасался, трудился. А, поднимая голову, видел ту же картину, что и я сейчас». Сюзи вдохнула полной грудью горьковатый запах полевых трав. «Все то же. Запахи, звуки…» В таких местах древняя история, история святых отцов, становилась реальней, ближе.

…Сюзи развернула свежий выпуск Гардиан. Лондонская газета посвятила этой истории первую полосу. Статью предварял кричащий заголовок: «Сенсация! Последняя страница таинственного документа, которая едва не погибла в огне!»
Под заголовком курсивом сообщалось: «Всего несколько дней назад мир был потрясен уникальной находкой, сделанной группой российских археологов на окраине города Демры. Это рукопись, в которой рассказывается о крайне увлекательной истории, произошедшей с жителем древних Мир Ликийских (античное название Демры). Однако историки заподозрили, что у документа пропало окончание. Детективная попытка найти окончание рукописи увенчалась успехом. Фрагмент рукописи спрятал высокопоставленный чиновник, имя которого последние несколько дней не сходило со страниц газет и журналов всего мира. Мехмет Сагора, возглавлявший Департамент по надзору за археологическими раскопками в Турции и опубликовавший рукопись, оказался оборотнем. Он и спрятал последний лист уникального манускрипта.
Сам Мехмет заявил представителям полиции, что готовил сюрприз, что окончание документа вскоре было бы опубликовано, однако то, что он пытался уничтожить документ, показывает, что Сагора не собирался никому показывать эту страницу. Сегодня мы предоставляем вам уникальную возможность познакомиться с окончанием таинственной истории, написанной анонимным жителем Мир Ликийских больше полутора тысяч лет назад».

На фотографии, сопровождавшей публикацию, можно было увидеть спасенный Сюзи документ, однако газетная фотография была не очень хорошего качества. Греческий текст, во всяком случае, не читался.

Сюзи перечитала перевод документа, опубликованный в Гардиан:

Свет во откровение языков и славу людей Твоих Израиля.
Через несколько лет ростовщик Хаим занемог и ждал смерти. Он просил меня прийти. Я отказался. Через слуг Хаим передал, что поступил со мной нечестно и просит прийти, чтобы вернуть… долг. Хаим хочет вернуть долг? Это было невероятно, и я пошел. По правде говоря, я не очень на него злился, потому, что его жестокость все-таки меня вернула к нормальной жизни и изменила в лучшую сторону.
Хаим еле ворочал языком. «Я был с тобой жесток, не держи зла…» Я молчал.
Хаим пошарил рукой под подушкой и протянул мешочек. Я узнал его. Это был один из тех мешков с золотыми монетами, которые мне подбрасывал мой спаситель.
«Это третий из мешков, – сказал Хаим с трудом. – Тот самый, который я у тебя выманил обманным путем… Возьми его, и, если можешь, прости».
Я отнес этот мешок домой. Я вытряхнул монеты и пересчитал их. Там было 100 монет – сумма, достаточная для того, чтобы начать свое дело. Но тратить на дело я их не хотел. Я отложил эти деньги на тот случай, если кто-то будет терпеть нужду…

Я тщательно обследовал мешок. На нем был полустертый адрес. Это адрес конторы, которая выдает деньги в обмен на дома и вещи. Я сходил к этим людям. Они узнали мешок и назвали имя человека, которому отпустили деньги. Это был наш епископ Николай. Я пришел в храм, отстоял службу и долго всматривался в лицо этого человека. А когда он сделал несколько шагов, я окончательно узнал его. Это он, хромая, убегал от моего дома той ночью.
После службы я прямо спросил епископа: «Это вы сделали?..» Он смутился и пробормотал что-то вроде: «Я? Это Бог сделал, я тут не при чем».
С тех пор я стал усердным богомольцем.

Теперь, преплывя по бурному морю моего повествования, когда очи мои до самого Судного Дня смежаются и все тело истаявает, я оставляю эту летопись в назидание потомкам. А с нею оставляю и один из мешочков с золотом. Да, тот самый, который однажды спас меня, который мне вернул Хаим и который я хранил на тот случай, если вдруг Бог даст мне возможность кого-нибудь этими деньгами спасти. Мне они не пригодились.
Не тратьте их на обычные нужды, это деньги поистине святого человека, нашего приснопамятного старца Николая, епископа нашего Ликийского захолустья.
Да, там 99 монет. Не пытайтесь отыскать сотую. Ее я отдал мальчику, что под мою диктовку написал сей документ. Кхе-кхе, у меня еще есть силы шутить. Эй, парень, чего поперхнулся, пиши, что я диктую.
Да, сотую монету отдам этому парню. Только если написал без ошибок… Кхе-кхе.
Господи, помилуй мя, грешнаго, и сподоби Царствия Твоего вечнаго. Аминь.

Этот текст Сюзи прочитала уже в десятый раз. Последние дни все только и говорили о том, где мешок с золотыми монетами. Сагора, выпучив глаза, клялся, что никакого мешка не было. Но ведь никто и не видел, что было в каменной шкатулке. Сан Саныч был уверен, что именно этот толстяк и похитил деньги. И страницу эту пытался уничтожить именно для того, чтобы никто не узнал о его краже.
Как на самом деле – брал Сагора деньги или не брал, с этим будут разбираться эксперты. Возможно, используют детектор лжи, впрочем, и он дает как минимум 20-процентную погрешность.
Когда документ был расшифрован, еще до его публикации в газетах, сюда приехали полицейские, турецкие археологи, оцепили и тщательно обследовали гробницу, в которой был найден документ. Использовали металлоискатели и какие-то лазерные аппараты, которые регистрируют пустоты в камнях. Однако гробница оказалась сложенной из самых настоящих камней, никаких тайников ни в ней, ни под ней не оказалось. Два дня все тщательно изучали, просвечивали, прослушивали, простукивали, но… никакого золота не нашли.
Потом оцепление сняли и уехали. Россиянам разрешили продолжать работы.

– Можно? – услышала Сюзи голос Сан Саныча, стоявшего у входа.
– Да, конечно, – встала она и одернула юбку.
– Ты просто молодец, – сказал Саныч. – Ценность этой страницы невозможно переоценить. История получила завершение, так сказать, развязку.
– Для меня, – сказала Сюзи, – гораздо важнее другое. Теперь несомненно, что эта история именно о святом Николае Мирликийском. Если раньше можно было сказать, что это просто местная история, которая, возможно, имела популярность и впоследствии была приписана Святителю Николаю, то теперь мы знаем имя героя этой истории: епископ Николай. Значит, эта история, известная нам по житию, – самая настоящая правда. Меня вот что, Сан Саныч интересует: как вы думаете, мешочек с золотыми монетами есть вероятность найти?
Саныч потер подбородок:
– Ой, не знаю, девочка. Тут нужно учитывать вот еще что: прошло полторы тысячи лет! Это сейчас гробница засыпана, и нам ее пришлось откапывать. Но тогда, когда хоронили этого человека, гробница не была засыпана. А история про мешочек с золотом, уверен, была известна многим. И как ты думаешь? Не нашлось желающих поискать его?
Сюзи молчала.
– Я говорил с турецкими коллегами. Там был один такой хороший специалист, о-очень внимательный человек. Так вот, он указал мне на следы сколов на косяке двери гробницы. Понимаешь, о чем я?
– Нет, – честно призналась Сюзи.
– Эти сколы показывают, что дверь когда-то вскрывали. Сколы имеют следы коррозии, точно такой же, что и гробница, а это значит…
– Это значит, – проговорила Сюзи, – что дверь вскрывали вскоре после похорон, во всяком случае, примерно в это же время.
– Именно! – хлопнул себя по колену Сан Саныч. – Это древние сколы. Дверь вскрывали, и, возможно, неоднократно, и конечно, все тщательно обыскали. И, возможно, нашли деньги.
– Да, наверное… Но я все же думаю, – возразила Сюзи, – что если бы там искали деньги и простукивали камни, обыскивали гробницу, то были бы следы какого-то беспорядка. А мы видим, что там полный порядок.
– А вот это как раз ничего не доказывает. У покойника были родственники, они навещали могилу и могли все привести в порядок, даже если грабители что-то и набедокурили.
Сюзи молчала. Саныч тоже помолчал, а потом продолжил:
– Впрочем, в тексте не сказано, где оставлены деньги, сказано просто, что оставлены. А, может быть, их оставили родственникам и они их, похоронив своего отца или, там, деда, протратили. А, может быть, деньги были оставлены при храме, ну, скажем, местному епископу? Чтоб в случае чего он их отдал на благотворительные нужды. В общем, дорогая моя, вариантов много. И, раз их до сих пор не нашли, едва ли, думаю, их вообще найдут…

…Сюзи ворочалась на постели. Так у нее было всегда: когда какая-то важная и большая мысль придет, то всю измучает и глаз не даст сомкнуть до утра. Уже стихли смех и звуки музыки, установилась полная тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад в листве деревьев. Лагерь спал, не спала лишь Сюзи.
Она вспоминала концовку истории про Святителя Николая, вспоминала фотографию спасенной ею из огня страницы рукописи… Стоп. Сюзи наморщила лоб. Публикация немного расходилась с тем, как был оформлен текст в оригинале рукописи. Сюзи села на кровати и включила свет. На тумбочке у кровати лежали газеты, журналы. Она выудила номер Гардиан, который уже читала много раз, и посмотрела на фотографию рукописи. В переводе текст был сплошным, как сегодня принято писать. Но на фотографии он был другим. Прочитать его было невозможно, шрифт на газетной фотографии был мелким и размытым, но что угадывалось абсолютно точно, так это порядок его расположения на пергаменте. Текст был не сплошным, как в переводе, а шел как бы столбиком. Предложение или пара предложений – и новая строка. Опять предложение или пара – и опять новая строка.
Сюзи бросила газету на пол и достала мобильник. Здесь текст можно будет прочитать. Дело в том, что после того, как она забрала у Сагоры и затушила рукопись, Сюзи сфотографировала текст в свете фар автомобиля. Восьми-мегапиксельная NOKIA С7 давала, конечно, слабенькое разрешение, но текст читался. Зачем Сюзи это сделала? По очень простой причине. Если спасенный документ как бы случайно пропадет, у нее будет хоть и жалкий, но хоть какой-то вариант. Никогда никому не отдавай документ, если он в единственном экземпляре, пока не сделаешь фотокопию, – эту прописную истину Сюзи усвоила от своего духовника отца Константина. Он рассказывал, как когда-то попросил набрать часть своего дневника одну прихожанку, а та… потеряла рукопись в метро. С тех пор отец Константин никому не давал рукопись, пока не сфотографирует ее. Так, на всякий случай.

Сюзи нажала кнопку «увеличить». Еще раз. И еще. Текст стал читаемым и цветным. Заглавные буквы были красными – на черно-белой газетной фотографии это не было видно. Акростих? Сюзи вспомнила античный литературный прием: писать таким образом, чтобы из начальных букв каждого предложения можно было сложить текст. Этим баловались Ахматова, кодировавшая акростихом имена адресатов своих стихотворений, Мандельштам, Есенин…
Придуманный еще в дохристианское время прием акростиха был популярен среди античных поэтов, а впоследствии – среди византийских гимнотворцев. Многие каноны и стихиры, написанные Иоанном Дамаскиным, Романом Сладкопевцем, Андреем Критским и другими церковными витиями, были написаны с использованием этого приема. Сюзи вспомнила даже славянское название этого приема: краегранесие. Из начальных букв тропарей канона, который поется на утрени, можно сложить фразу вроде: Матерью Жизни обретаем спасение или Жизнь из гроба нам возсия.

Сюзи попыталась сложить эти первые буквы в слово. Кажется, слово складывалось, но, не зная греческого языка, Сюзи не могла быть в этом уверена. Сердце сильно билось. А что, если Саныч не спит?.. Она вышла из палатки, прошла к палатке Саныча, но свет там не горел. «Придется ждать утра», – вздохнула Сюзи и поплелась обратно.
Заснула она на удивление быстро. Как будто последний элемент большой мозаики встал на свое место…

«Надо ли говорить, что уже утром я сидела у Саныча», – рассказывала мне Сюзи. В темноте, а храм уже погрузился в сумерки, блестели ее глаза. Надкушенное яблоко, которое я вынес ей уже, наверное, с час назад, сиротливо лежало на скамейке. Я не хотел ее торопить…

Саныч прихлебывал из большой кружки свой любимый турецкий чай и рассматривал фотографию, распечатанную с моего телефона.
– Так, – сказал он, – читаю, что получилось, если взять первые буквы: И ано филакия эстин. Да, это, несомненно, имеет смысл…
Ано значит нечто возвышенное, горнее;
Филакия – хранилище;
Эстин – есть.
Всю фразу на русский можно перевести так: возвышенное есть хранилище. Или: возвышенное, горнее стало хранилищем. Похоже, это в самом деле какая-то подсказка. Что-то стало хранилищем; думаю, хранилищем этого как раз мешочка с золотыми монетами. Но что это такое – горнее, возвышенное? Гора, холм? Здесь, в Демре, есть холм. Прежде там находилось святилище Аполлона, потом, в 4-м веке, после торжества христианства, языческий храм был разрушен и на его месте построили городской рынок. Он раскопан еще в 1950-х годах англичанами, но что-то я не припомню, чтобы там находили…

– Подождите, – перебила Сан Саныча Сюзи. Я знаю совершенно определенное понятие, которое называется словом горнее.
– Да? И что это такое?
– Так называется место за престолом, где располагаются скамьи для священников. Оно так и называется – горнее место.

Саныч потер подбородок своим любимым жестом, обозначавшим, что он думает.
– Верно… По-гречески это называется ано кафедра, то есть высокая, возвышенная, горняя кафедра.
Саныч посмотрел на Сюзи внимательно:
– Слушай, твои познания меня просто поражают. То ты разгадала с этой песней Симеона, теперь угадала церковный термин. Я вот все это читал, вроде знаю, но никогда в голову бы не пришло.
– Просто я с детства хожу в храм. Я это не изучала, все эти понятия – как… – девушка пыталась сформулировать, – как воздух, которым мы дышим, это язык, на котором разговариваем…
– Ладно. Похоже, что-то я в жизни упустил, – то ли иронично, то ли грустно сказал Саныч. – Давай сделаем выводы: некое горнее место стало хранителем. Чего? Возможно, как раз этого самого клада. Теперь: где у нас храм? В Демре их было несколько.
– Помните, вы говорили, что здесь, на кладбище, тоже был храм, и храм очень древний? Его раскапывала ваша группа несколько лет назад. Я видела его остатки.
– Верно, верно… – кивнул Саныч. – Есть там наш храм. Мы его раскопали и законсервировали.

…Руины храма поросли колючками и травой. Собственно, от храма мало что осталось. Несколько разбитых колонн, остатки массивной солеи… Достаточно отчетливо просматривались контуры древнего алтаря. Массивное полукружие ступеней горнего места, седалища для священников, сохранилось, хотя многие ступени были разбиты или потрескались.
– Вот это древний алтарь и, собственно, остатки горнего места, – сказал Саныч и сделал приглашающий жест. Переступая невидимую границу алтаря древнего храма, Сюзи перекрестилась.
– Я думаю, что горнее место вообще было самым подходящим для того, чтобы что-то здесь спрятать, потому что это самое массивное и прочное место храма. Я видела руины многих древних храмов, и даже там, где практически ничего не осталось, какие-то фрагменты горнего места все же сохранились.
– Да-да!.. – согласился Саныч рассеянно. – Только где мы будем искать. Не ломать же все горнее место. Да это и невозможно, это же археологический памятник…
– А не кажется ли вам, – сказала Сюзи, – что уместней всего было бы спрятать мешочек под главным седалищем, епископским? Ведь этот мешочек имел отношение к Святителю Николаю, епископу города. Значит, скорее всего, и спрятан он может быть под скамьей епископа, а не под какой-то другой.
Сан Саныч посмотрел на девушку с изумлением, граничащим с ужасом:
– Я не понимаю, кто у нас тут профессор?.. Верно! Как это я сам не додумался!
Сюзи с Санычем обследовали центральную скамью, приподнятую над остальными. Не было сомнения, что это главный трон, предназначенный для епископа. Массивные камни были закреплены основательно.
– Сейчас вызову ребят, – сказал Саныч, – и они быстренько нам раскачают это седалище.
Он набрал на мобильном телефоне какой-то номер, дал указания. Через десять минут здесь были крепкие ребята, работавшие на раскопе неподалеку. В руках у них были деревянные колья, которыми расшатывают камни кладки, молоты, которыми забивают эти колья, еще какие-то приспособления, известные археологам, но неизвестные Сюзи. Ребята принялись за работу.
Они аккуратно вбили колышки вокруг массивного седалища. Оно закачалось, и, поддев его при помощи рычага, ребята вывернули его из массивного ряда каменных ступеней. Саныч опустился на колени и посветил фонариком в отверстие.
– Ага, – сказал он, – что и требовалось доказать. Возвращайтесь к своей работе. Потом я дам указания.
Бригадир молодых копателей сверкнул улыбкой:
– Ага, Сан Саныч, если что – звоните. Пойдемте, ребята.

Когда они ушли, Сюзи опустилась на колени рядом с начальником археологической экспедиции и заглянула в отверстие. Под камнем был песок, из песка выглядывала крышка каменной шкатулки, почти такой же, какую нашли в склепе. На верхней крышке была высечена древнехристианская монограмма «ХР», что значит «Христос».
Саныч закряхтел, пытаясь вытащить каменную шкатулку, но за долгие века она крепко увязла в земле. Саныч закряхтел, лицо покраснело. Он встал, поискал что-то на земле, нашел палку, подсунул ее под бок шкатулки и стал на нее давить, используя как рычаг. Шкатулка поддалась. Саныч кряхтя, извлек ее на свет Божий.
Сердце Сюзи сильно билось. Они открыли каменную крышку. В шкатулке лежал кожаный пузатый мешочек, который мог бы поместиться на ладони крупного взрослого человека.
Саныч вытер пот, стекавший по лицу, и произнес: – Ну, вот и всё…
На глаза Сюзи навернулись слезы. Все, что она могла сказать, это были слова: «Святителю отче Николае, моли Бога о нас».

Был жаркий день, послеобеденное время. Археологи в это время отдыхали. Кто дремал, кто пошел по своим делам. Сюзи с Сан Санычем сидели у него в палатке. Сильный вентилятор тихо жужжал, но, по правде говоря, прохладней не становилось, он гонял туда-сюда горячий воздух.
На столе лежал кожаный мешочек. Несмотря на все предосторожности, от ветхости его бок треснул, и в прорехе тускло сверкало золото.
Мешочек был развязан. Саныч и Сюзи уже запускали туда руки (Сюзи только теперь оценила выражение: запускать руки) и доставали пригоршней золотые монеты. Да, это были самые настоящие золотые византийские монеты. На пальцах поблескивали искорки золотых пылинок, оставшихся после прикосновения к древним монетам.
– Константиновский солид, что в переводе означает прочный, основательный, отсюда, кстати, наше слово солидный, – прокомментировал Сан Саныч. – 5,4 грамма каждая. Думаю, что одна такая монета стоит несколько тысяч долларов. Сегодня надо будет позвонить туркам и сообщить о находке.
Сюзи приложила монету к губам. Чушь, конечно, – золотые монеты целовать, но ведь это монеты, собранные самим Святителем Николаем Чудотворцем…

Саныч спрятал мешочек в сейф, на всякий случай напомнил Сюзи, что язык нужно держать за зубами и никому не говорить о находке – «от греха подальше».
Сюзи вышла из палатки и сощурилась от яркого солнца. Где-то куковала горлица. Сюзи шла к себе и думала о милости Божией. О том, что непостижимым и чудесным образом она прикоснулась к реалиям самого настоящего жития любимейшего ею Святителя Николая. Все так реально, так осязаемо… История, известная с детства, история, запечатленная на многих иконах, оказалась подтвержденной реальным тугим мешочком с золотыми монетами…
Потом ее мысли перенеслись к проблемам дня сегодняшнего. Где найти деньги на выкуп девушек, ибо медлить уже нельзя… «А что, если?..» Она даже побоялась додумать эту мысль до конца. Но замедлила шаг. Потом остановилась. Потом повернула к палатке Сан Саныча.

– Это невозможно, потому что это научное преступление, раз! Уголовное преступление – два! – решительно говорил Саныч, вышагивая по палатке и от возмущения размахивая руками.
Сюзи уже рассказала ученому о том, кто она на самом деле и как связана с недавним происшествием на российском корабле.
Сан Саныч выслушал внимательно, и брови его возмущенно сдвинулись, но Сюзи заговорила первой:
– Это не мой секрет. Я бы рассказала и раньше, но мне не разрешили наши спецслужбы…

Наконец Саныч принял информацию, и она у него как-то усвоилась. Он мерил шагами свою просторную командирскую палатку и слушал Сюзи.
– Ну, подумайте: этот клад будет лежать в каком-нибудь музее, в пуленепробиваемой витрине. Туристы будут на фоне этих монет фотографироваться, а потом выйдут и забудут. А тут – судьба пяти российских девушек».
– Не выйдут и не забудут, – сердито возражал Сан Саныч.
– Да ладно, сколько этих античных монет в музеях, я сама видела целые витрины. И что, кому-то есть до них дело?
– Есть, есть дело! Мне есть дело! – подняв указательный палец, сердито парировал Сан Саныч. – Это священное право науки!
– Но разве священное право науки поместить в музей мешочек монет важнее пяти реальных жизней?
Саныч посмотрел на Сюзи, словно хотел испепелить ее взглядом.
– Но ведь это противоречит завещанию человека, который эти монеты спрятал… Он хотел, чтобы монеты кого-то спасли…
– Завещание, спасли… Хватит религиозный дурман разводить! – психанул ученый. – Мало ли чего кто хотел? Мы нашли клад, и он должен послужить делу науки. Все, я больше об этом не разговариваю.
– А если бы среди них была ваша дочь?..
– Девушек в России пятьдесят миллионов. Пятью больше – пятью меньше, погоды не делает. Все, я сказал, что больше эту тему не обсуждаю. Свободна.
Сюзи открыла рот, но Саныч сердито махнул рукой: «Я сказал, свободна».

…Василий покачал головой:
– Я не думаю, что наши вот так возьмут и выложат полмиллиона долларов. Им проще спецназ послать за девушками, а это будет совсем другой расклад. Едва ли девочки вернутся после этого домой живыми и невредимыми. Кроме того, будут вопросы. Справедливые вопросы: откуда ты узнала про Маккольма? Почему не связалась с российскими службами и не поделилась информацией? Почему мы действовали без разрешения начальства? – Василий грустно улыбнулся: – Я точно лишусь погон. Но главное, не уверен, что девушек спасем…
– Тогда остается моя квартира, и… занимать деньги.
Василий несвойственно ему робко спросил:
– Скажи, а ты не обидишься, если я предложу тебе помощь? – И, пока Сюзи не ответила, не давая ей сказать ни слова, продолжил: – У меня от бабули однушка в Новоизмайлово осталась. Не думаю, что можно продать дорого, но за 70-80 тысяч точно можно.
– Спасибо, Василий, ты очень милый, – грустно улыбнулась Сюзи.

Выйдя от Василия, Сюзи перезвонила Маккольму.
– Да, все остается в силе, – подтвердил тот. – Я созванивался с нашим другом. Та же сумма. Уступать не собирается.
– Хорошо, скажите, чтобы подождал. Я буду срочно искать деньги. Думаю, дня за два-три я соберу сумму. Вы готовы поддержать меня, как обещали, скромным вкладом, полученным?..
– О кей, сделаю, как обещал.

Перед тем как вернуться в экспедицию, Сюзи решила заехать в храм. В Демре не было полноценного храма, была лишь греческая часовня, построенная несколько лет назад для туристов. Туда Сюзи и отправилась.
В притворе купила несколько свечей, зажгла одну и зашла в прохладное гулкое помещение. Сладко пахло ладаном. Со стен молчаливо и приветливо смотрели лики Господа Иисуса Христа, Богородицы, святых. Сюзи начала молиться и сама не заметила, как из глаз потекли слезы. Она не жалела, что придется расстаться с квартирой, – Бог все устроит, тем более, что она помнила святоотеческую формулу: Почитайте величайшим благом, если Господь окажет Вам честь и допустит проявить к кому-то милость.
Ее молитва была благодарственная. Своими глазами она видела и в своих руках держала вещи, имевшие отношение к Святителю Николаю Чудотворцу. Более того, при ее участии был спасен клочок пергамента, который подтверждал: найденный документ с интересной историей действительно имеет отношение к Святителю Николаю.
Сюзи подошла к иконе Святителя Николая и преклонила колени. Вместо высокоторжественных слов канонической молитвы у нее почему-то получался нежный детский лепет: «Милый, любимый отче Николае!.. Я бесконечно благодарна тебе за все то, что произошло, чего ты меня сподобил. Не оставь наших девушек, сохрани их от людского зла, от скорбей, от их собственной озлобленности. Помоги им вернуться к нам здоровыми и телесно, и душевно. Помоги собрать деньги и выкупить их из плена».
Когда Сюзи вышла на улицу, на душе было тихо и радостно. Она набрала домашний номер. «Мама, у меня к тебе серьезный разговор. Не нервничай, только выслушай…»

Ночью Сюзи спала беспокойно. Вдали погромыхивало, воздух был тяжелым, липким. Забылась только к утру. А разбужена была Сан Санычем. «Прости, что разбудил», – сказал он, заглядывая в палатку. «Секунду, я только оденусь». Сюзи вскочила, натянула джинсы, футболку, плеснула из умывальника водой в лицо, причесалась, набросила покрывало на разобранную постель. Снаружи слышен был скрип гравия под ногами, там, на одном месте, с ноги на ногу переминался руководитель экспедиции. «Сан Саныч, заходите», – пригласила Сюзи.
Тот кряхтя вошел. Боясь почему-то смотреть Сюзи в лицо, сказал:
– Угостишь чаем?
Сюзи поняла намек и начала хлопотать у плитки: включила ее, налила в кастрюльку воды. Саныч молчал, потом сказал, как в холодную воду кинулся:
– Возьми эти деньги… Я про клад.
Сюзи повернулась и пристально посмотрела профессору в лицо. Тот смутился, но выдержал взгляд.
– Мама сегодня приснилась. Никогда не снилась, все 20 лет не снилась, как похоронил. А сегодня приснилась… – Саныч потер подбородок. Ему нелегко давались эти слова. – Просто стояла и смотрела на меня. Молча. А я перед ней. И я вспомнил все плохое, что в жизни сделал. Я вспоминал и вспоминал, а потом упал перед ней на колени, обнял ее ноги и заплакал. Так и проснулся, в слезах.
Саныч помолчал. Вода в кастрюльке зашипела, грозя выплеснуться на плитку. Сюзи подскочила и сняла ее с раскаленной спирали. Потом механически взяла банку с чаем, но тут же поняла, что это не то, чем сейчас нужно заниматься. Подошла к Сан Санычу и доброжелательно посмотрела ему в глаза, как бы предлагая продолжить разговор.
– Вот у вас, верующих, что говорят? Что покойники нас слышат, видят?
– Сами по себе нет, но, если им будет позволено Богом, то они и видят нас, и слышат, и в нашей жизни могут как-то проявиться, подать знак…
– Я проснулся и все думал и думал, что, в общем-то, прожил неплохо, но мало сделал добра. Знаешь, хоть и не веришь, а вот хочется иногда облегчить душу… Виноват… И перед женой, и перед детьми, которых бросил, когда ушел из семьи к молодой студентке. И перед матерью, что писал докторскую, а она умирала в одиночестве. И перед этой самой студенткой, Катериной, которую три раза на аборт отправлял, а потом и ее бросил. И перед другими девчонками… Я все думал и думал, и мне стало страшно. – Саныч пристально посмотрел на Сюзи и бросил, страшно и коротко: – Кругом виноват!..
Он смотрел на девушку и молчал. Сюзи понимала, что нужно сказать какие-то слова. Но какие?.. Господи, наставь и вразуми! – мысленно взмолилась она. И решилась говорить:
– Я думаю, что нужно прислушиваться к знакам, которые нам дает Бог, или, если вы не верите в Бога…
– Не то, что не верю… – Саныч не договорил.
– Я не думаю, что мама приснилась вам сама по себе. Ее к вам благословили прийти…
– Вот ты говоришь это слово… я его даже выговорить боюсь: прийти. А ведь это был больше, чем сон. Я не сказал, что, когда проснулся и сел на кровати, я, залитый слезами, в комнате был запах ее духов. Я с детства их помню, «Красная Москва». И еще казалось, что в палатке кто-то есть. Я включил свет – никого. Но впечатление было совсем такое, будто кто-то молча стоит у моей кровати.
Сюзи погладила руку Сан Саныча. Говорить больше не было нужды. Он и так сам все понимал.

…Маккольм пришел вовремя, как всегда. Сюзи его уже ждала. Он выслушал молча и усмехнулся.
– Все преступники. Как я понимаю, золотые монеты вы тоже не в антикварном магазине купили.
– Я скажу одно, – медленно, но серьезно ответила Сюзи. – Эти монеты должны послужить именно этому делу, а как и где мы их нашли – неважно.

Вечером Маккольм перезвонил. Арабский друг, подумав десять секунд, согласился. Деньги выходили те же или почти те же, а вдруг монеты удастся продать выгоднее? Да и, знаете, полкило античного золота, да еще солиды Константиновской эпохи, все-таки лучше, чем пачка хрустящей бумажной американской зелени.
На послезавтра назначили обмен. Деньги на девушек. Арабский друг предупредил, что все слишком серьезно, и если…
– Никаких если. Честный обмен, – хохотнул в трубку Маккольм.

Сначала Василий решительно сказал, что Сюзи он на эту операцию не отпустит. Потом, увидев ее решительность, смилостивился и напросился сам. Его аргументы были убедительными.
Маккольм не знал ничего до самого отправления. Он арендовал катер, и, когда Сюзи прыгнула на палубу и он включил мотор, вдруг появился какой-то рослый парень с зачехленной трубой на плече и перешагнул через перилла готовящегося к отплытию катера.
– Маккольм. Познакомьтесь, это мой друг. Он будет с нами.
– Фотолюбитель, – пробормотал Маккольм и натянуто улыбнулся. – Вы, я вижу, сегодня не с фотоаппаратом, а с гранатометом?
– Подстраховка, – пробасил Василий. – Сами понимаете…
Сюзи расшифровала:
– Маккольм. Мы заинтересованы в спасении девушек. Деньги вы видели. Но если нас попытаются кинуть, а мне кажется, что это вероятно, мой человек взорвет лодку противника и застрелит вас.
Маккольм ухмыльнулся:
– Приятно работать не с дураками, а с профессионалами.

Через час они вошли в дрейф, а еще через сорок минут к ним приблизился небольшой катер.
– Саляму алейкум! – закричал человек в черных очках, стоявший на корме, когда катер приблизился к их судну. Маккольм улыбнулся:
– Хабиби, ва-алейкум ас-салям.
Два катера остановились практически рядом.
– Друг, ты привез эти старинные монеты?
– Ты сомневаешься? – с некоторой обидой спросил Маккольм.
– Нет, просто все это как-то подозрительно.
– Какая тебе разница. Я сказал, что эти девчонки мне нужны. Я плачу тебе деньги и их забираю.
– А не купили ли тебя русские?.. – спросил арабский друг.
– Это мой бизнес, русские тут не при чем.
– Хорошо.
Арабский друг засунул руки в карманы. Маккольм напрягся. Это могло быть что угодно, от сигнала до нажатия какой-нибудь кнопки.
– Не пугайся. Давай деньги.
– Тебе не кажется, – искусственно безмятежно спросил Маккольм, – что это ты первый должен отдать девчонок? Или ты не веришь, что я заплачу?
– Верю, верю! – засмеялся его собеседник. Он хлопнул в ладоши, и на палубу вывели всех пятерых девушек.

Яхты сблизились, и девушки перешли на катер Маккольма. Арабский друг протянул руку. Маккольм положил ему на руку кожаный мешочек.
Тот взглянул, достал одну монету, повертел в руках… Не смог сдержать восхищения и цыкнул: «Вах! Умели делать!»

– Ну что, хабиби, расстаемся?
– Э, не спеши. Я захотел девушек обратно.
– Что? – Маккольм откровенно опешил от такой наглости.
– Именно. Я слышал, ты уходишь на пенсию, значит, все наши дела закрыты. А теперь скажи, почему я должен отдавать тебе прекрасный свежий товар?
– Э, Ахмеджан…
– Не произноси моего имени! – взвизгнул арабский друг. – Я сказал, что, если хочешь убраться подобру-поздорову на свою пенсию, пусть девки быстро перейдут обратно ко мне.
При этих словах из дверей яхты Ахмеджана вышло несколько бойцов с автоматами в руках.
– Быстро, пусть перейдут ко мне и убирайся, тупой шпион.
Маккольм побагровел. Потом взял себя в руки.
– Придурок, набери номер. – Он продиктовал номер.

…Василий сидел у закрытого иллюминатора, рядом лежал расчехленный гранатомет. В десяти метрах на волнах плясал катер арабского друга. Мобильник он держал в руке, поэтому не удивился звонку.
– Алло?
– Спроси, что мой человек хочет тебе сказать, идиот», – взъярился Маккольм, обращаясь к Ахмеджану.
– Что ты мне хочешь сказать? – спросил арабский друг.
– То, что я сижу у окна катера с гранатометом в руках. Открыть иллюминатор и ударить по вашей скорлупе – дело пяти секунд. У меня есть еще две гранаты и пять автоматных рожков. Даже если мы погибнем, умрете и вы… Если ты не веришь, что я сижу рядом с тобой, хочу сообщить, что тебе надо постирать свою грязную зеленую повязку на голове, такой повязкой ты Аллаха оскорбляешь, и выкинуть очки, которые ты повесил на майку, такие очки вышли из моды лет пять назад.

Взгляд террориста заметался по бликующим иллюминаторам яхты. Неосознанно он схватился за темные очки, которые минутой назад снял и повесил за дужку на ворот футболки. Сначала захлестнула злоба, через секунду пришло смирение перед силой, которая выше его: Да ну, еще связываться…
– Дурак, – бросил он Маккольму. – Я же пошутил. Так, пощупать тебя хотел.
Маккольм приветливо улыбнулся:
– Я так и понял.
Ахмеджан дал короткое указание, его катер развернулся и умчался в море. Маккольм повернул к берегу.

…Совсем стемнело. Я не видел даже лица моей собеседницы, только глаза ее сверкали искрами.
– Ну, и чем же все закончилось? – спросил я.

– А закончилось все так. Девушки, слава Богу, оказались целы и невредимы и вернулись домой. Алиса, кстати, поехала на раскопки, как будто ничего и не было. Не хотела беспокоить маму.
Маккольм с нами попрощался и посмотрел так… Ну, я сказала, что запись никому не передам, пусть спит спокойно. Хотя сказала, что, если у него есть в душе что-то святое, пусть полученные за эту акцию деньги отдаст на храм – зайдет в любой христианский храм и опустит в кружку. И что не я ему буду судьей в этом поступке, а Сам Бог.
Сан Саныч осенью вернулся в Москву и все так же преподает. Весной у них новая экспедиция в Демре. Приглашает меня.
– Ну, и что ты?
– Я?.. Я вернулась в Питер. Работа, надо заканчивать Академию…

Сторож прошел мимо нашей скамьи и многозначительно зазвенел ключами: «Собор закрывается…»
Мы поднялись. Я благословил Сюзи.
– Батюшка, умоляю, еще слово…
– Ну?
– Завтра приезжает… Василий. Ко мне в гости. Благословите встретиться.
Я посмотрел Сюзи в лицо:
– Ты знаешь мое мнение: все должно быть…
– Естественно, целомудренно! – воскликнула она.

Собор совсем опустел. На подсвечниках догорали свечи. Я подошел к иконе Святителя Николая и преклонил колени. На душе было светло и радостно: радостно было в который уже раз убедиться, что Николай Чудотворец – это не исторический персонаж далекого прошлого, а живой наш отец, защитник и друг.
На мгновенье показалось, что черты его лика пришли в движение и на меня глянул живой человек. Я провел рукой по глазам – померещилось… Икона как икона. Святитель глядел на меня молчаливо и ласково.