Любимые рассказы

[Татьяна Силина]

Молитва как родительский труд

Беседа с иереем Анатолием Савчуком

Молитва родительская, она очень сильная. Молитва матери со дна достанет. Отцовская, к слову, тоже. Давайте не будем недооценивать значения молитвы, и собственной молитвы тоже. На Бога надейся, да, но будь любезен, и сам трудись.

Молитва – это тоже работа, тоже воспитание ребенка, это тебе не лоб обмахнуть. Подвиг человек совершает, когда молится искренне, всерьез, жертву принося Богу своей молитвой. Тут не количеством берешь, если так можно выразиться, а качеством молитвы. Можно в течение дня вздохнуть: «Помоги, Господи, детям моим большой глупости не совершать, спаси их».

* * *
Каждый день есть повод чему-то радоваться. Мы куда-то не туда смотрим всё время, не там это счастье ищем. Я однажды бабушку 90-летнюю исповедовал: человек просто светится от счастья, ни одного слова досады, осуждения, злобы. Говорит, счастлива, что сейчас войны нет, и это через сколько лет после ее окончания!

Так и вспомнил: «Стяжи дух мирен, и тысячи вокруг тебя спасутся». Или вот, я застал, как бабушки говорили: «Хлеб есть, войны нет. Что ещё надо?» Часто мы, мне кажется, сидя под солнечным светом, почему-то ищем выключатель. Не там счастья ищем. Или не в том.

Человек, предположим, строит дом. И вот, он думает: я дом построю, и тут счастье начнётся! А потом, когда он построил, начинает понимать, что самый счастливый период был, когда шло строительство, потому что у него был энтузиазм, предвкушение чего-то. Творческий процесс. Мы ж творцы. Должны быть, по крайней мере.

И про детей то же самое. Пойми, человек не должен зацикливаться на будущем: сейчас закончит, а потом вот это, а потом вот… Каждый период имеет свою неповторимую радость, свет. Эти трудные школьные годы, студенческие – в них тоже есть свет и радость…

VK | VK

vk.com

 

[Александр93]

Татиана" data-source="post: 421305" class="bbCodeBlock bbCodeBlock--expandable bbCodeBlock--quote js-expandWatch">

О благословении

Внук, которого я когда-то учил ходить, незаметно вырос. Вытянулся, стал выше меня, но не хочет учиться ходить перед Богом. Скажешь ему что-нибудь, а он гордо отвечает:

— Ладно, разберёмся.

Он с собой на "вы".

Вечерами внук часто гулял с товарищами. Мы с бабушкой никогда не отпускали его без благословения, которое он снисходительно принимал. Вообще-то он неразговорчив, но однажды вернулся взволнованный и рассказал такую историю.

Дом был уже недалеко. Улица пустынна: ни людей, ни машин. Осталось только перейти трамвайные пути — и вот он, родной двор. И вдруг — ба-бах! Перед самым его носом упала бутылка, брошенная каким-то пьяным с четвёртого этажа, и разбилась вдребезги! Ещё немного — и она бы угодила ему в голову.

Миг... Всего миг отделял его от гибели, всего полшага... Внук огляделся. Наверху продолжали пировать. Вокруг — никого. Кто бы помог ему? Да и можно ли было помочь? Но кто-то дал парню этот спасительный миг.

Теперь, перед тем как выйти из дома, он говорит как бы невзначай:

— Ну, я пошёл!

Это значит, благословите, бабушка и дедушка. И стоит пряменько. Уже на "вы" с благословением.

https://vk.com/marka_ptica

То есть, человек впервые столкнулся с реальностью смерти, испугался и решил "схватиться за соломинку", в которую по сути не верит - но если очень хочется, то можно себя убедить.
М-да, нравятся мне такие истории.

 

[Татьяна Силина]

То есть, человек впервые столкнулся с реальностью смерти, испугался и решил "схватиться за соломинку", в которую по сути не верит - но если очень хочется, то можно себя убедить.
М-да, нравятся мне такие истории.

В рассказе не страх был - а удивление."Внук огляделся... Вокруг — никого. Кто бы помог ему? Да и можно ли было помочь? Но кто-то дал парню этот спасительный миг..." Этот Кто-то был Бог.И парень это понял. Это понятие и привело к доверию в благословение - а значит и Богу.

 

[Татьяна Силина]

Правило полной тарелки

Наша ближайшая соседка - баба Маша, которой ещё немного и сто лет, а она с хозяйством, с домашним бытом справляется сама, в трезвом уме, участник ВОВ, прямой человек.

И так сложилось что бабуля во многом для нас пример, особенно в соседских взаимоотношениях. Она-то привыкла жить по-старому - что переняла у своих мамы, отца, дедов-бабок, тех же соседей, то и несёт. А раньше видимо принято было с теплом относиться друг к другу, с такой лёгкой незримой заботой, ненавязчивым вниманием и участием.

Когда я вычищала и обмазывала целыми днями дом, бабуля незаметно подкидывала нам еду, видя что мне готовить некогда. Пока я не закончила обмазывать.

Если у неё есть что-то, она этим поделится и с соседями - выросла хорошая тыква, несёт тыкву. Есть закатанные помидоры - принесёт помидоры. Это не каждый день, но периодически вот уже почти два года. Яички, пирожки, блины, вареники..

Она делится тем, что есть у неё и получает от этого радость. Мы тоже стараемся не оставаться в долгу. И в этом взаимообмене я увидела один момент - бабуля никогда не возвращает тарелку пустой.

Это происходит как бы само собой - я принесла ей что-то, она поулыбается, поблагодарит. И посуда остаётся у неё, может неделю пролежать, а когда появится возможность, изобильность, баб Маша уже наполняет чем-то тарелку эту и несёт тоже угощает.

Это как бы происходит естественно, не напряжно что вот мне принесли и я должна. Не должна, не из этого исходится, а из "с радостью поделюсь". Она потрясающе, на генетическом уровне просто выдерживает этот момент. Она выросла в этих взаимоотношениях с соседями, с детства это видела - как люди делятся, если у кого-то был неурожай огурцов, например, ему вёдрами несли огурцы. Побил мороз помидоры - несут рассаду.

Не потому что кто-то должен, а это какая-то энергетическая общность. Как будто все - одна большая семья - именно так бабуля передаёт эту суть нам.

И я в который раз восхищаюсь своим народом, русскими людьми. Это сейчас мы обмельчали, закрылись в квартирах, а раньше, ещё совсем немного времени назад, как красиво жили люди, как внимательно друг к другу, щедро.
"Если у меня есть, так я хочу чтобы и у других было", - так однажды сказала бабуля. И эта её мысль, она может изменить мир, если мы каждый станем так думать хотя бы по отношению к соседу. А мы уже начинаем, впитывая по капелькам эту мудрость. Где-то впитывая, а где-то просто открывая в себе.

Правило полной тарелки - это не про "должен", это про "если у меня есть, так я хочу чтобы и у других было".

Богдана Ильина.

 

[Татьяна Силина]

Господи,благослови

ПАНАГИЯ И ПАЛОМНИК НИКОЛАЙ.
Рассказ.

Николай тяжело болел. У него обнаружили рак. Когда врач честно и без обиняков сказал ему об этом, то Коля почувствовал, что внутри у него все онемело. В душе наступила зима. Николаю показалось, что сердце сковал лед. И весь мир изменился как-то. Будто некая прозрачная каменная стена отгородила Колю от мира, жизнь в котором шла своим чередом, но уже почти без него…

Жена Колина была верующим человеком. Она позвала батюшку. Николай поисповедовался и причастился, пособоровался. До своей болезни он работал водителем на скорой помощи, насмотрелся всякого, а в церковь ходил очень редко. Хотя Бога и не отрицал. Просто за «железками», рулем и хозяйством не было времени. Да и, если честно, ленился немного. Теперь время у него появилось. После того, как батюшка его поисповедовал и причастил Тела и Крови Христовых, что-то сдвинулось в душе Николая, посветлело, очистилось и истончилось. Он изменился сам. В нем проснулась какая-то жажда Бога. Коля стал ходить в храм. И вот в семье кто-то из добрых людей посоветовал поехать на Афон, в монастырь Ватопед, где находится чудотворная икона «Всецарица» и молитва Пресвятой Богородице перед этой иконой исцеляет онкозаболевания. Вся большая родня Николая собирала ему деньги для паломничества на Афон.

И вот наконец-то паром отплыл от берега, и Николай, опершись о поручи корабля, смотрел вдаль, жадно всматриваясь глазами в горизонт в поисках Святой Горы. Вдруг кто-то крикнул: «Афон»!
И все большое многоязычное скопление людей на пароме почти разом повернулось в сторону, куда показывал кричащий. В легкой утренней синеве, чуть скрытый пеленой тумана, на горизонте открылся Афон. С первого взгляда Николай понял, что это особое место на Земле. Какая-то мощь исходила от него. Душа, истонченная болезнью, радовалась от сопричастности к некоей таинственной тайне, в которой земля соединялась с небом и переходила в небо…

По мере движения Афон словно бы вырастал из моря, заполняя собою пространство. Эти дивные пейзажи, незнакомые для жителя среднеукраинской лесостепи, волновали сердце Николая. Прозрачное, как стекло море, голубое небо и Святая Гора, покрытая лесом вперемежку с каменной породой, то здесь, то там выходившей на поверхность земли, словно причудливый красно-коричневый доспех древнего витязя. Наконец паром причалил. Началась разгрузка водного транспорта. Кто-то сходил, кто-то выходил, выгружались грузы. Но даже посреди этой портовой суеты Николай не потерял ощущения от прикосновения к тайне, которой был Афон. Чувствовалось, что эта суета только лишь пролог, драпировка, за которой простирается некое неземное безмолвие – та пустыня, где человек встречает Бога.

Гид их группы решил, что нужно начать свое паломничество на Афон с восхождения к храму Успения Пресвятой Богородицы, называемом здесь «Панагия» – «Всесвятая» в переводе на русский. Так в греческой церковной традиции именуется Пресвятая Богородица. Потом уже, анализируя ситуацию дома, Николай удивлялся тому, что в простоте сердца он согласился на восхождение с такой тяжелой болезнью, как у него.
Дело в том, что он никому о своей хвори не говорил. С одной стороны, Коля стеснялся, с другой – не хотел лишний раз обременять своих спутников. Потому на правах здорового человека вместе с остальными членами паломнической группы ранним утром начал восхождение.

Стоял жаркий июльский южный день. Они высадились на узкой бетонной пристани, на которой почти не было растительности, но много обломков камней. От пристани вверх вела довольно узкая лестница с бетонными ступенями. Николай посмотрел вверх. Белые ступени, едва видимые среди камней и зарослей низкорослых сосен, поднимались все вверх и вверх на такую высоту, от которой кружилась голова. Сердце Николая забилось в тревоге.
«А что, если не поднимусь, – думал он, – что, если умру по дороге?»
Но он тут же отогнал эту мысль.
«Здесь же удел Божьей Матери. Она-то мне поможет!»
Николай перекрестился и прошептал слова молитвы:
– С Богом! Пресвятая Богородице, спаси нас!
И пошел вверх вслед за своими удалявшимися спутниками.

Сначала идти было легко. Казалось, взбирайся по каменным ступеням – и все. Тем более что вид был величественный, живописный, достойный кисти талантливого художника. Сзади во всю ширь, сколько хватало взглянуть, могуче разлилось прозрачно-голубое, сверкающее на солнце, как слюда, море. Только на самом горизонте темнели очертания какого-то берега, будто кто-то карандашиком провел. По водной глади неторопливо шел паром, наполненный паломниками. Отсюда с высоты судно казалось неким ножом, рассекающим ткань моря, которая тут же смыкалась за его кормой и становилась, как и прежде, безмятежной.
Глядя на паром, Николай почувствовал какое-то сладкое одиночество. Будто это не паром, а огромина человеческой цивилизации уходила вдаль от него, и он оказывался один на один с чем-то неизведанным, в которое вела эта узкая тропка, вьющаяся все вверх, и вверх, и вверх…

По обе стороны тропинки стояли густые заросли деревьев и кустарников. Земля здесь была еще не обжитой. Поднимаясь вверх, то тут, то там Николай видел небольшие скиты, окруженные огородами. В иных из них были маленькие храмы с черепичными куполами, увенчанными крестами. По мере продвижения вверх местность становилась безлюднее, а деревья выше. Начинался девственный дикий лес. Бетонные ступени сменились довольно неудобной для ног тропинкой, прорытой, очевидно, бежавшей с гор водой. Она сплошь была усеяна камнями, большими и маленькими. В некоторых местах настолько большими, что приходилось почти ползком перебираться через них. Здесь Николай понял, зачем все купили в монастыре длинную отполированную палку с острием на конце. Можно было вгонять палку острым концом между камней и подтягиваться вверх по тропинке, опираясь на это нехитрое, древнее, но очень эффективное деревянное орудие.

Николаю идти становилось все труднее и труднее. Его молодые спутники уже едва виднелись за стволами сосен, где-то далеко впереди.
Он почти выбился из сил, пот струился по телу ручьями так, что одежда была такая мокрая, будто он выкупался в реке. Сердце очень сильно колотилось. Грудь разрывало. Николай начал задыхаться. Ему казалось, что он сейчас умрет. Наконец он почти ползком, на пределе сил добрался до большой поляны среди леса. В этих девственных лесах она была чем-то вроде площади. Здесь пересекались несколько тропинок, расходившихся в разных направлениях. В глубине поляны под старинным крестом располагался выложенный из дикого камня родник. Из металлической трубы, уходящей куда-то вглубь породы, журчала вода. Пить хотелось очень сильно. Николай буквально кинулся к источнику. Перекрестился, поцеловал крест, прошептав «Господи, укрепи», и начал жадно пить воду. Она была очень вкусной, сладкой. «Просто молоко», – отчего-то подумал Николай.

Напившись, он набрал водички в небольшой термос, висевший у него на шее. Перекрестился, поблагодарил Бога за эту поддержку и сел рядом с крестом отдохнуть. Ни о чем не думал, был просто рад, что живой, что закончилась удушающая одышка и успокоилось сердце, колотившееся до этого словно птица, пойманная в клетку.

Неожиданно на тропинке появился рослый чернобородый монах, который быстро шел, привычным для горца шагом, по своим делам. Мельком взглянув на Николая, он остановился. Николай сам понимал, что представлял собой тяжелое зрелище разбитого усталостью человека. Что-то промелькнуло в глазах инока, будто две жизни раскрылись навстречу друг другу. Осознание пути, что ли, понимание пути другого человека и сострадание, рожденное от этого осознания. Что-то теплое, почти родственное случилось между ними. Конечно, Христос объединил за тысячу километров от дома этого греческого монаха и украинца, которые даже не понимали друга друга. Но все-таки понимали друг друга Христом и верой в Него. Их пути пересеклись, как эти тропинки вокруг родника, увенчанного поклонным крестом.

Монах подошел к Николаю и достал из черной матерчатой сумки, похожей на рюкзак, висевшей у него на плече, небольшой предмет, завернутый в белый платок. Он развернул его. Это оказалась икона Пресвятой Богородицы. Он указал на нее и сказал:
– Панагия.
Потом сказал еще что-то на греческом, но Николай не понял его. Монах это увидел. Он отступил на два шага от Коли и как-то раскинул руки, словно хотел обнять пространство, весь Афон, всю Землю, и снова сказал:
– Панагия.
И Николай понял: Божья Матерь здесь везде. И везде Она защищает и помогает. Он перекрестился и поцеловал икону. Затем поднял глаза на монаха.
– Панагия, – проговорил он.
Монах, увидев, что понят, широко улыбнулся, он подошел к Николаю и сильно, по-братски, ободряя его, сжал ему плечо. Затем перекрестил его и ушел.
Николай как будто заново родился на свет. Все это: и крест, и икона, и монах, и вода – словно бы просветили его, будто бы Бог улыбнулся ему, взял его за руку и повел дальше за Собой – к Себе.

Какое-то время идти было очень легко, несмотря на то, что тропинка стала сложнее. Она сплошь состояла из больших обломков валунов. И иногда приходилось карабкаться чуть ли не ползком, по-пластунски, перебираясь из одного валуна на другой. Было очень трудно. Но Николая переполняла после встречи возле родника большая светлая радость. И осознание того, что за плечами, в рюкзаке, бережно завернутая в платочек, лежит икона Пресвятой Богородицы, давало силы, словно бы сама Пречистая благословляла на восхождение.

Вдруг из лесной чащи трудного прохода через валуны Николай вырвался на открытую высокогорную местность. Вдалеке поднимались афонские вершины и была видна его группа (он узнал ее по оранжевому рюкзаку одного из паломников, «горевшему» на солнце), совершавшая восхождение. Сзади и вокруг поднимались горы, покрытые лесом, кое-где открытая скалистая порода напоминала причудливые затейливые каменные узоры. То тут, то там виднелись монашеские каливы, спрятанные, словно окольцованные деревьями и прилепившиеся, как ласточкины гнезда, к скалам. А вокруг этого всего великолепия огромное бездонное небо отражалось в таком же огромном бездонном море. Николай был поражен открывшимся видом. Минут десять он просто стоял и смотрел на все это чудо, которое сотворил Бог.
«Дивны дела Твои, Господи! Как Ты все-таки близко от нас», – подумалось ему. В тот момент Николаю показалось, что сквозь эту афонскую природу проглядывает рай. И он испытал подлинное чувство блаженства.

Но нужно было с Божьей помощью идти дальше…
Спустя некоторое время тело, изнуренное болезнью, снова начало подводить. Николай уже не мог идти, ему хотелось просто упасть здесь, прямо на тропинке, и заснуть, тем более что вечерело. И в золотистом сиянии южного солнца появились глубокие малиновые оттенки. Он остановился.
«Всё, не могу больше», – подумал Николай и начал озираться кругом, чтобы найти место для ночлега. И он уже готов был сойти с тропинки и шагнуть в закатную, сгущающуюся с каждой минутой тьму лесной чащобы. Но не смог этого сделать. Какая-то непреодолимая сила влекла его вверх. Словно бы Сама Божья Матерь вложила ему в ладонь край Своего Омофора и теперь вела его куда надо. И он, влекомый Ею, шел, все вверх, и вверх, и вверх. В этом было что-то чудесное, чрезвычайное, потому что силы почти полностью оставили его. Тело не слушалось Николая. Но в то же время как будто его поставили на какой-то невидимый эскалатор, влекущий к вершине Святой Горы Афон. Николай так близко в тот момент ощущал Божью Матерь, Ее заступничество и помощь!

Наконец перед самым закатом чаща снова расступилась, и он увидел Панагию – храм Успения Пресвятой Богородицы, построенный на месте, куда Дева Мария дошла, путешествуя по Афону во время Своей земной жизни. Уста его сами собой разомкнулись, и Николай от этой небесной сладости, от ощущения, что Божья Матерь находится с ним, начал громко петь тропарь Пасхи, а потом «Богородице Дево, радуйся…».
Сердце его ликовало. Смерть побеждена. Бог был с ним. Пресвятая Богородица была с ним. И здесь – на вершине Святой Горы Афон – для него начинался рай.

Иерей Андрей Чиженко.

 

[Татьяна Силина]

Я боюсь пропустить Христа.

Недавно была годовщина смерти бабушки Веры, нашей прихожанки. Она умерла четыре года назад. Было ей уже за восемьдесят. Как сейчас вижу ее, маленькую, сгорбленную и подслеповатую, медленно бредущую с палочкой в храм. На улице снег, мороз, дождь, ветер, жара… Люди жалуются, что им плохо, тяжело, жарко, холодно, а она бредет, еле передвигая свои больные ножки… Почти каждый день бредет к Богу, Которого любила больше всего на свете. И никогда ни на что не жаловалась. Только улыбалась своей ласковой улыбкой, а синие как небо глаза светились любовью.

Как-то мы с мужем ее подвозили после службы. Она сначала отказывалась, стеснялась, но потом согласилась. Тогда мы узнали, что удобного транспорта от ее дома до храма нет, и бабушка Вера каждый день выходила за час до начала богослужения и медленно шла в церковь со своей палочкой. А потом так же медленно шла домой…

Помню, как она раздавала в храме детям гостинцы. У нее всегда была с собой большая старая тканевая сумка с поблекшими ромашками. Казалось, в ней хранится все: свечи в полиэтиленовом пакетике, сладости, иконки, какие-то книжечки, старые пупсы и поломанные машинки – где только она их находила. Проходя мимо ребенка, она обязательно что-то доставала и дарила ему. А дети уже знали и ждали.
Правда, многие мамы на нее сердились – из-за конфет. Но бабушка Вера делала это от всего сердца.

А если у нее ничего подходящего не было, она просто давала деньги. Раз она сунула кому-то из моих дочек сто рублей, а я начала отказываться – знала, что бабушка Вера живет на маленькую пенсию, а единственная дочь далеко и помогать у нее не всегда есть возможность.
– Пожалуйста, не отказывайся, это нужно не тебе, а мне, – сказала она мне тогда…

Бабушка Вера никогда не пропускала ни одного нищего. Подавала всем без разбора: пьяницам, цыганам, здоровым мужикам, которых «обокрали» и которые из года в год просят «на билет до Мурманска». А однажды в крепкий мороз она притащила в той сумке с ромашками термос, одноразовые стаканчики и разлила всем попрошайкам, которые рисковали замерзнуть, какой-то свой травяной чай.

Еще вспоминаю один случай… Я подходила к храму, а впереди меня, метрах в пятидесяти, шла бабушка Вера. Она, как всегда, опускала в кружку каждому нищему свои небольшие деньги. А потом увидела пьяную женщину, «случайную», не из «наших» попрошаек, которая сидела на земле и то грязно ругалась, то клянчила на «лечение»…
Бабушка Вера подошла к ней и высыпала в руку горсть мелочи. А когда отвернулась и медленно побрела к церковным воротам, та, посмотрев на эти маленькие деньги своими мутными глазами и выругавшись, кинула ей эту мелочь в спину.

Бабушка Вера вернулась, наклонилась и начала шарить по земле руками, собирая монетки. Я подошла, чтобы помочь, высказав при этом пьянчужке, что я о ней думаю. А старушка улыбнулась и проговорила совершенно без обиды: «Не надо, не греши. Может, ей правда нужно больше… А у меня нет – пенсию еще не получила». Подняв все монетки, бабушка Вера отдала их другой нищенке…

В тот день, когда мы с мужем ее подвозили, я попыталась бабушку Веру «воспитывать». Мол, что так нельзя, что у нее у самой денег нет. И что эти алкаши и вруны все равно пропьют. Рассказала, как давно, когда я работала в одной из газет, я писала статью о попрошайках.

До сих пор помню двух своих «героев». Первая – глубоко беременная девушка, которая просила на будущего ребенка на станции метро «Театральная». Я подошла, начала спрашивать, что случилось. Она поведала мне леденящую кровь историю о том, как ее изнасиловали, а она решила не делать аборт. Родители выгнали – и вот она здесь, в переходе, просит подаяния. А вечером того же дня по странному стечению обстоятельств я встретила ее у нас, на «Юго-Западной», без живота, куда-то бегущую…

Второй – один из околохрамовых попрошаек, который тоже рассказал душещипательную повесть своей жизни. Уже не помню подробностей, но получалось, что он самый несчастный, брошенный и больной человек на земле. Мы сделали его фото иллюстрацией к статье, он радостно позировал. А через несколько дней в редакцию позвонила его престарелая мать и плакала. Говорила, что у него все есть – трехкомнатная квартира, была семья, работа, – а он начал пить и ничего не хочет делать. Врет людям, клянчит деньги и все пропивает…

Я рассказывала эти истории бабушке Вере и говорила:
– Ну надо же быть разумнее! Зачем поддерживать тунеядцев и лодырей?

Припомнила я и ту наглую пьяную женщину. А бабушка Вера, как всегда, улыбнулась своей доброй улыбкой и ответила:
– Не суди ее – мы же не знаем, что у нее было в жизни и что будет… А я… Лучше я дам тому, кто вот так кинет, чем пропущу того, кому нужна помощь. Пропущу Христа… Если бы ты знала, Леночка, как я боюсь пропустить Христа.

Да… Так она и шла изо дня в день в храм и в каждом встречном видела Христа. В ребенке, которому давала конфету. В замерзающем бомже, которому налила чай. Даже в той пьянице, которая кинула ей деньги в спину.

И знаете, уже несколько лет, как ее нет, а «старые» попрошайки у храма до сих пор помнят бабушку Веру и ее копеечки.
– Никто нас так не любил, как Верочка, – сказала мне недавно одна из них. – Никто! Ты уж подай записочку за упокой ее душеньки…

Из книги: Елена Кучеренко. «Не убивайте чудо!» и другие рассказы.

 

[Татьяна Силина]

Один крестьянин косил траву на лугу возле леса. Устал и сел под кустом отдохнуть. Достал он из мешочка кусок хлеба, посыпал солью и стал жевать.
Вдруг выходит из леса голодный волк и спрашивает:
— Ты что ешь, человече?
— Хлебушек, — отвечает косарь.
— А он вкусный?
— Да ещё какой вкусный! Жена только утром испекла.
— Дай мне отведать твоего хлеба, человече, — попросил волк.
— Что ж, отведай.

Отломил косарь кусок хлеба и дал волку.
Понравился волку хлеб, он и говорит:
— Хотел бы я каждый день хлеб есть, но где мне его доставать? Подскажи, человече!
— Ладно, — говорит косарь, — научу тебя, где и как я хлеб добываю. Первым делом, надо землю вспахать...
— Тогда и хлеб будет? — перебил его волк.
— Нет, братец, постой. Потом надо землю взборонить...
— И можно хлеб есть?
— Да ты, погоди! Сначала на поле надо рожь посеять...
— Тогда и хлебушек вкусный будет? — облизнулся волк.
— Нет ещё. Дождись, пока рожь взойдёт, холодную зиму перезимует, весной вырастет, потом зацветёт, к осени начнёт колоситься и созревать...
— Ох, как долго ждать, — вздохнул волк. — Но уж тогда я точно наемся хлеба вволю!
— Где там наешься! — перебил его косарь. — Спелую рожь надо сначала сжать, потом в снопы связать, снопы в копны поставить. Ветер колосья провеет, солнышко просушит, тогда вези их на ток...
— И буду хлеб есть?
— Какой же ты нетерпеливый, — покачал головой крестьянин. — Снопы надо обмолотить, зерно ссыпать в мешки. Затем мешки с зерном на мельницу отвезти и муки намолоть...
— Теперь-то всё?
— Да нет, не всё. Муку надо с водой замесить и ждать, пока тесто взойдёт. Потом тесто в горячую печь посадить, да не прозевать, когда хлеб испечётся. Вот тогда, братец, ты и наешься его вволю.
— Слишком долго ждать и много работать, — вздохнул волк.
— У нас так говорят: кто трудиться рад, тот будет хлебом богат, — отвечает крестьянин.
— Мне это не подходит, — говорит волк. — Мне нужен тот хлеб, который в избе уже готовый лежит.

Побежал волк в лес и увидел на поляне охотничью избушку. Заглянул в окно — а там хлеб нарезанный ломтями на столе лежит. Но тут волка заметили охотники, погнались за ним — насилу от них убежал.

Сел, запыхавшись, под кустом, и думает: «Похоже, правду говорил косарь: лёгкого хлеба не бывает».

радиовера сказки Пересказки_РадиоВЕРА

 

[Димитрий. К]

Один крестьянин косил траву на лугу возле леса. Устал и сел под кустом отдохнуть. Достал он из мешочка кусок хлеба, посыпал солью и стал жевать.
Вдруг выходит из леса голодный волк и спрашивает:
— Ты что ешь, человече?
— Хлебушек, — отвечает косарь.
— А он вкусный?
— Да ещё какой вкусный! Жена только утром испекла.
— Дай мне отведать твоего хлеба, человече, — попросил волк.
— Что ж, отведай.

Отломил косарь кусок хлеба и дал волку.
Понравился волку хлеб, он и говорит:
— Хотел бы я каждый день хлеб есть, но где мне его доставать? Подскажи, человече!
— Ладно, — говорит косарь, — научу тебя, где и как я хлеб добываю. Первым делом, надо землю вспахать...
— Тогда и хлеб будет? — перебил его волк.
— Нет, братец, постой. Потом надо землю взборонить...
— И можно хлеб есть?
— Да ты, погоди! Сначала на поле надо рожь посеять...
— Тогда и хлебушек вкусный будет? — облизнулся волк.
— Нет ещё. Дождись, пока рожь взойдёт, холодную зиму перезимует, весной вырастет, потом зацветёт, к осени начнёт колоситься и созревать...
— Ох, как долго ждать, — вздохнул волк. — Но уж тогда я точно наемся хлеба вволю!
— Где там наешься! — перебил его косарь. — Спелую рожь надо сначала сжать, потом в снопы связать, снопы в копны поставить. Ветер колосья провеет, солнышко просушит, тогда вези их на ток...
— И буду хлеб есть?
— Какой же ты нетерпеливый, — покачал головой крестьянин. — Снопы надо обмолотить, зерно ссыпать в мешки. Затем мешки с зерном на мельницу отвезти и муки намолоть...
— Теперь-то всё?
— Да нет, не всё. Муку надо с водой замесить и ждать, пока тесто взойдёт. Потом тесто в горячую печь посадить, да не прозевать, когда хлеб испечётся. Вот тогда, братец, ты и наешься его вволю.
— Слишком долго ждать и много работать, — вздохнул волк.
— У нас так говорят: кто трудиться рад, тот будет хлебом богат, — отвечает крестьянин.
— Мне это не подходит, — говорит волк. — Мне нужен тот хлеб, который в избе уже готовый лежит.

Побежал волк в лес и увидел на поляне охотничью избушку. Заглянул в окно — а там хлеб нарезанный ломтями на столе лежит. Но тут волка заметили охотники, погнались за ним — насилу от них убежал.

Сел, запыхавшись, под кустом, и думает: «Похоже, правду говорил косарь: лёгкого хлеба не бывает».

радиовера сказки Пересказки_РадиоВЕРА

Это такой своеобразный ответ дарвинистам - зачем обезьяне работать, когда проще оставаться обезьяной. Т.е. понятие хлеб как продукт - изготовить (а не труд вообще и продукт вообще в смысле питания), это логическая стена между животным и человеком.

 

[Татьяна Силина]

Это такой своеобразный ответ дарвинистам - зачем обезьяне работать, когда проще оставаться обезьяной. Т.е. понятие хлеб как продукт - изготовить (а не труд вообще и продукт вообще в смысле питания), это логическая стена между животным и человеком.

Дмитрий,не заморачиваюсь с дарвинистами и обезьянами.Можно заменить волка просто человеком,хотящим получить всё и сразу.Здесь в прямом смысле...что посеешь то и пожнёшь.Чтобы скушать хлебушек ... дальше всё в рассказе.Если применять к другим вещам...то,чтобы что-то получилось,сначала нужно потрудиться.Вчера была в Покровском монастыре - какой он сейчас благоустроенный.И всё там налажено.А раньше какая была разруха!Нелегко ведь всё далось,и матушке игумении,и сёстрам,и тем кто им помогал.И так во всём..."лёгкого хлеба не бывает".

 

[Татьяна Силина]

Рассказывают Дмитрий и Наталья Володиковы. Они живут в деревне Каменке, что недалеко от Оптиной. В своей деревне они построили храм во имя святителя Николая Чудотворца.

Оптинский иеродиакон приснопоминаемый Илиодор никогда не проезжал мимо нашего храма: он очень любил святителя Николая. Всегда заедет вместе со своими духовными чадами, привезет цветы: свежие и очень красивые розы. Красные поставит к иконе Спасителя, белые – Пресвятой Богородице, и для святителя Николая – всегда красивый букет.

Заходил в нашу торговую палатку, мы в ней своими силами печем и продаем в пользу храма пирожки, чай, блины, мёд с личной пасеки, сыр, творог, сметану и другие домашние продукты. Отец Илиодор любил чай с облепиховым вареньем. Обычно накупит пирожков и всех, кто рядом оказался, – угощает. Если рабочие трудятся возле храма – накормит пирожками и по тысяче еще даст: он был щедрой души человек и любил радовать людей, помогать им. Если ему что-то дарили утром – он уже к вечеру это раздавал.

Как-то мы, на удивление, пили чай только вдвоем, без народа, и он рассказал мне такую историю. Нужно было ему срочно съездить на Афон, помолиться сугубо у афонских святынь. Что за дело такое важное, о чем хотел помолиться – это он мне не рассказал, упомянул только, что в запасе у него было всего два дня: в пятницу вечером выехал, а в понедельник рано утром он уже, как штык, должен был вернуться в Оптину.

И вот во второй половине дня уже в субботу стоит он на причале в Уранополисе, ждет катер на Афон, а греки вокруг только головами качают: последний катер уже ушел, не добраться сегодня больше никому до Афона.

Отец Илиодор пошел по причалу, стал усердно молиться своему любимому святителю Николаю. Видит: идет катер. Причаливает, капитан ворчит вслух, матрос мешок с почтой выгружает. Оказывается, забыли почту отправить с Афона, и пришлось катеру дополнительный рейс сделать. Капитан посмотрел на русского монаха:

– На Афон?
– На Афон!
– Садись!
Греки вокруг только рты пооткрывали.

Отец Илиодор попал на всенощную, с утра помолился на Литургии, успел все, что собирался сделать, и в понедельник рано утром был уже в Оптиной пустыни.

Ботинки старца Илия,путешествие отца Илиодора и другие истории
Ольга Рожнёва

Ольга Рожнёва. Ботинки старца Илия, путешествие отца Илиодора и другие истории / Православие.Ru

Эти истории – о скорой помощи святителя Николая Чудотворца тем, кто оказался в трудной ситуации. А еще – о том, что и ботинки старца могут оказаться отличным лечебным средством.

pravoslavie.ru

Фото из Костомарово,инстаграмм Елена
"По дороге с облаками .. и с кадилом... наш молитвенник... Всегда спешащий на помощь людям..."

 

[Татьяна Силина]

Лет десять назад накануне Сретенской литургии глубокой ночью раздался звонок.
— Меньшикова, выручай, у нас утром на литургии архиерей, а у меня регент рожать на две недели раньше уехала, отец диакон сейчас позвонил, супруг ее. Приезжай, а? Выручи! Я машину за тобой уже отправил.
— Слушай, отец Сергий, у меня же утром две литургии, ранняя и поздняя, молебен. Меня кто отпустит с двунадесятого праздника?
— Меньшикова… Не добивай меня, машина в пути. Престол. Архиерей. Регент в роддоме. А я, так вижу, в реанимацию уеду.
И положил трубку.
Хороший ход. Правильный. У него там горе, а жестоковыйная Меньшикова сидит в своей столице и в ус не дует. Плюет на друзей с высокой колокольни.
Перезваниваю.
— Певчие-то хоть у тебя есть? Или тоже все в роддоме?
— Приедешь?! Ты приедешь?!
— Приеду. Не каждый день регенты рожают в престольный праздник. Давай по делу: кто поет, сколько человек, ноты есть? Во сколько начало?
Связь обрывается на полуслове. Набираю еще и еще раз. Немузыкальный ровный голос сообщает мне, что «абонент временно недоступен».
Поднимаюсь, кое-как привожу себя в порядок. Набираю номер своей певчей, умеющей регентовать.
— Оля, прости, что среди ночи. Меня не будет сегодня на службе, проведи сама, пожалуйста. Ноты в шкафу, в синей папке.
Сонная Ольга, зная меня не первый год, зевает.
— Что-то случилось? Или просто опять спасаем человечество?
— Типа того, потом расскажу. Случилось и спасаем.
— Слава Богу, ничего нового. Проведу. Что настоятелю сказать?
— Расскажи про человечество. Ну и про спасение, если не забудешь.
— Принято! Позвони, как всех спасешь. С праздником, дорогая!
— И тебя, сестра, с праздником! Досыпай…
***
Начинаю метаться по дому в поисках хоть каких-то нот. Что брать? Двухголосие? У них там поющих в последний мой приезд было две с половиной бабушки. Да нет, поди, к празднику наскребли денег хотя бы на квартет из столичных певчих. Хотя…
Хватаю ноутбук, принтер, все вместе упаковываю в сумку. На месте разберемся. Напечатаю, если что: на флешках полно материала для любых составов.
Звонок, машина у подъезда. Пять утра. За рулем — помощник батюшки во всех делах, немолодой уже «старче Анатолий», как в шутку называет его настоятель, а с ним и весь его немногочисленный приход.
Анатолий из бывших военных. Боевой офицер, прошедший не одну «горячую точку». Такой себе сплав богатыря и «дядьки Черномора». Громадного роста, с белоснежной бородой — он производит неизгладимое впечатление. Мне каждый раз хочется нарядить его в красный кафтан и шапку, вручить мешок с подарками и сразу же начать отмечать Новый год, независимо от сезона.
— Ты к нам насовсем? — Анатолий берет у меня из рук здоровенную сумку.
— До последней исполати точно…
Садимся в машину.
— Ну, с Богом! Матушка, Пресвятая Богородица, благослови! Пристегивайся, Ульяна, с ветерком поедем, чтобы не опоздать.
Я истово крещусь, призывая на помощь всех святых, зная уже, что значит безобидное «с ветерком» из уст Анатолия, и мы мчимся по еще не проснувшейся столице к шоссе, ведущему на север.
За час уносимся на сто с лишним километров от города. Подъезжаем к храму, навстречу нам «каравеллой по волнам» бежит батюшка в развевающейся на ветру рясе.
— Слава Богу, дождался! Живая? А я на радостях, что ты едешь, телефон из рук выронил, да он об пол тотчас и разбился: пол-то у нас каменный…
Идем в дом причта, меня поскору угощают чаем. Выясняю обстановку: певчие приглашенные, кто и откуда, отец-настоятель не знает. Регент обещала сюрприз и, надо сказать, преуспела в этом.
— Состав хоть какой, знаете? Смешанный? Однородный? Мужчины? Женщины?
— Да не допрашивай ты меня! Говорю же, не знаю. Сюрприз был. (Вздыхает…)
— Ладно, отец, пойдем на клирос, посмотрим, что там есть.
Клирос встречает нас девственной чистотой пультов. Я потихоньку завожусь.
— Ты как себе это представляешь, отец?! С кем поем — не знаем, что поем — неведомо. Я могу хоть сейчас всю службу распечатать, но пока я не пойму, с кем мне тут время коротать, ничего не могу сделать. Ты же сам регент, не мне тебе тонкости объяснять.
Батюшка встает, широким крестом благословляет меня и вместо привычного «Бог благословит» произносит: «Ты сильная, ты справишься!». И шустро убегает.
Сижу я возле своей сумы, полной бесполезной электронной техники, и скорбно молюсь, как водится, причитая.
— Матушка Пресвятая Богородица! Вот за что мне это все?! Там, дома, состав родненький, все впето-отрепетировано. Всенощную вчера так хорошо спели… Спи и пой. Все под рукой. Что я тут буду делать? Что петь? А вдруг архиерей строгий?
Но причитай не причитай, а дело делать надо. Достаю аппаратуру, начинаю печатать последование архиерейской литургии.
Печатаю и сама себя накручиваю.
— Как мне «встречу» петь одной? На глас? Читком? Мелодию на октаву ниже? Да что ж я такая дурында, почему не отказалась?
Мимо меня туда-сюда бегают беззаботные пономари, диакон, батюшка. На меня никто не обращает внимания. Стою красноносым Робинзоном на хорах, как на необитаемом острове, жду Пятниц — уже хоть каких-нибудь, хоть столетних, хоть неумелых — лишь бы не одной.
Отцы, приехавшие на праздничную службу, чинно облачаются, выходят по одному из алтаря. Ко мне снисходит архиерейский протодиакон, приехавший чуть раньше, чтобы все подготовить к служению Преосвященнейшего.
— С праааздником, матушка! О, чего это у нас глаза на мокром месте? Исповедалась от души перед праздником? — смеется диакон. — Или боитесь? Не переживайте, владыка очень добрый и певчих любит. Вы не волнуйтесь, пойте бодренько-празднично, только не кричите, и все хорошо пройдет. Давайте договоримся, как и кто тропари по входе будет петь.
А я уже от тембра диаконского еще больше завяла. Там не голос, там голосище! Богатый, густой. Если он вполголоса говорит, а паникадило уже раскачивается, как же он служить-то будет? Что я ему противопоставлю на ектениях? Сипелку-жалейку свою одинокую? Ангел-хранитель, миленький, унеси меня отсюда! Да хоть даже и туда, где «ни печали, ни воздыхания» — мне уже все равно!
Но… Никто меня никуда не унес. Записали мы с отцом диаконом на поминальном листочке, кто что поет, и опять я осталась одна.
Смотрю на часы. До приезда архиерея уже считанные минуты. Никого нет. Клирос пуст, хладен и тих, как могила. Музыкальная могила, в которую я сама себя затащила.
Что остается делать в такой ситуации? Рвать шали и волосы? Посыпать голову кадильным пеплом и панихидным песочком? Нет. Неправильно. Правильно — положиться на волю Божию. Что я и поспешила сделать. Потому что сил на качественное страдание уже не осталось, а страдать в полноги — не мой стиль.
И только я начала мечтать, как красиво умру на запричастном концерте во время исполнения «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко», как с колокольни раздался праздничный трезвон и диакон мощным басом провозгласил: «Прээээмууудрооость».
Сердце мое трижды остановилось, трижды перевернулось, я набрала воздуха, как перед погружением в озеро Байкал, и запела «От восток солнца до запад» и дальше по последованию…
…Такой импровизации, такого мощного в своей непредсказуемости смешения стилей и мелодий стены трехсотлетнего храма точно не слышали. Византийский и столповой распевы чередовались с залихватским партесом и монастырскими подобнами. Шмелькова плавно переходила в Чайковского (о, этот героический напев «Трисвятого», кто перед ним устоит?), Чесноков вплетался в Калинникова и Львова, болгарский распев боролся с киевским, уходя в кадансах в почаевские умилительные доминанты.
Старалась как могла. Ноты-то не успела распечатать, только текст перед глазами.
Тем временем владыку облачили, и он подошел молиться к иконам Спасителя и Богородицы, стоящих аккурат параллельно клиросу. Его Преосвященство внимательно посмотрел на мое натруженное вокалом лицо, улыбнулся и благословил мое одиночное клиросное стояние.
Отец-протодиакон, правда, то ли от восторга, то ли от желания сделать службу более торжественной, вопиял прошения так зычно и громко (а я-то помню, что он просил хор не кричать! Я всеее помню!), что для того чтобы поддержать хоть какой-то наш с ним вокальный баланс, мне пришлось вспомнить все уроки вокала от первого и до последнего академического часа и тоже вопиять ко Господу на двух форте.
Так мы с ним шли дуэтом до «Трисвятого». А трисвятое на архиерейской поется антифонно (попеременно). Там целая схема, где начинает хор, потом подхватывает священство, потом опять хор.
Чувствую: не потяну я антифонно с алтарем. Не те у меня возможности — пятнадцать здоровых мужчин перепеть. Выглядываю из-за иконы, маячу прихожанам, мол, подпевайте, не бойтесь! Пою-запеваю дальше и вдруг понимаю, что народ поет не хуже, а где-то даже и лучше и священства, и меня (хотя какой уж там спрос с меня, одинокой ивушки). Я аж замолчала. А в народном хоре такая гармония и сладкоголосие образовались, что хоть впору сумочку с принтером под мышку и домой-домой. Без меня споют.
И тут, когда я вторично попыталась высунуть нос из-за иконы, которая закрывала клирос, любопытного носа моего коснулось что-то темное, шуршащее и пахнущее хорошим ладаном. Одно, второе, третье, четвертое, пятое…
На клирос во время возглашения прокимна взошли пять ангелов в монашеских облачениях и одновременно, как по команде, сделали передо мной земной поклон.
— Матушка, прости, машина сломалась в поле! Я быстро сообразила, что этот ангельский черноризный отряд и есть тот сюрприз, который страдающая ныне в роддоме регентша хотела преподнести своему настоятелю и прихожанам. — Отцы, вставайте, петь надо. Нот нет, матушки вашей нет — рожать уехала. Есть я, и мы сейчас с вами все будем петь по памяти. Но ангелы на то и ангелы, чтобы приносить благие вести. Ноты у них были с собой. Правильные, хорошо подобранные, отлично отрепетированные, и мне оставалось только задавать тон и чуть контролировать динамику, чтобы «не кричали», как просил отец-протодиакон. И когда на запричастном братия-монаси запели «Ныне отпущаеши» Давидовского с соло баритона, я и взаправду чуть не умерла, как и собиралась в начале службы. Только уже не от ужаса и безысходности, а от того молитвенного умиления, которое возносит в мир горний, где «ни печали, ни воздыхания», а только покой и радость.
Солист не солировал: он молился. Не пережимая звук, не атакуя, пел просто — именно так, как и нужно петь это песнопение, чтобы не превратить его в романс. Потом мы спели молебен, сходили крестным ходом вокруг храма, где священнический и клиросно-иноческий хор насоревновались в громкости на славу. В конце службы владыка сказал замечательную проповедь. О празднике, как и положено. И еще о том, что и «один в поле воин» — стоит только отринуть страх и свою самость с вечными «я сам, я сама» и положиться на волю Господа. И тогда возможно все, вплоть до личной встречи с Ним на ступенях храма. Главное — верить. И ждать. И все случится так, как и должно случиться, как бы ты ни бежал и как бы ни рвал свое сердце. А после проповеди владыка подарил мне огромный букет цветов и попросил, чтобы я одна, без братии, «под крест» спела запевы Сретения.
«Богородице Дево, упование христианом, покрый, соблюди и спаси на Тя уповающих». А отцы и всечестные иноки тихонечко мне подпевали…
Ульяна Меньшикова

 

[Татьяна Силина]

Подслушанные истории ...о любви

Мне понравилась очень вот эта и следующая...и остальные тоже.


У нас с мужем очень напряженные графики, почти постоянно на работе, времени на себя толком не остается. Иногда даже пообедать некогда. Встаем рано, ложимся поздно, выматываемся за день. И вот на днях у меня порвалась перчатка, а за новой парой сходить никак времени не нахожу. Уже пару дней вечером забываю зашить, а утром не успеваю — так и хожу, мерзну.
И вот просыпаюсь, а мой муж встал раньше и сидит так сосредоточенно зашивает мне перчатку. Пусть он редко дарит мне цветы и делает комплименты, но именно такие поступки не дают мне ни на минуту усомниться в искренности наших чувств и огромной любви!


Вечером сидела за кухонным столом и раскрашивала картинку цветными карандашами. Задумка была интересная, и чтобы ничего не спутать, я все карандаши отсортировала и разложила в особом порядке. Собственно, заняла весь стол. Утром муж накрывал завтрак, пока я с криками «а-а-а, проспала!» носилась по дому.
Захожу на кухню, вижу, что нет больше на столе моих аккуратно разложенных карандашиков. Расстроилась, конечно, но не сильно, ибо сама растяпа, надо было с вечера их переложить куда-нибудь. А потом зашла в спальню и увидела свои карандаши на компьютерном столе. Муж переложил. В том порядке, что у меня был. Все 50 штук!


Зима, везде снег, лед — жутко скользко. Я недавно перенесла операцию на спине и теперь очень боюсь упасть. Хожу шажками, как пингвин. А с работы домой приходится ходить через мост, с которого нужно спускаться по ступенькам. И вот после очередного рабочего дня иду по льду, с ужасом думаю о предстоящих обледенелых крутых ступеньках. Подхожу к лестнице и вижу, как мой парень, раскрасневшийся на морозе, дочищает последние ступеньки ото льда. Если не это настоящая любовь, то что?


Сижу в декрете, а муж постоянно работает. Встает рано, вечером приходит и почти валится с ног. Обычно по утрам встаю вместе с ним, готовлю завтрак и провожаю на работу. Сегодня просыпаюсь, а мужа нет. Смотрю на время — 10 часов. Злюсь, что проспала и не проводила его. Захожу на кухню: тарелки вымыты, все аккуратно разложено, со стола убрано. На столе — букет цветов и мое любимое печенье, а рядом записочка: «Твоя работа мамы важнее моей. Целую вас». Я еле слезы сдержала.


С первым парнем разошлись, потому что после смены на работе не готовила ужин из 3 блюд. От второго ушла за неделю до свадьбы, потому что не помогала его маме на клубнике. Ему было пофиг, что у меня ужасная аллергия на эту ягоду. Недавно начали жить вместе с другом юности, дело к свадьбе. Иногда приезжаю после 10 вечера с работы. Дома чисто, ужин нагрет, он делает чай. И какой бы лентяйкой я ни была, для него хочется готовить по 3 блюда и ездить к родителям на картошку.

***
Р.S:

Первая любовь. Любили безумно, понимали друг друга с полуслова. Но я посчитал, что еще слишком молод для серьезных отношений, и променял ее на гулянки с друзьями. Теперь мне 27, позади 6 лет беспробудных пьянок и несерьезных отношений. Недавно мы случайно встретились в торговом центре, оказалось, она уже счастлива замужем, есть сын. Мы просидели в кафе часа 4, говорили о жизни, о прошлом.
Я приехал домой и разрыдался. Как же я был глуп, что променял ее на это все. Друзья, цените то, что у вас есть, цените тех, кто вас любит, ведь в нашем огромном мире так нелегко найти свою половинку! А найдя ее, держите крепче и никуда не отпускайте!

С сайта ВК; группа Блокнот Волонтёра

 

[Татьяна Силина]

Федька давно мечтал о велосипеде. Он ему даже снился: красный, с блестящим рулем и звонком. Едешь, а счетчик – щелк, щелк! – считает, сколько ты километров накрутил.

А вчера он просто глазам не поверил: сыну фермера Авдеева Ваське купили велосипед. Именно такой, о котором Федька мечтал! Уж был бы хоть другого цвета, что ли…

Федька вроде никогда не был завистливым, а тут даже в подушку поплакал, так было жаль своей мечты. К маме приставать с расспросами, мол, когда ему тоже купят велик, не стал – знает, что нет денег у родителей.
Вот и сейчас мимо его двора промчался Васька… Федька поливал лунки с огурцами и тихонько глотал слезы.

Как всегда вовремя, во двор с шумом, смехом и таким родным покашливанием ворвался дядька Иван. Непутевый, так звали его родственники. Он закончил какой-то очень умный институт и приехал в родное село. Здесь для его головы работы нет и не будет, да дядька и не хотел другой работы, он устроился пасти коней у Авдеевых.

Удивительно, как ему удается всегда понять, что у Федьки неприятности.

– Федул, что губы надул, – хитро глядя ему в глаза, спросил дядя, – кафтан прожег?
Но тут мимо двора, звоня как сумасшедший, промчался Васька. Дядя Иван понимающе посмотрел на Федьку.
– А пойдем сегодня со мной в ночное? – неожиданно предложил он.
– Можно? А мама пустит?
– Да уж вдвоем уговорим, – заверил неунывающий дядька.

Какой все-таки замечательный этот дядька Иван!

Вечером он приехал на белом Орлике, а рядом с Орликом бежал Огнивко – молодой рыжий конь с тонкими ногами, с огненной гривой, огромными и хитрыми глазами.

Федька сам не помнит, как сел на Огнивка. Под завистливые взгляды мальчишек они проехали все село, а потом катались по лугу сквозь облака. Да-да, дядя Иван сказал, что в их Серебряный Лог на ночь спускаются, чтобы переспать до утра, облака. Это так здорово – ехать сквозь облако, полностью отдавшись чутью Огнивка. А потом прямо на конях они въехали в теплую, как парное молоко, реку. Огнивко оказался таким смышленым, они так здорово с ним играли в воде! Федька прятался за других коней, а он находил его и мягкими губами умудрялся схватить за ухо…

Уже обессилев, Федька выбрался на берег. Огнивко с жеребятами еще бегал, играл, а потом пришел и лег рядом с Федькой. Дядя Иван сварил уху. Когда только он все успевает. Вот когда он успел поймать рыбу?

Федька лег на спину и… зажмурился – небо во все звезды смотрело на него. От костра вкусно пахло дымом, ухой, а от Огнивка, от его дыхания было так спокойно. Приятно было чувствовать такой живой запах молодого полужеребенка, полуконя. Сверчки пели какую-то нескончаемую песню счастья.

Федька даже засмеялся: таким ненужным и уродливым показался теперь здесь, рядом со звездами, вымечтанный велосипед. Федька обнял Огнивка и почувствовал, что его душа взлетела высоко-высоко, к звездам.
Он впервые понял, что такое счастье...

Тамара Ломбина

 

[Анатоль]

Вера Присёлкова. История одного печального опыта

https://predanie.ru/vera-priselkova/neudachnoe-zamuzhestvo-podlinnaja-istorija-odnogo-pechalnogo-opyta/slushat/

 

[Вячеслав60]

Предлагаю в этой теме размещать любимые рассказы любых авторов о вере и духовной жизни.

Реальная история https://vk.com/@shatalov1957-sol-zemli

 

[Татьяна Силина]

Про Иоанна(Шанхайского),Сан-Францисского чудотворца(1896-1996),
Рассказ
А где моя фотография?
Ставропигиальный монастырь Русской Православной Церкви Заграницей Ново-Дивеево был основан в начале пятидесятых годов протопресвитером Адрианом Рымаренко (позднее владыка Андрей, архиепископ Роклэндский) (1893–1978) недалеко от Нью-Йорка. Сестры монастыря собрались из разных стран, в том числе, из Китая.
Первое время насельницы обители жили в длинном бараке. Когда Владыка Иоанн Шанхайский приезжал в монастырь – он обходил кельи в этом бараке и благословлял его обитателей. У одной матушки, монахини из Европы, на тумбочке стояла в рамке фотография Владыки, а стекло было с трещиной.
Она знала, что он сейчас пойдет благословлять, и ей стало неудобно, что Владыка увидит свой портрет с треснутым стеклом. Тогда она перед приходом Владыки спрятала портрет с глаз долой. Он зашел к ней в келью и спрашивает:
– А где моя фотография, когда я был молодым, которая здесь, на тумбочке, стояла?..
(Источник:Книга"Дела житейские и духовные"Мудрость,доброта и юмор старцев 19-20 веков).

 

[Татьяна Силина]

Рассказы Ольги Рожнёвой
С её странички ВК
Дорогие друзья, сегодня, 21 октября, день памяти протоиерея Дмитрия Смирнова (1951- 21 октября 2020).
В память о нем - мой рассказ:

"Как деньги в форточку полетели"

В Шамордино служит замечательный, уже немолодой батюшка – иеромонах Антоний (Плясов). Был он рукоположен давно, еще в советское время, в Даниловом монастыре, который власти разрешили возродить в 1983-м году – первым в СССР, после долгих лет гонений на Церковь.

Через несколько лет стали возрождаться другие древние обители, братии в них еще не было, и отца Антония посылали восстанавливать эти монастыри: на Соловки, на Валаам, в Оптину. Еще его отправляли служить на дальние, почти безлюдные приходы: семейному батюшке там домашних не прокормить, а монах как-нибудь прокормится.

В самом начале монашеского пути поручили ему, тогда еще совсем молодому иеромонаху, восстанавливать очередной храм. А как его восстановишь? – ни денег, ни строительных материалов – ничего. Обратился отец Антоний за советом к отцу Димитрию Смирнову (они – ровесники и были по молодости друзьями, вместе приходили к Богу).

После службы присели они попить чаю в небольшой комнатке при храме, и отец Димитрий стал вдохновенно делиться опытом: как начать восстанавливать храм, к кому можно попытаться обратиться за помощью. В какой-то момент их беседы отец Димитрий от избытка чувств воскликнул:

– Да ты только начни – тебе деньги в окна станут кидать!

В этот момент в открытую форточку влетела пачка печенья с примотанными к ней резинкой запиской и... деньгами!

Оба отца рты пооткрывали в полном изумлении от так быстро сбывшегося пророчества. Помолчав, отец Димитрий все так же вдохновенно припечатал:

– Вот видишь?! Так и полетят тебе деньги прямо в форточку!

Как оказалось, одна из бабушек с прихода ждала отца Димитрия, чтобы собственноручно угостить печеньем к чаю и отдать записку для поминовения. Не дождавшись, боевая старушка решила действовать и лихо запустила гостинец прямо в форточку.

Эту историю рассказали мне мои друзья: Дмитрий и Наталья Володиковы, супруги из деревни Каменка близ Оптиной пустыни. Дмитрий – алтарник, Наталья – регент в храме святителя Николая Чудотворца, который они сами построили.

 

[Татьяна Силина]

У всех жизнь складывается по-разному,по своему.Кто-то может возразить - не бывает такого.Но вот же:
Вот такая история...
На моей памяти был случай. В наш храм ходила молиться женщина. На тот момент ей было глубоко за сорок лет. Скромная, тихая, научный сотрудник. Она часто молилась перед иконой святых Петра и Февронии со словами: “Да будет воля Божия обо мне…” Всякий раз, общаясь со священником, жаловалась, мол, современные мужчины очень уж нерешительны, да и она стесняется знакомиться, тем более у нее такой возраст, хотя ей так хочется семью, детей.Делилась с духовником, что молится, чтобы Господь “столкнул ее с суженым нос об нос”. И вот однажды она привела жениха со словами: “Господь исполнил мою молитву”.

Дама она современная, передвигается по городу на машине, и как-то по дороге домой прямо на светофоре попала в аварию. Из машины, с которой она столкнулась, вышел человек средних лет и приятной наружности. Он не ругался, как обычно бывает, когда мужчины видят женщину за рулем, напротив, предложил помощь, признался, что сам виноват, превысил скорость. Готов помочь с ремонтом машины. Познакомились, вызвали ГАИ. Ждать ушли в кафе.

Приехавшая полиция долго не могла найти пострадавших, потому что эта пара, бросив машины, сидела, взявшись за руки, и говорила без остановки.

Только услышав настойчивый звук сирены, они вернулись к своим автомобилям. Сейчас моей прихожанке уже за 50 лет и с мужем они успели родить троих прекрасных детей. Оба говорят, что год у них идет за три. Мне кажется, если суждено, чтобы человек был женат, если он терпелив и добавляет: “Да будет воля Твоя”, брак состоится.

Протоиерей Алексий Круглик.

 

[Татьяна Силина]

Не большой рассказ мужа про свою жену,карпа Карла и себя... ))

Жена беременна.Решили с ней приготовить карпа на ужин,купили карпа.
Дома достали его из пакета,а он ещё живой,рот открывает.Жена его в ванную,выпустила в воду.
Сидит смотрит как плавает,уже и имя ему придумала, - "Карл".Я приготовил панировку,пришёл за рыбой,а она в слёзы!ЖАЛКО РЫБКУ!В итоге,мы в двенадцатом часу ночи,c ведром,прошли два километра до реки и отпустили этого... карпа в реку.Надеюсь, у тебя всё, в порядке, Карл.
(C сайта Врачи против абортов,ВК)

 

[Татьяна Силина]

Как я семь дней жила в монастыре(часть 2)
Ольга Демидюк

— Как зовут? Откуда? Замужем? Почему такая худая? Верующая?
Лежа на кровати, меня распытывает Татьяна, она работает в монастыре поваром и часто ночует в доме паломников. Она спрашивает о моем послушании, просит, чтобы я пришла на кухню.
Еще здесь ночуют «бабушки из храма» Валентина и Зина. Валентина тоже подключается к расспросам:
— Где работаешь?
— Я пишу.
— Книги?
— Ну да.
— Детские?
Про себя удивлюсь: почему-то многие говорят мне о том, что я должна писать детские книги.
— Надолго?
— На дня три.
— Ну ты что, так издалека приехала… надо хотя бы недельку тут пожить.
Я на самом деле останусь тут на неделю, просто потому что буду не в силах уехать раньше, оторваться от этого места.
***
Утром я жду отца Евсевия, чтобы взять благословение на послушание. Его многие ждут — и вообще постоянно обступают люди.
Наконец он подходит ко мне: «Чем я могу быть вам полезен?» Отец Евсевий спрашивает, надолго ли я приехала. Я не знаю, что ответить. Он видит мою запинку и подсказывает: «Как Бог на душу положит?» — «Да-да», — соглашаюсь я. Он благословляет меня на послушание на кухне.

На кухне мне дают фартук, нож и ведро. Я сажусь на лавочку под козырьком, светит солнце, поют птицы, я беру в руки картошку и понимаю, что я — самый счастливый в мире человек. И это никак невозможно объяснить.

Над кухней живет отец Олег. Отец Олег говорит мне, что в юности писал стихи. Спрашивает, почитать ли мне. Я, конечно, соглашаюсь.

Он читает стихотворение о природе. Я совсем его не запомнила. Помню, подумала только, что это очень странно: вот я сижу в монастыре и чищу картошку, а батюшка читает мне стихи.

Расписание мое на эти дни такое: подъем в 5:30. В 6 уже служба. После нее завтрак и работа на кухне. Обед. Снова послушание. Ужин в 5. В 6 служба. После нее — свободное время.
С тобой никто особо не нянчится, всё нужно делать быстро и четко. От того, что несколько часов нахожусь в одном положении, не разгибается спина.

Я часто ставлю посуду не туда, задаю много вопросов. Начну ориентироваться только к отъезду.

На кухне работают Татьяна, Лена и Марина. По два человека, чередуясь. Не представляю, как они выдерживают: беспрерывная готовка, мытье, готовка. Смена у них с 6 до 6. Мне очень их жаль, как-то по-человечески. Ведь я за пару часов труда уже никакая. При этом знаю, что могу уехать в любой момент. А для них это жизнь.
«Так ты что, Оля, приехала сюда за вдохновением?» — спрашивает отец Олег.
Татьяна: «Мужа искать!»
Я отвечаю, что приехала подумать о жизни.
«Думать о жизни нужно в женском монастыре, а здесь только искушаете монахов», — говорит отец Олег.
«Надо, чтобы батюшка благословил тебя на замужество. Батюшка, у вас есть для Оли жених?» — не унимается Татьяна.
«А я чем не жених?» — смеется отец Олег.
Татьяна: «Посмотри, Оля, какой, глаза какие у него добрые. Его все любят. Все прихожане… Оля, ты напишешь про нас рассказ? Тебе нужно обязательно написать рассказ про монастырь и про батюшку».
Я улыбаюсь и обещаю написать.
***
Дома я очень хотела авокадо. Я не могла себе его позволить, потому что сейчас у меня нет постоянной работы, а это не продукт первой необходимости. И пока только грустно вздыхала у прилавков.

И вот я в монастыре, после рабочего утра, прихожу на обед, а на столе стоят… большие миски с авокадовым соусом. Я скромно беру одну ложечку. Его никто не ест, мало кто понимает, что это такое, поэтому я накладываю себе еще и наедаюсь вдоволь.

Никогда бы не подумала, что мое желание, такое простое человеческое желание, сбудется именно в монастыре, в мой первый рабочий день там. Это очень трогательно и ценно. Я смеюсь про себя, что стоило приехать, чтобы заработать себе авокадовый соус. А еще это как будто Он сказал: «Оля, видишь, Я всё слышу, каждое твое желание, Мне важно всё, Я хочу, чтобы ты была счастлива, и, если тебе для радости нужно авокадо, бери сколько хочешь».

А после ужина, когда я мыла посуду, Марина предложила мне собрать оставшийся соус в баночку. И дала с собой.
Довлатов говорил, у Бога добавки не просят. Но иногда Он сам ее дает.

Отец Евсевий сказал оставаться в монастыре, сколько «Бог на душу положит»: «Поживете недельку-две, освоитесь».

Подумала о том, что ведь это всегда было моим способом жить, за который я часто хотела себя осудить, — жить, как Бог на душу положит. Не слишком заглядывая вперед, в основном в душу, что в ней сегодня, в этот день, в эту секунду. Что ей указано, наставлено, поведано. Слышит ли она.
***

Утром в храме молебен. Батюшка кладет раскрытое Евангелие мне на голову, читает из него отрывок, где после предательства Петра и его раскаяния Христос спрашивает у него: «Любишь ли ты Меня?» Три раза об этом спрашивает. И больше ни о чем. И я знала, я чувствовала, что этот вопрос через страницы книги, через мою макушку и кровеносную систему попадает в мое сердце, и прямо сейчас мне нужно ответить только на него: «Любишь ли ты Меня, Оля?» Я знаю, что приехала сюда, чтобы ответить. Этого ждет от меня Господь. И я ни вслух, ни про себя, ни голосом, ни телом, ни душой, а сутью своей, сердцевиной отвечаю Ему: «Да».

Я снова иду на кухню. От вчерашней чистки картошки на руке мозоль и рана, мне больно. Мне стыдно подойти и попросить лейкопластырь. Как будто я такая капризная и нежная, что не смогла толком выполнить послушание. Я терплю и продолжаю чистить картошку. Ко мне подсаживается Татьяна, она чистит рыбу. «Знаешь, Оля, как я сюда попала? Меня попросили заменить женщину, которая уходила в отпуск. И вот я уже работаю здесь 4-й год. Затянуло. Помню, как батюшка меня подвозил домой, а я ему рассказывала, как меня зацепило это место, и батюшка ответил: "Значит, оно ваше. Те, кто сюда хоть раз приезжал, уже не могут не приезжать"».

После обеда меня отпускают. Я иду на берег Немана. У меня такое ощущение, как будто прошел уже целый день. Время здесь идет по-другому. А еще я думаю, какая пропасть лежит между той моей невнятной беседой со святым Елисеем в храме у иконы и моим приездом. Я не понимаю, как могла тут так быстро оказаться. Это чудо какое-то. Потому что по уму — никак.
Продолжение следует…https://vk.com/obitel.minsk
(Первую часть рассказа Ольги Демидюк,можно найти,там же)