Отношение языческой литературы к христианству с III века

Со второй половины II века начинаются нападения на христианство со стороны языческой литературы (Лукиан, Цельс), нападения, высказанные с самоуверенностью, дерзостью, с насмешкой и хулой. Но потом образованные язычники, имея в виду то, что положение христиан более определилось и утвердилось, поняли, что этой новой силы насмешками нельзя ниспровергнуть, и что, с другой стороны, к таким достойным уважения и сочувствия принципам, каковы были христианские, пожалуй, и неловко людям образованным относиться с бранью, с презрением и насмешками. Поэтому в III веке устанавливаются новые отношения к христианству со стороны языческих философов и ученых. За немногими исключениями языческая литература совершенно переменяет приемы борьбы с христианством. В течении III века прямых нападений с их стороны на христианство мы почти не встречаем; зато тем сильнее сказывается косвенная борьба со стороны язычества; более образованные язычники не отрицают высоких свойств в христианстве и, не находя возможным открыто ниспровергнуть его своими нападками, они желают в параллель с христианством оживить старую языческую религию, обновить ее не в том грубом виде, в каком она существовала прежде, но в соединении с наукой и философией, стремятся построить религию на началах религиозно-философских. Здесь сказывается заметное влияние со стороны христианства на само языческое общество, по крайней мере, на лучшую его часть.

Представители языческой науки далеко не находились в мире и ладу с старой языческой мифологией. Века уже за 4 до появления христианства между образованными язычниками поколебалось доверие и уважение к старой религии, и представители философии в последние века перед Рождеством Христовым не только не старались укрепить старые языческие верования, но напротив старались подкопаться под них, разрушить их.

Теперь замечается другое явление. В виду новой силы распространившейся в обществе, т.е. в виду христианства, которое одинаково грозило и языческой религии и языческой философии, философия вступает в союз с религией, представители образованности начинают заботиться о возвышении старой, языческой религии. Это стремление к оживлению языческой религии сказывается именно в новых философских школах: неоплатоников и новопифагорейцев, из которых школа неоплатоников особенно развилась в III веке. Существенное различие этих философских школ от прежних состоит в том, что они желают иметь систему не только философско-научную, но и религиозную. Образованные люди сознают, что старую языческую религию в том виде, как она была прежде, т.е. грубую, безнравственную, поднять и оживить нельзя. Поэтому они стараются очистить язычество, не останавливаются на одной какой-нибудь религии, например, греческой, но стараются изучать разные религии.

Это стремление особенно сказывается у неоплатоников. Школа эта образовалась в Александрии, где было соприкосновение национальностей восточных и западных, где были последователи разных религий. Последователи неоплатонизма, изучая разные религии, старались выбирать из них наилучшее, старались давать мифологическим рассказам аллегорическое, философское значение, старались показать, что в этих мифах под грубыми формами разумеются и олицетворяются физические силы, нравственные свойства человеческого духа, старались объединить разные мифы на философских основаниях Пифагора и Платона. Не ограничиваясь построением религиозно-философского учения, неоплатоники хотели дать своему учению моральный характер наподобие христианства и даже, замечая проявление аскетизма в христианстве, сами желали довести его до гораздо большей степени. Они старались в лице своих учителей представить людей не только мудрых, но вдохновленных, прорицателей; в подражание христианским таинствам вводили в свое учение свой новый мистицизм, в котором нередко доходили до прежних языческих суеверий и магии. Еще черта, указывающая на сближение их учения с христианством. Неоплатоники стремились даже в частных идеях подражать христианству. Например, учение о Троичности Божества было выражено в христианстве с самого начала, но оставалось не совсем раскрытым до конца II века. Только в конце II века и начале III в христианской литературе с появлением монархианской секты начало особенно раскрываться это учение о Троичности Существа Божия. Неоплатоники усвоили себе эту идею, и в учении их философа Плотина встречаем нечто подобное христианскому учению о Троичности, хотя совсем в ином смысле, нежели у христиан. Этим и объясняется тот пункт соприкосновения неоплатонизма с христианством, по которому некоторые из новых ученых тюбингенской школы старались вывести христианство из неоплатонизма – попытка в научном отношении совершенно невозможная и неудачная. Учение о Троичности Лиц Божества держалось в христианстве с самого начала и стало развиваться гораздо раньше, чем появилось оно у неоплатоников. Это видно из самого учения И. Христа, и например, из того факта, что крещение над христианами всегда совершалось во имя Отца и Сына и Св. Духа. Учение о Троичности Божества было исходным пунктом христианского учения и послужило образцом для учения неоплатоников.

Стремясь преобразовать язычество по образцу христианства, образованные язычники III века понимали, что христианство особенно сильно и обаятельно влияет на людей не одними своими доктринами, не одним высоким учением, но главным образом необыкновенной обаятельной Личностью Иисуса Христа, создавшего христианское учение. Поэтому неоплатоники хотели отыскать в язычестве такое же лицо, хотели создать, так сказать, своего Христа. Описывая жизнь своих древних и новых философов, они всеми силами старались прикрасить описываемых лиц, придать им те высокие черты и значение, какие свойственны Христу. Так встречаются у образованных язычников попытки составить прикрашенные биографии разных личностей – прежде всего древнейших философов Сократа, Пифагора и своих новых – Плотина; встречаются попытки внести в их жизнь высокие черты, свойственные Христу, чтобы поставить их в то положение, какое в христианстве заняла Личность Христа.

Но потом язычники сознали, что при описывании жизни лиц более или менее известных в языческом мире, например, Платона, Сократа, им не так удобно делать прикрасы и искажения, тем более, что христианские апологеты уже тогда указывали, что нередко самые высокие мудрецы язычества далеко не чужды были некоторых нравственных недостатков; указывали, например, что несомненно самый высокий в нравственном отношении Сократ не чужд был известной греческой страсти к красивым мальчикам (Παιδεραστία). Поэтому стали отыскивать таких личностей, жизнь которых была бы более темна, к которым можно было бы прилагать какие угодно сочинительские прикрасы и напали на личность какого-то языческого мага, жившего в конце I и начале II века, Аполлония Тианского. Этот Аполлоний был родом из Мизии или Каппадокии, много путешествовал, изучал различные религии. Он старался оживить упавшее язычество, представить лучшую систему языческой религии. Может быть, он действительно отличался и высокими нравственными свойствами и имел, как многие языческие маги, способность совершать необыкновенные дела, чем обратил на себя внимание в Риме при Домициане; но вообще воспоминания о нем до III века были очень слабы, темны. В III веке явилась тенденция этого Аполлония поставить в язычестве наряду с Христом. Начали распространяться разные рассказы, направленные к тому, чтобы представить в Аполлонии Тианском совершенное подобие Христа.

Особенно успешна была одна попытка прославить этого Аполлония, сделанная греческим ритором Филостратом, который жил при дворе Юлии Домны, жены Септимия Севера. Он попытался написать самую большую, самую идеальную биографию Аполлония Тианского. В этой биографии, составленной по всем философским приемам, замечается подражание Евангелию, Деяниям Апостольским. В уста Аполлония вкладываются разные возвышенные изречения, подобные евангельским, приписываются ему чудеса, подобные тем, какие творил И. Христос, потом апостолы по сошествии на них Св. Духа; приписываются ему даже бо́льшие чудеса вроде того, что он понимает язык животных, птиц; дается понятие, что это был прорицатель, божественный посланник, великий учитель и так далее.

Этот вымысел, так как он соответствовал потребностям того времени и настроению тогдашнего общества, сначала получил было большой успех. Аполлония стали боготворить, ставить в честь него статуи, строить храмы. Но этот успех продолжался менее даже столетия: уже к III столетию апофеоз Аполлония начал упадать. Впрочем, под самый конец III века писал об Аполлонии один языческий писатель, который между прочим был и сильным гонителем христиан, Гиерокл, Вифинский проконсул, управляющий Вифинией при Диоклетиане. Он не только старался отвлечь христиан от Христа разными пытками, но хотел повторить вновь эту попытку – апофеозировать Аполлония Тианского. В конце своего сочинения он прямо делает христианам запросы такого рода: Аполлоний Тианский, будто бы, более совершил чудес, чем Сам Христос; почему же христиане отказываются отречься от Христа и признать своим богом Аполлония Тианского? Но вообще эти попытки, на первых порах производившие возбуждение в обществе, вскоре потом упали, как и вообще упало стремление язычников составить свое новое философско-религиозное учение и противопоставить его христианству. Дело в том, что попытки этих философов были благонамеренны и высоки с их точки зрения, но совершенно фальшивы в своих основаниях. Уже не говоря о том, чтобы создать религию подобную христианству, но даже и ложные-то религии создавались совсем не тем путем, каким создавали неоплатоники. Религии не создаются отвлеченно-теоретическими соображениями в кабинете. Такие сочиненные религии никогда не имеют большого влияния на общества, тем более на народ. Поэтому обоготворение Аполлония Тианского очень скоро кончилось, и в IV веке никто о нем не упоминал.

Эта личность оставалась забытой до начала нынешнего столетия. Лишь в начале нынешнего века известный Баур написал вновь сочинение об Аполлонии Тианском, но не столько о нем самом, сколько о том времени, в котором он жил. баур очевидно писал свое сочинение, имея в виду не апофеозировать личность Аполлония Тианского, но показать, что в то время в римском обществе была готова почва для образования в нем новых мифов, новых религиозный учений; нужно было это Бауру для того, чтобы косвенным путем провести мысль, что вот на этой-то почве и могло возникнуть христианство без всякого сверхъестественного Откровения и без особенной Божественной Личности его Основателя – Христа. В русской литературе также была попытка распространить те же известия об Аполлонии Тианском, и с той же целью в известные брожением 60-е года, – именно Писарев пытался переделать сочинение Баура.

Под конец III века явилось, наконец, опять со стороны языческой философии неоплатонизма серьезное сочинение, прямо направленное против христианства. Это сочинение неоплатоника Порфирия, ученика Плотина, в 15 книгах, так и озаглавленное Κατὰ χριστιανῶν (против христиан). В подлиннике это сочинение до нас не дошло, но из него сохранились большие выдержки у живших в то время христианских писателей: Мефодия Патарского, Евсевия Кесарийского и Аполлинария Лаодикийского. Из этих выдержек видно, что сочинение Порфирия, как и следовало ожидать, имеет наиболее серьезный характер сравнительно со всеми предшествовавшими сочинениями против христианства. Если делать сравнения, то можно сказать, что сочинение Порфирия так же отличается от предшествовавших сочинений Лукиана, Цельса, как новые фальшивые в основании, но серьезные с внешней научной стороны попытки тюбингенских ученых, старающихся подкопаться под истины христианства, отличаются от старых французских вольнодумных сочинений XVIII века Вольтера, Гиббона и т.д. Известно, например, что Вольтера называют Лукианом XVIII века, и как Цельса можно сравнить с каким-нибудь писателем второй половины XVIII века, точно также Порфирия можно бы назвать Бауром III века, потому что в его сочинении встречается именно та постановка вопроса о Христе, которая потом стала развиваться тюбингенской школой.

Порфирий не отрицает ни Личности Христа, ни высокого значения христианства. Христианству он приписывает много возвышенных сторон: чистоту, возвышенность и т.д., но он старается главным образом только об одном – показать, что христианство не есть какая-то исключительная религия, что в язычестве есть много хороших, высоких черт подобно христианству. Личность Христа он далеко не представляет подобно Цельсу магом; напротив, он представляет Христа великим учителем, святым человеком и т.д., но старается провести мысль, как и тюбингенцы, что Христос не имел в виду давать Себе того значения, которое дали потом этой личности позднейшие христиане. По словам Порфирия: «эта святая душа невольно послужила для своих последователей предметом обоготворения Его». Дело в том, по объяснению Порфирия, что ученики Христовы не поняли настоящего смысла Евангелия или грубо исказили его. В доказательство этого Порфирий старается в самом Евангелии указать такие места, где бы видно было, что ученики не понимали Христова учения, что действительно и было до сошествия Св. Духа на апостолов, на что есть указания и в Евангелии. Из этого видно, что Порфирий серьезно изучил Евангелие.

Далее Порфирий указывает, что при объяснении первых истин христианства между учениками Христа с самого начала возникают споры и в доказательство этого он первый указал на известный случай разногласия между апостолами Петром и Павлом, возникший в Антиохии – спор, который описывается в послании св. апостола Павла к Галатам, и который далеко не имеет такого значения, какое придает ему Порфирий, и какое теперь придают некоторые из тюбингенцев.

Таким образом, Порфирий старался поколебать значение христианства и доверие к нему. Наряду с христианством он ставит другие религии и учение неоплатоников.

Если поставить эти первые нападки на христианство, бывшие во II веке, в параллель с теми нападками, которые возобновились против христианства в XVIII и XIX веке, то как попытки Лукиана и Цельса представляют очень близкое сходство с нападениями на христианство французских философов прошлого века, точно также попытки неоплатоников были прототипом тех нападок на христианство, которые в нынешнем столетии последовали со стороны Германской Тюбингенской школы.

Но ни те, ни другие попытки не поколебали значения христианства и не помешали его мировому признанию, когда пришло к тому время.

В IV веке наступает торжество христианства; христианство становится господствующей религией в империи, и язычество уже не смеет возвышать свой голос против христианства. В IV веке встречаются еще косвенные нападения на христианство со стороны языческих писателей, прежде всего со стороны самого императора Юлиана, желавшего было остановить распространение христианства, затем – римских писателей Ливания, Симмаха, живших уже после Юлиана. Но эти сочинения уже совсем другого характера: языческие философы не столько стараются нападать на христианство, сколько защищаться, просить пощады у новой зарождающейся силы – христианства. Так Ливаний написал сочинение о храмах, в котором просит, чтобы христианские монахи и священники не разрушали языческих храмов. Точно также Симмах, римский оратор и сенатор, представил императору Грациану сочинение, в котором, стараясь представить старую славу языческого Рима, просит его оставить хотя некоторые привилегии для старой религии в Римском сенате и городе. Под конец более и более падающий голос языческой литературы стал получать не столько нападающий характер и какую-нибудь самоуверенность, сколько в этом голосе стало слышаться жалоб и предсказаний, что христианство овладев миром погубит древнюю культуру и империю. По этому поводу к концу IV и началу V века против таких упреков должны были много писать христианские писатели: Блаженный Августин, Орозий и др.

Так кончилась борьба язычества с христианством.

Положение христианства постепенно менялось в Римской империи. В I веке христианство было так незначительно с внешней стороны, что язычники мало обращали на него внимания, и если были нападения со стороны некоторых местных правителей, даже императоров, то эти нападения не имели серьезного значения, языческая же литература в это время не обращала на христиан никакого внимания.

Во II веке положение христианства настолько утвердилось, что сами христиане вступают в постоянную почти борьбу с язычеством. Правительство, народ и языческая литература выступают против христианства. Борьба не приводит ни к чему в пользу язычества.

В III веке христиане так усиливаются, что их насчитывают более миллиона. Христианство проникло всюду: в войско, в сенат, ко двору. Отношения язычества к христианству получают характер колебательный: язычество то опускает руки, не зная, что делать с христианством, то упорствует, и являются хотя кратковременные, но сильные гонения на христиан. Точно также и литература языческая сначала выступает против христианства с резкой самоуверенностью, потом не столько старается ниспровергнуть христианство, сколько спасти само язычество, разлагаемое христианством. Кончается тем, что к IV веку язычество должно было преклониться перед христианством, не только как перед нравственной силой, имевшей влияние на отдельных людей, но и как перед новой исторической силой, которая становится на место прежнего язычества, делается главной, господствующей силой в государстве и производит совершенный переворот в самой истории.

Этот-то новый период в отношениях между язычеством и христианством и начинается с IV века.