Христианское богословие III века (Догмат Св. Троицы)

Ересь монарх. вызвала православных учителей на более полное раскрытие христианского догмата о Св. Троице. Этот основной христианский догмат до IV века оставался преимущественно в предании; раскрывали и разъясняли его очень мало. Это учение представлялось очень высоким и не поднимали вопроса о взаимном отношении лиц Св. Троицы почти до конца II века. Первое упоминание о нем находим у Иустина Мученика. Хотя этот догмат всегда оставался в христианском предании и в сущности оставался неизменным, но богословское разъяснение и формулировка его вырабатывались постепенно, по требованию обстоятельств. Первыми разъяснителями этого догмата были Ипполит и Тертуллиан.

Ипполит опровергал монархиан артемонитов, в сочинении «Малый лабиринт»; это сочинение дошло в отрывках у Евсевия Кесарийского. Ипполиту же приписывается о опровержение другой отрасли – патрипассиан, направленное против еретика Ноэта. Ипполит также опровергал монархиан в своем большом сочинении «Философумена»; вся девятая книга посвящена ереси ноэцианской.

Тертуллиан написал особое сочинение против монарх. Праксея (см. выше).

Затем учение о Св. Троице стало раскрываться у александрийских учителей, которые поставляли себе целью разъяснение и научную формулировку догматов веры. Когда на востоке возникли христианские споры около полвины III века, когда в Египте появилась ересь Савелия, а в Сирии – учение Павла Самосатского, в это время выступил на борьбу с монарх. Дионисий Александрийский, из сочинений которого дошли лишь отрывки. Еще дошло до нас написанное малоазийскими епископами послание о Св. Троице – против Павла Самосатского. Около этого же времени римский пресвитер Новациан написал сочинение о Св. Троице, направленное и против артемонитов и против савелиан.

Всматриваясь в содержание этих первых сочинений о Св. Троице, мы находим в них первые опыты раскрытия этого учения, раскрытие очень несовершенное и неопределенное. Во всех этих сочинениях видна следующая черта. Когда эти учители излагают учение о Св. Троице по преданию, там они говорят очень твердо и определенное, что не надо ни сливать, ни разделять лиц Св. Троицы; а когда они пускаются в самостоятельные разъяснения, то сами употребляют такие выражения, которые можно истолковывать в смысле разделения или слияния Св. Троицы. Видно, что они ищут точной формулировки, но не сразу находят ее. Они находили помощь в том, что сами еретики монархиане шли по различным направлениям. Артемониты разделяли лица Св. Троицы, а модалисты сливали их. Каждая партия приводила в свою пользу тексты Св. Писания. Православные учители могли пользоваться выражениями и доказательствами одной партии монархианской против другой. Против артемонитов они, вместе с патрипассианами, указывали на такие тексты Св. Писания, где говорится о единстве лиц Св. Троицы; а доказывая против патрипассиан, они вместе с артемонитами указывали на тексты, в которых Сын отличается от Отца, Дух Св. от Сына. Таким образом, этот прием православных богословов – употреблять иногда доказательства одной еретической стороны против другой и обратно – не новый в христианском богословии, а издревле употреблялся в нем и вызывается самой сущностью дела: православие представляет средину между противоположными толкованиями. Но тем не менее, при приведении аргументов, выражений, заимствованных у противников, православные толкователи впадали в такие выражения, которые отзывались неточностью, неопределенностью, которые можно толковать так или иначе. Например, опровергая артемонитов, разделявших лица Св. Троицы, они приводили сравнения из природы, заимствованные у патрипассиан, и отношение Сына к Отцу сравнивали с отношением луча к солнцу, или сравнивали Отца с источником, а Сына с ручьем этого источника. Конечно, большая часть православных учителей оговаривалась, что эти сравнения, заимствованные из природы тварной, не могут дать точного понятия о высшей жизни. Но уже это одно давало повод толковать их мысли в разные стороны.

У первых писателей об этом предмете это больше выражалось одними сравнениями, подобиями; но у тех, которые хотели более раскрыть учение о Св. Троице, это выразилось с большей определенностью. Например, Ориген, желая удержать понятие о Св. Троице, придумал для различения лиц Св. Троицы так называемую богословскую теорию субордиционизма, т.е. соподчинения у лиц Св. Троицы. Это неясно выражалось еще у Ипполита и Тертуллиана. Эта постановка по мысли не имеет ничего вредного. Но она послужила основанием развития еретического учения Ария. Смысл этой теории: признание единства существа Божия и различия лиц Божества, с подчинением их одному, как бы начальному. Ориген учил, что эти лица составляют единое существо, что в сущности дела они равны, неразделимы, вечны. Но для ясности человеческого разумения надо признавать между ними известные градации. Бог Отец – источник бытия. Сын – уже следует за Ним. Дух Святой – третий момент божественной жизни. Эту мысль Ориген сжато выражал в особых словах: Бог Отец – Αὐτοϑεός, ὁ ϑεός, Сын – ϑεός (без члена, что показывает, что корень Его самостоятельной божественной жизни в Отце), о Св. Духе тогда вообще говорили менее. Точно также Ориген, говоря о троичности лиц Св. Троицы, не любил употреблять выражения: «нерожденный Отец», «рожденный Сын» (ἀγέννητος – γέννητος). Чтобы избежать представления о земном, чувственном рождении, он заменял эти выражения другими: «происшедший», «непроисшедший» (γενητός – ἀγένητος). Но это можно было понять так, что одно лицо Св. Троицы несотворенное, вечное, а другое – сотворенное, ограниченное. Сам Ориген не довел это учение до крайностей еретического толкования. Вообще, тайна Св. Троицы не может быть объята человеческим разумом вполне; она вечно останется выше всяких определений.

Притом ясность и строгость мысли можно выдержать только тогда, когда предмет обсуждается спокойно. Но в горячем споре у православных толкователей могли вырываться такие выражения, которыми могли воспользоваться еретики. Это случилось с учеников Оригена, еще более уважаемым учителем церкви, Дионисием Александрийским, во время его спора с савелианами. Желая выдержать понятие о единстве Божественных лиц и вместе с тем показать Их различие, Дионисий употреблял иногда выражения наглядные, но неосторожные. Например, основываясь на выражении самого Христа (Ин.15:1), он называл Сына виноградной лозой, а Отца – виноградарем, или Отца – художником, а Сына – его произведением, или Отца – судостроителем, а Сына сравнивал с лодкой, пущенной для спасения рода человеческого. Эти учения перетолковывали в том смысле, что он считает Отца несотворенным, а Сына – творением. Затем Дионисий был против выражения «единосущный», так как им очень злоупотребляли савелиане. Подобные аргументы впоследствии приводили ариане. Таким образом, этот учитель церкви, совершенно не имея в виду искажать христианское учение, давал повод к еретическим перетолковываниям. Некоторые александрийские христиане обратились к римскому епископу, тоже Дионисию, с просьбой разъяснить им точный смысл православного учения о Св. Троице. Тогда Дионисий римский, хотя как богослов он был ниже своего собрата, Дионисия Александрийского, написал к нему письмо, в котором, не пускаясь в тонкие измышления, приводит этот догмат в строго православном виде, направленном против еретиков того и другого направления. Он говорит в своем послании, что не надо сливать Божественные Лица в одно, ни разделять на три существа. Он упрекает Дионисия в неосторожных выражениях, могущих дать повод к совершенному разделению Сына от Отца, к Трибожию. Он упрекает Дионисия за эти выражения, что он называет Отца художником, а Сына – произведением и т.п. Замечательно, как принял это послание Дионисий Александрийский. Будь он еретик, он восстал бы против него. Но так как у этого учителя церкви было единственно желание как можно точнее выразить православную истину, то он принял это обличение от собрата и написал 4 книги: «Ἔλεγχος καὶ Ἀπολογία», в которых приводит оправдания, говоря, что он, называя Отца художником, а Сына Его высшим произведением, он этим не желал называть Сына существом сотворенным, а Отца – Его творцом, что он, напротив, признает Сына совечным Отцу и существом той же самой природы, что и Отец; что он не употребляет термина «единосущный» единственно с тою целью, чтобы не подать повода к патрипас. слиянию лиц Св. Троицы.

Этот случай весьма характерен в том отношении, что показывает, что догмат всегда был тверд и неизменен, а формулировка догмата шла постепенно, и на первых порах были неопределенности, колебания в формулировке. Догмат всегда один и тот же, а богословие христианское постепенно развивало свои формулы, как и всякая другая наука. Например, силы природы неизменны, а физика – наука о природе – изменяется. Таково же было отношение богословия к вере. С другой стороны, этот пример указывает, что нужно богословие, а одной веры недостаточно. Не развивайся православное богословие, вместо него стало бы развиваться одно еретическое. А это было бы вредно для христианства. Наконец, этот случай очень характерно выражает то различие, какое существует между неточным, неопределенным, но благонамеренным толкованием догмата и еретическим выражением его. Церковь не всякое опрометчивое выражение считала за ересь. Она умела отличать неосторожные выражения от прямой ереси. Иногда такие выражения попадаются даже в сочинениях уважаемых учителей церкви; но она не судила их за это, как не судила, например, Иустина, Афинагора, Дионисия Александрийского, пока богословская православная форма догмата Св. Троицы не была точно выражена в IV веке Афанасием Александрийским, Василием Кесарийским, Григорием Назианзином, первыми двумя вселенскими соборами. Ересью же называлось учение прямо противоречащее смыслу христианского учения, притом злонамеренное. Православные учители, если и допускали неправильные выражения, то тотчас отказывались от них, если им указывали их; а еретики, напротив, резче защищали их, старались пропагандировать свое учение, оторвать членов от церкви. Таким образом, ересь не есть лишь неточное толкование христианской веры. Еретиков церковь главным образом осуждала за их упорство.