Литургия по новооткрытому памятнику «Testamentum Domini nostri Jesu Christi»

См. библиографическую заметку об этом памятнике в Христ. Чт. 1900 г. 210 т. Часть первая. Стр. 159–165

«ХAPАКТЕР и степень современного понимания древнехристианской литургии находится в сильной, если только не всецелой, зависимости от количества изданных литургических памятников. Периоды бедные ими остаются в литургическом отношении или совершенно не­выясненными, или же вызывают сбивчивые представления, приправленные достаточной долей фантазии, и, наоборот, время богатое ими создаёт соответствующую, более или менее на­учную литературу. В пояснение сказанного можно сослаться на исследования о литургии первого и начала второго столетия и на труды, посвященные изучению ее состояния во вто­рой половине второго, третьем и четвёртом веках. В то время, как первые не могут прийти к соглашению даже по таким существенным и важным вопросам, каков, напр., вопрос о составе апостольской литургии и древнейшем типе евхаристических молитв, вторые, опираясь па показания Иустина Мученика, Оригена, Кирилла Иерусалимского и др., дают подробный и, в общем, довольно верный очерк литургии их времени. Разногласия по частным вопросам и пунктам остаются, конечно, и в них, но они не могут сравняться с диаметрально противоположными взглядами на литургию первого века¹. В виду этого издание каждого древнего литургического памятника возбуждает чувство надежды, что он поможет разрешить недоуменные вопросы из истории древнехристианской литургии. Не всегда и не всяким оно удовлетворяется, подобное счастье выпадает на долю лишь некоторых. К ним-то и принадлежит изданный патриархом Рамани «Testamentum Domini nostri lesu Christi». Он является единственным в своём роде древним литургическим памятником: представляет не простой, голый перечень составных частей древней литургии, а подробное изложение всех ее молитв, описание всех ее действий. Полнотой и новизной своих данных «Testamentum» восполняет относительно недостаточные сведения о литургии второго века, проливает свет на некоторые еще не совсем ясные ее стороны. Главное же его значение заключается в том, что он представляет целый ряд данных для суждения о литургии первого века и, что всего важнее, имеет в этом отношении решающей голос: полагает конец давнишним спорам о том, имела она или нет гомилетическую часть. Изучение его. с этой стороны и составит нашу задачу.

По общему складу и типу литургия Testamentum’а близко подходит к литургиям II в. Но подобное сходство не исключает свойственных ей характерных особенностей. Первое место среди них занимает ее соединение с предрассветными собраниями, совершение в конце их. И так как в начале II в. при Плинии Младшем эти последние совершались отдельно от евхаристии², то показание Testamentu’а отмечает новый момент в истории развития литургии– факт ее перенесения на утро и неизбежного при этом осложнения ее состава частями предрассветных собраний. Поэтому стоит только выделить их, и задача решится: определится тот самый вид, который имела литургия до перенесения на утро, т. е. ее состав от первого века. Весь вопрос, следовательно, в том, что представляли из себя предрассветные собрания, каково их содержание. До настоящего времени он не поддавался одному определённому решению: настолько неясно единственное относящееся сюда показание – свидетельство Плиния Младшего³. Testamentum проливает свет и на этот пункт. По его указанию, состав предрассветных собраний заключается в следующем. После возгласа предстоятеля: «слава Богу», и ответа присутствующих: «достойно и праведно», епископ произносит три хвалебно-благодарственные молитвы за блага искупления и дарование новой жизни. На первые две народ отвечает такими словами: «Тебя воспеваем, Тебя благословляем, Тебе исповедаемся, Господи, и Тебя молим, Боже наш», а на последнюю просто «аминь». Непосредственно за этим мальчики, две девушки, три диакона и три пресвитера исполняют четыре псалма: один из Моисея, остальные из Соломона и пророков. Затем епископ или пресвитер обращается к народу с приветствием: «благодать Господа нашего да будет со всеми вами»; народ отвечает: «и со духом Твоим»: епископ: «еще восхвалим Господа»: народ: «достойно и праведно»; епископ: «устремите сердца свои»; народ: «имеем ко Господу». В заключение епископ произносит три новые хвалебно-благодарственные молитвы, а присутствующие отвечают так же, как и прежде. После этого, говорит Testamentum, возносится молитва, и тотчас же чтец читает пророков и прочие писания, а пресвитер или же диакон–евангелие. Наконец, епископ или пресвитер учит тому, что полезно и прилично, и после за­ключительной молитвы на оглашенных возлагаются предстоятелем руки. После их удаления, епископ предлагает верующим «тайноводственное наставление, дабы они знали, чего сподобляются в святейшем таинстве, и что вспоминают, совершая евхаристию»⁴, и сразу приступает к ее возношению.

Изложенный порядок молитв и действий, порядок, в общем, довольно ясный, возбуждает лишь один в высшей степени важный вопрос: к чему относить чтение Писания и следующее за ним поучение, к утренним ли предрассветным собраниям в качестве их заключения, или же к литургии в виде ее начала. Такое или иное решение неизбежно отражается на понимании состава литургии. Отнеся чтение Писания и поучение к предрассветным собраниям, мы тем самым признаем, что до перенесения на утро она состояла из одних евхаристических молитв, и, наоборот, включив их в число ее частей, вынуждены будем допустить, что и в первом веке она имела гомилетическій элемент. В последнем смысле решает данный вопрос издатель Testamentum’a– патриарх Рамани. Но подобный взгляд не имеет для себя оснований. Показания Testamentum’a приводят к противоположному выводу–заставляют относить чтение Писания и поучение к составным частям предрассветных собраний. Подобный результат получается прежде всего путем сравнения предрассветных собраний Testamentum’a с таковыми же собраниями Плиния. Оно приводит к тому заключению, что первые, включая в их состав гомилетическую часть, совпадают с последними, и, следовательно, чтение Писания и поучение не имеет никакого отношения к отделенной от предрассветных собраний евхаристии.

По словам Плиния, современные ему предрассветные собрания христиан состояли из двух действий: попеременного возношения песни Христу, как Богу, и клятвенного обязательства не совершать ни воровства, ни разбоя, пи прелюбодеяния, не нарушать верности и не отказываться от залога, если бы это потребовалось. Первому из указанных действий соответствуют в предрассветных собраниях Testamentum’a «collaudationes aurorae» – вышеупомянутые хвалебно-благодарственные молитвы за блага искупления и дарование новой жизни. Они подходят к «carmen Christo guasi Deo» Плиния и по содержанию, и по способу исполнения. Со стороны содержания это–хвалебные гимны не столько Богу Отцу, сколько Христу, как Богу⁵; со стороны исполнения–попеременное возношение предстоятелем и народом славословий Христу. Подобное выполнение заметно в том, что каждое из трёх отделений хвалебной молитвы заканчивается вышеуказанным ответом народа, а последняя молитва предваряется, сверх того, попеременным произношением тех возгласов, которые называются евхаристическими. Тем же самым способом исполняются и псалмы. Подобное и во всяком случае не случайное совпадение хвалебных молитв предрассветных собраний Testamentum’a с «carmen» Плиния дает полное право признать между ними генетическую зависимость–считать первые воспроизведением второй. Но совпадение одной части вызывает естественное предположение о совпадении другой. В противном случае придется допустить ничем неоправдываемую мысль, что. сохранившись до времени жизни автора Testamentum’a в одной половине, предрассветные собрания эпохи Плиния почему-то изменились в другой. Наоборот, сохранение одной допускает возможность мысли о сохранении и другой. При этой вполне законной точке зрения предрассветным собраниям Testamentum’a должны быть свойственны и те элементы, которые Плиний обозначает одним общим выражением: «обязывать себя клятвою не на злодеяние какое-нибудь, но, чтобы не совершать ни воровства, пи разбоя» и т. д. Подобным-то элементом и является чтение Писания и поучение. В пользу этого говорят следующие данные. Как видно из Testamentum’a, то и другое рассчитано на оглашенных, имеет в виду приготовление их к крещению. «Епископ, читаем в XXII гл. 1 кн. отпускает оглашенных (с предрассветных собраний) после того, как наставит их чтением и поучением»⁶. Крещения же удостаиваются лишь те из оглашаемых, которые успеют отрешиться от разного рода пороков. Так, «воины и правители, проходя оглашение, должны учиться не угнетать, не убивать, не гневаться, не грабить, не причинять несправедливости»⁷. Равным образом «прелюбодей, невоздержный и пьяница допускаются до крещения только тогда, когда отстанут от данных пороков»⁸. Достигаемое в результате этого состояние называется «чистотой», а путем к нему являются пророческие и апостольские увещания, предлагаемые оглашенным епископом. «Епископ, говорить по этому поводу Testamentum, заботится о том, чтобы наставить оглашаемого увещаниями пророков, приводящими к чистоте и, если он окажет успехи, внушает апостольское и евангель­ское учение и наконец, когда сделается достойным, крестит⁹». Таким образом, чтение Писания и поучение вменяло оглашаемым в обязанность избегать разного рода пороков, унаследованных от прежней языческой жизни. Слушающий их нравственно обязывался не прелюбодействовать, не убивать, не причинять близкому такой или иной вред; другими словами, он делал тоже самое, что и участник предрассветных собраний времени Плиния Младшего. И этот последний давал клятвенное обещание не совершать ни воров­ства, ни разбоя, пи прелюбодеяния, не нарушать верности и не отказываться от залога. В том и другом случае одно­родны пороки, одинаково и отношение к ним–обязательство избегать их. Показание Testamentum’a приводит, таким образом, к тому заключению, что чтение Писания и поучение– ничто иное, как клятвенное обещание участников предрассветных собраний времени Плиния. И если это последнее со­ставляло принадлежность отдельных от евхаристии богослужебных собраний, то и тожественное с ним действие, т. е. чтение Писания и поучение, не может быть отнесено к литургии, признано одной из ее составных частей. В Testamentum’е оно лишь кажется таковым, кажется потому, что ко времени жизни его автора литургия, собственно евхаристия, была перенесена на утро, поставлена во временную, внешнюю связь с предрассветными собраниями, их заключительным актом–гомилетической частью.

Кроме указанных оснований для отнесения чтения Писания и поучения не к евхаристии, а к предрассветным собраниям, в Testamentum’е имеются еще и другие. Как видно из XXIL гл. 1 кн., предрассветные собрания совершаются ежедневно¹⁰, между тем приуроченная к ним литургия отправляется только в субботу, воскресенье, дни поста, Пасху, Богоявление и Пятидесятницу¹¹. То же самое наблюдается и относительно положенного на предрассветных собраниях «тайноводственного наставления», чтение которого предваряет возношение евхаристии. «Наставление, замечает XXVIII гл. 1 кн., произносится не ежедневно (во всякое время), а только в Пасху, субботу, воскресенье, Богоявление и Пятидесятницу»¹², т. е. в дни совершения литургии. Судя по этим указаниям, Testamentum знает существование двоякого рода предрассветных собраний: одни назначаются для каждого недельного дня, другие–для вышеуказанных времен. Особенность последних заключалась в присоединении к обычному составу ежедневных предрассветных собраний новых частей. И так как прибавление начинается с тайноводственного наставления– оно не произносится на ежедневных собраниях, то очевидно, что новым является как оно, так и следующая за ним евхаристия. Потому все, что совершается до тайноводственного наставления, входит в состав ежедневных предрассветных собраний, не сопровождаемых отправлением литургии. К числу же этого «всего» принадлежит предшествующее наставлению чтение Писания и поучение: они–составные части предрассветных собраний, но не евхаристии. Только при подобном взгляде и становится возможным понять предписания VI гл. II кн. Testamentum‘a: «ежедневно после слушания евангелия на оглашенных возлагаются руки»¹³. Если бы чтение евангелия и следующее за ним возложение рук входило в состав отправляемой дважды в неделю (суббота и воскресенье) литургии, то о «ежедневном» совершении того и другого действия не могло бы быть и речи. Не совершается литургия, нет и чтения Писания с дальнейшим возложением рук предстоятеля на оглашенных. Предписание о «ежедневном» совершении рассматриваемых действий уместно и по­нятно постольку, поскольку они составляли принадлежность ежедневных предрассветных собраний, а не падавшей на два недельные дня литургии.

Устанавливаемому Testamentum‘ом различию между предрассветными собраниями с их заключительным актом– гомилетическою частью, с одной стороны, и собственно евхаристией, с другой, соответствует и их различие по смыслу. По идее это–два обособленных акта, обособленных настолько, что между ними нет ничего общего. По свидетельству нашего памятника, литургия представляет вполне закрытое богослужение: в состав ее молитв и действий то, что имеет непосредственное отношение к таинству евхаристии. С особенною рельефностью эта черта сказывается в том, что введением в литургию, подготовкой верующих к ее слушанию является тайноводственное наставление. «После удаления оглашенных епископ, замечает XXVII гл. 1 кн., наставляет народ относительно того, что составляет тайну; если же нет епископа, учит пресвитер, дабы верующие знали, к чему намереваются приступить»¹⁴. Тайновод­ственное наставление доставляет верующим знание того, чего они сподобляются в таинстве евхаристии. Следовательно, все предшествующее ему, в том числе и чтение Писания с поучением, такого знания не дает. Только этим и вызывается необходимость тайноводственного наставления. Тот же самый вывод подтверждается характером гомилетической части. Она рассчитана на неучаствующих в литургии оглашенных и не имеет в виду верных. «Епископ, читаем в XXII гл. 1 кн., отпускает оглашенных после того, как наставит их чтением и поучением»¹⁵. Этой чертой и объясняется состав литургии, сопровождающей акт крещения. Как совершаемая в присутствии одних верных, она не знает ни чтения Писания, ни поучения, а начинается с приношения даров. С другой стороны, вполне понятно также и то, что несвязанная идейно с литургией гомилетическая часть входит в состав всех не евхаристических собраний. «Во все сорок дней Пасхи, т. е. в дни приготовления оглашенных к крещению, народ, замечает VIII гл. II кн., должен пребывать в храме, бодрствуя, молясь, слушая Писание, гимны и поучения»¹⁶. «В дни Пасхи, особенно же последние, т. е. в пятницу и субботу, говорит ХѴІП гл. той же книги, днем и ночью бывает столько молитв, сколько песнопений. Собрание продолжается долго, чтения разнообразные и частые»¹⁷. Таков же точно состав вечернего собрания при наступлении ночи. «Диакон, читаем в XI гл. II кн. вносит в храм светильник и говорит: благодать Господа нашего да будет со всеми вами; и весь народ отвечает: и со духом твоим. Мальчики поют псалмы, а народ подпевает: аллилуиа. Затем предлагается чтение, и произносится слово назидания»¹⁸ совокупность всех указанных данных приводить к тому заключению, что литургия конца первого и начала второго столетия состояла из евхаристических молитв, – не имела гомилетической части. С этой последней она поставлена во временную, внешнюю связь в предрассветных собраниях Testamentum’a. Но подобная связь не повела за собою на первых порах связи внутренней. Чтение Писания и поучение не объединились с литургией идейно: временно соединенные. они остались чуждыми друг другу по духу. Потому- то совершаемая в присутствии одних верных литургия после акта крещения не знает гомилетической части, начинается с приношения даров¹⁹.

А. Петровский