Какому племени принадлежат первые предания человечества

Определив эпоху письменных сказаний дома израилева по собственному их свидетельству и признав в них характер предания, мы должны рассмотреть вопрос о том, которому из великих племён человеческих принадлежат предания, записанные в Пятикнижии.

Законодатель Евреев представляет народ свой одной из младших отраслей человечества и возводит её до второго, если не младшего сына Ноева Сема (по славянскому правописанию Сима). Для него начало общины не восходит в глубокую древность; вчера ещё вся она заключалась в одном лице Авраама, переселенца с севера на юг, из родины в землю чужую, в землю не пустынную, но уже населённую родом Ханаана (таков смысл гл. XII, ст. 6 в книге Бытия). В новых жилищах своих он вступает в дружественные отношения с туземцами, не чуждаясь ни политических, ни духовных, ни брачных союзов с ними, хотя память о родовой общине и заставляет его искать невесты для сына в колыбели рода своего, в северном междуречье, в стране около истоков Тигра и Евфрата. Позднейшие предания показывают нам горную преграду между чашей Каспия и системой южно-океанской во власти племени иранского и не как землю, завоёванную им, но как исконное его владение. Тут земля святая, первозданная, благословенный Иран (Эриене, Гилан), в которой примыкает великий Иран зендский (Ма-зэнд-еран), тут столица Азов (Азбурз, Азбург)⁵, тут корень Халдеи, которая представляет множество точек соприкосновения словесного и духовного со странами иранскими; тут, наконец, встреча Арамейцев с племенем иранским⁶. Книга Пророка не содержит в себе явных доказательств неизменности языка в семье авраамовой. Окружённая чужеземцами (ибо они Ханааниты, т. е. Хамиды, а не Семиты), сохранила ли она своё наречие? Моисей, не разрешая филологического вопроса, представляет нам один только намёк, но намёк решительный на перемену наречия у потомков избранного родоначальника. Когда Израиль ставил холм в память братского союза с родственником своим Лаваном, холм свидетельства вечного для будущих поколений, он назвал его Галед; а Лаван, никогда не оставлявши своей родины, вероятно не изменявший языка их общих предков, назвал тот же холм в том же смысле Егар-Cагадуфа⁷. Имя, данное Иаковом, принадлежит явно к так называемым наречиям семитическим, т. е. сиро-аравийским; имя, данное Лаваном, в формах своих и в составе носит характер, совершенно чуждый им. Разложение его представляет нам корни чисто иранские: именно гаръ (слав. гора, зенд. гайри, санск. гири), соединительный префикс са со (санскритский и славянский, перешедший в германское де) и корень гад (слав. ведать, санск. вид, герм. wit, греч. είδεναι), корень чисто иранский, принявший по закону западно-иранских наречий придыхание г (h) вместо начальной буквы в. Таким образом, убеждённые в изменении языка израильского, мы имеем полное право предположить в нём начало, общее с языками Ирана, и самую семью Авраама или Эвера приписать к великой общине прикаспийской, к коренным жителям его родины, цепи арарато-демавендской. Наречие же, ныне известное под именем еврейского, до́лжно признать за заёмное от племени Хамидов ханаанских, с которым Моисей отрицает всякое кровное родство, несмотря на тождество словесного начала. Этому наречию следует дать имя израильского, а не еврейского.

Итак, сравнение сказаний, заключённых в Пятикнижии, с данными, почерпнутыми из преданий и памятников других народов, даёт ясное и удовлетворительное разрешение загадки, до сих пор не объяснённой, сходства между преданиями еврейскими и миоами индо-персидскими и резкого несходства тех же преданий с миоами египто-сирийскими. Язык семьи Авраама изменился и заменён был наречием окружных племён палестинских; но духовное учение и память о прошлом остались неизменным сокровищем дома израилева, несмотря на соблазны вещественного богопоклонения, на долгое рабство в земле чужой и на беспрестанные сношения с великолепным миром идолопоклонников Кушитов. Смешно искать в Индостане первообраза библейских преданий или думать, что Израиль занял свою веру от последователей Зенд-Авесты; но не до́лжно, вопреки здравому смыслу, допускать и влияния Мозаизма на прибережья Инда и Ганга или предполагать, с одним из лучших историков современной Германии, что учение Заратуштры (Зороастра) развилось в последствие пленения Евреев царями вавилонскими. Израиль, мелкая ветвь Ирана, пересаженная в чужую землю, не утратил своего коренного характера. Он хранил свято и ненарушимо великие предания великой семьи, искони поклонявшейся творчеству свободного духа, и передал потомству глубокомысленное учение общих предков Ирана. Брахма, творец, и Ману, возобновитель рода человеческого, спасённый Богом от общего потопа, и весь род человеческий, происходящей от одного родоначальника, суть явные отголоски древнего Иранства в многосложном и нестройном синкретизме индостанской религии. Змей Агримана, рассказы о Мешия и Мешиане⁸, память о древнем учителе Хаомо (не Сем ли, по переходе с в придыхание?), весь состав, вся духовная основа зендской веры ещё яснее свидетельствуют об одном начале, с боговедением еврейским. Одной только близорукой и крохоборной критике нашего времени можно было сомневаться в глубокой древности мессианического ожидания, когда уже искони Индостан ждал грозно-спасительного Калки-Аватара⁹, когда Мидо-Бактрия надеялась на пришествие святого Сесиоша, и Эллины помнили о будущем сыне Метэ, царе правды и разума. Одно начало племени иранского, одно начало языка, утраченного семьёй Авраама, одно начало веры, ею одной сохранённое в чистоте. Нет сомнения, что впоследствии она заимствовала много символов от соседей, что некоторые обряды, с которыми был связан смысл духовный, перешли к ней от народов палестинских; но в смысле и духе она всегда была Ираном, и единственно Ираном, с его духопоклонением, с его понятием о творческой свободе, с его прозрачными символами и с его памятью об обще-человеческом братстве. Ни берега́ Средиземного моря, ни долина Нила не имеют ничего общего со сказаниями пророка. Ассирия, граница двух племенных областей, помнила ещё о потопе, о Ксисуоре, спасённом властью бога Хона¹⁰. Это можно заключить не только из позднего и сомнительного Бероза, но из нескольких изображений, открытых в развалинах Вавилона; но Вавилон и Ниневия, вся Халдея и междуречье Тигра и Евфрата были столько же под влиянием Северо-Востока, сколько и Юго-Запада. Язык их носит и носил издревле (вероятно ещё прежде Авраама) двойной характер. Вера их колебалась между грубой вещественностью Кушитов и духовностью Иранцев (особенно в отношении к идолопоклонству). Явное и окончательное торжество юго-западного начала не изгладило всех преданий восточных, но уничтожило смысл их и разорвало связь с религией. Египет, менее всех просвещённых стран подверженный действию иранского учения, не имеет совершенно ничего общего с Евреями в преданиях о космогонии, или о братстве человеческом, или о потопе. Уже давно замечено, что рассказ о Фивах, которые одни высились над водами, покрывавшими землю¹¹, рассказ нелепый по низменности их местоположения, взят хвастливыми Египтянами из еврейского сказания, в котором имя ковчега было Фебах, и включён без толка и связи в баснословную историю царства при-нильского. Палестина также чужда преданиям моисеевым, как и Египет. Чем чище начало иранское (как в Мидо-Бактрии), тем ближе дух веры и смысл преданий к вере и преданию Израиля. Писаная на языке Семитов, книга Бытия, из которой истекает древнейший световой круг для истории, есть память, сохранённая духопоклонным Ираном о первом младенчестве рода человеческого, о первых исторических судьбах его.