Религиозное состояние Рима. Значение права

Религия в смысле богопознания или верования решительно не существовала в Риме при Августе; едва ли, судя по отрывкам древних поэтов, существовала она и в цветущие времена республики. Для Цицерона, точно так же как и для Кесаря или для Сцеволы, Варрона или для позднейшего Сенеки, религия есть обряд государственный, полезный, но вполне условный, обязательный для граждан, но не имеющий никаких внутренних данных для самобытного существования или прав на безусловное верование. Итак, она зависит вполне от государства и, следовательно, признаёт над собой другую религию, самоё государство, которым обусловливается. «Верование в богов есть мнение полезное, ибо утверждает клятвы, укрепляет договоры, пугает преступников, хранит неприкосновенность гражданского общества». – «Вся сия мудрец сохранит не как угодныя Богу, но как предписанные законом». – «Поклоняясь неблагородной сволочи богов, созданной суеверием, не забудем, что это поклонение основано на обычае, а не на разуме». – «Трудно сказать, не лучше ли совершенное безверие, чем теперешняя вера, постыдная и исполненная обманов». – «Есть три рода богознания: сказочное, государственное и природное». – «Истины в религии объявлять народу нельзя: она остаётся при философах», и так далее. Таков голос Рима, явно смеющегося над своими богами и не признающего даже возможности положительной истины религиозной.

Несправедливо бы было отделять мнение народное от мнения людей просвещённых. Эти самые писатели были в одно время наставниками, всенародно преподающими своё учение, и жрецами, усердно исполняющими религиозные обряды; при всём том они были славой своего века не по уму только, но и по благородству душевному. В них выговаривалось общее убеждение, и ни один голос не осуждал их, ни один даже не противоречил. Вообще, мало разницы между так называемой чернью и так называемыми мыслителями. В невежественном бесстрастии землепашца бессознательно скрывается столько же безверия, сколько его высказывается в красноглаголании книжника. Во всяком случае, то, что всеми пишется, всеми не пишущими думается, если не нынче, то завтра. Смешны россказни о религиозности народа во Франции до революции. Конвент ближе, чем двор Людовика XV к новым восстановителям католицизма даже в том предположении, что эти восстановители действительно выражают какую-нибудь веру.

Рим дал западному миру новую религию, религию общественного договора, возведённого в степень безусловной святыни, не требующей никакого утверждения извне, религию права, и перед этой новой святынею, лишённую всяких высоких требований, но обеспечивающий вещественный быт во всех его развитиях, смирился мир, утративший всякую другую, благороднейшую или лучшую веру. Умирающие цари завещали Риму свои родовые владения, и покорность народов доказывала, что не один страх или своекорыстный расчёт управлял волей умерших владык. Века прошли, власть ослабла во всех оконечностях государства, иссякла в его средоточии; но народы, покорённые мечом, завещанные своими царями или приобретённые хитростью договоров, не думали отрываться от великой державы. Они забывали своё народное имя и с гордостью называли себя именем Рима; они иногда возмущались в пользу того или другого лица, как некогда в пользу Силлы или Кесаря; но это лицо стремилось, так же как Кесарь и Силла, быть владетелем или представителем всего римского мира и никогда не думало основывать особую независимую державу. Они покорялись и поклонялись не городу, не местному имени, не местной славе, ибо (как видно уже из триумвирата) Рим не имел в глазах народов того великого значения, которое ему приписывается суеверием учёных. Они поклонялись вере, данной Римом всему покорённому миру, вере стройно-условного общества; они поклонялись целой жизненной системе права, признавая в душе своей и в глубине своей совести, что ничего лучшего или даже равного они не могли создать своими собственными силами или в своём духовном бессилии.

Даже когда в позднейшее время возобновились с большей резкостью и продолжительностью явления, подобные триумвирату, т. е. единовременное правление многих августов, коренное единство системы признавалось не как отвлечённое понятие, но как святыня единоверия или как единство отчизны. Родина была, так сказать, в законе. Лицо же самого города имело более важности в глазах варваров, чем в глазах самих граждан. В этом убеждает вся история, несмотря на ложное убеждение всех историков, наследовавших более готские и франкские, чем римские мнения. Римская держава не раз переносила свои временные столицы из города в город, была иногда без действительной столицы; но она всегда оставалась римской, т. е. верной божеству права, созданного в Риме и Римом. В этом отношении нельзя не заметить её великого сходства с Китаем, сходства, выраженного по всей вероятности случайно в названии Та-Тсин (великий Китай), под которым Рим был известен Китайцам; но не до́лжно забывать и великую разницу. Религией обеих держав было самоё государство, но в Китае идея государства была выше: она основывала себя на безусловной святыне внешней человеческой правды, проявленной в обществе, и на согласии общества с мировыми законами, следовательно, предполагала, хотя в то же время и отстраняла, другую первобытную религию. В Риме идея государства заключалась в безусловной святости условного договора; но в то же время она признавала (как и следовало в державе, основанной дружиной) свободную и сильную личность граждан, следовательно, полагала начало полной системе права, основанного на обычае, но стремящегося к бесконечному развитию по строгим логическим законам.

Таково было духовное состояние Рима в последние века республики: богопочтение обычное, отрицающее самых богов, предположение неизвестных духовных существ, хранителей внешней правды и права, и вера в заклинательную силу стародавних обрядов, покоряющих неведомые силы, правящие миром. Бессвязный синкретизм в своих общих выводах совпадал с первоначальным учением Кушитов, не представляя, впрочем, ни ясности, ни строгой обдуманности, ни глубокого убеждения, которых нельзя не признавать в первобытной системе южной религии. Но религия римская была чисто государственной; она слабо отражалась в частных лицах и давала полную свободу сомнений и умствований.

Рим-победитель налагал свою печать и характер общественным массам. Покорённая Эллада управляла частной деятельностью умов, точно так же как её язык (по словам самих Римлян) выражал всю полноту современного просвещения. Римская мысль подчинилась высшей мысли эллинской.

Например, Август был гораздо более Греком, чем Римлянином³¹³.