Римский епископ и Франки

Союз римского епископа, признаваемого, в силу обычая и прав, данных двумя императорами (слабым Грацианом и ненавистным Фокою), за главу всех церквей западной Империи, дал племени Франков решительный перевес между всеми германскими семьями, завоевавшими западную Европу. Причины этого союза ясны: римскому епископу необходимо было как для собственных выгод, так и для поддержания на Западе учения соборного, опереться на единственную из завоевательных дружин, свободную от арианского влияния. Франкам было полезно опереться на единственного свободного представителя церкви и приобрести, таким образом, союзников во всём духовенстве и в племенах галло-римских против своих арианских соперников, Готов или Лонгобардов. Самая дружина Франков была сильнее всех остальных германских дружин. Более искусная в военном деле, чем Лонгобарды, более многочисленная и воинственная, чем Готы, уже полюбившие роскошь и негу римской жизни, она превосходила всех особенно силой своего внутреннего единства, ибо остальные были дружинами народными, а Франки были личной дружиной Меровингов.

Это различие доказывается всеми обстоятельствами истории, более же всего тем, что власть вождя или царя, беспрестанно переходившая насильственно или законно из одного рода в другой у Лонгобардов и Готов, оставалась всегда неоспоримым правом рода Франков поморских или дома Меровейского.

Готы и Лонгобарды были побеждены: слабые, хотя мужественные и отчасти даже образованные, Бургундцы поглощены разливом Франков и вошли в состав их державы; Германия, родина завоевателей, была ими же завоёвана и обращена в состояние подвластной области; Славяне юго-западные отражены и отодвинуты, несмотря на бодрое сопротивление и на блистательные победы. Имя и государственная система Франков сделались преобладательными в западной Европе, и новое великое царство возникло на развалинах римского мира. Лонгобарды и Готы приняли учение, против которого они так долго боролись; но римский епископ не изменял своим прежним союзникам. Высвободившись мало-помалу из прямой зависимости от ослабевшей Восточной империи и присвоив себе некоторую государственную самостоятельность посредством временных союзов с Франками и даже Лонгобардами и постоянного сочувствия итальянских старожилов со своей древней столицей, папа никогда не доброхотствовал своим ближайшим соседям, Лонгобардам. Многие из них ещё оставались верными арианству, многие приняли учение никейское из простого политического расчёта; все были отчасти под влиянием политики византийской и восточного учения, никогда не признававшего законности папских притязаний на независимость в делах гражданских и на управление церковью в делах духовных. Такие соседи угрожали постоянной опасностью Риму и находились с ним в постоянной вражде. Готы, хотя и принявшие никейское исповедание, были слишком слабы, далеки и волнуемы внутренними раздорами для сопротивления напору Лонгобардов. Вступая в Испанию, они имели ещё отчасти значение народа, ищущего себе осёдлости, и сохраняли общинное устройство. В скором времени утратили они все эти остатки народной старины и обратились в нестройную и аристократическую дружину.

Это доказывается отменением старых законных обычаев, по которым округа или община составляла живое и органическое целое с правом суда над своими членами и с ответственностью за них в делах уголовных¹⁶³podpis.

Но при этой перемене они лишались своей прежней силы народной и не приобретали новой, дружинной силы, ибо не были связаны ни оспоримым единством родового дружиноначальника, как Франки, ни правильными и верно рассчитанными условиями, которых строгая формальность может отчасти заменять живой дух народного единства. Наконец, по привычкам, почерпнутым ими во время долгого странствования в областях римских, они не имели ни той строгой аристократической исключительности, которая впоследствии придавала силу германским и норманским завоевателям в других странах (это доказывается процветанием городов, сравнительной свободой подвластного народа и излишней властью духовенства в делах правительственных), ни того постоянного властолюбия и стремления к управлению государством, которое могло бы возвысить частные лица до сознания своих общественных прав и до безусловной покорности своим общественным обязанностям. Готская держава истлевала и распадалась. Удар внешней силы должен был её разрушить почти без сопротивления. Этот подвиг был совершён Аравитянами. Но ещё слишком за столетие прежде своего окончательного падения Готы лишились всякого исторического значения и не могли служить опорой епископу римскому против Лонгобардов. Папа оставался постоянно верным союзу своему с Франками и находил в них постоянно верных защитников.

Вся история западной Европы, за исключением островной области Англо-Саксов (или Угло-Саксов), заключается в продолжение слишком пяти веков единственно в постепенном изменении двух властей, римских епископов и Франков, давшем смысл, направление и характер всей последующей истории Европы и мира; ибо область Вестготов испанских, завоёванная Аравитянами, получила вещественные силы для будущего освобождения и бо́льшую часть своего характера от наплыва из свободной и сильной области Франков, а лонгобардская Италия и особенно коренные жители Германии, завоёванные династиями франкскими, сохранили навсегда, даже в своей возвращённой самостоятельности, печать, наложенную на них временным владычеством потомков Меровея или Карла.

Епископ римский, как духовный владыка и единственный неоспоримый преемник апостольского престола на Западе, а ещё более как пастырь церковного стада в древней миродержавной столице, считался всегда почётнейшим из христианских епископов и вскоре был облечён общим признанием в звание верховного судьи по делам церковным во всех западных епархиях. Впрочем, эта власть была ограничена решениями соборов частных (как видно из многих спорных случаев), вполне подчинена решениям великих, так называемых Вселенских, соборов и никогда не касалась до решения споров догматических или даже обрядных. Это явствует из неуважения к подписи папы Либерия под символом арианского собора, из анафемы, произнесённой против папы Гонория, из долгих споров о времени Пасхи и даже из собственных показаний властолюбивейшего изо всех пап, Николая I, в письме его к Фотию¹⁶⁴. Постепенное ослабление Византии и политический разрыв между восточной Империей, уцелевшей, и западной, завоёванной Германцами, возвысили значение римского престола. Власть его в делах церковных становилась более и более неоспоримой, тем более что он служил единственным покровителем духовенства, угнетённого арианами, и что Меровинги в своих обширных владениях охотно слушались голоса и исполняли приговор могучего союзника, которому они были обязаны многими победами и приобретениями. Но за всем тем единство учения догматического и память жизненного единства церкви удерживали пап в постоянной связи и невольной зависимости от целой церковной общины и от её духовных представителей, на ослабевшем, но ещё просвещённом и мыслящем Востоке. Мысль римская не отрывалась от опеки эллинского мира.

Иное было понятие Эллина, иное Римлянина о вере и церкви. Для Эллина, развившего человеческую личность до крайней степени умственного совершенства, доступного человеку, лишённому наследства предания, вера была принадлежностью лица и лицо основой Церкви. Из гармонического единства и тождества духовных убеждений составлялось всеобщее верование Церкви, неоспоримое и безошибочное, как выражение истины, переданной Богочеловеком Иисусом и постоянно вдыхаемой животворящим Божественным Духом: из жизненного единства всех одноверующих лиц составлялась внутренняя и внешняя жизнь Церкви, содержащей полноту земной христианской общины и отражающей в себе всемирную общину благодатных духов. Таким образом, Церковь в глазах Эллина была явлением мировым. Для Римлянина, создавшего самое могучее изо всех государств и науку права, доведённую до возможнейшего совершенства логической последовательности, вера была законом, а Церковь – явлением земным, общественным и государственным, подчинённым высшей воле невидимого мира и главы его Христа, но в то же время требующим единства условного и видимых символов этого правительственного единства. Символ единства и постоянное выражение его законной власти должен был находиться в римском епископе, как пастыре всемирной столицы.

Эти притязания, не признанные Церковью, ясно выражены ещё в podpisIII веке в споре между восточными и западными общинами о времени Пасхи, а доказательство того, что первенство римского епископа основывалось на значении города, а не на преемстве Петра, находится во всех решениях соборных, ибо Антиохия считалась наравне с Римом престолом Петра.