Преп. Ферапонт и Мартиниан, Белозерские чудотворцы, и основанный ими Ферапонтов монастырь

Отрывок из «Русской Правды на севере», изданный по поводу 400-летия со времени открытия мощей перп. Мартиниана, с примечаниями, дополнениями и 8-ю рисунками

В настоящем 1913 году 7 октября исполнится ровно 400 лет со времени открытия в Ферапонтовом монастыре мощей преп. Мартиниана, Белозерского чудотворца. По сему случаю предлагается читателям в особом издании отрывок из «Русской правды на Севере» А.Н. Муравьева, содержащий в себе житие преп. Ферапонта и Mapтиниана и впечатления путешественника при посещении Ферапонтового монастыря.

Андрей Николаевич Муравьев (родился в 1806 г., умер в 1874 г.) известен, как замечательный духовный писатель и путешественник прошлого века. Благодаря его красноречивому перу многие светские люди впервые обратились к чтению духовных книг. Во время своего путешествия по обителям Белозерского и Вологодского края А.Н., посетил между прочими и Ферапонтов монастырь, отчасти будучи привлечен сюда историческими воспоминаниями о патриархе Никоне, который «прославил эту обитель долгим своим заточением». А.Н. имел большой интерес к личности знаменитого патриарха и первый из русских писателей получил доступ к изучению документов, относящихся к делу патриарха Никона. Он был почитателем памяти Никона и «его духовных и гражданских подвигов, которыми наполнил он скрижали церкви и царства и весь север Руси от пустынного острова Соловецкого на океане до престольного града». По его мнению: «сей великий муж Церкви всегда был достоин своего высокого сана, хотя временно испытал искушения и скорби», из которых «вышел он, как злато, искушенное в горниле, дабы сделаться избранным сосудом в доме Божьем».

В Ферапонтово А.Н. Муравьев был в половине прошлого века(в мае 1853 г.), когда прошло уже более 50 лет после закрытия монастыря, обращенного в 1798 г. в приходскую церковь. Картина запустения и разрушения древней исторической обители произвела на путешественника грустное впечатление. «Как величава наружность обители, – говорит он, – и так живописно положение, что нельзя не пожалеть о ее запустении, потому что место сие как будто нарочно создано для монастыря преимущественно пред многими другими». Но только в 1904 году по благословению Св. Синода, при покойном Архиепископе Новгородском Гурии, заботами игумении Леушинского монастыря Таисии этот древний монастырь был восстановлен в виде женской обители. В 1912 году члены «Общества защиты и сохранения памятников старины» составили из своей среды особый Комитет под председательством князя А.В. Оболенского (потомка святителя Иоасафа, почивающего в Ферапонтово). Ныне на пожертвования любителей русской старины и на средства, полученные от всероссийского церковного сбора, Комитет уже приступил к ремонту древней Ферапонтовской церкви Рождества Пр. Богородицы с ее редкими единственными теперь в России фресками работы знаменитого иконописца XV в. Дионисия. Но еще во многом нуждается восстановленная обитель Ферапонтово, не имея ныне ни земельных угодий, дарованных ей князьями можайскими, ни боярских и княжеских вкладов, благодаря которым она существовала в древние времена. Посему всякая лепта на поддержание древней обители с великой благодарностью будет принята сестрами ее, которые помолятся за благотворителей пред ракой преп. Мартиниана Белозерского чудотворца, прославленного Богом 400 лет тому назад.¹

В предлагаемом издании исправлены некоторые неточности в описании и хронологии, допущенные в первом издании «Русской правды» (1855 г.), и целиком перешедшия во второе (1894 г,), сделаны также некоторые дополнения из того же древнего жития XVI века, которым пользовался А.Н. Муравьев (рассказы о чудесах при гробе преп. Мартиниана), из Степенней Книги (о бл. Галактионе) и из других источников. В приложении помещены тропари, кондаки и стихира из службы преп. Ферапонту и Мартиниану, составленной в XVI в. и до сих пор неизданной в печати. Рисунки для этого издания (за исключением портрета патриарха Никона) исполнены М. И. Ивашинцевой и Е.В. Благовещенской, безвозмездно потрудившимися на пользу древней обители.

Н. Бриллиантов

(из «Русской Правды на Севере» А. Н. Муравьева)

Большой Кириллов монастырь был главной целью моего пути и я достиг желаемого, хотя не без больших трудов; отселе помышлял уже о возвращении и потому дорожил каждым днем. Но обитель заточенного патриарха Никона, Ферапонтовская, лежала за несколько верст в сторону от большой дороги² и я решился посетить ее, чтобы довершить, по крайней мере, ближайший обзор монастырей, окружающих Кириллов, и не оставить в забвении память великого мужа Церкви, с которым давно уже меня сроднил Новый Иерусалим.

Прежде нежели посетить какую-либо обитель, должно познакомиться с тем, кто положил ей начало, дабы не чуждым пришельцем войти в священную ограду и не проходить равнодушно мимо гробов основателей. Здесь же два преподобных могут почитаться ктиторами сей обители: Ферапонт, преждевременно из неё удалившийся, и Мартиниан, из учеников великого Кирилла, продолжавший его благочестивое дело.

От благородных и благоверных родителей происходил Ферапонт прозванием Поскочиных из детей боярских города Волоколамска. С юного возраста, уже исполненный страха Божия, он помышлял только как избежать ему суетного мира и попечений житейских. Феодор было его мирское имя и часто в доме своих родителей любил он беседовать о благочестивых предметах, непрестанно моля Господа, дабы сподобиться ему иноческого образа. Избрав на то благоприятное время, тайно удалился он из отеческого дома и пришел на Симоново в обитель. Там умолил архимандрита немедленно постричь его, и свыше было внушено настоятелю, принять юного пришельца, без обычного испытания; но его отдали под руководство опытному старцу, который научил Ферапонта первым началам иночества.

С должным послушанием прошел он весь искус монастырский, трудясь в черных работах, и вместе с тем неослабно пребывая на бдениях всенощных и в келии на молитве, в непрестанном посте укрепляясь благодатию Божию; все свои тайные помыслы ежедневно исповедывал он старцу духовному и тем соблюдал чистоту телесную и душевную, ограждаясь от стрел вражиих; наипаче же остерегался исполнять в чем‒либо свою волю. Смиренно просил братий своих инок Ферапонт, чтобы молились о его спасении, и радовалась братия такому сподвижнику, который терпеливо и беспрекословно исполнял все послушания. Хотя неискусен был он грамоте, но стяжал доброту душевную и здравый ум, и многие годы провел таким образом, служа в обители. Настоятель, заметив его опытность во всяком деле, посылал его в ближнии и дальнии места, для потребы монастырской, и всегда возвращался с успехом Ферапонт.

Однажды был он послан на Белоозеро, в пределы отдаленные и мало известные. Пустынно было место и исполнено болот и лесов непроходимых, и воды там многие, реки и озера. Ферапонт, желая лучше распознать страну сию, обошел ее всю с путническим посохом, и душа его, давно жаждавшая безмолвия, возлюбила сию пустыню. Дивный во святых Своих Господь, как бы перстом указывал на сию землю обетования иноческого, первому её соглядатаю Ферапонту, как некогда посланным от детей Израилевых в землю точащую мед и молоко, будущее их наследие. Богом хранимый, возвратился путник в обитель Симонову, где спасался тогда великий подвижник Кирилл. Ему предназначено было, вместе с Ферапонтом, поселиться в сей безлюдной пустыне и даже от неё заимствовать свое название. Он уже безмолвствовал в то время, на старом Симонове при церкви Рождества Богоматери, и помышлял только: где бы обрести ему совершенное уединение, далеко от мятежнего мира?С теплою о том молитвою, обратился преподобный к Пречистой Матери Христа Бога, дабы Она наставила его на сей новый путь спасения.

Был у него обычай, в глубокий вечер после келейного правила читать еще акафист прежде нежели сидя вкусить немного сна. Однажды, когда пел акафист пред иконой Владычицы и дошел до восьмого кондака: «странное рождество видевше, устранимся мира и ум на небо преложим», внезапно услышал он голос: «Кирилл! Изыди отсюда и иди на Белоозеро; там тебе Я приготовила место, где можешь спастись». Вместе с сим гласом, воссиял свет великий от полуночной страны; преподобный отворил оконце своей келии и увидел как‒бы перстом указываемое ему место, где теперь стоит монастырь. Радостию исполнилось его сердце, от гласа и видения, и всю ночь пребыл он на молитве, но уже ночь сия была для него как бы пресветлый день.

Не много времени спустя пришел посетить его блаженный Ферапонт, сверстник его по годам и пострижению и связанный с ним узами духовной приязни.

Кирилл вопросил друга: «Есть ли на Белом озере место, где бы можно было безмолвствовать иноку?» И Ферапонт отвечал, что их там много. По долгом совещании, согласились они втайне оставить монастырь и идти в дальний путь на север. После многих странствований пришли на Белоозеро и обходили многие места, но ни одно из них не полюбилось Кириллу; повсюду искал он то, которое указано ему было в тайном видении; когда же достиг сего места, возлюбил его душою и сотворил тут молитву. Оба отшельника водрузили крест и, воспевши канон хвалебный Богоматери, начали копать себе землю для жилища. Не много времени провел тут преподобный Ферапонт вместе со своим другом; ему пришло на мысль отойти в уединенное место и он сообщил о том преподобному Кириллу, так как они имели обычай поверять взаимно тайные свои помыслы и просить друг у друга совета.

«Есть у меня желание и оно непрестанно влечёт меня идти безмолвствовать на особое место», – простосердечно сказал Ферапонт, и столь же искренне отвечал ему Кирилл: «Если воля Божия на то будет, можешь и на деле исполнить.» «Место сие не далеко отселе отче, – сказал опять Ферапонт, – за 15‒ть поприщ или не много дальше; хочу, если Бог соизволит, там безмолвствовать и молю твою святыню дабы ты не оскорбился на меня за такую разлуку; отпусти меня с любовью и моли Господа и Пречистую Его Матерь, дабы мне все было на пользу». И с любовью отпустил его Кирилл, говоря: «Воля Господня да будет». Они согласились, однако, по‒прежнему иметь во всем совет между собою и так разлучились: блаженный Кирилл остался на своем месте, преподобный же Ферапонт отошел на прекрасное место между двух живописных озер; там водворился и молитвенно поставил себе келию. Хотя пустынно и дико было место, но оно казалось ему краше всех селений на земле.³ Не много времени спустя, пришел возвестить об избранном месте преподобного Кирилла, и благословил его отшельник там жительствовать.

Вырубив сперва довольно леса, вокруг своей одинокой келии, Ферапонт стал помышлять о том, как бы разчистить землю, для разведения необходимых овощей, ибо не откуда было ожидать себе припасов в сей безлюдной пустыне. Прилагая труды к трудам, следовал он духовным наставлениям, которые преподаны святыми отцами, для жительства пустынного, постом, молитвою и бдением, отгоняя сон и уныние и помыслы лукавых бесов; когда же утвердился сам в своей уединенной келии, начал ставить около неё и другие для приходящей братии. По их настоятельной мольбе соорудил он и церковь, во имя Рождества Богоматери, испросив на то благословение святительское. Однако много пострадал преподобный при начале общежития, от вражиих искушений и нападения разбойников, которые с угрозою смерти требовали, чтобы он вышел из их пределов, ибо не могли терпеть злые люди праведника между собою. Но преподобный уповая на Бога и на Пречистую Деву, не упадал духом; беззаконные со стыдом от него отходили, хотя дикое место сие, между лесов и озер, благоприятствовало разбоям; самые звери, по молитве его, уступали ему свое пустынное наследие.

Господь, видя терпение раба Своего, благословил распространяющуюся его обитель, ибо многие стали приходить к нему, ради пользы душевной. Особенно обрадовался он пришествию одного инока сана пресвитерского, который стал у них совершать Божественную службу, и Ферапонт почитал его, как родного отца, а сам избегал всякого старейшинства и подвизался день и ночь во всех тяжких работах, не выпуская ни церковной службы ни келейного правила, по примеру древних отшельников Египта и Палестины. Братия, видя столь великий пример пред собою, старались во всем ему подражать, исполняя безропотно устав общежительный. От времени до времени посещал Ферапонт св. Кирилла, заимствуя от него свет духовный, как луч от солнца и как древо жаждущее себе воды текущей, потому что братство его все более умножалось и бояре приходили к нему просить наставления, наделяя обитель обильными подаяниями.

Все сие принимал блаженный, не как от человеков, но как от самого Бога, и часто говорил: «Не я оградил место сие святое, но Пречистая Богородица; она одна может нас наставить на полезное, как нам спастись». Через несколько времени, братия поставили себе игумена, ибо преподобный отклонил от себя сию почесть, хотя сам о всех заботился и назидал словом, растворенным Божественной солью; с утешением духовным каждый выходил из его кельи, как бы окрыленный для новых подвигов. Сходились к нему из дальних монастырей певцы и клирики всякого чина; всех принимал он с любовью, но строго наблюдал, чтобы во всем подражать чину Кирилловой обители; никто не смел держать в келье особых яств или каких-либо вещей, кроме святых икон и Божественных книг и орудий рукодельных. Служба церковная совершалась с глубоким благоговением, и строгое безмолвие наблюдалось за трапезою и по келиям, где братия занималась переписыванием книг, или плетением мрежей, судя по силе и расположению каждого, и все в глубоком мире исполняли возложенные на них послушания; мирским же людям не было участия в трудах монастырских.

Молва о новой сбители дошла до князя Андрея Дмитриевича (Можайского) сына Дмитрия Донского) и он возблагодарил Бога, прославившего такими мужами дальнюю его вотчину. Князь послал много милостыни и утвари для церквей, предоставляя окрестные земли и воды в пользу обители, и прося молитв себе и своему роду. Так исполнилось слово псаломное: «Сей нищий возва, и Господь услыша, и от всех скорбей его спасе (Пс. 33: 7)». Случилось однажды наместнику князя прийти в Ферапонтов монастырь, побеседовать с преподобным, и так сладостна показалась беседа сия, что всей душой возлюбил он старца. Возвратившись к своему князю, рассказал он, какое сокровище таится в его вотчине, где все еще тогда было пусто. Много утешился князь сей вестью, ибо и сам был чрезвычайно благочестив и расположен к иночеству. Давно уже он имел желание составить обитель близ удельного своего города Можайска, но не знал, где бы найти человека, могущего положить ей благое начало. Когда же услышал от своего наместника о блаженном Ферапонте, пришло ему на мысль, что никто кроме него не может совершить сего дела. Он отправил богатую милостыню в монастырь его, с одним из своих ближних бояр, который пригласил старца идти благословить князя, потому что имеется до него тайное слово. Услышав нечаянное приглашение, Ферапонт впал в недоумение и отвечал только посланному: «Воля Господня да будет!» Он просил совета у всей братии; братия отвечала, что не должно оскорблять сильного властелина, Бога ради его зовущего, от которого зависит обитель, потому что на его земле она основалась. Однако еще колебался труженик оставить любимое место своего подвига и, пригласив посланного в собор иноческий, умолял открыть тайную причину зова княжеского, потому что не разумел какое дело может иметь державный до человека грубого и невежественного, тем паче, что инокам подобает у себя безмолствовать, а не скитаться в миру на позор людям.

Посланный отвечал старцу, что ему крепко заповедано не возвращаться без него к князю и, падши на землю, умолял не ослушаться державного; то же повторила и братия, так что Ферапонт многие пролил слезы. «Воля Божия и Пречистыя Богородицы и ваша любовь, да будут со мною,» – сказал он наконец и повиновался, хотя вопреки желания, общему приговору.

На другой день, отпев молебен Спасу и Богоматери, дал он совет братии, как довершить строениe храма и соблюсти устав монастырский, а сам пустился в дальний путь, в сопровождении одного лишь инока, не предвидя, что уже ему не суждено возвратиться в свою обитель. Благополучно достиг он города Можайска, где жил удельный князь, и встречен был от него с подобающею честью. «Господь да сочтет стопы твои, – сказал ему князь, – и воздаст тебе мзду за твой подвиг, я же всегда останусь должником твоей святыни.» Князь угостил его трапезою, отвел у себя в доме храмину для успокоения и, через несколько дней отдыха, с участием расспросил его о странах Белозерских и новой его обители, и радовался духовно, что обрел старца себе по мысли, таким, как о нем возвестили; потом спросил его: «Знает ли, зачем был призван?» Преподобный отвечал: «Бог один ведает тайны сердец человеческих». Недоумевая, как открыть сию тайну, державный просил старца безусловно обещать ему, что исполнит одно его теплое желание, но ему смиренно отвечал Ферапонт: «Я нищий и худой чернец, что могу даровать твоему величию, одаренному столькими благами?» Князь наконец решился открыть ему тайную мысль и, ласково посадив близ себя старца, умолял, чтобы устроил ему обитель иноческую близ родного его города Можайска.

Смутился преподобный нечаянному прошению, и ничем кроме слез не мог отвечать державному; таким образом протекло несколько дней в безмолвии с его стороны, ибо сердце его лежало к родной его пустыни Белозерской и горько помышлял он о сиротстве чад своих, собранных в пустыни и остающихся без призрения. С теплой молитвой обратился он к Господу и Пречистой Его Матери, дабы внушено ему было свыше, что предпринять. Когда же увидел неотступное настояние князя и что не будет ему отпуска, со вздохом сказал он державному: «Воля Господня да будет и твое желание да исполнится». Обрадовался властитель согласию старца и сам повел его на красные берега Москвы‒реки, чтобы там избрать место для новой обители, которая прозвалась Лужецкою, от близлежащих привольных лугов. Быстро она соорудилась, потому что не жалел князь никаких издержек, для совершения давно желанного дела, и снабдил ее богатой утварью и щедрыми даяниями; не забыл он и обители Ферапонтовой, которую лишил столь великого светильника, и приписал ей несколько богатых озер своей вотчины. Немного лет спустя процвела и обитель Лужецкая, наравне с Ферапонтовою, под опытным надзором своего аввы, и там, посреди многочисленной братии, осыпаемый благословениями князя и всего народа, в маститой старости представился блаженый Ферапонт⁴, исполненный дней и деяний, как великое светило, после долгого летнего дня познавшее запад свой. Уже другое востекло на его место, промыслом Божиим, в оставленной им обители пределов Белозерских, дабы и там не утратилось дело рук его.

Милосердый Бог, не пренебрегающий мольбы Своих угодников, внял и теплой молитве преподобного Ферапонта, когда оставлял он свою обитель, и послал на его место другого верного раба своего Мартиниана, из учеников Кирилловых, как некогда в утешение сынов Израилевых, Иисуса Навина по преставлении Моисеевом. Мирское имя его было Михаил; он родился от благочестивых родителей, за 50 поприщ от обители, которую должен был прославить, в селении Сяма, где источала чудеса древняя икона Матери Божией и доселе чествуемая в устроенном для неё монастыре. От юного возраста устранялся Михаил от детских игр, и хотя имел разум склонный к научению грамоте, но не было между его присными человека, могущего научить отрока. Призрел Господь раба своего и внушил его родителям привести сына к преподобному Кириллу. Отрок, видя eго пред собою как Ангела Божия, ничего другого не умел сказать, как только припадая к стопам его, умиленно взывал: «Возьми меня к себе, Господине!» Умилосердился преподобный Кирилл о детище, проразумев благородство души его, с радостью его принял, как бы от рук Божиих.

Жил тогда близ обители, опытный в грамоте диак⁵, ему вверил святой старец юного пришельца, чтобы научил его и соблюдал, как зеницу ока, и по благодати Божией вскоре показал такие успехи его питомец, что все изумились. Преподобный, испытав его нрав и видя чрезвычайное смирение и душевную чистоту, возлюбил его всей душой и облек в иноческий образ, нарекши имя ему Мартиниан. Он велел ему жить у себя в келье как присному ученику, и читать отеческие книги, сам за ним наблюдая, чтобы совершенствовался на пути иноческом; а юный Мартиниан, имея пред очами пример великого старца, который подвизался до глубокой старости в исполнении всего устава, ревностно подражал ему, пребывая в совершенном послушании, и таким образом, укрощая плоть, просвещал свою душу.

Когда блаженный Кирилл молился в своей келье, Мартиниан полагал поклоны и, вкусив немного сна, незадолго до благовеста первый являлся на службу соборную; если же смущали его какие-либо помыслы со страхом исповедывал их своему старцу и так усердно ему служил, что преподобный только радовался о нем и благодарил Бога, поставляя его в пример прочей братии.

Испытав его во всех послушаниях, уразумел святый Кирилл, что ученик его может и наедине обитать в келье; он отпустил его от себя и просил святителя Ростовского, поставить во диакона Мартиниана, для соборного с ним служения, а потом и во пресвитера. Некоторые из братии завидовали благосклонности к нему своего аввы, но юный труженик все с терпением переносил, равную являя ко всем любовь; когда же преставился блаженный старец⁶, Мартиниан воздав ему с горькими слезами последний долг, начал еще более подвизаться, призывая молитвенно на помощь усопшего и, как бы на хартии, собирая в сердце своем все его изречения.

Пришел ему помысл безмолвствовать и он, благословившись у гроба своего учителя, уединился на острове пустынного озера Воже, за сто верст от обители. Не малое время проходил он там совершенный подвиг безмолвия, когда начали собираться к нему братия; он создал вместе с ними церковь во имя Преображения Господня⁷. Устроив порядок у себя в обители, Мартиниан пожелал идти помолиться в Ферапонтов монастырь; там игумен и братия стали просить его остаться с ними; видя их нелицемерную любовь, обещал он, что, если изволит Господь и Пречистая Его Матерь не отринет грешника, то на будущее время будет жительствовать с ними, а между тем возвратился в основанную пустынь и провел там еще немалое время. Когда же собралось там многочисленное братство, преподобный дал им наставление, как устроить храм и обитель, а сам пошел на свое обещание в Ферапонтово, где был принят с особенною любовью. Вся братия видела в нем будущего преемника их игумену⁸ и, когда его не стало, осиротевшие иноки умолили преподобного Мартиниана, принять на себя настоятельство, и долго он отрекался, полагая бремя сие выше сил своих; однако был убежден усиленным молением всего братства. Сын князя Можайского, Михаил Андреевич, живший в вотчине своей, равно как и отец его, имли большую веру к преподобному и, утвердив его избрание, с большой милостыней отпустили в обитель. Новый строитель заботился наипаче, чтобы все было по чину преподобного Кирилла, и молитвами его во всем успевал. Как пчелы, ищущие медовых цветов, отовсюду стекались к нему миряне, прося Ангельского образа, и по собственному опыту, крепкое давал им начало блаженный их учитель, наставляя их духовному деланию. Господь благословлял его труды, ибо никакое приношение не бывает столь приятно Богу, как забота о душах спасающихся; а благоверные князья благодарили Бога там за блаженного Ферапонта, здесь же за Мартиниана, которые оба, как два домовитых брата, стройно исполняли заповеди Божии и приносили плоды добродетели.

Не малое время более двеннадцати⁹ лет подвизался на игуменстве преподобный Мартиниан, когда по грехам князей и народа, воздвиглось сильное междоусобие державных земель Русской. Великий князь Московский Василий Васильевич, изменнически схвачен был в лавре Сергиевой, братом своим двоюродным князем Димитрием Шемякою, ослеплен, сведен с царства и сослан со всем семейством в Углич. Обличаемый однако в Своей измене святителями, смутился духом Шемяка и вместе с епископами и князьями посетил Темного в его заточении в Угличе, он дал бывшему властителю смиренный удел Вологду, связав клятвою, чтобы никогда не искал великого княжения. Но Господь отвратил лице свое от Шемяки и обратил сердца всех к законному державцу; христиане и агаряне пришли к нему на помощь, и все бывшие его князья и бояре собрались к нему с дружинами в Вологду, чтобы возвести опять на престол отеческий. Господь умудряет слепцов, говорит псаломник, и дает кому хочет премудрость и силу – так сбылось сие и с великим князем Темным.

Прежде нежели идти ратью на изменника, благочестивый князь пошел помолиться в Ферапонтов и Кириллов, чтобы принять благословение от их блаженных строителей. С великой честью встретил преподобный Мартиниан государя своего, соборно вне монастыря, осенил животворящим крестом, окропил святой водой и, угостив трапезой, укрепил утешительным словом. Он велел ему идти на супостата, дерзнувшего совершить над ним такое злодейство и обещал победу, так как всем известно было, что не волей Божией сел на великом княжении Димитрий Шемяка, а только надеясь на свою гордыню, и весь его ум возмущен врагом человеческим. Приняв благословение от святого, возлюбил его душевно великий князь и сказал: «Отче Мартиниане, если будет надо мной милосердие Божие и Пречистыя Богородицы и великих чудотворцев моление, и сяду я твоими молитвами на своем престоле, я упокою монастырь твой и приближу тебя к себе»; это и случилось впоследствии.

Исполнилось обещание преподобного Мартиниана: враги бежали перед лицем державного, бедственною смертью скончался Шемяка и великий князь водворился опять в Москве, на своем отеческом княжении. Случилось тогда скончаться в Сергиевой лавре игумену, пятому после Сергия чудотворца, великий князь, вспомнив обет свой, немедленно послал на Белоозеро за преподобным Мартинианом и, вызвав его против желания, из любимой им пустыни, поставил игумном в лавре, у живоначальной Троицы; место же его в Ферапонтово занял строгий подвижник Филофей¹⁰, бывший впоследствии тридцать лет епископом великой Перми, где много окрестил язычников, довершая Апостольский подвиг святителя Стефана.

Во время игуменства Мартинианова в лавре, переехал один именитый боярин от великого князя Василия к Тверскому великому князю, и весьма о том огорчился Темный, потому что это был один из близких его советников. Он послал просить преподобного, чтобы какими‒нибудь средствами возвратил к нему боярина, как духовного своего сына, обещая ему против прежнего больше почестей и богатства, и старец умолил бежавшего возвратиться, взяв его себе на поручительство; но как только пришел в Москву боярин, раздраженный князь велел его оковать; испуганные сродники явились с жалобой к преподобному. Сильно оскорбился блаженный старец такому нарушению данного слова, немедленно поспешил он в столицу, ради великой своей печали. Там, помолившись святым церквам, прямо пришел в храмину великокняжескую, где его никто не знал и толкнул в двери; дверники возвестили о его пришествии великому князю. Допущенный немедленно, Мартиниан, сотворив молитву, смело сказал государю: «Так ли праведно научился ты судить, князь великий, и так ли подобает самодержавцу? Зачем продал ты грешную мою душу? Зачем приказал оковать боярина, призванного мною с поручительством моей души, и преступил свое слово? Не буди над тобою благословения меня грешного, ни на твоем великом княжении»! С гневом обратился он и быстро вышел из храмины и, ни мало не медля в Москве, возвратился в лавру.

Что же государь, по истине великий и мудрый, ибо стяжал крайнюю добродетель смиренномудрия? Убоялся он суда Божия и сказал сам себе: «И я человек судимый Богом и правда от меня истяжется, хотя и царскую принял я власть, чтобы судить самовластно; но пред очами Божиими все обнажено и он судит царя, как и простого человека»! Познал неправду свою державный и не прогневался за обличительное слово, но раскаялся перед Богом. Собрались к нему бояре; он же, как бы гневаясь перед ними, сказал: «Посмотрите бояре, что со мной сделал тот болотный чернец! Внезапно пришедши в мою храмину, обличил и снял с меня благословение Божие и без великого княжения меня оставил». Недоумевали бояре, что отвечать великому князю: он же со смирением продолжал: «Виноват я, братия, перед Богом и перед ним, ибо забыл слово свое и неправду сотворил, и так пойдем к живоначальной Троице, она нас разрешит, и к преподобному Сергию и к игумену Мартиниану, и помолимся вместе, чтобы получить прощение». В тот же час велел он снять оковы и опалу свою с боярина и свыше прежнего поставил его в своей милости.

Когда же пришел великий князь в Сергиеву Лавру, преподобный с честью встретил его вне монастыря, благодаря Бога и благословляя державного за его доброе обращение, великое смирение и покаяние. Не вспомнил князь Василий ни малейшего досаждения, но восприяв прощение, смиренно помолился у гроба преподобного Сергия, осыпал милостями его обитель и возвратился радостно в свою столицу с благословением преподобного; Господь же благословил смирение державного благополучным царствованием до конца дней его жизни и славным преемником – Великим Иоанном, собирателем земли Русской.

До восьми лет¹¹ потрудился блаженный Мартиниан на игуменстве в лавре у св. Сергия и начал помышлять о приближении старости, которая ознаменовала себя частыми недугами, а, между тем, соседство столицы обременяло его посещением князя и бояр. Еще на несколько времени братия умолили его остаться; он послушался их ради любви, но у него на мысли безпрестанно воспоминались слова блаженного отца его, чудотворца Кирилла: «Добро иноку хранить молчание и нестяжание и избегать всего, что может возбудить душевные чувства». Много заботила преподобного Мартиниана оставленная им обитель Ферапонтово, и он укорял себя, что не все довершил в ней на пользу братии. Эта мысль, как острием, раздирала его сердце, а между тем Господь хотел украсить обитель Пречистая Своея Матери в Ферапонтово, сокровищем мощей верного своего служителя Мартиниана, как бы неотъемлемым её наследием. Созвал преподобный весь собор Сергиевой лавры и, сказав им последнее поучение, сдал все монастырское управление, а сам, взошедши в церковь живоначальной Троицы, припал к мощам преподобного Сергия и, по взаимном прощении с братией, оставил стадо свое на великого пастыря Христа, чтобы с миром удалиться в пределы Белозерские.

С великой радостью встретили его в Ферапонтово игумен и братия, как истинного отца, учредив большое торжество по случаю его пришествия. Игумен¹² уступил ему свое настоятельство, и как на опытного кормчего все возлагали на него свои заботы; таким образом, надеявшийся обрести безмолвие, вместо того должен был принять на себя новую обязанность, ради общего к нему усердия. Старец утешался любовью учеников своих и все сие приписывал молитвам брата своего и начальника места сего преподобного Ферапонта, как он его называл; сперва отказывался от настоятельства, потом же, видя их неотступность, смиренно говорил: «Братия и отцы, недостоин я принять на себя такое попечение, ибо от того и вышел из обители преподобного Сергия, от живоначальной Троицы, чтобы только плакаться о грехах своих и обрести моей старости покой и безмолвие». Наконец, тронутый общими слезами, сказал: «Если так угодно Господу и Пречистой Его Матери, и вашей любви, готов я из послушания и умереть в сей обители, ради брата моего господина Ферапонта». Игумен и вся братия, падши на землю, благодарили святого авву за то, что исполнил их пламенное желание. Maртиниан же, как бы окрыляемый юностью орлею, начал еще паче прежнего заботиться об устроении монастыря, иное заимствовал он из устава Кириллова монастыря, а иное из Сергиева, и принимал с любовью всех, которые притекали к нему, как к неисчерпаемому кладезю, чтобы утолить жажду духовную назидательной его беседой. О его высокой добродетели свидетельствовал Пахомий Логофет, Святогорец, который много от него заимствовал в свое сказание, о преподобных Сергии и Кирилле.

Преподобный Мартиниан достигнул глубокой старости и ожидал уже последнего часа, но никак не оставлял соборного пения и келейного правила, как научен был от отца своего блаженного Кирилла, памятуя, что все святые в трудах окончили свою жизнь; братия носили его в церковь или только поддерживали, ради крайней его дряхлости. Он призвал к болезненному одру своему всех, вместе с ним работавших Богу в его обители, заповедал игумену¹³ сохранять предание отеческое, ничего не разоряя от монастырского устава, и с миром предал душу свою Богу, приобщившись святых Таин Христовых. Более семидесяти лет прожил он в иночестве и последние года в великом образе схимническом, скончался же в 1483 году 12‒го января и при общем плаче всей братии, положен был во гробе у соборной церкви Рождества Богородицы с правой стороны алтаря.

Тридцать лет после его кончины¹⁴, когда хотели погребсти подле него друга и ученика его, архиепископа Иоасафа¹⁵, безмолствовавшего в обители Ферапонтовой, совершилось чудное явление. Игумен и братия со страхом начали разгребать землю, насыпанную над гробом святого, и с изумлением обрели тело его совершенно нетленным, так что не повредилась и самая одежда, хотя весь гроб его наполнен был водой, как это случилось и при обретении мощей святого Сергия; вода сия послужила к исцелению многих болящих, и с тех пор начали истекать чудеса от раки преподобного, для врачевания верующих от различных недугов.

Писатель жития преп. Мартиниана со слов очевидцев рассказывает о чудесных исцелениях, полученных верующими от воды, взятой от гроба преподобного.

Старец Ферапонтового монастыря Памва, страдавший тяжким недугом, «верою истинною обдержим к святому, испил от воды той и помазал тело все и здрав был от часа того.» Так же чудесно исцелились при помощи этой воды крестьянин соседнего селения Итклы Тарас, болевший водянкою, и приходский дьяк Губа. Последний давал эту воду многим больным прихожанам и все получали исцеление. Очевидцы, присутствовавшие при открытии мощей преп. Мартиниана, разсказывали потом писателю жития, что эта чудесная вода не походила на обыкновенную воду, но отличалась особенными свойствами («несть её вид, яко же есть земной воды естество, но чиста бяше всяко и светла, яко же слеза некая»)

Со времени открытия мощей преп. Мартиниана начали совершаться чудеса при его гробе. Старец монастыря Сильвестр, страдавший расслаблением, имея веру к преп. Мартиниану, ночью приполз из своей находившейся неподалеку кельи к гробу преподобного и со слезами усердно молился угоднику. И вдруг болезнь его исчезла, как сон, и он стал совершенно здоров. Утром на расспросы удивленной братии он рассказал им о своем чудесном исцелении у гроба преподобного.

В житии рассказывается несколько случаев исцеления бесноватых у гробницы преп. Мартиниана. Два таких случая сообщены писателю жития иеромонахом Кириллова монастыря Мартинианом, который часто приходил в Ферапонтово и служил там, отбывая свою очередь. Однажды, живя в Фе- рапонтово, он приглашен был в соседнюю деревню к болящему, так как приходского священника не случилось дома. Совершив требу в крестьянской избе, священноинок Мартиниан, по его рассказу, увидел тут «жену, на примосте печном сидящую, и глумы некия творит беснуяся.» На вопрос его, кто она такая, больной обяснил, что это его дочь, жена Гавриила Крамзы, и что она давно уже беснуется, а с наступлением сумерек становится глухой, немой и слепой. Тогда иеромонах посоветовал привести больную ко гробу преп. Мартиниана. Через несколько дней муж больной с её матерью пришли с ней в Ферапонтово и привели её к гробнице преп. Мартиниана, а упомянутый иеромонах начал служить молебен Богородице. По прочтении Евангелия «начала больная очи- щаться от недуга своего и стала здорова, глаголаше же к нам обратившись: «Се чудотворец, восстал из гроба, благословил меня крестом и отошел».

Любопытен рассказ об исцелении бесноватой женщины Акулины из селения Суслы, записанный со слов того же инока Мартиниана. Женщина эта давно страдала, будучи одержима нечистым духом. Муж и родственники ее несколько раз водили ее в Кириллов монастырь на праздник чудотворца Кирилла, но пользы от этого не было: «Не да чудотворца похуляю, – замечает писатель, – да не будет, но Богу тако изволившу.» Однажды после богомолья в Кириллове больная в сопровождении родных возвращалась домой на другой день Кирилловского праздника. Дорога лежала мимо Ферапонтового монастыря. Лишь только путники поравнялись с монастырскими воротами, как бесноватая начала вопить так страшно, что в первое время все в страхе разбежались. Женщина тоже хотела бежать, гонимая бесом, но ее удержали с помощью монастырских людей. Она громко кричала и повторяла одно и тоже: «Чернец бьет меня древом». Силой привели ее к гробнице угодника и иеромонах Мартиниан начал петь молебен Богородице. Бесноватая понемногу начинала успокаиваться, но продолжала повторять те же слова.

«Что ты говоришь, – спрашивали ее окружавшие, – ведь никто не бьет тебя?»

«Разве вы не видели, – отвечала она, – что еще за воротами чернец начал бить меня древом, говоря: всегда ходите мимо моих ворот, а меня презираете».

«Где же этот чернец, который бьет тебя, мы его не видим», – говорили ей присутствовавшие.

«Вот он пошел, – отвечала женщина, указывая на гробницу святого, – вот и одежда у него черная».

«Мы же познахом, – заключает свой рассказ инок Мартиниан, – яко в видении преподобного виде и беса того в ней измучи и отгна».

Много рассказов о чудесных исцелениях у гробницы преп. Мартиниана передавал писателю жития священник Симеон, тридцать пять лет служивший при соседней церкви св. пророка Илии, что на Цыпино. Он по неделям отбывал череду служения в Ферапонтово и был очевидцем некоторых чудес, совершившихся при гробнице преп. Мартиниана. Вот что, например, он рассказывал писателю жития об исцелении своего племянника юноши Гавриила Никифорова. Юноша этот из волости великого князя (около 10 верст от Ферапонтова) был одержим нечистым духом. «По вся дни находя бес давляше его, многи пены тоща и зле разбиваше его и толико облада им, еже не познавати ему отца и матерь и всех сродник». Положение больного становилось всё хуже и хуже и грозило ему смертью. Соседи и родственники советовали убитым горем родителям свезти больного ко гробу преп. Мартиниана в Ферапонтов монастырь. Дали знать об опасном положении юноши его дяде Ильинскому священнику Симеону, рассказавшему потом об этом событии. Он тотчас явился и, видя плачевное положение юноши, одобрил совет соседей. Больного положили на телегу и повезли в Ферапонтов, родные ехали вслед за ним. Мать с плачем провожала своего сына, который совсем походил на мертвеца со своей безжизненно опустившейся головой и закрытыми глазами. Но как только больного привезли через ворота в монастырь, он открыл глаза и громко проговорил: «Ох мне беды! Ни мало покоя не дадут кричанием своим». Дядя и другие, окружавшие его, стали спрашивать, о чем он говорит. «Се вон, – отвечал им юноша, – остались на мосту том многие черны и страшны, воплем воздух наполняющие, глаголют: не возите его, уже наш есть; ныне же их никого не вижу». «Мы же, – рассказывает священник Симеон, – обрадовахомся о милости Божией и вопрошахом его: нас знаешь ли?». Он же глядя бяше отвеща: «Знаю вас и нарекова имена». Больного на руках принесли к гробнице преподобного, и монастырский священник начал служить молебен, причем рассказчик иерей Симеон пел вместо дьяка. Больной понемногу начал приходить в себя и говорить здраво, потом, встав на ноги, начал плакать и молиться, сам полагая на себя крестное знамение. После этого ему предложили в монастыре пищу, он стал есть и пить и ушел из монастыря совершенно здоровым.

У того же иерея Симеона был родственник по имени тоже Симеон, служивший дьяком в церкви на Волоку Словинском, верстах в 10 от монастыря. С этим то дьяком случилось наказание Божие, как это: «Многажды бывает в человецех многого ради пития и объядения. Вошел бес лют в человека того и начал неистовитися и нелепое глаголать и бить начал всех сущих в дому его и немощно его бяше умирити от многого злодеяния». Пришлось связать его и сковать ему ноги железными цепями. Немного времени спустя родственники, не в силах будучи выносить его буйство решились свезти его в Ферапонтов монастырь. Четверо человек привели его связанного к гробнице преп. Мартиниана. Во время молебна бесноватый становился тише, с него сняли веревки и он сам начал молиться. После это он выздоровел и в течении трех дней приходил к гробнице святого, со слезами благодаря Бога за свое исцеление.

В том же ХVI веке при игумене Гурии чудесно исцелился от проказы после усердной молитвы у гробницы преп. Мартиниана один юноша по имени Стефан «среброкузнец, псковитянин родом¹⁷».

Около половины XVI века собор иерархов в Москве под председательством митрополита Макария благословил празднование памяти преп. Мартиниану, а вместе с ним и преп. Ферапонту. Тогда же составлена была и служба преподобным.

В житии преп. Мартиниана говорится, что у сего св. старца было много учеников, которые стекались к нему отовсюду, как «пчелы некия слышаще цвет медовный,» и что из недр преподобных основателей Ферапонтсвой обители вышли многие подвижники благочестия: епископы, игумены и святые мужи, отличавшиеся прозорливостью. Сам писатель жития упоминает о троих наиболее замечательных учениках преп. Мартиниана: о святителе Филофее, епископе Пермском, святителе Иоасафе, архиепископе Ростовском и о блаженном Галактионе. Все они почивают в месте своего пострижения – Ферапонтовом монастыре.

О святителе Филофее известно, что он принял пострижение в Ферапонтовом монастыре, был потом в нем игуменом в то время, когда преп. Мартиниан, отказавшись от настоятельства в Троицкой Лавре жил на покое в Ферапонтовой обители, как всеми почитаемый мудрый ее руководитель.

В 1471 году он был рукоположен во епископа Пермского и пробыл в трудах святительского служения 30 лет. В 1501 году он оставил епархию и удалился на покой в Кириллов монастырь. Но скончался он в Ферапонтовом в 1508 году и здесь погребен, но неизвестно, в каком месте.

Другой ученик преп. Мартиниана святитель Иоасаф, архиепископ Ростовский, происходил из знатного рода князей Оболенских и в миру назывался Иваном Никитичем. По преданию архиерейский сан был предсказан молодому князю Оболенскому ростовским юродивым Исидором Твердисловом. В самый день свадьбы князя, который женился на княжне Дарье Андреевне Луговской, св. Исидор юродивый проник в палату, где происходил брачный пир, и подойдя к новобрачному князю, подал ему через стол шапку, сплетенную из травы и полевых цветов, приговаривая: «Вот тебе, Иванушко, и архиерейская шапка». А новобрачной княгине юродивый сказал: «Рахиль–Дарья, породишь ты сына Савву на великую славу». Через год молодая супруга князя умерла от родов, назвав родившегося сына Саввою. Огорченный потерей любимой жены, князь удалился от мира в Ферапонтово, был здесь пострижен в монашество самим преп. Мартинианом и сделался его учеником. По всей вероятности, он был впоследствии поставлен игуменом в Ферапонтово. Еще при жизни преп. Мартиниана Иоасаф был вызван из Ферапонтова и посвящен в архиепископа Ростовского в 1481 году. Возведенный на высоту архиепископской кафедры, владыка Иоасаф не забывал о близком его сердцу Ферапонтовом монастыре, который находился в его Ростовской епархии. Он построил в монастырском селе на реке Бородав в 25 верстах от Ферапонтово деревянную церковь во имя Положения Риз Богородицы и сам освятил для нее антиминс в 1486 году. Этот построенный владыкою Иоасафом небольшой храм до сих пор существует (теперь он приписной к Вогнемской приходской церкви). «Мне казалось, – пишет посетивший его в 1847 году проф. С. П. Шевырев, – что глядя на него, вижу образец тех первоначальных церквиц, о которых упоминается в житиях русских св. угодников и с которых начиналось всегда учреждение обителей».

В 1488 году архиепископ Иоасаф по собственному желанию, вопреки даже воле вел. князя Иоанна III, удалился на покой в Ферапонтов монастырь для тихой созерцательной жизни и подвигов. Во время пребывания его на покое, в Ферапонтово случился большой пожар, при чем сгорела и келья архиепископа, но келейная казна его, назначавшаяся им на нужды монастыря, была спасена от огня юродивым Галактионом (о чем будет рассказано ниже) и, конечно, много помогла устройству обгоревшей обители. Можно думать, что именно на средства владыки Иоасафа в конце XV века построен был каменный соборный храм во имя Рождества Пр. Богородицы, для росписи которого был приглашен лучший художник того времени иконописец Дионисий, который по заказу Государя Иоанна III расписывал в Москве соборы Успенский и Благовещенский. Эти фрески Ферапонтовского собора представляют теперь большую достопримечательность, так как они только уцелели из всех художественных работ Дионисия.

Святитель Иоасаф прожил на покое в Ферарапонтово около 25 лет, проведя последние годы своей жизни в совершенном безмолвии. Он скончался 6 октября 1513 года и погребен 7 октября у ног своего наставника преп. Мартиниана, причем, как уже сказано выше, были открыты и мощи сего угодника.

С именем архиепископа Иоасафа связано имя его друга преп. Кассиана Грека, который также был постриженником Ферапонтового монастыря. В миру он назывался Константином и происходил из рода греческих князей Макнувских. После покорения Константинополя турками (1453 г.) князь Константин нашел приют в Риме, а оттуда отправился в Москву в свите греческой царевны Софии Палеолог, невесты великого князя Иоанна III. По прибытии в Москву спутники царевны Софии были награждены великим князем и получили места на службе. Князю Константину великий князь предлагал «грады с волостями в кормление», но он отказался, не хотя «славы мира сего». Тогда великий князь сделал его боярином у ростовского архиепископа Иоасафа. Константин так подружился с Иоасафом, что когда последний в 1488 году удалился на покой в Ферапонтов монастырь, то Константин последовал за своим другом. В Ферапонтово князю-греку дали келью и приставили к нему для береженья священноинока Филарета. Проводя в монастыре вполне иноческую жизнь, князь почему-то не хотел принимать пострижения. Житие разсказывает, что он постригся только вследствии бывшего ему видения во сне преп. Мартиниана.

Однажды утомленный всенощным бдением князь Константин отдыхал в своей келье и задремал. Но внезапно проснувшись, он начал громко звать жившего с ним иеромонаха: «Филарете, Филарете»! Когда Филарет пришел на его зов, князь казался до того испуганным, что не мог говорить. Филарет доложил о случившемся архиепископу Иоасафу и игумену. Архиепископ велел привести князя к себе и сотворив молитву, «начал вопрошать его с тихостью». Князь стал понемногу приходить в себя и, наконец, рассказал Иоасафу о видении, которое привело его в такой ужас. «Видел я, – рассказывал Константин, – церковь каменную большую и украшенную и в ней множество предстоящих иноков. Посередине церкви возвышался престол, а на нем сидел преп. Мартиниан, бывший игумен сей обители.(Его же гроб видим бысть и доныне).

В руке у него был жезл. И говорит он мне: «Постригись»! А я отвечаю ему: «Не постригусь». Снова говорит мне блаженный Мартиниан: «Я буду бить тебя этим жезлом, постригись»! Долго спорил я со святым, как вдруг он поднял руку с жезлом и хотел ударить меня. Тут я проснулся и закричал и смутилась душа моя. Ныне молю тебя, повели постричь меня в ангельский образ». Взволнованный видением князь со слезами просил архиепископа о пострижении. По приказанию владыки игумен постриг князя, причем последний получил имя Кассиана и был отдан в руководство тому же старцу Филарету.

Впоследствии преп. Кассиан основал свою обитель вблизи Углича при впадении реки Учмы в Волгу. Скончался он в 1504 году 2 октября. В этот день празднуется его память православной церковью, которая почитает его святым под именем Кассиана Грека.

Одновременно с упомянутыми выше подвижниками жил в Ферапонтово юродивый Галактион, ученик преп. Мартиниана, прославившийся своими подвигами и прозорливостию. О нем рассказывается в житии преп. Мартиниана и кроме того в Степенной книге. Блаженный Галактион, родом белоозерец, был в молодости на военной службе. Постригшись в Ферапонтово, он сделался учеником преп. Мартиниана и служил ему. Когда старец подвижник был уже не в силах ходить в церковь, Галактион по сказанию жития, носил его туда на соборное пение. Ревностный и усердный к божественной службе подвижник Галактион доходил в своих подвигах до крайнего самоотречения. По сказанию Степенной книги, он нисколько не заботился о пище и одежде, хотя часто оставался голодным и страдал от холода. Никогда ничего он не просил и довольствовался тем, что из жалости давали ему сами старцы. Он не имел своей кельи и ночевал, где придется. Обыкновенно, при выходе из церкви или трапезы он шел вслед за каким-нибудь старцем и, если успевал попасть вместе с ним в его келью, то оставался там до заутрени, а если не успевал и находил дверь закрытой, то не искал уже себе приюта в других кельях, а оставался ночевать тут же перед дверьми на помосте или даже на голой земле. Многие странности в его внешнем поведении показывали, что в числе прочих подвигов он взял на себя подвиг юродства. Братии было известно, что сам преп. Мартиниан благословил его на этот подвиг.

Все считали Галактиона святым и приписывали ему дар прозорливости. Житие разсказывает о нескольких случаях проявления в нем этого дара. Однажды он пришел в трапезу, которая только что была вновь построена и слыша, что братия хвалит постройку, «яко добра сущи и зело красна», сказал юродствуя: «добра, добра, да недолговечна». Братия не придала тогда никакого значения этим словам юродивого. Но вот на другой день случился пожар в одной келье, за ней загорелась другая. Огонь быстро охватил ряд братских келий, так что ничего не успели из них вынести. В Ферапонтово жил тогда на покое владыка Иоасаф, бывший архиепископ Ростовский(это было следовательно, уже после кончины преп. Мартиниана). В его келье осталась одна драгоценная вещь, которую он предназначал на нужды монастыря. Келья загорелась, и Иоасаф сильно тужил о своем сокровище, которое неминуемо должно было погибнуть в огне. Юродивый Галактион, подойдя к нему, начал укорять его за такую житейскую скорбь.

«Что твориши, отче? Бога прогневаеши скорбя!»

«Аз, брате, не себе ради сие удержах, но нужды ради монастырской», – возразил юродивому владыка Иоасаф.

«Аще сице глаголеши, – сказал юродивый, – да где суть и в коем месте лежит сокровище оно»?

И узнав от владыки, в каком месте кельи хранится сокровище, юродивый оградил себя крестным знамением и неустрашимо бросился в пылающую келью. Скоро он вышел оттуда с сокровищем в руках и положив его пред владыкою Иоасафом, сказал: «Се, не тужи, о худом деле скорбиши». Все дивились смелому поступку юродивого. Между тем огонь быстро распространился по монастырю, дошел до новой трапезы и уничтожил ее. Пламя угрожало теперь деревянной звоннице. Чтобы спасти колокола, люди прибежали к звоннице с топорами и хотели было рубить ее. Но юродивый не дозволил им этого и прогнал их назад, говоря: «Сему не гореть», а сам стал у звонницы. И действительно по слову блаженного, колокольня осталась невредимой, а стоявшая вблизи новая трапеза была истреблена огнем.

Братии случалось наблюдать и другие случаи прозорливости блаж. Галактиона. Так писателю жития рассказывал один брат, «уже старец, ныне более тридесяти лет держа игуменство», что однажды, когда он жил в Ферапонтово и был учеником бл. Галактиона, случилось ему впасть в тяжкое уныние, так что он хотел было совсем уйти из монастыря («отнюд спроста хотел отступити от обители Пречистыя»). Эти помыслы не укрылись от прозорливого старца, который, сев на порог кельи, начал говорить малодушному брату: «Что это, брат, ты замыслил? Врага слушаешь, но хоть и уйдешь от нас, все равно нигде не избежишь его волнений и не уйдешь от его сетей». Инок поражен был прозорливостью старца, обнаружившего его затаенные мысли и, поборов искушение, остался в монастыре.

В Степенной Книге записано предание о том, что Ферапонтовский старец Галактион юродивый предсказал покорение Казани царем Иоанном Грозным за 46 лет до этого события. Весной 1506 года великий князь Василий Иванович послал войско под начальством своего брата Димитрия Ивановича в Казань для покорения Казанского царства. Поход этот оказался неудачным и сопровождался большими потерями для русского войска. Слух об этом событии дошел до Ферапонтового монастыря. Иноки с сожалением начали толковать о несчастном походе. В этом разговоре принял участие и блаж. Галактион, сам когда‒то бывший воином. «И еще не один раз, – сказал он, – великий князь Василий будет подниматься войной на Казанское царство, но без успеха. Только впоследствии его Богом дарованный сын овладеет Казанским царством». Галактиона тогда уже считали святым и согласно его предсказанию стали из года в год ждать рождения у великого князя сына. Но как известно, у князя Василия Ивановича в течении двадцатилетнего супружества с княгиней Соломонией совсем не было детей и пророчество Галактиона долго не сбывалось. Когда Галактион скончался, то уже перестали верить в его предсказание, полагая, что он, несмысленно юродствовал. Но спустя 24 года со времени предсказания у великого князя родился от второй супруги Елены сын Иоанн, который, будучи 22 лет от роду, покорил Казань в 1552 году. «Тогда воспомянута, яко истинно есть пророчество Галактионово и прославиша Бога»¹⁸.

По сказанию жития, блаж. Галактион предсказал и свою кончину за несколько дней, а также кончину друга своего Саввы. Брат Савва, «советник его присный», был постриженником Симонова монастыря и, поселившись в Ферапонтово, занимал здесь должность просфорника. Когда блаженный заболел, Савва пришел навестить больного друга и начал высказывать сожаление о его болезни. «Не скорби, брате, о мне, – сказал ему блаженный, хотя я и ухожу от вас, но в восьмой день и ты пойдешь за мной». Скончался блаженный, а вскоре после того заболел друг его Савва и умер на восьмой день после кончины блаженного, согласно его слову. Место погребения блаж. Галактиона указывают, по преданию, у входа в паперть соборной церкви Рождества Богородицы.

Когда оставлял я обитель св. Кирилла, настоятель позволил своему наместнику проводить меня до Ферапонтовой, отстоящей за 15 верст, чтобы там поручить опытному руководству местного протоиерея, так как древний сей монастырь обращен в приходскую церковь, в последних годах минувшего столетия¹⁹. Дикая природа начинала оживать по мере того как мы приближались к Ферапонтово; после болотных перелесков, открылось между волнообразных холмов обширное озеро, заимствующее имя свое от обители, которую огибает живописною дугой. Майский солнечный день благоприятствовал местной красоте.

Обитель историческая Никона патриарха издали предстала в полном блеске, как бы еще не упраздненная, с своими шатровыми главами в виде остроконечных башен, которые давали ей вид более готический нежели византийский. Так величава ее наружность и так живописно положение, что нельзя не пожалеть о ее запустении, потому что место сие, как будто нарочно создано для монастыря преимущественно перед многими другими. Далеко надобно объезжать озеро, чтобы приблизиться к обители; она стоит как бы на острове и только узким перешейком можно туда подъехать.

Вокруг широких вод холмы, рощи и поля имели столь веселый и приятный вид, что невольно радовались им взоры и сердце: таково первое впечатление Ферапонтово; но оно обращается в весьма грустное, когда взошедши во святые врата, увидишь внутреннее запустение бывшей обители, развалившиеся кельи и ограду и двор, поросший травой, с затоптанными могилами, и груду камней там, где было жилье. Никоновых келий уже не существует; они расположены были вдоль западной ограды и были в связи со святыми вратами, над коими доселе возвышается бывшая крестовая церковь Патриаршья; еще целы ближайшие, деревянные к ней пристройки, служившии для сообщения, когда каменные кельи уже срыты. Не так давно, однако, в начале нынешнего столетия, еще о них упоминалось в истории нашей иерархии; они были расписаны ликами пустынножителей, коих трудолюбивым подвигам искал подражать Никон во время десятилетнего своего заточения в Ферапонтово, как он это делал и в новом Иерусалиме, будучи еще патриархом. Самый живописный вид, открывался из сих келий на синюю пучину вод, посреди коих Никон, с келейной своей братией, сложил маленький островок из громадных камней в подножие знаменательному кресту. На этом кресте начертал он ту обличительную надпись, за которую отчасти подпал еще более строгому заключению в обители Кирилловой: «Никон, Божией милостью смиренный патриарх, поставил крест сей в заточении своем за слово Божие и за Церковь святую в Ферапонтово».

При входе в обитель нельзя не вспомнить о Никоне, потому что его судьба оставила и здесь выразительную печать свою. Мы осмотрели с любопытством все то, что пощадило время и осталось достойным внимания в монастыре. Ревностный блюститель опустевших храмов, почтенный протоиерей А.....й²⁰, старается всеми средствами, какие в руках его, хотя они и скудны, соблюсти древность и не только предохранить от падения церкви, но даже обновить, что можно. Таким образом устроил он в нынешнем году из полуобвалившейся трапезы обширную теплую церковь Благовещения, где может на просторе совершаться богослужение в зимнее время, а прежде народ теснился в малой убогой церкви, пристроенной к трапезе, самая же палата оставалась пустой; усердие его достойно всякой похвалы.

У входа в сию церковь иссечен на камне год первоначального ее строения 7043, при царе Иоанне Васильевиче, архиепископе Вологодском Кирилле и игумене Ферапонте²¹. Длинная галерея или паперть над которой возвышается шатровая колокольня, соединяет теплый Благовещенский собор с холодным Рождества Богоматери²². Высокий иконостас Рождественского храма примечателен символическими своими иконами²³. Таким образом, сошествие во ад Господа для изведения праотцев изображено с начертанием различных страстей, влекущих в бездну: скорбь, отчаяние, неразумие, величание, сквернословие, скупость и тому подобное. Все это написано на дне геены и в противоположность погибельным страстям, Ангелы держат по сторонам Господа хартии с надписанием добродетелей, возносящих нас к небу: смирение, кротость, терпение, мудрость, милостыня и прочие. Достойна также внимания икона Богоматери, так называемая Ангельский собор: вокруг пресвятой Девы лик Ангелов поет Ей божественный гимн песнопевца Иоанна Дамаскина: «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь, ангельский собор и человеческий род»; а внизу под ликом безплотных изображен весь род человческий в созерцании Царицы Ангелов; сочинитель же священного гимна святый Дамаскин в белом куколе, как его всегда пишут, близ Ангела своего Предтечи, подносит Ей на хартии другую свою песнь: «Мати убо позналася еси паче естества, Богородице».

Сохранились еще неприкосновенными в древнем их виде некоторые иконы: храмовая Рождества Богоматери, Троицы с богатыми цатами, двухпреподобных Кириллов, Ферапонта и Мартиниана. Другую местную икону Одигитрии опалило молнией; в верхних же ярусах иконы, к сожалению, все уже заменены новыми. Внутри алтаря есть тесный придел святителя Николая, с древней его иконой; с правой стороны примыкает к нему ризничная палата, в которой заслуживает внимания Греческая плащаница 1650 года²⁴; кругом ее вышита по-гречески субботняя песнь: «Ангельский собор удивися, зря Тебя в мертвых вменившася», а на конце: «Помяни Господи душу раба твоего, иерея Мануила Амбаратопуло». Кто сей неведомый, занесший свое приношение во глубину России? Колокольня, которая стоит над папертью, в броне чешуйчатого шатра своего, украшена была некогда боевыми часами, но уже давно перестал бой их указывать время в упраздненной обители, иначе изображается оно там, не мерой часов, но печальным зрелищем развалин и сквозь зияющие врата под колокольней, горько напоминают о мимотекущем времени разбросанные памятники бывшего кладбища монастырского – здесь уже не нужно боя часов: последний пробил для обители!

К холодному собору пристроена, в нижнем ярусе, церковь во имя преподобного Мартиниана, над самой его гробнице, которая сперва находилась вероятно снаружи. Священная рака украшена резьбой с позолотой²⁵ и по краям ее вырезано вязью время ее устройства: «Лета 7154 (1646)²⁶ 17‒е Марта (это день Ангела царского, Алексия человека Божия), при державе Царя и Великого Князя Алексея Михайловича всея Руси, при святейшем Патриархе Иоасафе и при Митрополите Ростовском Варлааме и при игумене Ферапонтового монастыря также Варлааме. В четыерех кругах на раке изображено время преставления преподобного, Января 12-го 6991 года (1483), время его прославления в 7022, по случаю кончины святителя Ростовского Иоасафа из рода князей Оболенских, которого хотели положить подле его гроба и нечаянно обрели тело самого Мартиниана совершенно нетленным. Тут же записаны и два исцеления, бывшия при его раке, инока Памвы, одержимого тяжким недугом, и женщины села Сусла, по имени Акилины, беснуемой, которая видела, как преподобный поражал духа нечистого ее томившего. Над ракой стоят древние складни, образ Страстной Богоматери, в богатом окладе, который быть может принадлежал архиепискому Ростовскому Иоасафу, по его княжескому происхождению и знаменовал место его погребения близ самой раки.

У входа в церковь преподобного Мартиниана иссечено на камне время ее построения, в лето 7148 (1640)²⁷; но кто был строителем неизвестно или имя его стерлось с камня. Остроконечный шатер, поставленный над сей церковью, равно как над колокольней и над святыми вратами, дает оригинальный вид монастырю. Преподобные Ферапонт и Мартиниан изображены на святых вратах созданной ими обители с ликами других пустынножителей, а над вратами есть двухпридельная церковь Богоявления и преподобного Ферапонта, бывшая крестовою Никона патриарха, и до его времени праздновавшая Предтечи. Сюда были жертвованы богатые вклады царя Алексея Михайловича, тем более, что она была сооружена при начале его царствования в 1649 году²⁸, как явствует из напрестольного креста, но теперь все иконы уже поновлены.

При выходе из обители Ферапонтовой, равно как и при входе, невольно встречает и провожает вас память о Никоне, бывшем патриархе, потому что он ее прославил долгим своим заточением. Тут испытал он в начале всю его строгость, почти темничную, потому что сперва даже заложены были железными затворами окна его келий, весьма убогих и недавно обгоревших при пожаре монастыря; однако в непродолжительном времени получил он и ослабу от незаслуженных томлений. Никон даже начал пользоваться совершенной свободой и многими льготами по личной к нему любви кроткого царя, который никогда не питал к нему неприязни, не смотря на происки бояр. Искренне желал он примирения, хотя и тайного, с бывшим своим другом и крестным отцем всех своих детей и Никон по его желанию, вскоре по приезде в монастырь, написал миролюбивую грамоту царю и всему царскому семейству, в которой однако по-прежнему называл себя патриархом. Не прекословил царь сему титулу и даже не противился, чтобы приближенные его так называли, не смотря на то что в самый день приезда в Ферапонтово окончательно были отобраны у Никона архиерейская мантия и посох, которые не решались взять у него в Москве.

Милостыня царская, утварь церковная, деньги и съестные припасы в виде поминок, то радостных, то печальных, часто посылались к бывшему патриарху, который в начал от них отказывался. По приказанию Государя выстроены были для него новые обширные келии с 25 жилыми покоями и деревянными переходами на стене в 30 сажен длины в надворную крестовую церковь. По своему властительскому характеру, можно сказать, Никон был полным распорядителем в месте своего заточения; игумен монастыря и братия и даже самые стрельцы, приставленные для его стражи, были ему покорны и называли его святейшим по тому неизъяснимому чувству, которое обыкновенно вселяет в окружающих человек гениальный и твердый волей. Никон всегда любил труды подвижнические, когда еще был патриархом, чему служил свидетельством скит его в Новом Иерусалиме; еще менее оставил он труды свои, когда заточен был в Ферапонтово. Сам он со своей прислугой и бывшей при нем братией, расчистил по другую сторону озера лесистый участок на урочище, называемом Лещево, развел там два обширных огорода и разработал поле для хлеба и овса. Обширное хозяйство осталось после него монастырю Ферапонтову, который домогался получить наследие патриаршее при его переводе в Кириллов (до 200 четвертей ржи и более 100 овса, кроме иного хлеба и овощей). Лошадей и домашний скот требовал он из обители Кирилловой и не всегда легко было его удовлетворить; так, когда однажды прислали ему из Кириллова серую лошадь, для верховой езды по окрестностям, он возвратил ее, как слишком цветистую и по масти неприличную для его сана. Иногда, вместо годовых припасов, которые ему должно было получать, требовал он денег взамен их; не забывала своего ктитора и бывшая его обитель Нового Иерусалима. Все это давало ему возможность раздавать обильную милостыню по всей окрестности и тем умножалось его влияние; народ к нему стекался отовсюду не только за денежным пособием, на которое был весьма щедр, но и за лекарствами и для его молитв, потому что Никон читал их над болящими, особенно над беснуемыми, помазывая их елеем, и некоторые исцелялись, как он сам письменно о том извещал царя.

Никон монах, уже как будто забыл, что он более не патриарх, и прежде, не занимаясь делами церковными, с одним лишь титулом патриаршим, провел он семь лет в Новом Иерусалиме в ожидании своего суда. Также и здесь протекло десять лет в новом его положении и уже узник стал привыкать к своей доле, не ожидая ничего лучшего. Но вдруг нечаянная кончина кроткого царя жестоко ему напомнила о его узах; может быть такое тяжкое испытание нужно было для великой души Никона, чтобы окончательно отрешить от всего земного и сделать его достойным той Голгофы, под которой избрал себе место последнего покоя. Давно уже слишком привольное его положение в Ферапонтово приводило в страх недоброжелателей его в столице; там старались его представить опасным, даже и в самом заточении, распускали молву о мнимых его сношениях с Волжским атаманом Стенькой Разиным; не охотно смотрели на множество народа к нему стекавшегося в монастырь; келейные посещения людей всякого звания и пола, возбуждали неблаговидное подозрение и быть может в этом был неосторожен Никон слишком строгий нравственностью во всю свою жизнь и потому мало внимательный к людской молве. По смерти царя начались наветы от беглого келейника патриаршего Ионы, который был строго наказан за нетрезвую жизнь, впрочем по суду монастырскому; Иона рассказал о крестах, какие ставил Никон, с титулом патриаршим и с жалобой на свое заточение. Царь Феодор Алексеевич, по молодости, не мог сперва вступиться за своего крестного отца. Последовало новое соборное определение патриарха Иоакима о переводе Никона монаха для более строгого надзора в Кириллов монастырь. Из наставлений, данных архимандриту Чудовскому Павлу и окольничему, посланному с ним для исследования доносов в Ферапонтово, видно, как еще боялись Никона в Москве и не доверяли его покорности, хотя и напрасно. Велено было позвать его к допросу в соборную церковь и в случае отказа идти к нему в келью с приговором; но бывший патриарх не оказал ни малейшего сопротивления, спокойно пошел в церковь и отвечал на многочисленные статьи допросов.

Не отрекался он, что допускал к своей руке и позволял себя называть святейшим патриархом, говоря, что о том известно было Великому Государю; не отвергал и того, что принимал к себе в келью мужей и жен, молитвенно помазывая их елеем, он даже присоединил таинственное слово, что Сам Господь вручил ему чашу исцелений в чудном видении. Клеветы о мнимых сношениях с Стенькой Разиным его нисколько не смутили; но он не скрыл, что когда шайки атамана быпи в пределах Белоозерских, сам пристав царский допустил и привел к нему в Ферапонтово двух казаков, которые извещали его о силе своего атамана, хотя это не имело никаких последствий и не было тайной. Видно, что совесть бывшего патриарха была совершенно спокойна и он не боялся никаких улик; касательно же виновного и наказанного келейника объявил, что у него не было своей расправы и суда, как его в том обвиняли, но что приговор над ним совершился по суду монастырскому.

Не смотря однако на такие искренние ответы, бывшему патриарху не позволено было даже возвратиться в свои кельи и прямо из церкви был он отвезен в Кириллов монастырь под строгий затвор; все его имущество келейное описано и отобрано, кроме самых небходимых вещей; присные его все разосланы по дальним монастырям и приставлены к нему, более для надзора нежели для услужения, два совершено чуждые ему старца в Кириллов, всякое же свидание и переписка запрещены и выход из келии дозволен только в ближайшую церковь. Поколебалась на минуту твердая душа Никона; сам следователь архимандрит Павел, сжалившись над ним, доносил патриарху Иоакиму, что Никон заплакал, услышав о намерении удалить его присных, и со слезами просил оставить их при нем, ради его старости, обещая впредь поминать Иоакима святейшим патриархом, чего прежде не делал потому, что почитал его причиной всего зла. Он даже намекнул, что при начале своего удаления в Новый Иерусалим, когда дело шло об избрании ему преемника, сам он указывал на Иоакима, как на человека, могущего занять его престол.

Но все просьбы престарелого узника остались тщетными, ибо ему надлежало испить до дна всю горькую чашу заточения. Тут же у него был отнят и последний знак его святительства, панагия, которую дотоле мог у себя удержать, хотя и в тайне.

Замечательно, как постепенно лишали бывшего святителя всех принадлежностей его высокого сана, будто бы в предзнаменование того, что он должен был ему со славой возратиться. Сперва отняли у него на пути в Новый Иерусалим еще до суда посох Петра митрополита, который взял с собой, когда в последний раз посетил собор Успенский; потом патриархи Восточные, лишая его сана, сняли с него один лишь клобук с серафимами, не решившись отнять у него мантии и посоха, ради народа, они были от него отобраны только впоследствии, в безлюдной пустыне Ферапонтовой, и вот последнее лишение панагии совершилось уже в стенах Кириллова; но Никон, вышедши оттоле узником и простым монахом и в таком смиренном образе скончавшийся в Ярославле на струге речном, – с почестью патриаршею по воле царя погребен был под избранной им Голгофой, и все патриархи Вселенские, признавая его церковные заслуги, грамотами своими разрешили, чтобы имя его было опять включено в священный лик патриархов, ибо сей великий муж Церкви всегда был достоин своего высокого сана, хотя временно испытал искушения и скорби. С таким впечатлением в сердце оставил я скромную обитель его заточения, где испытал он много горя, но где временно отдохнула душа его от забот правительственных и от постигших его в начале гонений, до нового их напора. Благоговейно чтится его память в Новом Иерусалиме, который подарил он России²⁹.

Глас 4-й

Житием чистым просветився, в молитвах и постех пустыни явился еси доброе прозябение и духовному твоему учителю последствуя, ум свой к небесным управль, стаду твоему наставник был еси, тем тя молим, отче Ферапонте, моли Христа Бога спастися душам нашим.

Кондак

Глас 4-й

Преблагий Спас наш Христос умножил есть милость свою к нам, даровав нам в заступника и целителя преподобнаго отца нашего Ферапонта, иже просвещает нас образом святаго жития своего и ныне молитвами своими ограждает обитель свою от врагов и от разрушения, страну сию от глада и напрасныя смерти, чтущих же память его всех от болезней и от лютых страстей.

Глас 2-й

Богу от юности, отче, избравшу и возлюбившу тя и провидящу твое доброе произволение³⁰, наставляет тя приити к преподобному Своему угоднику Кириллу всеблаженному, от него же наставлен бысть на путь спасения, страхом Божиим, и чистотою душевною, и благоговением, и непрестанными к Богу молитвами во мнозе подвизе жизнь свою препроводил еси и заповеди Божия непорочно соблюл еси, пастырь и наставник иноков предивен был еси, и ныне престолу Христову со дерзновением предстоиши на Небесех, со Ангелы светлоликовствуя, отче преподобне, Мартиниане всеблаженне, не престай молися Христу Богу, спасти и помиловати души наша.

Кондак

Гл. 8-й

От юнаго возраста Божественным желанием разжегся, честному учителю вдан был еси, и в воздержании мнозе, отче, пребыл еси, ревнуя благому наказанию, плод многодобродетелен к Богу принесл еси, тем молим тя, отче Мартиниане, моли Христа Бога спастися душам нашим.

Стихира

Глас 6-й

Егда преставление пресвятаго твоего тела готовяшеся, тогда всеблаженне, призвал еси тоя обители настоятеля и братию, наказуя их глаголаше: братие, подвизайтеся о своем спасении, дóндеже время имате, яко житие сие кратко есть и скоро преходит, потщитеся восприяти жизнь вечную, и любовь имейте между собою, якоже и Христос возлюбил есть нас; и сия сице глаголаше, и предаде святую свою душу в руце Господеви; восприемше же святое тело твое, со псалмы и песнми и со слезами честно положиша; аще же и телом, отче, почиваеши, но чудеса содеваеши и различная исцеления подаваеши с верою притекающим ко многоцелебной раке мощей твоих; и ныне, о всеблаженне Мартиниане! Со дерзновением предстоя престолу Пресвятыя Троицы, не престай о нас моляся и не забуди, Богоблаженне, еже сохранитися нам от врагов ненавистных и спастися душам нашим.