Псалтирь протолкованная. Том I

Содержание

Предисловие

Глава I. Псалтирь (что такое представляет собой она для верующего человека) Глава II. Давида пророка и царя песнь Кафизма I I Псалом Давиду, не надписан у евреев II Псалом Давиду III Псалом Давиду IV Псалом V Псалом VI Псалом VII Псалом VIII Псалом Кафизма II IХ Псалом X Псалом – Давиду, к исполнению ХI Псалом XII Псалом ХIII Псалом ХIV Псалом XV Псалом ХVI Псалом Кафизма III XVII Псалом ХVIII Псалом ХIХ Псалом ХХ Псалом ХХI Псалом ХХII Псалом – Давиду ХХIII Псалом Кафизма IV ХХIV Псалом – Давиду ХХV Псалом – Давиду ХХVI Псалом – Давиду, прежде Помазания ХХVII Псалом Давиду ХХVIII Псалом, Давиду, – исхода скинии ХХIХ Псалом песни ХХХ Псалом ХХХI Псалом Давиду: разума Кафизма V ХХХII Псалом Давиду, не надписан у евреев XXXIII Псалом ХХХIV Псалом – Давиду ХХХV Псалом ХХХVI Псалом – Давиду Кафизма VI XXXVII Псалом XXXVIII Псалом XXXIX Псалом ХL Псалом ХLI Псалом ХLII Псалом Давиду, не надписан у евреев ХLIII Псалом – Давиду XLIV Псалом XLV Псалом Кафизма VII XLVI Псалом ХLVII Псалом ХLVIII Псалом ХLIX Псалом – Асафу L Псалом LI Псалом LII Псалом LIII Псалом LIV Псалом Кафизма VIII LV Псалом LVI Псалом LVII Псалом LVIII Псалом LIX Псалом LX Псалом LXI Псалом LXII Псалом LXIII Псалом Кафизма IX LХIV Псалом LXV Псалом LXVI Псалом LXVII Псалом LXVIII Псалом LХIX Псалом Кафизма X LXX Псалом LXXI Псалом LXXII Псалом LXXIII Псалом LХXIV Псалом LXXV Псалом LXXVI Псалом Добавление к предисловию

76 псалмов (10 кафизм) со вводными разъяснениями к ним, с дословным текстом по-славянски и согласованным с ним русским переводом, с объяснительными примечаниями по стихам

Спрошен был великий Иоанн Златоуст от братий: „добро-ли есть оставить псалтырь?» Он же сказал: „лучше бы солнце остановилось от течения своего, нежели оставить псалтырь, ибо вельми полезно, чтобы поучаться псалмам и прочитывать прилежно псалтырь. Ибо все нам книги на пользу и печаль творят бесам, но не так, как псалтырь; итак – да не будем нерадивы».

Блаженный Августин говорит: „пение псалмов души украшает, ангелов на помощь призывает, демонов прогоняет, отгоняет тьму, соделывает святыню. Для человека грешного в нем укрепление ума есть; и подобно милостыням святым, заглаживает грехи... Душу величит пение псалмов, уста очищает, сердце веселит, столп высок созидает, человека просвещает, чувство отверзает, всякое зло убивает... Кто имеет память и любовь к псалтири, тот имеет также боязнь и хвалу Божию в сердце своем... Тишина ума есть и вестник мира.... Старцам утеха есть, юношам украшение и ума зрелость и совершенство есть, ибо таковым помогает и дарует все это Сам Христос Бог, Который устами пророческими уставил и тщательно всегда молиться научил «.

 

 

Предисловие

Издаваемая нами Протолкованная Псалтирь представляет собой плод занятий моих за последние три года – в деле, которому придаю я особенно важное значение, и именно для нашего, особенного же, времени. Нужно, признаться, что к дням нашим совсем почти выходит из употребления в православно-церковной жизни любимое занятие многих поколений наших предков – чтение Псалтири в домашнем или келейном обиходе, даже и в громадном большинстве духовенства. Везде почти прочитывание псалмов приурочивается только к отправлению в церкви положенных мест из них за Богослужением, но опять-таки какому? По большей части в виде чтения неохотного, обездушенного, часто совсем невнятного, что говорится – лишь для очистки совести. Даже шестопсалмие, читаемое лучше, большинством слушается у нас невнимательно: но там – по особой причине, о которой мы уже печатно высказывались в своих Молитвословах¹ оттого именно, что чтение это стало слишком уже привычным, а потому, и для читающих, и особенно в восприятии слушающих, как бы автоматичным, а отсюда – и полусознательным.

В главе 1-й мы приведем ряд свидетельств авторитетнейших отцов Церкви о духовной ценности и значении Псалтири для верующих, и потому не будем здесь распространяться, насколько грустна и, так сказать, обидна с православно-христианской точки зрения измена наша в этом отношении массовому преданию отеческой нашей, Святой Руси. Но считаем себя вправе и то здесь сказать, что и удивляться данному печальному явлению, и серьезно вменять его людям теперешнего поколения, едва ли справедливо.

Дело в том, что к дням нашим читать Псалтирь по-прежнему стало занятием почти непосильным для подавляющего большинства, даже и хорошо грамотных, русских людей. Языка славянского они – увы – почти вовсе не знают; чтение же текста русского ни в коем случае былого славянского типа не заменить. И дело тут не только в том неизмеримо большем несовершенстве перевода Русского, о коем мы уже не раз говорили и печатали,² но не меньше – в том, так сказать – специфическом, нарочитом колорите этого чтения, какого требует для себя Псалтирь. Псалтирь читать и должно, и можно только молитвенно: для чтения рядового, обычного-рассудочного, псалмы – материал прямо скучный. Напротив, для чтения, отзывающегося на сердце, чтения в какой-либо степени умилительного, конечно, лучше псалмов трудно себе что-нибудь и представить...

И вот, в этом случае, само собой, для православно-русского человека текст русский в Библии – совсем неподходящий. Ибо молитвы свои мы возносим на языке славянском, и это – не только в церкви, но и дома. А в то же время, как и отмечали мы много раз, самый перевод русский настолько сух, бесцветен и так сказать, ординарен, что ни для какого подъема духовного, он психологически – непригож. И таким образом, тому, кто захотел бы читать в наше время псалмы по-настоящему, с движениями молитвенного чувства, положение было бы почти безвыходное (разумеем типичного, рядового мирянина): по славянскому тексту читать он не умеет, – совсем не привык, и уж слишком многое не понимает. По-русски же читать, – совсем не то: ведь бледно-рассудочная, суховатая, нивелированная в смысле логических и психологических оттенков (а такова у нас в русском переводе даже и речь Нового Завета) струя псаломская ни одной струны в сердце тогда не зацепит, ни одного всплеска горячего чувства вызвать не сможет. Теплохладный стиль, в своей ординарности и духовной приниженности, может еще в этом случае показаться и понятным и даже ясным. Однако для того, чтобы на сердце подействовать, он должен быть или горяч, или хотя бы и холоден, если о стуже духовно-нравственной пойдет вдохновенное слово (ср. Апокалипсис, Откр. 3:15–16): но только – отнюдь не теплохладен.

Отсюда и наша задача при составлении данной, Протолкованной Псалтири, заключалась в том, чтобы дать рядом, бок-о-бок с принятым славянским текстом, параллельный русский текст, но только не тот, что переведен был с назаретско-еврейского, который своим расхождением с славянским не мог не вызывать недоумений, и недоумений – слишком невыгодных для „простого‟,³ обязательного для верующего христианина, восприятия слова Божия. – Нет, должен он быть таков, чтобы был понятен не менее синодального издания его, но в то же время являлся бы, елико возможно, согласным во всем и взаимно утверждающим с текстом церковным, славянским, дабы давалось чрез них положительное и благоговейное восприятие дивного псалмопения вековечного энтузиаста, всю свою душу Богу отдавшего, отрока Его, из царей – царя, Давида, т. е. для умиленного и более, чем до глубин души, растроганного, проникновенно-сердечного пения – для всех верующих людей, для всякого из нас, кто ищет в Псалтири такой согревающей и оживляющей атмосферы молитвенной...

Таким образом, что касается печатаемого нами, рядом с славянским, русского текста, то это будет текст новый, во многих местах совершенно отличный от существующего русского перевода, и при этом в основе перевод уже не с еврейского, а с греческого текста 70 толковников, точнее же – с перевода славянского, т. е. перевода св. равноапостольных (истинно так!) братьев Кирилла и Мефодия. И в то же время самый подход у нас к делу перевода будет совершенно отличный от того, коим производился синодальный перевод на русский. Там у переводчиков было основное стремление – непременно все переводить так, чтобы не совпадал новый текст с прежним, в особенности с славянским. Доходило это до того, что переводились заново и такие слова, которые имеются в употреблении и теперь, в том же самом значении, и в общепринятом словообороте русском. Часто наблюдается в нем при внимательном вникании в дословный подбор слов и оборотов, как будто какая-то боязнь, как бы не оставить имеющееся слово непереведенным. Мы же поставили себе за правило, наоборот, твердое требование: никогда не менять имеющееся в славянском тексте слово без нужды, заменять же его иным лишь тогда, когда славянское сделалось неупотребляемым и непонятным, или когда оно в настоящее время приобрело иной смысл и значение (например: живот – прежде жизнь, а ныне – чрево; позор – вообще зрелище, а теперь нечто постыдное, и т. п.). В той же мере ставим мы себе за правило сохранять, насколько можно, и принятый в славянском тексте строй речи – и в синтаксическом, и в особенности в логическом отношении. Ничем не обуздываемый произвол и бесцеремонность русских переводчиков проявлялись здесь, кажется, еще в большей степени, чем в самом переводе. В одном только Новом Завете мы наблюдали его в сотнях мест, особенно в посланиях апостольских. А между тем и в псалмах очень многое – и в смысле и в степени силы выражения – зависит от явных, и нередко своеобразных, логических акцентов, которые обычно почему-то, как нарочно, сглаживаются в переводе русском. Но ведь стоит лишь выдвинуть известное слово из обычного построения фразы на нарочитое место, как всему выражению придается особый, тоже нарочитый, смысл, и псалмопевцы часто пользуются этим приемом, ибо речь у них обыкновенно очень живая, почти разговорная, а при сильном подъеме чувств (что так свойственно псалмам) часто усеченная. Нужно ли, спрашивается, при этом говорить, что если в объяснении текста слова Божия мы ставим обязательным правилом: „понимай и принимай так, как написано‟, то тем более необходимо соблюдать это тогда, когда передаешь на родном языке самое это Божие слово?

Что касается текста славянского, то, перепечатывая его из церковной Псалтири, мы в сущности лишь старались сохранять все так, как там оно есть, за исключением редких мест, в коих давно уже стала замечаться известная неправильность иль ощутительная неясность выражения, и где, поэтому, приходилось порой отдавать предпочтение и русскому тексту синодальных изданий, и это, тем более, что мы имеем все основания считать тот еврейский текст, с которого сделан русский перевод, сравнительно позднейшим⁴ и по существу – объяснительным текстом. А отсюда такие случаи они, конечно, могут быть для нас и вспомогательным указанием, в какую сторону должно быть направлена замена лучшим данного, неоспоримо неточного и неясного, вкравшегося в славянскую речь выражения (но мест таких имеется немного): только редкие единицы на весь состав.

Однако, сохраняя во всем остальном текст славянский установленным и неприкосновенным – в самой словесной стороне его, в подборе слов и их сочетаний, – совсем иначе смотрим мы на пунктуацию в этом тексте, т. е. на знаки препинания, а местами и на расчленение псалма на стихи, где также наблюдается порой поражающая неправильность и совершенная необоснованность в логическом отношении. Доходит это иногда, до того, что целый новый отдел псалма по мысли, где нужно бы применить так называемую „красную строку‟, в псалме оставляется в средине предшествующего стиха,⁵ как и наоборот: предложение однотемное, содержащее мысль совсем не сложную, вдруг почему-то рассекается на два стиха,⁶ через что только затрудняется правильное понимание и объяснение этого псалма. И, таким образом, в пунктуации существующего текста мы считали себя вправе делать большие изменения.

В самом деле, дадим себе отчет: чем вызывается существующая и в наши дни в церковно-славянском тексте расстановка знаков препинания, как и данное деление псалмов на стихи?! Многим представляется, что в этом выражено церковное предание, где соблюдается, и должна соблюдаться, верность изначальному тексту священных книг. Однако взгляд этот совершенно неправильный. Пунктуация этого текста есть наследие далеко не старых времен – времени только первых изданий Библии в печатном виде, и идет от первых западных типографий, главным образом английских, т. е. от XV-го века; изначальный же текст еврейский был, как известно, – сплошной, не имевший в себе еще и в дни апостолов даже и букв гласных. Таким образом, относить эту пунктуацию к сфере Священного Предания Церкви никоим образом невозможно: просто приходится признать ее традицией чисто-бытовой, и так сказать технической, явлением просто привычным, только лишь принятым в течение ряда последних столетий в самой практике типографского печатания и, конечно, вышедшим из общебытового пользования этими знаками в свою эпоху, т. е. при переходе от средних веков к новому времени. Отсюда, какого-либо священного, обязующего нас авторитета и значения она, безусловно, не имеет, и это тем более, что исходит из источников иного исповедания и религиозных воззрений.

А между тем, дадим себе отчет и в том: какое назначение имеет вообще пунктуация повсюду, и в сфере церковно-бытовой настолько же, как и во всех других областях, где печатаются и читаются книги? – Ответ ясен: знаки существуют для того, чтобы помогать пониманию и осмысленному чтению данного текста: ради этого они и ставятся; в этом смысле и цена их. И так значение их явно служебное и вспомогательное, но польза от них столь же явная и бесспорно немалая. Но конечно, последнее – в том лишь случае, когда знаки эти действительно так помогают осмысленно и правильно читать и воспринимать, определяемый ими в этом своем смысле, данный напечатанный текст. Спрашивается: удовлетворяет ли этому требование та пунктуация, о которой мы повели теперь речь, т. е. принятая в книгах церковно-славянских?! Думается нам, что едва ли кто решится сказать твердо „да‟ по этому вопросу. А в то же время и то несомненно, что для удовлетворяющего нас, в достаточной мере обоснованного и убежденного, ответа необходимо серьезно и внимательно всмотреться в сей существующей текст, и, конечно, лучше сделать это на фоне осознанного сопоставления имеющихся в нем знаков препинания с общепринятыми у нас в современной русской речи. Это-то мы и делали во все время своих занятий Псалтирью за истекшие три года, и позволяем себе думать, что приобретенное нами знакомство с правилами и практикой существующего русского правописания, особенно за время преподавания его в средних школах, представлялось достаточной подготовкой к этому делу; характер же взятой нами на себя работы требовал от нас с таким именно вниманием всматриваться буквально в каждую строчку, каждый оборот и каждый знак, в каждом псалме. И после этого я должен, и считаю себя вправе, сказать относительно этого славянского текста, что существующее в нем знаки препинания слишком уже мало помогают такому осмысленному восприятию и чтению обследованных нами псалмов, и наоборот: только способствуют тому неосмысленному и нетолковому чтению их, которое отметил еще Грибоедов в известной фразе Фамусова: „ты не читай, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой‟. И в то же время и для того, чтобы использовать в них это „малое‟, ведь опять-таки требуется нарочитое обучение правилам его, но этого, как мы знаем, подавляющее большинство не делает, да в теперешнее время – и делать не может... А с другой стороны, ведь существом дела это здесь вовсе и не требуется, ибо несомненно, что те знаки, которые применяются теперь в правописании русского языка и всем известны, не только могут вполне заменить их, но дают в этом случае гораздо больше того, что те до сих пор давали. Например, в псалмах, так часто содержащих в себе речь восторженную, прямо ликующую, вовсе нет знаков восклицательных, которые так нужны, даже прямо необходимы – для того, чтобы через соответствующий этому знаку оттенок мысли вызвать в душе читающего столь же соответствующее настроение и чувства... Так и почти полное отсутствие наших двоеточий лишает возможности оттенять в псалмах винословное соотношение мыслей и предложений, что тоже немаловажно для понимания и объяснения соответствующего места псалма; то же нужно сказать и о тире и т. д. Нет, разумеется, никаких оснований и в непрерывной практике печатания теперь сплошного славянского текста – без заглавных букв (разве лишь некоторое удобство для наборщиков). И если так печатаются там такие слова, как сион, египет, давид, саул и т. п., то это производит впечатление лишь какой-то необычайной странности, тогда как столь часто встречающиеся в псалмах слова: „господи, боже‟ (с маленькой же буквы) и т. п., на свежего читателя должны производить впечатление гораздо худшее, и отнюдь не соответствующее нашему благоговейному отношению к Тому, Кого эти слова обозначают. По нашему мнению, надо бы, наоборот, выделять слова эти в славянском священном тексте сплошными, заглавными буквами, как делалось это с именами царскими в былое время (что мы и сделаем для начала). И в особенности нужно делать это теперь, когда неимение в типографиях славянского шрифта лишает нас возможности применять былые титла, хотя и они, в свое время, идею величия священных имен передавали, надо сознаться, искусственно и довольно слабо, тем более для наших дней, когда многими применяются такие же сокращения в письме, исключительно из экономии времени и места; так что рекомендуемая нами замена их внешним проявлением почтения к Божеству в печатании ГОСПОДЬ, БОГ и т. п. в книгах церковных и вообще представляется теперь своевременным (да еще и в противовес большевицким принижениям самых передаваемых ими понятий, – когда так демонстративно печатают они Господь, Бог – с малой буквы).

И за сим, по совести скажу: когда я изменил так пунктуацию в той псалтири, по которой я питаю душу прочитыванием ее по одной кафизме в день, то читать ее стало гораздо легче и приятней: привычные знаки сразу же ощутительно стали помогать сознательному восприятию читаемого текста. – От души хотелось бы нам, чтобы и другие могли этого добиться.

Теперь несколько слов о надписаниях псалмов. Тут я должен сознаться, что за неимением достаточного количества подробных справок (в зависимости от скудости бывших под руками, в условиях эмигрантской нашей жизни, пособий), я не мог дать твердо-удовлетворительного перевода имеющихся у них надписаний. Правда, большинство этих надписаний существенного значения для понимания самых псалмов не имеет: например – когда говорится о музыкальных инструментах для исполнения их в дни Ветхого Завета, или, как это нередко, обозначается словом „в конец‟, (смысл которого мы склонны понимать, – в значении некоторой гипотезы – соответственно теперешнему обыкновению у утверждающих что-либо лиц, надписывать – „к исполнению‟). О тех же надписаниях, которые могут помогать к самому уяснению псалма, мы всегда считали долгом давать указания в своем месте... Относим сюда и, все еще остающийся у некоторых спорным, вопрос о понимании надписей „Давиду‟ и „сыном Кореевым‟, о коем также высказывались мы попутно.

Что касается большого отдела объяснения псалмов по стихам в обширных примечаниях под текстом их, мы более, чем на ³/₄, приводим дословные толкования Арх. Иринея, как и отмечаем ниже. Но общепринятого порядка цитации мы тут не могли держаться. И это не только в том отношении, что не указывали мы, как обычно, страниц (находить по стихам данное место в псалме не труднее); но крайне устарелое, полуславянское изложение автора этих изложений заставляло все время упрощать и так сказать модернизировать словооборот автора, потому что его постоянные: яко же, рекл бых, аще и т. п. читающему теперь совсем непонятны. Наша же задача при пользовании этим огромным и ценным трудом была не историко-библиографическая, а практическая: помогать правильному пониманию подобных мест.

И в заключение, по совести же свидетельствую, что печатаемый теперь труд свой, который мог увидеть свет лишь благодаря щедрому пожертвованию для нашего Братства Иоанна Богослова от одного верующего патриота, живущего во Франции, предпринят был нами всецело во имя служения Божественному Автору псалмов и Его Святой Церкви. И, как делали древние переписчики священных и богослужебных книг, и я прошу: „Бога ради, не вменяйте, если я не так, как нужно, что-нибудь сделал, ошибся в чем иль погрешил, – поддержите, а не кляните. И окажите свое содействие соответствующим указанием своим, печатно, или, может быть, письмом – по адресу: Харбин, Епископу Димитрию. Офицерская 8, Иверская церковь‟.

Епископ Димитрий.

5 марта 1940 г.