Источник

Отдел второй. Египетское преобладание. Расцвет Египта при первых царях XVIII династии

Изгнав гиксосов из долины Нила, царь Яхмос обратился к югу, чтобы восстановить власть фараона в Нубии. Об этом повествует все та же надпись адмирала Яхмоса: «После того, как его величество истребил ментиу (азиаты), он отправился вверх против течения, в Нубию, чтобы истребить нубийцев; его величество произвел среди них большую резню, и я взял добычу там: двух пленных мужчин и три руки; наградили меня золотом сугубо и дали двух рабынь. И поехал его величество вниз по течению; сердце его расширялось вследствие могущества и победы. Он подчинил юг и север; явился враг с юга; приблизилась его участь и смерть, боги юга схватили его. Его величество застиг его при воде Тентаа и взял его в плен живым, и всех людей его как легкую добычу. И я взял 2 стрелков с корабля неприятельского, и дали мне 5 голов и 5 мер пахотной земли при моем городе, подобное же было сделано всему экипажу. И вот явился презренный враг, по имени Тети-ан, Он собрал себе злодеев. Его величество убил его и рабов его, и они были уничтожены. Мне дали три головы и 5 мер земли у моего города». Повидимому этот Тети-ан – египтянин-бунтовщик, отголосок смутного времени раздробления. Возможно, что он объединил вокруг себя недовольные элементы, для которых царь, опирающийся на войско, был опасен. Попытка окончилась неудачей, и с этих пор Египет сделался надолго централизованной военной державой. Попытка Тети-ана не была единичной – адмирал Яхмос говорит еще об одной, случившейся несколько раньше, также на юге, и заставившей прервать осаду Авариса.

Кроме военных предприятий, царь Яхмос деятельно занимался восстановлением храмов. В каменоломнях Масары найдена надпись с упоминанием о ремонте храма Пта в Мемфисе и Амона в Фивах. При работах он пользовался быками, отбитыми у «Фенеху» (гиксосов). Столицей Яхмоса и его ближайших преемников были Фивы, которые благодаря этому увеличились и украсились. В Карнаке он оставил пышную надпись, где между прочим говорит о себе как о победителе народов: «азиаты подходят со страхом и стоят на его судилище; его меч проникает в Нубию, его страх на земле Фенеху; страх пред его величеством в земле нашей подобен внушаемому богом Мином». В фиванском некрополе, в небольшой пирамиде, Яхмос был погребен; он правил более 20 лет. Египтяне до последних времен своей истории сохраняли культ этого царя-освободителя, а его жена Яхмос Нефертирит потом чтилась как богиня фиванского некрополя. Преемником его был сын его Аменхотеп I. Из надписи адмирала Яхмоса мы узнаем о походе этого царя, предпринятом с завоевательными целями («чтобы расширить границы Египта») в Нубию; Яхмос здесь опять отличается и награждается. Из надписи другого современника, тоже Яхмоса, известна война Аменхотепа I с аму-кехак (ливийцами), следовательно соседями Египта с третьей стороны. Вероятно, он воевал и в Азии – сведений у нас об этом пока нет, но известно, что уже в это время собиралась дань с Нубии: некто Хармин в своей посмертной автобиографии хвалится, что он собирал дань для царя в Вавате ежегодно и что всегда вес ее оказывался правильным.

Аменхотеп умер бездетным, родных братьев (сыновей Яхмоса I и царицы Нефертирит) у него также не было. Поэтому престол перешел к его сестре Яхмос. Ее выдали за Тутмоса, сына Яхмоса I от одной из других (второстепенных) жен Сенисенеб: этот Тутмос (I) немедленно объявил себя фараоном и разослал во все концы манифест о своей коронации. С него началась династическая путаница, в которой лишь в недавнее время удалось разобраться.

В первые годы своего правления он совершал походы в Нубию, о чем свидетельствует надпись все того же адмирала Яхмоса. Царь доходил здесь дальше трех нильских порогов. В Томбе была выстроена крепость, развалины которой сохранились до сих пор, а на скале высечена торжественная победная надпись (от 2-го года царствования), в которой царь объявляет себя владыкой вселенной. Окончательное покорение Нубии заставило дать новой провинции организацию, и мы при XVIII дин. впервые встречаем наместника с титулом «царевич южных стран», потом «царевич земли Куш».

Египетские весы.

Окончив дела на юге, Тутмос I обратился на север; он совершил поход в

Азию, дошел до Евфрата, и у переправы через эту реку, у города Нии, поставил свои победные пограничные столбы. Египтяне были очень смущены непривычным для них видом реки, текущей на юг; так как у них «плыть по течению» означало «плыть на север», то они говорили про Евфрат, что это такая река, по которой «плывя по течению, плывешь против течения». Оба Яхмоса участвовали в азиатском походе. Адмирал на этот раз говорит: «я стоял во главе наших войск, и его величество видел мою храбрость. Я взял в плен колесницу, коней и всадника и представил его величеству. Наградили меня золотом сугубо». Это был последний подвиг старого служаки; вскоре его похоронили в гробнице, «которую», – говорит он, – «я сам себе приготовил».

Дети Тутмоса от первой и главной жены, царицы Яхмос, все умерли еще до смерти матери, кроме одной, царевны Хатшепсут; от другой жены, Мутнофрет, Тутмос I имел сына Тутмоса (II), а от третьей, Исиды – другого сына, также Тутмоса (III); последний женился на Хатшепсут; он был жрецом Амона. Тутмос I был царем лишь в силу своего брака с царицей Яхмос; потому, когда она умерла, он е формальной точки зрения терял право на престол, который должен был перейти к Хатшепсут и ее мужу. Этот переход совершился в довольно оригинальной форме. Во время одного праздника Тутмос I, все еще в качестве царя, принес жертву перед изображением Амона, и в торжественной процессии кадил перед этим изображением, которое несли жрецы. Вдруг Амон остановился перед Тутмосом (Ш), сыном царя, и заявил, что царство по праву принадлежит ему. Результатом этой ловкой проделки жрецов Амона было то, что Тутмос I должен был отказаться от престола, который перешел к Хатшепсут и ее мужу, Тутмосу III Мин- Хепру-Ра.

Последний, однако, был не из числа людей, способных подчиняться, и не хотел царствовать под опекой жены. Начались трения и нелады. На стороне Тутмоса III было войско и отчасти жрецы, на стороне его жены – интеллектуальные силы Египта; наиболее видными ее приверженцами были визирь и верховный жрец Амона Хапу-сенеб, назначенный главным жрецом всего Египта, архитекторы Инени и Туги, полководец Нехси и архитектор Сен-Мут, воспитатель ее дочери Нефру-Ра; до нашего времени сохранилась полученная им, как знак отличия, базальтовая статуя, изображающая его с маленькой царевной на коленях. Следы вражды между Тутмосом и его женой видны на тех изображениях, где была представлена Хатшепсут: ее фигура и имя почти всегда стерты и сохранились лишь на весьма немногих памятниках. Там Хатшепсут изображена нередко в мужской одежде, иногда даже с подвязанной по египетскому обычаю бородкой и носит мужское имя, как фараон Макара Хнум-Амон.

Сначала все шло хорошо; но Тутмос III не допустил жену до государственных дел. и это возмутило ее приверженцев легитимистов; ее партия выдвинула против Тутмоса III его брата Тутмоса II и даже отца Тутмоса I. Тутмос III должен был покориться. – В царствование Тутмоса II вспыхнуло восстание в Нубии; царь его подавил и в честь этого события поставил в Ассуане интересную надпись: «пришли доложить его величеству: «жалкая страна Куш склоняется к восстанию; те, которые находились под властью владыки обеих земель, думают о бунте; египетские уроженцы (колонисты) загоняют скот за стены, которые выстроил твой отец, царь Тутмос I, вечно живущий, во время своих походов для преграды мятежным народам, нубийцам Ину земли Хентинофр; те, которые живут там, на самой жалкой земле Куш, заключают союз». Его величество послал многочисленное войско в Нубию, чтобы ниспровергнуть всех, кто восстал против него и преступил относительно владыки обеих земель. Войско прибыло к жалкому Кушу; оно повергло этих врагов; никого из них не оставили в живых, согласно повелению его величества, кроме одного из сыновей князя Куша, который, как пленный, был доставлен в резиденцию его величества и положен у ног его».

Через непродолжительное время Тутмос I умер; за ним вскоре последовал Тумос II, успев совершить поход в Сирию, и процарствовав всего два года. Оба они были похоронены в пещерах скал Бибан-эль-молук, где хоронились потом и другие цари XVIII династии; впоследствии, при XX династии, гробницы эти были ограблены и при XXI династии царские мумии перенесены в колодцеобразные гробницы Дейр-эль-Бахри и в другие места.

После смерти своих соперников Тутмос III снова начал править, на этот раз уже вместе с женой; это продолжалось до смерти Хатшепсут. В это время царица послала экспедицию в страну Пунт, главным образом для потребностей Амонова храма. Таким образом были возобновлены прерванные во время смут и иноземного владычества сношения с дальним югом; тогда нужные для культа бога благовония шли чрез Нубию, так что даже соединились с представлением об этой стране. Изображения этой экспедиции, чрезвычайно интересные, находятся в воздвигнутом Хатщепсут замечательном храме в честь Амона и Хатор в западной части фиванской местности, ныне Дейр-эль-Бахри. Храм этот воспроизводил в более великолепном виде прежний, построенный царем XI дин. Ментухотепом II (VI), также отправлявшим экспедицию в Пунт, в качестве погребального храма и в честь местной богини Хатор. Он был выстроен на террасах со внешней колоннадой и должен был, как некоторые полагают, изображать террасы земли Пунт, где среди благовоний обитали боги; деревья этой страны, испускавшие смолу «анти» (мирру), были доставлены экспедицией и посажены у храма, чтобы создать для бога его привычную обстановку, «устроить Пунт в Египте». Здесь на стенах царица изобразила свое чудесное зачатие и рождение, применив к себе традиционный царский цикл этих изображений, свою коронацию и все подробности экспедиции, с ее кораблями, матросами, речными и морскими рыбами, встречей ее в Пунте князем этой страны Параху, его невероятно тучной женой и детьми, его вельможами; здесь же свайные постройки жителей Сомалийского берега, деревья, которые несут с корнями на корабли, обезьяны и продукты Пунта. Здесь же удостоились небывалой почести и сподвижники царицы, может быть, вдохновители экспедиции – Сенмут, Нехси и Тути: они тоже были изображены. Надписи, сопровождающие изображения и поясняющие его, также чрезвычайно интересны: здесь и разговоры матросов, и речи пунтян, и речи царицы, и похвалы ей, история экспедиции... К сожалению, ВСР это трижды страдало: от Тутмоса III, преследовавшего память царицы и уничтожавшего имена и изображения, от Аменофиса IV, уничтожавшего имена Амона, и от поселившихся в развалинах храма коптских христианских монахов, разбивавших языческие барельефы. Несколько лет здесь вел деятельные раскопки Навилль; раньше работали Дюмихен и Мариэтт.

Храм Хатшеисут в Дейр-эль-Бахри.

Перед нами – древнейший источник для знакомства с тропической Африкой и вместе с тем важное свидетельство о морских сношениях египтян. Неоспоримо художественное значение изображений, отчасти и литературное значение текстов. Пред нами снаряжаются египетские корабли; матросы беседуют, молятся Хатор, владычице Пунта, о благоприятном ветре. Затем прибытие в Пунт; интересны типы, одеяния и т. п. Надписи сообщают, между прочим, восклицания удивленных туземцев: «Как вы прибыли сюда, в эту страну, неведомую египтянам? Пришли ли вы, сойдя по небесным путям, или вы плыли по воде, по морю Божественной Земли? Или вы шествовали по путям Ра?»... Пунтийцы несут свои произведения: на фоне местный ландшафт. Корабли нагружаются благовонными деревьями с корнями, мешками с благовониями, слоновой костью, обезьянами, шкурами и т. п. Следует возвращение, представление царице приехавшими туземцами привезенных даров, пожертвование этих даров Амону, взвешиванье их в пристутствии богов: нубийского Дедуна, Тота, и Сефхет-абуи, наконец доклад Амону об успехе экспедиции и сообщение о том же двору. Везде изображения сопровождаются краткими пояснительными надписями, и текстами, но в двух последних частях текст преобладает. Здесь даны две больших надписи обычного торжественного характера. Первая начинается титулом и величанием царицы, которая обращается к Амону с вопрошением относительно задуманной? экспедиции. Бог отвечает длинной благосклонной речью, в которой, между прочим, говорится о сношениях с Пунтом прежде и теперь таким образом:

«Земля бога была недостижима, люди не ходили по террасам мирры. О них передавали из уст в уста рассказами предков. Диковины, доставленные оттуда при отцах твоих, царях Нижнего Египта, доставлялись от одного к другому со времен предков, царей Верхнего Египта, бывших издревле, как возмещение за многие платежи. Никто не достигал этой земли, кроме твоих рабочих. Я дал проникнуть туда твоим солдатам, я поведу их по воде и суше, по путям сокровенным, я пробегу по террасам, мирры – это прекрасная область Божественной Земли, это место моего веселия. Я создал ее, чтобы увеселить мое сердце вместе с моей матерью Хатор, владычицей: диадемы, владычицей Пунта, великой волшебством, владычицей всех богов. Пусть они берут мирры сколько им угодно, пусть они нагружают корабли, пока не будут довольны их сердца, свежими деревьями мирры, всякими прекрасными произведениями этой страны, пунтийцами, неведомыми египтянам «копателями» Земли Бога»...

Далее текст переходит в хвалу царице, влагаемую в уста бога. Невольно приходит на мысль, не воспользовалась ли Хатшепсут подобным же текстом Ментухотепа, где упоминалось о древних посредственных сношениях, и об открытии прямого пути, и о царях-предках? Но все это не может идти дальше предположений.

Вторая надпись датирована 9-м годом и открывается обычным образом. Царь (т. е. царица) восседает на троне в зале аудиенций, окруженный придворными и сановниками. Он произносит длинную речь о том, что он исполнил свое желание сделать угодное Амону и оставить память в потомстве – а именно – совершить славное дело снаряжения экспедиции в Пунт за его произведениями, чтобы «исследовать, туда пути, Изучить его пределы, открыть горные пути». Все это исполнено: «я извещаю вас, что я повиновалась приказавшему мне... устроить для него Пунт внутри его дома, посадив деревья Божественной Земли по обе стороны его храма пред его озером, согласно его повелению»... От последней части надписи, содержавшей ответ двора, сохранилась лишь одна строка. Подобие Пунта в Египте – храм на террасах с насажденными деревьями – было впрочем, может быть, устроено и при Ментухотепе; царица и здесь только восстановила и расширила это древнее устройство, также она действительно возобновила сношения с дальним югом, пришедшие в упадок за времена после XII династии.

Хатшепсут умерла гораздо раньше своего мужа; после ее смерти не оставалось уже более потомства по мужской или женской линии царя Яхмоса I, и Тутмос III продолжал править без всяких препятствий, удовлетворив свою месть к памяти жены, не допускавшей его до дел, не только истреблением ее изображений и имен, но и преследованием памяти ее сподвижников – Сенмута и Тути. Он теперь обратился на север и стал предпринимать походы в Сирию, которая после Тутмоса I, в эпоху египетских династических смут, возвратила себе независимость, а за нею росло могущество хеттов.

Во главе коалиции против Египта стал аморейский царь города Кадета (на р. Оронте); в союзе с ним были разные города и цари Сирии и, без сомнения, могущественное тогда Митанни; но южно-палестинские города, боясь египтян, остались, повидимому, верны Тутмосу III. Он начал поход на Сирию в 22-й год своего правления (считая от первого вступления на престол); о его сирийских победах рассказывают анналы, начертанные на стенах в Карнакском храме Амона и представляющие извлечения из подробных летописей, помещенных в храмовую библиотеку, о чем говорится определенно следующим образом:

«Все, что сделал его величество относительно города, относительно этого негодного врага- князя и его жалкого войска – увековечено в дневных записях под именем (соответствующего дня), под именем соответствующего похода. Этого слишком много, чтобы увековечить письмом в этой надписи – оно уже увековечено на кожаном свитке в храме Амона доныне».

По счастливой случайности, нам известен даже автор этих «анналов», что вообще до крайности редко в египетской литературе. В Шейх-абд-эль-Курна есть гробница вельможи, современника Тутмоса III, «царского писца» Танини, который изображен на стенах ее записывающим рекрутов, скот, подати и т. п. Он носит почетные титулы и говорит между прочим: «я следовал за благим богом, царем правды. Я видел победы; царя, одержанные им во всех странах, когда он пленял князей финикийских и уводил их в Египет, когда он грабил все города их и срезал деревья их, и никакая страна не могла устоять против него. Я увековечил победы, одержанные им во всех странах, на письме, сообразно совершенному»... Конечно, не может подлежать сомнению, что перед нами действительный автор летописи царских походов, может быть, не всех и не с самого их начала, так как мы встречаем его еще при Тутмосе IV исполняющим важные поручения.

То, чем мы располагаем, – это извлечение, сделанное из этих летописей кем-либо из храмового персонала. Для автора извлечения самое интересное были списки дани и ее цифры; по большей части он ими и ограничивается, да и то не всегда, не желая «быть многословным». Так, напр., он далеко не всегда находит нужным упомянуть, что фараон после похода возвратился в Египет и там принял дары или дань Пунта и других африканцев – он упоминает об этой дани большей частью непосредственно после дани азиатов, и может показаться, что африканские народы носили свои дары в: Азию, к предгорьям Ливана и на берега Евфрата. Но, к счастью, нередко он оживляет свою сухую «статистическую таблицу» выдержками из повествовательной части труда Танини; так, история первого похода, кажется, целиком без сокращений заимствована из подлинной летописи до взятия Мегиддо; при описании 5-го похода опять даются интересные подробности о взятии городов в Финикии и о попойках солдат в богатом Араде, под восьмым походом – о постановке пограничного камня на Евфрате и т. п. Таким образом мы имеем полную возможность судить о стиле и характере египетских официальных летописей. Приводим начало, заимствованное, как мы сказали, в подлинном виде из труда Танини. «Повелел его величество озаботиться увековечением побед, дарованных ему отцом его Амоном, на камне в храме, построенном его величеством отцу своему Амону, чтобы записать походы по именам их и добычу, принесенную его величеством во время их, дары всех стран, дарованные ему отцом его Ра. Год 22-й, месяц 4-й второго времени года, 25-й день. (Прошел его величество крепость) Джару в своем первом победоносном походе, (чтобы отразить преступающих) границы Египта (силой, победой, могуществом). Многие годы раньше эта страна была в смятении, все были подданными пред (князьями, которые были в Аварисе?). Когда наступили другие времена, войска, которые раньше были там, оказались в городе Шарухан. Теперь они от Ирацы до края света были склонны возмутиться против его величества.

Год 23-й, первый месяц 3-го времени, 4-й день. Праздник коронации. (Прибытие) в город владения государя; имя его – Газа Сирийская.

Год 23-й, первый месяц первого времени, 5тй день. Отбытие из этого места в силе, в победе, в могуществе, в правогласии, чтобы ниспровергнуть того жалкого врага, чтобы расширить пределы Египта; согласно тому, как повелел отец его Амон-Ра победу, он получил ее.

Год 23-й, день 6-й. К городу Ихме. Повелел его величество иметь совет с победоносными войсками, говоря: «тот жалкий враг (князь) Кадета идет и входит в Мегиддо. Он уже там в данное время. Он соединил около себя князей всех стран, бывших в египетском подданстве, и (тех, которые) до Нахарины, из... Сирии, Коди, коней их, солдат их, людей их, ибо он сказал: «я восстал, чтобы сражаться с его величеством в Мегиддо». Говорите мне, что у вас на сердце». Сказали они пред его величеством: «чему подобно шествие по этой дороге, которая суживается и относительно которой донесли: враги стоят там вне; их (?) много. Разве там не идет лошадь за лошадью и солдаты за людьми также? Не будет ли наш авангард сражаться, когда наш ариергард еще стоит в Ааруна, и не может сражаться? Ведь существуют две дороги: одна дорога она для всех нас удобна – выходит к Тааннаку, другая – к пути к северу от Джефти, и мы выйдем к северу от Мегиддо. Пусть наш победоносный господин шествует по превосходному сердцу своему и не заставит нас идти по той тяжелой дороге». Были принесены вести относительно того убогого врага, но не было доложено о том плане (его), о котором они говорили раньше. Было сказано величеством Двора: «клянусь любовью Ра, похвалой отца моего Амона, тем, что мои ноздри обновляются жизнью и благоденствием, – я пойду по пути Ааруны. Пусть кто хочет из вас, идет по путям, о которых вы говорите, а кто хочет из вас – пусть следует за моим величеством. Да не подумает кто из врагов, ненавидимых Ра: разве не пошел его величество по другой дороге. Он начинает бояться нас, – так они подумают». Отвечали они его величеству: «да сделает отец твой Амон, владыка престолов обеих земель, владыка Карнака, по сердцу твоему. Вот мы следуем за твоим величеством всюду, куда бы ты ни пошел, как рабы за господином».

Его величество повелел пред лицом всего войска: «пусть каждый из вас примет свое мужество на этой дороге, которая суживается».

Его величество поклялся, говоря: «не позволю я, чтобы мое храброе войско пошло пред моим величеством по этому месту». Его величество решил в своем сердце сам идти впереди своих солдат, указывая каждому своим шествием, где лошадь за лошадью. Его величество был впереди своего войска.

Год 23-й, первый месяц третьего времени, день 9-й. Пробуждение в жизни, здравии, благополучии в царской палатке у города Ааруны. Шествие на север со стороны его величества под отцом его Амоном-Ра, владыкой престолов обеих земель, который открывает пред ним пути, а Хармахис укрепляет сердце его победоносного войска. Отец его Амон дает победу его оружию, а Гор (?) магическую охрану его величеству.

Когда его величество пошел во главе своего войска, снабженный много численными...(?), он не нашел ни одного врага. Южное крыло его было у Тааннака, северное – на южном поле у долины Кина. Его величество возгласил на этой дороге... «Вот этот жалкий враг»... «Воздавайте ему хвалу (вероятно Амону), величайте силу его величества, ибо высока сила его, больше всех богов». Вот он охраняет ариергард войска его величества в Ааруне. Ариергард победоносного войска его величества был у города Ааруны, авангард вышел к долине Кины; они овладели входом в долину. Сказали пред его величеством: «его величество шествует со своим победоносным войском, которое овладело долиной. Да послушает нас господин наш сегодня, да сохранит нам господин наш ариергард своего войска с людьми его. Пусть ариергард войска зайдет нам в тыл, и мы будем сражаться с этими азиатами, не думая о том, что сзади наших солдат». Его величество остановился вне и расположился там, оберегая арьергард своего войска. Ариергард пехоты (?) вышел на эту дорогу. Переместилась тень (т. е. прошел полдень). Его величество достиг юга Мегиддо на берегу потока Кины. Был 7-й час обращения солнца. Разбили там лагерь его величества. Объявили всему войску: «готовьтесь, вооружайтесь, приближается битва с этим жалким врагом – завтра»... Обходил караул войска, говоря: «будьте мужественны, будьте мужественны! Бодрствуйте, бодрствуйте!» Бодрствовали в палатке царя. Пошли сказать его величеству: «пустыня благополучна. Войска юга и севера также»...

На другой день произошла битва, окончившаяся полной победой египтян; неприятель заперся в Мегиддо, но эта крепость скоро сдалась. Анналы говорят о добыче, взятой египтянами в битве: 340 человек пленными, более 900 колесниц, более 2 000 лошадей, царское имущество и множество скота. После этой победы, царю без боя стали сдаваться сирийские города. Затем царь покорил города Южного Ливана, выстроил там крепость и назвал ее «Минхеппера, прогонитель гиксосов», ставя таким образом, как и в начале летописи, свои походы в тесную связь с освободительными войнами. «Прогонитель гиксосов» (Хика-Ха-сут) было частью его официального титула, и теперь нам понятен псевдо-Манефон с его Мисфрагмуфосисом (Минхеппера-Тутмос), как освободителем Египта. На следующий год он снова предпринял поход в Сирию с таким же успехом. Эти походы сделали египетского царя гегемоном тогдашнего мира. К нему пришли почетные посольства с дарами от ассирийского и вавилонского царей.

После этих двух сирийских походов последовал ряд других, о которых мы узнаем из анналов Карнакского храма и из надписи египетского вельможи Аменемхеба, найденной Эберсом: в его гробнице в Абд-эль-Курна. Мы упомянем здесь лишь о самых важных походах. В пятом походе, на 29-м году правления, Тутмос поразил страну Джахи (Финикия), один царь был взят в плен, города Тунип и Арад были ограблены – в окрестностях Арада были выжжены поля и вырублены рощи, а в самом городе египетские солдаты «каждый день были пьяны и умащены маслом, как во время праздников в Египте» – повествуют анналы.

На 30-м году был VI поход против земли Ретенну, а затем против Кадеша и финикийского города Симиры. В Кадете царь захватил в плен несколько неприятельских кавалерийских офицеров, мараинов (арамейское «мар-на», господин наш).

На 33-м году (VIII поход) Тутмос III совершил поход в Джахи (Финикию), а оттуда – в страну Нахарин; так семиты, а за ними египтяне называли Митанни, страну между Евфратом, Балихом и морем. «Нахарин» значит «область рек» – Месопотамия. Здесь у переправы через Евфрат, около города Нии, Тутмос III велел поставить победные пограничные камни, рядом с теми, которые были поставлены Тутмосом I. Прислали дары Вавилон и хетты. Надпись Аменемхеба сообщает также, что в Сирии царь охотился на слонов.

На 35-м году Тутмос победил около города Араины царя великой державы Митанни. В 17-м походе (42-й год) были снова опустошены финикийские города (между прочим Ирката, Кана) и снова взяты Тунип и Кадет, хотя царь Кадеша сумел одно время возбудить замешательство в самом египетском войске. К войнам в Сирии относится также интересный исторический роман поздней редакции, повествующий о взятии Иоппии (Яффа) египетским генералом Тути, одноименным с архитектором. Этот Тути будто бы вызвал царя Иоппии и его солдат к себе в лагерь для переговоров, там напоил их допьяна. Тем временем он велел посадить 100 египетских солдат в громадные горшки из-под вина и отнести эти горшки в город, – якобы добычу царя города. Конечно, в городе содержимое этих горшков напало на неприятеля, и Иоппия была взята. Нельзя не усмотреть в этом сказании мотива, общего с «Троянским, конем».

17 походов, совершенных Тутмосом III в Сирию, имели своим последствием то, что эта страна перестала думать о сопротивлении. Египет сделался первым государством в мире; к царскому двору отовсюду стекались громадные богатства. Дары приносились также островами Средиземного моря – Кипром, Критом и другими. Кипр называется в египетских текстах Алаши (Элисса библии?). Крит и острова Эгейского моря носят название «Кефтиу». На фиванской гробнице визиря Тутмоса III. Рехмира, изображены Кефтиу, как представители запада (представителями: севера – семиты, юга – негры и востока – нубийцы и жители Пунта). Семиты изображены с медведем, слоном, и лошадьми.

Теперь фараон мог бесконечно строить храмы: все боги были предметом его благочестивых забот, в особенности же Амон. Строительная деятельность Тутмоса была очень велика, сооруженные им храмы разбросаны по-всему Египту. Ради потребностей храмов была снова снаряжена экспедиция в Пунт, Та-нутер («Земля богов»), как при Хатшепсут; оттуда и из Сирии в Египет привозились местные растения, преимущественно благовония, и делались попытки их акклиматизирования.

Культ Амона получил при Тутмосе III особенно широкое распространение. Завоевания, совершенные царем, символически преподносились этому богу; сохранился даже победный гимн, рассказывающий о милостях Амона к царю, как владыке вселенной. Этот гимн является как бы поэтическим текстом к изображениям четырех стран света, несущих дары в египетскую столицу; он послужил образцом для других более поздних произведений этого рода и занимает видное место в египетской поэзии:

Статуя Тутмоса III.

«Речь Амона-Ра, владыки Фив:

«Ты пришел ко мне, ты ликуешь, созерцая мою красоту, мой сын, мой отмститель. Минхеппера, вечно живущий. Я сияю ради любви к тебе, мое сердце радуется твоему прекрасному пришествию к моему храму. Мои руки обнимают тебя... Я дал тебе силу и победу над всеми странами; я распространил твою славу повсюду, страх пред тобой 4 до четырех столпов неба. Я связал для тебя нубийцев десятками тысяч, азиатов – сотнями тысяч и поверг твоих врагов под твои сандалии... Земля в длину и ширину, на запад и восток подвластна тебе... Ты прошел воду великого изгиба Месопотамии с победой и силой. Я дал им услыхать твой крик, и они скрылись в пещеры, и я лишил их ноздри дыхания жизни. Я посеял страх пред твоим величеством в их сердца. Змея твоей короны сокрушает их, берет в плен жителей Коди, пожирает обитателей болот своим пламенем. Сняты головы азиатов, от них никого не осталось, повергнуты дети князей их. Я дал твоим победам пройти все страны. Я сделал бессильными вторгающихся – сердца их горят, а члены трясутся. Я явился и дал тебе поразить князей финикийских, я поверг их под ноги тебе на высотах их. Я дал им видеть тебя, как владыку сияния, ты осветил лица их, подобно моему образу. Я пришел и дал тебе покорить азиатов и дал им видеть тебя во всеоружии, когда ты хватаешь оружие на военной колеснице. Я пришел и дал тебе покорить восток. Ты попрал обитателей земли божественной (востока). Я дал им видеть твое величество подобным звезде, предвещающей бурю, когда она пускает пламя и дождь. Я пришел и дал тебе покорить запад. Кефтиу и Кипр в страхе: я дадим увидеть твое величество подобным юному тельцу, твердому сердцем, крепкому рогами и неприступному. Я пришел и дал тебе покорить обитателей болот; Митанни трепещет от ужаса: я дал им увидать твое величество подобным крокодилу, виновнику ужас а в воде, к которому опасно приближаться. Я пришел и дал тебе поразить обитателей островов; живущие при Средиземном море под впечатлением твоего рычания: я дал им увидать твое величество, как отмстителя. Я поставил тебя царем, мой возлюбленный сын, Гор, могучий телец, сияющий в Фивах, рожденный мною, Тутмос, вечно».

Эта ода, послужившая образцом для последующих произведений этого рода, не говорит о мирной стороне деятельности царя, едва ли менее важной и необходимой для его огромного государства. Молчат о ней современные ему памятники, и только из намека одного из Отдаленных преемников, взявшего за образец деятельность Тутмоca III, мы узнаем, что этот царь, совершавший почти ежегодные походы против внешних врагов, предпринимал почти каждый год, по возвращении из Азии, экспедиции против внутренних неприятелей – недобросовестных чиновников. Во время Карнакского праздника он объезжал на своем корабле Египет и производил ревизии местной администрации, решал тяжбы и т. п. Заботы его о внутреннем управлении, правосудии и порядке видны также из длинной речи, влагаемой ему в уста в надписи на гробнице визиря Рехмира, который изобразил Церемонию своего поставления и привел известные нам ритуальные речи царя и его инструкции, восходящие к Среднему царству. Здесь же другой длинный текст, в котором Рехмира рассказывает о своей деятельности и перечисляет свои функции. Этот текст также был традиционный и стереотипный: он известен из гробниц еще двух визирей – предшественника и преемника Рехмира. Он изображает нам, вероятно, довольно точно деятельность визиря и этой эпохи, за тем однако исключением, что сложность условий всемирной империи вызвала теперь необходимость разделить визират между двумя лицами: один заведывал к югу от Сиута и жил в Фивах, другой – к северу от этого города и имел резиденцией большей частью Илиополь. Надпись эта знакомит нас лучше всяких рассуждений с деятельностью руководителя египетской государственной машины, а потому мы приводим ее полностью с необходимыми сокращениями, заставляя таким образом самого Рехмира рассказать нам о своих функциях.

«Визирь, слушая в своей зале, при всяком акте, должен сидеть на седалище. На полу должен быть ковер, за спиной его подушка, подушка – под ногами, в руках палка, 40 кожаных свитков (вероятно, свод законов) – развернуты пред ним. Вельможи юга стоят пред ним, по обе стороны, начальник кабинета справа, докладчик – слева, секретари рядом... все на своих местах. Каждый должен быть выслушан по очереди... Когда кто-либо скажет: «нет никого предо мной», он должен быть представлен курьером визирю. Визирю должно быть доложено и закрытие присутственного места в такой-то час, и об открытии его. Ему докладывается и о крепостях юга и севера. Ему докладывается и обо всем, выходящем из царского дома, и обо всем, входящем туда, ибо все это входит и выходит через его курьера. Ему докладывают о своей деятельности столоначальники. Затем он должен идти на совет к царю... Он должен войти к фараону раньше главного казначея, который должен ожидать у северного фасада. Затем главный казначей встречает его и докладывает: «все твои дела в порядке и благополучны: мне доложили ответственные лица, что дом царя в порядке и благополучии; все во дворе благополучно; ответственные лица доложили мне о закрытии и открытии присутственных мест в назначенное время». Когда оба сановника доложат друг другу, визирь посылает открыть все двери царского дома, чтобы все могли входить и выходить с ведома его курьера, который должен распоряжаться, чтобы все это было записано... Когда к нему обращается проситель по поводу земельных отношений, он должен послать к нему курьера, сверх слушания дела у поземельного инспектора уездного совета. Он должен постановить решение в два месяца для земли севера или юга, но для земли вблизи столицы и двора – в 4 дня, согласно закону, он должен выслушивать каждого просителя согласно закону, который у него в руках. Он призывает местных чиновников и рассылает их; они докладывают ему относительно своих участков. К нему поступает каждое завещание, и он прикладывает к нему свою печать. Он заведует во всех областях участками земли. Когда какой-либо проситель скажет: «наша граница не установлена», следует расследовать, что находится под печатью чиновника, и взять то, что взял местный совет, нарушивший границу. Всякая просьба должна быть изложена письменно; не дозволяется просить устно. Всякое прошение на имя царя должно быть подано визирю. Визирь отправляет каждого курьера из дома царя к комендантам и сельским старшинам. Они должны докладывать ему обо всем, что случилось, в первый день каждого четырехмесячного периода; они должны представлять ему, вместе с своим поместным советом, письменный доклад. Он набирает войска и заведует царской охраной во время путешествий. Он составляет гарнизон южной столицы и двора, согласно распоряжениям царского дома. Заведующий царским столом и военный совет являются к нему, чтобы получить инструкции об управлении войском. Все чиновники, с первого до последнего, являются в залу визиря, чтобы спросить его совета. Он посылает рубить деревья, согласно распоряжению царского дома. Он посылает чиновников заботиться о водоснабжении во всей стране... Ему докладывается обо всем, о состоянии южной крепости и о всяком apeсте... Он выслушивает дела, касающиеся всех номов... Он рассылает военных и гражданских чиновников для царской администрации. Документы номов хранятся в его зале. Он выслушивает относительно всех земель. Он устанавляет границы каждого нома, полей, храмовые доходы и контракты. Он принимает документы о залогах и выслушивает жалобы. От него исходят все назначения для залы суда... Он составляет списки всех быков... Он наблюдает за каналами в первый день каждой декады. Коменданты, старшины и все люди доставляют ему свои подати. Уездные начальники и столоначальники докладывают ему все тяжбы... Они должны докладывать каждый месяц, чтобы контролировать подать... Он заведует наблюдением выхода Сириуса и поднятия Нила. Ему докладывают о высоте Нила... Ему представляют отчет все служащие на флоте с высших до низших. Он скрепляет указы. Всякий доклад представляется ему привратником судебной залы».

Этот текст иллюстрируется прекрасными изображениями, представляющими нам. Рехмира при исполнений различных функций его всеобъемлющей деятельности. Мы видим его заседающим в своей «зале» и принимающим просителей, видим чиновников Верхнего Египта приносящими повинности; здесь же приводится список по номам должностных лиц от Элефантины до Сиута; повинности перечислены в фунтах золота, серебра, в ящиках полотна, быках, зерне, меди и т. д. Далее идет приемка доходов Амонова храма, тоже находившаяся под контролем визиря; в числе поступлений упоминаются произведения Пунта. Рехмира заведывал и ремесленниками Амонова храма, приготовлявшими его утварь из металлов, добытых Тутмосом в Азии; он наблюдал за скульптурными и строительными работами в храме; в числе рабочих между прочим изображены плинтоделатели – пленные семиты. Наконец, здесь же наиболее интересное в культурном отношении изображение дани уже известных нам представителей подвластных Египту четырех стран света. Подобные изображения теперь попадаются неоднократно. Фивы привыкли видеть на своих улицах народы всего известного тогда мира с их произведениями и в их костюмах. Они являлись сюда и как данники и как купцы. На одной из гробниц, напр., изображен финикийский корабль, прибывший с товарами в пристань египетского города.

Тутмос III умер на 54-м году царствования (1501–1447). Ему наследовал его сын Аменхотеп Конечно, при вести о смерти Тутмоса, Сирия взбунтовалась, но Аменхотеп II быстро усмирил ее, дойдя до Евфрата и Нии; семь вождей восстания были взяты в плен и принесены в жертву Амону; трупы их были повешены на стенах Фив и Напаты, где у 4-го порога была теперь граница государства; об этом повествуют надписи в Карнаке и в Амада (в Нубии). Аменемхеб был назначен при этом царе главнокомандующим. Аменхотеп II царствовал до 1420 года. Как и другие Тутмосиды, он был погребен в Biban-el-moluk; его мумия найдена в 1898 г. и оставлена на месте в гробнице. Аменхотепу II наследовал его сын, Тутмос IV, который удачно воевал в Азии и в Нубии, рубил кедры на Ливане и поселил в Фивах пленных из Гезера в. Сирии.

В его время уже начинаются мирные сношения с азиатскими царями. Он был женат на дочери царя Митанни Артатамы и вступил в дружественные регулярные сношения с вавилонским царем Караиндашем. Он царствовал недолго (до 1412); ему наследовал его сын Аменхотеп III.

Sethe, Aegyptische Urkunden d. XVIII Dyn. Berl., 1906–9. 4 т. (Новое, тщательно проверенное издание текстов). Sethe, Die Thronwirren unter den Nachfolgern Konigs Thutmosis I, 1896. Breasted, A new chapter in the life of Thutmose III. Leipz., 1900 (в Untersuchungen Зете). Dumichen, Die Flotte einer agyptischen Konigin. Leipz., 1868. Naville, The temple of Deir el Bahari. 6 томов серии Egypt Exploration Fund., 1894–1908. Davies, The Tomb of Hatshopsitou, 1906. Здесь, во введении статьи Навилля о царствовании Хатшепсут, в ней история преемников Тутмоса I изложена несогласно со взглядами Зете и Брестеда. Вissing, v., Die-Statistische Tafel von Karnak. Leipz., 1897. Virey, Le tombeau du Rekhmara, prefet de Thebes sous la XVIII dyn. Paris, 1889. Sept tombeaux de la 18 dynastie. Paris, 1891. (Оба труда в V томе, Memoires d. I. Mission au Caire).

Aменхотеп III

Аменхотеп III (Αμενωφις) царствовал долго и спокойно: Сирия, покоренная походами предшествующих царей, не пыталась восставать против царя Египта; с азиатскими государствами – Митанни, Вавилоном, Ассирией – он был в мирных «отношениях, вступал с их царями в родственные отношения, посылал им и сам получал от них дары; что же касается юга, то на 5-м году правления Аменхотепа III туда, был предпринят увенчавшийся полным успехом единственный поход этого фараона. Кажется, об этом походе повествует плохо сохранившаяся надпись в Бубасте. Она по стилю напоминает карнакские анналы Тутмоса III: и здесь военный совет, речь царя, выступление в день коронации и т. п. Спокойные времена позволили царю усиленно заняться его любимым делом – постройками храмов и иных сооружений; ему принадлежат, между прочим, знаменитые Мемноновы колоссы в Фивах и сфинксы, находящиеся на набережной в Ленинграде. Ближайшим его помощником в строительной деятельности был архитектор Аменхотеп, сын Хапу, память о котором очень долго сохранялась в Египте, как о великом мудреце. Впоследствии он был причислен к богам, и Иосиф Флавий приводит цитату из Манефона, где этот Аменхотеп выставляется советником царя в духовных делах, виновником изгнания прокаженных, автором пророчества о грядущих бедствиях; он называется «причастным божественного естества, вследствие мудрости и прозорливости». Греки называли его Аменофисом, сыном Паапия, и даже приписывали ему продукты собственной мудрости: в Дейр-эль-Бахри найден известковый остракон, по палеографии III в. до н. э., с греческим текстом, содержащим в себе гномические изречения, озаглавленные Αμενωδςυ υποδηχαι изречения, якобы Аменофиса, но выдающие свой греческий характер. В Карнаке найдена посвященная им статуя, где рассказывается об его служебной карьере и заслугах по исполнению царских строительных работ. Вообще, как архитектура, так и скульптура, а также мелкое искусство и ремесла достигли в это время высокой степени изящества. Большие богатства, скоплявшиеся у подножья фиванского бога, расширение кругозора у покорителей культурной Азии, обширные торговые сношения, захватывавшие греческие острова, обусловили подъем вкуса, разнообразие художественных форм, увеличение спроса и художественных потребностей.

Колонна храма в Дейр-эль-Бахри.

От Аменхотепа III сохранились большие скарабеи, служившие ему как бы памятными медалями по поводу разных выдающихся событий; так, на них говорится о его женитьбе на Тии (она была первой царицей, хотя и происходила из простого звания), затем на дочери царя Митанни, Гилухипе; об охотах, которыми Аменхотеп III очень любил заниматься; скарабеи были приготовлены и в память торжественного открытия увеселительного озера в 3 700 локтей в честь Тии. Таким образом, царь делился с подданными сообщениями о своей личной жизни; его отношения к любимой Тии также совершенно необычны для восточного деспота. Он любил всюду выступать с нею, и в официальных» текстах часто упоминал не только ее имя, но имена ее нетитулованных родителей Юя и Туя, гробницы и мумии которых в роскошной обстановке были найдены недавно Дэвисом среди царских могил. На скарабее-медали, раздававшейся по случаю бракосочетания с Тией, он говорил: «она жена могучего царя, южная граница которого Карой, а северная – Нахарина (Месопотамия»). Таким образом, фараон уже не всесветный владыка, а рядом с ним существуют и другие цари: Нахарины (Митанни), Сеннаара (Вавилон), которые хотя и относятся к нему с почтением, но все же не подчинены ему; ему приходится называть их в письмах «братьями» и даже вступать, с ними в брачные союзы. Едва ли мы ошибемся, если предположим в этом политическую подкладку: фараон, несмотря на все пышные фразы официальных текстов, сознавал, что удержание источника богатства – Сирии возможно только при условии хороших отношений с древним претендентом на эту область – Вавилоном и недавним – Митанни; последнее государство также дорожило связями с Египтом, имея в тылу развивающееся могущество хеттов. Сиро-палестинские князья, отчаявшись пока в возможности снова образовать сильный союз, могли для отвоевания свободы войти в соглашение с одной из великих азиатских держав, и из переписки в Телль-Амарне мы знаем, что они однажды обращались за этим к царю вавилонскому, но последний отклонил их предложение стать во главе враждебной Египту коалиции. Письма азиатских царей к фараону имеют большой культурно-исторический интерес, и мы приведем некоторые из них. (Заметим, что недавно в одной гробнице ХIХ дин., найдено изображение министерства иностранных дел, его канцелярии и архива).

Колонный зал храма Аменемхета III в Луксоре.

Из документов независимых от Египта соседей остановимся прежде всего на письмах из Вавилона. Современником Аменхотепа III был кассит Караиндаш II, которому наследовал Кадашман-Харбе; далее идут Бурнабуриаш или Буррабуриаш I, Куригалу I.

До нас дошли два письма Аменхотепа III к Кадашман-Харбе, три письма последнего к Аменхотепу и одно письмо к нему Бурнабуриаша. Содержание их – переговоры, о брачных союзах, о подарках и т. д. Аменхотеп хочет получить в свой гарем вавилонскую царевну. Кадашман-Харбе отвечает, что у него уже находится его сестра и ой не знает ничего о ее судьбе.

Вавилонские послы ее не видят и не узнали ее в той женщине, которую показывал им фараон.

«Это дочь какого-нибудь нищего, какого-нибудь гагея или ханигальбатца, а то пожалуй из земли Угарит», – писал в досаде вавилонский царь, смотря сверху на других азиатских князей, не исключая царя великой державы Митанни (Ханигальбат), исконного врага и соперника по верховенству над Ассирией. Фараон жалуется на недобросовестность послов, которые лгут и не передают подарков, но намекает, что вавилонский царь хочет извлекать из pодственных отношений материальные выгоды. На этот раз Аменхотеп считает не лишним подать ему урок и даже не сопровождает своего письма обычными подарками. Кадашман-Харбе жалуется на это и на то, что фараон слишком долго задержал его послов и даже не исполнил акта международной вежливости – не пригласил их на какой-то праздник (может быть, своего юбилея). Однако урок подействовал, и он без разговоров согласен отослать в Египет свою дочь. Но он и сам хочет получить царевну из Египта. На это фараон ответил коротко ссылкой на статью закона:

«египетская царевна никому не может быть отдана». Тогда Кадашман-Харбешлет следующее письмо:

«Ниммурии (Ниб-маат-Ра, тронное имя фараона), царю египетскому, моему брату, Кадашман-Харбе, царь Кардуниаша, твой брат. Привет твоему дому, твоим женам, всей своей стране, твоим колесницам, твоим коням, твоим вельможам, большой привет. Ты, брат мой, не захотел за меня выдать твою дочь и ответил: «египетская царевна никогда никому не отдавалась». Почему так? Ведь, ты царь – и можешь поступать по желанию сердца, и, если ты ее выдашь, кто будет противоречить? Когда мне был сообщен ответ, я написал: есть много дочерей и красивых женщин; пришли мне одну из них; ведь кто скажет тогда: «это не царевна»? Но ты не прислал. Итак, неужели таким ответом ты думаешь искать братства и дружбы и нашего сближения? Я именно и писал тебе о браке в видах упрочения братских и дружеских отношении. Почему же брат мой не прислал мне жены? Ведь ты действительно не прислал ее. Mожет быть, и мне поступить так же? Нет, у меня есть дочери: я готов отдать за тебя любую... Что касается золота, о котором я тебе писал, шли золота, много золота, еще раньше прибытия сюда твоего посла; пришли его теперь, как можно скорее, в эту жатву, или в месяц таммуз, или в абе; тогда я окончу работы, предпринятые мною (вероятно постройки)...

Если ты не пришлешь (к этому сроку денег), и я не буду в состоянии окончить работы, то для чего тебе тогда присылать? Для чего мне золото, когда я окончу ее? Если ты мне пришлешь тогда хоть 3 000 талантов, я не приму, отошлю назад и не выдам за тебя моей дочери»...

Этот ультиматум подействовал, и фараон, «узнав», что вавилонский царь «строит себе новые дома», прислал ему при письме подарки – ложе из драгоценного дерева, с украшениями из слоновой кости и золота, седалище из того же материала и т. д., обещаясь еще выслать «все, что окажется ценным в глазах посла», который доставит вавилонскую царевну.

От царя Митанни Тушратты дошло семь писем к Аменхотепу III, одно к царице Тии и две описи приданого его дочери Тадухипы. Одно из писем составлено на языке митанни и только в самое недавнее время прочтено, кажется, несколько более надежно, Борком. Уже давно известна была следующая надпись на одном «историческом» скарабее Аменхотепа III: «Год 10-й Аменхотепа (жена его Тии, ее отец Юя, ее мать Туя). Дивное событие с его величеством: дочь князя нахаринского Сатарны Гилухипа и лучшие из его жен 317». Ранее этих слов не понимали; их объяснило следующее письмо Тушратты к Аменхотепу III:

«Ниммурии, царю египетскому, моему брату. Тушратта, царь Митанни, твой брат. Мои дела идут хорошо. Привет тебе, привет моей сестре Гилухипе, привет твоему дому, твоим женам, твоим сыновьям, твоим вельможам, твоим винам, твоим коням, твоим колесницам и твоей стране, большой привет. Когда я вступил на престол моего отца, я был еще мал, и Тухи злое творил моей стране и убил своего господина. И посему он не допускал, чтобы я поддерживал дружбу с тем, кого я ценю. Я же, в виду его злодеяний, учиненных в моей стране, не медлил и казнил убийц Арташшумара, моего брата. Так как ты был хорош с моим отцом, то я послал тебе сказать, чтобы мой бpaт слышал об этом и был рад. Мой отец был в дружбе с тобой и ты, вероятно, любил его еще больше. И мой отец во имя этой любви отдал тебе мою сестру. И кто другой был так близок к моему отцу, как ты? А я подношу еще больше, чем мой брат – всю страну хеттов. Когда враги вторглись в мою страну, Тешуб, владыка, предал их в мои руки, и я разбил их; никого не было среди них, кто бы возвратился домой. Посылаю гебе боевую колесницу, двух коней, мальчика и девочку из военной хеттской добычи, а в подарок для моего брата – пять колесниц и пять упряжей. В подарок Гилухипе, моей сестре – пару золотых ожерелий, пару золотых; серег... каменный сосуд с благовонным маслом. В качестве послов я отправил Галию и Тунипиври; да отпустит их мой брат поскорее, чтобы я скорее услыхал привет моего брата и возрадовался. Пусть мой брат поддерживает дружбу со мной и направит ко мне послов, чтобы те принесли мне привет моего брата».

Таким образом, Тушратта, сын Сатарны и брат Гилухипы, старается поддержать дружественные отношения с Египтом, существовавшие при его отце, который отдал Аменхотепу в жены свою дочь. Тушратта потом также отдал свою дочь в Египет – вероятно, за Аменхотепа IV. Для царя Митанни было очень важно поддерживать дружбу с Египтом: его царству угрожали с севера – хетты, с востока его вассалы – ассирийцы; союзника приходилось искать на юге; притом оттуда же с юга, шло золото, относительно которого у северных соседей Египта создалось представлений, что ему в Египте нет конца; об этом свидетельствует следующее письмо Тушратты: «...я теперь просил у моего брата золота и имел на это две причины: для карашка (может быть, гробницы) моего деда Артатамы ж как подарок за невесту. Итак, пусть брат мой пришлет мне золота в весьма большом количестве, которого нельзя было бы и исчислить... ведь, в земле моего брата золота столько же, сколько и земли. Боги да устроят так, чтобы его было больше еще в десять раз... Если брат мой чего-либо желает для своего дома, я дам ему в десять раз больше, чем он требует, – пусть пишет и получит, ибо эта земля – его земля и этот дом – его дом». Аменхотеп прислал золото и подарки, но все напоминал об ускорении присылки Тадухипы. Тушратта тянул и в утонченно вежливых письмах выражал свое неудовольствие подарками. Так, он между прочим пишет следующее: «Мани, посол моего брата, явился снова за женой моего брата, госпожей Египта. Табличку, принесенную им, я прочитал, внял ее словам. И в высокой степени приятны были слова моего брата, как будто я видел его самого. Я весьма радовался в тот день, тот день и ночь были для меня радостны. Все слова моего брата я исполню. В этом же году отдам я жену моего брата, госпожу Египта, и отправлю ее к моему брату. В тот день соединятся Ханигальбат и Египет. Я собрал (всех смотреть подарки моего брата); они были запечатаны. Оказалось, что это не золото. Послы моего брата заплакали и сказали: ... да, это не золото, а между тем в Египте золота больше, чем песку, и твой брат любит тебя весьма»... В конце концов дело уладилось, и Тушратта отослал свою дочь с огромным приданым, опись которого была приложена. Был послан также какой-то волшебный предмет, чтобы фараон жил сто тысяч лет!

Пока был жив Аменхотеп III, престиж египетского царя стоял так высоко, что, как мы видели, вавилонский царь просил прислать ему хотя бы какую-нибудь женщину из Египта под видом царской дочери. Очевидно, в глазах его подданных родство с фараоном было высокой честью. Когда он заболел, Тушратта послал ему в Египет из Ниневии, которая тогда от него зависела, статую Истар, при следующем письме: «Так говорит Истар Ниневийская, владычица всех стран: «в Египет, в страну, которую я люблю, иду я». Я посылаю ее тебе, она отправилась. Уже во дни моего отца владычица ходила в эту землю, и как тогда ее чтили, так да почтит ее теперь мой брат в десять крат больше, и да отошлет и вернет ее в радости. Да сохранит Истар, владычица небесная, моего брата и меня на сто тысяч лет и да подаст она нам обоим великую радость. Да живем мы в добром согласии – Истар для меня – моя богиня, а для моего брата она не его божество».

Культурно-исторический интерес этого письма весьма велик, а факты, сообщаемые им, не стоят особняком. Очевидно, в Египте веровали в силу Истар, и последние строки имеют целью в вежливой форме предостеречь от присвоения идола. Однако, он не помог против болезни, и Аменхотеп III умер. Тушратта пишет тогда его преемнику: «никогда отец мой не отказывал мне ни в чем и не причинял мне скорби. Когда Ниммуриа последовал своей судьбе, об этом объявили, и я узнал; я плакал в тот день, сидел ночью, ничего не ел и сокрушался. О, если бы мой брат, любимый мною и любивший меня, был жив!»... И у египтян блестящий и благочестивый фараон был популярен и оставил настолько прочную память, что его именем даже назван месяц таменот, удержавший это название (для марта) и в христианское время. Еще в греко-римскую эпоху в Фаюме справляли культ Аменхотепа III под именем бога Прамарра.

Туlоr, The temple of Amenhotep III. Fl. Petrie, Six temples in Thebes (раскопки у Мемноновых колоссов и погребального храма Аменхотепа III). В.В.Струве, Петербургские Сфинксы (Зап. класс, отд. И. Р. Археол. общ. VII, 1913). Davies, The tomb of Queen Tiyi. Lond., 1910 (великолепное издание с 35 таблицами). Sethe, Amenhotep, der Sohn des Hapu. Сборник Aegyptiaca в честь Эберса, Wilсken, Zur agyptisch-hellenistischen Literatur (изречения Аменофиса, сына Паяния на греч. яз.) – там же. Rubenson, Pramarres, Aegypt. Xeitschrift, т. 42 (1905). Мoller, D. Dekret d. Amenophis, Sohnes d. Hapu SitjungsberichteBepn. академии, 1910. (Надпись из погребального храма, позднего происхождения).

Сирия и Финикия под египетским владычеством

Азиатские владения фараонов XVIII дин. граничили на севере с царством Митанни, с которым при Аменхотепе III, по поводу брака с Тадухипой, произошло размежевание, упоминаемое неоднократно в письме на митаннийском языке, если верно его читает Борк. Из пограничных городов Харвухе отошел к Тушратте, Машрианне – к фараону, причем договор этот скреплен призванием Амона и Тешуба. Местоположение этих городов неизвестно; вероятно, они находились где-нибудь вблизи Евфрата. Вся страна от Месопотамии до Египта заключала в себе две области: Амурру и Ханаан (Кинаххи, Кинахни и т. п.). Первая примыкала к хеттским странам и была в значительной мере населена хеттским племенем. От собственно хеттской области семитичеcкая часть Амурру отделялась цепью незначительных вассальных владений: Нугашше (к юго-зап. от Алеппо), Катна (вер. Кадеш на Оронте), Тунип и др. В Ханаан входила область от Бейрута к югу, но здесь границы не были точно обозначены.

По всей стране были разбросаны многочисленные города, скорее деревни в стенах или просто замки – «мигдолы» на горах, защищающие местность и часто изображаемые на египетских и ассирийских барельефах. Большие города – Иерусалим, Тир, Библ, Арад и др.; от них зависят меньшие, напр., Усу – береговое поселение Тира. Арад вместе со своими поселениями на берегу – Антарадом и Марафом – упоминается в египетских текстах часто во множественном числе. От Иерусалима зависел целый ряд поселений. Произведения страны, несмотря на множество городов, имеют сельский характер: ладан, древесное масло, мед, вино, олово, ляпис-лазури, малахит, быки, козы, пшеница приносятся в дань Тутмосу во время его походов. Плодородие Финикии особенно славилось: отсюда увозилось «зерна, как песку, а вино было в погребах, как потоки воды». Финикийские вина считались лучшими из сирийских и пользовались этой известностью еще в поздние времена античного мира. Пиво из Коди (у Исского разлива) было в Египте в большой славе. Медицинские папирусы упоминают о разных лекарственных растениях из Финикии, заупокойные о смолах, употреблявшихся при бальзамировании. Финикийский лес играл в обиходе египтян большую роль и его истреблялись целые корабли. Слоновая кость также проходила через руки финикийских и кипрских данников: она могла получаться на Кипре из, Африки, могла поступать из Месопотамии, где еще долго водились слоны. В анналах Тутмоса упоминаются и драгоценные металлические вазы с головами коз и львов «работы Джахи». Но в сущности, эти произведения не были характерны для Финикии, а являлись подражаниями островным. Письма из Телль-Амарны убеждают нас, что здесь сельские занятия занимали видное место. Риб-Адди библский то и дело говорит о полях и посевах; он поставляет овец, продукты садоводства и вино. Деньги считались иго вавилонской системе на мины и таланты. Абимильк посылает пять талантов меда в качестве дани. Риб-Адди платит Азиру 50 мин сер. за пойманных рабов и т. д. Как доказал Брандис, цифры дани в карнакских анналах переведены с вавилонских мер на египетские.

Во главе городов стоят туземные цари, как вассалы фараона. В данное время в Нухашше – Такува, Сарруиси, Ададнирара, в Катне – Акиззи, в Кинзи – Итакама, в Тире – Абимильк (Абимелех), в Библе – Риб-Адди, в Сидоне – Зимрида, в Акко – Зурата, потом Зататна и т. д. Как показывают уже сами имена – это туземцы, представители местных династий. Таким образом, Сирия по отношению к Египту не была провинцией в римском или даже в ассирийском смысле. Князьям была предоставлена свобода во внутреннем управлении и даже в сношениях между собой; они должны были только платить дань и не сноситься с другими, равноправными Египту, великими державами. По отношению к фараону, конечно, они были подданными и почти никогда не называют себя в письмах к нему «царями», их титул – «хазану», «комендант» или «амелу» – «человек». Так титулует их и фараон в официальных бумагах, напр: «amel Gubla», «человек библский». Говоря о третьем, в письмах фараону или в переписке между собою, иногда азиатские князья употребляют титул «шарру» – «царь». Вся земля считается «землей фараона» и князья – его ставленниками и доверенными. Так, царь Сидона пишет:

«Сидон – рабыня царя, моего господина, ее он поручил в мои руки». Или один князь пишет другому: «береги города царя, твоего господина, которые он тебе доверил». Это «доверение» происходило по большей части следующим образом. Фараон намечал будущего наследника среди детей правящего князя. Об этом говорят и анналы Тутмоса III: «всякий раз, когда кто-либо из князей умирает, его величество назначает на его место его сына». Иногда наследника вместе собратьями брали в столицу и воспитывали при дворе. Этим достигалась двоякая цель: имели заложников для обеспечения повиновения и давали будущему вассалу соответствующее воспитание в желательном духе. Царевичей держали взаперти; упоминается даже в египетских текстах какой-то укрепленный дворец в восточной части Фив; М. Миллер полагает, что это и есть место их жительства. Впрочем, сами князья вспоминают без горечи о своей юности в Египте. Так, Ябитри, царь Газы, пишет: «когда я был мал, меня привезли в Египет: я служил царю, стоял у дверей царя, моего господина». Случалось, что царь задерживал наследника или послов. Тогда сам город просил, как это было в Тунипе: «мы просим у царя, нашего господина, сына Аки-Тишуба; да отдаст его нам наш господин. Ведь его отослал к нам царь Египта, почему же задержал его на пути царь, наш господин?» Конечно, бывали случаи и самовольного вступления на престол; нередки были и узурпации. Фараон, впрочем, мирился «с ними, если дань выплачивалась с прежней исправностью. Символом вступления на престол было помазание на царство: на голову возливался елей. Тутмос III во время своих постоянных походов имел возможность часто делать это сам, и авторы телль-амарнских писем имели повод вспомнить о том, «как Манахбириа поставил моего деда царем и возлил ему на голову елей». Впоследствии новый царь посылал в Египет своего сына или другого почетного посла за елеем. Как бы ни были настроены вассалы относительно фараона и какова бы ни была степень их верности, выражения, в которых они к нему обращались, исполнены подобострастия, переходящего часто, как и все на Востоке, всякие границы. Самая обыкновенная формула: «царю, моему господину, моему богу (или моим богам), моему солнцу» получает разного рода распространения, напр.: «дыханию моей жизни» (из Сидона), или: «господину земель, царю страны, великому царю, царю брани» (из Библа) и т. д. Еще более разнообразны фразы князей о своей особе: «я, прах ног твоих, под сандалиями моего господина, земля, по которой ты ступаешь, подножие ног твоих, семь и семь раз падаю пред тобою ниц на землю, на грудь и спину». Или: «я слушаю слова моего господина, ибо кто, будучи собакой, не слушается?» и т. д.

Рядом с этой массой мелких династов сидят в Сирии и египетские чиновники. Об их роли, отношениях к князьям и иерархии сведения наши не особенно богаты. Мы знаем, что по крайней мере иногда посылались в Азию на правах вельмож-наместников «царские уполномоченные на севере и на островах Средиземного моря», каковым был, например, герой легенды о взятии Яффы – Тути; обыкновенно речь идет о «вестниках» в северные страны и офицерах, «инспекторах» северных стран, заведывавших главным образом поступлениями дани и царскими магазинами. Высшие из них носили титул «текану» – «наблюдатель»: они объезжали периодически страну и разбирали тяжбы между вассалами. Последние называют в своих письмах своих непосредственных начальников семитическим словом «рабису»; их функции, судя по этим письмам, имели судебный и военный характер; вообще они были как бы посредниками между вассалами и двором. В обращениях к ним князья также весьма почтительны и «падают в ноги». Аскалонский князь пишет: «кто такая собака, что не слушается царского рабису?» Пользуясь своим положением, Они, конечно, не забывали себя. То же самое следует сказать о различных египетских вельможах в столице. Со многими из них азиатские вассалы поддерживали связи, возникшие еще, может быть, во время их воспитания при дворе, или имевшие другое происхождение. В затруднительных обстоятельствах к этим вельможам прибегали князья, как к могущим замолвить за них слово или вообще устроить их дела. Едва ли эти услуги делались даром; если даже вельможи и могли быть слишком высоки, чтобы зариться на золото, или не брали его по дружбе, они не отказывались от подарков.

В эпоху Телль-Амарны упоминается несколько рабису. Область Амурру представляла округ рабису Пахамнаты, имевшего резиденцией город Сумур. Здесь были крепость и дворец фараона. Из других рабису упоминается Паур (может быть, Пахор) в Галилее, Рианапа (может быть, Ранофр) и т. д. Отношения князей между собою и, может быть, к египетским чиновникам, кроме телль-амарнских писем, могли бы быть выяснены и из результатов раскопок Зеллина в Тааннаке. Он нашел, между прочим, несколько документов из архива местного князька Иштарвашура (по другому чтению Аширатяшура). К сожалению, чтение их до крайности спорно и смысл чрезвычайно темен, не возбуждают сомнения только вступительные стереотипные приветственные фразы, а поэтому мы удерживаемся от привлечения этого материала и от соблазнительных выводов, которые сделал из него ассириолог Hrozny.

Кроме чиновников, представителями египетской власти в стране являлись боги и солдаты. По древне-восточному представлению, подданные обязывались чтить богов царя, и завоеватели первым делом вводили в покоренных странах культ своих «божеств. Мы знаем из египетских памятников, что Рамсес III основывал в Финикии и вообще в Сирии храмы в честь Амона-Ра. Вероятно, и в данную эпоху было не иначе, ж интересующая нас корреспонденция делает в этом отношении намеки. Культ Амона был распространен по значительной части Сирии; в письмах бог иногда называется настоящим именем (Аман), в письмах из Библа часто упоминается в паре с местной богиней Баалат-Гебал, особенно в пожеланиях фараону или его вельможам, или просто называется «солнцем» в форме вавилонского Шамаша, или говорится о богах фараона. Последние имели храм в Тунипе, городе солнечного божества в Сев. Сирии (местоположение спорно; по одним – Баальбек, вернее в южн. части гор. Нозария): «боги и жрецы царя, моего господина, пребывают в Тунипе». В Библе Риб-Адди просит царя, в виду опасности, угрожающей городу, «прислать людей взять сокровища и чтобы враги не расхитили достояния твоих богов». Из Аскалона пишет князь: «я охраняю для моего господина его богов». При сходстве многих мифических представлений в египетской и семитических религиях, это появление египетских богов в Сирии не прошло бесследно. Взаимодействие обоих культов вызвало к жизни своеобразный египто-ханаанский синкретизм, проявлявшийся как в семитических божествах в египетском пантеоне, каковы: Ваал, Баалат-Гебал, Астарта, Решен, Анат, так и в многочисленных заимствованиях из последнего в Азии (культ Осириса в Библе, Тот, Хатор). Этот синкретизм сказался и в характере египетских храмов в Азии. Еще Ренан нашел остатки такого храма у Библа, Недавно основательно исследованный Петри храм Хатор на Синае во многих отношениях отступает от египетского типа и приближается к сирийскому.

Но главными местами культа египетских богов в Сирии были все-таки так наз. царские города. При Рамсесе III упоминается «храм Рамсеса в Ханаане», к богу Амону которого «ходят азиаты со своими дарами». Очевидно, в отдельных округах существовали такие святилища, куда вассалы должны были являться для принесения дани и доказательства своей лойяльности. Такие святилища находились, вероятно, в связи с городами, носившими царское имя, которые едва ли, конечно, были выстроены заново, а скорее приспособлены для административных целей из уже существующих. С каждой переменой на египетском престоле менялись официально и их имена; среди народа они, конечно, были известны под своими семитическими именами. На ряду с ними существовали и царские крепости. Уже Тутмос III говорит о «крепости, которую соорудила рука моя в Ливане», и о «всей земле Сирийской с ее округами по племенам, с царскими крепостями, колонизованными городами, снабженной людьми». Таким образом, египетские цитадели оказываются в то же время колониями, но притом исключительно военными. В противоположность Нубии, куда направлялся излишек египетского населения, Сирия привлекала к себе только египтян солдат, да и те смотрели на постой здесь как на своего рода ссылку, продолжавшуюся обыкновенно несколько лет. Неоднократно упоминается «комендант крепости Средиземного моря», межет быть, Пелусия. Из других крепостей нам известно до семи имен. Кроме того гарнизоны стояли иногда и в княжеских городах, особенно в первое время после покорения. Так, Риб-Адди пишет, что при его отце в городе был египетский гарнизон, а теперь царь велел ему самому защищать город, и он находит такой порядок менее для себя безопасным. Во время походов и в первое время по завоевании на князьях лежала натуральная повинность снабжать места стоянок войск провиантом. Летописи стереотипно сообщают о том, что эти места действительно оказались в порядке. Это же говорит и переписка. Так, аскалонский князь сообщает, что «он поставлял пищу, питье, масло, хлеб, быков, овец для войска». В другом месте говорится: «царь, мой господин, писал: позаботься о провианте для войска вельможи царя» и т. д. Вассалы должны были поддерживать египетского чиновника рабису во время его разъездов по должности. Они в важных случаях и сами должны были с ним. Так, Аммунира бейрутский говорит: «с моими людьми и колесницами, – с моими братьями я предоставил себя в распоряжение царских войск». На обязанности их лежало и конвоировать царские караваны и давать конвой для посольств великих держав или посланников фараона. Но постоянной их обязанностью была ежегодная подать. Здесь применялась та же система, что и в Египте. «Поля были измерены придворными землемерами, чтоб давать доход. Поземельная подать Сирии зерном, ладаном, елеем, вином, плодами и всеми другими продуктами была определена и передана в казначейство для проверки подати». При Аменхотепе III, т. е. в эпоху Телль-Амарны, мы встречаем финансового чиновника Хаемхета, «который дает царю отчет о доходах всего государства от Куша до пределов Нахарины». Платеж дани считался непременным условием, Даже неверный Азиру пишет: «все, что прежние хазану давали, буду давать и я царю, моему господину, во веки; ведь человека, не исполняющего повинностей, прогоняет царь». Платили деньгами и людьми, мальчиками и девочками, но более точных сведений у нас нет. Конечно, и добровольные приношения играли не последнюю роль. В подарок фараону приносили колесницы и коней, дочерей в гарем, сыновей в заложники. От вассалов требовали иногда и известий о положений дел. Повидимому, эта особенно лежало на обязанности тирского царя, который, благодаря своим морским сношениям, был, вероятно, более других осведомленным о современных событиях; царь писал так: «что ты услышишь в Ханаане, пиши мне». Сидонский царь также получил приказание сообщать обо всем, что происходит в Амурри. Конечно, они пользовались этим и в личных выгодах: сплетничали и кляузничали на своих врагов. Вообще, время было полное смут и неурядиц. Страна кишела разбойниками, которые не постыдились напасть на вавилонское посольство у самой гавани Акко; подозревают, что в деле участвовали сыновья князя; в другой раз сам князь Акко напал на вавилонских купцов, путешествовавших вместе с послом и задержавшихся в Акко после его отплытия в Египет. Они были частью убиты, частью изувечены и ограблены. Вавилонский царь даже жалуется на египетского губернатора Памаху, ограбившего караван. Мы знаем, что такие же условия господствовали и раньше: «вестник, отправлявшийся курьером в Азию, делал завещание из боязни львов и азиатов». Можно себе представить, что до египетского владычества было еще хуже, по крайней мере, относительно времени твердой египетской власти. Действительно, г. Тунип пишет: «кто раньше грабил, того грабил Манахбириа», т. е. Тутмос III. Но при Аменофисах III и IV правительство мало заботилось об Азии там, где дело шло дальше получения дани. К тому же обстоятельства сделались гораздо более сложны; теперь на политическом горизонте взошли новые тучи – усилившиеся хетты двигаются на юг, а пустыня выдвигает бродячие элементы.

Отчеты о раскопках: Fl. Реtrie, Tell el Hesy (Lachish), 1891. Bliss, A mound of many cities, 1894. Excavations in Palestine during the years 1898–1900. 1902. Macalister, Bible bide light from the mound of Gezer, 1907. Sellin, Tell Taannek. Denkschriften Венской академии, тт. I и III. Здесь изданы и переведены Нrоznу клинописные документы. Свод материала и историческая реконструкция: Vincent, Canaan d'apres l'exploration recente, 1907. Много статей помещается в изданиях: Palestine Exploration Fund, Mitteil. d. Deutscli-Palaestinevereins, Revue Biblique, отчасти в Сообщениях прав. Палест. общ. См. еще Тrampе, Syrien vor d. Eindringen der Israeliten. Berl., 1901.

Египетская религия в эпоху Нового Царства и попытка реформировать ее

Во время освободительных войн с гиксосами и последовавшего за этим расширения

внешнего могущества Египта, особенно важное значение получил бог города Фив, Амон. Он являлся представителем египетского национального государства и независимости в борьбе с азиатами, его помощи и покровительству приписывались успехи Яхмоса I и его преемников. В эту эпоху он совершенно сливается с Ра, и Амон-Ра является «царем богов». В Илиополе выработался великий догмат об этом главенстве, отразившийся на последующих религиозных представлениях, еще в эпоху Среднего царства. Ра – единая душа божественной эннеады, члены которой – члены его тела; «он создал себя и создал других богов»). Амону-Ра по всему Египту усердно строили новые храмы; старые – реставрировались и увеличивались; потребностями его культа вызывались экспедиции за благовониями в Пунт.

Египетская религия в эту эпоху достигла высокой степени развития, особенно в тех ее частях, которые относятся к учению о загробной жизни. Почти во всех гробницах этого времени находятся теперь тексты с пожеланиями вечного блаженства в духе текстов пирамид и саркофагов. Они как бы резюмируют их и выражены в сходных словах: Напр.: «да будешь ты вновь жив по смерти, да не отлучается душа твоя от тела, да будет цело существо твое, да будет божественен дух твой, да беседуют с тобою превосходные духи; статуи твои да будут на подобающем месте, получая подносимое на земле. Да будут тебе даны глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, уста, чтобы говорить, ноги, чтобы ходить, да двигаешь ты руками у плеч, да будет крепка твоя плоть, довольство в членах твоих, приятность во всех твоих органах; не окажется на тебе никакого недостатка, сердце твое будет действительно при тебе... Взойдешь ты на небо, откроешь преисподнюю, приняв любую форму. Тебя ежедневно будут звать к трапезе Осириса». В это время выработалась знаменитая, также восходящая к Илиополю, Книга Мертвых и была составлена «Книга о том, что находится в преисподней». Конечно, обе книги зависят от религиозных представлений Среднего царства; в них мы находим все те же представления о множестве опасностей, угрожающих душе в ее загробном странствовании, те же магические формулы, которыми покойник избавляется от этих опасностей. Но что было лишь в зачатке в представлениях о загробном существовании в эпоху Среднего царства и теперь достигло значительного развития – это представление о загробном суде у Осириса и нравственные требования, идея о воздаянии. Среди массы (около 180) глав Книги Мертвых мы находим одну (125) такого рода: покойник обращается к загробному судье Осирису с речью:

«Слава тебе, владыка правды! Я пришел к тебе. Ты доставил меня, чтобы созерцать твои красоты. Я знаю тебя. Знаю я и имена 42 богов, которые с тобою в зале обоюдной правды, которые живут, подстерегая злых и питаясь их кровью, в день их отчета об образе жизни перед лицом Благого. Вот, я пришел к тебе. Я принес к тебе – правду; я возбраняю лжи доступ к тебе, я не творил неправды относительно людей; не знал я ничего недостойного, не творил зла; не делал того, что мерзость пред богами; не осуждал слугу пред его начальником, не делал больным, не заставлял плакать, не убивал, не возбуждал к убийству, не обращался ни с кем дурно, не уменьшал жертвенных хлебов богов, не отнимал заупокойных приношений; не прелюбодействовал, не был развратен в храме родного бога, не прибавлял на весы, не уменьшал веса... Не отнимал молока изо рта детей, не сгонял коз с пастбища; не ловил птиц богов, не ловил и рыб в их прудах; не удерживал я воды во время ее разлива, не преграждал я рукава воды во время его течения; не гасил я огня в его время; не преступал срока относительно жертв; не прогонял стад из имущества бога; не задерживал бога во время процессии. Я чист, я чист, я чист чистотой феникса, этого великого, обитающего в Ираклеополе... Да не будет против меня зла в этой земле, в чертоге правды, ибо я знаю имена этих богов, находящихся в ней, составляющих свиту великого бога». Затем покойник обращается к каждому из этих 42 богов, называет его магическим именем и оправдывается в грехе, который этот бог ведает: «О широко шагающий, вышедший из Илиополя! Я не творил неправды. О тот, у которого глаза – мечи, вышедший из Илетополя! Я не делал гнусности. О юноша, вышедший из Гакат, я не был глух к словам правды» и т. д. После этого вторичного исповедания, покойный просит у судей представительства пред Осирисом, говоря: «Я делал то, что приятно людям и что радует богов. Я умилостивил бога тем, что он любит: давал голодному хлеб, жаждущему – воду, нагому – одеяние, не имеющему лодки – перевоз. Я приносил жертвы богам и дары усопшим. Посему спасите меня, защитите меня и не свидетельствуйте против меня пред великим богом. Я чист устами и чист руками; мне говорят «иди в мире» все видящие меня». Далее следует взвешивание сердца покойного (психостасия): на одну чашку весов кладется сердце, на другую – перо – символ правды («маат» означает и «перо» и «правда»). Таким образом, выразилась идея, что настоящий судья человека – его собственное сердце. В это время покойный должен читать следующий текст (из «Главы неудержания сердца в аду»): «Мое сердце от моей матери! о мое сердце, мое пребывание на земле, не становись против меня, не свидетельствуй против меня пред лицом владыки. Не говори против меня: «он делал это»... не возводи на меня (обвинений) в присутствии бога, великого, владыки преисподней. Радуйся мое сердце, радуйтесь и вы, эти боги, покровители четырех стран света, славные вашими жезлами! Возвестите мое совершенство богу Ра, укрепите меня».

Эта глава писалась на обратной стороне большого каменного скарабея, который при бальзамировании клался вместо сердца и, таким образом, был талисманом против загробного осуждения. Так сводились на-нет все этические приобретения египетской религии.

Во время суда бог Тот ведет его протокол; он – милосердный бог света, и поэтому старается об оправдании покойника; он даже учит его чудодейственным магическим формулам. Если покойник оправдан, Тот ведет его к престолу Осириса и представляет его: «Вот Осирис (такой- то). Он в чертоге правды с тобою, чтобы взвешено было сердце его на весах пред лицом судилищ великих, владык преисподней. Он найден праведным, не найдено никакого земного порока в сердце его. Он исходит, как правогласный, из адского чертога; возвращено ему его сердце, оно на своем месте. Душа его – на небо, тело его – в преисподнюю, как у последователей Гора. Да будет тело отдано Анубису, обитающему в могиле, да получит он заупокойные дары в Растау пред лицом Благого во веки». Покойники, не выдержавшие загробного испытания, отдавались чудовищу «Пожирателю» с головой гиппопотама, сидящему пред троном Осириса. По более ранним представлениям, Осирис давал покойному в загробном мире участок земли, который тот должен был обрабатывать и питаться его плодами, но потом такой порядок перестал нравиться египтянам, и они стали класть в гробницу небольшие статуэтки «шауабти», потом «ушебти», с написанными на них магическими формулами, которые заставляли их в загробном мире жить и быть заместителями покойника в его земледельческих работах. Умерший мог появляться на земле под, видом феникса, кобчика, крокодила, цветка лотоса и т. д.; для каждого такого превращения была специальная магическая формула.

Такова была в эпоху Тутмоса III египетская религия, запутавшаяся в противоречащих друг другу мифах, проникнутая самыми странными магическими представлениями, хотя и достигшая в некоторых своих частях высокой степени разработки. Кроме того, ее слабой стороной был ее местный характер. Каждый бог имел свой религиозный центр, где он чтился преимущественно пред другими богами; даже Амон, верховный бог, был прежде всего местным богом Фив и фиванских фараонов.

Египетские боги (слева направо): Амон-Ра, Тот, Хонсу, Хатор.

Амон был и специфически египетским богом. Между тем, в состав египетского государства вошли другие народы. Фараоны, а за ними и значительная часть их просвещенных подданных, начали отрешаться от национальной исключительности и стали избегать излюбленных прежде презрительных выражений, называвших иностранцев «ненавидимыми богом Ра», «жалкими», «презренными» и т. п. Египтяне познакомились с культурными семитами и эгейцами и кое-чему даже у них научились. Да и в царской семье появились иностранные царевны. Отсюда понятно стремление, найти универсальное божество, общее всем народам. И вот, вероятно в Илиополе, духовенство которого с неудовольствием смотрело на чрезмерное величие Амона, возникает учение о том, что верховное божество – солнечный диск, бог Атон, тожественный с древним илиопольским Ра, но совершенно независимый от старых теогонических и теологических местных представлений; как солнечный диск, он должен был одинаково чтиться по, всей земле, и притом не только как вещественный диск, но и как верховное, действующее через солнце, существо. Культ этого бога проник ко двору Аменхотепа III; сын и преемник этого царя Аменхотеп IV, вступивший на престол еще весьма юным и, вероятно, находившийся под влиянием Тии, был главным проповедником и насадителем культа нового бога, находившегося в несомненной связи с Илиополем. Сначала он, кажется, терпел старый порядок вещей; на первых памятниках своего царствования он еще молился Амону; потом он выстроил храм Атону в Фивах, но противодействие жречества заставило его объявить, Амону и его триаде – Мут и Хонсу – решительную войну. Имена этих божеств соскабливались везде, где можно было их найти; даже имени отца не пощадил фараон и изуродовал его, истребив его составную часть – имя Амона, или заменив его имя «Аменхотеп» царским именем «Ниб-маат-Ра». Слово «мать» (мут) в гробнице Тии он писал фонетически, чтобы избегнуть правописания при помощи знака коршуна, которым писалось имя богини Мут. Вероятно наряжались специальные ревизии для этой цели. Страдали, хотя меньше, и другие боги; избегалось и самое множественное число «боги». Затем, для более успешного проведения своей религиозной реформы, он оставил Фивы с их жрецами и культом Амона, и в Ермопольском номе, в самом центре Египта и всей империи (вместо предания, таким образом, выступают математические соображения), основал новый город, названный им «Яхт-Атон», «горизонт Атона» (теперь Tell-el-Amarna). К городу был прибавлен участок, который фараон тщательно отмежевал, поставив пограничные надписи с посвящением Атону и дав клятву никогда не покидать его. Этот город, сделавшийся столицей Египта, был построен совершенно не по-старому: он отличался широкими улицами, великолепными парками, дворцами и храмами Атона; под влиянием освобождения от рамок религиозной традиции и в связи, может быть, с местными школами, там развилось искусство с ярко выраженным реалистическим направлением. И в Нубии -между 2 и 3-м порогами (в Сесеби), был выстроен храм и город Атона. Сам Аменхотеп IV, переменивший свое имя и называвший себя «Эхнатон» («угодный Атону»), держал себя не так, как прежние цари: он вел открытую жизнь и показывался часто народу вместе с любимой женой и сподвижницей Нофертити; до нас дошли изображения, показывающие царя в кругу его семьи или бросающим дары; он изображается не условно, как раньше, а портретно, совершенно реально. Царю подражали его приближенные; подобно ему, они переменяли свои имена, начинали чтить Атона и переселялись из Фив в Яхт-Атон. Здесь они строили себе роскошные гробницы, в которых писали молитвы новому богу и изображали себя щедро награждаемыми царем, между прочим, за то, что «послушали его учения». Ближайшими сподвижниками царя, кроме его матери Тии (брат ее был верховным жрецом в Илиополе еще при ее муже) и жены, были жрец Аи, женившийся на его кормилице, архитектор Бакт, генерал Май, Мерира, которого царь назначил вместо себя верховным жрецом Атона, дав ему принятый им самим илиопольский жреческий титул «Великий видением». Развалины нового города были впервые найдены Лепсиусом; потом там производили раскопки Bouriant, Масперо, Петри, Дэвис. Кроме чрезвычайно важной дипломатической переписки с Сирией, о которой уже была и еще будет речь, и многого другого, там были найдены великолепные гимны в честь Атона. В одном из них, влагаемом в уста царю, можно видеть как бы изложение догматов новой религии; другие составлены приближенными, воспевавшими Атона вместе с его возлюбленным сыном – царем. Вот образец их:

Тум, Маат, Нейт, Анубис, Геб, Ра, Нейт, Сохмет.

«Славословие Гору горизонтов, ликующему на горизонте, в имени его Шу, который есть Атон, живущий вечно. Атон, живущий, вечный, владыка солнца, неба и земли, и дома Атона на горизонте! Как прекрасен твой восход на горизонте, о Атон предвечный! Ты восходишь на восточном горизонте, ты наполняешь мир своими красотами. Ты прекрасен, велик, лучезарен, высок над всею землею; лучи твои обнимают все страны, которые ты сотворил. Ты Ра, ты связываешь их любовью своею. Ты далек, а лучи твои на земле...

Заходишь ты на горизонте – и земля во мраке, как мертвая. Люди спят в своих жилищах, закрыв головы; один не видит другого. Имущество их расхищается из-под головы, а они не замечают этого; львы выходят из своих логовищ, и змеи все кусаются; молчит земля, ибо создавший ее успокоился на горизонте своем. Утром ты озаряешь, землю; прогоняешь мрак, посылаешь лучи твои; обе земли ликуют, вскакивают на ноги: ты поднял их; омывают члены свои, берут одежды; руки их воздеваются, прославляя восход твой. Вся земля принимается за свою работу. Животные удовлетворяются своими злаками; деревья и травы зеленеют; птицы летают в своих болотах; крылья их величают дух твой; скот ликует скача, и птица порхает – все живет, когда ты смотришь на них. Корабли плывут вверх и вниз: все пути открыты при сиянии твоем; рыбы речные скачут пред тобою; лучи твои приникают в глубину морей. Ты производишь потомство людей, оживляешь детей в утробе матери, успокаиваешь их, чтобы они не плакали, пестун любви. Ты. даешь дыхание, чтобы оживить творение твое. Когда оно выходит из чрева в день рождения своего, ты отверзаешь уста, его для того, чтобы он говорил. Птенец говорит уже в скорлупе: ты проводишь к нему воздух, чтобы сохранить ему жизнь, и делаешь его сильным, чтобы он разбил яйцо. Как многочисленны творения твои! Ты создал землю по воле твоей, единый! Людей, животных, все, что на земле и ходит ногами, и все, что в воздухе и летает на крыльях, Сирию, Нубию и землю Египетскую. Ты определяешь каждому его место и уготовляешь потребное для него. Каждый имеет свое питание. Исчислено время жизни его. Языки людей отличны по их речи; также их внешний вид различен, и цвет кожи их, о разграничитель, разграничивший страны! Ты создал Нил из преисподней; ты приводишь его, по воле твоей, для оживления людей, которых ты создал, ты их владыка... Ты дал жить и отдаленным странам: ты дал им Нил с неба. Он сходит на них и наводняет потоками горы, как океан; он оплодотворяет их поля, касаясь их. Как дивны предначертания твои, владыка веков! Ты определил Нил небесный (дождь) для жителей иноземных областей и для коз пустыни, ходящих на ногах, а Нил, идущий из преисподней, – для Египта. Ты создал времена года для рождения всего, что ты сотворил. Сотворил ты небо пространным, чтобы сиять на нем и обозревать все, что сотворил. Ты сияешь в виде твоем Атона: все глаза обращены к тебе, ибо ты дневное солнце над землей».

Как мы видим, в этом гимне нет намека на прежние представления о борьбе солнца с разными духами мрака; это не входило в догматику новой религии. Атон является единым богом, в качестве имени которого иногда еще терпятся илиопольские Ра-Хармахис и Шу. Кроме того этот гимн имеет общечеловеческий характер: в нем нет ничего специфически египетского, и даже при перечислении стран Египет поставлен – неслыханное дело – на последнем месте. Иностранцы – не варвары, а такие же дети общего бога, различаемые лишь языком и цветом кожи, по воле этого бога. Такую молитву мог произнести всякий подданный фараона, равно как и молиться пред изображением нового бога, никогда не бывшим антропо- или збоморфным, но состоящим исключительно из солнечного диска испускающего лучи, заканчивающиеся руками. В гробницах Амарны среди изречений встречаются настоящие иллюстрации к этому гимну – царь спешит в храм приветствовать восход своего бога рано утром; вся природа, пробуждаясь, величает Атона и все народы падают пред ним. (К традиционному учению о загробной жизни новая вера также относилась безразлично и скорее отрицательно, но здесь труднее было преодолеть традиции, и даже в гробнице самого царя найдены куски статуэток «ушебти»; однако и на них уже, вместо магической 6-й главы Книги Мертвых начертана обращенная к Атону заупокойная формула. То, что мы знаем об Аменхотепе IV, рисует его действительно человеком, настроенным очень религиозно и даже фанатиком. Все гимны заканчиваются приписками, в которых он определенно высказывает: («Никто не познал тебя, кроме твоего сына Эхнатона – ты посвятил его в свои предначертания и в свою силу»... «Сын солнца, возносящий красоту твою, говорит: я – твой сын, угодный тебе, возносящий имя твое. Твоя сила и величие запечатлены в моем сердце»... Приближенные царя, переселившиеся с ним, также выставляют себя богословами и проповедниками нового учения. Вот, напр., один из таких текстов в гробнице жреца нового бога – Ии (или Аи):

Статуэтки «ушебов» и саркофаги к ним. Собрание Гос. музея изобразительных искусств в Москве.

«Да буду я жив, восхваляя его дух, да буду я доволен, служа ему, ибо дыхание моей жизни в нем, этот северный ветер, эти мириады высокого Нила каждый день. Дай мне долголетие во благоволении твоем. Как благоденствует твой возлюбленный, о сын Атона: все, что он делает, постоянно и благополучно, и дух владыки обеих земель всегда с ним, и да удовлетворен жизнью, достигнув старости. Владыка, создавший людей и сотворивший вечность, предписывающий угодные обязанности твоему возлюбленному, сердце которого удовлетворяется правдой и для которого мерзость неправда! Как блажен послушавший твое учение жизни – он удовлетворяется, видя тебя непрестанно, и его оба ока созерцают Атона каждый день. Даруй мне счастливую старость, как твоему возлюбленному, удостой меня хорошего погребения, повелев мне пребывать в горе Яхт-Атона, месте твоего возлюбленного. Да услышу я твой сладостный глас в храме, где ты совершаешь угодные обряды твоему отцу, Атону живущему.

Эхнатон со своей семьей поклоняется богу Атону.

Да утвердит он тебя на веки веков, да наградит тебя юбилеями, как число (песка) берега моря, измеряемого жезлом ипет, как мера моря, определяемая джауэтом, или вес горы, взвешенный на весах, или перья птиц, или листья деревьев, в юбилеях царя Уанра, во веки веков, как царя. И великой супруге, возлюбленной, прекрасной, да даст Атон оставаться с приятным голосом и с двумя прекрасными руками, держащими два систра, владычице обеих земель Нофертите, живущей вечно во веки. Да будет она рядом с Уанра во веки веков, как небо. Твой отец всходит на небо, чтобы охранять ежедневно, ибо он родил тебя.

Дай мне облобызать чистую землю, выйти в твоем присутствии с дарами для твоего отца Атона, из того, что дает твой дух. Дай, чтобы мой заупокойный жрец оставался и благоденствовал для меня, как для того, кто на земле следует твоему духу, вознесенному ради имени моего на место возлюбленных. Мои уста полны правды».

В гробнице другого вельможи, «носителя опахала справа» Май, читаем такую автобиографию:

«Слушайте, что я скажу, все очи, великие и малые: я поведаю вам о благодеяниях, оказанных мне государем. Поистине вы должны будете воскликнуть: «как велико сказанное этому простолюдину!» Поистине вы должны будете просить для него вечность в юбилеях, непрестанность во владычестве над обеими землями, и он действительно сделает для вас то же, что он сделал для меня: он бог, подающий жизнь. Я был простолюдин и по отцу, и по матери, но господь создал меня. Он взрастил меня... своей милостью, когда я был человеком без имущества. Он дал мне людей в возрастающем количестве, он возвеличил моих братьев, он заставил моих людей работать без меня, и когда я сделался господином города, он присоединил меня к князьям и друзьям, хотя я и занимал последнее место. Он давал мне ежедневно продовольствие, тогда как (раньше) я просил хлеба»...

Все это чрезвычайно характерно для времени религиозных переворотов. Реформатор-царь отличал своих последователей, может, быть, даже не задавая себе вопроса об их искренности. Между тем, они сами не скрывают выгод, сопряженных с следованием «учению жизни». В этом была серьезная опасность для судьбы этого учения. Другая опасность заключалась в аристократичности его, в недоступности его для народной массы, которая твердо держалась за свои местные культы, суеверия, талисманы и магию и дорожила проникшими в самое существо египтянина представлениями о загробном мире. Культ Атона не выходил за пределы высшего класса, точнее двора; о широкой пропаганде среди народа, может быть, мало и думали. Равным образом и искусство этого краткого периода, с его резко выраженным реализмом и разрывом с традициями, не могло удержаться, да если бы и удержалось, неминуемо выродилось бы или в шарж, или в карикатурную схематичность. Если в религии, Аменхотеп IV сделал попытку навязать всему народу религию мыслителя, то в искусстве, наоборот, сделал народное искусство официальным; И то и другое не могло иметь успеха, но все же для нас близка и симпатична личность телль-амарнского фараона, этого первого индивидуалиста и религиозного гения в истории.

Эхнатон царствовал 17 лет и умер, не оставив сыновей. Мужья его дочерей один за другим царствовали в Египте. Первый преемник Аменхотепа IV, Сакара-Нехт-хепру, жил еще в Яхт- Атоне и чтил Атона, но он царствовал очень недолго; следующий царь Тут-анх-Атон уже должен был пойти на компромиссы: он жил то в Яхт-Атоне, то в Фивах и, не забывая Атона, вернулся к культу Амона, даже реставрировал его выскобленные имена и переделал свое имя в Тут-анх-Амон; его жена; третья дочь Аменхотепа IV, Анхсепаатон, переделала свое имя в Анхсепаамон. От времен Тут-анх-Амона сохранилась гробница одного вельможи Хеви, где изображены посольства из Сирии и Куша. Затем несколько лет был царем известный нам муж кормилицы Аменхотепа IV Аи или Ии, бывший ревностным чтителем Атона и составлявший ему гимны, а после достижения престола поселившийся в Фивах, где в Бибан-эль-Молюке он устроил себе новую гробницу, оставив прежнюю в Амарне. Царствование как его, так и его предшественников, начиная с Аменхотепа IV, позже считалось незаконным, и имена этих царей не вносились в царские списки; память их была предана проклятию. В одном документе времени XIX дин., относящемся к области поземельных отношений, когда было необходимо подкрепить права ссылкой на давнее владение и взойти ко времени царя-еретика, а следовательно и упомянуть его, мы встречаем вместо его имени «враг из Телль-Амарны». В одном гимне Амону, дошедшем до нас от времени торжества религии Амона над Атоном, поэт, видя запустение Телль-Амарны, восклицает: «Ты настигаешь того, кто преступает против тебя. Горе восстающему на тебя! Твой град непоколебим, а преступивший против тебя повержен. Мерзок восстающий на тебя, где бы то ни было. Солнце незнающего тебя заходит... двор преступающего против тебя – во мраке, когда вся земля освещена... Ты – счастие и благословение». Эти религиозные смуты заметно повлияли на политическое положение Египта и его значение в Азии.

Книга Мертвых: лучшее критическое издание по рукописям XVIII дин. Naville. Todtenbuch. 2 т., 1886. Великолепные издания в красках папирусов Брит, музеи: Budge, Facsimilesof the papyrus of Ani, 1894. Facsimiles of the pap. Hunefer etc., 1899. Перевод Lepage, RenoufuNavillen IV томе The Life work of Lepage-Renouf. Статья Masperо, Le Livre des Morts. Эхнатон: Вreasted, De hymnis in solem sub rege Amenophide IV conceptis.-Berl. 1891. Статьи его жe в Zeitschrift fur agyptische Sprache, 739 и W. [В. Авдиев, Древнеегипетская реформация. Москва, 1924; Ф. В. Баллод, Египетское искусство времени Аменофиса IV: его же, Памятники египетского искусства времени Эхнатона: H.Schaefer, Die Religion und Kunst von El Amarna. Berlin, 1923]. Об открытом им храме в Сесеби см. The monuments of Sudanese Nubia. The Amer. Journ. of Semit. Languages, 1908, October. Отчеты о раскопках: Davies, The rock tombs of El Amarna (гробницы вельмож с текстами и барельефами) – томы XIII–XVIII Archeological Survey of Egypt. 1903–8. Bouriant, Legrain, Jequier, Monuments pour servir a l'etude du culte d'Atonou. Memoires de l'lmtitut franc., du Caife, VIII, 1903.

Дэвис нашел в 1907 г. и мумию Эхнатона, перенесенную его преемниками в Фивы и помещенную, в гробницу Тии. Медицинское исследование доказало, что царь-богослов был эпилептиком, страдал галлюцинациями и умер от удара. Специальная работа об Эхнатоне написана Weigall, Akhnatoit pharaon of Egypt, 1911, с иллюстрациями, но без достоинств ученого труда.

Аменхотеп IV (Эхнатон)и Азия

Аменхотеп IV обращал на Азию меньше внимания, чем его отец, и влияние Египта там сильно пошатнулось. Занятый своими религиозными реформами, он был плохим дипломатом и сам для борьбы и построек нуждался в золоте, а потому был далеко не так щедр, как его отец. Все это возбуждало в Азии неудовольствие. Современником его был вавилонский царь Буррабуриаш, почти одновременно с ним вступивший на престол (ок. 1380), но успевший отправить еще его отцу письмо о своем воцарении. Тон дошедших до нас пяти его писем уже иной, чем у его отца: он проникнут чувством и личного, и государственного достоинства. Уже в первом письме он жалуется, что фараон не потрудился справиться о его здоровье, когда, он был болен. Правда, его посол сказал ему, что расстояние слишком велико, но все же не ясно ли теперь, что «в стране моего брата имеется все, и он ни в чем не нуждается, и что и у меня есть все, и мне ничего не надо», т. е. дело сходит на простые официальные отношения. Но это нежелательно, и он посылает кое-какие подарки, пока немного (4 мины лазоревого камня и 5 упряжек лошадей) – ведь расстояние велико и путь затруднителен. А ему самому необходимо золото для построек – пусть его брат пришлет золота, но сам, не доверяя чиновникам, так как недавняя получка, запечатанная не в присутствии царя, не выдержала испытания и оказалась неполновесной. Все это мало помогло. В следующих письмах Буррабуриаш жалуется, что послы три раза были у него и ничего с собою не приносили, поэтому и он ответил тем же. Тогда фараон послал 20 мин золота, но оно опять оказалось неполновесным (когда положили в печь, не оказалось и 5 мин); это рассердило вавилонского царя и он писал Аменхотепу IV: «если ты не можешь быть столь же Щедрым, как твой отец, то пришли хоть половину»... Кроме того, Аменхотеп IV, не признававший этикета у себя дома, не считался с ним и в международных отношениях, а вавилонский царь, невидимому, был крайне щепетилен. В одном письме, где дело идет об отправлении вавилонской царевны в Египет, для конвоирования которой фараон прислал всего пять колесниц, Буррабуриаш ужасается: «Пять колесниц! Что скажут соседние цари: дочь великого царя конвоируют пять колесниц? Когда мой отец отправлял мою сестру к твоему отцу, ее сопровождало 3 000 человек». Но бывали и более серьезные недоразумения. Аменхотеп IV принял послов от царя Ассирии, которого вавилоняне считали своим вассалом, с таким же почетом, как послов Буррабуриаша. Это привело последнего в большой гнев; он написал фараону письмо с упреками: «при моем отце Куригальзу все хананеяне писали ему: «мы собираемся пойти к границе и вторгнуться, соединимся с тобою». Отец мой так ответил им: «не думайте соглашаться со мною. Если вы замышляете войну против царя Египта, моего брата, и заключите с кем-нибудь союз, то я не пойду с вами, а разгромлю вас, ибо он в союзе со мною». Итак, мой отец не послушал их ради твоего отца. А теперь, ведь я не посылал к тебе ассириян, моих подданных. Зачем же они прибыли в твою страну? Если ты любишь меня, они не должны ничего достигнуть: отпусти их ни с чем». Наконец, большое неудовольствие возбудили в вавилонском царе неоднократные нападения на его послов в Сирии, которая теперь, предоставленная сама себе, сделалась центром анархии и разбоя. Он жалуется в одном письме на разграбление каравана его посла; другое специально посвящено жалобе на поступок с его купцами: «Нафуририи, царю Египта, моему брату, Буррабуриаш, царь Кардуниаша, твой брат! Тебе, твоей стране, твоему дому, твоим женам, твоим сыновьям, твоим вельможам, твоим коням, твоим колесницам привет. Я и мой брат заключили дружбу и сказали взаимно: «как наши отцы, будем и мы друзьями». А вот, когда мои купцы, уехавшие с Аху-табу, задержались в Ханаане, Шумадда, сын Балумми, и Шутатна, сын Шарату, князья г. Акко, выслали своих людей, убили моих купцов и похитили их деньги. Я послал к тебе, спроси посла: он расскажет тебе. Ханаан – твоя страна; ее цари – твои слуги. Я оскорблен в твоей стране. Накажи их, возврати деньги, которые они похитили; казни людей, убивших моих слуг, отмсти за кровь их. Если ты не казнишь этих людей, они еще раз перебьют мои караваны, а то и твоих послов, и между нами будет отрезано сообщение, а твои люди от тебя отпадут». Вероятно, все эти упреки и требования возымели действие, по крайней мере до нас дошли огромные списки подарков фараона Буррабуриашу (вещи из золота, серебра, бронзы, слоновой кости) – вероятно по поводу присылки ему вавилонской царевны. Однако в конце концов отношения испортились, и «царь Кашши» (касситского Вавилона) оказался в числе врагов фараона.

Фреска эпохи Амарны. Дочери Эхнатона.

Испортились также отношения с Тушраттой, который пишет фараону, между прочим, следующее: «Твой отец отдавал в литейную статуи в присутствии моего посла; их делали отличными и полновесными; после того, как они были готовы, мои послы свидетельствовали их собственными глазами. Точно также и золото, которое без числа, что он мне посылал, показывал он и говорил моим послам: «вот статуи, вот золото и утварь без числа, которые я посылаю моему брату; смотрите их собственными глазами». А теперь, брат мой, ты прислал мне не те статуи, которые предназначал твой отец для отправления, а деревянные позолоченные; точно также и сосуды, предназначенные твоим отцом, ты не выслал». Фараон без нужды задерживал послов. Тушратта стал платить тем же. Фараон требовал казни каких-то подданных Тушратты, совершивших в Египте преступление. Тот готов был исполнить все требования, но указывал, что в былые времена его предки были далеко не так податливы и лишь после долгих просьб отдавали в Египет своих царевен. Однако уступчивость Тушратты, вызванная отчаянным положением его царства, не привела ни к чему. Отношения испортились и сношения прекратились. Царь Библа, египетский вассал, намекает фараону, что царь Митанни и царь Кашши, (Вавилона) хотят отторгнуть землю царя. Он же сообщает, что царь Митанни даже двигался на Финикию, но отступил из-за недостатка воды. Он заодно и с бунтарями против фараона. Однако из этих же писем мы узнаем, что царь хеттов покоряет все земли, бывшие во владении царя Митанни и Нахарины...

В стороне от Сирии находилось царство Алаши (Кипр); в переписке участвует царь этого острова, но его имя не приводится, равно как не называет кипрский царь и имени фараона; в двух письмах говорится; что адресат «вступил на престол» и ему шлются приветствия; дело, очевидно, идет об Аменхотепе IV, и звучит знакомая нам нотка неудовольствия. С Кипром Египет вел оживленные торговые сношения, посылая туда золото, серебро, благовония и т. п. и получая в обмен в огромном количестве медь, а затем лес и слоновую кость. Между прочим, однажды царь извиняется перед фараоном, что не мог во-время послать ему достаточно меди и даже три года задерживал его посла, так как в стране была «рука Нергала» (чума), истребившая большую часть населения и приостановившая разработку меди. Тут же он упоминает, об одном своем подданном, умершем в Египте, и просит фараона выдать его имущество послу для передачи семье, оставшейся на родине. Между тем в водах Египта попались ликийские морские разбойники, и среди них оказались кипрские уроженцы. Фараон выставил это на вид царю Алашии. Тот уверяет, что и сам он терпит от ликийцев и, конечно, ни в чем не виновен. В Египте тогда задержали кипрских послов и наложили арест на корабли. Кипрский царь заявил, что арестованы его купцы, и требовал выдача кораблей, как своей собственности. Когда официальный путь ни к чему не привел, в переписку вступили министры двух государств. Результат остается неизвестным.

В одном из писем кипрский царь требует, чтобы фараон не вступал в союз с Вавилоном и хеттами. До нас дошло в одной амарнской гробнице (Мерира II) изображение хеттского посольства к Аменхотепу IV. Среди переписки есть также два письма отхеттского царя Суббилулиумы; в одном из них дело также идет о нарушении этикета: фараон поставил в письме свое имя раньше имени хеттского царя. Отсутствие дальнейших писем объясняется легко: сношения были прерваны, и начались враждебные действия. Причиной и поводом, конечно, было не это нарушение этикета, а общее политическое положение. Разрастающееся могущество хеттской державы влекло ее неудержимо на юг, где Митанни из союзника фараона превратилось в вассала хеттского царя, а Сирия была предоставлена сама себе. Еще при Аменхотепе III князь Кадета на Оронте, Итакама является агентом хеттского царя и теснит вассалов фараона, которые (как, напр., Аккизи катиский) выставляют на вид серьезность положения и требуют энергичного вмешательства египетских войск. Итакама завладевает областью Амки между Ливаном и Антиливаном. Окрестные вассалы фараона пишут ему, как бы сговорившись, письма тожественного содержания: «пусть царь напишет Итакаме. Пусть позаботится царь и пришлет войска, чтобы мы вернули города царя»... Но фараон не только не двинулся против хеттов, но даже спокойно смотрел, как под их влиянием началась невероятная смута. Некогда над всей областью Амурру был поставлен князь Абдаширту, который, находясь в Сумуре под наблюдением рабису Пахамнаты, «блюл все земли для царя». Но это продолжалось недолго. Он стал во главе бродячих семитических орд, опустошавших Сирию... Теперь он стал самым могущественным человеком в Амурру. На его сторону стали переходить князья уже из одного страха быть убитыми. От царя отпал Сумур после продолжительной осады; египтяне, бывшие там, бежали. Теперь роль Абдаширты и Сумура, по распоряжению фараона, переходит к царю Библа Рибадди, огромное количество (64) писем которого представляет сплошной вопль и жалобы на утеснения и насилия Абдаширты, а затем его сына Азиру, этой «бродячей собаки». Еще во время осады Сумура Риб-адди уведомлял царя, что Абдаширту овладел Амбией, Шигатой, Аркой, перебил их князей, что царь Сидона Зимрида перешел к Абдаширту, и грозил сам сделать то же, если царь его не выручит: «отвечай мне или я заключу союз с Абдаширтой, как Япа-Адди и Зимрида; тогда я спасен с моими людьми». Граждане его также склонны к отпадению. Однако, дела Абдаширту вскоре пошатнулись и он в конце концов был убит, повидимому, своими же людьми. Едва ли может быть сомнение, что он действовал в согласии с царем хеттов. После его смерти, его сыновья Азиру и Пубахла начали снова враждебные действия и погромы. Риб-адди и Анхаму вернули фараону Сумур. Азиру снова осадил его с суши, флот города Арада – с моря; корабли Риб-адди едва избежали уничтожения. Риб-адди снова пишет фараону письмо за письмом. Кроме внешних врагов, у него были еще ссоры личного характера; на него клеветали ко двору и перед египетским наместником Северной Сирии Па-хором, сидевшим в городе Кумиди. Он просит прислать рабису рассудить его, умоляет о присылке 20 египетских и 20 эфиопских солдат для спасения Сумура. Тщетно. «Люди, которых я послал в Сумур, взяты кораблями Тира, Берита, Сидона; все в Амурру заодно с ними. Все гарнизоны покинули Сумур, и вестник не мог проникнуть туда: все пути заняты». А царский чиновник не только не стал на сторону Риб-адди, а напротив перебил его защитников – шардан. В городе начались волнения. В это же время, одновременно со вступлением на престол Аменхотепа IV, пал Сумур. Несчастный царь был накануне осады. Он уже просит теперь 300 солдат и 30 колесниц, а на вопрос царя о лесе (вероятно, дани) пишет: «его добывают в странах Зальхи и Угарит, но я не могу послать туда моих кораблей. Когда Азиру стал мне врагом, все князья стоят с ним заодно. По их желанию ходят их корабли и берут, что им нужно». Он указывал, что и Па-хор не удержится в Кумиди, и говорил, что боги унесены из Библа, что чувствуется недостаток в припасах, что его семья и граждане Библа стали уже требовать, чтобы он перешел на сторону врагов, но он решился лучше обратиться к князю Бейрута – Аммуниру. Пользуясь его отсутствием, враждебная партия, с братом его во главе, – захватила власть, и Риб- адди не был впущен в город. И при дворе ему не повезло: посланный туда сын его не был допущен к царю. В Библе передались на сторону Азиру...

Аналогичные письма дошли и из Тира, царь которого был в безвыходном положении – амореи и вражда Сидона отрезали его от берега:

«Царю, моему господину, моим богам, моему солнцу. Абимильк, твой слуга. Семь и семь раз к ногам царя, моего господина, падаю я. Я прах под сандалиями царя, моего господина. Мой господин – солнце, выходящее ежедневно над странами по предписанию бога солнца, его отца, милостивого, который оживляет своим радостным словом (при восходе) и который успокаивает все страны при закате. Который дает греметь на небе своему гласу, как Ададу, так что вся земля трепещет пред его громом. И вот слуга пишет своему господину... На груди и на спине ношу я слово царя, моего господина. Кто не принимает слова своего господина, потеряна страна того, потерян его дом, уничтожено его имя в целой стране. А кто слушается, благоденствует того город, благоденствует и страна, имя его пребывает во веки. Ты солнце, восходящее ладо мною, и стена медная, защищающая меня... Я говорю моему солнцу: «всегда хотел бы я видеть лицо царя, моего господина. Я защищаю город Тир, великий город, для царя, моего господина, пока не выйдет могучая рука царя ко мне, чтобы дать мне воду для питья и дрова, чтобы согреть меня. Далее: Зимрида, сидонянин, пересылается ежедневно с бунтовщиком Азиру, сыном Абдаширты, относительно всего, что он узнает из Египта. А потому я пишу царю, моему господину; хорошо, чтобы он знал об этом».

«Весьма хотел бы я видеть лицо царя, моего господина, но не могу освободиться из рук Зимриды сидонского. Лишь только услышит он, что я собираюсь ко двору, начинает против меня враждебные действия. Да даст мне царь 20 человек защищать город царя, моего господина. Тогда я пойду к нему, чтобы созерцать лицо его... Да знает царь, что мы заперты со стороны материка, что у нас нет ни воды, ни дров. Я послал Илумилки в качестве вестника к царю... Царь написал нам: «что ты услышишь из земли Ханаанской, сообщай мне». И вот, царь Дануны умер, его брат сделался царем после него, в его земле спокойно. И да знает царь: Угарит, царский замок, пожрал огонь на половину. Хеттов там нет. Итакама занял Кадеш, а Азиру начал вражду с Намаявазой. Я узнал о преступлении Зимриды, что он собрал корабли и людей из городов Азиру против меня... Да обратит лицо свое царь на своего раба и выступит в помощь ему».

Рельеф эпохи Амарны. Эхиатон и Нефертити.

Странным образом и из Сидона дошло аналогичное послание; вероятно, оно написано раньше измены Зимриды:

Скульптура эпохи Арманы. Торс дочери Эхнатона.

«К царю, моему господину, моим богам, моему солнцу, дыханию моей жизни. Зимрида, царь сидонский. К ногам моего господина, моих богов, солнца, дыхания жизни семь и семь раз падаю я. Да знает царь, что благополучен Сидон, рабыня царя, данная в мои руки. Когда я услыхал слово царя, моего господина, написанное его рабу, возрадовалось сердце мое, поднялась голова моя, засияли глаза мои, когда я услыхал слово царя, моего господина. Да знает царь, что я все приготовил в ожидании войск царя. И да знает царь, что сильна вражда против меня; все города, порученные мне царем, попали в руки варваров. Да отдаст меня царь в руки мужа, который выступает во главе войск царя, чтобы отвоевать города, попавшие в руки врагов, и вернуть, их под мою руку, чтобы мог я служить царю, моему господину, как и мои отцы».

Царь, занятый своей новой религией, не обращал на эти жалобы должного внимания: ему было все равно, кто будет платить ему дань, и он надеялся удержать Сирию в повиновении, благодаря раздорам среди ее князей и городов. Тем временем амореи не унимались. Азиру, у которого при египетском дворе был сильный покровитель, в лице вельможи Дуду (к нему, а также к другим вельможам, адресованы некоторые письма), осадил город Тунип, где правили поставленные царем его родственники и существовал культ Атона. Жители этого города, опасаясь амореев, двадцать раз, по их выражению, писали об этом царю: «город Тунип плачет, слезы его льются и нет помощи ему». Помощи так и не пришло, и Тунип попал в руки Азиру. К нему тогда был послан египетский посол Хани. Азиру не принял его с должным почетом, хотя, как и писали его враги, он с большими почестями привял хеттского посла. В этом ему пришлось оправдываться пред царем; в свою очередь, он обвиняет своих врагов, в особенности же царя Нугаши, овладевшего некоторыми его землями. Вот его письмо: «О владыка, царь мой! я – раб твой и, если я предстану лицу Моего господина, я скажу так пред царем: о господин, не слушай врагов, которые клеветали на меня пред царем; я твой раб навеки. А что касается до того, что царь сказал о Хани, – владыка, в Тунипе был я и не знал, что он пришел; лишь только я услыхал об этом, я немедленно встал, но уже не застал его. Да вернется Хани в мире и да спросит его царь, как его принимал. Мои брятья и Ватиль служили ему; бык и птица были его едою; они поили его; лошадей и ослов давали ему для путешествия. Да услышит царь слова мои. А что касается того, что царь велел отстроить город Сумур, то люди Нугаши враждебны мне и взяли мои города, а потому я их не строил, но теперь скоро их отстрою. И теперь царь и господин мой да знает, что половину утвари, данной царем, взял у меня Хатииб; и золото и серебро, данное мне, взял он». Итак, Азиру переписывается у с фараоном. Дело объясняется следующим письмом последнего:

«К человеку аморейскому, царь, твой господин. Человек библский, которого его брат выбросил за ворота, писал тебе: «возьми меня и доставь в мой город – тогда я тебе дам деньги, а теперь нет при мне никаких драгоценностей». Так он говорил тебе. А ты пишешь царю, твоему господину: «я твой слуга, как и прежние твои верные князья, сидевшие в городах». И ты провинился, захватил князя, которого его брат изгнал из города. И когда он был в Сидоне, ты выдал его князьям, как будто ты не знал ненависти людей. Если ты действительно слуга царя, почему ты не устроил его отъезд к царю, твоему господину, думая: это князь написал мне: «возьми меня к себе и доставь меня в мой город». Если ты правильно поступаешь, то неверны слова, о которых ты писал, будто они правильны, и царь должен думать, что все неверно, что ты говоришь. Смотри же. Один из князей слышал, будто ты соединился с человеком Кадеша, чтобы взаимно доставлять друг другу пищу и питье, и что это правда. Зачем ты так поступаешь? Зачем вступаешь ты в союз с человеком, с которым царь во вражде? Каково бы ни было твое поведение среди них, ты уже не будешь стоять на стороне царя, твоего господина... Если ты покоришься царю, то есть ли что-либо, чего не в состоянии сделать для тебя царь? Если же ты для какой-либо цели желаешь затевать вражду и если ты кладешь на сердце ненависть и враждебные мысли, то умрешь под секирой царя со всем твоим семейством. Итак, подчинись царю, твоему господину, и будешь жив. Ведь ты знаешь, что царь вовсе не намерен угрожать всему Ханаану. А что касается твоих слов: «пусть царь оставит меня в покое в этом году, и я явлюсь пред лицо царя, моего господина, в следующем, ибо у меня нет при себе сына», то царь оставляет тебя в этом году, как ты просишь. Но (потом) явись сам или пришли сына, воззри на царя, при взоре которого живут все страны, и не говори: «я бы хотел пропустить и этот год»... Царь, твой господин, слышал, что ты писал ему: «пусть царь, мой господин, пришлет мне Хани, царского посла, снова: я чрез него отправлю врагов царя». Вот он идет к тебе, как ты просишь, а потому пришли их и не отпусти из них никого. Царь, твой господин, посылает тебе имена своих врагов в этом письме чрез Хани, посла царя, а потому вышли их и не отпусти из них никого. Цепи из бронзы должны быть на ногах... Люди, которых ты должен послать царю, твоему господину: Шарру со всеми сыновьями, Туии, Лия со всеми сыновьями, Вишиари со всеми сыновьями, зять Мании со всеми сыновьями и женами. Знай, что царь – солнце на небе – благополучен, его кони и колесницы многочисленны от Верхней страны до Нижней, от востока солнца до запада».

Итак, Азиру не только добился своего, взяв Библ и выдав несчастного Риб-адди его врагам, но и сделался доверенным лицом фараона. Вчерашний бунтарь оказался губернатором области, в которой он сеял смуты и насилие. Египетское правительство пало слишком низко и было за это наказано. В Богазкерйском архиве мы читаем между прочим: «во время Суббилулиумы... Азиру, царь Амурри, отпал к Египту, но потом пал к ногам Суббилулиумы. Он простил его и заключил с ним договор; границы Амурри, как и при его отцах, он определил и поручил ему». Итак северная часть владений фараона отпала к хеттам, которые и раньше считали себя господами этой области.

На юге дела шли также далеко не благополучно. На рубеже Египта, в так наз. стране Яримута (может быть, Дельте), имел резиденцию египетский губернатор Южной Сирии, Янхаму, едва ли не семит. Его почему-то усиленно хвалит Риб-адди, желающий видеть его на севере, но южные сирийцы иногда обвиняют его в насилиях: и взяточничестве; так, один из них,бунтарь Милкиил, пишет царю следующее «...да знает царь дело Янхаму: после того, как я вышел от царя, он требует 2000 сиклей из моих рук и сказал мне: «отдай мне твою жену и детей, или я убью их». Да знает это царь, и да пришлет царь к нам колесницы, и да доставит нас ко двору». Другой князь, Шувардата (некоторые это имя считают арийским), невидимому, в дружбе с Янхаму, но его теснят другие враги. Он пишет царю: «Писал царь ко мне: явись ко двору, чтобы лицезреть меня, имей аудиенцию у меня. Но ведь Янхаму у тебя, поговори с ним. Неужели нет войска, чтобы меня спас царь?» Царь, кажется, сделал запрос относительно Янхаму. Один из вассалов (Шипти-Ваал) пишет: «Янхаму – верный слуга царя и прах ног царя». Положение, помимо личной вражды, интриг и мелких смут, и здесь осложнилось значительно со стороны бродячих элементов.

Среди писем из городов Южной Палестины: Аскалона, Бит-Ниниб и других, особенно интересны письма из Иерусалима. Там правил князь, называвший себя египетским словом «уэу» (офицер) и носивший имя Абдхиба (может быть, Артухипа), едва ли не хеттского происхождения (ср. богиня Хипа). Он враждовал с соседними владетелями (Шувардата), но главными его врагами были надвигавшиеся на Палестину кочевники. Об опасности, грозившей от них, Абдхиба пишет царю ряд отчаянных писем, из которых мы приведем здесь некоторые.

«Царю, моему господину, Абдхиба, твой раб. К ногам моего господина семь и семь раз падаю я. Чем я преступил против царя, моего господина? На меня клевещут пред царем и говорят: «Абдхиба отпал от царя, своего господина». Нет, не отец, не мать посадили меня на это место, а могучая рука царя водворила меня в отчине; какая же мне цель после того преступать против царя, моего господина? Клянусь жизнью царя, я всегда буду говорить рабису царя:«зачем ты любишь Хабири и ненавидишь туземных князей?» Вот потому-то и клевещут они на меня пред царем. Я говорю: «погибнет царское достояние», поэтому и злословят меня пред царем, моим господином. Да ведает царь, мой господин: он поставил гарнизоны, а их взял все Янхаму... их больше нет. Да печется царь о своей земле, да печется: отпали все: царские области. Милкиил (Илимилку) губит всю царскую область. Да позаботится посему царь о своей земле, Я говорю: я хочу идти ко двору и созерцать очи царя но враги сильны против меня, и я не могу отправиться. Посему да найдет царь удобным прислать гарнизон, чтобы я мог пойти ко двору и созерцать его очи. Пока царь жив, всякий раз, как отправляется чиновник, я говорю: «погибает царская земля»; но меня не слушают! Потеряны и все вассалы, нет их больше на стороне царя. Почему да обратит царь внимание на стрелков и пусть прибудут сюда царские стрелки. Царь не владеет страной: Хабири опустошают всю царскую область. Если бы войска прибыли в этом году, страна удержалась бы за царем, но их нет, и земля потеряна. К секретарю царя, моего господина, Абдхиба, твой слуга: передай ясно слова царю, моему господину: погибает вся область царя, моего господина».

Следующее письмо рисует положение дел еще ухудшившимся:

«... Да ведает царь: все земли гибнут; против меня вражда; область Гезера, Аскалона и город Лахиш дали им пищу, елей и все необходимое. Посему да позаботится царь о войсках и вышлет их против тех князей, которые преступили против него... Это – дело Милкиила и сыновей Лабаия, которые предают царскую землю. Хабири... Да знает царь: я не могу послать каравана к царю... Царь запечатлел свое имя в земле Иерусалима навеки, посему он да не оставит земли Иерусалима».

Следующее письмо:

«... Я не князь. Я – чиновник царя, я царский офицер, приносящий ему дань. Не мать и не отец, а крепкая рука царя посадила меня в отчину... Шута, царский рабису, явился ко мне; я передал ему 21 девочку и 80 человек... в подарок царю, моему господину. Да печется царь о своей земле. Погибает вся царская область; враждебны ко мне. Область Сеира до Ганат-Кармила потеряна... некогда я снаряжал корабли на море, и царская рука покоряла Нахриму: (Митанни) иКапаси, а теперь Хабири забирает города царя и не остается у него ни одного князя». Далее следует рассказ о гибели разных князей и обычная просьба прислать войска: если же этого не будет сделано, то пусть царь возьмет его с семьей в Египет.

Таково же содержание и других писем; в них опять обвиняются Таги, Лабаия, Милкиил, а также Шувардата. Повидимому, все они играли здесь роль аморейских князей севера, и в свою очередь обвиняли Абдхибу. Фараон принял, кажется, против них некоторые меры: конфисковал имущество Лабаии и грозил ему казнью. На это тот имел дерзость написать следующее письмо:

«Я воспринял слова, написанные мне царем. Кто я такой, что царь ради меня теряет свою землю? Я верный раб царя, я не преступал и не грешил, не утаивал дани и не оказывал неповиновения моему рабису. На меня клевещут... Мое (единственное) преступление это то, что я вошел в Гезер и сказал: царь отнял у меня все, что у меня было, а где то, что принадлежит Милкиилу? А ведь я знаю, что сделал против меня Милкиил... Далее. Если бы царь написал о моей жене, я бы ее отвергнул, а если бы он написал мне: «вонзи бронзовый кинжал в сердце и умри», я бы не исполнил воли царя». Лабаия пошел осаждать Мегиддо и во время осады погиб, Зурата аккский хотел его труп отправить царю, и потом за выкуп отдал его родным. Шувардата писал царю: «Лабаия умер, отнимавший наши города... но Абдхиба – второй Лабаия – он отнимает наши города... Тридцать городов против меня; я одинок; сильна вражда ко мне; выбросил меня царь из своих рук, да пошлет он стрелков; пусть он поговорит с Янхаму»... Таким образом и Шувардата жалуется почти в тех же выражениях, что и иерусалимский князь.

Является вопрос, что это за народ Хабири? В них очень заманчиво было бы видеть евреев, и грамматически это вполне возможно. Вероятно, правильно предположение, что в их лице мы имеем дело с евреями в широком смысле или с близкими им племенами; в борьбе с Хабири мы имеем прелюдию еврейского завоевания, и «хабири» было общим названием бедуинов.

Переводы текстов из Telle-el-Amarna сделаны Винклером в Keilinschriftliche Bibliothek. В новой транскрипции и новом переводе Кnudtzоn'а письма выходят и серия Vorder-asiatische Bibliothek: пока вышло 14 выпусков; в них вошли все документы и значительная часть исторического комментария, составляемого Отто Вебером. См. еще Dhоrme, Les pays biblique аи temps d'El-Amama. Revue Biblique, 1908–1909. Соловейчик, Палестина в XV в. при cвете новейших открытий. Журн. мин. нар. просг. 1896, март. История еврейского завоевания Палестины дает не мало аналогий к тому, что сообщают амарнские документы о нашествиях племен. В книгах Исхода, Чисел и Судеб (особ. гл. 17–18) содержатся совершенно параллельные повествования. См. по древнейшей истории евреев и родственных им племен прекрасное исследование Эд. Мейерa, Die Israeliten vmd ihre Nachbarstamme. Halle, 1906.

Египет и хетты. Хетская культура

Из глубокого упадка, в какой повергли Египет религиозные смуты при преемниках Аменхотепа IV, поднял его фараон Харемхеб, сам рассказывающий нам свою историю в надписях на своей статуе в Туринском музее и на обломках в Лейдене, Вене и Каире. Он происходил из древнего рода номархов в Ха-Сутене (Алавастронполе) и начал свою служебную карьеру при царях XVIII династии. При Эхнатоне и его слабых преемниках он достиг огромного влияния и был награжден, подобно другим вельможам этого смутного времени. Оставленные им в своей предполагавшейся гробнице надписи и изображения рисуют его в присутствии какого-то неназванного еретического царя увешиваемым золотом пред лицом всех стран и народов. Говорится, что он был «царским поедом во все страны, где светит Атон», что он собирал подати юга и севера, сопровождал царя повсюду, стоял во главе войск, начальствовал над обеими землями, был военачальник над военачальниками. Между прочим, он изобразил прием какого- то семитического племени, прибывшего в Египет, когда «в их земле был голод», и они «не знали, как прожить». Фараон разрешил им поселиться – интересная параллель к повествованию библии. Таким образом, он был самым могущественным лицом в Египте. Уже тогда ему пришлось воевать в Сирии и быть «сопровождающим своего господина в битвах, в день, когда били азиатов», что, пожалуй, может указывать на попытку одного из этих царей (может быть, Тутанхамона) восстановить власть в Сирии.

Однако, близкая связь с почитателями Атона не помешала ему воспользоваться неудачей их религиозной попытки и решительно стать на сторону жрецов Амона, которые воспользовались этим влиятельным и способным деятелем и возвели его на трон. В торжественной надписи, составленной по этому случаю, говорится, что родной бог нового царя, Гор алавастронпольский, – представил его Амону, и тот в день своего великого луксорского праздника, во время процессии, объявил его. фараоном (как некогда Тутмоса III). Он немедленно стал оправдывать доверие жрецов. Он окончательно отменил культ Атона, снес его храмы и материал их употребил на реставрацию святилищ Амона и других богов. Реставрации были предприняты, по всей стране, везде восстановлялись древние культы и снабжались дарами храмы: «он восстановил храмы от болот Дельты до вод Нубии», говорит по этому поводу надпись. Боги не остаются в долгу – они каждое утро молятся за него верховному Ра.

Если в этих деяниях Харемхеб проявил только свою проницательность, с какою» он уловил настроение общества и заручился жрецами, то другие его мероприятия дают право видеть в нем мудрого правителя и гуманного человека. Выйдя сам и» чиновной среды и зная нравы ее и народные нужды, лучше фараонов по рождению, он кроме того имел случай убедиться, что за время телль-амарнской эпохи и религиозных смут, обычные в восточном государстве злоупотребления возросли до Чрезвычайности. Желая возродить Египет, Харемхеб предпринял ряд мер к искоренению их, и с этой целью издал длинный указ, который был затем начертан на южной стене Карнака, на самом живописном месте великого храма. Этот интересный законодательный памятник был найден в 1881 т. Бурианом; затем разработкой его занимался М. Мюллер, снявший с него в 1904 г. новую копию. К сожалению, огромная надпись сохранилась только наполовину, что в связи с неясностью юридической терминологии лишает нас возможности использовать его в той мере, в какой он того заслуживает. Breasted в своем труде дает полный перевод и восстановляет утерянные места, но это рискованно. В начале текста говорится: «его величество советовался со своим сердцем... чтобы прогнать зло и уничтожить неправду... он искал превосходного для Египта и исследовал причины утеснения страны. (И вот писец) взял трость и свиток и написал согласно изречению самого его величества»... Далее следует ряд параграфов, направленных против злоупотреблений. Напр., под страхом отсечения носа и ссылки в крепость Джар на сирийской границе запрещается чиновникам вымогать для своего употребления у бедняков суда, снаряженные ими на свой счет и приспособленные для несения повинностей ко двору. Мало того, чиновники приглашаются помогать бедным, не имеющим своих судов, склоняя богатых давать им суда. Запрещается брать у граждан рабов для частных работ у чиновников, а не для казенных повинностей, запрещается полиции пользоваться шкурами с казенного скота, вводится строгий контроль над дворцовым ведомством. – Запрещается отнимать у бедных овощи под видом сбора для царского стола и т. п. Эти заботы о бедном люде царь распространил предписаниями об упорядочении правосудия. На юге и севере было поставлено по верховному судье, которым было предписано: «не сообщайтесь с народом, не берите мзды... ибо как можете вы судить других, если среди вас будет кто-либо, преступивший против справедливости». Судьи оправдывали мздоимство поборами в пользу казны. Чтобы отнять у них это оправдание, царь запретил взимать с этих двух судилищ подати золотом и серебром. Кроме того были учреждены в каждом городе судебные палаты из жрецов и местной знати. Харемхеб шел и дальше письменных предписаний: подобно Тутмосу III, он лично ежегодно объезжал страну и щедро награждал и ласково принимал у себя во дворце, с балкона которого он часто показывался народу и называл по именам, кого хотел отличить.

Хетский воин.

При таких заботах о внутренних делах, едва ли у Харемхеба оставалось время для восстановления внешнего могущества государства, тем более, что в Сирии обстоятельства изменились к худшему для Египта. Хетты, движение которых на юг мы видели уже во времена Аменхотепа III, ко времени Харемхеба образовали в Северной Сирии сильное Государство, сделавшееся для Египта серьезным соперником.

Раскопки Винклера в центре Хеттской державы, нынешнем Богазкеое, в Каппадокии на Галисе, в 1906 г., обнаружили архив хеттских царей, подобный Телль-амарнскому и по времени соприкасающийся с ним, что дает нам возможность не только восполнить сведения из другого источника, но и несколько продолжить их. Затем мы имеем письма хеттских царей к фараонам, вавилонским и др. царям и ко всем вассалам и взаимно. На основании этих писем, весьма обстоятельных в своих исторических указаниях, иногда переходящих в целые хроники, можно составить представление о политических событиях в великой хеттском царстве, в Митанни, у амореев. Родоначальником хеттской династии, сыгравшей крупную роль в истории XIV–XIII вв., был отец телль-амарнского Суббилулиумы, Xаттушиль, царек какого-то города Кусара, еще не называемый великим царем. Мы видели его сына в переписке с Аменхотепом IV и в войне с Митанни. Тушратта упоминает о своей победе, но потом его голос замолкает, и мы теперь знаем участь этого повелителя Ниневии. Суббилулиума разбил его, опустошил левый берег Евфрата, затем прошел всю Месопотамию и даже область Алеппо, после чего был заключен дошедший до нас договор. Затем мы читаем в новых документах, между прочим, следующее: «его (Тушратты) сын со своими слугами составил заговор и убил своего отца Тушратту... страна Митанни совершенно погибла. Ассирия и алшийцы разделили ее между собою... Когда великий князь (хеттский) узнал об обнищании страны Митанни, он отправил своих придворных, своих быков, овец и лошадей, и те люди Харри (имя господствующего населения, по мнению Винклера – арийцы) были доведены до крайности».

Суттарара со своими приверженцами замышлял убить Маттивазу, сына царя. Последний убежал к «солнцу» Суббилулиуме. Великий царь сказал: «Тишуб решил дело в его пользу; я взял Маттивазу, сына царя Тушратты, за руку и посадил его на трон. Чтобы страна Митанни, великая страна, не погибла, великий царь призвал его к жизни ради своей дочери. Маттивазу взял я за руку и дал ему мою дочь в жены». Так превратилась Митанни из великой державы в вассала хеттского царя. Сам Маттиваза сообщает нам любопытные подробности об истории этого превращения: «когда Суттарна (вар. Суттарары) властвовал в Митанни, его отец Артатамх худо поступал со страной. Он расточил и отправил все свои сокровища в Ассирию и Алшу. Тушратта выстроил дворец и роскошно обставил его, а он все его драгоценности выдал ассириянам, которые были вассалами его отца. Саушатар, прадед, добыл из Ассирии дверь из золота и серебра и поместил ее во дворце в городе Вараганни, а Суттарна вернул ее в Ассирию»... Таким образом, Суттарна II хотел заручиться союзом с Ассирией против хеттов; брат его держался противоположной политики. Для того времени это было более надежно, и ему удалось пока спасти остатки царства. Эти события произошли, вероятно, еще в эпоху Телль- Амарны, равно как и окончательное отпадение от Египта Амурру в лице известного нам Азиру. Об отношении его к хеттам ясно говорит сын и второй преемник Суббилулиумы, Мурсиль, в письме к его внуку: «Азиру, твой дед, о Абби-тешуб... когда мой отец вел войны с врагами, также воевал с врагами его! Он никогда не раздражал моего отца, и мой отец охранял Азиру и его землю... Он наложил на него 300 сиклей золота, как дар и дань. Он всегда платил ежегодно, и никогда не уклонялся. Когда мой отец умер и я вступил на его престол, твой дед Азиру оказывал мне то же, что и моему отцу. Когда цари Нухаши и Кинзя снова восстали против меня, твой дед Азиру и твой отец Ду-Тешуб не примкнули к ним». Итак, благодаря бездеятельности фараонов, амореи сделались опорой хеттов в Сирии; цари их даже рельефно подчеркивали свои вассальные отношения, принимая в свои имена хеттского бога Тишуба.

Надпись на втором пилоне в Карнаке говорит о завоеваниях Харемхеба в Сирии, Нубии и экспедиции в Пунт, дары которого, равно как и пленных из походов, он жертвует Амону. Даже и князья Хауинебу (эгейских островов) изображены покорными фараону. Трудно сказать, условно это изображение, или передает действительность. С хеттским царем Харемхеб заключил мир на равных условиях, с признанием status quo.

Крепость Зенджирли. Реконструкция.

В лице преемника Харемхеба, Рамсеса I, вступила на египетский престол: XIX династия. Сам Рамсес I царствовал лишь два года с небольшим. Это доказывается найденною мною в Брит. музее надписью от первого года Сети I, происходящей из Вади-Хальфы и тожественной с оставленной там же полгода тому назад Рамсесом. Оба говорят о дарах местному храму и о пленении врагов в Нубии, которая теперь была вновь тесно привязана к Египту; для царей- реставраторов было важно обладать ее рудниками. От Рамсеса I дошла еще надпись на Синае – здесь он говорит о восстановлении пришедшего в упадок храма местной Хатор. Таким, образом, реставрационные работы предпринимались уже за пределами Египта. При Сети I очередь дошла до нубийского храма Гем-Атона в Сесеби. Он был, по отдаленности, забыт и только теперь найден. Барельефы, изображавшие Эхнатона с семейством перед солнечным диском, были теперь заштукатурены или изглажены и заменены фигурами Сети I, молящегося Амону.

Сын Рамсеса I, Сети I, о деяниях которого повествуется в изображениях и надписях в Карнаке (внешняя стена большой ипостильной залы) и в других местах, был воинственным царем и немедленно взялся за восстановление египетской власти, в Сирии. К сожалению, до нас дошла только картинная галлёрея его войн, снабженная лишь весьма кратким текстом; изображения крайне интересны; здесь и походы, и битвы, и осады, и триумфы, и принесение в жертву пленных. Порядок преследует эстетические, а не исторические цели. В тексте, между прочим, читаем: «В первый год царя Сети... пришли сказать его величеству: презренные князья Шасу (сирийские бедуины) замышляют бунт; их начальники колен собираются, стоя в горах Сирии (подобно Хабири в Телль-Амарне), они бранятся и ссорятся; у них один режет другого и не обращают внимания на законы дворца. Радуется тому его величество; он ликует, начиная битву, и радуется, завязывая бой. Сердце его успокаивается, когда он видит кровь и отрубает головы трусов. Приятнее ему час битвы, чем день наслаждения. Его величество перебил их всех в один час; тот, кто избег его руки, был пленником приведен в Египет». Далее идет ряд картин, объясняемых надписями: «Год первый. Опустошение, произведенное могучим мечом царя среди презренных Шасу, начиная от крепости Джара до Ханаана. Его величество вышел против них, как свирепый лев; он превратил их в трупы в их долинах, погрузил в их кровь; не было никого, кто бы спасся». Далее мы узнаем о войне в Ретену (Сирия) и в стране амореев, т. е, в царстве Азиру и Абдашпрты, где был осажден Кадет; на Ливане египтяне заставляли жителей рубить кедры и отсылали их для храмовых нужд в Египет. Финикия, по крайней мере, Южная, была снова присоединена, и морское сообщение с Азией обеспечено. Еще дальше – война с хеттами (царь Мурсиль), якобы удачная для египтян: хетты обращаются массами в бегство, берутся в плен или убиваются. С ними был заключен мир при царе Муталлу. Попадаются также изображения битв с ливийцами («техену»); очевидно, сирийская война была прервана отражением их набега. Далее изображено триумфальное возвращение «Сети в Египет; на границе, где изображены укрепления, его встречают вельможи и жрецы.

Сети I был также великим строителем. Сначала он довершил реставрацию храмов, начатую Харемхебом, потом сам стал строить их и расширять. Его именем отмечены величественные и прекрасные по замыслу и исполнению сооружения в Карнаке, Луксоре, Абидосе, Мемфисе и Нубии (начат Абу-симбельский пещерный храм). Для всего этого были необходимы большие средства, и он старался всеми мерами облегчить их поступление. Так, он продолжает дело отца в Нубии, копает колодцы в Редезиэ для облегчения сношений с золотыми рудниками у Чермного моря и т. п.

Если победы Сети I над хеттами и не преувеличены, то все-таки они не имели нужного для Египта результата. Хетты продолжают свое наступательное движение на юг, и с ними приходится иметь дело преемнику Сети I, Рамсесу II Мериамону. Этот царь – самая популярная личность египетской истории. Своей популярностью он обязан не столько военным успехам, сколько постройкам и памятникам, оставленным в течение своего долгого (57 лет) царствования.

Первые двадцать лет своего правления он должен был употребить на постоянные войны в Сирии, главным образом, с хеттами. На четвертом году правления он ходил в Сирию и дошел до финикийской речки Нахр-эль-Кельба, где поставил надписи. На пятом году был самый важный поход против хеттского царя Муталлу; об этом походе сохранились надписи и картины в Ибсамбуле в Нубии и мн. др. храмах. Хетты собрали огромные силы: на службе у них были не только сирийцы, но и жители Малой Азии; сирийские наместники также тайно держались их стороны и не извещали об их движениях царя; с своей стороны, когда он был у Шабатуна (Рибла), хетты подослали к нему двух перебежчиков, уверивших царя, будто хеттское войско находится еще около Тунипа. Царь с половиной войска переправился через Оронт, чтобы осадить Кадеш. На самом деле там стояло хеттское войско, ожидая в засаде египтян; Кадеш впустил в свои стены хеттские отряды. Египетское войско, значительную часть которого составляли наемники (Шардана и Машваш), шло четырьмя отрядами (дивизии Ра, Пта, Сутеха и Амона); оно было застигнуто врасплох, причем две дивизии, перейдя Оронт, расположились у города, а две были далеко. Удалось поймать двух хеттских шпионов, которые под пыткой показали, что хетты находятся вблизи. Действительно, вскоре показалось все их войско. У Кадета столкнулись силы всего культурного мира того времени; битва была упорная, и хеттская конница почти уничтожила диризию Ра и смяла египетскую пехоту; лагерь Рамсеса достался в руки врагов, которые занялись его грабежом; это, а также и личная храбрость царя, спасли египтян от окончательного поражения. Рамсес приписал себе победу, хотя она была сомнительна; о ней мы имеем много сведений, главным образом из официального эпоса, дошедшего до нас в копии писца Пентаура.

Стела царя Баррекуба из Зенджирли.

Битва у Кадеша не имела тех результатов, которых можно было ожидать от победы: вслед за ней мы видим восстание всей Сирии до самых границ Египта, а хеттов – в Дапуре, южнее Кадеша. Рамсесу II пришлось еще не раз ходить в Сирию и брать там один город за другим, начиная от Аскалона (который тогда был еще заселен семитами); был взят и Дапур. Только на 21-м году своего правления (около 1270) Рамсес II мог заключить мир с преемником Муталлу Хаттушилем II. Условия этого мира сохранились до нашего времени начертанными на стенах Карнака и Рамессея. Кроме того, Винклеру посчастливилось найти хеттскую версию в Богазкеое, где он также нашел письмо египетской царицы к хеттской «сестре» с поздравлением по поводу мира. Документ, которым он был скреплен, представляет договор об оборонительном и наступательном союзе между двумя империями. Вот его текст:

«В год 21-й, в первый зимний месяц, 21-й день, при величестве Усермара Рамсесе Мериамуне (следуют титулы). Его величество был в граде «Дом Рамсеса Мериамуна», творя угодные обряды отцу своему Амону, Гору горизонтов, Атуму, владыке обеих, земель илиопольскому... да дадут они ему века в юбилеях, вечность в мирных годах, все страны и земли подчиненными под ноги его во веки. Явился царский посол... представляя посла царя Хеттов Тартисбу и другого посла царя Хеттов (с серебряной дощечкой), которую Хаттасиль, великий царь Хеттов, прислал к фараону, чтобы просить мира... Копия с серебряной дощечки, данной Хаттасилем чрез посла Тартисбу и посла Рамоса... Условия, предложенные Хаттасилем державцем, сыном. Маурсира (Мурсиля), царя Хеттов, державца, Сына Сапалулу... на дощечке из серебра, для Усермара, великого царя Египта... (генеалогия), прекрасный договор, .. мира и братства... навеки... Изначала, от века, отношения были таковы, что никогда не давал бог, чтобы великий царь Египта и великий царь Хеттов были врагами между собою, согласно договору. Но во дни Маутенра (Муталлу), царя Хеттов, моего брата, он сражался с Рамсесом II, великим царем Египта. Потом, начиная с сего дня, Хаттасиль, великий царь Хеттов, дает договор о следовании предначертаниям Ра и Сутеха для земли Египетской со страной Хеттов о том, чтобы не быть врагами друг с другом во веки... После смерти моего брата Муталлу, я сел, как царь страны Хеттов, на престоле его отца, я с Рамсесом, великим царем Египта... и он со мною в мире и братстве. Это будет лучший мир и братство, чем прежние на земле... Да будет прекрасный мир и братство между детьми детей великого царя Хеттов и Рамсеса, великого царя Египта, Египет и страна Хеттов да будут, подобно нам, в мире и братстве навеки. Да не наступает хеттский великий царь на Египет никогда в видах грабежа его (и взаимно). Справедливый договор, заключенный во дни Сапалулу, царя великого Хеттов, а также во дни Маутенра (вместо Маурсира), царя великого Хеттов, моего отца, да будет исполняться с моей стороны, да будет исполняться и Рамсесом, великим царем Египта... Мы будем держаться его и будем поступать соответствующим образом. Если пойдет какой-либо враг против владений Рамсеса, великого царя Египта, да пошлет он сказать великому царю Хеттов: «иди со мною с силами против него» и царь Хеттов поборет врагов его. Если у него не будет – желания , да пришлет свои войска и свою конницу, чтобы побороть врагов его; Если разгневается Рамсес на рабов своих (т. е. азиатских подданных), когда они учинят злодеяние (т. е. бунт), он пойдем убивать их, да действует царь Хеттов заодно с царем Египта». (Следуют такие же обязательства Рамсеса относительно царя Хеттов). Далее идет место о взаимной выдаче политических перебежчиков и эмигрантов; между прочим, говорится: «если кто-нибудь убежит из Египта и отправится в страну Хеттов, чтобы сделаться подданным другого, да не задерживают его в стране Хеттов, но доставят Рамсесу» и т. д. Договор оканчивается интересным послесловием: «Что касается слов царя Хеттов к парю Египта, начертанных на серебряной дощечке, то исполняют их 1000 богов мужских и женских страны Хеттов по отношению» – к 1000 богов мужских и женских Египта. Они со мною, как свидетели этих слов: Ра владыка неба, Ра города Иернен, Сутех, владыка неба, Сутех города Джапуранда, Сутех города Пайраки (следует ряд Сутехов отдельных городов), Астарта страны Хеттов (следует перечень богов и богинь разных стран и городов), боги гор и потоков страны Хеттов, боги Гиджавадана, Амон, Ра, Сутех, боги мужские и женские гор и рек страны Египта, небо и земля, и море, ветры и бури». Следующие слова на дощечке из серебра касаются страны Хеттов и страны Египта: «да опустошится дом, земля и рабы того, кто нарушит их; да дадут они здравие и жизнь тому дому, и земле, и рабам того, что сохранит их. Если убежит один человек из земли Египетской, или два, или три, чтобы к царю Хеттов, да задержат их и выдадут обратно Рамсесу... но да не будет постановлено против него преступление, да не опустошится дом его, его жены, его дети, да не казнят его, да не повредятся ни глаза его, ни уши, ни уста, ни ноги его» (и взаимно). В средине серебряной дощечки изображено: на лицевой стороне подобие Сутеха, обнимающего великого царя страны Хеттов, и слова: «печать Сутеха, царя небесного; печать договора, заключенного Хаттасилем державцем» (генеалогия)... На обратной стороне – подобие богини... (?), обнимающей царицу земли Хеттов, и слова: «печать бога солнца г. Иернена, владыки земли; печать Путухипы, царицы земли Хеттов, дочери земли Киджавадан»...

База со сфинсами из Зенджирли.

Mиp, действительно, был упрочен надолго. Хеттский царь выдал за Рамсеса II свою дочь, которая под именем Маат-Нофру-Ра выступает в надписях, как полноправная царица; вскоре и сам Хаттушиль, вместе с царем соседней области Коди, посетил Египет. При преемнике Рамсеса, его сыне Мернепта, дружественные отношения между двумя державами продолжались: когда в стране хеттов был голод, туда из Египта был послан хлеб на кораблях.

Египту пришлось признать хеттов сюзеренами Сев. Сирии. Среди их союзников в великой битве у Кадеша на первом месте упомянут Арад. Этот город и остался за ними по договору, несмотря на все удивительные победы, о которых нам так любит рассказывать фараон. Является вопрос, где проходила теперь египетская граница, и как велика была часть Финикии, уступленная хеттам. Полагали, что стела Рамсеса II у Нахр-эль-Кельба – пограничный памятник, и река была естественной границей, но М. Мюллер из известного нам современного папируса, описывавшего Сирию, вывел, что упоминаемая в телль-амарнской корреспонденции Симира еще имела в себе египетский гарнизон. Таким образом, XIX дин. удалось все-таки вернуть кое-что из потерянной части Северной Сирии.

Итак, в Малой Азии возникла великая держава, составившаяся из разноплеменных элементов и представлявшая соединение множества вассальных владений под верховенством «великого царя страны Хеттов», сидевшего на берегах Галиса. Величественные остатки царских резиденций в Богазкеое и Эйюке, в связи с документами, найденными Винклером, и многочисленными памятниками, рассеянными на пространстве от Сард до Кархемиша и Хамата, дают нам уже теперь возможность, несмотря на трудность чтения хеттских иероглифических надписей, составить некоторое представление о культуре этого народа, бывшего предшественником греков в областях, впоследствии занятых ими, а может быть жившего некогда и в Сирии, откуда его вытеснили надвигавшиеся амореи. Во всяком случае, едва ли может подлежать сомнению, что весьма многие из малоазиатских божеств и культов, усвоенных греками, восходят к хеттскому прошлому; точно также многие совпадения хеттских и семитических культурных явлений и представлений едва ли случайны.

Печать Таркондема с двумя видами хеттского письма.

Культура хеттов своеобразна, хотя в ней и обнаруживаются некоторые следы вавилонского, египетского, а затем и ассирийского влияния. Крылатые фантастические фигуры, сфинксы и львы украшают стены дворцов и охраняют врата, однако не представляя отдельных колоссальных фигур, а являясь связанными с каменными плитами, как горельефы. Крылатый солнечный диск и урей, двуглавый орел – религиозные символы, пришедшие извне. Последний, может быть, восходящий к древней Ширпурле, здесь имеет большое распространение и получает уже свою настоящую геральдическую форму. Греческий ученый Ламброс доказывает даже, что Палеологи усвоили себе этот герб в никейские времена, вблизи хеттских развалин и заменили им прежний оскверненный латинскими императорами герб – одноглавого орла. – С другой стороны, хеттская цивилизация имеет несомненные точки соприкосновения с троянской критской и микенской, как в религии, так и в искусстве, особенно в архитектуре, точнее в строительной технике. Наконец, все более и более становится возможным говорить о влиянии хеттского искусства на дальний север.

Хеттский цилиндр-печать.

Богазкеой, соседняя с ним Язили-кая и Эйюк хранят остатки древнейших хеттских храмов и дворцов и интереснейшие скульптуры, служащие нам прекрасным материалом для знакомства с религией и искусством этого народа в эпоху его наибольшего могущества и самобытности, так как названные местности были центром державы в XIV–XII вв., что доказывается уже хотя бы находкой в них государственного архива, современного Телль-Амарне. Турецкая деревня Богазкеой занимает небольшую часть древнего города Хатти, столицы великой державы эпохи Субби-лулиумы и Хаттушиля. Здесь найдены остатки укреплений в виде внешних и внутренних стен, окружавших высокий (1128 м) кремль; на большой площади города открыты остатки пяти зданий с внутренними дворами и многими помещениями, может быть, дворцов или храмов. Вокруг одного из них расположено множество так наз. магазинов. Вебер сопоставляет его с Кносским дворцом. В городских стенах были своеобразной архитектуры укрепленные ворота с башнями и фигурами львов – апотропеев; у одного из входов в город найдена прекрасно сохранившаяся рельефная фигура, по одним – царя, по другим – амазонки. Язили-кая – это святилище в скалах. Оно помещалось в двух узких, открытых пространствах, ограниченных натуральными скалами и соединенных узким проходом; меньшее было святым святых. Нижние части скал отполированы и украшены барельефами религиозного содержания. Главное изображение представляет Великую малоазиатскую Мать, богиню земли, шествующую на пантере, стоящей на двух горах, в сопровождении сонма божеств и жриц, на брак с юным богом плодородия, который идет к ней на встречу, попирая горы, также во главе процессии божеств, жрецов, воинов и музыкантов. Это – ιερος γαμος, совершавшийся ежегодно и знаменовавший оживление природы. За Великой Матерью шествует на пантере и на горах национальный бог Л хеттов – Тишуб со своим аттрибутом – двойным топором, за ним две богини на двух крыльях двуглавого орла и т. п. На всю процессию издали смотрит царь, стоя на горах, держа в одной руке загнутый жезл (lituus), символ его верховного жречества, и касаясь другой рукой своего символа – изображения осеняемого крылатым солнечным диском храмика, в котором видна богиня солнца. Подобное же изображение царя-первосвященника, но обнимаемого Тишубом, помещено в проходе между двумя помещениями; такое изображение служит государственной печатью и описано в договоре Рамсеса II с хеттами. – Мужские божества изображались в изящных остроконечных высоких шапках, женские – в головных уборах, представляющих прототипы позднейших corona muraiis, столь употребительных в Малой Азии и Финикии. Изображения божеств, стоящих на животных в горах, являются, кажется, специальной принадлежностью хеттской религии; отсюда они проникли Р Ассирию (сонм богов на скале в Мальтае) и в Финикию, Сирию и даже Египет (богиня города Кадета, дафнийский барельеф и др.); вероятно, они являются шагом вперед от древних фетишистических представлений, обожествлявших животных и горы. Впоследствии мы видим Кибелу уже не ходящей на спине пантеры, а восседающей на колеснице, запряженной львами. Иногда, напр., на хеттских цилиндрах – печатях Великая Мать изображалась среди символически представленной вселенной, как ее владычица, с аттрибутами власти. Великая Мать вероятно носила различные имена в разных местах, равно как и ее любимец; впоследствии ее называли Ма, иногда Реей, Кибелой: юного бога – Аттисом. Возможно, что у Митанни и в столице она носила имя

«Хипа», входившее в состав теофорных имен (цариц: Путухипа, Гилухипа, иерусалимского Арта-Хипа и т. п.). Вероятно, знаменитая «Ниоба» на Сипиле – изваяние Великой Матери, точно также и Артемида Ефесская восходит, – к одной из форм малоазийской богини плодородия, как и ее странное изображение. На одной из скал Язили-Кая имеется еще одно своеобразное изображение божества с головой человека в хеттской конической шапке, с комбинацией львиных фигур вместо верхней части тела, и суживающимся книзу столбом вместо ног. Попадаются в последнее время небольшие фигурки триликих божеств с столпообразной нижней частью вместо ног. Бог Тишуб чтился всюду среди народов хеттского происхождения; по значению он был тожественен с вавилонским и ханаанским Ададом: это громовержец и бог войны, сопоставленный египтянами с Сутехом и изображавшийся с длинным топором, как впоследствии чтившийся в тех же местах бог Тарса и Зевс Долихен.

Хеттский царь, молящийся богу плодородия. Рельеф на скале в Ивризе.

Из других хеттских божеств следует упомянуть Тарку, близкого по значению эк Тишубу и пользовавшегося на ряду с ним большим почитанием, что доказывается распространенностью имен, в состав которых он входит; затем известен Сандан, киликийский бог плодородия, сопоставленный с Гераклом и, вероятно, изображенный на Ивризской скале с колосьями и виноградной кистью в руках. Как и в семитической и в египетской религиях, каждый город имел своего бога, и в договоре с Рамсесом П приводятся в свидетели 1000 богов и 1000 богинь страны Хеттов, Сутех «земли Хеттов», «Сутехи» различных городов, боги гор и рек. Культы носили оргиастический характер. Существовала храмовая проституция, самооскопление, ритуальная пляска. Обряды и мистерии Аттиса напоминали служение Адонису, Таммузу и Осирису. Возможно, что известные уже в поздние времена: киликийский праздник «костра», иераполъский обряд всесожжении начатков, повешенных на деревьях, и праздник «сосны» в честь Аттиса и т. п. идут из хеттской религии. Существование оракулов видно уже из документов Суббилулиумы, вопросившего Тишуба о судьбе Митанни. Царь назывался «Солнцем» насчитался его воплощением. Само божество солнце, может, было двуполым. Царицы в хеттских странах пользовались огромным значением и считались соправительницами царей, что, может быть, находится в связи с пережитками матриархата. Поэтому и их печать прикладывалась к государственным и международным актам. Некоторые даже в том значении, какое имела Тии у Аменхотепа III и Нофертити у его сына, хотят видеть хеттское влияние. Как бы там ни было, но характерно, что в письмах из Митанни постоянно выставляется на вид почтение к Тии; одно письмо даже написано специально к ней, тогда как ни в одном письме из Вавилона мы этого не замечаем. Все это, а также то, что мы знаем о религии хеттов, заставляет в последнее время все более и более склоняться в сторону предположения о том, что память о великом царстве хеттов у греков сохранилась в виде сказания об амазонках. О хеттской государственности мы осведомлены мало. Весьма вероятно, что лидийское феодальное устройство, а также феодальные порядки в Малой Азии персидского времени, являются пережитками хеттского прошлого.

Указ Харемхеба изд. М. Мullеr'ом в I т. Egyptological Researches, 1906. Переселение семитов Breasted, Zeitschr. f. Aegypt. Sprache т. 38. Договор Рамсеса с хеттами – Мах Мullеr, Der Biindnissvertrag Ramses II und des Khetitekonigs в VII т. Mitteilungen d. Vorder-asiatischen Gesellschaft, 1902. О хеттах старая литература (до 1900) указана в моей статье «К истории Хеттского вопроса» (Зап. класс, отд. И. Р. Археол. общества, т. V). Недавно вышла книга I. Garstang, The land of Hittites, An account of recent explorations and discoveries in , Asia Minor. Здесь хорошие новые воспроизведения памятников, но текст несколько разочаровывает. О находках Винклера существует пока предварительное и мало доступное сообщение в № 35 Mitteilungen d. Deutsch. Orientgesellschaft. W. Leonhardt, Hettiter und Amazonen. Lpz., 1911. Weber, Die Stellungd. Hethiter in der Kunstgeschichte. Munch., 1910. (Sitzungsber. Мюнхенской академии). Высказывается за большую художественную самостоятельность хеттов. Результаты турецко- немецкой экспедиции начали опубликовываться только с 1912 г., когда было выпущено топографическое и архитектурное описание Богазкеоя, составленное Пухштейном в 1910 в серии Wissenschaftliche Veroffentlichungen der Deutschen Orientgesellschaft. Frazer, Adonis. Attis. Osiris. 1907.

О хеттах в настоящий момент имеется огромная литература. Библиографический обзор принадлежит G. Contenau, Essai de bibliographie hittite. Paris, 1922. Следует отметить важнейшие работы. G. Rоеdеr, Agypter und Hethiter (Alte Orient, 1919): Fr. Нrоzny, D. Sprache der Hethiter (Boghazkoi Stud. 1–2); Fоrrer, Die acht Sprachen d. Boghazkoi – Inschritten; Fr. Hrоzny, Code Hittite. Paris, 1922; B. Hrоzny, Les inscriptions hittites hieroglyphique. Praha, I–II, 1933–1934; на русск. языке общей сводкой по хеттам может служить сборник «Хетты и хеттская культура». Относительно этнического состава народов Малой Азии см. G. Нusing. Die Volker alt-Kleinasiens und am Pontos. – Wien, 1933.

Рамессиды

После мира с хеттами, остальная часть царствования Рамсесе протекла мирно, если не считать стычек с нубийцами и отражения ливийцев и шардан. Главным его занятием было теперь строительство. Редкий храм в Египте не носит его имени: его тщеславие наполнило страну памятниками с его именем. Особенно важны его сооружения в Абу-Симбеле, где он закончил грандиозный пещерный храм, в Луксоре (перестиль), Карнаке, Абидосе, в западной части Фив, где он соорудил свой великолепный заупокойный храм Рамессей, описанный у Диодора под именем гробницы Осимандия (от его имени Усермара). Как последний фараон- воитель, оставивший множество изящных, грандиозных памятников и колоссальных статуй, имевший сонм, придворных поэтов, он сделался одним из наиболее популярных образов египетской истории. Имя его, в связи с редким долголетием, оставило память; последующая эпоха находится под его обаянием, что дает ей право на наименование эпохой Рамессидов.

Мернепта (1225–1215) был тринадцатым сыном Рамсеса II, и вследствие продолжительности царствования своего отца вступил на престол уже старым человеком. Его управление ознаменовалось опасной войной с новыми врагами. В это время происходили новые брожения племен, вызванные переселениями индо-европейцев. На Египет напала с моря целая коалиция морских разбойничьих племен: Луку, Акайваша, Туриша, Шакалша, Шардана; одновременно с запада напали ливийцы, которые уже с давних пор колонизовали западную часть Дельты и теперь образовали вблизи ее особое царство. Различные племена их (Лабу, Техену, Макрии-Машваша) выступают объединенными под начальством царей, имена которых исправно приводятся теперь египетскими надписями. В данное время таким царем был Марайя. Объединение дало силу стремлениям в плодородную долину Нила. Движение имело стихийный характер народного переселения. Таким образом, против Египта выступает Африка в союзе с Европой, так как морские племена еще со времени Руже отожествлены с ликийцами, ахеянами, тирренцами, сицилийцами и сардинянами. Царь намекает, что и неблагодарные хетты сочувствовали его врагам. Если ликийцы упоминаются еще кипрским царем в переписке с Эхнатоном, то остальные племена теперь выступают впервые. Следует иметь в виду, что это было время, близкое к тому, в которое обыкновенно помещают гомеровские события. Пришельцы были после упорного сражения разбиты египтянами в долине Натровых озер, у города Периру, и должны были удалиться. Не менее 9 тысяч трупов осталось на месте, большое количество было взято в плен. Весь лагерь и множество оружия достались в руки победителей. Марайя бежал, но не был принят своими подданными. Радость в Египте была необычайная. До нас дошли две длиннейших надписи, в которых трескучим и мало понятным слогом восхваляется победа царя и перечисляется добыча.

Из числа од, написанных египтянами по поводу этой победы, отметим одну, найденную в заупокойном храме, выстроенном для себя Мернепта в Фивах: особенно интересно ее окончание: «цари повергнуты и говорят: «пощады» (передано семитическим словом «шалом» – мир). Нет никого, возносящего главу среди девяти племен; опустошены ливийцы, хетты спокойны; в плену Ханаан, как всякий злой, уведен Аскалон; попал под власть Гезер; Иеноам приведен в небытие. Израиль – его людей нет, его посевы уничтожены, Сирия сделана вдовой (игра слов в египетском языке) для Египта. Все страны соединены в мире; всякий бродяга наказывается царем обеих земель Баенра-Мернепта, сыном Ра, Хотепхима, которому дана вечная жизнь, как Ра».

Таким образом, кроме войны на западе, был поход и в Сирию, и притом раньше ливийского нашествия. Возможно, что в связи с ним стоит пребывание царя в Азии в 3-й год его царствования, упоминаемое в интересном дошедшем до нас документе – заметках пограничного чиновника, записывавшего изо дня в день проходящих через сирийскую границу и отмечавшего проносимые письма – очевидно подобные телль-амарнским (между прочим к царю Тира, к египетским офицерам в Сирии). Упоминание в названной оде об Израиле – пока единственное в египетских текстах. Израиль уже сидит в Палестине. Обыкновенно Мернепта считался фараоном исхода; теперь оказывается, что исход совершился раньше и что часть «Хабири» осела, вероятно, на Ефремовых горах, как племя «Израиль». Кроме сказания библии об исходе существовали рассказы позднего времени, возникшие в Египте и сближавшие евреев с гиксосами, «прокаженными» и еретиками, поклонниками Атона. Эти рассказы, сохраненные Иосифом Флавием (из Манефона), Лисимахом и др., возникли под влиянием, между прочим, развившегося при Птолемеях нерасположения к иудеям.

После смерти Мернепта снова начались смуты; царством овладел узурпатор Аменмессу; он свергнут и заменен родственником Мернепта (по жене) Си-пта; а после Си-пта царем стал Сети II, может быть, сын Мернепта, но он царствовал недолго, и после его смерти опять началась анархиям. Официально сообщается следующее: «земля египетская была покинута, всякий бежал из нее; не было повелителя много лет раньше, пока не наступили другие времена, когда земля египетская была с князьями в номах; один убивал другого, как великие, так и малые. Другое время наступило после этого в виде пустых (голодных) лет: тогда какой-то сириец сделал себя среди них князем. Он сделал всю страну данницей пред собою. Один соединялся с другим для грабежа имущества. Поступали с богами, как с людьми; не приносились жертвы в храмах».

Порядок был водворен в Египте новым царем Сетнахтом, о котором рассказывает папирус Харрис, продолжая приведенную выше цитату: «боги обратились к миру, чтобы возвратить землю к справедливости. Они утвердили царей всей земли на великом престоле сына своего, исшедшего от них, Сетнахта; он был подобен Хепри и Сетху, когда тот бушует; он привел в порядок всю землю, обуревавшуюся мятежом, перебил злодеев; в качестве царя обеих земель на престоле Атума заставил лица, обращенные назад, быть наготове и всякого человека признавать за своего брата; раньше они были враждебны друг другу. Он воздвиг храмы богов, чтобы приносить жертвы сообразно обычаю».

Сетнахт начинает собою XX династию. Преемник его, Рамс е с III (начало XII в.) был последним крупным фараоном Нового царства.

При вступлении его на престол спокойствие внутри страны было уже восстановлено. Оставалось возвратить Египту его внешнее значение. Двенадцать первых лет царствования Рамсеса III занято войнами. В 5-м году царствования ему пришлось вести одновременно войну на западе и востоке. Вероятно, по уговору, на Египет опять напали с одной стороны ливийцы под начальством царя Термера, с другой – морские племена. С ливийцами царь справился без большого труда; более 1 200 их было убито, 1 000 взято в плен. Гораздо опаснее были другие враги, которые после отражения их передовых отрядов явились всей массой через три года, в 8-й год. «Явились Пуласати, Джаккара, грабившие страну. Отборные воины их шли на суше другие по морю через рукав Нила – Рохаут. Не устояла ни одна страна пред ними от Хеттов, Коди, Кархемиша, Арада; они разбили стан внутри страны Амор (амореев), люди которой пленены и которой как не бывало. Они состояли из Пуласати, Джаккара, Шекелша, Данона и Уашаша». Рамсес отправился против них на границу Сирии; его флот находился в Рохауте (Канопском русле); этот нильский рукав был укреплен. Враги двигались с семьями, которые находились на повозках; сухопутное войско их было разбито Рамсесом в Сирии; флот также потерпел поражение; о морской победе египтян рассказывают тексты и изображения храма Мединет-Абу, выстроенного Рамсесом III. «Они собрались у моря. Пламя овладело ими и Ро-хаутом; они завлечены, загнаны в узкое место, повалены на берегу, перебиты, превращены в груды трупов. Корабли их попадали в воду, я (фараон) заставил их повернуть назад, помнить египтян и возвещать имя мое в стране своей».

Достоверно известно, что Пуласатии Джаккара – тот же народ, что и филистимляне. Народ этот явился с островов Средиземного моря, но со временем осемитился и принял ханаанские культы Дагона и Деркето; библия выводит филистимлян из Кафтора; в книге Бытия Кафторим назван сыном Мицраима (Египта). Макс Мюллер нашел в египетской надписи название страны Каптар; это, вероятно, Крит. Филистимляне после своего поражения поселились в прибрежной полосе Палестины, около Газы и Аскалона; дальнейшая их история известна главным образом из библии. В недавнее время найден на Крите (в Фесте) круг с иероглифическим письмом, повидимому филистимского происхождения.

Затем фараон вел войну с кочевыми жителями Идумеи (к югу от Мертвого моря), жившими около горы Саара (в библии – Сеир); там была взята богатая добыча.

На одиннадцатом году своего правления, Рамсес III вторично отразил вторжение ливийцев Машваш (царь Капур), причем они потеряли до 4000 убитыми: и пленными. Очевидно, в это время ливийцы обладали особым стремлением к распространению.

Таким образом, в начале XII в. в Сирии произошли крупные перемены: царства хеттов и амореев были разгромлены и появился новый сильный, хотя и малочисленный народ у самого порога Египта – филистимляне. Рамсес – решился воспользоваться ослаблением соперников азиатского владычества в Азии и ударил на амореев и хеттов. На стенах Мединет-Абу можно видеть барельефы осад крепостей, между прочим опять Кадета на Оронте. Конечно, этот поход теперь не представляя трудностей, но вскоре хетты должны были смениться новыми, еще более грозными врагами.

Остальное время продолжительного (32 года) царствования Рамсеса протекло спокойно. Он снаряжал экспедиции в Пунт, Танутер, в медные рудники: тогда открыты были такие рудники в стране «Атика». Богатство Рамсеса так поразило египтян, что о нем говорит еще Геродот, у которого этот царь назван Рампсинитом. Царь заботился также о проведении дорог в пустынях: велел копать колодцы, сажать деревья. Вот как резюмируются результаты его деятельности в знаменитом папирусе Харрис: «Я засадил всю землю деревьями и кустами; я дал возможность жителям сидеть под их тенью; я сделал возможным для женского пола идти куда угодно с поднятым покрывалом и не подвергаться оскорблениям посторонних на пути. Я заставил пехоту и конницу во дни мои сидеть по деревням без дела; нет более страха, нет неприятеля из Куша, нет врагов из Сирии. Луки и оружие мирно лежат в кладовых. Люди сыты и напоены; их жены с ними, их дети при них; они не оглядываются (с боязнью) назад; сердца их довольны; я – их защитник, я питаю всю землю, извлекаю каждого из дурного положения и спасаю от сильного».

Колонный зал храма в Карнаке.

Конечно, несмотря на «блестящие подвиги Рамсеса» III и на его старания о благе страны, положение Египта было далеко не столь блестяще, как он пишет. Даже сам царь не был безопасен у себя дома. Сохранилось несколько папирусов, относящихся к делу о заговоре против царя, незадолго уже до его смерти, в котором участвовали его жены, верховные жрецы и начальники войск. Последние возмущали войска; жрецы похитили из библиотеки царя магическую книгу и по ее рецептам наделали из воска фигур и подбросили их во дворец с целью колдовства. Дело открылось случайно и было передано царем на рассмотрение наиболее доверенным лицам царь был очень огорчен всей этой историей и, желая быть безусловно беспристрастным, дал судьям такой приказ: «о чем эти люди говорили – я не знаю, вы испытайте. Ступайте и выслушайте их; казните, кого следует, их собственной рукой, чтобы? я только не знал об этом ничего... Пусть все падет на их головы, ибо я – под охраной и защитой, под праведными царями, которые пред Ра и Осирисом». Очевидно, царь уже чувствует приближение смерти; возможно, что и это дело ускорило ее.

Аллея сфинксов, ведущая к храму в Карнаке.

Рамсес III был последним великим фараоном; ему наследовал длинный ряд ничтожных царей, носивших то же имя «Рамсес» от IV до XII. В их правление внешнее могущество и внутреннее благоустройство Египта постепенно падали; в ущерб власти? царя возвышалось значение жрецов и чиновников; народ все более и более беднел и опускался. Дело окончилось глубоким падением Египта.

Рамсес IV, сын Рамсеса III, еще мечтал о величии, но в его представлении» оно рисовалось уже в грубых формах материального благополучия и долголетия. Это ясно видно из оставленных им длинных молитв богам, а также и в факте составления папируса Harris, в котором он постоянно влагает в уста отошедшего в иной мир своего отца молитвы богам за сына и обращения к людям повиноваться ему и содействовать его величию. Напр.:

«Заверши для меня подвиги, которые я поднял для тебя, отец мой (Амон). Я достиг Запада, подобно Осирису – да получу я дары, выходящие пред тебя, да обоняю я благовоние мирры, подобно Эннеаде. Да помазуют мою главу твои лучи ежедневно. Да живет душа моя, да созерцает она тебя утро заутра. Исполни отец мой священный, желание сердца моего, ибо я был полезен твоему духу, когда я был на земле. Услышь мольбу мою, исполни слова мои, возвещаемые тебе и богами, и людьми. Укрепи сына моего на царстве, как владыку обеих областей, сделай его царем обеих земель, подобно тебе, государем в Тамери, которого ты избрал себе в наследники, чтобы возвеличить имя твое. Укрепи белый венец и двойной божественный венец; на голове его, подобно тому; как ты был венчан на земле, как Гор, владыка обеих корон; Сделай здравыми все его члены, укрепи кости его, и глаза его да будут здравы и созерцают миллионы любящих. Дай ему время жизни, как у Полярной звезды; да будет он готов, как победоносный телец, овладевающий обеими землями. Дай ему 9 луков соединенными под ногами его и славословящими имя его, причем его меч будет над головами их. Ты дал ему бытие, когда он был младенцем; ты возвел его в наследники двух престолов Геба. Ты сказал: «да будет он царем на седалище своего родителя». Изреченное тобою исполняется непоколебимо и совершенно. Дай ему великое и возвышенное царствование, великие и многие юбилеи, подобно Татенену, как царю Верхнего и Нижнего Египта, владыке обеих земель Усермара Сотепнеамону, сыну Ра, Рамсесу (IV)».

В другой молитве он влагает в уста Рамсеса ИГ просьбу исполнить какое-то неосуществившееся пророчество о 200 годах царствования, возместив его сыну оставшиеся у богов в долгу 168 лет; в Абидосе он обещается сделать для богов больше Рамсеса II и просит усугубить для него его 67 лет. Очевидно, он сознавал, что стоит на поворотном пункте истории. Жрецы, кажется, поддерживали его в его надеждах, и он даже начал приготовления к грандиозным постройкам, отправив экспедицию» в Хаммамат. Но исполнить ему ничего не пришлось. Он царствовал всего шесть лет, и после него начался ряд Рамсесов (V–XII), ничем важным о себе не заявивших. От них сохранились лишь кое-какие документы из канцелярии, напр. царский приказ 17-го года Рамсеса XII наместнику Эфиопии, секретарю войска, начальнику закромов, генералу Пайнехси, где дело идет о сооружении наоса для какой-то богини; документ интересен, как едва ли не последний из египетского управления Нубией. Сохранилась надпись в гробнице заведующего каменоломнями в Вавате и храмовым имуществом в Дерре, Пеннута (времен Рамсеса VI), в которой этот вельможа повествует о своих заслугах, а также и о том, что он поставил статую фараона и учредил его культ и отвел для этого пять участков земли, за что был награжден двумя серебряными сосудами с благовониями; сыновья Пеннута были чиновниками, дочери – «певицами» в храмах. Этот текст вообще весьма интересен для знакомства с жизнью египтянина в Нубии в эту позднюю эпоху.

Пещерный храм Рамсеса II в Абу-Симбеле.

Что касается Сирии, то здесь от египетской власти не осталось и следов. Красноречивее всего об отом свидетельствует приобретенный и изданный В. С. Голенищевьш папирус, содержащий отчет некоего Уну-Амона, отправленного верховным жрецом Амона Хирхором в Финикию закупать лес для построения новой священной барки Амона. Это было в 5-й год безвластного Рамсеса XII, когда на севере Египта почти царствовал некий Смендес (Несубанебдед), а в Фивах власть фактически была в руках жреца Хирхора.

Снабженный идолом «Амона путевого» и верительными грамотами к Смендесу, Уну-Амон был радушно принят последним и в Танисе сел на корабль, чтобы ехать в Дор, где уже осели филистимляне Джаккара. Здесь царь Бадиль его принял было радушно, но на беду его обокрал собственный матрос, унесший деньги, предназначенные на уплату за дрова и частью доверенные египтянами для передачи в Сирии. Уну-Амон пожаловался, но не мог получить удовлетворения, так как вор был с его корабля, а не туземец. Пришлось уехать в Тир и затем в Библ. На пути он встретился с каким-то филистимлянином из Дора и отнял у него мешок с 30 ф. серебра, оправдывая себя тем, что у него в Доре украли столько же. Царь Библа Закарбаал заставил его 19 дней простоять в гавани, не пускал на берег и ежедневно посылал приказание удалиться. «Но вот когда однажды он приносил жертву своим богам, божество охватило одного из его людей и заставило его плясать и возгласить: «пусть приведут его наверх. Приведите сюда посланника Амона». Это повеление свыше заставило царя пригласить Уну-Амона, уже собравшегося уезжать на корабле, зафрахтованном кем-то, в Египет... «Когда настал день, он послал привести меня наверх... Я нашел его сидящим в верхней комнате, спиной к окну, причем волны великого Сирийского-моря разбивались за ним». После обычных приветствий и вопроса о продолжительности путешествия (5 месяцев и 1 день), он потребовал верительных грамот. У него их не оказалось, так как он отдал их уже Смендесу. Затем он изложил цель своего путешествия: «Я прибыл за лесом для священной барки Амона-Ра, царя богов. Твой отец давал его, твой дед дал, и ты дашь его». Царь ответил, что это верно, но что фараоны за это уплатили; он приказал навести справку в архиве. Оказалось, уплачено до 1 000 ф. различных родов серебра. «Если бы царь Египта был моим повелителем, а я его слугой, он бы не посылал серебра, а говорил: «исполняй повеления Амона». Я же сам по себе; я не слуга ни твой, ни пославшего тебя. Стоит мне закричать к Ливану, и небо откроется, и бревна будут лежать на берегу моря... Что же касается Амона, то он заботится обо всех странах, он украшает их, украсив сначала землю египетскую, откуда ты прибыл. Превосходнейшее вышло из нее и дошло до наших мест, и учение достигло оттуда до моего дома. К чему же жалкое путешествие, которое заставили тебя предпринять?» В ответ на это Уну-Амон произнес длинную речь в похвалу Амону, который повелел Хирхору послать его и которого Закарбаал заставил ждать 19 дней. Амон – владыка Ливана и бог отцов его, которые его чтили (может быть, в храмах, основанных у Ливана фараонами); если он не прислал ему денег, то это потому, что наградил его лучшим – жизнью, здравием и благополучием. Посему да не удерживает того, что собственность Амона, ибо «лев возьмет свое».

Однако Уну-Амон все-таки послал гонца в Египет за уплатой к Смендесу и Тентамон «правителям, которым Амон даровал север своей земли». Через 48 дней он вернулся и привез золота, серебра, полотна, папируса и т. п., но еще до прибытия его Закарбаал велел рубить лес, а получив уплату, отрядил 300 человек и 300 быков продолжать доставку его в больших размерах. Когда это было окончено, он на прощанье сказал египтянину: «не испытай еще раз ужасов моря, чтобы когда ты еще раз увидишься со мною, я с тобою не поступил бы так, как с послами Хамуаса (Рамсеса IX), которые провели здесь 17 лет и умерли...» (т. е. не приходи больше сюда, иначе тоже будешь задержан), и предложил показать могилы их. Он отказался, но предложил царю поставить памятную доску о заслуге пред Амоном, чтобы «если придет сюда из Египта посол, умеющий читать, и прочтет твое имя в надписи, ты получил бы воду на западе, подобно богам, находящимся там». Обещав прислать остальную часть уплаты, Уну-Амон собрался было отчалить, но в это время в гавани показались корабли джаккарцев, которые хотели задержать его. Он стал плакать. Секретарь Закарбаала спросил его, в чем дело. Он ответил: «Видишь птиц, которые дважды спускаются к Египту. Они достигают цели, а я сколько времени должен сидеть покинутым? Видишь пришедших снова задержать меня?» Закарбаал стал утешать его, прислал ему два сосуда с вином, барана и египтянку Тентнут, которая была у него придворной певицей, приказав ей петь для него и сказав: «ешь, пей, не унывай». На другой день он объявил джаккарцам, что не может задержать посланника Амона, и Уну-Амон отчалил. Буря прибила его к Кипру. Здесь его хотели убить, но, по счастью, ему удалось обратиться к царице Хатибе и найти среди ее свиты понимающего по-египетски: «Я слышал в Фивах, граде Амона, что все творят неправду, но на Кипре – нет, а между тем и здесь неправда творится ежедневно». Царица, собрав народ, велела ему провести на острове ночь. Дальнейшее неизвестно, так как папирус обрывается.

Ясно, что обаяние египетского могущества пропало. Цари самостоятельны, они все еще чтут египетскую культуру, неприятно поражаясь контрастом величий египетского «превосходнейшего» и «учения» с жалкой ролью посла; чтут они и египетских богов; они выписывают из Египта папирус, может быть, как письменный материал, заменивший неудобные глиняные таблички, но какая разница, если сравнить с отчетом, напр., Сеннуфа, посланного при XVIII дин. за тем же на Ливан! Сирия и Финикия теперь были вполне самостоятельны. Но за ними уже обозначались другие силы. Около 1100 г. ассирийский царь Тиглатпаласар начал ряд походов ассириян на запад, и когда он на арадских кораблях выплыл в Средиземное море, фараон (вероятно, тот же Рамсес XII или его ближайший преемник) прислал ему почетное посольство с дарами. Это был поворотный момент в истории. Египет признал гегемонию Ассирии в областях, бывших некогда под хеттским верховенством.

Надпись Мернепта с упоминанием Израиля впервые изд. Spiegelberg'ом в Aeg. Zeitschr. т. 34. Литература о ней огромна. См. ее в 3 т. Breasted, Ancient records, стр. 257 пр. Вопрос о пребывании Израиля в Египте специально разбирался В. В. Струве в работе«Мвраиль в Египте». Петроград, 1920]. О морских народах: W. Мах Мullеr, Asien und Europa nach altagypt. Denkmalern, 1893. Teramelli, Problemi archeologici della Sardegna. Журн. Memnon II. H all. The peoples of the Sea. Annual report of Br. School of Athen. VIII. B.C. Голенищев, Гиератический папирус о путешествии Унуамона в Финикию. Сборник в честь бар. В. Р. Розена, 18У7. Papyrus hieratique de la collection W. Golenischeff. Recuel de trav. XXI. Еrman в Aegypt. Zeitschr. 38. Туринский папирус о придворном заговоре изд. Devdria в Journal Asiatique 1865–8; Chabas, Melanges d'archeol. egyptipnne III. 1. В упомянутой в своем месте статье Les Hyksos (Jpurn. Asiat., 1910 Weill доказывает, что слова папируса Harris об анархии и «азиатском» владычестве перед Сетнахтом не передают исторического факта, а лишь являются частями обычной схемы царского панегирика.

Cостояние Египта в эпоху XIX и XX династий

Войны в Сирии отразились на жизни и администрации Египта в эпоху XIX и XX династий. Чтобы быть ближе к Сирии, фараоны жили нередко уже не в Фивах, а на севере, в новом «Граде Рамсеса» (см. Исход 1, 11) и в Танисе; однако южная столица продолжала оставаться все время религиозным центром; кроме того, некоторая двойственность Египта, существовавшая издревле, теперь усилилась и отразилась на последующей истории его; в стране было два визиря, два корпуса армии, состоявшие каждый из двух полков, которые назывались по именам богов четырех главных городов (Фив, Илиополя, Мемфиса, Таниса) – полками Амона, Ра, Пта, Сутеха. Централизация и военный характер царства продолжали усиливаться, истощая страну и внося в нее в изобилии наемнический элемент.

Египетские поэты, льстя мнимому могуществу фараона, много говорят о веселой я богатой жизни во «Граде Рамсеса». Вот что пишет один из них, как «возвещение побед» царя, по поводу прибытия в царскую резиденцию царей хеттов и области Коди: «Воздвиг себе его величество замок великий; Онахту имя его («Великий победой» – поэтическое имя города). Он между Финикией и Тамери (поэтическое имя Египта), полон продуктов и запасов. Он подобен по плану Ермонту; он долговечен, как Мемфис; восходит Шу на горизонте его и заходит внутри его. Оставляют все люди города свои и устраиваются в его области. Запад его – достояние Амона, юг – Сутеха; явилась Астарта на его востоке, Уадит жительствует на его севере. А замок, что в центре его, – это горизонт небесный. Рамсес Миамун – это бог Монту, наместник Ра для царей, визирь, сладостный для сердца Египта. Вся земля стекается к его резиденции; посылает и великий князь хеттов к князю Коди, говоря:«готовься, «спешим в Египет, скажем: воля бога (т. е. фараона) исполнена; отправимся с посольством к Усермара (Осимандию): ведь он дает дыхание тому, кому хочет, и все страны находятся в его распоряжении».

Другой писец сообщает своему коллеге в письме следующее:

«Прибыл я в Град Рамсеса, нашел его в хорошем состоянии. Он прекрасен, нет равного ему, он основан, как Фивы. О столица, приятная жизнью! ее поле полно я всем хорошим, вкусная пища там ежедневно; ее воды полны рыбами, ее округи – цветами и травой (следует описание рыб, вин и всяких яств). Провизия и дары в ней ежедневно. Ликуют живущие в ней; в ней малые подобны великим. Давайте устроим праздники неба и времен года. Обитатели Онахту ежедневно в праздничных одеждах; благовонные мази на их головах и новые парики; они стоят у своих дверей, руки их держат букеты, ветви храма Хатор и гирлянды канала Пахери – в день вступления Рамсеса, как Монту обеих земель утром в праздник Хояка, тогда все равны и говорят друг другу свои просьбы. Сладки напитки в Онахту: там вина из плодов «Ину», мед, пиво из Коди в гавани, вина в погребах, благовонные мази в области канала Салаби, гирлянды во фруктовом саду, приятные обитательницы у Мемфисских врат. Веселие царит всюду, ничто ему не препятствует».

Действительно, двору, чиновникам и войску в то время жилось хорошо; благосклонностью правительства пользовались также иностранцы, служившие сначала в войске, затем проникшие в канцелярии и, что было особенно опасно, оседавшие на земле целыми поселениями (особ, ливийцы). Они делали нередко блестящую карьеру. Чиновники заботились большею частью только о своем обогащении. Об их злоупотреблениях мы имеем достаточно данных, из которых ясно, что благие начинания лучших фараонов не привились. Протесты недовольных выливались только в молитвы «богам; напр.: «о Амон, ты, который был некогда первым царем, бог предвечный, судья для бедных, не берущий взяток с злодеев, ты не говоришь – «приведите свидетелей». Амон-Ра судит землю перстом своим; осуждает он грешников на костер, а праведников – направо». Или другая молитва: «Амон, преклони ухо твое к одинокому в суде, когда он беден, а враг его богат; ведь суд сокрушит его; серебро и золото для писцов счетоводов; одежда – для слуг. Да найдет он, что Амон – визирь, дающий выйти из бедности, да найдет и бедный справедливость на суде».

Такие тексты встречаются не часто; гораздо более были распространены излюбленные произведения чиновничьего профессионального самовосхваления. В школе, которая была при дворе и приготовляла молодых людей к чиновничьей карьере, ради практики переписывались различные дела или сочинения, имевшие предметом прославление преимуществ такой карьеры. В одном из дошедших до нас писем (фиктивных) автор пишет следующее:

«Говорят мне, что ты бросаешь книги, предаешься танцам, обращаешь лицо к сельскому хозяйству, а тыл к слову божию (т. е. иероглифическому письму). Неужели ты не помнишь положения земледельца во время жатвы? Черви воруют половину зерна; гиппопотамы пожирают другую, мыши умножаются в поле; саранча опускается, скот пожирает, воробьи воруют, повреждая все; остальное, что попало на гумно – приканчивают воры. Земледельческие орудия портятся, лошадь умирает у сохи. А тут чиновник пристает к берегу; он обходит вокруг жатвы, свита его с палками, негры с ветвями. Они говорят: «подавай зерно». Нет его – они бьют хозяина, растянув его во всю длину. Он связан, брошен в канаву, он избит, он подобен утопленному, его жена и дети связаны перед ним; его соседи бросают все и бегут, гибнет их хлеб».

Таким образом, основа благосостояния классической страны земледелия в казенной школе высмеивалась в угоду канцелярской службе. Не менее нездоровым симптомом было высмеивание военной службы. Например, следующий текст, также предлагавшийся в качестве прописи:

«Ты, кажется, сказал: «говорят, что приятнее быть офицером, чем чиновником». Слушай, я расскажу тебе об офицере. У него множество неприятностей. С детства приводят его, чтобы запереть в казарму. Удары – на животе его, побои – на глазах его, синяки над бровями. Голова его проломана. Он лежит, а его бьют, как пучок папируса. Он сокрушен ударами. А вот я расскажу тебе про его путешествие в Сирию, его восхождение в горную страну. Его хлеб и вода на плечах, как у осла, его спина согнута, он пьет гнилую воду. Когда он достигает врагов, он попадается, как птица, нет силы в членах его. Когда ему приходится возвращаться в Египет, он бывает подобен дереву, изъеденному червями. Он болен и ложится в постель. Его везут на осле; одежда его украдена ворами, а денщик убежал. Обрати сердце твое, чтобы сделаться писцом, ты будешь управлять людьми. А вот я расскажу тебе еще о несчастной должности офицера конницы. Отдали его в корпус по протекции дедушки, с рабами... Он перед его величеством. Берет лошадь, рад и ликует. Приходит он в свой город. Усердно топчет: хорош он в топоте. Колесница его в 5 фунтов.

Коробочка для румян в форме купальщицы. Собрание Гос. музея изобразительных скусств в Москве.

Он едет на ней для шума, но ему приходится стать пешеходом – он попал в муравейник и лежит в кустах; ноги его истерзаны. А тут смотр. Он уже совсем несчастен – его бьют на земле сотней ударов»...

Некоторые полагают, вероятно, неосновательно, что странные рисунки на папирусе, изображающие мышиного царя, на колеснице, в позе фараона, осаждающего кошачью крепость в азиатском стиле – карикатуры на азиатские походы, царей.

Переписывался охотно в это время в придворной школе также известный нам трактат о преимуществах чиновничьей профессии над всеми прочими. Другой трактат дошел до нас в сборнике фиктивных писем Брит. музея. Он озаглавлен «Наставления в форме писем» (в отличие от категории «Хорошей речи»). Здесь также на разные лады прославляется карьера чиновника, но корень ее горек: «Я даю тебе сто ударов. Ты для меня осел, которого бьют каждый день. Ты для меня – неразумный негр, приведенный, как добыча. Заставляют садиться на гнездо орла, приучают летать кобчика, а я делаю человеком тебя, злого мальчика». В другом письме, из другого сборника, учитель выговаривает своему питомцу:

«Ты бродишь по улицам, от тебя несет пивом; запах пива отдаляет от тебя людей и отдает душу твою на погибель.Ты подобен сломанному рулю, наосу без бога, дому без хлеба и с шатающейся стеной; люди бегут от тебя – ты наносишь им раны. О, знай как отвратительно вино, удаляйся от пива, не знай напитка тилку! Ты научился петь под флейту, говорить нараспев под псалтирь, петь под аккомпанимент гуслей. Ты сидишь с девицами, умащенный, с гирляндой на шее. Ты колотишь по животуг переваливаешься, как гусь, падаешь затем в грязь»...

Сборник фиктивных и действительных писем в Британском (папирусы Sallier и Anastasi), Берлинском (пап. Roller), Лейденском, Болонском и других музеях – богатые сокровищницы первостепенного культурно-исторического материала, вводящего нас непосредственно в эпоху Рамессидов. Здесь и литературные произведения вроде царских од, и восхваления столицы, и чиновничья мораль, и деловые письма, и приветственные послания, и выговоры по службе, и жалобы на переутомление, и приказы, и распоряжения и т. п.

В форме письма дошло до нас также одно странное произведение чиновничьей литературы, хранящееся в Британском музее под именем papyrus Anastasi I. Оно имеет большой интерес для знакомства с Сирией в эпоху Рамсеса II, но любопытно и с литературной стороны, как едва ли не первый образец литературной критики, в притом с сословной подкладкой.

Папирус адресован чиновником Гори, служившим в царских конюшнях, другому – кавалерийскому офицеру Аменопе, секретарю войскового приказа, и является ответом на составленное последним в высокопарном стиле с многочисленными семитизмами описание своего путешествия по Азии. Автор ставит целью указать адресату на слабые стороны стиля его произведения. Он получил его во время отдыха. Он возрадовался и возвеселился, но скоро нашел, что его «нельзя ни хвалить, ни порицать»: «твои фразы смешивают все в одно, твои слова употреблены некстати и выражают не то, что ты хочешь». Он обижен на невежливость своего корреспондента, опустившего подобающие его рангу приветствия, и имеет на это право. Напрасно его «друг» называет его «плохим чиновником с поломанными руками», говорит даже, будто он не внесен в списки личных составов. Нет, он не таков. Он знает многих негодных чиновников, и с мало говорящим для нас чиновничьим остроумием перечисляет таковых с их характеристиками. Он на них непохож: «имя мое ты найдешь в списках – оно занесено в великих конюшнях Рамсеса II – наведи справку у начальника конюшенного ведомства: на мое имя записываются доходы». Напротив, Аменопе уже неоднократно доказал свою несостоятельность, особенно когда дело идет о вычислениях, напр., при снабжении войска, при назначении рабочих для постановки обелиска или колосса и т. п. Теперь он якобы «витязь» и путешествует по Сирии. Критик следует за ним по пятам.

«Я писец и mahar (семитизм – «витязь»), говоришь много раз. Правда ли это? Посмотрим. Ты осматриваешь свою колесницу: лошади быстры, как шакалы, подобны бурному ветру. Ты схватываешь узду, берешь лук. Посмотрим, что сделает твоя рука. Я опишу тебе, каково положение mahar'a, и расскажу тебе про его дела. Ты не достиг страны хеттов и не видел области Иупа. Ты не представляешь себе Хадумы и Игадаи. Не ходил ты в Кадеш и Тубаху. Никогда тебе не приходилось идти к бедуинам со вспомогательными отрядами и солдатами. Ты не ступал по дороге, где небо и днем мрачно, ибо земля заросла доходящими до неба дубами и кедрами, где львы многочисленнее шакалов и гиен, и где бедуины преграждают путь. Не восходил ты на горы. Когда ты возвращаешься домой, все твои члены разбиты и кости переломаны. Ты засыпаешь. Когда ты пробуждаешься, еще печальная ночь и ты одинок. Разве не приходит вор, чтобы ограбить тебя? Да, он приходил ночью и украл, твое платье. Твой денщик проснулся ночью, заметил случившееся и взял себе, что еще оставалось. Потом он пошел к злодеям, смешался с племенем бедуинов, сделался азиатом. Я хочу рассказать тебе о другом таинственном городе, называемом Кепной (Гебал – Библ). Что это за город? Об его богине – в другой раз. Ты в него не входил. Я восклицаю, расскажи мне про Бейрут, Сидон, Сарепту. Где река Ниджана? Где Уту? они лежат близ другого города на море, который называется Тиром. Воду привозят в него на кораблях. Он более богат рыбой, чем песком... Когда ты приходишь в Иоппию, ты находишь зеленый сад. Ты входишь, чтобы поесть, и находишь там красивую девушку, которая стережет виноград»...

Коробочка для румян в форме купальщицы. Собрание Гос. музея изобразительных скусств в Москве

Подобным образом бедный «витязь» провожается по всей Сирии. По поводу различных местностей ему задаются вопросы, указывающие на незнание автором Сирии и фиктивность путешествия. Иногда выставляются в комичном виде его приключения – напр., пока он развлекается в иоппйском винограднике, у него крадут колесницу и коней. Или приключение другого рода. Герой попадает в дикое ущелье в 2 000 локтей глубины: «ты приобретаешь себе имя героя, лучшего из египетских офицеров. Твое имя будет славно, как Кардади, князя Асару, которого застигли гиены в чаще в теснине, загражденной бедуинами – они скрывались в кустах и некоторые из них были в 4 локтя от носа до пяток. У них были дикие глаза, сердца неприветливые, и они не внимали ласкам. А ты один, у тебя нет провожатого, нет за тобой войска... ты не находишь пути. Тебя охватывает ужас, волоса твои становятся дыбом, душа уходит в руки (ср. наше «в пятки»)». Комичное положение – офицер, бегущий от бедуинов и попадающий к гиенам, затем теряющий свою колесницу и продолжающий путь пешком. – Наконец, истощив всю свою иронию, автор заканчивает: «как превратно все, что исходит от твоего языка, как слабы твои речения! Ты пришел ко мне, облаченный в путаницу и нагруженный невероятностями... Я дошел до конца твоего писания... его не легко понять – это все равно, что разговор жителя Дельты с обитателем Элефантины. Но ты – писец фараона – посмотри на это благосклонно и не подумай, что я хотел сделать твое имя смрадным пред другими. Ведь я только рассказал тебе о витязе, я прошел для тебя Сирию, привел тебе все страны и города. Прими это благосклонно и ты научишься их описывать, окажешься действительно путешественником».

Интересным памятником поземельных отношений и судебной волокиты того времени служит надпись в гробнице Меса в Саккара, приводящая дословно процесс, благодаря счастливому исходу которого Мес достиг благосостояния, чем отчасти и объясняется, что он велел начертать его в своей гробнице. Процесс тянулся несколько поколений. Предок Меса, Неши, начальник кораблей, вероятно за отличие в войне с гиксосами, получил от Яхмоса I недалеко от Мемфиса участок земли; после его смерти он переходил из рода в род, при условии неделимости. При Харемхебе было шесть членов рода; старшей была Урла, которая по приговору верховного суда в Илиополе назначена управительницей, т. е. ответственной за обработку и доходность, среди братьев и сестер. Но сестра ее Тахару сочла себя обиженной и потребовала пересмотра. Суд командировал жреца Инну в 59-й год Харемхеба (очевидно, ему были присчитаны года поклонников Атона) и затем присудил разделить участок между всеми шестью. Урла и ее сын Хеви опять протестовали; процесс тянулся долго: во время его умерли и Урла и Тахару, и Хеви выиграл его только у брата ее Сментауи. После смерти Хеви, за малолетством его сына Меса, управляла вдова его Нубнофрет. Но едва она вступила в права, как явился некто Хай и выгнал ее, ссылаясь на какое-то свое родство с владельцами участка. Ш 18-м году Рамсеса II Нубнофрет подала жалобу в верховный суд в Илиополе. Обе стороны явились с документами, восходящими ко времени Яхмоса. Визирь был в затруднении и объявил, что документы одной стороны подделаны. Нубнофрет просила навести справки в архивах казначейств и царской житницы, для доказательства, что ее родные платили туда подати (таким образом и жалованные земли не были от них изъяты). Визирь согласился и послал в резиденцию фараона «Град Рамсеса» жреца Аменопе вместо с Хай для справок. Последний склонил жреца и подделал результаты справок. Нубнофрет было отказано в иске, несмотря на заступничество Ха, секретаря царской столовой. Когда Мес достиг совершеннолетия, он начал процесс. Верховный суд послал опять комиссию и допрашивал в присутствии мемфисских судей стороны. Приводят речи Меса и Хай. Затем допрашивали под присягой свидетелей. Они показали в пользу Меса, напр., пастух Месмен: «клянусь Амоном и государем: я говорю правду фараону, а не ложь. Если я скажу ложь, пусть мне отрежут нос и уши и сошлют в Нубию. Писец Хеви, сын Урла, как они говорят, сын Неши»... (Было прочтено несколько документов, между прочим один от времени «врага Эхнатона»). Все они сделали права Меса неоспоримыми, и ой снова получил свой участок.

Другой интересный документ подобного же характера имеется в одном из берлинских папирусов. Брат жалуется на сестер, владеющих совместно с ним землей, за неплатеж ими своих частей. Виновным оказывается храм богини Мут, не выплачивающий сестрам арендных денег. Хотя судьями были жрецы, тем не менее приговор был не в пользу храма.

Могущество и влияние жрецов, особенно фиванских, в эту эпоху развилось непомерно. Ученые справедливо говорят о клерикализме в Египте. Цари попрежнему приносили Амону в жертву символически и реально результаты своих подвигов. Каждая удачная война обогащала казну храма и наполняла его владения крепостными пленными. Получив после изгнания гиксосов снова всю землю в свои руки и награждая ею в умеренном количестве, они стали нерассудительно раздаривать ее храмам. Когда умер Рамсес III, его сын приказал ко дню похорон изготовить огромный папирус с перечислением его подвигов и перечнем имущества всех храмов, причем в отдельных рубриках должно быть помещено то, что он утвердил при восшествии на престол, и то, что храмы приобрели за 31 год его царствования, что, по понятному для египтян представлению, считалось его даром. С этим документом должен был царь предстать пред загробным судьей, но счастливая находка его дала и нам возможность достойным образом оценить богатство египетских храмов в конце Нового царства. Оказывается, что одних крепостных было у храмов 103 175 (в Фивах 81 322, в Илиополе 12 963, Мемфисе 3 079, у прочих 5 811), скота 490 386 голов, 88 кораблей, 2 961 кв. км земли, из них 2 393 у фиванских и 441 у илиопольских храмов, не считая 513 садов и 168 местностей – всего до 15% общей, площади удобной для обработки части Египта. Амону принадлежали целые города в Сирии и Нубии и собственные корабли для перевозки сокровищ Пунта и Азии. Все это делало жречество экономической силой, особенно при отсутствии уравновешивающей светской феодальной аристократии. Но еще в большей степени оно было силой политической. После победы над телль-амарнским богом, престиж Амона еще более увеличился. То обстоятельство, что Фивы перестали фактически быть резиденцией, не переставая быть столицей, делало их Римом без императора, но с папой, а смуты и частая смена царей еще более содействовали авторитету жрецов. Для царей далеко не безразлично, кто является носителем этого сана, некогда посадившего на трон Тутмоса III и Харемхеба. Даже великий Рамсес, отстранив от престола своего брата, первым делом позаботился о замещении первосвященнической кафедры удобным для себя человеком; он немедленно едет в Фивы, где по оракулу бога поставляет некоего Небуненфаг: «я назвал Амону всех царедворцев, военачальников, доложил ему о жрецах, причем все они были пред лицом его, но он не возблаговолил ни к кому из них, пока я не назвал твоего имени. Я знаю твои дарования – умножь их, да похвалит тебя дух его... Он, владыка Эннеады, избрал тебя за твое превосходство»... Мало-по-малу жрецы Амона приобретают характер пап: они получили главенство над всеми египетскими храмами, т. е. присвоили себе царскую прерогативу, а затем с согласия царей превратили свой сан в наследственный. Подобно другим профессиям, и эта стала приобретать характер касты. Верховный жрец назначался оракулом бога и только утверждался царем. Так, при XIX дин., мы встречаем династию верховных жрецов Амона: Бакнехонсу, гама, Рои, Бакнехонсу II. Третий из них, современник Мернепта, говорил, что царь узаконил кооптацию из его родных и утвердил его сыновей в их санах. Сам он на свой страх предпринимал реставрации и ремонты в Карнаке и увековечил себя в надписях, в которых между прочим говорится: «Ты (Амон) даешь мне долголетие, чтобы носил я твое изображение и мои очи созерцали уреи ежедневно... Мой сын на моем месте, мой сан в его руках при наследственном преемстве во веки»... В то же время в Египте не было ни одной женщины «из общества», которая не гордилась бы титулом «певицы Амона»; царицы и царевны назывались «супругами бога», т. е. составляли как бы его гарем. При Рамсесах III–IX в Фивах сидели могущественные жрецы Рамсеснахт и его сын Аменхотеп. Последний поставил также в Карнаке надписи о своих реставрациях и сооружениях и о наградах, полученных за это от царя. Он изобразил себя одинакового роста с царем, который возлагает на него знаки отличия. Невидимому, ему было дозволено самому непосредственно собирать подати на храм. Мы слышим при одном из Рамессидов о попытке верховного жреца даже восстать против фараона, а при Рамсесе XII фактическая власть в Фивах была в руках жреца Херихора, который, после смерти слабого царя, сам занял его место.

Таково было положение дел среди высшего класса египетского общества. Что касается простого народа, то здесь, кроме бедствующего и обремененного земледельческого класса, мы теперь встречаем египетский рабочий пролетариат – рабочих фиванского Некрополя. Этот класс рабочих был не вполне лишен образования и должен был по крайней мере уметь переписывать иератические рукописи иероглифами на гробницы. Тяжелое положение вынуждало их брать силой то необходимое, чего они не имели. Несколько иллюстраций дают сохранившиеся до нас документы судебного характера; так, на черепке Британского музея мы читаем: «опись всего, что украл у меня рабочий Нехтеммут. Ворвались в дом и украли мои хлебы, вылили мое масло; взломали мой закром, взяли еще два предмета и отправились в сарай; украли половину вчерашней порции хлеба и вылили масло, предназначенное на 13 число месяца эпифи, день коронации. Пришли в кладовую и украли три больших хлеба, 8 булок, вытащили мех пива и выпили его, когда я находился в доме отца моего». Сохранилась также целая воровская эпопея (папирус Salt Брит. музея) – любопытная картинка нравов эпохи Рамессидов это жалоба сына начальника артели рабочих на другого начальника рабочих, враждовавшего с его семейством. «Он преследовал моего брата. Тот от него убежал и заперся. Он взял камень, разбил двери, приставил людей сторожить и сказал: «я убью его ночью». Ночью он исколотил девять человек». Попутно перечисляется множество других подвигов злодея – это невероятный по разносторонности список: он крал все, что хотел, так, напр., он ухитрился украсть балдахин царя Сети II, ограбил его погреб, крал камни и колонны с его гробницы для своей собственной, насиловал женщин и т. д. В заключение жалобщик говорит: «неужели на подобные гнусности не будет обращено внимания? Он до сих пор невредим, он – такой злодей – ведь он убивал тех, кто мог донести на него фараону; и вот я довожу до сведения визиря все, что он сделал».

При Рамсесе III рабочие Некрополя взбунтовались из-за неполучения жалованья, удерживаемого чиновниками. Вот что повествуют отрывки туринского дневника этого движения: «29 года, 10 мехира. Пролом пяти стен Некрополя рабочими, которые кричат: «мы голодны уже 18-й день». Они сели на задней части храма Тутмоса III. Явились секретари тюрьмы Некрополя, двое начальников рабочих, два квартирмейстера и закричали: «возвращайтесь». И они поклялись: «возвращайтесь, у нас есть зерно фараона: оно сложено там, в Некрополе». Рабочие послушались, но вероятно были обмануты; под следующим днем написано: «Новый пролом. Достижение южной части храма Сети II». На третий день явились к ним для переговоров прежние лица и военные власти, но рабочие не хотел с ними говорить. Призваны были жрецы; рабочие им сказали: «мы ушли сюда от голода и жажды. У нас нет платья, нет масла, нет рыбы, пищи. Напишите об этом фараону, нашему милостивому господину, чтобы нам дали возможность существовать». Чиновники испугались апелляции к фараону и выдали рабочим жалованье за предыдущий месяц; они, очевидно, собрались было его присвоить. Но беспорядки на этом не прекратились. Уже на следующий день начался бунт в крепости Некрополя. «Сказал Пехор: «уходите и захватите с собою инструменты, разбейте двери, заберите жен и детей; я пойду пред вами к храму Тутмоса III и посажу вас там». Новые беспорядки произошли в месяце таменоте; хроника отмечает: «прохождение чрез стены, прекращение работ в Некрополе. Явились трое офицеров гарнизона за рабочими. Тогда сказал рабочий Месу: «именем Амона, именем царя, меня сегодня не заставят работать». Чиновники на это ответили: «его нельзя наказывать, – он поклялся именем фараона». Власти ничего не могли «делать с рабочими: те упорствовали и издевались над чиновниками. Фиванский градоначальник в то время был в отсутствии; он сопровождал фараона на юг, «к богам южной страны, чтобы привезли их к празднику юбилея» (дело происходило незадолго до тридцатилетнего юбилея, на 29-м году царствования Рамсеса III); тем не менее он прислал в Фивы и приказал прочесть странное послание: «Если я к вам не пришел, то не потому ли это, что мне нечего вам принести? Что касается вашей речи: «не воруй наших припасов» – то разве я для того поставлен визирем, чтобы воровать? Я в этом не виноват. Даже в закромах ничего нет, но вам все-таки дам, что найдется». Рабочим действительно выдали половинные порции; они успокоились, но потом опять стали бунтовать. Конец папируса не сохранился. Позже рабочие действовали другим путем, что иногда приводило к хорошим результатам. При Рамсесе IX, когда опять чиновники стали удерживать жалованье рабочих, они посылали депутации в фиванский суд к верховному жрецу Амона. Дневник отмечает: «29-е число. Забастовка рабочих. Представление их вельможам и князьям и верховному жрецу Амона. Мы говорим: «не дадут ли нам зерна в добавление к тому, что мы получили; мы ляжем на месте». Последний день месяца. Говорят: «пусть выведут к нам писца Хамуаса». Судьи призвали писца и распорядились выдать порции, а рабочие дали своему ходатаю бакшиш – две шкатулки и два письменных прибора. Но так как обстоятельства рабочих не улучшались, то они в конце концов стали из своей среды пополнять контингент шаек бродяг и грабителей, подвизавшихся уже повидимому давно в, Некрополе, занимавшихся грабежом царских и других мумий. Это было открыто, и при Рамсесе IX произошел скандальный процесс, о котором повествуют папирусы Abbot, Amherst и Mayer. Началом своим он обязан вражде между чиновниками. Фиванский градоначальник был во вражде с полицеймейстером Некрополя; узнав каким-то образом, что там происходят хищения, он собрал материалы для обвинения и явился с доносом к визирю; но еще накануне донос был сделан на рабочих самим полицеймейстером, который проведал о грозившей ему опасности. Визирь, царский секретарь Несуамон и царский докладчик нарядили следственную комиссию из начальника Некрополя, двух офицеров, двух жрецов и двух секретарей – визиря и казначейства. В результате ревизии оказалось, что из царских гробниц пострадала только та, в которой был похоронен царь Себекемсаф, что воры проникли в усыпальницу через подкоп. «Место, где был погребен царь, лишено своего хозяина; равным образом и место царской супруги Нубкас: воры наложили на нее руку». О каждой другой гробнице, в том числе и той, на которую указывал градоначальник, в протоколе говорится: «исследована в этот день и найдена нетронутой». Хуже обстояло дело с гробницами, частных лиц, но это было не так важно. По указаниям начальника Некрополя были арестованы подозреваемые им личности – низшие прислужники храма Амона и каменщики. Под пыткой они сознались в краже: «мы открыли саркофаги и погребальные пелены и нашли почтенную мумию царя с длинным рядом золотых амулетов и украшений на шее и голове. Почтенная мумия была совершенно покрыта золотом, и саркофаг был им украшен, равно как всякими драгоценными камнями. Мы оторвали золото, украшения и амулеты». После этого виновных заставили привести судей на то место, где совершена была ими кража; потом их отдали верховному жрецу для заключения в тюрьму в ожидании наказания по повелению царя. Между тем судившийся в это время известный рецидивист, тоже из рабочих Некрополя, под пыткой сознался, что им была обокрадена гробница царицы Исиды, жены Рамсеса II. Его с завязанными глазами повели в Некрополь, но здесь он не узнал этой гробницы, а указал на пустую гробницу, говоря: «вот место, где я побывал». Под пыткой его допрашивали, не был ли он еще где-нибудь, но он клялся: «пусть ему отрежут нос и уши и посадят на кол, если он знает какое-либо другое место, кроме этого». Комиссия произвела новую ревизию и действительно все оказалось в порядке, к великой радости администрации Некрополя. Она отправила в правобережную часть Фив своего рода посольство для успокоения умов. Оно устроило демонстрацию против градоначальника перед его домом. Градоначальник увидел, что ревизии производились недобросовестно; в присутствии ликующей депутации он обратился к толпе народа и наговорил на счет своих недругов грубостей, между прочим, пригрозил: «писец Пебаса из Некрополя сообщил мне еще две вещи: они также занесены в протокол; невозможно о них молчать. Отвращение! Эти преступления так страшны, что заслуживают казни и всякого рода кары. Да, я напишу о них фараону, моему господину, чтобы он прислал человека и погубил вас». Эти слова были донесены полицеймейстером Некрополя в длинном письме визирю, который, еще ранее сердившийся на градоначальника за то, что тот вмешивается в подведомственное ему, визирю, дело, теперь совершенно обиделся: градоначальник не имел права сноситься с фараоном, минуя его. На следующий день было назначено заседание суда; воров (трех рабочих, на которых указал градоначальник) выслушали и оказалось, что они не знали ни одного из мест, на которые указывал губернатор. Поэтому градоначальника объявили виновным, а воров отпустили. Это было не последним делом об ограблении царских гробниц: подобные же процессы повторяются в ближайшие годы, и тогда в кражах оказались виновными несколько мелких чиновников и даже жрецов. Многие из воров были людьми без определенных занятий – напр., «бывший жрец бога Собека». Они уже не ограничивались сравнительно бедными гробницами древних царей, но добрались до роскошных усыпальниц Сети I и Рамсеса II. Для спасения царских; мумий от воров, их пришлось перетаскивать из одной усыпальницы в другую, пока, они не были перенесены при XXI династии в подземные галлереи Дейр-эль-Бахри; там они были открыты феллахами, которые довольно долго скрывали их местонахождение; в 1881 г. их нашел Масперо; теперь они находятся в Каирском музее. Грабители проникли и в царские пирамиды у Мемфиса и Ираклеополя. Впрочем в этом отношении первый пример подал Рамсес II, обративший Мейдумскую пирамиду Снофру в каменоломню для своих ираклеопольских построек.

Глубокий интерес представляет египетская религия в эту эпоху.

Амон победил, но кратковременное господство его соперника не прошло бесследно. Монотеистическая струя, всегда заметная в истории египетской религии, получила новый стимул к очищению и углублению представлений, в целом ряде поэтичных гимнов, свидетельствующих о существовании целой школы, увидавшей, сквозь множество неизящных образов и противоречивых представлений, единого бога, творца и промыслителя не только Египта, но и всей вселенной. Конечно, эта идея была соединена прежде всего с верховным в это время солнечным божеством – Амоном, но и другие древние боги сопоставлялись с последним и, при помощи различных ухищрений, объявлялись тожественными с ним. Вот наиболее характерные места одного из таких текстов:

«Славословие Амону-Ра, тельцу илиопольскому, главе всех богов, благому, возлюбленному, подающему жизнь. Слава тебе, Амон-Ра, владыка престолов обеих земель, глава Фив, телец своей матери, глава своей области, глава южной страны, владыка ливийцев, царь Пунта, старейшина неба, начальник земли, владыка всего, существующего, основавший все вещи. Единственный по своей сущности среди – богов, прекрасный телец Эннеады, владыка правды, отец богов, создатель людей, творец животных, творец плодоносных растений... которому боги воздают почитание, творец горних и дольних, освещающий землю, проезжая по небу в мире... Любя его благовоние боги, когда шествует он из Пунта, царь розы, и спускается в Ливии, прекрасный при шествии из божественной земли. Увиваются боги у ног его, ибо узнают в его величестве своего владыку. Слава тебе, Ра, владыка правды, сокровенный в своем святилище! Ты изрек слово, и получили бытие боги. Ты – Атум, создавший всех людей, сколько их ни есть, давший им жизнь, разделивший их по цвету кожи, слушающий бедного, который в утеснении, сладостный сердцем для; того, кто взывает к нему, избавляющий боязливого от надменного, рассуждающий между убогим и богатым. Идет Нил для любящего его, владыка сладости, великий любовью... Сокровенно имя его пред детьми его, ибо имя его – Амон. Любовь твоя в небе южном, сладость твоя в северном, красота твоя пленяет сердца, любовь твоя заставляет опускать руки (т. е. положить оружие)... Образ единый, создавший все существующее, единый, единственный, создатель сущих, из очей которого вышли люди и изречением которого составились боги... дающий траву для питания скоту и древо плодоносное для жизни человеков, дающий жизнь рыбам речным и птицам небесным, подающий дыхание находящимся в яйце, питающий пресмыкающихся... мышей в их норах, птиц на всех деревьях. Единый, единственный, со множеством рук. Спят все, а ты не спишь, промышляя полезное для твари своей... Слава тебе от тварей всех, величание тебе от всех стран до высоты небесной, в широту земную, в глубину океана. Боги преклоняются пред твоим величеством, величая волю создавшего их, ликуя при приближении родившего их. Они восклицают тебе: – Привет тебе, отец отцов всех богов, повесивший небо и попирающий землю! Слава тебе, создатель всего, владыка правды... единый, единственный, которому нет подобного... живущий правдой... царь единый среди богов, имеющий множество имен, число которых неведомо!»

Если бы не пропущенные нами намеки на мифическое путешествие бога солнца по преисподней и борьбу с силами мрака, а также эпитеты, ставящие его в связь с различными центрами культа, то наш гимн трудно было бы отличить от аналогичных произведений библейской поэзии. Впрочем, и она не вполне свободна от мифологических намеков и местных эпитетов и приурочений (Синай, Сион, Иерусалим и др.); даже о «богах» говорится кое-где (напр., пс. 49, 81)... Но последнее было для священного поэта или литературным приемом, или унижением богов соседей, для египтянина же дело было несравненно сложнее.

Великое множество мифов и имен богов было для него не пустым звуком и не достоянием чуждых религий, а дорогим наследием национальной старины, недавно оказавшимся сильнее и реформатора на троне. Мы видели, что египетские богословы уже издавна старались выйти из этого затруднения, поставив верховное божества на несравненную высоту и объявив прочих богов его членами или именами, или, говоря нашим языком, его проявлениями. Один жрец, например, говорит от имени Амона: «я – один, ставший двумя, я – два, ставший четырьмя, я четыре, ставший восемью, и все-таки един». В приведенных выдержках эта идея выражена с достаточной ясностью; в пропущенных нами местах верховный бог сопоставляется с отдельными божествами: Мином, Гором и др. Однако и здесь мы находим, между прочим: «возводит Тот очи свои и успокаивает его своими волхвованиями» или «образ (?) прекрасный, созданный Пта». Традиция оказалась сильнее и фиванских богословов. Пробовали они подойти к делу с другой стороны и примирить единство со множеством учением о предвечности и безвиновности («единый, создавший себя сам») единого, создавшего прочих богов, а также представлением о вездесущии единого, принимающего в разных местах разные формы и имена. В этом отношении особенно интересен богословский трактат огромного размера, дошедший в одном из лейденских папирусов. В нем, между прочим, читаем:

«Огдоада – твои первоначальные проявления, пока ты не восполнил ее, будучи единым. Непостижимо тело твое среди великих. Ты сокровенен, как Амон во главе богов. Ты принимаешь образ Та-танена, чтобы родить первобытных богов в начале века. Ты возносишь красоту твою, как телец своей матери. Ты удаляешь себя, как небожитель, утвержденный, как Ра. Ты шествуешь, как отец, создающий детей, производящий наследников, сокровенный для детей своих. Ты был по бытию первым, когда еще ничего не было. Не было земли, лишенной тебя в начале века. Все боги появились после тебя.

Эннеада соединена в членах твоих. Твои части – все боги, соединенные, в теле твоем. Твой вход – первый, твое начало – искони, Амон, сокрывший имя твое пред богами. Старец возрастом, более ветхий, чем они, Та-танен, сотворивший себя сам в виде Пта. Персты членов его – Огдоада. Вставая, как Ра из хаоса Нун, он повторяет свою юность. Эманация его... Шу и Тефнут, соединенные в духе его (?). Он сияет на престоле своем, сообразно своему желанию. Он царит над всем существующим, благодаря своему могуществу (?). Он принимает царство вечное до (скончания) века, непоколебимый, как владыка единый. Воссияли образы его в начале века. Все существующее цепенеет от его силы. Он отверз слова среди молчания. Он открыл око всех людей и дал им видеть; он первый воскликнул, когда земля была безмолвна. Крик его обошел (ее). Нет подобного ему. Он породил все, он дал всем жизнь; он дал каждому человеку знать путь, чтобы тот шел по нему. Живут сердца их, когда они видят его.

Первый по бытию искони, Амон был изначала, и никто не знает его появления. Не было бога до него, не было другого бога одновременно с ним, чтобы рассказать о его (первоначальном) образе. Нет у него матери, которая бы дала ему имя, нет и отца, который произвел его и сказал

«он мой». Он сам образовал свое яйцо. Он – таинственный по рождению, создавший свои красоты. Он бог божественный, создавший себя сам. Все боги появились (лишь) с того времени, как он предварил бытием.

Таинственный образами, блистающий проявлениями, бог чудесный, многообразный. Все боги хвалятся им, чтобы величаться его красотами, сообразно божественности его. Сам Ра соединен с телом его. Он – старец, обитающий в Илиополе.

Его называют Та-таненом Амон, вышедший из Нун, водитель людей (?); другое проявление его – Огдоада. Родивший первобытных богов, произведший (?) Ра, он как Атум дополняет себя, будучи одним телом с ним. Он – вседержитель, начало сущих. Он – душа; ему говорят: «находящийся на небе». Он – в преисподней, против востока (?). Душа его на небе, тело его – в западном доме, статуя его в Ермополе, вознося его появления. Един Амон, сокрывший себя от них, утаивший себя от богов; неведом вид его. Удален он от неба, чужд он преисподней. Никто из богов не знает настоящего вида его; его образ не передан на письме... Он сокровенен, чтобы была постигнута сила его. Он велик, чтобы быть проповеданным, он могуч, чтобы быть познанным.

Три бога есть всего: Амон, Ра, Пта. Нет никого рядом с ними. Сокровенный именем – Амон; он же Ра – в лице, а тело его – Пта. Города их утверждены на земле навеки: это Фивы, Илиополь, Мемфис, навсегда. Указ с неба заслушивается в Илиополе, повторяется в Мемфисе для Прекрасноликого и записанный на документе Тота (посылается) во град Амона. В Фивах делу дается ход.

Сиа – его сердце, Хиу – его уста. Ка его – все существующее, находящееся во рту его. Когда он входит, пещеры Керти находятся под ногами его, выходит Нил из отверстий, что под его сандалиями. Душа его – Шу, сердце его Тефнут (?). Он – Хармахис, исходящий в небе. Правое око его – день, левое – ночь. Он руководитель людей по всякому пути. Плоть его – Нун, она находится в Ниле, рождая все и оживляя существующее. Он вдыхает дыхание во все носы Шайт и Ренент при нем для всех людей... семя его – древо жизни, эманации его – хлебный злак... Великий бог, родивший первобытных богов».

Итак, египтянин-бюрократ после долгих умозрений нашел все-таки наиболее целесообразным втолковать великий догмат, перенеся на небо чиновничью волокиту. Но и при таком понимании, он все же не только дошел до идеи всемогущего, вездесущего, непостижимого, безначального, единого божества, но говорит о благости божества к человеку, о том, что он выше и могущественнее судьбы и слушает молитвы:

«Прогнано зло, отбежала болезнь. Он – врач, исцеляющий око без лекарства, отверзающий очи, прогоняющий дурной глаз... спасающий того, кого любит, даже если бы тот находился в преисподней, избавляющий от судьбы сообразно желанию своему. У него есть очи и уши на всех путях его для того, кого он любит. Он слушает призывания взывающих к нему. Он идет по пути взывающего к нему немедленно. Юн удлиняет время и сокращает его; он дает прибавку к (определенному) судьбою для того, кого он любит. Амон – заклинание вод; имя его на водах, не имеет силы крокодил при произнесении имени его. Ветер, обращающий назад бунтовщиков, дуя назад (?)... Превосходный устами в час борьбы, сладостный ветер для взывающего к нему. Спасающий слабого. Бог пишущий, превосходный планами. Он у того, кто опирается на него во время свое. Он полезнее миллионов для того, кто полагает его в сердце своем. Благодаря его имени, один сильнее сотен тысяч. Он – благой покровитель воистину».

Мы уже имели случай цитировать тексты, в которых Амон-Ра является идеалом судьи и защитником слабых. Но не только слабые и те, «кого он любит», могли рассчитывать на его помощь и милость, они были также наградой за любовь к богу и добродетель. Это видно из первого цитированного нами гимна. В одном тексте египтянин восклицает: «Амон-Ра! я люблю тебя и заключил тебя в мое сердце (а потому чужд забот): все, что Амон изрек, исполняется... Ты избавишь меня от уст человека в день, когда он лжет». В заупокойных формулах нередко просят, проходящих прочесть над могилой молитву, ибо «к добросердечному милостив бог, а сделавший это, сделал уже доброе дело». Напротив, грех возбуждает гнев божества, и египтянин молится: «не казни меня за множество грехов моих». Таким образом, человек вступает в непосредственные, личные отношения к божеству, благочестие получает интимный, теплый характер. Монотеизм, не переставая быть космическим, приближается к этическому, и с этой стороны особенно интересен один дошедший до нас памятник дидактической литературы, так наз. папирус Ании, по форме напоминающий Prisse, но по духу стоящий гораздо выше его. Здесь мораль чище и находится в связи с религией, причем говорится о боге вообще, а не о богах или о каком-либо определенном лице пантеона. Текст весьма труден для понимания, вполне понятно очень немногое, напр.:

«Берегись посторонних женщин, которых никто не знает в их городе, это – неведомая пучина... Женщина, муж которой далеко, готова писать тебе ежедневно... О, смерти достойное преступление ее слушать!.. Не лги, чтобы имя твое не смердело. Не будь многоглаголив, ибо шум – отвращение для бога, молись за себя в сердце твоем, ибо бог любит того, чьи слова скрыты; он исполнит твои желания, услышит твои слова и примет твою жертву... Давай воду отцу и матери, покоящимся в долине... Не предавайся пиву, или из твоих уст будет исходить неудобопроизносимое; ты падаешь, твои члены переломаны; некому поддержать тебя; твои собутыльники продолжают пить; они встают и говорят: «вон его – он пьян». Если придут искать тебя, чтобы с тобой посоветоваться, тебя найдут лежащим в грязи, как ребенка... Устрой себе могилу в ущелье; может быть, завтра же она сокроет тело твое... Думай всегда об этом, чем бы ни занимался. Как и к старику, и к тебе явится вестник, чтобы взять тебя. Ты не знаешь смерти своей; она идет, не разбирая ни грудного ребенка, ни старика... Не сиди, когда другой стоит, кто старше тебя летами или саном... Если ты грамотен, вникай в письмена, слагай их в сердце твоем и все, что ты говоришь, будет хорошо... Не бывает сына у казначея, не бывает наследника у начальника крепости; у должностей нет детей (выходка против непотизма и призыв к деланию карьеры собственными заслугами)... К болтуну бывают глухи; если ты молчалив, ты будешь приятен. Человек гибнет из-за своего языка... Тело людей – закром, полный всяких ответов; выбери хороший, а дурной да останется запертым в теле твоем... Совершай жертву и остерегайся греха. Не оскорби изображения бога, не шагай во время процессии».

Заметим еще, что в это время особенно распространяется представление, что боги «живут правдой», и цари считают наиболее угодной жертвой – поднесение статуэтки богини правосудия.

Эти возвышенные представления, однако, были не в силах переродить официальную, и народную религию. Причин было много. Прежде всего носители их едва ли стремились к этому. Они веровали по-своему, а до народа им дела не было, и они едва лиг считали его способным переварить их догматику.

Но самым больным местом египетской религии было учение о загробном мире, Оно было камнем преткновения даже для Эхнатона; оно же и теперь было едва ли не главной причиной банкротства богословских порывов фиванских жрецов. Все прежние представления не только удерживаются, но и получают новое развитие. Рядом с «Книгой Мертвых» и ее магическим инвентарем появляются новые заупокойные книги: «Книга о том, что находится на том свете» (так наз. Амдуат), «Книга Врат» и величания бога солнца. В первых двух приводится учение о том, что бог Ра в виде «плоти» (т. е. он умер, закатившись на горизонте) проезжает на своей барке в сопровождении богов и избранных покойников, в течение двенадцати часов ночи преисподнюю, по которой протекает продолжение Нила. Берега его заселены покойниками и невероятными чудовищами, продуктами больного воображения жреческой фантазии. Ра должен магическими изречениями отражать их, и особенно дракона Апопи. Не казалось диким и то, что Ра в 7-й и 8-й час проезжает мимо гробниц – своей собственной и других божеств, между прочим отожествленных с ним – Хепры и Атума. В 11-й час происходят всевозможные казни «врагов Осириса». По «Книге Врат», каждая из 12 частей ада отделялась железными вратами и засовами, охраняемыми огнедышащими змеями. Обитатели их могли только в течение одного часа в сутки наслаждаться лицезрением солнца, все остальное время они проводили в стонах и тоске. Чудовища здесь другие. В 6-м часу происходит какой-то суд пред Осирисом, хотя этот суд едва ли соответствует тону и характеру книги. Назначение этих странных произведений – избавить египтянина от загробного мрака, дать ему возможность вечно видеть Ра и все время плавать с ним в его барке или выходить, из ада когда угодно и любоваться восходом солнца. И вот стены гробниц, гробов и т. п., преимущественно царей и жрецов, покрываются изображениями из этих книг с их чудовищами и текстами, а также молитвами солнечному божеству. Сцены пиршеств и семейные группы, столь обычные в Среднем царстве, исчезают с надгробных плит или отступают на второй план, заменяясь благочестивыми изображениями покойника, молящегося Осирису, Ра, или другим важным для него богам. Нередко в гробницы ставили небольшие пирамидки, на четырех скатах которых изображалось солнечное божество в четырех формах, соответственно четырем периодам суточной жизни его, пред ним на коленях покойник, читающий тут же начертанные гимны. Эта пирамидка должна была обеспечить ему возможность видеть солнце в течение целых суток.

Таким образом, и здесь мы видим усиление благочестия. Но если цари XIX–XX династий и жрецы не только не гнушались странными книгами о преисподней, но даже считали их своей привилегией, то можно себе представить, какие формы приняло это благочестие среди народных масс. Прежние суеверия и вера в магию, в необыкновенные чудеса и фетиши продолжалась и развивалась, обогащаясь новыми предметами культа, новыми волшебными средствами и книгами, новыми демоническими существами. Как будто нарочно в то время, как высшие классы умствовали о единстве бога, масса изобретала себе чудовищных карликов-уродцев, недоношенных младенцев, стоячих женских гиппопотамов, змей с тремя головами (человеческой, змеиной и птичьей), молилась им как добрым гениям и держала в домах их идольчики. Эти божки начинают особенно распространяться с этого времени; первый назывался Бес, второй имел связь с богом творения – Пта, третья – помощница при родах Тауэрт, четвертая – Меритсегер, «любящая молчание», считалась богиней горы фиванского Некрополя. Однако в этом Некрополе, на ряду с рабочими и сбившимся с пути сбродом жили и люди скромного положения, принадлежавшие к числу низших служителей заупокойных культов или низшего персонала храмов. Это так наз. «послушатели зова» в «Месте Правды» (Некрополе), посвятившие себя культу древних царей, особенно XVIII дин., художники и мастеровые храмов и т. п. До нас дошло большое количество надписей от этих лиц. Они – религиозного содержания и большею частью начертаны на камнях, поставленных по обету божеству, оказавшему милость, или в ожидании этой милости. Такими божествами являются, главным образом, Амон, Меритсегер, иногда называемая «вершиной горы», Тауэрт, Тот и др. Представления о божестве отличаются теплотой и сознанием его близости. Оно промышляет о всех тварях, оно идет на помощь взывающему к нему, оно не любит многословия и отличает молчаливого. Особенно же заботится оно о несчастных и покинутых, возложивших на него упование. За зло и грех оно карает болезнями и бедствиями, но насколько человек от природы склонен к греху, настолько бог – к милости; его гнев можно умилостивить, но необходимо быть осторожным, а удостоившись милости, следует возвещать о ней людям и всей природе. Так, один художник храма Амона возвещает силу своего бога всем «плывущим вниз и вверх» и убеждает их бояться его и учит этому своих детей, поведать грядущим поколениям, рыбам водным и птицам небесным. Амон – владыка молчаливых, идущий на зов бедняка, дающий дыхание убогому ж спасающий даже из ада. Другой «послушатель зова» сознается, что он был неразумен и, не разбираясь в добре и зле, согрешил против «Вершины». Та его наказала одышкой. Тогда он возопил к ней и ко всем богам и богиням: «я возвещу всем малым и великим среди рабочих: бойтесь Вершины, ибо она – лев и преследует того, кто против нее грешит». После этого он убедился, что «она была милостива, дав почувствовать свою руку. Она вернула свое благоволение и заставила забыть о болезни».

Как отразилось новое возвышенное представление о божестве на догмате божественного достоинства царей? Казалось бы, что расстояние между богом и людьми теперь сделалось необъятным... Но цари всегда были не только богами, но и сынами богов; даже Эхнатону не мешала его высокая религия сохранять богосыновство. И мы действительно видим теперь теплые молитвы, вроде помещенных в большом папирусе Harris, или в интересной надписи Рамсеса II в Абидосе, где он обращается к своему покойному отцу Сети I:

«Ты взошел на небеса, ты в свите Ра, ты соединился со звездами и месяцем. Ты находишься в Дуате, подобно тем, которые пребывают там рядом с Онуфрием, владыкой веков. Твои руки простираются к Атуму на небе и на земле, как у неподвижных и незаходящих звезд, когда ты сам пребываешь на барке миллионов лет. И вот я молюсь о дыхании твоих ноздрей, я поминаю имя твое ежедневно... Я поминаю твою силу, находясь на чужбине... Помолись Ра... и его сыну Онуфрию с любящим сердцем. Даруй мне время жизни, соединенное с юбилеями. Для тебя будет благо, если я буду царем навеки: я буду ежедневно заботиться о твоем храме». – Отец из загробного мира, как «превосходная душа», подобная Осирису, отвечает длинной речью, в которой говорит, что молится богам о его долголетии и благоденствии, и боги уже обещали и то, и другое.

В других случаях Рамсес II выступает богом с такими притязаниями, как редко кто из его предшественников. Его не стесняет несравнимость божества. Из дошедших до невозможности торжественных надписей, особенно характерна Кубанская, повествующая о сооружении колодца на пути к золотоносным областям.

После длинного вступления с царскими именами, титулами и множеством хвалебных эпитетов, следует повествование об исследовании пути в золотоносную область Акита; путь лишен воды, почему «если много караванов направляются туда, то лишь половина доходит – они умирают от жажды на дороге вместе с ослами»... Чрез хранителя печати созывается двор, которому царь объявляет о своем намерении. Сановники отвечают: «Ты подобен Ра во всех своих деяниях; все, чего желает твое сердце, исполняется. Если ты чего-либо захочешь ночью, наутро оно уже исполнено. Мы видели множество чудес твоих со времени твоего появления, как, царя. Мы не слыхали, и не видали наши глаза, а это случилось в полном объеме. Все, что выходит из уст твоих, подобно словам Гора на горизонте. Твой язык – пара весов; более точны твои уста, чем правильная стрелка Тота. Есть ли что-либо, чего бы ты не знал? Кто совершитель, подобный тебе? Есть ли место, которого ты не видал? Нет страны, в которую ты не проник. Все их судьбы проходят через твои уши с тех пор, как ты получил в обладание эту землю. Ты управлял еще будучи в яйце в твоем, сане юного царевича – князя. Докладывались тебе дела обеих земель, когда ты был еще мальчиком с локоном. Не являлось памятника, который бы был не под твоим ведением, не было поручения без твоего ведома. Ты был «верховными устами» войска, когда ты был мальчиком десяти лет. При всякой предпринимавшейся работе, рука твоя полагала основание. Если ты говоришь воде: «иди на гору», выходит океан согласно твоему изречению, ибо ты – Ра во плоти, Хепра в его истинном существе. Ты – живое подобие на земле отца твоего Атума илиопольского; бог вкуса в устах твоих, бог ведения – в сердце твоем. Место пребывания языка твоего – ковчег богини Правды, сидит бог на устах твоих. Слова твои исполняются ежедневно, сердце твое устроено по подобию Пта, создателя художеств. Ты вечен. Да будет по твоим предначертаниям, да будет услышано все, что ты говоришь, царь, владыка наш».

Затем выступает с речью «царевич Куша», наместник Нубии: «Земля Акита находилась в состоянии недостатка воды со времен бога. В ней умирали от жажды, и каждый из прежних Царей желал открыть в ней колодец, но у них не было удачи. Царь Минмара (Сети I) сделал то же самое; он повелел копать колодец в 120 локтей: в глубину во время свое. Но он был заброшен на дороге, не вышла вода из него. Но если ты скажешь сам отцу твоему, по твоему предначертанию, произойдет пред нами, хотя это и не слыхано в беседе, ибо твои отцы, все боги любят тебя более всех царей, бывших со времен Ра».

Царь отвечает удовольствием на эти слова и выражает еще раз непременное желание дать стране воду. Вельможи опять «падают на животы» и величают его «до высоты небесной». В страну Акита посылают царского секретаря с поручением, которое должно быть исполнено.

Итак Рамсес II может творить все, что ему угодно, как бы невероятно это ни было, ибо он пользуется преимущественной любовью Ра, того самого Ра, который теперь так высоко поднялся, правя тварью и миром! В другом месте Рамсес уверяет своих потомков: «царь божественное семя, когда он обитает на небе, как и тогда, когда он находится на земле; он принимает формы по своему желанию, подобно месяцу»... Мернепта «сошел с неба и родился в Илиополе». Пред ним не могут устоять горы: они трепещут от страха, ибо бытие его равно бытию вечности. Одно из бесчисленных изображений из цикла войны Рамсеса II с хеттами увековечивает его, как он в битве при Тунипе «два часа провел, воюя против этого города поверженных хеттов, причем его брони на нем не было». А знаменитая кадетская поэма, это «восхваление побед», оказавшее такое влияние на официальную придворную поэзию последующего времени и окончательно превратившее ее в безвкусную и малопонятную трескотню, набор громких фраз с туманными метафорами и без системы! В ней Амон выручает своего сына, попавшего в безвыходное положение, и дает ему единолично обращать в бегство и поражать полчища врагов. Увидав себя среди хеттов в одиночестве, фараон восклицает с укором:

«Что с тобой, отец мой Амон? Разве отец забывает о своем сыне? Разве я делал что-либо помимо воли твоей? Разве я не ходил и не стоял согласно твоим речениям? Я не преступал предначертаний уст твоих, я не нарушал твоих мыслей никогда. Великий владыка Египта да отразит азиатов с пути своего. Что для сердца твоего азиаты? Амон да посрамит незнающих бога. Разве я не соорудил для тебя памятников из белого камня, весьма многочисленных, и не наполнил твой храм пленными, не построил тебе храмов миллионов лет? Я дал тебе имущество домашнего обихода, я принес тебе в дар всю землю соединенную для снабжения твоих алтарей. Я заклал тебе мириады быков. Я не давал отдыха руке, не исполнив (всего) для твоего двора. Я выстроил тебе пилон из камня, поставил для тебя вечные шесты для (флагов). Я доставил тебе обелиски из Элефантины, я велел принести тебе вечный камень, я влачил тебе корабли по океану, перевозя дары стран. Да будет иная (неблагоприятная) участь преступающему твои предначертания, да будет благо испытывающему, тебя, Амон, поступающему относительно тебя с любящим сердцем. Я взываю к тебе, отец мой Амон, среди многочисленных стран, которых я не знаю, они все соединились против меня. Я – один, сам с собою, никого нет со мною. Оставили меня моя пехота и конница (вар. – оставили меня мои многочисленные солдаты, не видит меня ни один из моих колесничников). Если я возглашу к ним, никто из них не услышит, когда я закричу к ним. Я нашел, что Амон полезнее для меня миллионов солдат и сотен, тысяч колесниц, мириадов братьев и сыновей, соединившихся вместе. Нет дела многочисленным людям – Амон полезнее их. Я достиг этих мест по повелению уст твоих, Ра (вар. – Амон), я не преступал твоих предначертаний. Я молился тебе на краях страны, и глас мой достиг до Ермонта. Услыхал (?) Ра и пришел, когда к нему воззвали. Он дает мне руку свою, я ликую, он восклицает за мною и предо мною (?): «Я пред лицом твоим, Рамсес, я с тобою, я – твой отец Ра; рука моя с тобою, я для тебя полезнее сотен тысяч соединившихся вместе. Я – владыка победы, любящий силу». – Я нашел мое сердце бодрым, утробу ликующей. Все, что я совершаю, исполняется. Я подобен Монту, стреляя правой рукой и хватая левой. Я подобен Ваалу в его годину пред нами. Я нашел 2 500 колесниц, я – среди них, которые будут уничтожены пред моими конями. Не нашел среди них никто своей руки, чтобы сразиться со мною. Сердца ослабели в их телах, руки их опустились, они не умели пускать стрелы, они не нашли мужества взяться за мечи. Я поверг их в воду, как, крокодилов. Они пали на лица свои, один на другого. Я перебил (многих) из них... ни один из них не увидал, что позади его, ни другой не обернулся. Ни один поверженный не поднялся»...

Культ усопших царей, как настоящих богов, во все времена был свойственен египетской религии. Но для настоящего времени особенно характерным являетса необычайное даже для Египта почитание царей XVIII дин., особенно Аменхотепа I и царицы Яхмоснофертити, как богов фиванского Некрополя. Многочисленные документы убеждают, что в честь Аменхотепа I был установлен четырехдневный большой праздник, во время которого рабочие Некрополя веселились и пили со своими семьями, что он имел оракул, к которому прибегали рабочие в случае споров имущественного характера; «великий бог» давал ответы устные или письменные или решал дело «наклонением».

Искусство этого времени стоит в связи с величием фараонов и еще находится на значительной высоте. Стиль Телль-Амарны уступил реакции в сторону образцов эпохи Аменхотепа III, но Сети I, Рамсесы II и III, развившие огромную строительную деятельность, создали новую эпоху искусства. Изящество барельефов Сети I в Абидосе, величественные колоннады Луксора, грандиозные абусимбельские колоссы Рамсеса II достаточно известны. Нельзя не упомянуть замечательных сооружений Рамсеса III в Мединет-Абу, где были выстроены высокие ворота в виде крепости, как вход в храмовой двор, на котором также находился непосредственна примыкавший слева к храму дворец, а также озеро, окруженное деревьями. Подобного рода сочетания дворца с храмом имели место и в Рамессей и в постройках Мернепта в западной части Фив. Эта местность была в данную эпоху грандиозным соединением поминальных храмов царей, производивших своими стенами и колоннами, своей массой, на проезжавших по Нилу необычайное и неотразимое впечатление. Строитель Мединет- Абу обнаружил замечательный вкус и вышколенный глаз, ему нельзя отказать в знакомстве с перспективой; путем некоторых приемов распределения рельефов и архитектурных частей, он достиг зрительных эффектор, благодаря которым постройка выигрывает в стройности и в монументальности.

Нам приходилось говорить столь часто о различных произведениях египетской литературы в эту эпоху, что теперь осталось коснуться только немногого, не вошедшего в предшествующие страницы. До нас дошли от этой эпохи (частью от более раннего времени) многочисленные песни и стихотворения, ничего общего не имеющие с занимавшими нас до сих пор родами «высокой поэзии» – это «песни развлечений сердца» – любовные стихотворения, частью искусственного происхождения. Они по поэтическим достоинствам ниже еврейской «Песни Песней», менее сентиментальны и многоречивы, чем аналогичные произведения других восточных народов, и по трезвости и краткости приближаются к нашим. Конечно, прозаичность египетской природы оказала здесь свое действие. В этой общечеловеческой поэзия, конечно, замечаются мотивы, свойственные и другим литературам: на пути на богомолье герой просит бога дать ему в награду увидеться с «сестрой» и все местные боги должны украсить ее цветами; в другой песне герой хочет быть больным, чтобы «сестра» «посрамила всех врачей», ибо она знает причину его болезни, или зная, что «сестра» сердится, когда открывается ее дверь, он хочет быть ее привратником, чтобы почаще любоваться ее гневом; то «сестра» приглашает героя вместе ловить птиц, то она ходит по саду и находит в каждом цветке намек на свое счастье, то, напротив, подозревает измену и жалуется на свою долю.

Наконец, от этой эпохи дошло несколько беллетристических произведений в египетском смысле, т. е, сказок, напр., переведенный на все языки и неоднократно изучавшийся с литературной и фольклористической стороны так наз. роман о двух братьях. Это – чудесные превращения и приключения целомудренного младшего брата, оклеветанного женой старшего и обманутого собственной женой, созданной специально для него богами. Здесь сложная и запутанная фабула, может быть, стоит в связи с мифом Осириса, а мораль из нее выводимая – награда за гонимую добродетель. Другой рассказ – о заколдованном царевиче – поражает нас неегипетской теплотой и человечностью. Он переносит нас в Месопотамию, на дочери царя которого романически женился инкогнито путешествовавший египетский царевич, волею судеб долженствующий умереть от крокодила, змеи или собаки. Верная жена спасла его от своего отца и от двух первых опасностей, но вероятно (конец потерян) не была в состоянии избавить от смерти от любимой собаки. К этому же времени относится и историческая сказка о Тути, взявшем Иоппию.

Отличительной чертой литературы этого времени было, между прочим, пристрастие к иностранным, особенно семитическим словам, которыми пересыпаны оды в честь царей и многочисленные фиктивные письма, служившие в школе образцами модного стиля. Особенно охотно эти слова употребляются для военных терминов, даже слово «войско» – семитическое. И в религии заметно азиатское (отчасти и ливийское) влияние, выразившееся главным образом во включении в пантеон иноземных богов, особенно Ваала, Астарты, Решепа, Кадеш. Они считались главным образом божествами войны. Ваал был сопоставлен с Сетом, Астарта включена в мемфисский цикл, ее областью считалось море.

Письма впервые разработаны Мазрегов одной из лучших его работ: Du genre epistoiaire chez les egyptiens de l'epoque pharaonique, 1872. Здесь приняты в соображение лондонские тексты. Берлинские издал и перевел Wiedemann, Hieratische Texte, 1879. Туринские изд. Pleyte и Рossi 2 т., 1869. О рабочем движении: Lieblein, Deux papyr. du Turin, 1896. Spiegelberg, Arbeiter und Arbeterbewegung im Pharaonenreich, 1895. Папирусы Salt, Abbot и Amherst изданы и разработаны Сhabas, Melanges Fgyptologiques, III Serie, t. II. См. еще Spiegelberg, The verso of pap. Abbot, 1891. Zwei Beitrage zur Geschichte d. thebanischen Necropolis, 1898. Studien und Materialen zum Rechtswesen d. Pharaohen-reiches, 1892. Erman, Zwei Actenstucke aus d. thebanischen Graberstadt. Berl. Sitzungsber., 1910. Holsсher, Das hohe Thor von Medinet Habu. 12 wissenschaftliche Veroff. d. Deutsch. Orient-gesellschaft. Lpz., 1910 (архитектурное исследование). Настоящее значение великого папируса Harris впервые определил Еrman, Zur Erklarung d. Pap. Harris. Sitzungsber. d. Konigl. Preus. Akad., 1903. XXI. Издал впервые и перев. Birch, Facsimile of an Egypt. Papyr. of the reign, of Ramses III, 1876. Надпись Meса изд. и объяснена Gardiner'ом, A contribution,to the study of Egypt, judicial procedure. Untersuch. zur Geschichte Altert. Aegypt. Sethe, IV, 3 (1905). Papyrus- Anastasi I (разбор путеш. в Сирию): Сhabas, Voyage d'un Egyptien en Syrie, en Phenicie, en Palestine au XIV s., 1866. Spiegelberg, Beitrage zur Erklarung d. Papyr. Anastasi I. Aeg. Zeitschr. 44. Новейшее издание сделал Gardiner в новой серии: Egyptian Hieratic Texts. Каирский гимн Амону изд. и разработан Grebaut, Hymne a Amon-Ra de Pap. de Boulaq. Stern в Aegypt. Zeitschr, 1873. Лейденский – Gardinere Aeg. Zeitschr. Erman, Denk-steine aus der thebanischen Graberstadt. Berl. Sitzungsber., 1911. Тураев, Дверцы наоса с молитвами Тауэрт. Памятники Муз. изящн. искусств в Москве, 1913. Интересное собрание Ostraca с поэтическими текстами эпохи Рамессидов, найденное в царских гробницах Daressy, издано и изучено Еrmаn'ом в Aegypt. Zeitschr., т. 38. См. мою заметку: Новая находка в области египетской поэзии. Зап. клас. отд. Р. арх. общ. III. Книги Амдуат, Врат и др. Masреrо, Les hypogees royaux de Thebes. Bibliot. Egyptol. II. Jequier, Le livre de ce quil у a dans l'Hades, 1894. (Bibl. de l'ecole des Haut, F.tud. 97). Lefebure, Les hypogees royaux. Mem. de la mission du Caire II. Sharре-Воnоmi, The alabaster sarcofagus of Oimenephtah. Naville, La litanie du soleil, 1875. Любовная поэзия: M. Muller, Die Liebespoesie d. alten Aegypter, 1899. Сказки: Masреrо, Les contes populaires de l'Egypte ancienne. 3 изд. В. M. Викентьев, древне-египетская повесть о двух братьях. Москва, 1917; A. Gardiner, Late – Egyptian Stories. I–II. 1931

–1933. В. Стасов, Древнейшая повесть в мире. Вестн. Евр. 1868, окт. Griffith, Egypt, literature, 1898. Соsquin, Un probleme historique a propos du conte d. deux freres. Rev. Quest. Hist, 1877. О семитическом влиянии: Воndi, Dem hebraisch-phoniz. Sprachzweige angehorige Lehnworter in hierogl. u. hierat. Texten, 1886. [A. Ember, Semite-Egyptian sound changes (A. Z. т. 53); его же, Kindred Semite-Egyptian Words. (A. Z. т. 53). Max Muller, Asien und Europa nach altagypt. Denkmalern, 1893. Spiegelberg, Fragments of the story of Astarte in the Amherst collection. Proceed. Soc. Bibl. Arch. XXIV. Ed. Meyer, Ueber einige semitische Gotter. Zeitschr. d. Deutschen Morgenl. Gesellschaft. XXXI. Вurchardt, Die alkananaeischen Fremdworte und Eigennamen in aegyptischen, 1902.


Источник: История Древнего Востока : В 2-х том. / Б.А. Тураев; Под ред. В.В. Струве и И.Л. Снегирева. - 3-е стереот. изд. - [Ленинград] : Социально-экономическое издательство, Ленинградское отделение, (тип. "Печатный двор"), 1936. / Т. 1. - XII, 360, [1] с., 5 вкл. л. крас. ил.

Комментарии для сайта Cackle