Домашний быт Русских Царей в XVI и XVII столетиях

«Домашний быт Русских Царей в XVIиXVII столетиях» составляет начало обширного сочинения, предпринятого г. Забелиным о Домашнем быте Русского народа в тех же столетиях. Это сочинение должно обнимать главные основы и существенную, самую полную часть истории Русской культуры; потому что, за недостатком в общественном развитии, вся жизнь древней Руси преимущественно сосредоточивалась на семье, в домашнем быту. Отношение этого предмета к Истории политической автор определяет в следующих словах; «В Истории внутреннего развития домашний быт народа составляет основной узел; по крайней мере в его уставах, порядках, в его нравственных началах кроются основы всего общественного строя земли, не исключая и политической формы. В его среде воспитывается каждый деятель земли, и мало по малу созидаются те силы, которые потом управляют ходом Истории». (Введение, стр. VIII). Общие обозрения быта всего народа, по периодам, без точного обозначения, что собственно принадлежит тому или другому сословию, что выработалось вновь и дошло по преданию, общие характеристики без тщательного указания подробностей, автор считает преждевременными; потому что общее тогда только может быть безошибочно, когда будет выведено из частностей, и тем более в Истории народного быта, который весь слагается из мелочных подробностей. Чтобы не растеряться в подробностях, автор излагает Историю Русского быта по главнейшим его представителям. Это типы государя или господаря, земца-кормителя, гостя-капиталиста и промышленника, казака, церковника, подъячего и т. д. Первый том сочинения, имеющий предметом «Домашний Быт русских Царей», должен дать полное понятие о наиболее заметном, передовом типе нашей истории, о государе или господаре, не только в тесном смысле государя политического, но и в смысле общем, как собственника и владетеля, хозяина, который в общей жизни именовался тем же словом и только впоследствии выделил из себя политическую власть. Потому изучение этого типа обнимает и жизнь боярства или дворянства вообще, со всеми его служебными подразделениями и бытовыми видоизменениями.

В четырех главах 1-й части этого сочинения, представленной на конкурсе, излагается быт Русских Царей в следующем порядке. Сначал рассматривается самая местность и внешние подробности и обстоятельства, при которых этот быт раскрывался. Это – государев двор ил дворец; история его построения в связи с историей самой Москвы. Архитектура. Внешнее и внутреннее украшение. Живопись. Мебель. Утварь. Затем следует характеристика каждой части дворца и отдельных палат в связи с политическим, домашним и вообще с бытовым их назначением; а именно значение Царских палат в отношении обрядов, приемов, собраний; значение Грановитой Палаты, золотой; значение крылец и т. п. И, наконец,– обряд государевой жизни, комнатной и выходной, то есть: исторический очерк жизни государя у себя дома и на выходах в разных церемониях, в течение всего года; с присовокуплением описания разных характеристических обрядов, каковы: действо Страшного Суда, Цветоносие и Шествие на осляти, Государево погружение в Иордан и т. п. Для Истории боярской жизни при дворе особенно любопытны дела о нарушении чести государева двора и о дворянском бесчестье. Наконец, больше трети всей книги занято материалами (стр. 349–522), на основании которых составлена эта книга. Сверх того, приложены рисунки планов и фасадов Коломенского дворца и фасад Сольвычегодских старинных хором Строгановых; что же касается до старых построек Кремлевского дворца, то автор обещает приложить с них снимки при 2-й части (Введение, стр. XIV).

Главное достоинство этого сочинения состоит в свежести материалов, впервые автором обнародованных, в добросовестном их изучении и в верности исторических характеристик этим источникам. Кроме общеизвестных источников, автор пользовался главнейшим образом рукописями, хранящимися в Архивах Оружейной Палаты и Московской Дворцовой Конторы.

Архив Оружейной Палаты заключает в себе около 1300 рукописных книг, в лист и в четверку, и около 8000 столбцов или свитков¹⁹⁰, относящихся к XVII столетию и частью к XVIII.

В Архиве Дворцовой Конторы сохраняется также несколько книг и столбцов XVII в., а большей частью в нем хранится дворцовое делопроизводство XVIII в., преимущественно с 1737 года; потому что дела до этого почти все были истреблены пожаром.

В помянутых книгах и столбцах XVII в. сохраняются неполные и разбитые остатки, а часто и только отрывки старинного делопроизводства разных Приказов или Канцелярий до Петровского дворцового ведомства. Большей частью это приходо-расходные записки, денежные и материальные, а также описи и переписи казенного, т. е. царского имущества за разные годы XVII столетия.

На столбцах велись собственно дела, то есть составлялись памяти, отношения, сношения, предписания и т. п., из которых потом вносилось в книги все то, что требовало ближайшей наглядной отчетности и порядка для необходимых справок, так что столбцы и книги в большинстве случаев повторяют одно и тоже, особенно по предметам прихода и расхода. Но так как делопроизводство сохранилось не вполне, то весьма часто столбцы дополняют пробелы или утраты книг, и наоборот. Сверх того, по каждому Приказу сохраняется очень много дел чисто административных и частью судных; потому что в то время Приказ был вместе с тем и судьей своих подчиненных в их тяжбах, ссорах и т. п.

Приказы, которых делопроизводство в большем или меньшем количестве сохраняется в Архивах, были следующие: 1) Казенный приказ. 2) Государева мастерская палата. 3) Царицына мастерская палата. 4) Оружейная палата с подведомыми ей палатами серебряного и золотого дела и Оружейным приказом. 5) Приказ конюшенный. 6) Приказ большого дворца. 7) Дворцовый судный приказ. 8) Приказ Тайных дел.

I. Казенный приказ хранил царскую казну, то есть все драгоценности, всякие дорогие товары и узорочья. Потому почти все его делопроизводство заключается в приходо-расходных книгах и частью в книгах описных и переписных.

1. Описные и переписные книги заключают в себе описи всей той казны, которая хранилась на казенном дворе.См. Домашний быт Русских Царей.

2. Книги приходные мягкой рухляди (мехов) и судам, т. е. посуде, также приносной святыни и т. п.

3. Книги приходные даром, что приносят к государю из государств послы и посланники, и гонцы в дарех.

4. Книги приходные узорочным и локотнымтоварам, которые покупались у Архангельского города и в Астрахани, и в других местах, а также в Москве у торговых людей Русских и иноземцев.

5. Приходно-расходные денежные.

6. Расходные именному расходу всякой казне, что дается по именному приказу боярам, окольничим, дворянам и всяким приказным и дворовым людям, и всяким послужникам жалованья государева (т. е. за службу вообще).

7. Расходные деланому платью татарским послам и гонцам, встречному, выдаваемому во время приема, и отпускному, выдаваемому на отпуск этих лиц.

8. Книги, а в них писан верхний относ, т. е. взнос в хоромы государю, царице и их детям разных локотных и узорчатых товаров, мехов и т. п.

9. Расход денег мастеровым людям за издельное.

10. Расход денег, выдаваемых ружникам, т. е. духовенстве, состоявшему на руге, также духовенству за годовые и праздничные сукна (кафтаны), за приход со святой водою и т. п.

11. Расход ладону в ружные церкви.

12. Расход церковному строению, т. е. изготовление риз, (епитрахилий) и вообще церковного облачения.

II и III. Мастерские Палаты, Государева и Царицына, заведывали собственно постельным и гардеробным обиходом царского двора. Получили имя мастерских от существенной и главнейшей стороны их занятий: мастера портные, или наплечные, и мастерицы, белыя и золотыя, т. е. белошвеи и золотошвеи занимались теми мастерскими делами, которые составляли исключительное назначение упомянутых Палат или Приказов.

Книги и дела:

1. Описи постельнойказны и платья, также разных локотных товаров, т. е. материй.

2. Приходно-расходные книгиузорочных, локотных товаров, мехов, волоченому золоту и серебру и т. п.

3. Книги верхнего относа или взноса товаров в верх (стр. 220).

4. Приходо-расходные белой казне, т. е. полотнам, скатертям, убрусам и т. п.

5. Книги кроенью платья или кроельныя.

6. Приходо-расходные деньгам на покупки разных предметов постельного обихода и на всякий мелочный комнатный, именной и приказный расход.

7. Книги чиновныя окладныя жалованью разным лицам, состоявшим в ведомстве приказа.

8. Дела по управлению и расправе этих лиц.

9. Книги записные, в каком платье бывал государь, выходныя, именно те самые, которые г. Строев издал в 1844 году, под именем «Выходов Государей, Царей и Великих Князей» и проч.

IV. Оружейная Палата заведывала всей художественной и ремесленной частью по украшению и внутреннему убранству дворца. Под ее ведением производились все иконописные и живописные работы, а также резные и токарные, деревянные и костяные, золотые, ювелирные, железные и т. п. В этом же ведомстве столярное, резное дело и затем все собственно оружейное дело.

Книги и дела:

1. Описи оружейной казны.

2. Приходо-расходные книги денежные по заготовлению и покупке разных материалов, как то: красок, олифы, листового золота и серебра, клея, дерева для резьбы и вообще всего, что было нужно для мастеров и ремесленников.

3. Приходо-расходные материалов.

4. Дела по иконописным и другим работам. Более любопытные из этих дел уже прежде были изданы г. Забелиным в 1850 г., в 7-й книжке Временника Общества Истор. и Древн. Под заглавием: «Материалы для истории иконописи».

V. Конюшенного приказа дел сохранилось очень мало.

1. Описи конюшенных вещей и всякой конюшенной казны.

2. Росписи лошадей стоялых и походных и т. п.

VI. Приказ большого дворца заведывал всей дворцовой хозяйственной частью в собственном смысле, как то: всеми запасами столового обихода, всеми постройками, также волостями, приписанными ко дворцу и т. д. Книг и дел этого приказа сохранилось очень мало, и те почти все относятся к последним годам XVIIстолетия.

1. Книги расходные строельных дел, материальные и денежные.

2. Киниги подрядов на постройки, уговорные.

3. Книги расходные лесных и каменных запасов.

4. Записки дневальных плотничных работ.

5. Расходные столовых припасов и т. п.

VII. Приказ Тайных дел составлял особую канцелярию Государя, так сказать, домашнее секретарство, и заведывал различными комнатными расходами, из которых большая часть шла на тайную милостынную раздачу, на столы и покормы нищим, на устройство села Измайлова – хозяйственного Царского хутора и т. п. Все тайное состояло собственно в особом личном государевом деле, независимо от других ведомств и приказов.

Приказ этот существовал, как видно, только при Алексее Михайловиче.

Несколько приходо-расходных книг и столбцов по делопроизводству хранится в Архиве Дворцовой Конторы, а более важные, государственные дела, в Государственном Архиве Министерства Иностранных дел, в С.-Петербурге.

Сверх того автор пользовался источниками и позднейшими. Так из дел XVIIIстолетия бывшей Дворцовой канцелярии и Гоф-Интендантской Конторы он извлек несколько позднейших свидетельств о старине и позднейшие ее описи и пояснения.

Уже один перечень этих многочисленных, самых мелких источников достаточно говорит в пользу высокого достоинства книги г. Забелина. Прежде чем приступить к исторической характеристике царского быта в XVI и XVII в., необходимо было основательно и подробно знакомиться с этими сотнями рукописных книг и столбцов, пересмотреть их все сплошь и выбрать все, что на первый раз было пригодно делу или служило разъяснением той или другой стороны быта.В этом заключалась основа труда, давшая ему редкую в нашей ученой литературе по русской Истории, солидность и прочность. Хотя несколько знакомые с источниками, которыми должен был пользоваться автор, хорошо знают, сколько надобно положить труда в самой неблагодарной работе, чтобы из какой-нибудь приходо-расходной книги в 500 или 700 листов набрать разрозненного материала каких-нибудь на две или на три четвертушки письма. Приходилось в этом необозримом хламе старых бумаг кое-где собирать, так сказать, малые крупицы, с которыми иной раз неизвестно было что делать, по крайней мере до тех пор, пока не подбирались новые крупицы, и пока не объяснялось таким образом самое значение и настоящий смысл таких разрозненных, мелочных подробностей. Впрочем, одной только усидчивостью и силой работы, едва ли можно бы было одолеть весь этот материал, сгруппировать мелочи в общие массы, придав общей картине древнего быта свежий исторический колорит и рельефность, перечень которых приведен мною выше. Очевидно, требовалось долгое время, которое дало бы возможность автору осмыслить добытый им материал, сродниться с ним, и усвоить известный такт для работы, послуживший потом к ее упрощению и облегчению. Еще с 1846 г., сначала в Московских Ведомостях, потом в Отечественных Записках, автор печатал первые опыты того, что теперь им издано в наибольшей полноте и точности, в разбираемой мною книге.

Автор ограничил предмет своих исследований XVI и XVII столетиями, во-первых потому, что только от этих столетий дошло да нас достаточное количество материалов для истории быта, во-вторых потому, что он сосредоточился преимущественнона Москве, и в-третьих потому, что развитие древнерусской жизни в этом периоде, и особенно в XVII веке, дошло до последних своих результатов. Впрочем, все важнейшие явления изучаемого периода, если только они основываются на последовательном предании, автор объясняет историческим путем, отличая, однако, всякий раз древнейшее от XVI и XVII столетий; если же что находит он в этих столетиях согласным с современными нам обычаями, то постоянно указывает на это сходство. Потому характеристика Русского быта излагается в его книге с документальной точностью и в исторической перспективе последовательно развивающихся явлений.

Тип государя ведет свое начало издалека, в связи с историей дружины и веча (стр. 3). В своей жизни, в своем домашнем быту он остается вполне народным типом хозяина и вотчинника, окруженного покорными ему служителями, признававшими в нем столько же политическую власть, сколько и главу дома (стр. 4, 7, 9, 11 и след.). Все различие царского быта от простонародного обнаруживалось только в большем просторе, в большей прохладе, в так называемом наряде.Изба крестьянская, срубленная во дворце, для государева житья, убранная богатыми тканями, раззолоченая и расписанная, все таки оставалась избою в своем устройстве, с теми же лавками, коником, передним углом, в том же малом размере, сохраняя даже общенародное имя избы. Теремной дворец, несмотря на его узорочья, представляет несколько изб, поставленных рядом, в одной связи, только в несколько ярусов (стр. 5:57). С другой стороны, Московский Князь был вотчинник. Вотчиннический, господарский тип Московских Князей обозначился даже в самом устройстве их стольного града Москвы. В сущности это была помещичья усадьба, обширный двор вотчинника, стоявший среди деревень и слобод, которые почти все имели какое-либо служебное назначение в хозяйстве вотчинника, в потребностях его домашнего обихода. Названия разных урочищ, улиц и переулков города Москвы до нашего времени свидетельствуют об этом вотчинническом характере Московского Князя. Так в пределах опричнины царя Ивана Васильевича, то есть, в западной части города, подле Москвы-реки находилась Остожье с лугами под Новодевичьим монастырем, где паслись табуны государевых лошадей, и на остоженном дворе заготовлялось в стогах сено на зиму: оттуда улица Остоженка. Здесь же были запасные конюшни и слобода конюшенная: оттуда Староконюшенная улица. У Дорогомилова перевоза был государев дровяной двор, память о котором сохранилась в приходе Николы на Щепах. Под Новинским находилась слобода кречетников, сокольников и других царских охотников: оттуда урочище Иоанна Предтечи в Кречетниках. Улица Поварская с переулками Столовым, Хлебным, Скатертиным, населена была приспешниками и служителями царского стола. Самый план Москвы, по меткому выражению автора, похожий на паутину, расположение улиц и переулков, из которых первые, как радиусы, бегут к центру этой паутины, к Кремлю, а другие постоянно огибают этот центр, до сих пор наглядно свидетельствует, куда тянула жизнь, и что управляло даже внешним расширением города (стр. 14, 17:18).

Если в основе царского быта замечается первобытный строй безыискусственной жизни всего Русского народа, то, с другой стороны, большие удобства и самый наряд этого быта, вознесенный царственным обаянием до идеала, служил образцом для боярства. Такова главная мысль, проведенная автором по всем явлениям изучаемого периода. Ею объясняются все порядки домашней и выходной жизни Московских Князей, их благочестивые упражнения и праздничные церемонии (вся 4-я глава), наконец, весь домашний обиход, даже до мытья в бане, на душистом сене, до поддавания пару квасом и до употребления веников. Только все это делалось при дворе в большем размере, с большей церемонией и при больших официальных средствах мыленок, т. е. бань. Известно, например, что в течение 1699 г. отпущено было на этот предмет с подмосковных лугов сена мягкого 16 копен мерных с полукопною; что же касается до веников на царские мыленки, то на всех крестьян подмосковных волостей положен был оброк вениками, и автор приводит счетом, сколько каждая волость должна была доставить веников в течение года, а всего со всех волостей 3010 веников (стр. 213).

Привожу в пример эту мелочь, чтобы показать, до какой точности доводит автор постановку всякого факта. Впрочем, будучи приведены в живую связь с целями, такие мелочи, давая яркий колорит характеристике, вместе с тем знакомят вообще с отечественной историей, с народными промыслами, занятиями. Так, например, четки, употребляемые во время молитвы, особенно знамениты были соловецкие и кирилловские, также троицкие и некоторых других монастырей (стр. 198). Работою отличных гребней славилась издревле Холмогорская сторона, откуда призывали мастеров и в царский дворец (стр. 209 и 210). Кроме иностранного мыла, индейского, халянского, грецкого, славилось костромское, нижегородское. На первый неделе Великого поста, во вторник, а с 1667 г. в субботу, после обедни, во дворец приезжали стряпчие из тридцати пяти монастырей и подносили государю и каждому члену Царского семейства от каждого монастыря по хлебу, по блюду капусты и по кружке квасу. По этому поводу автор замечает, что при царе Михаиле Федоровиче славился своими квасами монастырь Антония Сийского (Архангельской губернии в Холмогорском уезде), так что государь посылал туда «для ученья квасного варенья» своих хлебников и пивоваров ( стр. 321 и 322).

Впрочем, чтобы пересчитать все эти любопытные подробности, эти местные краски живой картины Русского быта, пришлось бы переписать всю книгу. Не могу, однако, в заключение об этом предмете не упомянуть о подробностях архитектурных. Постоянно пользуясь в описании разных явлений древнего быта старинными выражениями и терминами, автор характеризует и древнерусскую постройку точными терминами, заимствованными от строительных записок XVII (начиная с 1614 г.), чтобы дать понятие о старинном плотничном деле, а главное о том, что оно до сих пор держится на тех же способах и приемах, какие, вероятно, употреблялись еще и в самую раннюю эпоху. При этом автор делает следующее замечание, практическая польза которого не подлежит сомнению: «Все плотничные термины сохраняются до сих пор; их почти вовсе не коснулась немецкая, вообще иноземная техника, и самое производство существует без всяких пособий со стороны ученых архитекторов, которые, в отношении языка техники, если бы захотели, многое могли бы заимствовать из этого родного и наиболее для всех понятного источника родных же слов и названий» (стр. 37).

Из книги г. Забелина ясно видно, что древнерусский быт не коснел на одной точке, с китайской неподвижностью, но заметно шел вперед, вследствие разных улучшений и видоизменений, особенно с конца XVI в. и в XVII веке. Это последовательное развитие в истории Русского быта выступает особенно заметно потому, что автор сосредоточил свои наблюдения не над простонародным бытом, а над царским, которого элементы и средства допускали известную степень усовершенствования.

Уже постепенное изменение во внешней обстановке быта свидетельствует о его историческом развитии. Потому автор начинает свое сочинение историей построения и возобновления царского двора (гл. 1-я), затем входит в подробности о его художественных украшениях, о мебели и всякой утвари, и, вообще, об убранстве и удобствах (гл. 2-я). Согласно народным основам царского быта и согласно местным условиям, архитектура дворца ведет свое начало от деревянных построек, как в общем расположении хором, так и в подробностях украшения, по рисунку своему напоминающих резьбу из дерева ( стр. 57). И у классических народов, и на западе в средние века, архитектура возникала и развивалась по требованию житейских удобств. В этом состоит главный смысл архитектурного здания; здесь основа его красоты и характеристического стиля. Тоже замечаем и в истории построения московского дворца: «хоромы, крыльца, переходы, говорит автор, разбросаны с мыслью не о правильности плана и о его красоте, а об удобствах, какие представлялись местом постройки или отношением и зависимостью этой постройки от других отделений дворца» (стр. 40).

В XV столетии как в московском быту вообще и в княжеском в особенности, так и в литературе, и в искусстве, замечается чуждое влияние, своеземное из Новгорода и иностранное, со времени приезда в Москву Софьи Фоминичны Палеолог. Каменные постройки новгородские, без всякого сомнения, не остались без влияния на сооружение каменного дворца в Москве. Г. Забелин на это указывает (стр. 49), но не довольно входит в подробности и вообще не останавливается с должным вниманием на этом важном предмете. Новгородцы издавна славились плотничным мастерством. Еще в XI веке Киевляне в насмешку называли новгородских воинов плотниками. Летописи новгородские переполнены известиями о постройках в Новгороде. Знаменитые, так называемые Корсунские врата, немецкой работы XIIв., служат монументальным свидетельством иностранного и именно немецкого влияния на искусство новгородское. Москва, значительно уступая Новгороду в просвещении, в XV и XVI столетии, без сомнения, многим от него позаимствовалась; и если в XVI в. вносила к себе новгородскую литературу и иконопись, то еще раньше могла воспользоваться оттуда же более потребным для практической жизни, влиянием архитектурным. Можно с достоверностью предполагать, что самое слово комната, которым в московском дворце назывался именно кабинет, через комнаты новгородских архиепископов, ведет свое начало от немецкого kemenate, kemenat, kemnath (сред. веков латинск. caminata).

С именем Софии Палеолог обыкновенно соединяют мысль о двояком влиянии на русский быт, о влиянии западном, Итальянском, и о влиянии Византийском. Последним влиянием объясняют церемониал Московских царей. Этого мнения по привычке держится и г. Забелин, однако, всегда более верный исторической правде, нежели общепринятому мнению, он видимо противоречит себе, когда говорит, «что при В. К. Иване Васильевиче (супруге Софии Фоминичны) подобные церемонии и все придворные обряды еще не облекались в те пышныя формы, какие они получили впоследствии, что вообще пышная, великолепная обстановка царскаго сана входила постепенно иводворилась окончательно только при его внуке, за которым даже официально, соборной грамотой, утврежден был и царский сан» (стр. 218). И так не подлежит сомнению, что вопрос о византийском влиянии на Московский царский двор через Софью Фоминичну, через ее Греков и Италию, еще требует более точной критической разработки. При больших и малых дворах владетельных лиц всей западной Европы в XVI столетии заметно усиливается церемониал, устраивается настоящая придворная жизнь. Сам же г. Забелин приводит свидетельство иностранца Контарини о том, что на западе давно уже соблюдался придворный этикет, которого не понимал еще Московский Князь (стр. 217). Почему же впоследствии этот придворный церемониал должен был принять у нас характер Византийский, и притом уже в XVI веке, когда негде уже было брать для того византийских образцов? – Столько же, мне кажется, односторонне смотрит г. Забелин на русские обычаи, когда говорит: «Благочестивые Московские Цари, подобно императорам Византийским, и, без сомнения, в подражании им, совершали богомольные выходы в каждый церковный праздник» и т. д. (стр. 298). Конечно, строгий стиль этих церковных церемоний, согласных с обрядами восточной церкви, подходит к характеру византийскому; что же касается до самых церемоний, то их было несравненно больше, и они были гораздо разнообразнее в католических странах. В сущности было одно и тоже, и на западе, и у нас, но отличалось только по стилю. Так, например, престол был необходимой принадлежностью коронованной особы, как у нас, так и на западе; но престол Московских царей XVI и XVII столетий отличался некоторыми особенностями в своем стиле, ведущими свое начало от Византийских преданий, о чем итересные подробности сообщает автор на стр. 144 и след.

Что византийское влияние не моглобыть господствующим в царском обиходе XVI и XVII столетий, особенно явствует из постепенно усиливающегося у нас в этот период влияния западного, следы которого весьма подробно разбирает автор на стр. 56, 61, 62, 76, 110, 142, 164 и пр. Цари Московские вызывали к себе иностранных мастеров и вообще с удовольствием вводили в своем домашнем обиходе некоторые удобства и изобретения западные. По книге г. Забелина можно проследить, как мало помалу осложнялся западными элементами древнерусский стиль художественных и ремесленных произведений. Первоначальный рисунок резных из дерева изделий, потом архитектурных украшений из прилепов или барельефов, и вообще всякого узорочья в мебели и утварях – состоял в связи с иконописью, удержавшей в себе византийский стиль. В узорочьях господствовали геометрические фигуры, состоящие из косиц и прямей. Эти фигуры, ведя свое начало на родной почве от древнерусских преданий плотничного дела, рано встретились с Византийскими орнаментами в рукописях и утвари, по преимуществу отличающимися тем же геометрическим характером. Но эти геометрические узорочья, которыми византийский стиль восполнял для себя отсутствие более жизненных элементов, для средневековых дикарей были слишком сухи, мало говорили воображению. Надобно было эти бессмысленные пространства, ограниченные линиями, наполнить изображениями живых существ. И младенческое состояние техники, и наклонность ко всему сверхъестественному и чудовищному, у всех европейских народов, рано положили начало чудовищным и зверообразным украшениям варварского стиля, из которого потом образовался так называемый Романский. Сначала этот варварский вкус на Руси явился вследствие таких же естественных потребностей, так же самостоятельно, как и на западе, что можно видеть, например, в так называемых коньках на крестьянских крышах¹⁹¹. Потом влияние западное, и особенно немецкое, через Псков и Новгород, дало новый толчок этому варварскому вкусу и его поддерживало изделиями и украшениями романского стиля. Стоит только сличить заставки в русских рукописях от XIII до XV в. с капителями романских колонн во французских или немецких постройкахXII века, чтобы вполне и наглядно убедиться в этом факте. В разных местах своей книги г. Забелин приводит множество подробностей, ясно свидетельствующих, что вкус к зверообразным и чудовищным украшениям сильно господствовал в древней Руси, и оставался даже до конца XVII столетия, несмотря на разные смягчающие влияния, следы которых можно возвести у нас к концу XV столетия.

Постоянно отставая во всем от запада на несколько столетий, русские отстали и в замене романского стиля готическим, который на западе является уже в XIII столетии, а у нас в XV; и он мало оказал своего влияния и не резко выдвинулся, потому что сделавшиеся более частыми сношения Руси с западом в XVI и XVII в. скоро ввели новые элементы стиля Возрождения.

Не касаясь готических углов и шпицев, я обращаю внимание на роскошную листву, украшающую архитектурные члены этого стиля. Заставка знаменитой новгородской Библии архиепископа Геннадия 1499 г. отличается от всего предшествовавшего именно этой самой готической листвой, и, без всякого сомнения, эти то новые западные орнаменты получили у нас в старину название фрящины или фряжских трав. И действительно, заставки и узорчатые буквы в русских рукописях XVI столетия, имеют характер фряжских трав, которые существенно отличаются от украшений стиля Возрождения.

Г. Забелин, не отличив европейских стилей в их последовательном развитии и в их отношении к русским изделиям, дает, по моему мнению, неверное понятие о травной резьбе и о фрящине. Впрочем, верный исторический такт и здесь предохраняет его от ошибки. «В изображении растений, так называемых трав, плодов и т. п., рисунок был конечно свободнее… к тому же травная резьба, более или менее замысловатая, носила название фрящины, фряжских трав, что также указывает на чуждое ея происхождение, именно из Италии, и, может быть, не раньше XVI века. Древнейшия травныя украшения значительно отличаются от этой фрящины и всегда сохраняют тип своих византийских образцов» (стр. 108). В этой характеристике все верно, за исключением влияния из Италии и ограничения XVI-м веком. Мы уже указали, что фрящина явилась в Новгороде в XV в., без сомнения, не из Италии. Действительно, готические травы существенно отличаются от византийских, образчик которых можно видеть, например, в заставке изборника Святославова 1073 г., или в буквах, миниатюрах и заставках Остромирова Евангелия; действительно, травная резьба была замысловатее и ее рисунок свободнее: потому что готический стиль именно и отличается от романского большею свободой и художественностью.

Особенно важны для истории развития русского быта в связи с иноземным влиянием исследования г. Забелина о стенном и подволочномписьме в XVI и особенно в XVII столетии (стр. 121 и след.). Стенная живопись, украшавшая дворцовые палаты, была известна под именем бытейскаго письма, по господствовавшему характеру сюжетов из Св. Писания, из житий Святых, из хронографов. Но этот строгий стиль мало помалу стал смягчаться внесением новых элементов, в рисунках астрологических с поучительной целью (стр. 128:130), в ландшафтах, именовавшихся ленчафтами (стр. 136), в перспективах, которыми иностранец Петр Энглес в 1683 г. украсил дворцовый сад (стр. 76:77), наконец, в портретах Московских Царей, лиц царской фамилии и других особ (стр. 167:168). Как иностранец, Петр Энглес прославился своим преоспективным письмом (т. е. перспективным) и написал преоспективную картину во всю стену; так в 1679 г. ко дворцу был взят живописец «иноземец анбурския земли» Иван Андреев Вальтер, за написанную им персону стольника князя Бориса Алексеевича Голицына (стр. 164:166).

Но как бытейское письмо в украшениях царских палат господствует над ленчафтами, преоспективами и персонами, и всему убранству дает строгий стиль, так и в самой жизни, не смотря на разные нововведения, например, в садах висячих с проведенными вверх трубами для воды, еще во всей силе господствует ее основной, древний строй. Материи выписывались загрничные, но большая часть платья, постели и все предметы их убранства переходили наследственно к детям и внукам, и потому сберегались десятки лет, хотя и в подновленном виде, соответственно новым вкусам и потребностям (стр. 205). Иконостас крестовой палаты или комнаты был хранилищем домашней святыни, которая служила верным выражением благочестивой истории каждого лица, составлявшего в своей крестовой свой собственный иконостас, по своим личным потребностям, или, как тогда говорили, свое собственное моление (стр. 194). Что же касается до спальной того времени, то мы не встречаем в ней такого количества икон, какое очень часто можно встретить в теперешних спальнях, когда эти комнаты отчасти уже получили и значение крестовых. В старину постельная комната украшалась только поклонным крестом и иконой (стр. 206). В крестовой находилась постоянно святая вода, которую привозили иногда из очень далеких мест, из монастырей и церквей, прославленных чудотворными иконами. Эта вода называлась праздничною, потому что освящалась в храмовые праздники, совершаемые в память тех Святых, во имя которых сооружены были храмы (стр. 290). Отечественные свидетельства о благочестии, набожности и благотворительности русских Царей г. Забелин подкрепляет свидетельствами иностранных путешественников (стр. 292, 293:337). Описываемые автором обычаи московских Царей утешать милостыней и лаской тюремных сидельцев и полоняников дают особенный характер так называемому Тайному Приказу (стр. 305:337). По свидетельству иностранцев, московские Цари отличались большой любознательностью, которая ставили их в круг самых образованных людей того времени (стр. 295). Они читали иностранные газеты, известные у нас в старину под именем Курантов; держали у себя при дворе не только бахарей или сказочников, но и бывалых у святых мест старцев, искусных повествователей о старине, известных под именем верховых богомольцев (стр. 296); покровительствовали художникам и разным мастеровым людям; и досужее время любили проводить в рассматривании разных работ золотых дел мастеров, алмазников, иконописцев, оружейников и вообще всяких ремесленников, изготовивших что-нибудь любопытное (стр 297). На Святую неделю, в числе придворных, являлись к Государю лучшие художники и ремесленники Оружейной Палаты со своими работами, с разными подноснымиделами. Иконописцы подносили своего письма иконы, живописцы полковые знамена и картины; оружейные мастера – латы, пищали и т. п., токари – опахала, шахматы, гребни и т. п. (стр. 342).

В заключение своего разбора я привел несколько характеристик, не для того, чтобы познакомить с подробностями и их живым отношением к целому (для этого, повторяю, надобно бы переписать всю книгу), но для того, чтобы дать понятие о строгом, научном тоне, в каком автор ведет исорическое обозрение русского быта, и о том примерном беспристрастии, с которым относится он к прошедшему. И великое, и малое, и существенное, и случайное, и истинное, и ложное, одним словом, вся сполна древнерусская жизнь в ее переливающейся светлотени, и с лицевой стороны, и с изнанки, стройно и спокойно проходит перед глазами читателя, постоянно вызывая его на размышление. С замечательным, так сказать, эпическим тактом автор умел устранить себя от личного вмешательства, и заставляет говорить только самые факты, которые уже сами собой бросают свет и тени в общей исторической картине домашнего быта Русских Царей в XVI и XVII в.

* * *

Из всего сказанного мною извлекаются следующие выводы.

1. Сочинение г. Забелина основано на тщательном и добросовестном изучении источников, из которых большая часть открыты или приведены в известность им самим.

2. Точное изложение фактов, свободное от всяких личных и случайных взглядов и увлечений, делает это сочинение необходимой справочной книгой для всякого занимающегося Русской Историей.

3. Замеченный мною недостаток сравнительного метода выкупается полнотой в обозрении своеземных материалов и округленностью исследования, которое в противном случае нарушалось бы сравнительными отступлениями. Сверх того, в самом интересе науки надобно требовать, чтобы сначала во всей точности и полноте было рассмотрено свое, и потом уже для дальнейших разъяснений сближено с чужеземным. Последнее дело несравненно легче, благодаря отличным пособиям западной литературы по истории культуры. Г. Забелин принял на себя более трудную и существенную задачу, и решает ее вполне удовлетворительно. Потому:

4. Книга есть лучшее сочинение из всех, какие только выходили в нашей литературе по Истории Русского быта.

Представляя эти выводы на благоусмотрение Академии наук, вменяю себе в обязанность присовокупить, что считаю сочинение г. Забелина достойным полной Демидовской премии.