IV. Западные славяне в конце X и первой четверти XI вв. Болеслав Храбрый

Сведения о странах, заселенных Славянами, и о самых народах славянских приобретались и распространялись по мере того, как Славяне входили в сношения с соседними народами. Известия о древнейшей поре жизни каждого славянского народа историк принужден заимствовать у иностранных летописцев. Поляки в этом отношении не счастливее своих соплеменников; первый национальный летописец, Мартын Галл, писал свою хронику тогда уже, когда в народе не осталось почти никаких достоверных преданий о первоначальной поре исторической жизни. И иностранные летописцы дают удовлетворительные свидетельства лишь от половины X века, когда начались ближайшие сношения Немцев со славянскими народами, жившими между Одрой и Лабой. Весьма скудные и отрывочные известия сообщают о Польше летописцы, жившие ранее X века.

Современник Карла Великого, Эйнгард,⁵⁵⁷ говорит, что Балтийское море простирается от западного океана к востоку, что длина его неизвестна, ширина же нигде не больше 100,000 шагов, а во многих местах и гораздо менее; что вокруг него живут многие племена, южную сторону населяют, между другими народами, и Славяне, называемые также Вендами. Из рек, протекающих по вендской земле, упоминаются в это время: Лаба и Висла, и между ними Пена.⁵⁵⁸ Со времени Карла Великого, до конца XI в., к географии славянских земель, на юг от Балтийского моря, прибавилось еще несколько новых данных. Упоминается часть Балтийского моря – Ругианское море; стали известны реки, втекающие в Лабу, напр. Эльда, Гавола, Шпре, черная Эльстра, также Одра с её притоками, Вартой и Бобром.⁵⁵⁹ В XI столетии славянские земли получили ученого географа в лице Адама Бременского. Он собрал разбросанные сведения о славянских землях и первый сделал систематическое описание их.⁵⁶⁰ «Славянская земля, обширнейшая провинция Германии, населена Винулами.⁵⁶¹ Говорят, что она в десять раз больше нашей Саксонии, особенно если причислять к ней Чехов и Полян, которые живут за Одрою, так как они не отличаются ни языком, ни одеждою.⁵⁶² Страна эта сильно вооружена, богата населением и плодородна, со всех сторон защищена естественными средствами – лесами или реками. Ширина её простирается от реки Лабы до Скифского моря, а длина её, начинаясь от гамбургской епархии, по направлению к востоку, идет до Баварии, Угрии и Греции. Тут живут многочисленные славянские народы». «В славянской земле находятся две замечательные реки: Одра, берущая начало в моравских горах, и Лаба, источник которой находится недалеко от истоков Одры. Обе реки текут по различным направлениям. Одна, направляясь к северу, протекает по стране Винулов до самой Юмны, где разделяет Поморян от Вильцев; другая течет на запад, орошает страну Чехов и Сербов, разделяет потом язычников от Саксов и вливается в Британское море»;⁵⁶³ «Одра самая важная река славянской земли, при устье её находится знаменитейший город Юмна, славная торговая пристань варваров и Греков, величайший из городов Европы, который населяют Славяне с другими народами, Греками и варварами; Саксы имеют в этом городе право гражданства, если только они не объявят себя христианами». Но и Адамовы географические знания о славянской земле были весьма ограниченны. Говоря о Балтийском море, Адам утверждает, что так названо оно жителями потому, что длинной полосой, на подобие перевязи или пояса (balteus), тянется через скифские земли до самой Греции.⁵⁶⁴ Свои географические показания он заимствует от других лиц: Норманны утверждают, говорят он, что длина этого моря может быть исследована при благоприятном ветре; многие в течении месяца из Дании достигали Острогарда русского.⁵⁶⁵ Адам очень мало знает о народах, живших за Одрой. «От Пены до Одры живут Вильцы и Лютичи; за Одрой же, как слышно, живут Поморяне; отсюда простирается обширнейшая земля Полян, которой границы, по рассказам, соприкасаются с русскими границами». Чем далее к востоку, тем сбивчивее и неопределеннее сведения Адама.⁵⁶⁶ Так, по его словам, около берегов Балтийского моря живут амазонки; они делаются беременными от выпитой воды или от соединения с чудовищами, которых много в той стране.

Через сто лет после Адама явился другой географ, Гельмольд; в своей хронике Славян он обнимает события от 1066 до 1171 года, значит, продолжает известия Адама. Географические его сведения не идут дальше Адамовых; продолжая историю церкви, начатую Адамом и доведенную им до 1066 года, Гельмольд в географических указаниях, в определении местностей и имен, рабски следует Адаму, повторяя и его ошибки. О странах славянских за Одрой знает он также мало, как и Адам, упоминает о подчинении Болеславом польским всей славянской земли, не вдаваясь об этом ни в какие подробности.⁵⁶⁷

Польский летописец, Мартын Галл, объясняет, почему Польша так долго не была описана и вообще мало была известна. Польша, говорит он, находится в стороне от больших проезжих дорог, и известна, разве только немногим, проезжающим для торговли в Русь. Польша составляет северную часть славянской земли, граничит на востоке с Русью, на юге с Угрией, к юго-западу с Моравией и Чехией, к западу с Данией и Саксонией. К северному морю соседит с тремя языческими народами: Селенками т. е. Лютичами, Поморянами и Пруссами. Страна эта весьма богата лесом, золотом и серебром, хлебом и мясом, обильна рыбой и медом; но особенно потому достойна внимания, что, окруженная столькими народами христианскими и языческими, подвергавшаяся нападениям и всех их вместе и в частности некоторых из них, никогда ни кем не бывала совершенно подчинена. Страна эта имеет здоровый воздух, почву плодородную; в лесах её много меду, реки кишат рыбами; воины в ней храбры, земледельцы трудолюбивы, лошади крепки, быки приучены к плугу, коровы дают хороший удой, овцы длинную шерсть...⁵⁶⁸

Гораздо скорее и полнее распространялись сведения о народах, населяющих западные славянские земли. Этнографическими указаниями богаты и Гельмольд, и Адам Бременский, и Эйнгард и другие. Еще в конце IX в. была составлена весьма полная таблица славянских народов, живших на север от Дуная до самого Балтийского моря.⁵⁶⁹ Имея целью указать, какие славянские народы вошли в состав державы Болеслава Храброго, мы должны сделать оговорку, что в известиях IX, X, XI вв. и далее приходится встречать неодинакие народные названия в одних и тех же местностях; что некоторые народные имена совершенно теряются, уступая место другим именам; что являются обобщающие названия для целого союза народов или колен, из которых каждый ранее мог встречаться под своим родовым именем; между родовыми названиями берут перевес названия более численного и сильного колена или народа, подавляя имена малочисленных и слабейших колен В собственной Польше времени Болеслава одно колено обнаружило решительный перевес, почему старые названия других колен, образовавших народ польский, уже мало стали известны. Племенное имя Славяне в этом периоде еще не всеми равно принято для обозначения всех ветвей славянского племени, хотя и заметно большее, сравнительно с прежним временем, употребление его.

Составитель начальной русской летописи выдает Ляхов и колена их за ветвь славянскую: «Словени же ови пришедше седоша на Висле и прозвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозвашася Поляне, Ляхове друзии Лутичи, ини Мазовшане, ини Поморяне».⁵⁷⁰ В приведенном выше месте Галл называет Польшу северною частью славянской земли; по Адаму Бременскому, за Одрой живут Поляне,⁵⁷¹ между Одрой и Лабой Винулы. Константину Порфирородному известны были эти страны под общим именем земли Бело-Сербов и Бело-Хорватов.⁵⁷² На сколько можно доверять известию Константина о движении Славян с севера, из-за Татров, к югу, это другой вопрос;⁵⁷³ для нашей цели имеют значение только географические его указания. Таким образом в X и XI вв. еще не может быть речи об единичном названии всей страны, вошедшей в состав Болеславовой державы, хотя и можно заметить предпочтение в употреблении некоторых названий. Больше употребления видим за названиями Ляхов и Полян. В нашей летописи употребляется первое выражение о всех надвислянских Славянах: «Ляхове же приседят к морю Варяжьскому... Словени же... седоша на Висле и прозвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозвашася Поляне»... Вместе с этим именем приобрело широкое распространение имя Полян, и самая страна у Галла и Гельмольда называется Polonia.⁵⁷⁴ Болеслав в современных латинских летописях называется dux Poleniorum. При том Поляне, как колено Ляхов, жившее на запад от Вислы, в окрестностях реки Варты, от верхней Нотечи по самую Одру, строго отличаются от других колен ляшских: Мазовшан, Поморян, Лютичей, Силезцев и других. Но в западных, как современных Болеславу, так и позднейших, источниках, это название употребляется вообще обо всех коленах ляшской ветви, так как князь Полян соединил в конце X и XI вв. все эти колена в одну державу.

Кроме Полян встречается имя Висляне, в тесном смысле обозначавшее обитателей области реки Вислы, по преимуществу у верховьев её; может быть, это имя употреблялось исключительно иностранцами, не знавшими более точного обозначения имени народа. Во время архиепископа Мефодия Вислянами правил языческий князь, который должен был подчиниться Святополку моравскому. Вислы или Вислица еще в XIII в. не лишалась своей славы и известности, как видно из слов Богуфала:⁵⁷⁵ «был славнейший город в царстве лехитском, по имени Вислица; князем в нем во времена языческие был Вислав красивый, происходивший из рода Попелова». Вероятно, это было главное поселение тех Вислян, которых знали географ баварский⁵⁷⁶ и Альфред.⁵⁷⁷ По словам этого последнего, «на восток от земли моравской лежит земля Вислян».

Колено Мазовшане, обитавшее по берегам средней Вислы и имевшее города Варшаву и Плоцк, становится известным по источникам, сравнительно, поздним. О Мазовшанах упоминают Нестор и Мартын Галл (Mazovia, Mazovienses); в позднейших памятниках народ этот называется Мазурами. Еще менее известно о колене Куявов, живших между Полянами и Мазурами; этому колену принадлежал город Крушвицы, древнейшая столица ляшских князей.

К половине X в. названные колена уже вошли в состав государства, образованного князьями из рода Пястова; столицей их был город Гнездно в земле Велико-Полян. Мечислав, которым собственно и начинается достоверная история Польши, уже владел этими коленами и стремился к подчинению других народов, живших к северу и западу от Велико-Полян; тут, около Одры, пришлось ему столкнуться (963 г.) с завоевательными стремлениями Немцев. Столкновение между Поляками и Немцами произошло из-за народа, населявшего страну, которую в последствии принято называть Лужицами (верхние и нижние).

Силезское колено – одно из ближайших к Чехии ляшских колен. В XI в. Силезией называлась собственно одна жупа,⁵⁷⁸ имевшая границами на востоке Одру, на севере жупу Дедошан, на юге и западе Требовлян и Бобран. В последствии все, в окрестностях Одры находившиеся жупы, потеряли свои отдельные имена и стали известны под одним, всем им общим, названием – Силезии. Отдельные жупы, о которых можно найти упоминание за это время (X–XI в.), суть: Дедошане,⁵⁷⁹ жупа, простиравшаяся на западе до земли Мильчан и реки Бобра, на севере и востоке до Одры; Бобране и Требовляне,⁵⁸⁰ по верхнему течению реки Бобра; Безунчане,⁵⁸¹ у которых, по словам баварского географа, были два города. Может быть, это были обитатели округа города Бусинк, о котором упоминает Титмар под 1015 г.; Ополяне, имевшие, по словам баварского географа, 20 городов, жили в окрестностях Ополя, по верхнему течению Одры.⁵⁸² Все эти жупы колена силезского, как можно судить по приведенному месту учредительной грамоты пражской епископии, принадлежали Чехам и входили в состав пражской епископии. Соединение их с Польшей было делом Болеслава I (999); ранее отец его, Мечислав, и Болеслав чешский имели много вражды и ссор из-за обладания этими, прилегавшими к Одре, жупами.

На север от Полян, к самому Балтийскому морю, жили Поморяне; упоминание об них, как ляшском колене, находится у Нестора, в его описании расселения народов славянского племени. Адам Бременский, описывая границы гамбургской епархии,⁵⁸³ говорит о Поморянах в такой последовательности слов: «границы гамбургской епархии, включая в себя приморские славянские народы, доходят до реки Пены, которая составляет предел нашей диоцезы; за Пеной живут Вильцы и Лютичи до самой Одры; за Одрой... живут Поморяне». Северо-восточная часть земли Поморян, находящаяся на самом берегу моря и прилегающая к нынешней западной Пруссии, называется по сю пору Кашубией, обитатели же её Кашубами; наречие их весьма мало отличается от наречия Полян.⁵⁸⁴ Подчинение Поморян было едва ли не первым военным делом Болеслава. У Поморян упоминаются города: Гданск и Колобрег; в первом был с проповедническими целями св. Войтех, Гданск принадлежал уже тогда Болеславу.⁵⁸⁵ В Поморье учреждается потом колобрежская епископская кафедра, и епископом её назначается Рейнберн.⁵⁸⁶

Этим бы можно было кончить описание колен ляшских,⁵⁸⁷ составивших державу Болеслава Храброго. Но так как политическая и завоевательная деятельность его не ограничивалась только объединением Польши и соединением в одно целое разрозненных элементов ляшского народа, а выступала далеко за указанные границы по направлению к западу и к югу и касалась существенным образом Славян, живших между Лабой и Одрой, то является потребность сделать описание и этих Славян, живших за Одрою, чтобы ознакомиться с поприщем деятельности Храброго, на котором он славно провел большую часть своего правления. Здесь очередь стоит за Сербами-Лужичанами. В продолжение почти непрерывной пятнадцатилетней войны с Немцами, военные действия с той и другой стороны направляются к этому пункту; тут выстраиваются новые крепости для защиты страны; тут отличается Болеслав и его верное рыцарство неожиданными и быстрыми движениями, ставившими в решительное недоумение неприятеля.

На пространстве, ограниченном с востока рекою Бобром, потом Одрою, до впадения в неё Варты, с запада рекою Салою до впадения её в Лабу, с юга Кроконошами и Рудными горами, жил в X и XI вв. народ полабский, Сербы-Лужичане. Окруженные с трех сторон родственным славянским народом, они соприкасались с Немцами только на западе, на Сале. Местность, занимаемая Сербами-Лужичанами, богата обширными равнинами, по которым протекает много рек, вливающихся в Лабу.⁵⁸⁸ Чешские горы, постепенно понижаясь по направлению к Балтийскому морю, переходят наконец в долины, оканчивающиеся озерами и болотами. Около гор сосредоточиваются народные предания сербские, таковы предания о Белобоге и Чернобоге – горах, посвященных двум божествам, Громаднике – месте сбора Сербов на войну, Любине – месте погребения семи королей, павших при защите отечества, Прашице – горе прорицаний. Все эти горы лежат в окрестностях Будишина. Земля Сербов – Лужичан не носила одного названия, не составляла одного государства; на ней жили разные роды, соединенные в небольшие союзы, называемые краями иди жупами. В X и XI вв. обитатели её известны были под различными именами из них более важные: Лужичане, Мильчане и Сербы. Лужичане, названные так, вероятно, от луг, лужа, т. е. долина, низина, были колено, обитавшее на нижнем течении Спревы до гавольских болот. В последствии имя это перешло и на ближайшие соседние колена, на севере и востоке, по самую Одру: на Слубян, Лобушан, Жареван, Требовлян, Голешинцев, Лупян или Лупоглaвцев и др. Имя это перешло и далее на юг, напр. на Мильчан, и Лужица в этом обширном смысле возведена Немцами в маркграфство и разделена на верхнюю и нижнюю.⁵⁸⁹ Местные названия из области Лужичан весьма часто встречаются у Титмара, в описании войн Болеслава польского с Немцами. Мильчане жили на юг от Лужичaн, от реки Квисы до чешских гор и на запад до черной Эльстры. Земля эта была театром ожесточенных войн в начале XI века, так как Мильчане до этого времени никак не хотели подчиниться Немцам. Из жупных городов упоминаются: Будишин, Загост, Сгорелец. Сербы жили между Салой и Лабой, частью и на правой стороне этой последней реки. Из жуп на правой стороне Лабы самая известная есть Сербище (немецк. Zerbst), между Нутой и Лабой; Нижане, по обеим сторонам Лабы, от черной Эльстры, через Лабу, к самой Мульде. Из жуп, лежащих на левой стороне, самые древнейшие суть: Жармунты, между Салой, Лабой и Мульдой; Коледичи, Житичи окруженные с севера и востока Лабой; Суслы или Сусельцы на реке Мульде, Гломачи на левом берегу Лабы, в окрестностях города Мишны до реки Каменицы и др.⁵⁹⁰

Прежде чем приступить к изложению деятельности Болеслава Храброго, нелишне будет бросить взгляд на политическое положение западного славянского мира, во главе которого пришлось встать ему. В IX в. западные Славяне имели весьма сильных защитников в лице государей моравских, в X в. чешские Болеславы, основав обширное государство, должны были стоять и стояли во главе западного славянского мира. Во второй половине этого века Болеслав II, в силу разных обстоятельств, должен был в тесном союзе и сближении с Немцами искать средств к сохранению свободы своего народа. Бодричи, Лютичи и Сербы-Лужичане вооружаются против навязываемого им политического и церковного ига и, с большим или меньшим успехом, то все разом, то в одиночку, ведут ожесточенную борьбу с притеснителями. Тогда же выступившие на историческое поприще Ляхи, пользуясь смутами среди прочих Славян, преследуют исключительно свои цели, раздвигают пределы своей страны, помогают немецким императорам порабощать своих соседей, Полабцев. Полное разъединение и обособление славянских народов характеризует последнюю четверть X в.; укажем несколько примеров.

Смерть императора Оттона II была тяжелым ударом для Германии: после него (983 г.) остался четырехлетий Оттон III, сын его, за малолетством которого императрица Феофания сделалась правительницею. Малолетство Оттона подало повод к смутам и честолюбивым искательствам дяди его, Генриха Сварливого; правительница, византийского происхождения, имела в Германии мало приверженцев; немецкие князья поделились на партии. Тогда с шумом и ожесточением поднялись марки против ненавистных порядков. Порядки эти были так тяжелы, что сами Немцы не скрывают этого. «Я слышал, говорит Адам Бременский, как король датский уверял, что Славяне давно бы обратились к христианству, если бы тому не препятствовала жадность Саксов: у них больше лежит сердце к поборам налогов, чем к обращению язычников..., они возмутили своею жадностью христиан, а потом жестокостью вынудили их к восстанию»...⁵⁹¹ «Маркграф Бернгард, притесняя Славян тяжелыми налогами, вынудил их оставить христианство и обратиться к язычеству».⁵⁹² Сохранилась одна старославянская песня, выражающая тяжелое чувство рабства и народные упования этого времени: Эй, солнышко! что ты так жалобно светишь на нас, людей бедных? – Где князья, где наше войско? – Далеко угнаны Оттоном. Кто же, осиротелое отечество, вырвет тебя из власти врагов? Длинным строем тянутся там Немцы, саксонские Немцы, от сгорельских старых гор в края наши. Отдайте, несчастные, отдайте: золото, серебро и имущество; потом сожгут ваши дворы и хаты... Но не горюйте, кметы, не горюйте! Уж подымается травка, так долго вытаптываемая чужими конями! Вейте венки из полевых цветов своему избавителю. Зазеленели нивы все переменилось!»⁵⁹³ Время восстания полабских Славян было самое удобное и сулило желаемый успех: 7 декабря 983 г. умер император, в Германии наступила пора интриг и происков. Мы не будем здесь описывать всего хода восстания,⁵⁹⁴ скажем только о том как воспользовались Славяне этими благоприятными обстоятельствами. Знамя восстания подняли Лютичи на Гаволе и нижней Одре; одновременно с ними действовали Бодричи; те и другие свирепствовали против церквей и духовных лиц, грабили и жгли город за городом. Сербы-Лужичане тоже пытались свергнуть немецкое иго; маркграф мишенский, Рикдак должен был бежать, светские и духовные правители были перебиты, столица епископа жичанского ограблена, церкви и монастыри сравнены с землей. Но вот собрались Немцы, поразили огромное войско Славян (до 30 легионов) и заставили их при наступлении ночи, украдкой, но словам Титмара, бежать с поля сражения.

Что же в это время делается в других концах? Генрих Сварливый, чтобы иметь более успеха в исполнении своих замыслов подкупами и заманчивыми обещаниями привлекает на свою сторону многих князей немецких; местом собрания его партии назначен был Кведлинбург, тут мы видим представителей трех славянских народов, князей чешского, польского и бодричского: они обещают Генриху помощь и верность. Но дело Генриха не удалось, партия его в Германии была сравнительно мала; славянские князья, взявшиеся помогать ему, бросают его и пристают к партии Феофании. При этом князья чешский и польский разошлись в своих политических воззрениях. Мечислав видимо заискивал в немецком правительстве, посылал богатые подарки, помогал Феофании уладит дела в марках, участвовал в двух походах на Славян полабских.⁵⁹⁵ В это же время Болеслав чешский не жаливший отказаться от завоеваний сделанных во время неурядиц в Германии, привлекает на Чехию гнев немецкого правительства, и саксонско-турингское войско; Немцам помогает при этом польский князь.

Очевидно, тут все действуют в одиночку, каждый имеет в виду свои узкие выгоды. Это безотрадное явление объясняется разделяющей политикой Немцев, которые привлекли на свою сторону врага, чтобы, с его помощью, погубить других врагов.

Приведем еще один факт. В 990 г. Чехи и Поляки были в войне из-за обладания частью Лужиц. Болеслав чешский пригласил на помощь Лютичей, всегда бывших в союзе с ним и с его предками;⁵⁹⁶ Мечислав получил подкрепление от немецкой правительницы, Феофании. Случилось так, что дело между Чехами и Поляками уладилось довольно скоро, и Немцы должны были воротиться на родину; тут оставался не разрешенным вопрос о союзниках чешского князя – Лютичах.⁵⁹⁷ Они весьма усердно принялись за дело; послав отряд воинов не помощь чешскому князю, поднялись поголовно на родине, разрушили бранденбургскую церковь, выгнали из города какого-то Кизо, изменившего им, делали нападения на прилабские селения и поставили Оттона в необходимость принять решительные меры. Замечательно то, что рассказывается об этом в гильдесгеймских летописях под 992 г.: «император Оттон с сильным войском опять пришел под Бранибор; к нему явились не помощь баварский герцог Генрих и Болеслав, князь чешский – с огромным войском». Итак, Болеслав чешский сделался на этот раз орудием политики Немцев: они разделили врага и побили его его же силами. Очевидно, князь чешский разрушал собственное дело: едва ли после того могли Лютичи скоро отозваться на его приглашение о помощи. Мы ограничимся этими фактами,⁵⁹⁸ которые достаточно доказывают мысль, что полное разъединение интересов господствовало у западных Славян в конце X в.

В связи с этим тогдашнее западное Славянство характеризует еще другое, довольно важное обстоятельство. Западные Славяне вступали в разные степени подданства к Немцам. Слабая степень подданства состояла в принятии на себя обязанности платить определенную дань; при этом оставались нетронутыми внутренние отношения страны, оставалось народное правительство и предоставлялась свобода во внешних сношениях, лишь бы они не клонились ко вреду императорской власти. Обязательство доставлять вспомогательный отряд военных людей на случай походов императора – было другою степенью подчиненности. Оба эти обязательства налагались, как на язычников, так и на христиан, и при том или одно, или оба вместе. Лютичи, после подчинения, стали доставлять вспомогательный отряд немецкому королю, такое же обязательство несли Чехи и Поляки. Трудно указать примеры, где бы была обязательна одна дань: мы не знаем, что значат посольства к немецкому императору с дарами в торжественные дни, т. е. имели ли они характер обязательный, или нет; не присылка даров, впрочем, считалась дурным признаком, подготовлением к восстанию, бунту. Надо думать, что дань с подвластных народов обязаны были собирать маркграфы, откуда и можно объяснить летописные выражения, что жадность маркграфа такого-то побудила народ к восстанию. Если это так, то посольства ко двору должны были иметь характер чисто свободный, дружественный, потому-то и император в свою очередь одаривал славянских послов богатыми дарами. В таком случае обязательство платить дань и доставлять военный отряд принимали на себя все те народы, областями которых заведовали маркграфы.⁵⁹⁹ Был и еще особый вид подчиненности, на первый взгляд довольно слабый, в сущности же опаснейший предыдущих видов, потому что в основании его лежала идея разъединения власти и народа, а следствием было – забвение национальных и преследование личных интересов.

Мелкие славянские владетели (коленные князья, жупаны и т. п.) не всегда видели для себя благо в борьбе за национальную свободу и независимость. В их сознании нашла широкое место ослепляющая идея всемирной императорской власти, которая в то время понималась неразрывно с идеей католической церкви. Император управлял всеми христианскими землями, в которых власть его признавалась высшею на земле; от него зависело избрать и посадить на епископскую кафедру главу всей христианской церкви. Император учреждал новые епископии, разграничивал диоцезы: всякий епископ получал от него знаки своей власти. В следствие того при Оттонах союз светской и духовной власти был весьма силен, а это и было причиною, что завоевания немецких императоров и проповедь католического духовенства шли рука об руку. Не было полной победы над народом, пока он не был окрещен; вслед за обращением в христианство налагалось ярмо зависимости политической. Проповедники шли на дело проповеди к язычникам по назначению и указанию императора. Новообращенный вместе с понятием об едином Боге приобретал понятие об одном цезаре, одной высшей светской власти на земле. Ставши членом церкви, он делался членом общества, признававшего и одну светскую власть. Славянские народы, успевшие образовать плотные государственные союзы, боролись более или менее успешно с этим опасным, для их государственной жизни, духом времени; представители этих союзов, князья, спешили окружить своих подданных национальным духовенством, старались приобресть от императоров признание своих владетельных прав и разными мерами стремились к получению королевской короны. Но, пока еще не сознано было это, мелкие князья, стоявшие в зависимости от Немцев, вполне предоставлены были совместному влиянию и католических проповедников, и ослепляющему блеску всемирной императорской власти. Народы между Лабой и Одрой, по преимуществу подверженные действию таких идей, по необходимости должны были впутаться в немецкую политику, разъединиться, потерять идею национальности и принять в себя принципы, выработанные чужою жизнью. Мелких славянских владетелей весьма занимал блеск императорского двора, чиновничество и аристократизм, развившиеся в Германии. Верные сыны католической церкви, они старались сделаться и верными вассалами императора. На этом пути они могли приобретать и приобретали особенные права, имевшие основание в расположении к ним императоров. Это была зависимость, подслащенная лестным правом добиться преимуществ и привилегий, какими владели чиновники императорские: герцоги, графы, маркграфы. Князь, принявший христианскую веру и давший опыт вассальной верности, не считался уже данником, но получал права имперского графа или герцога, принимал участие в военных походах императора, являлся на сеймы и совещания, словом, становился членом романо-германской империи. При непосредственной зависимости от императора, власть его над своим народом была надежнее, он был устранен от сношения с высокомерными маркграфами, презрительное обращение которых тяжело было выносить князьям славянским: мы знаем, что польский князь Мечислав не смел сесть в присутствии графа Годо и войти в верхней одежде в ту комнату, в которой находился этот граф.

Но трудно было провести народ, его всего менее удавалось обмануть католическому духовенству. Если проповедь веры и завоевания шли рука об руку, то, в свою очередь, славянские народы, в попытках вырваться из под чужеземной власти, первым делом старались уничтожить церкви, духовенство и все, напоминавшее им об новой вере. Очевидно, тут шли по противоположным направлениям интересы народа и интересы старшин его. Это ненормальное отношение между властью и народом вело ко внутренним переворотам, общественным смутам, перемене правителей. Мы укажем на одно событие из конца Х в., которое подтвердит мысль нашу. В то время, как маркграф Тидрих и Герцог Бернгард своею жадностью, по выражению Гельмольда,⁶⁰⁰ выводили Славян из терпения и жестокими притеснениями делали их положение невыносим, сильнейшие и более известные тогда князья славянские (дело идет о Славянах полабских) стоят в весьма близких отношениях к императору и этим графам. У графа Бернгарда была племянница, руки которой домогался князь Местивой. Сначала граф соглашался на этот брак, чем и расположил Местивоя в пользу немецкой политики. В 982 г. Местивой отправляется, вместе с Оттоном, в Италию против Сарацин и ведет с собою отряд в тысячу воинов,⁶⁰¹ из которого никто не остался в живых. Возвратившись из Италии в 983 г., когда началась жестокая двенадцатилетняя славянская война, Местивой снова вошел в переговоры о руке обещанной ему девушки, но получил оскорбительный ответ: «Не годится родственнице герцога выходить за собаку». Скоро граф сознал резкость своих слов и послал сказать Местивою, что он согласен выдать за него свою родственницу. Глубоко оскорбленный, Местивой гордо отвечал: «Благородной племяннице великого графа прилично быть за высокородным мужем, а не за таким, как я, псом. До большой чести дослужились мы, что даже и за людей-то не считают нас! Но помните, весьма больно кусается сильная собака!» Тогда Местивой воспользовался обнаружившимся против Немцев сильным движением между Славянами и решился жестоко мстить за обиду. Он явился к Лютичам, в город Ретру, рассказал на народном сейме, как его оскорбил саксонский граф, и возбудил в Лютичах справедливое негодование. «По делом тебе, говорили ему, ты презираешь своих соплеменников и дружишь с Саксами; но поклянись, что ты отстанешь от них, и мы встанем за тебя». Он дал клятву; тогда началось суровое истребление храмов, избиение духовных лиц.⁶⁰²

Достаточно, кажется, видно из этого примера, что князья, впутываясь в немецкую политику, через это отделялись от народа и вставали во враждебные к нему отношения. Как глубоко было в тогдашнем мире, даже между сильнейшими представителями его, убеждение в величии императорской власти, в обширных правах её раздавать титулы и привилегии, показывает пример искательства королевской короны такими лицами, как Стефан угорский и Болеслав польский.

Сильные государи славянские, чешский и польский, выступают из границ национальной политики, впутываются в интересы Немцев и частью помогают им добивать Славян, частью враждебно сталкиваются между собою, изменив двадцатилетнему дружному взаимодействию. Польша, недавно еще⁶⁰³ с помощью чешского войска усмирявшая врагов своих, потом в союзе с Чехией располагавшая запутанными делами империи, Польша высказывается теперь, как страна молодая, ищущая простора и расширения территории; польский князь Мечислав не только «с чрезмерным войском»⁶⁰⁴ спешит на помощь Оттону против полабских Славян, но в тоже время «подносит ему редкие подарки и себя предает во власть его», является на помощь к Оттону, когда он предпринимал походы на Чехию, и помог Немцам отнять у Болеслава чешского Мишну и Лужицы.⁶⁰⁵ Уже тогда, вероятно, начался захват Польшей чешских земель, бывший причиною войны между Чехией и Польшей 989–990 гг., о причинах и следствиях которой довольно неопределенно говорят источники.⁶⁰⁶ Эти два государя, повелевавшие довольно численными народами, соединившимися уже в политическое целое, ослабляли друг друга междоусобною войною в то время, когда северные соседи их изнемогали в неравной борьбе с Немцами. В двухлетней чешско-польской войне Лютичи являются союзниками Чехов, Немцы союзниками Поляков.

Не менее деятельное, но равно безуспешное и единичное движение было в конце X в. у Сербов-Лужичан. Только после продолжительных войн удалось успокоить Сербов Саксу Эккарду,⁶⁰⁷ в награду за что он сделан был маркграфом мишенским. Среди кровавых событий этого времени сербская история выставляет одного мильчанского князя, с латинским именем Кресцентия (Crescentius). Столица его была на лимашевой горе, недалеко от королевской рощи (Königshain). По летописным известиям, император, разгневанный поступками князя, послал против него войско. Когда была уже взята столица Кресцентия, с немногими из своих друзей он нашел возможность бежать, но посланные за ним в погоню нагнали и убили его. Старое сербское предание, сохранившееся между населением нижних Лужиц, говорит, что некогда один сербский король, принужденный, в следствие проигранного сражения, бежать из верхних Лужиц, в челне спасся в болота нижней Спревы и там, вблизи местечка Боркова, заложил город, где долго после того княжил. Другое народное предание говорит, что один сербский король, имевший свою столицу в городище, неподалеку от Боркова, спасаясь бегством от Немцев, приказал перековать коней своих так, чтобы подковы были обращены назад и чтобы таким образом погоня не могла открыть места его убежища. Сопоставляя эти известия, лужицкие историки заключают, что Кресцентий не погиб на Лимаше, но что, не видя надежды на спокойное княжение в верхних Лужицах, он перебрался в нижние, в долину реки Спревы; но и там враги не оставляли его, и он хитростью должен был спасаться от них.⁶⁰⁸ Нельзя положительно сказать, какой верхне-лужицкий князь спасся в долину нижней Спревы, однако нельзя отрицать действительности подобного события. Городище около Боркова, без сомнения, было последним прибежищем свободных Сербов, когда их земля были занята Немцами. Нижне-лужицкое население доселе помнит, что там была последняя столица королей сербских; выкапываемые тем одежды и разные металлические поделки подтверждают народное предание. Долго еще, после порабощения Лужиц, потомки прежних королей хранили свою независимость в этих непреступных местностях.⁶⁰⁹

Вообще, к концу X в. ни одна часть западного Славянства не могла представить отпора движению Немцев; не говоря уже о жупах и коленах, целые народы теряют свое национальное правительство, вступают в зависимые отношения и мало-помалу втягиваются в политику Немцев. Иногда в том или другом месте вспыхнет восстание, но ближайшие соседи и недавние союзники восставших помогают Немцам снова наложить не них тяжелое иго. Не видно сознания опасности, грозившей всем окраинным народам; в большей чести случаев руководились минутными побуждениями и личными выгодами; только юная Польши понемногу изготовляли средства для борьбы с опасным соседом.

Князь польский Мечислав умер 25 мая 992 г.⁶¹⁰ От брака его с Дубровкою⁶¹¹ осталось два сына: Болеслав и Владивой; от браке с Одою три сына: Мечислав, Святополк и Болеслав.⁶¹² По общему всем Славянам обычаю, Польша должна была разделиться на уделы, по числу оставшихся сыновей князя; но старший сын Мечислава и Дубровки, Болеслав, изгнал из страны мачеху и сыновей её, приказал ослепить родственников своих, Одилиена и Прибивоя, и соединил под своею властью Польшу.⁶¹³ В первые годы правления Болеслав не изменял, по отношению к Немцам, политики своего отца; дела шли тем путем, какой им указан был опытностью Мечислава. В 991 г. императрица Феофания на сейме в Кведлинбурге объявила поход против Славян, все еще продолжавших волноваться. Хотя Болеслав лично не связан был никакими обещаниями относительно этого похода, так как на сейме был отец его Мечислав, вскоре после того умерший, тем не менее в 992 г., когда Оттон с огромным войском направлялся к Бранибору, молодой польский князь, во исполнение обязательства отца, посылает Немцам вспомогательный отряд.⁶¹⁴ Отношения Болеслава к Оттону III не изменились и после того, как он самовольно изгнал из Польши мачеху и братьев: Ода искала восстановления своих прав не в Германии, но в Риме, у папы Иоанна XV.⁶¹⁵ В 996 г. Болеслав помогал Оттону в походе его на Бодричей, тогда он оказал покровительство брату епископа Войтеха, Собебору, пригласив к себе в Польшу и таким образом спасши его от несчастной доли, постигшей в этом году род его.⁶¹⁶ Поддерживая союз с императором, Болеслав не опускал из виду и своих выгод. В это время (992–996 гг.) подчинены были им Поморяне до самого Балтийского моря, также некоторые колена Пруссов должны были признать его зависимость: мы знаем, что во время проповеди между Пруссами Войтеха, Гданск принадлежал уже Болеславу.⁶¹⁷ Гельмольд подчинение Поморян и Пруссов ставит в непосредственную связь с походом Оттона на Славян полабских.⁶¹⁸ Следствием тесного союза Немцев и Поляков для первых было успешное прекращение двенадцатилетней войны с полабскими Славянами,⁶¹⁹ для вторых расширение границ областями Поморян и Пруссов. Но Болеслав недолго был в союзе с Немцами; он скоро сознал, что существенные выгоды Польши не в этом направлении, что его задача не подавлять, но поддерживать движение против Немцев между другими славянскими народами. Стать во главе славянского мира и направить все его силы на борьбу с опасными соседями сделалось задачею политики Болеслава с первых годов XI в. Богатство военных сил, обнаруженных Польшей в XI в., поражает неожиданностью и величием, прочной организацией и правильным приложением их. Мы должны вглядеться в характер этого сильного и энергического человека, и рассмотреть средства, которые Болеслав имел под руками и приготовлял вновь для задуманной борьбы с Немцами.

С Болеславом польским случилось тоже самое, что и со всеми крупными лицами древней и средней истории. Государи – образователи общественного порядка, выведшие нацию из тесных границ её собственной территории, прославившие народ свой военными подвигами – вообще не забываются в потомстве. Но скоро после их смерти, когда широкий план, начертанный ими для будущих поколений, становится не под силу их преемникам, имя их окружается прихотливыми красками народной фантазии и становится достоянием сказки; забываются исторические пределы внешней и внутренней деятельности, и последующие внешние дела и внутренние учреждения нанизываются на основную нить преданий об них. Через несколько поколений к такому имени приурочиваются события, бывшие результатом движения целых эпох; все идеалы нации, возвышенные черты любимых героев и т. п. ставятся в связь или сосредоточиваются на этом лице. В первом национальном историческом памятнике, у Μ. Галла, характер Болеслава приобрел уже черты предания, частью стершие и сгладившие в нем действительные признаки исторического деятеля первой четверти XI в.; последующие польские летописцы еще более изукрасили характер Болеслава чертами народного предания.⁶²⁰ Таким образом историческое лицо с течением времени покрывается поэтическим колоритом, с которым оно переходит и в область истории; в таких деятелях, ставших предметом сказаний, весьма трудно отыскать черты личные. Уже Галл нашелся вынужденным прибегнуть к риторическим средствам, описывая дела Болеслава. «Кто в состоянии достойно описать его подвиги или сосчитать жестокие битвы с окрестными народами? Не он ли подчинил Моравию и Чехию, завладел в Праге княжеским престолом, и посадил на него своего сподручника? Не он ли весьма часто одерживал победы над Уграми и подчинил своей власти всю землю их до Дуная? Неукротимых Саксов так доблестно усмирил он, что в реке Сале, в середине земли их, вбитыми железными сваями обозначил пределы Польши. Что исчислять его победы и триумфы над неверными племенами, когда известно, что он их попирал ногами»! Если история может отделить исторического Болеслава от того обаятельного, поэтического образа, который создало из него воображение народное, то она обязана в этом отношении одному иностранному источнику: политическую деятельность Болеслава описал его современник, Титмар, епископ межиборский.⁶²¹ Восстановить действительные черты довольно трудно и по этому источнику: Титмар описывает дела Болеслава с чувством тяжелой скорби и негодования против него.

Когда Болеслав принял власть, он нашел уже готовым разделение нации на благородных (шляхта, дворянство), оброчных крестьян (кметы) и крепостных, со всеми зависящими отсюда отношениями. Господствующее сословие больших и малых поземельных собственников образовало крепкое зерно нации и было по преимуществу сословием военным, между тем как кметы, если не исключительно, то главнейше, должны были обрабатывать землю и платить им оброк. «Я не решаюсь», говорит Лелевель,⁶²² «определить начало, не решаюсь и исследовать, и высказывать предположения о том, каким образом произошло это различие сословий, ибо во всем славянском мире оно заходит в темную, очень отдаленную старину. Довольно того, что эти два сословия образовались во время неблизкое к обращению Польши в христианство». Над обоими этими классами высилась княжеская власть, которая в Польше имеет подобное же происхождение, что и в других славянских землях. В древнейшую пору население представляется раздробленным на мелкие единицы, стремившиеся к обособлению.

Сопоставляя между собою старые монастырские и церковные летописные заметки, мы находим между ними то замечательное различие, что некоторые из краковских заметок касаются последних годов IX в.:⁶²³ определяют время правления Лешка, год вступления (913 г.) на польский престол Земомысла, время рождения (931 г.) Мечислава, занимаются описанием сношений с некоторыми чешскими князьями; напротив, древнейшие гнездненские записки все начинаются изложением обстоятельств сватовства Мечислава за Дубровку. Можно думать, что обитатели малой Польши сохранили эти воспоминания еще из поры своей самостоятельности и независимости от Полян. Летописец называет князя Полян, Попела царем и повелителем царей, а это можно объяснить так, что князь Полян тогда уже подчинил своей власти других коленных князей, живших по близости Гнездна. С другой стороны Попел называется князем только округа гнездненского;⁶²⁴ из чего видно, что в других округах были тогда другие князья; так мы знаем в Вислице князя Вислава Красивого, происходившего из племени князя Попела.⁶²⁵ Основателем могущества Полян является, по преданию, Земовит, от которого идет новая династия Пястовичей; он распространил границы своего княжения далее, чем кто-либо до него.⁶²⁶ При всей скудости и отрывочности известий, можно, однако, вывести, что князьям колена Полян пришлось пережить продолжительный период объединения колен ляшских под своею властью, период борьбы с независимыми родовыми и коленными старшинами, что первоначальная история Подыши носит тот же характер, что и история Чехии. Нет сомнения, что со времени Болеслава внутренняя работа собирания земли была кончена и княжеская власть приобрела уже известную степень устойчивости. Судить о свойствах княжеской власти конца X и начала XI в. мы не можем, за недостатком современных памятников; но если допустим, что большая часть податей, многочисленных служебных обязанностей и коронных регалий, как они являются по памятникам XII в., лишь мало-помалу, с течением времени приобретаемы были княжескою властью, то право суда, требование военной службы и известного размера податей – останутся, по всей вероятности, древними прерогативами княжеской власти. Но нельзя отрицать, что значение власти прежде всего основывалось в это время на личных достоинствах князя. Если это был человек с сильным характером, власть его могла доходить до деспотизма; если он был слаб, шляхта волновалась и ограничивала права его. Галл хвалит нелицеприятие Болеслава. Одинаково относился он к кмету и шляхтичу, тому и другому давал скорый суд и расправу. Обвиняемый шляхтич не смел ни под каким предлогом не явиться на княжеский суд;⁶²⁷ обладая живым и страстным характером, он многих панов присудил к смертной казни, в чем после раскаивался;⁶²⁸ к суровым упрекам присоединял иногда и ручную расправу. Таковы черты, рисующие отношения княжеской власти к шляхте.⁶²⁹

Разница между шляхетским и кметским сословием основывалась на неодинаковых свойствах владения землею. Было независимое и зависимое владение; если независимое владение было велико и обнимало зависимые владения, то оно составляло доминиум. Владельцами независимыми были Лехи или шляхта, владельцами зависимыми были кметы. Пользование землею обязывало всех к разным государственным повинностям и военной службе. Военная служба первоначально могла рассматриваться скорее как право свободного человека, чем как обязанность. Крупные собственники с радостью шли за князем в поход, так как богатая добыча привлекала каждого, вообще военная жизнь соответствовала тогдашним вкусам. Как высшее сословие, шляхта стоит близко к князю; из шляхтичей состоял высший суд при дворе его,⁶³⁰ шляхта составляла зерно войска, почетнейшую и лучшую часть его, военную конницу.

Объединение Полыни, введение христианской веры и развитие княжеской власти не могли не отозваться разными влияниями на кметах. В старую пору, при Пясте, сеймовый пан, решающий дела свои на вече, пользовавшийся личною свободою и самоуправлением, он много утратил теперь из прав своих. Ему нужно было отказаться от старой веры, изменить прежнюю жизнь и вынести на своих плечах многообразные обязанности к князю, шляхте и духовенству. Новые религиозные обряды, исполняемые чужеземным духовенством, военная жизнь, поднимавшая власть вождя и принижавшая давний вечевой обычай, рыцарство, наполнившее двор князя толпою иноземных искателей приключений, – все это должно было не совсем благоприятно подействовать на народ. Он оттеснен был от князя, но и там, в отдалении, не мог уклониться от следствий перемены всей общественной жизни, охватившей Польшу. На него налагалась десятина в пользу духовенства, взималась тяжелая военная повинность, натуральная и личная; рядом с его забором возникали новые поселения военнопленных, с которыми он, доселе вольный и самостоятельный, должен был сравняться по тожеству жизни и обязанностей. Война, давшая шляхте средства к обогащению, легла тяжелым ярмом на кмета и, как всегда, подчинила его шляхтичу, сильному своею челядью, награбленными богатствами и обширною поземельною собственностью.

Болеслав вызвал к деятельности свежие силы Ляхов; потомство приписывает ему переустройство Польши; преимущественно к его времени приурочиваются военные учреждения, в продолжение столетий существовавшие в стране.⁶³¹ Мартын Галл представляет Польшу Болеславова времени исключительно воинственною, военная сила её неизмерима: «Какой математик в состоянии будет верно определить число закованных в железо воинов его? Из познанского округа доставлялось на войну 1300 латников (loricati) и 4000 щитоносцев, из гнездненского 1500 латников и 5000 щитоносцев, из Владиславля 800 латников и 2000 щитоносцев, из Гдеца 300 латников и 2000 щитоносцев; все они славились, как храбрейшие и весьма искусные воины. У Болеслава было больше тяжеловооруженных воинов, чем в наше время во всей Польше щитоносцев; тогда было в Польше почти столько же воинов, сколько в наше время всего в ней населения».⁶³²

Думают, что военное и гражданское устройство, данное Польше Болеславом, частью вызвано было исключительным положением границ государства,⁶³³ почти непрерывно стоявших на военном положении, и первоначально введено в пограничных областях, что только потом, с течением времени, оно распространилось на всю Польшу. Но едва ли возможно предположить, чтобы пограничное городовое устройство, случайно введенное сделалось потом общим всей Польши; повсеместность этого устройства в XII в., а к концу этого века и совершенное падение его, говорит за то, что оно основывалось на туземных, чисто народных учреждениях, и не было явлением случайным и заимствованным. Относимые ко времени Болеслава учреждения стоят в связи и имеют своим основанием древнейшие отношения, свойственные всему славянскому племени; Богуфалова строжа есть дальнейшее развитие и приложение общеславянской круговой поруки. Богуфал⁶³⁴ говорит, что Болеслав ввел в Польше подать, называемую строжей; эта подать состояла в том, что с каждого участка земли или плуга представлялось в житницу королевскую по одной мере пшеницы и овса; сторожевой податью она называлась потому, что предназначалась для продовольствия ратных людей в городах, преимущественно пограничных. «Ибо названный король, для защиты своей власти и для противоборства врагам, на границах государства строил много крепостей».

В XII в. мы находим Польшу разделенною на множество округов; в каждом из них был город с кастеляном, королевским чиновником, заведовавшим военною, юридическою и финансовою частью в своем округе. Но в середине XII в. это устройство уже падает, – ясно, что оно существовало издавна и было уже действующим в XI в. С тех пор, как Польша была объединена, как князья колена Полян подчинили себе окрестные колена, – должно было существовать известное устройство для правильного взимания податей и для отправления военной службы. В городах (castrum) были посажены княжеские чиновники (familiares, comites), частью для наблюдения за управлением округа, частью для исполнения обязанностей, присвоенных князю, как обязанность творить суд и расправу, частью для предводительства военными людьми на случай войны. К каждому городу причислялись окрестные селения, составлявшие его округ, с жителей этого округа и собиралась, между другими, упомянутая выше подать, строжа. Известный процент населения должен был лично являться в город, из него составлялась городская стража, всегда готовая идти на войну под знаменем кастеляна; остальное население округа натурой доставляло средства к содержанию в городе военных людей. Таких военно-юридических округов было много, каждый из них обязан был выставлять определенное число войска; по словам Μ. Галла число это было очень велико. Это учреждение должно стоят в известной связи с другим учреждением славянским, по которому жители известного селения или нескольких селений должны были все вместе заботиться о сохранении мира и порядка на земле их, и, если не могли найти нарушителя общественного спокойствия и представить его высшей власти, обязаны были все вместе платить обычный штраф, которому подвергался преступник.⁶³⁵ В польских памятниках XII–XIV вв. это учреждение известно под именем viciniа, ороl, ороlе. Рассматривая случаи, в которых упоминается об этом учреждении, мы замечаем, что ороle или viсiпiа к этому времени имеют уже весьма широкий смысл. Viсiпiа есть не только часть округа, союз нескольких селений в одно определенное, в себе замкнутое целое, образовавшийся для сохранения общественного спокойствия,⁶³⁶ но и учреждение такого рода, которым князья воспользовались для правильного взимания разнообразных налогов и податей. Качество и количество податей, упоминаемых в документах, так велико числом, и многие порознь так значительны, что невозможно допустить, чтобы каждый отдельный крестьянин один был обязан вносить их. Из грамот видно, кроме того, что viсiпiа и ороlе составляли единицу не только в финансовом, но и в других отношениях, и что они стояли в известном отношении к castrum, которого кастелян отправлял юридические и административные обязанности в пределах своего округа. В округ должны были входить многие вицинии и, может быть, judices castellanorum или inferiores judices были подчиненными кастелянам судьями в вициниях. Понятно, что учреждение, уже давно вошедшее в жизнь, всего удобнее давало князьям средства к правильному взиманию податей и налогов; городовое устройство нисколько не насиловало старых обычаев, но было дальнейшим их развитием, в приложении к потребностям возникающего государства. При этом государственные подати распределялись равномернее, все силы страны были призваны к отбыванию их.

Кроме того, что каждый поземельный собственник, состоявший в округе кастеляна, мог быть вызван им, на случай войны, под военное знамя, всякий Поляк благородного происхождения обязан был лично являться на войну. Этот род военных людей получил название miles, еще в раннее время взятое с латинского и потом приобретшее в Польше широкое распространение под именем рыцаря. Как отдельная корпорация, с особыми нравами и привилегиями, рыцарство является, по памятникам, к концу XIII в.⁶³⁷ Когда в законодательстве упоминается miles, militia и т. п., тут разумеется высшее сословие по преимуществу. Каждый miles стоит выше кмета, за убийство его и нанесенные ему раны платится в четверо больше, чем за убийство и раны, нанесенные простону смертному.⁶³⁸ Ни духовенство, обязанное военною службой наравне с другими сословиями, ни поземельные собственники не включались в эту милицию и не назывались воинами-рыцарями (žołnierz).

В Польше времени Болеслава особенно важную роль играет шляхетское военное рыцарство. Оно составляло зерно военной силы Болеслава, всегда сопровождало его в походах, имело значение постоянной дружины и пользовалось, как увидим, его особенным почетом. Вероятно, уже тогда входило в жизнь понятие о рыцарстве, как почетном звании, приобретаемом за личные заслуги посредством особого обряда. Рыцарем становился тот, кто опоясывался опояской и мечем, и произносил торжественную клятву в верности своему патрону.⁶³⁹ Когда произошло выделение этого высшего звания (рыцарского), трудно сказать, за недостатком источников. Длугош, живший в XV веке, описывает, как еще в 1100 году Болеслав Кривоустый был опоясан рыцарскою опояскою Владиславом Германом. Из того же Длугоша узнаем, что рыцарское опоясывание в Польше известно было за целое столетие, особенно известны были отличия рыцарского звания. Мечислав в 977 г. выдал наказ, чтобы паны и рыцарство, входя в церковь, имели на себе опояску рыцарскую и меч, чтобы без этих существенных признаков рыцарского звания не входили они в церковь.⁶⁴⁰ Быть рыцарем значило приобресть на то личное право, не имевшее никакого отношения к родовым правам шляхетским, хотя шляхетское звание и было необходимо для получения рыцарского. Рыцарское опоясание могли принимать лишь члены благородного происхождения. Болеслав Кривоустый был посвящен два раза в рыцари, сын Болеслава Храброго посвящен в рыцари Генрихом; что шляхетство было необходимым условием для принятия рыцарского посвящения, доказательство на это находим у Длугоша: в войне Болеслава Кривоустого с Уграми, когда под королем пал конь, и он был в опасности потерять жизнь, – один кмет, Григорий, подставил ему коня; чтобы вознаградить его за такую услугу, король сначала возвел его в достоинство шляхетское, потом сделал рыцарем.⁶⁴¹

Все время княжения Болеслава, прошедшее почти в непрерывных войнах на западе и востоке, имело запрос на военных людей. Шумная лагерная жизнь, которую любил и сам князь, понравилась многим. Почти постоянно являлись в Польшу свежие отряды из соседних стран, привлеченные богатством польского рыцарства и расположением к нему князя; что падало жертвою войны, с избытком вознаграждалось новым приливом охотников: моравских, печенежских, немецких и чешских. Часть рыцарства рассажена была по городам, вероятно, в качестве административных, финансовых и других чиновников; но главная масса военных людей была постоянно под рукой у князя. Особенно яркими красками рисует Галл отношения Болеслава к его рыцарству. Каждый рыцарь был не гостем у Болеслава, а сыном; кроме равного раздела военной добычи он награждал такого оружием и конями; каждого рыцаря звал король по имени.⁶⁴² Военные действия Болеслава, неожиданные нападения, быстрое появление его в тылу у неприятеля показывают, что главная сила его была в конном войске, т. е. в этом рыцарстве.

Выделение и обогащение рыцарского сословия не могло не отозваться на правах народа. Уже было сказано, что шляхетство приобрело себе исключительное право на доступ в рыцарское сословие. С тех пор начинают подниматься некоторые польские роды, становясь близко к князю и стараясь отстранить его от народа, в руки их переходит все управление страною. Как человек в высшей степени энергический и любивший свой народ, Болеслав старался личным влиянием поддержать кмета и не дать его в обиду шляхтичу. Кметы имели к нему доступ и могли высказывать свои жалобы на панов; он выслушивал их, какими бы важными делами ни был занят, и за тем тот-час же делал распоряжение о разборе дела и наказании притеснителя.⁶⁴³ Кметам приходилось переносить весьма много убытков от потрав рыцарей, проезжавших селениями и засеянными полями;⁶⁴⁴ Болеслав старался устранить это зло своим примером: «поселянам, как добрый отец, он старался доставить спокойную жизнь; во время путешествий предпочитал делать остановки в городах, собственник и хозяин не скрывал от него своего достатка, но вся страна сбегалась посмотреть на проезжавшего короля».⁶⁴⁵

Весьма редко было население Польши, большая часть её была покрыта лесами: и нельзя не отдать чести тем приемам, которые употреблял Болеслав для населения страны своей. В следствие постоянных войн, в Польше должно было скопиться весьма много военнопленных; им предоставлялось право садиться на участке земли и обрабатывать его; по истечении трех лет, они сравнивались в правах с туземным населением. Во время военных действий, если он замечал, что известного места невозможно было удержать за собой, то не прежде возвращался домой, как выведши все население, сколько только можно было собрать его, внутрь своего государства. Так в 1002 г. из Стрелы «весьма много окрестных жителей увел с собою»;⁶⁴⁶ в 1003 г. «обезлюдил всю жупу Гломачей, уведши население её»;⁶⁴⁷ в 1007 г. вывел население из страны Морочан и из жупы Сербище (Zerbst)⁶⁴⁸ и др.

Много заботился Болеслав и о нравственном преуспеянии своего народа; еще недавно просвещенная христианством, Польша едва ли много изменилась до его времени. Говоря о нравах Поляков, Титмар⁶⁴⁹ выражается, что без суровых наказаний князь не мог здесь безопасно править народом, и рисует далее наказания, характеризующие жестокие обычаи народа. Заботясь о привлечении в свою страну лучших духовных лиц, Болеслав вошел в сношения с родными св. Войтеха, чем снискал расположение последнего; Войтех посетил Польшу, провел в ней целую зиму, но потом, «видя что в Польше святая вера уже множится и церковь возрастает, бесстрашно пошел в Пруссию».⁶⁵⁰ В завоеванных польским оружием землях Болеслав спешил устроят епископские кафедры, – так возникли епископии: в Колобреге, Кракове, Бреславле. Чтобы успешнее шло дело распространения веры Христовой, он упросил отправиться в Польшу двоих из учеников св. Ромуальда, которые с этою целью выучились славянскому языку.⁶⁵¹ Он устроил в Польше несколько монастырей: Титмар упоминает об аббатстве Межиречьи, о бенедиктинском монастыре Тинец; Длугош и его продолжатели свидетельствуют, что им же был устроен и бенедиктинский монастырь на Лысой горе, в сендомирском воеводстве. «Епископов и своих капелланов так высоко ценил он, что в присутствии их не дерзал садиться, называл их не иначе, как господами; – во всем так благосклонен был к духовенству, что если кто-нибудь из панов начинал тяжбу с клириком, или если светский человек присвоил себе церковные имущества, тогда он сам, как патрон и адвокат, защищал интересы церкви и духовенства. Подчиняя языческие народы, он не к дани обязывал их, по заставлял принимать истинную веру; на собственный счет устроял для них церкви, назначал епископов и посылал священников.⁶⁵²

Два обстоятельства играли весьма важное значение в делах внешней политики Болеслава польского: смерть Болеслава чешского и Оттона III. Первая доставила ему случай выказать свое влияние в запутанных обстоятельствах Чехии и расширить Польшу завоеваниями на юге, вторая была поводом скинуть маску расположения и покорности к Немцам, и указала ему широкую дорогу на запад. Мы и обратимся теперь к изложению внешних дел княжения Болеслава.

Едва ли найдется в истории Славянства IX, X и XI вв. предмет более темный, так мало поддавшийся исторической науке и потому слабо разработанный, как земля Славян, обитавших близь Татров, в ту и другую сторону от этих гор. Между тем эта страна, как древнее жилище разных ветвей славянских, на которой или по поводу которой совершаются крупные события, необходимо останавливает на себе внимание историка. Известие Константина Порфирородного наложило на неё мрачный покров, который и до настоящего времени еще не снят наукой. «Когда Авары, рассказывает Константин,⁶⁵³ около 630 г. заняли Далмацию, император Гераклий, жалея утраты такой прекрасной земли, сговорился с некоторыми старшинами Хорватов, живших в то время еще на севере, в белом или великом Хорватске, и уступил им Далмацию с условием, чтобы они, выгнав Авар, остались в его подданстве. Скоро затем, при том же Гераклие, один из князей северной Бело-Сербии, которая находится за землею Турок и у туземцев известна под именем Бойки (Boiki), просил у императора земель для себя и своего народа». По воззрению Константина Порфирородного, Бело-Хорватия лежала на севере за Уграми и Баварцами, вблизи Саксонии, в нынешней Галиции, Моравии и Чехии; около этих же мест помещается Бело-Хорватия и в нашей летописи.⁶⁵⁴ Бело-Сербию Константин полагает за Турками и Бело-Хорватами, от Вислы через Чехию и Лужицы до немецких областей. При таких широких пределах бело-сербской и бело-хорватской области, какие дает ей Константин, весьма трудно определить место, откуда именно было движение Сербов и Хорватов. Шафарик, всех более занимавшийся этим предметом, находит весьма основательным предположение, что Хорваты и Сербы вышли из нынешней восточной Галиции и Владимирска или из червонной Руси.⁶⁵⁵ Но эта земля после Константина не имела ни одного историка и географа, и долгое время история довольствовалась лишь теми сведениями, которые сообщает об ней Константин. Летописцы последующего времени только мимоходом упоминают о стране за Татрами и под Татрами; завоевания в этой стране моравских, чешских и польских князей у лучших историков излагаются без определенных признаков места и времени и дают много поводов к личным догадкам и соображениям. В весьма недальнее время один польский ученый так жаловался на недостаток разработки этого предмета: «история этого отдаленного уголка нашего отечества очень мало известна. Ни угорские, ни славянские историки не изучали источников его с картою в руке, и сухих известий о здешних событиях не старались разъяснить с помощью топографических исследований. И нет ничего удивительного, что даже известные писатели одну часть этих событий, как непонятную, проходят молчанием, другую переносят совершенно в иную местность.⁶⁵⁶

Для нас важно проследить историю краковской области и верхней Силезии, получивших в последующее время название малой Польши, потому что здесь в конце X и в начале XI вв. начались столкновения между русскими, чешскими и польскими князьями.⁶⁵⁷ Известно, что держава Святополка моравского простиралась от юга к северу до Девина,⁶⁵⁸ на востоке занимала земли по обеим сторонам Татров; сюда, следовательно, входили Краков и Силезия до Стрыя. В начале X в. держава Святополкова пала под ударами Угров и Немцев; вместо Мораван являются новые обладатели земель потатрских. Угры заняли области между Дунаем и Тиссою, держава Святополка разделена была между ними, Чехами и частью Поляками.⁶⁵⁹ Горные части нынешней Угрии, начиная от Острегома, на восток к Тиссе и самое верхнее течение этой реки оставались еще долго во власти князей славянских. Пришельцы занимали её понемногу, по частям, так что под конец X в. Тисса составляла еще границу Польши. Можно думать, что малая Польша, после падения Моравии, или досталась князьям польским, или пользовалась самоуправлением. Во второй половине X в. Болеслав I, объединив Чехию, указал ей путь к завоеваниям на востоке: от 967 до 999 гг. границы её на востоке были Буг и Стрый, т. е. Чехии принадлежала тогда область, находящаяся близь Кракова и простиравшаяся на неизвестное пространство в Галицию.⁶⁶⁰

В то время, как чешские князья раздвинули границы Чехии до восточной Галиции, – сюда же приведены были, в воинственном движении к западу, князья русские. К концу X в. встречаются известия, показывающие, что в краковской области, около Буга, сходились пределы Чехов, Русских и Поляков; в последующее время враждебные или мирные отношения завязываются у Русских с Поляками на этом же месте. Есть известие, что в 981 г. Владимир Великий ходил войною против Ляхов и занял города их: Перемышль, Червень и другие т. е. восточную часть Галиции.⁶⁶¹ На первый взгляд представляется непонятным, почему Владимиру пришлось воевать из-за червонной Руси с Ляхами, когда с 967 до 999 г. Галиция до Буга и Стрыя принадлежала Чехам? И действительно, чешские ученые настаивают на том, что русский летописец ошибкой поставил Ляхов вместо Чехов; Репель думает, что завоевания Владимира сделаны были не у Чехов и не у Поляков, а у свободных колен славянских, соседивших с ними.⁶⁶² Весьма вероятно то предположение, что чешские владения тогда не были так широки, как показывает учредительная грамота пражской епископии, что страна по Сану и далее на восток, была подчинена еще первыми Рюриковичами. Хотя эта страна, при не воинственном Игоре либо Святославе, устремившем внимание исключительно на восток и юг, и перешла к Пястовичам;⁶⁶³ тем не менее русские князья считали её своим достоянием и неоднократно предпринимали походы для защиты её от польских князей. Так под 992 годом снова упоминается о войне Владимира – с Хорватами (у русского летописца), с польским князем (у иностранного)⁶⁶⁴ – при чем, для успешнейшего исхода войны, Владимир входил в переговоры с Болеславом чешским.⁶⁶⁵ Потом несколько времени отношения Руси к Чехам и Полякам были мирные,⁶⁶⁶ с последними даже заключен был родственный союз. Восточная Галиция, следовательно, принадлежала русским князьям от 981 года; здесь Русские владели землями на запад от Буга, соседя сначала с Чехами, а потом с 999 г. с Поляками, отнявшими эти земли у Чехов.⁶⁶⁷

В 999 г. малая Польша делается театром военных действий, в следствие которых подпадает власти Поляков; летописное известие об этом чрезвычайно сухо; «князь польский Болеслав, которого не было коварнее на земле.., посредством хитрости овладел городом Краковом, перебив всех Чехов, в нем находившихся».⁶⁶⁸ Завоеванием краковской области Болеслав показал первый опыт военного искусства, поражавшего современников быстротою и неожиданностью движений; Болеслав отличался еще уменьем нанести удар тогда, когда противник всего менее мог отразить его. В самом деле, тогдашнее положение Чехии было безотрадно, она была унижена нравственно и политически. Нравственное унижение её усиливалось, в глазах современного христианского мира, по мере того, как являлись чудесные знамения и распространялась слава мощей епископа Войтеха. После того, как Чехи не дали у себя места святому мужу, всякое несчастье в стране могло быть принято за знак божеской немилости к отступническому народу. Немецкий император в следующем же году оказывает Польше знаки внимания и уважения, основание которых можно искать и в чувстве неприязни его к Чехам. Политическое унижение Чехии состояло в том, что верховная власть находилась в руках человека весьма ограниченного. Болеслав III, по прозванию Рыжий, не дал никакой помощи краковскому военному отряду, с храбростью отстаивавшему порученный его защите город.⁶⁶⁹ В то время, как его стране грозила весьма большая опасность от Болеслава польского, он предпринимал меры против воображаемых опасностей, покушался на жизнь своих братьев и принудил их искать защиты за границей, у герцога Генриха баварского.⁶⁷⁰ Епископ Тиддаг несколько раз принужден был бежать со своей кафедры, не имея сил выносить оскорблений от сумасбродного князя.⁶⁷¹ С народом был он чрезвычайно жесток и возбудил его ненависть; но, желая иметь преданную партию, сосватал свою дочь за одного из Вершовцев.

Такой князь управлял чешским народом. Болеслав польский взвесил это обстоятельство и не думал ограничивать своих захватов Краковом; в непродолжительное время он овладел всею хорватскою областью и Силезией, отнял у Чехии все её завоевания, выходившие за пределы её естественной территории, т. е. Моравию и часть земли Словаков, при чем подвинулся к границам угорским и должен был воевать с Уграми. Летописные известия об войнах Болеслава в 999 г. весьма сухи и отрывочны;⁶⁷² но, сопоставляя их, можно вывести, что завоевания Болеслава сделаны были от истоков Вислы, по ту сторону Татров, до Дуная. В Угрии в то время был королем Стефан I, состоявший в родстве с домом польских Пястовичей.⁶⁷³ Пользуясь внутренними волнениями в Угрии, произведенными двумя партиями латинского и греческого обряда, Болеслав без особенного труда мог отнять у Угров некоторые области. В последующее время Угры жаловались на Болеслава и думали, что только опасение папы Сильвестра принудило его заключить мирный договор с королем их Стефаном.

Во время Стефана и Болеслава границы Польши шли: берегом Дуная, оканчиваясь у Острегома (т. е. тут занята была на время земля словенская и русская); затем к Ягеру (Agra, Erlau), отсюда по Тиссе и реке Тепле до крепости Галис.⁶⁷⁴ Близь Сана или Буга шла граница Руси с Польшей. Если сверим с картою границы пражской епископии, то увидим, что провинция по реке Вагу до Татр включена была и до 999 г. состояла под пражской епископией, а отсюда прямой вывод, что большая часть завоеваний Болеслава сделана была на счет Чехии.⁶⁷⁵

Столько важных событий принес для Поляков 999 г.; еще знаменательнее был для них следующий. В конце декабря 997 г. император Оттон III предпринял путешествие в Италию, куда призвали его волнения и смуты, произведенные главою недовольной им в Риме партии. Кресцентий овладел Римом, посадил на папский престол своего приверженца, Иоанна XVI; но узнав о приближении Оттона, он заперся в крепости Ангела, а возведенный им в папы Иоанн XVI бежал из Рима.⁶⁷⁶ Суровая месть ожидала виновников смут: Иоанн был схвачен, посажен на осла лицом назад и возим в таком виде по городу, потом лишен зрения и изувечен; Кресцентий и его сообщники были обезглавлены.

Вскоре за тем прибыли в Рим: Гауденций, брат Войтеха и пресвитер Венедикт, единственные свидетели его мученичества, не разлучавшиеся с ним до конца его жизни. Рассказы о подвигах мученика, о чудесах над его гробом в Гнездне, должны были сильно подействовать на восприимчивую душу Оттона; может быть, тогда же было решено у него с папой устроить архиепископию в Гнездне и посвятить её имени св. Войтеха.⁶⁷⁷ Иоанн Канапарий, монах из монастыря св. Бонифация, составил жизнеописание Войтеха, и папа придал ему санкцию. Несколько ранее того князь польский Болеслав отправил в Рим посольство, с просьбою прислать ему священников. Св. Ромуальд, основатель ордена Камедулов, согласился выслать к нему своих монахов, Иоанна и Венедикта. Все эти лица поддерживали довольно нередкие сношения Рима со столицей польского князя, и могли многое рассказать в Риме и о самом Болеславе, и о чудесных знамениях при гробе св. Войтеха. К этому присоединились печальные для Оттона известия о смерти близких родственниц, – тетки его Матильды и бабки Адельгейды, – которые глубоко потрясли его восприимчивую душу и настроили на благочестивые мысли.⁶⁷⁸ Под такими впечатлениями предпринял Оттон III путешествие в Гнездно на поклонение мощам св. Войтеха.⁶⁷⁹

Это императорское пилигримство было обставлено чрезвычайною роскошью; еще ни один император не совершил такого пышного выступления из вечного города. В свите его было много знатных Римлян и важнейшие сановники восстановленной римской империи, между ними патриций Заццо и облационарий Ротберт с кардиналами.⁶⁸⁰ Когда в январе 1000 г. император перешел через Альпы, первые государственные чины Германии встречали его и присоединились к его свите: близь Регенсбурга встретил его архиепископ Гебегард, потом архиепископ девинский, Гизилер, в Жичах торжественно принял его епископ Гуго, перед Мишною епископ Эйдо и маркграф Эккард. Там, где кончается страна Мильчан и начинается жупа дедошская, в местечке Ильва, неподалеку от Глогова, встретил дорогого гостя князь польский Болеслав. Он приготовил пышный прием необычайному посетителю. Но обширной равнине расставлены были войско польские: рыцарство и княжеские дружины. Каждый отряд воинов отличался разнообразными цветами одежд. Тут нельзя было встретить дешёвых украшений, но собрано было все роскошное и драгоценное, что только производил труд человека. Во время Болеслава каждый рыцарь и придворная дома носили шелковые одежды вместо шерстяных или льняных, и не иначе появлялись при его дворе, как в шубе, покрытой шелковой материей и обшитой золотом: золото в его время считалось, во словам Галла, не дороже серебра, а серебро ценилось не выше соломы. Продолжая путь среди расставленных по дороге польских рыцарей, оба государя направлялись к Гнездну, столицу Польши. Находясь близ города, Оттон сошел с коня, снял обувь и пошел босой; тут встретил его, во главе духовенства, епископ Унгер и сопровождал в церковь; здесь с горячими слезами просил Оттон у св. мученика ходатайства перед Богом.

Храм, в котором почивали мощи Войтеха, был посвящен имени Богородицы; он блистал украшениями из золота и драгоценных камней, набранных во время военных походов. Главный алтарь в этом храме заложил своими руками император Оттон в честь и славу мученика;⁶⁸¹ рядом с этим алтарем можно было видеть богатые приношения Болеслава: огромное изображение Спасителя на кресте, все вылитое из золота, в три раза превосходившее вес «высокого и тяжелого Болеслава», который, по словом продолжателя Косьмы, весом своего тела отмерил количество золота, употребленного на это изображение, дальше – огромная плита в пять локтей длины и десять пядей ширины, роскошно убранная драгоценными камнями, с надписью: триста фунтов золота пошло на это дело.

Увидев эту роскошь, пораженный богатством Болеслава, император воскликнул: «Клянусь моею короною, много я слышал, но теперь увидел гораздо больше! Неприлично называть такого человека князем или герцогом, но должно возвести его на королевский трон и венчать королевскою короною». И, сняв с своей головы корону, Оттон возложил её на Болеслава, в ознаменование союза дружбы. В торжественнейшее доказательство своей приязни, подарил ему гвоздь из креста Господня и копье св. Маврикия, – за что Болеслав отдарил его рукою мощей св. Войтеха. «И такою любовью и расположением соединены они были в этот день, что император назвал Болеслава братом и соправителем империи, другом и союзником римского народа». Пребывание Оттона в Гнездне весьма важно было для церковного устройства Польши. Мы знаем, что устройство епископских кафедр вообще сопряжено было со многими затруднениями; почти непреодолимые препятствия должно было встретить выделение целой страны из церковной зависимости от немецких епископов, потому что при этом наносился ущерб выгодам не одного епископа, но и высших духовных сановников, архиепископов и митрополитов. Не спрашивая согласия у того лица, которому была подчинена Польша в церковном отношении, Оттон основал в Гнездне архиепископскую кафедру, поручив её брату св. Войтеха, Радиму (или Гауденцию). Гнездненскому архиепископу подчинены были три епископские кафедры, основанные в странах, завоеванных Болеславом и находившихся до этого времени в диоцезе епископа пражского; сюда относились епископии: колобрежская, краковская и вратиславская.⁶⁸² При этом Оттон передал Болеславу право императорской власти – устроять новые епископские кафедры, как в завоеванных его оружием языческих странах, так и в тех, которые имеют быть завоеванными. Папа Сильвестр II вполне сочувствовал идеальным планам императора, поддерживал в нем идею восстановления римской империи и одобрил его церковные распоряжения относительно Польши.⁶⁸³

По-царски праздновал Болеслав торжественное признание политической и церковной независимости Польши. В продолжение трех дней давал он пиры в честь императора, при чем каждый день переменялись сосуды и весь столовый прибор и приготовлялись вместо прежних новые, более ценные. По окончании праздников, подчашие и стольники собрали со всех столов, по приказанию его, золотые и серебряные сосуды – деревянных совсем не было, – как-то: чаши и бокалы, ножи и роги для питья, и все это предложили императору. Коморникам своим Болеслав приказал собрать множество разнообразных одежд и оправить их к императору. Кроме того подарил множество сосудов золотых и серебряных различной работы, шелковых одежд различных цветов, украшений невиданного качества, драгоценных камней, – и всего этого в таком огромном количестве, что император не верил глазам своим. А каждого из свиты высокого посетителя почтил такими богатыми подарками, что приобрел в них преданных себе друзей. Обратное путешествие Оттона из Польши было не менее пышно: Болеслав, с многочисленною свитою, сопровождал его до Девина, на прощанье подарил 300 рыцарей, чем особенно угодил императору, замечает Титмар.

Мы остановимся на гдездненском свидании, чтобы рассмотреть его значение для Польши. Известно, что Мечислав, отец Болеслава, обязан был к дани в пользу римских императоров германской нации, с данью соединялось обязательство или лично являться, или присылать вспомогательный отряд, когда империи угрожал неприятель. В первые годы своего правления Болеслав должен был выполнять эти обязательства, т. е. он платил дань и помогал императору в его войнах. Изменились ли, и в какой мере изменились эти отношения со времени гнездненского свидания?

Всего труднее в этом отношении понять то место Титмара, где он говорит, что император назвал Болеслава dominus. На основании этих слов Лелевель делает догадку, что польский князь возведен был в короли, выведен из связи с империей и получил владетельные права.⁶⁸⁴ Но королевское достоинство, раздаваемое римскими императорами в средние века, не выделяло получавших его из связи с империей, хотя и изменяло степень зависимости.⁶⁸⁵ Итак, вопрос сводится к тому, со времени гдездненского договора сделался ли Болеслав независимым от империи?

Новые исследователи, не отрицая вассальной зависимости Болеслава от Генриха II, несогласны в мнениях о свойствах её. Одни полагают, что зависимость Болеслава была чисто личная, не простиравшаяся на всю Польшу, другие, что она простиралась на земли лужицкие. Для нас будет очевидна перемена в отношениях Болеслава к империи, если обратим внимание на следующие обстоятельства: в 1002 г. Болеслав является между немецкими князьями, избиравшими короля и дававшими ему присягу; порядок, в котором перечисляются избирательные чины у Титмара, – епископы, герцоги саксонский и польский и затем маркграфы – показывает, что Болеслав рассматривается здесь, как имперский вассал; Болеслав приглашается на суд князей имперских и признает свою подсудность этому суду.⁶⁸⁶ Напротив отец его и сам он, в первые годы княжения, состоял под ведением одного маркграфа и судился его личным судом;⁶⁸⁷ до 1000 г. Болеслав сам отправлялся на помощь к императору в войнах его со Славянами, после приглашен был сопутствовать императору в Рим и не исполнил данного на это обещания.⁶⁸⁸ Из сопоставления подобных мест можно вывести, что Болеслав, в следствие гнездненского договора, освобожден был от дани и возведен в почетнейшее состояние имперского вассала. Копье св. Маврикия, данное Болеславу, могло быть символом инвеституры, которою народное герцогство возводилось в имперское.⁶⁸⁹ Что касается до коронования Болеслава, то оно было чисто личным делом Оттона и не имело за собою высшей санкции, которой потом и добивался Болеслав от папы, неоднократно отправляя к нему посольства.⁶⁹⁰

Важнейшим следствием гнездненского свидания было церковное устройство Польши. Уступив Болеславу исконное право римских императоров германской нации – устроят храмы и попирать язычество, – Оттон открыл ему широкую дорогу к завоеваниям в соседних странах, к подчинению своей власти славянских народов, не внимавших немецким проповедникам. Получив право устроять новые епископии и назначать кандидатов на епископские места, Болеслав приобрел этим весьма выгодное для молодого государства преимущество. Для Польши было важно иметь национальное духовенство. Составленная из разрозненных элементов: частей Чехии и Угрии, из колен, еще не забывших свою особность, Польша должна была стремиться к первоначальной разрозненности. Соединение её под одною церковною властью было прочным оплотом и её политического единства; части видели себя вместе с целым, и насильственный захват Болеслава со временем должен был приобресть вид законности. Национальное духовенство должно было оказать более сильное влияние на народ, чем немецкое; в епископах краковском, колобрежском и вратиславском Болеслав должен был иметь надежных защитников своей власти и единства Польши.

Гнездненский архиепископ Гауденций, вместе с Войтехом искавший спасения в итальянских монастырях, не прерывал сношений с Римом. Итальянские монахи были первыми помощниками его в церковном устроении Польши; двое из учеников св. Ромуальда учились славянскому языку, чтобы быть способными на народном языке проповедовать христианство. Скоро стали устраиваться в Польше монастыри; так упоминается аббатство Межиречье, бенедиктинский монастырь в Тинце, также монастыри: сесиковский и на Лысой горе, населенные итальянскими монахами; заселялись пустынниками леса и необитаемые местности.⁶⁹¹ Было бы излишне говорить, как благодетельно влияли монастыри на нравственную жизнь средневековых людей; монахи вносили в жизнь новую идею, незнакомую язычникам: идею борьбы с плотью и порабощения тела духу; они возвышали принцип духовной силы над царившим тогда принципом физической силы.

Гнедзненские постановления Оттона III не могли быть благосклонно приняты в Германии. Современники высказывали неудовольствие на это не национальное дело Оттона: «да простит Бог императору, говорит Титмар, что он, сделав вассала самостоятельным, позволил ему возвыситься до того, что, забыв обычаи предков, он дерзнул наложить иго рабства на тех, которые всегда были его господами».⁶⁹²

Зимою 1002 года умер в Италии Оттон III.⁶⁹⁴ Лишь только распространился слух о смерти его, в Германии явились три искателя императорской короны: Генрих баварский, ближайший родственник покойного императора, маркграф мишенский Эккард, цвет немецкого дворянства и Герман, богатый герцог швабский. Генрих первый выступил со своими притязаниями. Не лишенный природных дарований, он получил благоприятное направление и развитие их под руководством Вольфганга, епископа регенсбургского. Управляя баварским герцогством, Генрих заслужил расположение духовенства и народа. Но не личные достоинства давали ему право на корону, а его ближайшее родство с Оттонами; после того, как вымерло мужеское поколение Оттонов, он считал себя в праве, как старший внук второго сына Генриха I, по наследству войти на трон. Ему возражали, указывая на его болезненные припадки, слабое телосложение, бесплодие жены. Маркграф Эккард не опирался на права наследства, но был знаменит личными заслугами. Он отличился в войнах Оттона II с Арабами, способствовал к удержанию короны за Оттоном III; по смерти Оттона II боролся против отца Генриха баварского, теперь выступил против сына. Получив в управление маркграфство мишенское, он увеличил свою славу подчинением Мильчан. Эккард держал в страхе Чехов, ставил преграды честолюбивым притязаниям Болеславов II и III; был в родстве с Болеславом польским, так как его сын, Герман, был женат на дочери польского князя. Взаимное уважение и личная дружба еще более крепкими узами соединяли этих талантливых мужей. Но весною того же года маркграф Эккард был убит, партия Генриха баварского взяла перевес, он скоро мог получить королевскую корону.

Внутренние раздоры в Германии, по поводу избрания нового короля, были всегда полезны для Славян; но никто из славянских князей не воспользовался так удачно этими раздорами, как князь Болеслав польский.⁶⁹⁵ Во время борьбы партий, по смерти Оттона III, он решился придать значение тому трактату, который за два года заключен был у него с Оттоном; – он воспользовался правом подчинять варварские племена. Ближе всего лежали к нему области Сербов лужицких, которые были подчинены маркграфам Геро и Эккарду; смерть маркграфа мишенского Эккарда, дружба с которым могла останавливать Болеслава от вторжения в его марку, должна была способствовать к осуществлению планов его относительно земель сербо-лужицких.⁶⁹⁶

Быстрым движением Болеслав занял марку Геро, расположенную по Лабе и Бобру, овладел главным городом её Будишином, потом Стрелою, и начал, через своих послов, переговоры с жителями Мишны, главного города другой марки, везде находя себе приверженцев в славянском населении городов. Так как немецкое господство равно неприятно было Сербам, как и другим Славянам, то Болеславу без большого труда удалось уговорить Мишенцев к сдаче их города. Однажды, когда большая часть немецкого гарнизона вышла из города для сбора продовольствия в окрестностях, сербские рыцари, которым была поручена охрана восточных ворот, под предводительством Гунцеллина,⁶⁹⁷ согласились действовать согласно желанию Болеслава. Они собрались, вооруженные, перед домом бургграфа Озера, стали бросать камнями в окна и с криком требовали выдачи его. Титмар, начальник немецкого гарнизона, старался успокоить волнение и выговорил своему отряду право на свободный выход из Мишны. Тогда Мишенцы впустили в город Болеслава и признали его своим повелителем. Весьма вероятно, что начальником Мишны тогда же, именем Болеслава, сделан был Гунцеллин. Легкая удача под Мишной повела Болеслава далее: он занял всю окрестную страну до Эльстры. впадающей в Салу, и в разных местах поставил военные отряды. Когда саксонское войско хотело остановить дальнейшее движение польского князя, он послал на встречу ему объяснение, что напрасно графы беспокоятся, что поход предпринят им по желанию Генриха баварского, что с жителями он поступает по всей справедливости, что когда будет выбран в короли Генрих, он во всем согласится с волей его. Поверив его словам, Немцы явились к нему, как к господину и, по словам Титмара, унизили прирожденное достоинство своею рабскою покорностью.⁶⁹⁸ Таким образом весною 1002 г. Болеслав овладел марками восточною и мишенскою. В июне 1002 г. Генрих баварский был избран в короли и коронован архиепископом Виллигизом. Новый король в Межиборе принимал присягу от Саксов, с имперскими князьями сюда прибыл и Болеслав польский. Обязанный короной не только своим прямым правам, но частью уступкам и обещаниям, Генрих ласково принял Болеслава. Когда зашла речь о взаимных границах и недавних завоеваниях, то Болеслав, при всех усилиях, «достиг только того, что за ним остались Лужицы и Мильчане, Мишна поручена была брату его Гунцеллину».⁶⁹⁹ В Межиборе Болеславу удалось склонить на свою сторону некоторых знатных людей, недовольных новым королем, главнейшие между ними были: Генрих, граф Нордгау, желавший получить себе баварское герцогство, и Герман, сын Эккарда, женившийся потом на дочери Болеслава. Когда Болеслав возвращался от короля, вдруг бросился на него отряд вооруженных людей. Граф Генрих успел спасти его, указав на одни ворота, в которые он мог выйти не замеченным; польские рыцари, бывшие в свите Болеслава, разбежались по королевскому замку, но были выгнаны оттуда. Очень может быть, что это была стычка между Межиборцами и польскими рыцарями, в которой не принимало никакого участия правительство: но Болеслав видел в этом обстоятельстве покушение Генриха на жизнь его. С крайним неудовольствием выехал он из Межибора, обещая графу Генриху помощь, если он решится поднять бунт против короля; на обратном пути напал на Стрелу на Лабе, сжег этот город и забрал военнопленными множество окрестных жителей. И, как видно, решившись начать упорную войну с Немцами, разослал в разные места агентов, чтобы они раздували неудовольствия против немецкого господства в славянских землях и ослабляли в них немецкую партию. Король, занятый другими делами, просил саксонских графов, чтобы они разведывали о кознях «Славянина», и, если можно, перехватывали его агентов.⁷⁰⁰ У него еще много было забот в этом году: нужно было усмирить непокорного графа Германа, претендовавшего на королевскую корону, нужно было, по обычаю королей немецких, принять присягу от всех германских народов и для этого путешествовать по стране. Против польского князя он не мог принять мер до самого 1004 г.

Между тем Болеслав, пользуясь неурядицами в Германии и ожидая открытого восстания против нового короля, обратил внимание на Чехию, которая с 999 г. представляла из себя беззащитную жертву тирании и легкую добычу для соседей. Князь Болеслав Рыжий, как вредоносный василиск, по выражению летописца, мучил народ. В Чехии нашлись люди, которые вошли в сношения с польским князем и приглашали к себе в князья брата его, Владивоя, который, по Дубровке, приходился двоюродным братом Болеславу Рыжему. Не имея в Польше никакой власти, Владивой с готовностью принял предложение Чехов. Тогда в Праге подняли открытое восстание, прогнали с престола Болеслава и возвели Владивоя (1002 г.). Владивой чувствовал непрочность своего положения на чешском престоле, так как братья Болеслава Рыжего, Яромир и Ольдрих, жившие в то время в Германии, более имели прав на престол, чем он. Чтобы иметь себе поддержку, он старался, во что бы то ни стало, добиться расположения немецкого короля, Генриха II. С этою целью отправился в Регенсбург, вступил в вассальные отношения к королю и получил от него в лен ту страну, которая была вверена ему чешским народом.⁷⁰¹ Владивой был нисколько не лучше своего предшественника: постоянное употребление спиртных напитков делало его неспособным к делам, из-за личного спокойствия он пожертвовал национальною честью. К счастью он скоро умер; Чехи пригласили из Германии Ольдриха и Яромира и передали им власть.

В это время Болеслав Рыжий, не теряя надежды на чешский престол, искал себе союзников между соседними государями. Почти через всю историю можно подметить тот факт, что, во время усобиц в славянских княжеских домах, обиженные члены находят себе приют и защиту у Немцев, с их помощью вооружаются против своего рода и с чужим войском ищут на родине потерянных прав. Болеслав убежал к маркграфу Генриху, союзнику и другу Болеслава польского, которым и был задержан некоторое время в качестве пленника. Весьма вероятно, что маркграф Генрих освободил его после предварительных сношений с польским князем, потому что с этого времени Болеслав принял весьма деятельное участие в судьбе Болеслава Рыжего. Не без причины современники⁷⁰² осуждали Болеслава польского, что он умышленно принял сторону изгнанного за жестокость чешского князя. Действительно, он имел намерение, с помощью Болеслава Рыжего, вмешаться в чешские дела. С этою целью, узнав о смерти Владивоя, поспешно собрал он сильное войско, вторгся с Болеславом III в Чехию и, выгнавши из Праги еще недавно прибывших сюда Яромира и Ольдриха, снова возвел на княжество Болеслава Рыжего. Ольдрих и Яромир принуждены были опять искать убежища у Генриха II. «Между обоими Болеславами завязалась неискренняя приязнь, началась коварная общительность. Они давали друг другу роскошные пиры, устраивали шумные праздники»,⁷⁰³ а Болеслав польский в тоже время подкупом и обещаниями составлял себе сильную партию в Праге. Он давал вид, что заботится о добром согласии между Чехами и их князем, взял с той и другой стороны клятву, что будут забыты взаимные оскорбления, зная наперед, что родственник его будет жестоко мстить виновникам своего изгнания и надеясь, что с этим откроется для него весьма удобный случай к господству в Чехии. Оставляя Чехию, Болеслав рассадил часть своего войска по чешским городам для защиты и охраны своего «сподручника».⁷⁰⁴ Расчеты польского князя оправдались вполне. Болеслав Рыжий пылал сильною ненавистью к главным виновникам его позорного изгнания и выжидал только случая жестоко отомстить им. В мясопуст 1003 г., когда жители Праги предавались обычным в ту пору увеселениям, Болеслав позвал к себе на угощение почетнейших из граждан и коварно умертвил их. Чехи испуганы были этим новым проявлением жестокости в князе: для них стало ясно, что под таким правителем не безопасна жизнь каждого гражданина. Но они до того ослабели нравственно, что не решились подняться и выгнать жестокого князя, а обратились к Болеславу польскому с просьбою освободить их от сурового властителя. Болеслав предвидел, а может быть и приготовил такой исход дел; не высказывая никаких неудовольствий против чешского родственника, он пригласил его для переговоров в один пограничный город, и там приказал ослепить его. После того Болеслав Рыжий отправлен был в одну польскую крепость, где и содержался до самой смерти.

Теперь Болеслав поспешно направился к Праге и весьма легко достиг того, чего домогался прежде подкупом и заманчивыми обещаниями. Чехи с радостью его встретили, отворили перед ним городские ворота и провозгласили своим князем. Дело было зимой, 1003 г. «Прекрасная страна чешская стала провинцией княжества польского, веселая Прага столицей Болеслава».⁷⁰⁵ Титмар замечает: «увеличилось его политическое могущество, еще выше поднялась его необузданная гордость».

Король немецкий, узнан о событиях в Чехии, послал к Болеславу послов с предложением, что если он захочет вступить в вассальные отношения к немецкому королю, то может спокойно владеть захваченною страною, что в противном случае неминуема война. Но Болеслав был далек от мысли унизиться перед Немцами, он высокомерно отнесся к королевским послам и начал готовиться к обороне. Он уже давно начал волновать немецких графов, со многими из них вошел в дружбу, других подкупил: мятеж, готовый вспыхнуть в Германии, запутывал немецкого короля и делал его нерешительным. Во главе недовольных королем были: Бруно, родной брат его, в последствии епископ аугсбургский, маркграф Генрих баварский, Эрнест и граф Герман, бывший претендент на королевскую корону. Генрих узнал еще зимою о недовольстве им в среде высшего дворянства, но думал обезоружить недовольных любезностью и щедрыми подарками и вел себя так, как бы все было спокойно. Только в августе начал он действовать решительно. Заговорщики не соединили своих сил, и король в одиночку стал преследовать их. Первым пострадал Генрих баварский, владения его были заняты королевскими войсками, и сам он должен был спасаться бегством; только помощь Болеслава польского сделала его способным сопротивляться королю. Оба врага сошлись под Амерталем; здесь снова не посчастливилось графу Генриху. Поляки, его союзники, забраны были военнопленными, король двинулся к Кросно; при осаде этого города был взят в плен Эрнест. Дела графа Генриха были из рук вон плохи, попытка вовлечь в заговор графа Сифрида не привела ни к каким результатам, и он нашелся вынужденным, вместе с Бруно и другими заговорщиками, искать спасения в Польше.⁷⁰⁶ 8 сентября король считал заговор потушенным, отобрав в казну и раздав любимцам поместья маркграфа Генриха.

Все лето и зиму 1003 года Болеслав провел в Чехии и успешно воспользовался неурядицами Германии. Он укрепил западные границы Чехии, тревожил частыми нападениями Баварцев⁷⁰⁷ и продолжал усиливаться в Лужицах. Известно, что в Мишне, по настоянию Болеслава, оставлен был бургграфом Гунцеллин, союзник и родственник польского княжеского дома. К нему обратился Болеслав через своих послов, напоминал о прежних обязательствах и просил сдать город. Но Гунцеллин отвечал: «Я все для тебя готов сделать, но этой просьбы исполнить не могу: в городе находятся королевские войска, которые не допустили бы меня исполнить твое желание; если даже разузнают об наших сношениях, моя жизнь подвергнется опасности». Получив такой ответ, Болеслав удержал под стражею Гунцеллиновых послов и поспешил к Лабе. Отыскав в реке брод, над утром переправил через неё войска и потянулся по берегу. Предупредил жителей Стрелы, чтобы они нисколько не беспокоились и не разглашали о наезде Поляков. Весь успех дела был рассчитан на быстроту и неожиданность, для этого войско разделено было на четыре отряда и каждый отряд получил приказание, пограбив окрестности, собраться близь Цирина. Небольшая часть войска назначена была для наблюдений, чтобы местный маркграф не сделал нечаянного нападения. Следствием быстрого и неожиданного наезда было то, что весь прекрасный гломачский край⁷⁰⁸ в один день был опустошен огнем и мечем, и все его население забрано в плен. После того, как все отряды собрались в назначенное место, с восходом солнца отправлена была вперед добыча; но при переправе через Лабу потеряно было много народу. Говорят, что при этом взято в плен до 3000 человек, очевидцы же уверяют, что гораздо более.⁷⁰⁹

Королю Генриху II в начале зимы 1003 г. представлялась возможность выступить войною против беспокойного соседа, так как внутренние волнения в Германии были прекращены им, и Болеслав оставался только при собственных средствах обороны. Поэтому в зиму объявлен был поход в землю Мильчан, недавно захваченную польским князем.⁷¹⁰ Но Болеслав хорошо знал о намерениях короля, был готов встретить его с вооруженною силою, и сделал так, что поход не удался; немецкие войска разграбили несколько селений в мильчанской области, но побоялись двигаться дальше, по направлению к Польше или Чехии. «Если бы не помешал весьма глубоко выпавший снег, то во всей этой стране не осталось бы ни одной живой души», говорит современный немецкий патриот.

Предыдущий поход показал, что обыкновенным путем нельзя бороться с Болеславом: до него скоро доходили сведения о намерениях короля, ему всегда оставалась возможность стянуть своих рыцарей к опасному месту. Немцам оставались непрямые средства и интриги; те и другие они выставляют против Болеслава в следующем, 1004 году. Нужно полагать, что не все жители Праги могли относиться снисходительно к современному порядку вещей; Болеслав был все-таки узурпатор, получивший власть при помощи партии, при чем обойдены были, даже изгнаны из отечества, национальные князья, принужденные искать приюта в Германии; без сомнения и у них была своя партия, которая должна была желать восстановления национальных князей, и с этою целью сноситься с Яромиром и Ольдрихом. Немецкое правительство, весьма нередко пользовавшееся для своих выгод несогласиями в княжеских родах, как у Чехов, так и у других славянских народов, должно было и в настоящем случае обратить внимание на состояние партий в Праге. Хотя и не говорят источники о дурном обращении Болеслава с Чехами, но уже одно то, что он принадлежал к другому народу, что в его дворе должны были находиться Поляки и что он намеревался сделать Прагу своей постоянной столицей – уже эти обстоятельства должны были вооружить против него чешскую шляхту и возбудить в народе неудовольствие к Полякам.⁷¹¹ Только этим объясняются успешные действия Генриха против Болеслава в 1004 г.

В половине августа король Генрих отдал приказание готовиться к походу. Сборным местом назначен был Межибор, целью похода – Польша. Но король употребил хитрость, объявив наперед поход на Польшу; когда собрались войска, и множество судов, нагруженных съестными запасами, появилось на Лабе, – неожиданно отдано было приказание идти в Чехию. Не предполагая в Генрихе умышленного обмана, Болеслав следил за сбором немецкого войска из Лужиц; но заметив хитрость, «подобно льву рыкающему», бросился на защиту Чехии, Чтобы несколько замедлить движение неприятелей, он расставил стрелков по горе, отделяющей Чехию от Лужиц, где должны были проходить Немцы, а сам усиленными переходами направился к Праге. Но Генрих проложил себе путь через Рудные горы⁷¹² и вступил в Чехию. Впрочем, он не спешил к Праге, взял одну крепость и, не удаляясь от восточных границ Чехии, остановился под Жатцем. Затем, ведение дела он поручил Ольдриху и его партии, и дальнейший успех похода основывался на народной привязанности к Ольдриху. Эта-то медлительность короля Генриха и дала Болеславу повод посмеяться над Немцами, когда предупреждали его о приближении неприятеля: «Если бы они двигались со скоростью лягушки, сказал он, то и тогда пора бы уж им быть здесь!» Но Болеславу грозила опасность не с этой стороны.⁷¹³ Князь Ольдрих,⁷¹⁴ может быть, во главе баварского войска, ожидаемого королем, а может быть с саксонским отрядом занимает крепость Древич, входит отсюда в сношения со своей партией в Праге и Вышгороде; последний город, по словам Косьмы, во все время господства Поляков не сдавался Болеславу. В следствие преимущественного расположения в народе чешском к национальному государю, произошло очищение Праги от Поляков и бегство Болеслава польского в сентябре 1004 года.

О занятии Праги князем Ольдрихом мы имеем три туземные свидетельства: в хронике Косьмы, в хронике Далемила, в песне Краледворской рукописи: Oldrih а Boleslaw и одно свидетельство иностранца Титмара.⁷¹⁵ Все указанные свидетельства согласны в том, что Прага была взята в следствие неожиданного нападения на сидевших в ней Поляков. Титмар и Косьма говорят, что в Праге же был тогда и Болеслав. В то время город был окружен лесами; Ольдрих, с немногими приверженцами, незамеченный пробрался до самого города и остановился в Страхове. При городских воротах была поставлена польская стража, Ольдриху нужно было хитростью пробраться в город. Ему помог пастух, который каждое утро выгонял стадо на пастбище, для чего отворялись городские ворота. Раз, подговоренный партией Ольдриха, пастух затрубил в рог в то время, когда ему были открыты ворота; Ольдрих врывается в город и, соединившись с Чехами, нападает на Поляков.⁷¹⁶

Болеслав скоро узнал об угрожавшей ему опасности и принял меры к поспешному отступлению. Когда в Вышгороде ударили в набат, призывая горожан к оружию и нападению на Поляков, Болеслав уже высылал своих рыцарей, отряд за отрядом, в задние замковые ворота.⁷¹⁷ Сам Болеслав выступил с передовым отрядом и поспешно направился в Польшу, между тем как отступление прикрывал верный вассал его, Собебор, брат св. Войтеха. Собебору, вероятно, не удалось пробраться к замковым воротам, и он пал близь моста через Волтаву, бессильный противостоять всему населению. На следующий день Яромир объявил всеобщий мир, забвение старых обид и восстановление прежнего порядка. Его приняли с большою радостью, возвели на княжеский стол и почтили теми дарами, «которые каждый в эту ночь отнял у неприятеля». Скоро прибыл в Прагу и Генрих II, его встретил сам князь и епископ Тиддаг, во главе духовенства и народа; он признал Яромира в княжеском достоинстве. «По всему небу светит одно солнце, надо всею землею опять княжит Яромир; разнеслась радость по всей Праге, перенеслась она и в окрестности её; от веселой Праги разлеталась радость по всей земле», говорит народная песня.

Потеряв Прагу, Болеслав не считал еще потерянным свое дело в Чехии: во многих городах, особенно пограничных, рассажены были польские военные отряды, следовательно и теперь еще пограничные чешские крепости находились в его руках. Моравия осталась под его властью, как то видно из неоднократного упоминания в следующее время о моравских рыцарях Болеслава.⁷¹⁸ Вообще польский князь не опускал из виду, что сдачей Праги не может кончиться дело с Немцами. В октябре того же года с саксонским и чешским войском Генрих перешагнул границы Чехии и возобновил неудавшийся прошлогодний поход в землю Мильчан. Но «чрезвычайно утомительная дорога» не позволила ему идти дальше Будишина, который был охраняем Поляками. Приступив к осаде города, король встретил сильное сопротивление в польском отряде и, при одном приступе, сам едва не был убит стрелою. Когда все попытки взять город приступом оказались тщетными, стали делать приготовления зажечь стены, но этому воспрепятствовал Гунцеллин, союзник Болеславов. Осада Будишина могла бы затянуться весьма на долгое время,⁷¹⁹ если бы Болеслав, следивший за действиями Немцев, своим вмешательством не ускорил развязки: он отдал приказание сдать Будишин, под условием свободного выхода Поляков. Тогда Генрих занял город и посадил в нем свой отряд. Войско, утомленное походами и голодом, нуждалось в отдыхе, и дальнейший поход в глубь Полыни отложен был до следующего года; местные графы должны были оберегать границу и готовиться к новой войне.⁷²⁰

В августе 1005 года собрались немецкие войска близь Девина; Болеслав польский, оставив незащищенною страну между Одрой и Бобром, укрепился в Кросно, на Одре, на границах Польши. Немецким и чешским войском предводительствовал король Генрих, он ожидал еще вспомогательного отряда от язычников Лютичей. Генрих шел правым берегом Лабы в Лужицы, и миновал Добролуг; здесь проводники, подкупленные Поляками, долго водили немецкие войска по трясинам и болотам Спревы и по пустынным местам, где нельзя было найти съестных припасов. В то же время польские стрелки неожиданно появлялись перед неприятелем и затрудняли его движения. 6 сентября Немцы расположились для отдыха в жупе нишанской, на берегу Спревы; в это время почти в след за ними гнавшиеся польские стрелки нанесли им весьма чувствительный ущерб, неожиданно убивая знатнейших и лучших воинов; так пали здесь: изящный рыцарь Тидберн, Бернгард, Изон и Бенон со многими другими.⁷²¹ Положение Немцев было весьма затруднительно, и тем отраднее для них было прибытие дружин лютичских. Лютичи явились на войну под предводительством своих жрецов, несущих впереди языческие изображения ретрийской святыни.⁷²²

Болеслав в это время находился в Кросно, не предполагая, чтобы Немцы могли пробраться далее Одры, берега которой были им сильно защищены. И в самом деле, семь дней стоят Немцы над Одрой, наконец Болеслав получил известие, что передняя часть неприятельского войска нашла брод, и уже переправляется на правый берег реки. Не выжидая появления врагов. Болеслав поспешно отступил в глубь страны; если бы не Лютичи, замечает Титмар, которых пришлось долго ждать, то первые отряды наши еще нашли бы на месте лагерь польский. Местом военных действий сделалась Польша; Болеслав избегал встречи с Немцами, отступая перед ними вперед. Преследуя Поляков, Генрих 22 сентября в аббатстве межиречском праздновал память св. Маврикия и раскинулся лагерем в двух милях от Познани, где заперся с войском Болеслав. Немцы начали грабить окрестности этого города, но легкие отряды Поляков поражали их и заставляли примыкать к главному войску. Сильный голод и другие неприятности, сопряженные с этим походом, вынуждали Немцев к прекращению дальнейшего похода в неприятельскую страну; но Болеслав не начинал переговоров о мире.

Архиепископ девинский (магдебургский), Тягино отправился в Познань и заключил здесь мирный договор с Болеславом. Об условиях этого договора не говорят источники, и мы можем сказать об них только в общих чертах, Мир заключается не в немецком лагере, а в Познани, следовательно, нуждались в нем больше Немцы; войско немецкое возвращается из этого похода утомленное голодом и несчастьями войны, оплакивая убитых; король считал познанский мир невыгодным и был недоволен этим походом.⁷²³ И Болеслав, не получив Лужиц, на которые он с 1002 г. предъявлял свои права, не мог надолго успокоиться.⁷²⁴ Одним словом, познанский мир, не удовлетворив ни той, ни другой стороны, не мог быть продолжительным. Возвратившись из похода, Генрих произвел строгое следствие над виновниками неудач; он повесил Брунзиона, славного рыцаря, и двух славянских панов: Бориса и Незамысла; укрепил восточные границы возобновлением Арнебурга, входил в договоры со Славянами между Лабой и Одрой, чтобы привлечь их на свою сторону.⁷²⁵

Познанский мир не был выгоден для Болеслава; он уничтожал почти в самом зачатке смелую мысль его – образовать из славянских народов одно государство под главенством Польши, – к осуществлению которой он стремился в продолжение всей своей жизни. Эта мысль никогда не оставляла Болеслава; еще ни один славянский князь не сознавал так глубоко необходимости соединиться Славянам для успешнейшей борьбы с Немцами, ни один не ставил так положительно этого вопроса, как король польский, Болеслав Храбрый. Ему приходилось встречать крайнее непонимание современными славянскими князьями этого важного вопроса, не раз он должен был снова начинать прежде сделанное: но неудачи не ослабляли его крепкого духа, напротив, заставляли прибегать к новым политическим и стратегическим соображениям. Если не удавались прямые, открытые средства, он пользовался тайными; его агенты рассыпали польское золото при дворах славянских князей и немецкого императора, выведывая политические тайны и приобретая сторонников своему королю.

От Лютичей, от Яромира чешского и из города Любина⁷²⁶ являлись к королю немецкому послы (1007 г.) и доносили, что Болеслав польский замышляет против него много нехорошего, подкупом и убеждениями старается склонить и других Славян к возмущению; вместе с тем предупреждали, что ему не добиться покорности от Славян, пока он будет в мире и согласии с польским князем. Совсем нежелательна была для короля новая война с Поляками, так как в этом году требовали его личного присутствия волнения во Фландрии; но замыслы Болеслава были так опасны, что Генрих считал необходимостью принять против них меры. Был послан в Польшу лужицкий граф Герман, сын известного нам Эккарда, семейство которого состояло в родственных связях с Болеславом, и сам Герман был женат на дочери польского князя. Может быть, назначая его послом в Польшу, Генрих думал, что дело как-нибудь уладится и обойдется без разрыва. Но Болеслав принял Германа не как своего зятя, а как посла, объявлявшего войну и сказал ему: «Бог мне свидетель, как неохотно я буду делать то, что вынужден сделать!»

С неожиданностью и быстротою, когда еще Немцы не приготовили средств к обороне, Болеслав подошел к самым саксонским границам и остановился близь Девина, на Лабе. Здесь опустошил он жупу Морочан,⁷²⁷ сделал нападение на самый Девин, и «только молитвы св. Маврикия, патрона Саксов, спасли от него этот город». Отсюда, по Лабе, поворотил он вверх, к Сербищу (Zerbst), взял с собою окрестных жителей, побежденных частью страхом, частью льстивыми обещаниями, и с огромным количеством военнопленных воротился к пределам Польши.⁷²⁸ Король Генрих не мог лично вести дела с Болеславом; немецкие войска, под предводительством архиепископа Тагино, поздно собрались и лениво шли за Поляками. «Когда мы дошли до Ютрибога, пишет Титмар, самые опытные рассудили, что с таким слабым войском каково наше, опасно было бы пуститься на врага, и мы воротились домой». Тем временем Болеслав повернул в Лужицы, овладел жупами слубскою и жарованскою⁷²⁹ и, не много спустя, остановился под Будишином. Город был охраняем военным отрядом, подчиненным мишенскому графу Герману, который тогда был в отлучке; напрасно жители города умоляли своего графа о помощи, все его усилия побудить саксонских графов к скорейшему собранию войска были безуспешны. Будишинцы выпросили у Болеслава перемирие на семь дней, а потом принуждены были сдаться, выговорив себе право на свободный выход.

Так, следствием войны этого года было занятие Лужиц и земли мильчанской, т. е марок восточной и мишенской, из них уведено было огромное множество военнопленных, назначенных для заселения пустопорожних мест в Польше. Эти завоевания Болеслав удержал до самого конца княжения и передал своему преемнику. Много размышлял король Генрих, какие бы меры предпринять ему против Болеслава. Он видел, что многие саксонские дворяне сочувственно относятся к польскому князю и входят с ним в сношения; передают известия о намерениях своего короля и неохотно ведут войну с Болеславом.⁷³⁰ С другой стороны, Генрих недоумевал, с какой стороны ожидать нападения, где принимать меры предосторожности, потому что слишком нова и непривычна была тактика Болеслава. Весьма вероятно, что не без участия польского князя начались раздоры между саксонскими графами, Германом и Гунцеллином, – это послужило для короля предлогом удалить от занимаемых должностей подозрительных для него лиц. В 1010 году явился он в Межибор и призвал на суд графов. Оба они оказались равно виновными; но против Гунцеллина было еще обвинение в государственной измене, что он ведет себя независимо, что христиан продает Жидам, что старается более войти в расположение Болеслава польского, чем своего короля.⁷³¹ Гунцеллин лишен должности маркграфа мишенского, отдан под стражу, и достоинство его передано Герману. Во время смут в марке, когда еще Герман не вступил в отправление обязанностей маркграфа мишенского, Болеслав пытался завладеть Мишною. Отряд конных Поляков тихо пробрался за Лабу, подступил к этому городу и вошел в переговоры со стражею городских ворот. Хотя попытка не удалась, но Поляки, «не причинив никому вреда и не потерпев сами», благополучно вернулись к Будишину, где сидел сам Болеслав. Эта-то быстрота движений, ненадежность на гарнизоны, вероятно, и пугала короля Генриха.

В конце лета 1010 года, объявлен новый поход на Болеслава; сборным местом было назначено Белогорье, близь Лабы.⁷³² Сюда явились: архиепископ девинский, Тагино, аббат Вальтерд, епископы: гальберштадтский Арнульф, падерборнский Мейнверк, межиборский Титмар, саксонский герцог Бернгард, маркграфы Геро и Герман и князь чешский Яромир, «во всем верный королю»; во главе своего и приведенного ими войска стоял сам Генрих. Сначала сделано было предложение Болеславу отказаться без кровопролития от занятых им земель; но когда посланные с этою целью – герцог Бернгард и аббат Вальтерд – возвратились без успеха, тогда король перевел свои войска через черную Эльстру. Здесь в стране, бывшей прежде в ведении маркграфа Геро, а теперь подчиненной Болеславу, Немцы стали поступать, как неприятели: они выжигали селения и истребляли народ. На границе лужицкой марки, Генриху еще раз пришлось убедиться, как далеко раскинуты сети Болеславом, как широки его замыслы: близь Ярина привели к нему двух человек из колена Гаволян, которых подозревали в шпионстве и в сношениях с Болеславом. Это было очевидным доказательством, что король польский старается поднять против Немцев и тех Славян, которые были подчинены им. Внезапная болезнь захватила во время похода и самого Генриха и архиепископа Тагино; болезни распространились и на значительную часть войска.⁷³³ На военном совете, состоявшемся по этому поводу, было определено королю с больными оставить военный лагерь, а остальным, под предводительством Яромира, продолжать начатый поход по направлению к Одре, в жупы Дедошан и Силезцев.

Болеслав сидел в это время в крепости Глогове, на Одре; сюда направлялись и передовые отряды немецкого войска. Польские рыцари, завидевшие их с городских стен, пылали желанием сразиться; но Болеслав так удерживал свое любимое рыцарство: «Войско, которое вы видите, невелико числом, но за то отборное и храброе; если я сделаю нападение, то или одержу победу, или буду побежден, во всяком случае ослаблю себя; король тотчас же может собрать новое войско. Гораздо лучше теперь сдержаться, а сделать на них нападение в другой раз, так чтобы это не было сопряжено с большим уроном». Осенние дожди и разлив рек заставили Немцев прекратить опустошение страны. Чехи пошли домой, а Немцы, через страну Мильчан, к Лабе. Весь этот поход слишком замечателен, чтобы не сказать об нем еще несколько слов.

Вообще Болеслав щадит свои силы в войнах с Немцами, предпочитает наносить врагу вред быстрыми наездами и неожиданными нападениями; он редко пускался в общую открытую свалку, вел почти всегда войну оборонительную. И замечателен способ его отступления. Достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть, по каким пустынным местам, по каким болотам и трясинам нижней Спревы ведет Болеслав Немцев сперва в жупу Силезцев (Slezane) а потом отсюда поворачивает на юг, в Глогов. Следуя за ним, Немцы должны были с одной стороны терпеть недостаток в продовольствии, с другой описывать круг вдвое больший, чем по прямой дороге от Белогорья до Глотова. Это странствование было весьма обременительно для Немцев; нет ничего удивительного, что утомленное войско, подошедши под самый Глогов, где сидел неприятель, за которым оно гналось, не решилось сделать приступ на этот город.⁷³⁴

Этот поход не принес Немцам никакой пользы; Болеслав остался при своих завоеваниях. Генрих считал за лучшее заняться укреплением некоторых городов и предложил Болеславу перемирие, которое и было заключено 25 декабря в Межиборе, на 5 лет.⁷³⁵ Как скоро сделаны были нужные приготовления, восстановлен город Любуша⁷³⁶ и укреплены берега Лабы, Немцы предприняли третий поход против Болеслава. Он состоялся в 1012 году в июле месяце. Но военные действия на этот раз отличались крайнею медленностью, очевидною неуверенностью в собственных силах. Из Белогорья, куда собрались немецкие войска, отправляется архиепископ девинский, Вальтерд в нижние Лужицы,⁷³⁷ с мирными предложениями к Болеславу; а когда переговоры не привели к желаемой цели, поход открылся весьма вяло: саксонские графы отказались от наступательной войны и ограничились укреплением границ.⁷³⁸ Наступила осень, полились сильные дожди, Лаба выступила из берегов, и на некоторое время сделались невозможными сообщения между отдельными немецкими крепостями и между частями войск; в то же время предводитель войск, архиепископ Вальтерд, захворал и потом вскоре умер – все это были обстоятельства, которыми не мог не воспользоваться польский король. Он стал разрушать крепости, которые сооружены были в прошлом году Немцами, когда они готовились к войне. Дело началось с Любуши, – это была сильная крепость, которую охранял многочисленный отряд войска; овладеть ею для Болеслава было весьма важно. Его рыцари взяли город в то время, когда сам князь пировал со своими придворными (20 августа 1012 г.). Множество добычи досталось Полякам, попались в плен важные сановники, как Гунцеллин, Визон и «несчастный командир крепости Сцих», которому, по словам Титмара, какой бы город ни поручили, он всегда терял его. «Разделивши бесчисленное множество добычи и зажегши город, победоносное войско воротилось назад».

Этим кончилась пока продолжительная война. Генриха II призывали на юг дела итальянские, короля Болеслава тянули на восток дела русские. Вот почему в начале 1013 г. начались мирные переговоры между враждующими сторонами. Второго февраля явился в Девин сын Болеслава польского, Мечислав; он прибыл с богатыми дарами и имел полномочие условиться с королем о мире. Мечислав бил принят при немецком дворе с великим почетом, получил от короля рыцарское посвящение и дал ему клятву в рыцарской верности. Спустя несколько времени (25 мая), и Болеслав явился на свидание с немецким королем в Межибор и был принят самым радушным образом. Титмар говорит,⁷³⁹ что здесь Болеслав призвал себя вассалом немецкого короля и, во время торжественного королевского выхода в церковь, исправлял обязанности оруженосца; Болеслав вступил в ленные отношения к Немцам будто бы за те земли, которые были ему уступлены по межиборскому договору. Придавая полную достоверность словам Титмара, Вильгельм Гизебрехт⁷⁴⁰ так выражается по этому поводу: «храбрый Поляк, который так часто в разные стороны разгонял врагов своих, нес теперь меч перед немецким королем во время торжественной процессии, и этим признал себя пред всем миром вассалом его», и далее: «Богатые подарки принес он королю, еще щедрее отдарен был, и кроме того получил в лен те земли, к обладанию которых так долго стремился, – Лужицы и страну мильчанскую».

Кведлинбургский летописец, говоря о межиборском договоре, указывает, что он заключен был «не без ущерба для немецкой империи».⁷⁴¹ В чем же состоял этот ущерб, если Болеслав на правах лена, как всякий немецкий граф, обязался управлять Лужицами? В средние века вся Германия разделена была на лены, и этого никто не считал явлением унизительным для страны и народа. Одною из статей межиборского договора Болеслав обязывался доставить вспомогательный отряд на предстоящую войну Генриха в Италии, с другой стороны король Генрих должен был выставить отряд Немцев на предположенную тогда войну Болеслава с русским князем. Излишне было бы доказывать, что подобные взаимные обязательства не могли быть следствием вассальной присяги с одной стороны и сюзеренных прав с другой; взаимные обязательства указывают, напротив, что обе стороны вступили тогда в чисто союзнические отношения, и обещание помощи было только знаком приязни между ними. Что касается до рыцарского посвящения, о котором говорят источники, то оно не вело за собою вассальной присяги и подчиненности. Это посвящение было рыцарски-религиозным обрядом, начинавшим широко распространяться в то время. Старший по летам и по достоинству посвящал младшего, и между ними завязывались отношения нравственной обязательности, которые ничуть не соединялись с наделением леном и вассальною службой.⁷⁴²

В следствие указанных обстоятельств, Титмарово известие о межиборском трактате не должно быть принимаемо в дословном его смысле. Мы знаем, что ни в один из трех походов этой шестилетней войны Немцы не отнимали у Болеслава его завоеваний, что все эти походы оканчивались неудачами, которые Титмар извиняет то глубокими снегами, то разливом рек. Без сомнения, ущербом для империи считалось то, что вся марка восточная и часть мишенской, иначе Лужицы и страна Мильчан с окрестностями, уступлены были по этому миру королю польскому.⁷⁴³ Впрочем, договор этот нарушен был в том же году; открытая война заменилась интригой и агитацией.

(продолжение)

14 февраля 1014 г. в Италии, в церкви св. Петра, Генрих венчался императорскою короной; полное подчинение Италии было плодом его путешествия в Рим; в том же 1014 г. он уже путешествовал по Германии, как император. И король польский недолго был занят восточными делами, да и в этот короткий промежуток не опускал из виду событий на западе. Вот почему скоро снова стояли они друг перед другом, – Генрих с усиленным желанием добиться покорности и добровольного отказа Болеслава от завоеванных им областей, а Болеслав с решительным намерением еще больше унизить Немцев, и ввести в свои политические цели другие славянские народы.

Получив немецкий вспомогательный отряд для войны с Русскими, сам Болеслав ничем не содействовал королю в его итальянском походе: «по обычаю обманул и не исполнил своего обещания», – говорит Титмар. Он послал в Италию, в след за императором, агентов, дабы они разведывали там положение дел и возбуждали, кого можно, против Генриха.⁷⁴⁴ При самом папском дворе явились от Болеслава послы с объяснением, что король польский не мог выслать папе обычной церковной дани, в следствие тайных засад, которые устроил Генрих по пути в Италию. Важнейшим же желанием его, при осуществлении которого мог бы образоваться действительно опасный для Немцев союз, было – ввести в свою политику князя чешского. Там в 1012 году, в следствие какого-то внутреннего переворота,⁷⁴⁵ лишен был трона «верный вассал короля», Яромир, и овладел верховною властью брат его, Ольдрих. Хотя новый князь тоже должен был заискивать расположения Генриха, чтобы получить от него признание в княжеском достоинстве; однако польский король, пользуясь отсутствием Генриха из Германии, надеялся привлечь Ольдриха на свою сторону и с этою целью отправил в Чехию торжественное посольство. Во главе посольства был сын его, Мечислав, который именем отца напоминал чешскому князю, что давно уже пора им, соединенным узами родства, прекратить взаимную вражду, что, живя в согласии, они легче могли бы противостоять всем врагам своим, в особенности императору. В то же время Болеслав старался склонить к союзу Лютичей. Если бы ему удалось провести эти планы, тогда образовалась бы, под главенством Польши, грозная и опасная для Немцев сила. Но Ольдриху доказали его доверенные люди, что план союза рассчитан на его гибель, что Болеслав хочет лишить его власти; поэтому польского королевича приняли в Чехии, как врага, перебили почетнейших из его свиты, а самого посадили в темницу.

Возвратившись в том же 1014 году из Италии, император Генрих II потребовал к себе Болеслава для объяснений: почему он не послал обещанного вспомогательного отряда в итальянский поход. Требовалось много ума и изворотливости, чтобы выпутаться из затруднительного положения, в которое попал Болеслав: с одной стороны ему нужно было выручить сына из чешского плена и для этого расположить в свою пользу императора, с другой – подыскать достаточные причины, которые бы извиняли его обман относительно вспомогательного отряда. Между тем явиться к императору и просить его он никак не хотел по многим причинам. И вот отправляются частые посольства в Германию, пускаются в ход все средства, чтобы приобресть приверженцев между придворными. Императора успокаивал Болеслав обещанием лично явиться ко двору его, и дать достаточное объяснение своего поведения; послы его щедрою рукою рассыпали золото между придворными и не скупились на обещания. Труднейшую часть поручения исполнял опытный дипломат Болеслава, Стоигнев, которого Титмар упрекает за притворство и умышленный обман.⁷⁴⁶ Плодом переговоров с императором было то, что он решился послать в Чехию графа Тидриха, который настоятельно требовал освобождения Мечислава, угрожая, в противном случае, чешскому князю войною. Ольдрих, указывая на завоевательные замыслы Болеслава, дал такой ответ императорскому послу: «Мое всегдашнее желание и долг – исполнять волю моего повелителя. Всемогущий Бог, недавно сохранивший меня из уст львиных, передал в мои руки львенка его, посланного на мою погибель. Если я отпущу на свободу сына, то на всю жизнь буду иметь несомненных врагов в отце и сыне; но если задержу его, надеюсь достигнуть некоторых выгод. Пусть рассудит повелитель мой обо всех этих обстоятельствах, и я с покорностью исполню все, что ему будет угодно и мне полезно».⁷⁴⁷ Но когда Тидрих возвратился и передал императору этот ответ, послано было другое посольство в Чехию с положительным требованием выдачи пленника. Император принимал на свою ответственность предупредить все неприятности и обещал способствовать к сохранению доброго мира; тогда Ольдрих, волей-неволей, должен был освободить Мечислава.

Болеславу доносили его послы обо всех этих обстоятельствах. Узнав, что сын его освобожден из чешского плена и находится в Германии, он почетными посольствами свидетельствовал перед императором свою благодарность, при этом просил докончить доброе дело и отпустить к нему сына, обещая с своей стороны вечную признательность и готовность бороться со врагами императора. Вместе с тем он составил себе сильную партию в самом совете императора, а это было весьма важно в виду того, что император намерен был предложить на имперском сейме рассмотрение вопроса о действиях польского князя и о пленном его сыне. На сейме в Межиборе, когда князья стали рассуждать о том, выдать ли Болеславу его сына, и если выдать, то на каких условиях, голоса разделились на двое. Люди, не подкупленные польским золотом, настаивали, что нужно выговорить какие-нибудь условия при освобождении Мечислава и взять заложников; архиепископ девинский Геро, ранее советовавший безо всяких условий освободить пленника, теперь был противного мнения: «Мы поколебали, говорил он, расположение Болеслава тем, что так долго держали у себя его сына, и я боюсь, что мы лишимся на будущее время его верности, если выпустим Мечислава, не вытребовав заложников и других ручательств»; с этим мнением согласно было большинство присутствующих. Но приверженцы польского короля настояли на немедленном и безусловном освобождении пленника; против мнения архиепископа Геро они говорили, что так поступить было бы бесчестно и несогласно с достоинством империи. Таким образом Болеслав достиг того, что сын его был освобожден без всяких обязательств.⁷⁴⁸

Теперь он мог снять маску покорности, на время надеть которую заставили его затруднительные обстоятельства. На просьбы – не злоумышлять на будущее время против императора ради клятвы, произнесенной именем Божиим, он отвечал в недовольном тоне и жаловался, что сын его, считавшийся между рыцарями императора, так долго был задержан в плену. Генрих послал к нему перед пасхой маркграфа Германа и приглашал его явиться к себе, но Болеслав отказался от поездки в Межибор, и отправил Стоигнева, который успел запутать дело и не давал никаких положительных обещаний от своего государя. В то время, как император все еще надеялся чрез дипломатические сношения достигнуть покорности от Болеслава, он сделал неожиданное нападение на немецкие земли, и приказал передать императору, что он не намерен уступить занятых областей. Война стала необходима. Она началась в 1015 и окончилась в 1018 году.

На предстоящую войну были подняты все силы государства, чтобы разом в нескольких местах ударить на Польшу. Перед открытием похода император посетил Девин, «где усердно просил заступничества мученика Христова Маврикия, для обуздания гордости Болеслава польского».⁷⁴⁹ Главное войско, под личным предводительством императора, собралось к берегам Лабы, неподалеку от Торгау.⁷⁵⁰ С севера на Польшу должен был напасть саксонский отряд, под предводительством епископов, графов и саксонского герцога Бернгарда; к этому отряду, в качестве союзников, присоединились язычники – Лютичи. С третьей стороны подходил к границам польским чешский князь Ольдрих с баварскими вспомогательными войсками; наконец, на границах Моравии с готовыми войсками стоял маркграф Генрих. 8-го июля императорское войско двинулось на Лужицы и начало опустошать страну. Небольшой отряд, защищавший местечко Цинниц,⁷⁵¹ делал на Немцев отважные нападения, но весьма сильно пострадал от них. Направляясь к Одре, император послал к Мечиславу, сидевшему в Кросне, почетное посольство, чтобы напомнить ему о рыцарской верности; послы убеждали его сдать город и говорили, что в противном случае он привлечет на их голову гнев императора, так как они главным образом выхлопотали ему свободу. Мечислав так отвечал послам: «Я знаю, что по милости императора получил свободу и вам присягал в верности; я охотно бы выполнил эту присягу, если бы был самостоятелен. Но теперь, как вы знаете, я подданный государя – отца моего; и так как я должен исполнять его приказания, и воины его, здесь находящиеся, не допустили бы меня исполнить ваше желание, то, поневоле я должен предоставить делам их теперешнее течение. Я буду, по мере сил моих, защищать против вас отечество до прибытия сюда отца, а тогда постараюсь примирить его с вами». В начале августа предположено было переправиться за Одру; в то время и Болеслав подоспел сюда и укрепился на этой реке. В виду неприятеля переправа через реку была довольно трудна для Немцев; «какое бы направление ни приняли наши суда, – говорит Титмар,⁷⁵² – и Болеслав во весь опор скакал туда со своими. Но наконец, быстро подняв паруса, наши плыли целый день, и враги не могли поспеть за нами; тогда безопасно наши причалили к желаемому берегу и стали жечь ближайшие селения». При переправе была значительная сшибка между Немцами и Поляками, последних пало до шестисот, а из немецкого войска убиты были молодые графы: Годо и Сигфрид; они подозреваемы были императором в сношениях с польским королем, и в этот день, желая доказать свою невинность, делали чудеса храбрости и за то поплатились жизнью. Император чувствовал себя слишком слабым, чтобы двинуться в глубь страны, ожидал известий о действиях отдельных отрядов и желал от них подкрепления.

Саксонский герцог Бернгард должен был напасть на Польшу с севера; на Одре он встретился с Болеславом, нашел его совершенно готовым к обороне и не посмел переправиться за реку. Он ограничился опустошением берегов Одры и начал отступление. Через своих послов он извинялся перед императором, что не может соединиться с ним, высказывал результаты похода и объяснял вынужденную необходимость отступления. Несколько успешнее были действия Чехов с Баварцами, но и они не могли по разным причинам подкрепить императора. Ольдрих напал на один большой город, по имени Болеславль (Businc), на Бобре,⁷⁵³ взял в плен до 1000 человек, за исключением женщин и детей, сжег город; но этим и кончился его поход. Маркграф восточной марки, Генрих, стоявший на границах Моравии, ограничился отпором, данным им польскому рыцарству, хотевшему напасть на его марку. Таким образом император не мог надеяться на подкрепление от отдельных отрядов и с огорчением⁷⁵⁴ должен был начать отступление. Но тут-то и началась настоящая война, какую всегда предпочитал польский король.

Отступление Немцев было весьма поспешное: они перешли Одру, когда еще Болеслав не угадывал их намерения и не принял своих мер. За Одрой однако они заведены были в лесистые и болотистые местности, где могли продолжать путь с крайнею медленностью и осторожностью. Сюда послал Болеслав отряд своих стрелков, с приказанием вредить, сколько можно, отступавшему неприятелю; чтобы приостановить немного движение его, послал аббата Туни в немецкий лагерь и начал через него переговоры о мире. Аббат Туни «монах по одежде, на деле же коварная лисица», был признан за шпиона и удержан в лагере, пока немецкое войско, по наведенным накануне мостам, переправлялось через болото. С передовым отрядом император двинулся вперед; остальное войско поручил архиепископу Геро и маркграфу Геро, предписав им величайшую осторожность. В самом деле, положение немецкого войска было затруднительно: незнание местности завело его в лес, окруженный со всех сторон трясинами; кругом скрывались стрелки Болеславовы, выжидавшие случая напасть на него. Вскоре после отбытия императора, «неприятели, скрывавшиеся в ближайшем лесу, три раза ужасно прокричали и быстро напали на наше войско, когда еще наши не успели выстроиться. Храбро отстояли наши два нападения...., но потом неприятели взяли перевес, рассеяли наших и поражали стрелами. Архиепископ Геро и граф Бургард – последний раненый, – едва спаслись и дали знать о случившемся императору; молодой Людольф с немногими взят в плен, графы Геро и Фолькмар с двумястами лучших рыцарей убиты и ограблены.⁷⁵⁵ Поражение было полное. Память об нем так живо сохранилась у Немцев, что межиборский календарь, в память поражения 1015 г. в жупе дедошской, отмечает 1 сентября, как день общего траура.

Получив известие об этом поражении, император хотел возвратиться и отдать последний долг христианского погребения павшим воинам. Но, уступая общей просьбе, поручил епископу мишенскому, Эйдо, испросить у князя польского позволение на погребение убитых и выкупить тело маркграфа Геро. При виде поля сражения, покрытого трупами соотечественников, Эйдо заплакал горькими слезами и стал молиться за души убитых. Польские воины, продолжавшие еще грабить павших, проводили его к Болеславу; выпросив у него разрешение, Эйдо, при помощи самих Поляков, стал предавать земле трупы своих соотечественников; тела маркграфа Геро и его товарища, Видреда, отправлены были в Мишну.

Между тем император с остальным войском отступал по стране мильчанской к городу Стреле; следом за ним шел польский королевич, Мечислав. Но император успел добраться до Межибора и был вне опасности; маркграфу Герману поручил он следить за движениями Мечислава и защищать от него мишенскую марку. Над утром 13 сентября Поляки перешли Лабу, в количестве семи конных полков (legio), и встали под самою Мишною;⁷⁵⁶ часть войска начала опустошать окрестности, другая осаждать город. Стража городского предместья, Ветники, отчаявшись в успехе защиты, покинула свой пост и перебралась в вышгород. Поляки заняли покинутое предместье, захватили в нем все, что нашли и зажгли его; в двух местах подожгли и вышгород и делали на него непрерывные нападения. Маркграф Герман, замечая, что его отряд теряет силы и присутствие духа, призывает к защите города и женщин. Они, вошедши на укрепления, подготовляли камни и бросали ими в осаждающих; пожар заливали водою, а когда не доставало её, выкачивали бочки с медом и тушили пламя. Так держалась Мишна целый день. Наблюдая за действиями осаждающих и осажденных с горы, по близости находящейся, Мечислав поджидал те отряды, которые отделились для грабежа и опустошения окрестностей; а они, прошедши страну с огнем и мечем до реки Яны, вернулись поздно вечером на усталых конях. Предположено было переночевать здесь и утром снова ударить на город. Но замеченная прибыль воды в Лабе заставила принять меры предосторожности и отступить от города. Этим кончились военные события 1015 г. – Мишна скоро получила от императора новые подкрепления, 8-го октября приступили к восстановлению предместья, 22-го работа была уже кончена.

Весь следующий год император провел на западе и поручил защиту Саксонии императрице и дворянству. Но саксонские графы возобновили взаимные распри и дали Болеславу время укрепить за собою недавние приобретения. При дворе императорском говорили, что если бы пойти на Болеслава в этом году, то не только бы можно было принудить его отказаться от всех завоеваний, но даже наложить на него иго рабства.⁷⁵⁷ 6 января 1017 года был имперский сейм в Стар-Городе, здесь предложено было на рассмотрение князей и недоконченное дело с Польшей. Император отложил поход в Бургундию, на который он решился было в этом году; ему было весьма желательно завязать переговоры с Болеславом, с которым действительно и начался обмен посольствами. Чтобы ускорить дело, два архиепископа: Эркaнбaрд майнцкий и Геро девинский, с графами Сигфридом и Бернгардом и другими имперскими князьями, отправились на границу тогдашних немецких владений, встали на реке Мульде и приглашали Болеслава явиться к Лабе для переговоров с ними. Болеслав находился в ту пору в Сцициане и никак не хотел унизиться, чтобы выступить за границы своих владений. Немцы сделали уступку, предлагали несколько придвинуться к нему. «А что, спрашивали послы их, если бы наши князья явились к Черной Эльстре (до этой реки доходили тогда границы польские), приехал ли бы ты к этой реке»? – «Я не решусь даже перейти за тот мост, на котором теперь стою», отвечал он.⁷⁵⁸ – Целых две недели стояло немецкое посольство близь Мульды и употребляло все средства, чтобы склонить Болеслава к открытию переговоров. Наконец, оскорбленные презрением и обманом Болеслава, они возвращаются в Межибор и своим отчетом о результате посольства возбуждают гнев императора. Объявлен был на лето поход в Польшу, саксонские графы обязались сделать к нему нужные приготовления; наложено положительное запрещение на обмен посольствами с открытым врагом государства, тщательно разыскивали тех, кто доселе имел с ним сношения. Предполагалось употребить все силы государства, чтобы нанесть чувствительный удар гордому Поляку. Начались дипломатические сношения с государями, с которыми прежде еще никогда не сносились императоры: в самом деле, в первый раз тогда Русь и Германия совокупными силами обязались действовать против общего им врага. Между тем, как Генрих намеревался ударить на Польшу с запада, русский великий князь Ярослав должен был придвинуть свои войска к восточным границам её.⁷⁵⁹

Этот последний поход Генриха II на Польшу начался в июле 1017 года и продолжался два месяца;⁷⁶⁰ Чехи, Лютичи и Русские были его союзниками. Характеризуется и этот поход теми же чертами, что и предыдущие: вялость немецкого движения, бесцельное углубление в страну неприятельскую, оставленный без надежного прикрытия тыл. Поляки действуют осмотрительно, отступают перед главным войском, в рассыпную делают наезды на области немецкие, выжигают города, уводят в плен население, угрожают с неприкрытой для отступления стороны.

8 июля император переправился через Лабу, в Лиске (Leiscau) назначено было соединиться всем войскам; два дня император должен был дожидаться здесь медленно подвигавшееся войско; здесь представил ему Генрих, герцог баварский, результаты неудачных переговоров своих с Болеславом. Когда собрались немецкие и союзнические войска, император повел их знакомою уже дорогою, через Лужицы к Одре и Глогову, где заперся Болеслав; целый месяц провели они в дороге, опустошая попадавшиеся на пути селения, и 9 августа дошли до Глогова. Польские стрелки вызывали Немцев на бой, но император удержался от сражения. Не осаждая Глогова, оставив без внимания и другие сильные польские крепости на Одре, как Кросно, Вратиславль и др., он отделяет огромную часть своего войска, двенадцать полков, и посылает её на юг, в Силезию, осаждать город Нимч (Nimptsch). Этот город был сначала охраняем весьма слабым отрядом; но когда немецкие войска расположились лагерем под его стенами, то, пользуясь темнотой ночи и проливным дождем, пробралось в него сильное подкрепление, подосланное Болеславом. Через три дня прибыл под Нимч и император с главным войском, приказал оцепить со всех сторон город и приступил к правильной осаде его. Сюда же двинулся из Глогова и Болеслав и стал следить за действиями Немцев из Вратиславля. Таким образом в Силезии сосредоточились главные силы врагов,⁷⁶¹ но война велась и, пожалуй, гораздо оживленнее во многих других местах. Моравские рыцари Болеслава окружили неосторожный отряд Баварцев, избили его и отплатили за поражение, нанесенное им в 1015 году. Мечислав с десятью полками ворвался в Чехию, которая, за отсутствием князя Ольдриха, могла оказать ему слабое сопротивление, два дня грабил страну и возвратился с бесчисленным множеством пленников. С другой стороны опустошали Чехию моравские рыцари, они с огромною добычею уже возвращались домой, но их накрыл маркграф Генрих, отнял у них добычу и нанес им жестокое поражение. Легкий отряд наездников Болеславовых напал 15 августа на немецкий город Белогорье на Лабе. Из этого можно видеть, что нападения были с разных сторон и что ни одна часть обширного государства Болеслава не осталась незащищенною. Так, часть Лютичей напала было на один польский город, но при этом потеряла многих убитыми и пленными и принуждена была довольствоваться грабежом. «Прискорбно вспоминать, – говорит Титмар,⁷⁶² – о том злодейском поступке, который сделали рыцари Болеславовы в стране между Лабой и Мульдой: быстрым наездом 19 сентября, они забрали здесь более тысячи человек военнопленными и на широкое пространство выжгли селения».

А император все сидел под Нимчем и приготовлял средства к приступу; но и в это время «незамеченный ни одним сторожевым, в тишине ночи, пробрался в город большой вспомогательный отряд». Понятное дело, при такой дисциплине и продажности военачальников, осада не могла идти успешно. «Мы стали изготовлять машины, но на стороне врагов можно было заметить подобные же приготовления. И я не знаю, защищались ли когда осажденные с большею настойчивостью и лучшим искусством; против язычников они поднимали св. крест и с его помощью надеялись победить их; если имели удачу, никогда не кричали с радости, но также не горевали и при потере». Когда изготовлены были стенобитные машины, после трехнедельного сиденья под городом, император приказал придвинуть их к стенам; но с городских стен подложен был огонь под осадные снаряды, и они быстро обнялись пламенем. Князь Ольдрих с Чехами пытался подняться на стены, но не имел успеха; отброшены были также и Лютичи, отважившиеся на подобную же попытку. Так безуспешна была трехнедельная осада города; а между тем во многих местах польское рыцарство одержало перевес над отдельными немецкими отрядами, в войске императорском стали распространяться заразительные болезни и смертность, и над всем этим не вдалеке следил за всеми движениями Немцев зоркий глаз польского короля.⁷⁶³

Генрих решился снять осаду и начать отступление; главное войско с императором отступало через Чехию, маркграф Генрих с Лютичами шел другим, северным путем, через страну Мильчан и Гломачей. Отступление соединено было с величайшими затруднениями, как потому, что нужно было отбиваться от преследовавших врагов, так и в следствие внутренних раздоров между союзниками которые могли повести к важным последствиям. Болеслав преследовал отступающих в том и другом направлении: более шестисот пешего войска отправлены были затруднять путь императорскому войску к Чехии, конный отряд рыцарей пустился в погоню за Лютичами и маркграфом Германом и произвел опустошительный наезд на страну между Лабой и Мульдой. Титмар воздерживается входить в подробности описания тяжелых утрат, но и в том, что он говорит, весьма сильно проглядывает униженное чувство патриота: «Можно ли описать тяжести этого похода, и в состоянии ли кто изобразить утраты, понесенные всеми? Непреодолимые трудности представляло вступление в Чехию, но еще хуже был, выход из неё..., чего враги не могли сделать нам при вступлении в Чехию, то позже допущено им было за грехи наши!» Неудовольствие союзников, готовое перейти во враждебное чувство к Немцам, произошло в следствие дурных обстоятельств, которыми сопровождалось отступление. Лютичи были в походе со своими жрецами, на своих знаменах они носили изображение богини. Один из друзей маркграфа Германа, по неосторожности, прорвал изображение лютической богини брошенным камнем; с огорчением жаловались на это жрецы императору и получили в удовлетворение двенадцать талантов. Когда за тем они переправлялись около Вурцина через Мульду, потеряли в реке и другое изображение своей богини, при чем потонуло 50 их лучших воинов. При таких знамениях гнева богов они возвратились домой и намеревались, изменив императору, войти в соглашение против Немцев с Болеславом польским, который уже давно указывал им на выгоды такого союза. Не малого труда стоило императору привлечь на свою сторону старшин их и таким образом удержать Лютичей от союза с Болеславом.⁷⁶⁴

Таким образом поход, от которого много ожидали, кончился печально. Немецкое войско потерпело тяжелые утраты, страна была открыта врагу, верность Лютичей колебалась и саксонские графы требовали мира. Союз с Русью не принес Немцам ожидаемой пользы: только по возвращении из похода узнал император, что князь Ярослав действительно напал на восточные границы Польши и долго задержан был осадою Бреста. Все заставляло его искать прекращения опасной игры; но были также причины, заставлявшие и польского короля желать мира. Как ни геройски ведена была им последняя война, но он должен был видеть, что нельзя в одно и тоже время выдерживать напор двух сильных врагов на востоке и западе своего обширного государства; он стал искать благоприятных обстоятельств, чтобы начать переговоры с немецким императором и потом обратить свои виды на восточного врага.

Первый шаг к переговорам сделал Болеслав. Когда император был в Межиборе, в первых числах октября сюда прибыл польский посол с предложением разменяться пленными. Ему было дано поручение выведать, удобно ли теперь будет начать переговоры о мире; так как император многими обстоятельствами побуждаем был к этому, то вскоре начались переговоры, а потом 30 января 1018 г. заключен был мир.⁷⁶⁵ Для этого, по настоянию Болеслава, не желавшего заключать мира вне границ своего государства, епископы Геро и Арнульф, графы Герман и Тидрик и секретарь императорский Фридерик отправились в город Будишин, во владения Болеслава польского. Об условиях будишинского договора умалчивают и Титмар, и летописцы; Болеслав скрепил этот мир своим браком с дочерью графа Эккарда, сестрою мишенского маркграфа Германа, своего зятя. Это был пятый брак польского короля, который, по выражению Гизебрехта, с переменою политики менял и своих жен.⁷⁶⁶ К условиям этого договора относилось обязательство Немцев дать Болеславу вспомогательный отряд для его войны с Русскими.⁷⁶⁷

Всматриваясь в последующие события и взвесив положение тогдашних обстоятельств, должно заключить, что будишинским миром были закреплены за Болеславом, без всяких обязательств, все занятые им прежде области: Моравия, Лужицы, страна Мильчан – по Черную Эльстру, до впадения этой реки в Лабу, также округ любушский, между Одрой и Лабой. При описании войн мы видели, что ближайшие места по обеим сторонам Лабы заняты были немецкими крепостями, что Лиска, Ютрибог, Стрела, Мишна, Склянцисворд и др. назначалась местами то роздыха, то собрания немецких войск, то отмечались как города, укрепленные немецкими отрядами. Сюда направляются смелые наезды польских рыцарей, опустошавших страну и уводивших из неё население. С другой стороны, можно заметить, что немецкие войска начинают военные действия каждый раз на другой стороне Лабы, за Черною Эльстрою, в бывшей восточной марке, – доказательство, что здесь начиналась для них враждебная страна, здесь оканчивались границы их владений. «Ошибается, кто утверждает, – говорит Лелевель,⁷⁶⁸ – что условия будишинского договора совсем неизвестны. Известны очень хорошо, если обратить внимание на следующие обстоятельства. Болеслав не отказывался от того, чем он раз завладел; но известно, что до самой смерти он владел Моравией: ибо она утрачена при Мечиславе II, частью Чехии, потому что не сразу были вытеснены польские войска из пограничных городов чешских, Лужичанами и Мильчанами по Черную Эльстру, может быть до самого её устья, где на Лабе он ставил города; Любуша с окрестностями осталась при Польше, иначе не мог бы там Болеслав устроить епископию».⁷⁶⁹

Нужно представить себе положение западного Славянства в конце X в., чтобы понять важность заслуг Болеславовых для славянского мира. Если он не встретил между современниками полного понимания всей опасности, грозившей Славянам с запада, если стремление к обособлению было господствующим у больших и малых народов, если князья и старшины народные, ослепленные блеском императорского величия и обласканные приязнью двора, закрыв глаза, вели народ свой к рабству и впутывались в круг политики немецкой; то несомненная заслуга его на пользу всего Славянства оказалась в том, что он затормозил, в известной мере оттолкнул победоносное распространение немецкого господства к востоку, которое так грозно и решительно началось при первых императорах саксонской династии. В этом отношении Болеслав есть прямой преемник и продолжатель деятельности князей моравских, Ростислава и Святополка. Не даром же такое горькое чувство возбуждается при каждом упоминании об нем у его историка, Титмара. Касаясь некоторых обычаев, свойственных Полякам времени Болеслава, Титмар⁷⁷⁰ продолжает: «но я не считаю за нужное входить в подробности об этом человеке; лучше бы было, если бы его имя и жизнь остались нам совсем неизвестными. Ибо все те отношения, в которые отец его и сам он вступали с нами, чрез брак и тесную дружбу, приносили доселе более вреда нам, чем добра, да принесут еще и на будущее время. Если во время сомнительного мира он и обходится с нами дружелюбно, то многообразными тайными средствами не перестает отклонять нас от взаимной любви и, как только представится благоприятное время и место, не преминет открыто восстать, ища нашей погибели».

Завоевательное движение Болеслава польского на запад приостановлено было натянутыми отношениями его с князьями русскими; в самом деде, оба замечательные дела его с императором Генрихом в 1013 и 1017 гг. прекращаемы были именно потому, что как раз в тоже время подвергались опасности восточные границы Польши; король польский должен был отрывать внимание от запада и стягивать своя силы на восток.

Мы знаем, что русский князь, Владимир Великий, завоевав червенские города в восточной Галиции, стал непосредственным соседом могущественного польского короля.⁷⁷¹ Молодые государства необходимо должны были столкнуться между собою еще в конце X века; и если столкновение произошло позднее, то это только потому, что преимущественное внимание Болеслава занимали дела западные, а христианская вера укротила воинственный пыл князя русского. Этими обстоятельствами объясняется то, что киевский князь жил в мире с Болеславом Лядьским.⁷⁷² Дружественный союз скреплен был даже родством между княжескими семьями: дочь Болеслава польского вышла замуж за Владимирова сына, удельного князя туровского, Святополка.⁷⁷³ Но брак этот повел за собой причины ко вмешательству Болеслава в дела русские и заключал в себе повод к домашним неурядицам в самой Руси. Вместе с дочерью Болеслава прибыл ко двору туровского князя Рейнберн, епископ колобрежский, который, сблизившись со Святополком, начал, с ведома Болеслава, подстрекать его к восстанию против Владимира: успех этого восстания был важен для Болеслава в политическом, а для запада в церковном отношении, – с этим восстанием связывались виды на отторжение России от союза с востоком и восточного православия.⁷⁷⁴ Владимир узнал об интриге Рейнберна, захватил его и, вместе с сыном и невесткой, заключил в темницу. Весьма вероятно, что слух об этих обстоятельствах, дошедший до Польши, побудил Болеслава поспешить заключением мира с Немцами в 1013 году и предпринять поход на восток; союзниками его были Немцы и Печенеги.⁷⁷⁵ Во время похода возникла распря между Поляками и Печенегами, и Болеслав велел истребить своих степных союзников. Чем сопровождался, и как кончился поход, – мы не имеем известий об этом; король польский мог довольствоваться освобождением зятя своего и дочери из тюрьмы и снова обратить внимание на запад.⁷⁷⁶

Как бы то ни было, только по смерти Владимира, 15-го июля 1015 года, мы видим туровского князя уже на свободе, он стремился захватить киевское княжество, которое обыкновенно переходило на старшего в роде. Как сын Владимира от третьего брака его со вдовою Ярополка, он в год смерти отца был старшим в роде: потому что сыновья Владимира от первых браков, Вышеслав и Изяслав, тогда уже умерли.⁷⁷⁷ Хотя отец и устранял его от прав старшинства, не дал ему новгородского удела, в который посылался обыкновенно старший сын великого князя, явно предпочитая Святополку младшего сына Бориса; Святополк однако не терял надежды и настойчиво хотел провести свои права на великокняжеский стол. Отсюда возник тот печальный характер его деятельности, который ввел в русскую историю те же явления кровавых сцен, изгнания родичей и насилия, какими характеризуется современная история Чехии и Польши.

Владимир умер в Берестове; на следующую ночь, со всеми предосторожностями, приближенные перевезли тело его в Киев и положили в десятинной церкви.⁷⁷⁸ В это время дети Владимира были в походе против Печенегов; Киевлянам хотелось скрыть смерть князя до окончания этого похода, чтобы Святополк, находившийся тогда в Киеве, не мог завладеть властью великого князя. Но Святополк узнал о смерти отца, сел на киевском престоле, созвал Киевлян и начал раздавать им подарки; граждане принимали подарки, но сердце их не было со Святополком, говорит летописец. Чтобы упрочить за собою новое положение, Святополк рассылает убийц и отделывается таким образом от более опасных соперников: Бориса, Глеба и Святослава.⁷⁷⁹ Уже он начал помышлять: «перебью всех братьев своих, и приму один всю власть на Руси», как гроза нашла на него из Новгорода. Там княжил один из братьев его, Ярослав. Узнав о событиях в Киеве, он собрал варяжскую дружину, упросил Новгородцев помочь ему и с большим войском двинулся на Святополка. Этот также собрал войско, нанял Печенегов, пошел на встречу Ярослава и встретился с ним на берегу Днепра, у Любеча. Проиграв сражение, Святополк убежал к своему тестю, Болеславу польскому, для которого было весьма желательно вмешаться в русские дела. Занятый в это время войною с Немцами, Болеслав подослал на Киев Печенегов; «произошла с ними злая сеча, едва к вечеру Ярослав мог прогнать варваров».⁷⁸⁰ С своей стороны Ярослав вошел в сношения с немецким императором Генрихом II, подступил к границам польским и начал осаждать Брест.⁷⁸¹

Заключив с Немцами будишинский мир, Болеслав предпринял в 1018 г. поход на Русь. Этот поход Болеслава вызван был двумя обстоятельствами: жалобой зятя на то, что Ярослав киевский лишил его прав на княжение и выгнал из земли и тем, что киевский князь был в союзе с Немцами против Польши.

Поход открылся летом, в июле месяце.⁷⁸² Собственное численное войско Болеслава усилено было 300 Немцев, 500 Угров и 1000 Печенегов. 22-го июля он подошел к Бугу, служившему границей между Русскими и Поляками. На другом берегу реки ждал его Ярослав с Киевлянами, Новгородцами и Варягами. Воевода Ярославов Будый, разъезжая по берегу, начал смеяться над Болеславом: «Вот мы проткнем палкой брюхо твое толстое»!⁷⁸³ Был Болеслав велик и тяжел, так что и на коне с трудом сидел, но за то смышлен, замечает летописец. Не выдержал он насмешки и, обратившись к дружине, сказал: «Если вам это ничего, так я один погибну», потом сел на коня, бросился в реку, а за ним и все войско. Ярослав не ожидал такого оборота дела, не приготовил к битве своих дружин, войско его не выдержало нападения врагов, частью разбежалось, частью было избито; сам он с четырьмя мужами ушел в Новгород. С того дня почти без сопротивления шел Болеслав по русской земле. Весьма вероятно, что его успеху много помогло то, что с ним был русский князь, который мог иметь в Киеве свою партию;⁷⁸⁴ куда ни приходил Болеслав, везде принимали его с дарами. 14-го августа подошли Поляки к Киеву; городские стены еще прошедший год выдержали сильную осаду Печенегов и были попорчены пожаром, поэтому Киевляне не могли долго сопротивляться. Митрополит киевский в торжественной процессии, с мощами святых и другими святынями, встретил князей в монастыре св. Софии. Болеслав нашел в Киеве мачеху, жену и девять сестер князя Ярослава; одну из последних, в руке которой незадолго перед тем ему было отказано, взял себе в наложницы. Тогдашний Киев удивлял иностранцев своим богатством, роскошью и многолюдством: здесь было более 400 церквей, 8 рынков, постоянный прилив иноземных гостей. Болеслав нашел в нем неизмеримое множество скопленных богатств, золота и дорогих одежд, большую часть которых разделил между своими дружинниками и любимцами, а часть отослал в Польшу. Овладев Киевом, Болеслав распустил все союзнические войска, а свое рыцарство разослал по городам на кормление.⁷⁸⁵ Гордясь своим успехом, послал митрополита киевского к Ярославу с предложением выдать ему дочь его, жену Святополка, обещаясь в замен освободить мачеху, жену и сестер Ярославовых.

Десять месяцев, по словам Галла,⁷⁸⁶ проживал Болеслав в Киеве. Очень поправилась ему новая столица, и он спешил заявить о своих успехах могущественным императорам, восточному и западному. Любимец его, аббат Туни, отправился с дарами к немецкому императору засвидетельствовать перед ним преданность Болеслава византийскому императору, сделавшемуся теперь соседом Польши, Болеслав обещал мир и спокойствие, если он окажет себя верным другом; если же нет, грозил сделаться упорным и непреодолимым врагом его. Вообще, можно заметить, что Болеслав не считал себя гостем в Киеве и задумывал оставить киевский стол не за Рюриковичем, но за Пястовичем. Но оказалось сильное народное движение против Поляков, подобно тому, как это раз случилось уже в Праге. Летописец⁷⁸⁷ говорит, что Святополк приказал избивать рассевшихся по городам Поляков; но могло и не быть прямого повеления; взаимное неудовольствие между Поляками и Русскими было и тогда, и продолжалось через всю историю, и последние не могли спокойно смотреть на хозяйничание первых. Оставшись без надежной опоры, и угрожаемый движением северных дружин, Болеслав решился оставить захваченный город. Он взял с собою все имущество Ярослава и повез богатую добычу из Киева; известно лицо, которое весьма усердно при этом помогало польскому королю; – это был Анастас, священник десятинной церкви, хитрый Грек, уже раз изменивший своим соотечественникам (когда великий князь Владимир осаждал Корсунь) и менявший привязанности, смотря по выгодам. Болеслав увел с собою из Киева бояр Ярославовых и двух сестер его, и множество пленников; дорогою захватил червенские города, принадлежавшие России с 981 года.⁷⁸⁸ Святополк начал княжить в Киеве.

Между тем Ярослав, разбитый Болеславом, явился в Новгород и хотел оттуда бежать за море. Но Новгородцы успокоили его обещанием выставить новое войско, и действительно скоро двинулись к Киеву. Можно предполагать, что это движение северных дружин и заставило короля польского поскорее выбраться из Киева. Святополк, захвативший киевский стол, испугался приближавшегося Ярослава, убежал к Печенегам и, получив от них помощь, снова явился в Русь, с намерением овладеть великокняжеским престолом. Печенеги встретились с русским войском на Альте, на том месте, где убит был, по проискам Святополка, князь Борис; между ними произошла тут злая сеча, какой и не бывало на Руси, по замечанию летописца.⁷⁸⁹ Святополк был побежден «и пробежа лядьскую землю, гоним божьим гневом, прибежа в пустыню межю Ляхы и Чехы, испроверже зле живот свой». А Ярослав сел в Киеве и утер пот с дружиною, показав победу и труд великий.⁷⁹⁰

Вместе со смертью Святополка прекратилось и влияние на Русь Болеслава. Ни немецкие, ни польские, ни русские источники не говорят ничего о последних годах его жизни. Может быть, упоенный славою последних побед, он почитал задачу жизни своей конченною. Нам остается взглянуть на сочувственный образ храброго короля, как он проявлялся в его домашней жизни и каким он остался в народном воспоминании.

Образ польского короля был бы далеко не очерченным, если бы мы не обратили внимания на поэтическую окраску, приданную этому королю в народном предании. Вместе с Болеславом вступила Польша на путь военной славы, приняла участие в западном просвещении, старательно разносимом по стране чужеземным духовенством. Война питала военное сословие и приближала его к королю; духовенство пользовалось его расположением, получало обширные поземельные участки, – с Болеславом явилось резкое (конечно не сразу) разграничение и выделение сословий, это повело к сословным привилегиям, к понятию о родовитости и знатности. Понятно, почему память Болеслава не умирала в предании дворянства и духовенства. Но любопытно то, что имя его пользовалось популярностью между кметами, на Болеслава смотрело ближайшее потомство, как на справедливого и нелицеприятного судию, как на батюшку-царя, щедрого питателя и кормильца, к которому вход во всякое время открыт и самому бедному кмету.⁷⁹¹ Народный идеал князя русского Владимира весьма родствен идеалу короля Болеслава, рисуемому Галлом. Мы попытаемся сопоставить несколько сходственных черт. Одно из свойств предания – это окружать, с течением времени, любимую личность теми признаками, с отсутствием которых в государях известного времени не мирятся представления народа о государе вообще. Сопоставление народных представлений о князьях польском и русском может выяснить идеал славянского князя.

Самые резкие черты этого идеала – справедливость ко всем равная, общедоступность и щедрость, доходящая до баснословных размеров, щедрость пригревающая, кормящая и ласкающая всякого, кто бы ни появился вблизи княжеского двора.

Рыцарское сословие приняло весьма широкое развитие при Болеславе и, обратившись затем в шляхетство, стеснило кметское сословие; кметы пытались было возвратить свои прежние права, возмущалось против новых порядков, но должны были притихнуть и погрязнуть еще глубже в унижении и бесправности. Тем незабвеннее должен был казаться им тот король, который никогда не отказывал им в справедливости. «Обладал король Болеслав великою справедливостью и дивною доступностью. Когда какой бедный крестьянин, или женщина жаловались ему на кого-нибудь из воевод, Болеслав, хотя бы он был занят и важными делами, и окружен большою толпою панов и рыцарей, не сходил с места, пока не выслушает всей жалобы, и не пошлет коморника своего за тем, на кого жаловались. Тогда же препоручал жалобщика одному из своих доверенных лиц с тем, чтобы он охранял его от обид и доложил королю его дело, когда явится обвиняемый; при этом уговаривал кмета, как своего сына, чтобы отсутствующего он не винил без причины и чтобы таким образом не привлек на себя того бедствия, которое готовил другому... С одинаким вниманием разбирал он дело кмета и знатного пана.⁷⁹² Не обременял он кмета тяжелыми повинностями; но, как любящий отец, доставлял ему спокойную жизнь. Во всех местах имел определенные места для стоянки и постоянную прислугу, не любил останавливаться в нежилых местах, но предпочитал города и замки. Перенося свой двор с места на место, всякий раз переменял начальников... Когда проезжал какою областью, никто не скрывал от него своих быков или овец, но богатый и бедный с радостной улыбкой смотрели на него, целый край сбегался на встречу своему королю».⁷⁹³

Огромные богатства королевские шли или на подарки его верному рыцарству, или на праздники народные. Быть ко всем щедрым, раздавать богатые одежды, устраивать праздники на целый округ – все это принадлежало к существенным чертам королевского достоинства. Князь настолько пользовался расположением народа, насколько, по словам надгробной похвалы Болеславу, большими владел он богатствами и был щедрым распорядителем государственной собственности. Каждый торжественный день проводился в шумных, на целый край даваемых, праздниках; обыкновенный обед королевский был накрываем на сорока столах больших, и на нескольких малых; чтобы был всегда готовый запас живности и припасов, нанимаемы были для этого из разных краев толпы птачников и охотников, которые ловили и доставляли ко двору все роды крылатого и четвероногого зверя.⁷⁹⁴ В многочисленных городах княжеских были запасы богатых одежд, меду и разных яств, которые назначались для народа. Рассылая своих наместников по городам, приказывал им в известные дни давать пиры горожанам и окрестным поселянам, раздавать одежды и другие королевские дары, какие сам он обыкновенно давал народу.⁷⁹⁵ Защиту собственности кмета ставил выше забирания городов и побед над неприятелями, говорил, что все рыцарское сословие имеет единственную цель – защищать поселян.

При такой щедрости ко всему народу, Болеслав оказывал еще более расположения к своему верному рыцарству, товарищам в войне и боевых трудах, главным исполнителям его великих замыслов. Он желал, чтобы как можно численнее было его рыцарство, пополнял ряды его немецкими, угорскими, славянскими и печенежскими удальцами. Каждый пришлец, отличившийся своими военными способностями, становился уже не рыцарем только, но сыном короля; если с которым из них случалось несчастье потерять коня или что-нибудь подобное, он с избытком вознаграждал утрату и так говорил окружающим: «Если бы можно было такого храброго воина откупить от смерти, то и жадную смерть я бы обременил богатствами, чтобы сохранить такой цветок в моем отважном рыцарстве».⁷⁹⁶ Каждого рыцаря знал король и поощрял к бою по имени; «если рыцарь обвинен был в каком преступлении, король посылал за ним, принимал к себе на лицо, приглашал к столу и не приступал к допросу в тот день, но или в следующий, или на третий день».⁷⁹⁷ И так дорожили королевским вниманием, что запрещение являться ко двору принимали за наказание, равное смерти или темнице.⁷⁹⁸

Сам король любил веселое общество, пиры и забавы. Сорок столов обыкновенно накрывалось для его гостей. За главным столом сидит сам Храбрый с избранными товарищами и советниками; число их было двенадцать.⁷⁹⁹ Между ними мы видели «возлюбленного аббата его» Туни, ловкого дипломата Стоигнева, брата св. Войтеха, Собебора и в Киеве вошедшего к нему в доверие, священника Анастаса. Вместе с ними сидят жены придворных сановников, и во главе их умная и догадливая королева Кунильда, много сделавшая добра и сдерживавшая порывы своего раздражительного мужа.⁸⁰⁰ Мужчины и женщины одеты в драгоценные шелковые одежды, особенно последние блистали золотом и дорогими камнями. Тут, за столом, передавая из рук в руки круговую чашу, рассуждали о государственных делах, о прежних подвигах; тут размягчалось королевское сердце, вспоминал он о старых товарищах, осужденных им на смерть в порыве гнева.⁸⁰¹ Тогда «достопочтенная королева» тихо касалась его рукою и нежно спрашивала: «А рад ли бы ты был, если бы какой святой воскресил их от смерти»? – Король отвечал: «Я ничего бы не пожалел, если бы кто возвратил им жизнь и детей их освободил от несчастной доли сиротства». А королева нередко вырывала из рук палача осужденных ему жертв и сохраняла им жизнь. Теперь, пользуясь минутой, с улыбкой признавалась она в своей благочестивой хитрости; и, вместе со всеми двенадцатью советниками и женами их, падала королю в ноги, чтобы испросить милость его к виновным, а король с поцелуем подымал её с земли и бывал очень доволен.⁸⁰²

Поход на Русь был последним военным делом Болеслава. Известия о Болеславе в летописях заканчиваются торжественным актом его коронации. Несколько раз пытался он получить королевскую корону из Рима, но интриги Оды, убежавшей к папе и подарившей святому отцу Гнездно,⁸⁰³ парализовали его стремления. Он посылал в Рим монаха, но шпионы короля Генриха на дороге схватили его и не пропустили далее,⁸⁰⁴ жаловался папе, что козни короля Генриха не позволяют ему исправно представлять церковную дань в Рим. Но папа стоял в близких отношениях с императором Генрихом II, и все попытки Болеслава оказывались тщетными.⁸⁰⁵ Наконец, оставив бесполезные хлопоты, почти перед самою смертью, он приказал польскому духовенству помазать и короновать себя между 13 июля 1024 и 3 апреля 1025 гг. О ближайших обстоятельствах коронования умалчивают туземные источники, иностранные же свидетельства показывают, что оно наделало там немало шуму. Летописец кведлинбургский пишет: «Болеслав, князь польский, узнав о смерти императора Генриха, до того возгордился, что безрассудно дерзнул возложить на себя священную корону; за эту дерзость тот час же потерпел божеское наказание, ибо скоро затем умер»;⁸⁰⁶ другой летописец венчание Болеслава считает одним из замечательнейших событий 1025 года.⁸⁰⁷

«Вельможи и друзья, собравшиеся у ложа больного короля, спрашивали его, сколько времени и как носить по нем траур; он отвечал: ни месяцев, ни годов я не назначаю вам периодом скорби; но кто меня знал и испытал мое расположение, тот долго, ежедневно будет по мне плакать. И не только те, которые меня знали и пользовались моим расположением будут меня оплакивать; но и их дети и внуки пожалеют о смерти короля Болеслава, слушая об нем рассказы». Мы закончим о Болеславе Храбром выпиской из Мартына Галла:⁸⁰⁸ «Со смертью короля Болеслава золотой век сменился на медный. Польша королевствующая, увенчанная прежде золотом и алмазами, сидит теперь в пыли, покрытая вдовьими одеждами; звуки лютни заменились вздохами, пляски – скорбью, веселость обратилась в печаль. Во весь тот год никто в Польше не давал мирского пира; ни один пан и ни одна панна не украшали себя праздничными одеждами; ни пляски, ни игры на лютне не услыхал бы ты в публичных местах; не раздавались по дорогам веселые девичьи песни и звуки радости. Так имели печаль по короле в продолжение целого года. Кажется, со смертью Болеслава мир и радость, и довольство отлетели от нас».

Болеслав Храбрый умер 17 июня 1025 года,⁸⁰⁹ спустя несколько месяцев после коронования.