Глава девятая. «Дело Распутина» и его последствия для Архиепископа Феофана. Распутин и высшее общество

Редко говорил Владыка Феофан о Распутине, а если иногда и говорил, то никогда не называл его этим именем. А лишь по имени отчеству или «старец Григорий». И это можно понять только при свете Евангельском, при свете аскетических наставлений Святых Отцев. Они строго воспрещают кого-либо осуждать, даже и самого отъявленного грешника. Право осуждения принадлежит только одному Господу Богу. И всякое осуждение человека человеком всегда обращается в падение самого осуждающего. Не напрасно же сказано Христом Спасителем: «Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф. 7, 1–2). И можно догадаться, что Владыка Феофан, специально ездивший в Сибирь, на родину Григория Ефимовича для полного ознакомления с его прошлым, собрал там те сведения, которые и не позволяли Владыке в дальнейшем называть Распутина иначе как «старцем». Хотя петербургский период его жизни и был под знаком падения, но под знаком «падения старца». А такое падение, – как говорил Архиепископ, – могло иметь огромные последствия.

И в печальной истории падения главную роль сыграло высшее петербургское общество. Оно окружило сибирского крестьянина всеми видами соблазнов. И старец не устоял. Высшее столичное общество, дабы взять в руки этого «фаворита» Царской Семьи, поступило с ним бездушно и духовно жестоко. Там не стеснялись в выборе средств. И эти средства стали для Григория Ефимовича страшным ядом. Под их воздействием он превратился в двуликого Януса. При дворе он был «старцем Григорием», целителем, подававшим надежду на жизнь Наследнику, а за порогом царского дворца, в палатах аристократов он слыл уже «Распутиным». О нем ходили непристойные анекдоты, весело-мрачные рассказы и толки. И об этой трагической двойственности «старца Григория», сокрытой от Царской Семьи, пришлось говорить Преосвященному Феофану Императрице Александре Федоровне. Владыка Феофан хотел, чтобы это представление имело характер мнения Епископата Церкви, и он предлагал членам Святейшего Синода и иным иерархам сделать это сообща, от лица многих. В частности, он предлагал это Архиепископу Сергию (Страгородскому), в бытность его ректором С.-Петербургской Духовной Академии, с которым имел тесные служебные отношения. Но никто из иерархов Церкви не решился на этот ответственный шаг. Все епископы, с которыми пришлось говорить Владыке Феофану, высказывали одно и то же мнение: «Вы духовник Ее Величества. И это – ваш личный долг».

Поступая так, Владыка Феофан не отказывался от своего долга. Но он не хотел высказать свое личное мнение, с которым могли и не посчитаться. А вот не посчитаться с мнением Епископата Царская Семья уже не смогла бы.

Но Епископат Церкви уклонился от щекотливой миссии представления Царствующим Особам по поводу репутации старца Григория Ефимовича, что использовалось врагами как Церкви, так и государства. При этом положении Епископ Феофан, как духовник Государыни, был вынужден просить у нее высочайшей аудиенции. В нравственной чистоте ее и в том, что разговоры о ней и Распутине являются бессовестной, грязной и безобразной клеветой на нее, он был совершенно уверен. Ведь ложь и клевета были средством политической борьбы против Монархии. Столичное высшее общество первым начало травлю Царской Семьи, а революционеры перехватили инициативу, доведя до абсурда великосветскую версию.

Аудиенция у Государыни продолжалась, по свидетельству Владыки Феофана, полтора часа. Кто близко знал Преосвященного, тому по опыту известно, насколько он был деликатен, говоря о ком-либо. К примеру, Владыка никогда никого не называл на «ты», даже мальчиков-гимназистов. Он избегал самой возможности осудить человека, в данном случае Григория Ефимовича и тем более Государыню Императрицу. Но она, как выразился сам Владыка, страшно обиделась.

Очевидно, она подумала, что и он верит безобразной клевете, которую распространяли круги, близкие к Престолу, мстя Императрице за то, что Она, по природной застенчивости, не сумела создать близких отношений с высшим светом. Святитель Феофан исполнил свой нравственный долг, и несмотря на личную невыгоду и опасность, пошел на аудиенцию к Царице, чтобы открыть ей ужасающую правду о старце, которого она почитала как лечителя своего сына.

За это Владыка Феофан поплатился фактической ссылкой из Крыма в Астрахань, где получил тропическую малярию и туберкулез горла.

Весьма характерно то, что клеветники совершенно умалчивают об этой высочайшей аудиенции. А почему? Да потому что мужество Святителя, проявленное им при этом, противоречит той состряпанной ими лжи, согласно которой Епископ Феофан ввел Распутина во Дворец.

Позднее, при Временном правительстве, был поднят официальный вопрос о Григории Ефимовиче Распутине-Новых и Царской Семье, в то время хотя и лишенной свободы, но здравствовавшей. Была образована специальная Чрезвычайная комиссия Временного правительства под председательством В. В. Руднева, врача по профессии, ставшего в марте 1917 года городским головой Москвы. Эта Чрезвычайная комиссия посетила Архиепископа Феофана в Полтаве. Она предварительно была осведомлена об официальном разговоре Преосвященного Феофана с Государыней о Григории Распутине в 1911 году и о имевшем место конфликте Владыки Феофана с Царственными Особами. Комиссия очень корректно отнеслась к Архиепископу и засвидетельствовала о своем полном доверии к нему, как к пострадавшему от Царственной Четы. Комиссия также просила Архиепископа высказать свободно и откровенно свою точку зрения на отношение Государыни к Григорию Ефимовичу Распутину-Новых.

Высокопреосвященнейший Архиепископ Феофан со всею категоричностью заявил следующее: «У меня никогда не было и нет никаких сомнений относительно нравственной чистоты и безукоризненности этих отношений. Я официально об этом заявляю как бывший духовник Государыни. Все отношения у нее сложились и поддерживались исключительно только тем, что Григорий Ефимович буквально спасал от смерти своими молитвами жизнь горячо любимого Сына, Наследника Цесаревича, в то время как современная медицина была бессильна помочь. И если в революционной толпе распространяются иные толки, то это – грязная ложь, говорящая только о самой толпе и о тех, кто ее распространяет, но отнюдь не об Александре Федоровне... »

Комиссия задавала ему конкретные вопросы, и он отвечал, защищая со всею решительностью честь Императрицы. Высказал он и свою точку зрения на Григория Ефимовича Распутина-Новых. Комиссия знала, что Архиепископ в свое время особо занимался этим вопросом. Согласно мнению Архиепископа, Распутин не был каким-то лицемером или негодяем. Это был настоящий духовный старец, выходец из толщи народа. Но под влиянием высшего общества, в которое он попал в столице, общества, совершенно не понимавшего этого простого крестьянина, с ним случилась страшная духовная катастрофа: старец пал. А среда, которая этого добилась, смотрела на все крайне легкомысленно. Для нее все это было «шуткой». Но в духовном отношении такое падение может привести к очень большим последствиям...

Государственная Комиссия выразила свою благодарность Архиепископу Феофану и, со своей стороны, засвидетельствовала, что она вполне разделяет его точку зрения по затронутому вопросу, и это делает ей немалую честь.

Владыка Феофан, как было сказано прежде, ездил в Сибирь, на родину старца Григория. Об этом факте мы знаем не со слов Владыки Феофана, а из воспоминаний личного секретаря Наместника Кавказа, графа Воронцова-Дашкова, Семена Семеновича Марчевского, закончившего жизнь в монастыре.

Марчевский находился на богомолье в Саровской обители. В те самые дни в обитель пришла телеграмма из Сибири, что духовник Царской Семьи, Епископ Феофан, проездом сделает остановку, чтобы помолиться в Саровской обители. Далее следовала просьба выслать к приходу поезда на железнодорожную станцию лошадей. Получив такую телеграмму, начальство обители, предполагая, что духовник Царской Семьи, по всей вероятности, лицо более светское, чем духовное, попросили Марчевского встретить на станции «придворного» Владыку. Семен Семенович встретил его. И в дороге, как человек светский, попытался занять «столичного Епископа» светским разговором. Но Епископ в ответ хранил молчание. Семен Семенович не мог понять, почему Епископ не поддерживает «светского разговора». Видимо, ему не приходилось встречаться с такими архиереями, как Владыка Феофан, и он ему не понравился: весь путь со станции до обители он молчал. Владыка был погружен в непрестанную молитву, а светский человек этого просто не мог понять.

По приезде в обитель Епископ Феофан попросил игумена предоставить ему возможность помолиться наедине в келии Преподобного Серафима, в той самой келии, в какой он отошел ко Господу. Такую возможность с готовностью ему предоставили. Когда Владыка молился в келии, в ней, кроме него, никого не было, и внешнее наблюдение было встревожено тем обстоятельством, что эта молитва продолжалась слишком долго. Монахи опасались, что в келии с Епископом что-то случилось. Но они не решались войти. Тогда они обратились за помощью к Семену Семеновичу, он же, войдя в келию Преподобного, обнаружил Епископа Феофана в глубоком обмороке. И в этом случае светский человек не сумел истолковать происшествие с Епископом духовно, это обстоятельство показалось живому свидетелю «каким-то таинственным и непонятным». А сам Владыка Феофан не нашел возможным говорить о том, что случилось с ним в келии Преподобного Серафима.

Но почему это происшествие с духовником Царской Семьи Преосвященным Феофаном кому-то показалось странным, загадочным и трудно объяснимым?! Оно с духовной точки зрения более чем понятно. Ведь несомненно, что Святитель Феофан обращался с горячей молитвой ко Господу, к Пресвятой Богородице, к Преподобному Серафиму о их помощи в предстоящем разговоре с Государем и Государыней... И, очевидно, Святитель получил извещение, что его усилия не будут иметь успеха, потому что Государыня не поймет его. Но в то же время разговор этот должен состояться как «свидетельство». А возможно, это было и откровение от Господа... От сильных переживаний, предвещавших ему близость страшных времен и событий в несчастной России, в духе тех, от которых неутешно рыдал Преподобный Серафим, потерял сознание и Преосвященный Феофан.