Сегень А. Ю.

Источник

Глава девятнадцатая. Душа их во благих водворится
1837–1839

А жизнь продолжалась.

В год смерти Пушкина начинались торжества, посвященные 25-летию Отечественной войны, Заграничного похода и ответного визита в Париж. На Москве готовились начать новое строительство храма-памятника во имя Христа Спасителя, посвященного воинам, одолевшим Наполеона. Поскольку изгнание «Великой армии» состоялось в Рождество Христово, то и храм решено было посвятить этому второму по значению после Пасхи православному празднику. Еще в 1831 году государь выбрал новое место для строительства – на высоком берегу Москвы-реки, «на том месте, где ныне существует Алексеевский монастырь, обратя в площадь сей постройки... ту гору против дому князя Сергея Михайловича, где пожарное депо и дом бывший Бекетова, что ныне Сипягина, образуя сию гору вплоть до Москвы-реки. Мысль дивная, достойная Николая I, который желает, чтоб новый памятник смотрел на древний Кремль», -сообщал великому князю Михаилу Павловичу сенатор А. А. Башилов, заведовавший Комиссией для строений города Москвы. Место для Филарета весьма удобное, ибо дом князя Сергея Михайловича Голицына он продолжал постоянно посещать и здесь его по-прежнему встречала обстановка домашнего уюта и огромной любви. Так что, когда спрашивали его мнения о месте строительства храма Христа Спасителя, владыка горячо поддерживал сей выбор. Кстати, сам Сергей Михайлович в 1837 году стал вице-президентом Комиссии по строительству храма-памятника. Президентом являлся военный генерал-губернатор Москвы Дмитрий Владимирович Голицын.

Единственной причиной возражений по поводу сего места мог стать Алексеевский женский монастырь, основанный митрополитом Алексеем Московским, родные сестры которого стали первыми монахинями сей обители. Алексей наравне с Сергием Радонежским особо почитался святителем Филаретом. Вернувшись из Петербурга в Москву, 20 мая 1837 года на день обретения мощей Алексея Московский Златоуст вновь и вновь говорил о значении этой личности в отечественной истории и, кстати, напоминал о том, что тот тоже переводил Библию, «так особенно потрудился в чистом изглаголании слова Божия, когда славенское преложение святого Евангелия с греческим подлинником поверил, и от несовершенств старого наречия и от описок невнимательных переписчиков очистил и исправил». И далее Филарет возглашал:

– Сей подвиг важен, между прочим, потому, что чрез него святитель, Богом просвещаемый, предварительно обличил неправое мнение людей, явившихся после него, которые даже доныне утверждают, будто в священных и церковных книгах и описку переписчика исправить, и непонятное слово перевода заменить понятным, непозволительно и противно православию. Они говорят: по старым неисправленным книгам спасались и спаслись известные святые; такие книги поправлять, значит, портить. Если бы так рассуждал святый Алексий, то, конечно, не стал бы он ни поверять перевод, ни поправлять рукопись Евангелия, а должен был взять книгу Евангелия, какая в его время находилась в Успенском соборе, и сказать: по сей книге спасался и спасся святитель Петр; нечего здесь поверять и исправлять. Но он поверял и исправлял, и потому, очевидно, не так рассуждал, как новые ревнители не очень старой старины, а точно так же, как и древле, и ныне рассуждает православная Церковь, то есть, что спасительная истина Христова и в неисправленных, и в исправленных книгах одна: но что для сохранения и распространения сей самой истины исправная книга лучше неисправной.

То есть он не просто почитал святителя Алексея, но и призывал его себе в помощники, не оставляя мечты вновь получить разрешение на дальнейшие работы по переводу Библии. Казалось бы, Филарет должен был возражать против перенесения монастыря, основанного тем, кому он всегда подражал в своей архиерейской деятельности. Но постройки Алексеевского монастыря пришли в ветхость, их так и так надобно было сносить и строить новые. И Филарет смирился с переносом монастыря на другое место – в Красное село, что и произошло в 1837 году.

Летом того года Филарет встречал в Москве и у себя в гостях на Троицком подворье наследника цесаревича Александра Николаевича, к которому чувствовал особенное расположение:

– Всегда светло для нас твое пришествие, как заря от солнца России...

12 сентября Филарет освятил домовый храм при Московском университете во имя святой мученицы Татьяны, в день памяти которой императрица Елизавета Петровна подписала указ о создании на Москве университета. Впоследствии частица мощей Филарета станет одной из святынь этой церкви. И сейчас она особо сберегается здесь.

В октябре Филарет привечал на Москве самого императора, возвратившегося с Кавказа, где снова начиналась война против турок ради дальнейшего овладения Россией черноморского побережья:

– Благочестивейший государь! Слава Богу, ты возвращаешься. Ты перешел горы, и горы отнял от наших сердец, озабоченных трудностями квоих исполинских путей по землям и морям твоей исполинской державы...

Становилось добрым обычаем присутствие царской семьи летом и осенью в Москве. Зимой Филарету опять предстояло ехать в Петербург, он сумел выпросить у государя разрешение остаться в Москве, поскольку вновь часто простужался, отчего болели то ухо, то глаз, но в ноябре Николай все же попросил его прибыть в Северную столицу по неотложным делам. «Тяжко и заботливо сие для моей немощи, – писал Филарет наместнику Антонию, – ибо и теперь дома не могу избавиться от простуды; но надобно творить дело послушания. Помолитесь, чтобы Господь укрепил и сохранил меня от неблагоприятного действия разных стихий».

В Петербург он прибыл 17 декабря и застал печальное событие, о котором писал Антонию: «Вместо того чтобы в первую ночь отдыхать, надлежало увидеть зарево пожара Зимнего дворца и проводить время в печальных и заботливых размышлениях. Чудная судьба! Эрмитаж был под ветром, и, по распоряжению государя, спасен; три стороны дворца были над ветром, и весь четвероугольник сгорел» А в собственной записной книжке Филарет отметил: «Мы в Петербурге вечером. Болезненному от сильной стужи в дороге, всю ночь не дал мне успокоиться неутихающий пожар Зимнего дворца».

В январе 1838 года, размышляя о петербургском пожаре, он пришел к остроумному выводу, о котором сообщил Антонию: «Заметили ль Вы, что три страшных и много убыточных пожара у трех народов разрушили то, что которому больше любезно: в Петербурге дворец, в Лондоне биржу, во Франции театр?» Биржа в Лондоне сгорела в ночь с 10 на 11 января, в том же январе сгорел в Париже театр «Опера комик». Далее в том же письме Филарет писал: «Сказать ли Вам, что еще кажется мне очень худым предзнаменованием? – Петербург сходит с ума в идолопоклонстве пред французскою плясавицею. Говорят, в то самое время, как она в театре бросалась в огонь, от которого должен был избавить ее бесстудный языческий божок, – сделался пожар, истребивший дворец. Господу помолимся, да простит людские неведения и да очистит наши грехи». Под «французскою плясавицею» митрополит Московский подразумевал Марию Тальони, с сентября 1837 года сводившую Петербург с ума. В опере-балете «Бог и баядерка» она исполняла партию баядерки, то бишь публичной женщины и танцовщицы, Золое, которая отвергла любовь верховного судьи Кашмира и за то отправлена на костер. Пламя охватывает баядерку, но появляется бог Брахма, хватает ее в объятия и уносит в облака. И как раз, когда в Большом театре Петербурга шло это огненное представление, загорелся Зимний дворец. Филарет увидел в этом наказание высшему петербургскому обществу, включая и самого императора, ибо Николай Павлович, увы, также «сходил с ума в идолопоклонстве» пред танцовщицей Тальони и по возвращении из Москвы в Петербург не пропускал спектаклей с ее участием, усаживал к себе в ложу и самозабвенно ею восторгался.

Героизация публичной женщины, спасаемой языческим божеством, конечно же не могла радовать Филарета, да и все духовенство.Но с пристрастием света к театру, в котором язычество пело и плясало напропалую, приходилось скрепя сердце если не мириться, то хоть как-то уживаться. Ворчать, возмущаться, по мере сил бороться. И указывать: разве то не причина стихийных бедствий?

Празднование двадцать пятой годовщины изгнания Наполеона из России из-за пожара Зимнего дворца не состоялось с тем размахом, которого ожидали. Какое тут празднование, коли надобно латать дыры! 29 декабря перед Казанским собором совершилось открытие памятников Кутузову и Барклаю де Толли, и это стало самым крупным событием тех торжеств.

Весной 1838 года святитель Филарет возвратился в Москву. Под его руководством основанная Маргаритой Тучковой, а ныне монахиней Меланией Спасо-Бородинская община на Бородинском поле превратилась в Спасо-Бородинский второклассный женский монастырь. А в июне владыка участвовал в церемонии переноса памятников прежней закладки храма Христа Спасителя и произнес слово в Троицкой церкви на Воробьевых горах:

– Мы призваны сюда, чтобы окончить то, что почти не начато, для приготовления к новому началу... Александр Благословенный положил в сих местах начало созиданию храма во имя Христа Спасителя, в ознаменование царственной благодарности за спасение России. Составлен чертеж здания, избрано место, даны средства сооружения, прошло двадцать лет, в начале которых думали, что к концу сего времени мы увидим здание возрастающим. Во столько времени мог бы даже явиться целый храм... Но Божие всемогущество явилось над могуществом человеческим, судьбы Божий превознеслись и над возвышеннейшими и над лучшими помыслами человеческими... И посему мы не с скорбию или смущением идем снять основание несозданного еще храма, но с молитвою и упованием веры, и со священною торжественностию, с какою оное было положено... Соединимся, братия, в молитве, да дарует Господь после благочестивейшего Александра благочестивейшему Николаю благодать храмоздательства, как даровал оную после Давида Соломону.

В 1838 году производителем и главным архитектором храма Христа Спасителя был назначен автор нового проекта Константин Андреевич Тон. Началось строительство, здания Алексеевского монастыря подверглись сносу, началась выемка земли под фундамент, 27 июля начали класть каменные фундаменты особым способом, чтобы все основание храма представляло собой однородную каменную массу. На сей раз владыка Филарет внимательно следил за ходом работ, чему способствовало и его частое гостевание в доме у Сергея Михайловича Голицына.

Здоровье владыки продолжало ухудшаться. С наступлением зимы он жаловался на частые простуды, онемение кожи на руках, зуд в глазах. Игумен Аарон, славившийся своим врачевательским искусством, обихаживал Филарета, когда тому нездоровилось.

В конце 1838 года владыка с радостью узнал, что после десяти лет запрета вновь разрешено издание краткого Катехизиса. А 26 марта 1839 года последовала царская милость в виде награждения орденом Святого равноапостольного князя Владимира 1-й степени Большого креста. По старшинству орденов Владимир стоял сразу после Андрея Первозванного. Кавалеры 1-й степени имели знаки: крест на ленте, надеваемой через правое плечо, и звезду на левой стороне груди. Подписанный императором рескрипт к награждению звучал так: «Долговременное служение Ваше Церкви и Отечеству всегда украшалось разнообразными и многотрудными занятиями; всегда и словом убеждения, и действием надзора храня целость вверяемых Вам паств и заботясь умножать число сынов Православия, Вы еще особенно приносили дань общему благу Церкви в звании члена Святейшего Синода опытным знанием нужд ее и неутомимым трудолюбием по разным частям высшего Духовного Управления».

1839 год стал настоящим годом торжеств, посвященных памяти великой победы над Наполеоном. Исполнялось двадцать пять лет взятию русскими войсками Парижа и Пасхе на площади Согласия. Начинались торжества на Бородинском поле; 23 июля святитель Филарет освятил в Спасо-Бородинской обители храм Святого Праведного Филарета Милостивого и дал благословение самому монастырю, основанному той, которую некогда звали в миру Маргаритой, а теперь она носила имя Ме-лания. И она хотела, чтобы храм в ее обители был посвящен тому, чье имя носил ее добрый пастырь.

– Добрая была мысль посвятить храм Богу на месте, где столь многие тысячи подвизавшихся за веру, царя и Отечество положили временную жизнь в надежде восприять жизнь вечную, – говорил Филарет в своем пастырском слове. – Мысль обитать здесь родилась, может быть, в недрах частной, семейственной печали. Что нужды? Довольно на первый раз, если печаль сия принесена Богу, и в Нем взыскано утешение...

В конце августа Филарет снова отправлялся на Бородинское поле, теперь уже по иному торжественному случаю. «Помолитесь, отец наместник, преподобному Сергию да благословит путь мой в Бородино, предполагаемый вскоре после следующей полуночи: И да благоуправится тамошнее служение в мире и благоугождении Богу. Молитва при открытии памятника здесь у места более, нежели когда-либо, потому что памятник имеет христианский характер: на нем образ Спасителя, род главы и крест», – писал владыка наместнику Антонию 22 августа, вспоминая, должно быть, как не стал освящать Триумфальные ворота, украшенные языческими символами. Теперь все было в порядке. Можно ехать и освящать. Только бы здоровье не подвело! «Но мне стужают помыслы трудностию, чтобы у меня достало сил и средств. Я представил проект церемониала, государь утвердил его в 5 день сего месяца; но теперь армейские священники говорят, что церемониал изменен, а меня никто не уведомляет о сем. Предположенный крестный ход едва мне по силам...»

К 1839 году земля в центральной части Бородинского поля и само село Бородино были выкуплены императором Николаем у местных помещиков на имя цесаревича Александра. Для размещения царственных особ и свиты усадебный дом в селе Бородине был перестроен в двухэтажный деревянный дворец. 26 августа огромное число народу пришло на Бородинское поле. Участников торжеств оказалось больше, нежели в 1812 году здесь сражалось воинов обеих сторон! Стодвадцатитысячное войско и двести ветеранов битвы выстроились на Курганной высоте и батарее Раевского, где уже возвышался монумент в память о подвигах доблестных предков. Это был первый памятник русским воинам из созданных по проекту архитектора Д. Адамини. Восьмигранный чугунный столп, суживающийся кверху, увенчанный главой в виде булавы, древнего оружия русских витязей. Ничего подобного еще не видела история мировой монументалистики. Тридцатиметровый памятник сочетает в себе формы триумфальной колонны и православного храма. Увенчан крестом, сияющим над просторами поля, овеянного славой. На лицевой, западной грани основания памятника – рельефное изображение образа Спаса Нерукотворного с надписью славянской вязью «В Нем спасение».

Накануне торжеств рядом с памятником был перезахоронен с воинскими почестями прах Петра Ивановича Багратиона, одного из полководцев Отечественной войны, отдавшего жизнь за спасение Родины.

Утром 26 августа на Бородинское поле выехал сам император. Увидев настоятельницу Спасо-Бородинской обители, он воскликнул:

– Вот почтенная вдова храброго генерала Тучкова! Она предупредила меня, воздвигнув здесь бессмертный памятник.

Небо было закрыто тучами, но когда процессия во главе с Филаретом, императором и Тучковой вышла из церкви и двинулась к памятнику под гром барабанов и звуки духовых оркестров, под пение церковных песнопений, солнечный луч, будто саблей, рассек облака, и солнце воссияло над величественной картиной происходящих торжеств.

Открывая памятник, государь извлек из ножен свою шпагу и склонил ее к подножию монумента, затем произнес речь:

– Здесь, на этом месте, за двадцать семь лет перед сим, надменный враг возмечтал победить русское войско, стоявшее за веру, царя и Отечество. Бог наказал безрассудного: от Москвы до Немана полегли дерзкие пришельцы – и мы вошли в Париж...

После крестного хода освящение памятника совершал митрополит Московский и Коломенский Филарет. Затем состоялся парад войск.

Напротив батареи Раевского была построена сторожка для двух воинов-ветеранов, которые, согласно указу императора, должны были ухаживать за памятником и могилой Багратиона, вести книгу записей посетителей, показывать приезжающим план сражения, находки с поля битвы. Первым экспонатом стал план сражения, привезенный из архива военно-топографического депо. Родственники участников битвы приносили в новый музей награды, мундиры, личные вещи, а местные жители – найденные в окрестностях клинки, ядра, старинное оружие. Так началась история музея Бородинской битвы.

29 августа впервые была воспроизведена Бородинская битва. Войска были выставлены на тех же местах. И так же, как тогда, стояла холодная погода. Все события двадцатисемилетней давности были воспроизведены со всей точностью и последовательностью.

«Слава Богу, отец наместник, бородинское богослужение совершилось в мире, и нетрудно было».

4 сентября, встречая императора на крыльце Успенского собора Кремля, Филарет приветствовал его:

– Благочестивейший государь! С благоговением слышал твой древлепрестольный град, как ты, воздая подвигам рода минувшего, в то же время поучал подвигам род настоящий и грядущий, как освящал славу благочестием, как чуждую неги жизнь воинского стана услаждал для воинов – твоим примером...

«Слава Богу, отец наместник, государя императора сретили мы в Москве благополучно. Остается для меня трудный день заложения храма. Помолитесь, да благословит Господь и сему служению совершиться в мире».

В воскресный день 10 сентября в качестве следующего события памятных торжеств происходила закладка храма Христа Спасителя на новом месте. Вокруг уже заложенного фундамента были выстроены подмостки, на которых разместилось десять тысяч человек. Рядом стояла часовня, украшенная ликами святых. Три тысячи воинов трех сводных батальонов гвардейских полков, участвовавших в маневрах на Бородинском поле, и батальон кадет Московского корпуса также были выстроены вокруг поприща храма. Вдоль дороги, по которой намечалось провести крестный ход от Успенского собора, выстроились двадцать один пехотный батальон и шесть кавалерийских эскадронов. В Успенском соборе митрополит Филарет совершал литургию. Красную площадь сплошь запрудили москвичи и приезжие со всей страны. Наконец началось шествие. Впереди всех шли ветераны Отечественной войны 1812 года. За ними несли чудотворные иконы Иверской и Владимирской Божьей Матери. Далее – члены Комиссии по постройке храма, генералы, участвовавшие в войне 1812 года, сто диаконов, священников и протоиереев, девять архимандритов и три епископа. За епископами шел митрополит Филарет. Сразу за ним верхом на коне – император Николай и наследник Александр. Другие члены августейшей фамилии. Чины Государственного совета, министры, придворные и генералитет. Московские колокольни оглашали столицу торжественным звоном. Крестный ход двинулся мимо Сената, вышел через Никольские ворота и двинулся к Москворецкому мосту, затем по Кремлевской набережной дошел до Водовзводной башни, свернул направо, затем налево – на Волхонку и достиг места закладки. Здесь митрополит Филарет обратился к императору и народу с речью:

– Есть для некоторых важных дел особенная судьба Провидения Божия, по которой одному избранному дается возвышенная мысль, а другому предоставляется величественное исполнение.

Он напоминал ветхозаветное событие, когда царь Давид в благодарность за утверждение своего царства помыслил создать огромный храм Богу в Иерусалиме, но исполнение этого замысла довелось осуществить другому великому царю – Соломону.

– Так Александр Благословенный, благодарный Богу за спасение своего царства, помышляет создать для священных воспоминаний и благодарных молитв храм Христу Спасителю, в столице, бывшей всесожжением за спасение Отечества и возрожденной из пепла. Мысль его провозглашена; Церковь благословляла начинание Благословенного. Ты един из братий его стоял тогда подле него; и теперь мы видим, что тебе еще тогда указал Вседержитель исполнить священный обет державного брата державною рукою. Итак, россияне, мы в современных происшествиях читаем древнюю книгу богоправимых царств! Священные времена проходят пред нами в деяниях наших царей! Какое утешение для веры! Какая надежда для Отечества!..

Когда речь Московского Златоуста отзвучала, придворный и синодальный хоры грянули «Тебе Бога хвалим», затем спели многая лета всей императорской фамилии. Грянули залпы артиллерии, расставленной на набережной против Кремля.

Заложен был не только храм Христа Спасителя. Закладывалось новое направление русской архитектуры. По желанию императора Николая и митрополита Филарета зодчие стали следовать древним византийским образцам. Во главе нового направления встал на Москве архитектор Константин Андреевич Тон. «Древнее русское зодчество воскресает в церквах золотыми маковицами и под рукою искусного художника получает характер самобытный, русский, тоновский», – писала в 1841 году «Художественная газета». Одновременно с храмом Христа Спасителя были заложены в Кремле Большой Кремлевский дворец и Оружейная палата, а все новые московские здания стали выстраиваться фасадами вдоль набережных Москвы-реки.

Освящая закладку храма на новом месте, вряд ли святитель Филарет думал о том, что не ему и не царю Николаю суждено будет дожить до того дня, когда сей храм откроется для богослужений; что сей храм будет взорван русскими людьми спустя сто лет после торжественной закладки; что еще через полстолетия его начнут возрождать и поднимут заново над Москвой-рекою. И что его, Филаретовы, мощи найдут свое упокоение в возрожденном из праха и забвения храме Христа Спасителя!


Источник: Сегень А. Ю. С 28 Филарет Московский / Александр Сегень. - М.: Молодая гвардия, 2011. - 431[1] с: ил. - (Жизнь замечательных людей: сер. биоф.; вып. 1310). ISBN 978-5-235-03425-9

Комментарии для сайта Cackle