Глава третья. Учитель Василий Михайлович
1803–1808
Рубеж столетий... В России век восемнадцатый закончился смертью Суворова, а век девятнадцатый начался убийством императора Павла. Два знамения, не предвещавших ничего хорошего. Умер не просто полководец, а носитель русского духа – самого что ни на есть. Убит не просто сумасбродный и потому несчастный, весьма верующий и потому счастливый человек по имени Павел Петрович, убит помазанник Божий.
Еще одним нехорошим предзнаменованием сочли землетрясение, случившееся 14 октября 1802 года. Эпицентр его находился на юге империи. Сильнее всего тряхануло Бессарабию, Крым, Новороссию. Херсон едва не стерло с лица земли. Докатилось до Москвы и Санкт-Петербурга. В Северной столице толчки были слабыми, и ощутившие их приняли сие за собственное легкое головокружение после вчерашнего. На Москве и в окрестностях трясло малость посильнее. Землетрясение напугало трехлетнего Пушкина так, что он на всю жизнь запомнил этот страх. А в Сергиевом Посаде девятнадцатилетний Василий Дроздов писал домашним в Коломну: «Четвертого надесять дня текущего месяца, во втором часу полудни, здесь было чувствуемо землетрясение. Все слышали, как часовые колокола на здешней колокольне издали глухий и беспорядочный звук, чего ни ветер, ни другие причины не могли произвести... Подобно в Семинарии цветочные уборы, повешенные на сводах и железных связях палат, качались, столы колебались и скрипели, двери отворялись. В то же самое время в Вифании слышался звук, похожий на ружейный выстрел, и окна дрожали. Некоторые и поселяне здешние чувствовали столь же необыкновенное...»
Страшновато, будоражит кровь, но скорее лишь весело, нежели ужасно. Точно так же как когда думаешь о происходящем в далеких Европах. Там, во Франции, один из революционных генералов – Наполеон Бонапарт – уже провозгласил себя пожизненным консулом, а на европейском театре ему более не мешала непобедимая и неустрашимая суворовская армия.
Гроза 1812 года еще далеко, и, в соответствии с «Торжественной увертюрой» Чайковского, в 1803 году над Россией пока еще растворялось благое и тихое «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое...».
В марте Дроздов испытал горе. Как он ни старался, что ни изобретал для спасения Саксина, а друг Андрюша все же оказался не жилец, умер от чахотки. Смерть человека, за которым долго ухаживаешь, словно увлекает тебя за собой. Василий, возможно, впервые ясно увидел, что все мы в этом мире в гостях и кто-то отправится из гостей домой рано, как Андрюша, а кому-то придется допоздна засидеться.
В ноябре в Троицкой духовной семинарии – очередной выпуск. Двое лучших, Василий Дроздов и Матфей Знаменский, выдержав особый экзамен, принимавшийся самим митрополитом Платоном, зачислены в штат семинарии в качестве преподавателей. Жалованье – 150 рублей в год.
Отныне наш герой уже не просто Василий Дроздов, а Василий Михайлович – учитель греческого и еврейского языков. Началась его преподавательская деятельность. Разъяснять правила грамматики, учить правильно читать древние тексты, учить разговорной речи на этих труднейших языках, проверять правильность переводов отрывков из Псалтири, из творений Святых Отцов Церкви – Василия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Григория Паламы... Все это нравилось Василию Михайловичу. Будучи недавно лучшим студентом, он быстро стал лучшим среди преподавателей. И летом 1804 года его наградили поездкой в родную Коломну для участия в торжествах по случаю обновления Успенского собора, в которых принимал участие митрополит Платон. Родителям радостно было видеть свое чадо, выбившееся в люди, рядом с верховным иерархом, видеть, что Платон выделяет его, знает его, смотрит на него с надеждой.
Трехкупольный Успенский кафедральный собор в Коломне был заложен Дмитрием Донским в 1379 году после первой победы русских над ордынцами Мамая на реке Воже. В росписях принимал участие преподобный Феофан Грек. В 1581–1586 годах в храме служил настоятелем епископ Коломенский Иов – первый патриарх Московский и всея Руси. В 1672 году обветшавший собор разобрали, и зодчий Мелетий Алексеев возвел новый пятикупольный храм. Здесь бережно оберегалась главная святыня – Донская икона Божьей Матери, сопутствовавшая Дмитрию Донскому во время битвы на Куликовом поле. Девятнадцатое столетие Успенский Коломенский собор встречал, имея своим настоятелем протоиерея Михаила Дроздова, при котором-то и состоялось обновление росписей храма. И на освящении новых росписей рядом с митрополитом Платоном находились двое Дроздовых – один из виновников торжества и его сын, будущий светоч Русской православной церкви.
За трапезой говорили о всемирном упадке христианской веры. Во Франции неслыханное дело: безбожный корсиканец Бонапарт провозгласил себя императором. В Петербурге открыто живет и проповедует свое чудовищное учение основатель секты скопцов Кондрат Селиванов, провозгласивший себя Саваофом, Богом Отцом, а своего любимчика Александра Шилова назначивший Сыном Божьим Иисусом Христом! И это в столице православного государства. Развелось множество мистических сект, вновь подняли голову масоны. Церковь должна быть готова к грядущим тяжким испытаниям.
– А что слышно о Саровском отшельнике Серафиме?
– Говорят, он предсказывает много бедствий России нашей.
– Иеромонах Серафим поставил возле своей пустыньки камень и по многу часов ежедневно, стоя на том камне на коленях, молится о спасении народа православного.
– А правда ли, что к нему медведь ходит и старец его кормит хлебом, а тот прямо из рук у него берет хлеб?
– Сколько же ему лет, этому Серафиму?
В 1804 году Серафиму Саровскому исполнилось пятьдесят лет. В сентябре разбойники напали на его отдаленную келью, обухом топора проломили отшельнику голову, сломали несколько ребер и позвонков, искали дураки сокровищ, а нашли только несколько картофелин. Чудом выживший угодник Божий едва дополз до Саровского монастыря, ему явилась Богородица, исцелила раны, он быстро стал выздоравливать, но после того случая до конца жизни ходил сгорбленным. Пройдет время, и перо Пушкина чудесным образом соединит имена Серафима и Филарета...
Но будущий Филарет пока еще оставался Василием Михайловичем Дроздовым, учителем Троицкой семинарии. Жалованье скудное, особо не разгуляешься, еще хорошо, что дополнительно выдавали хлеб и дрова. Но все равно приходилось получать какие-то дополнительные деньги от отца. Многие молодые люди этим нисколько не тяготятся. Василий Михайлович переживал, что обременяет родителей, мечтал поскорее сделаться достаточно обеспеченным для полной материальной независимости. Но до этого нужно было дождаться августа 1806 года, когда его назначили лаврским проповедником. Причем сия должность была учреждена митрополитом Платоном нарочно для Василия Михайловича, раньше ее не существовало как таковой. Что же послужило поводом?
В сентябре 1805 года, стремясь остановить наполеоновскую экспансию в Европе и восстановить законную власть во Франции, император Александр Павлович объявил войну французскому императору.
25 сентября в Сергиевой лавре прозвучала первая проповедь будущего святителя – «Слово на день преподобного Сергия». Если сравнивать эту с другими его проповедями, она не производит особо сильного впечатления. Но на слушателей в тот день она впечатление произвела. Прежде всего своим изумительным, поэтичным, почти музыкальным слогом. Каждая составляющая, подобно стихотворению, заканчивалась рефреном, в котором говорилось о том, что такое плоды духовные -"любы, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание». Тонко намекая на грядущие испытания, Василий Михайлович заверял, что верою все можно одолеть. Сильные, но не верующие в Бога не знают радости душевной, а потому внутри у них пустота и, следовательно, можно их одолеть:
– Видели мы восхищенных победами римлян; но равнодушно смотреть на трупы мертвых, восхищаться, смотря на льющиеся кровавыя реки, на царей, колесницы везущих, значит предаваться безчеловечному изступлению, а не радости. Видевшие Иисуса, радующегося радостию великою о том, что ни един погибе от врученных Ему, кроме сына погибельнаго, те только научаются, якоже подобает радоватися. Плод духовный есть радость... Сии чудотворные плоды были единственною, сладчайшею, нетленною пищею сего в райском вертограде ныне торжествующего, а в земнодольных селениях превозносимаго подвижника Божия Сергия. Ведал он, что естественная пища превращается в плоть ядущаго, но манна Божественная самаго вкушающаго пресуществляет в естество Божеское. Он веровал, поскольку вера горы преставляет; любил, яко Бог любы есть; радовался, яко в Боге несть тьмы ни единыя; миролюбив был, яко Христос мир есть нам; долготерпел, поскольку видел терпение на главе Божией; милосердствовал, поскольку спасен милосердием; кроток был, яко известися, что реки благодати текут низу, а не верху; воздержен был, яко весь Богом обладанный. Се путь, верным подлежащий, се путь – и пойдем по нему. Аминь.
Кампания 1805 года оказалась для России неудачной. Несмотря на первые победы под Кремсом и Шенграбеном, 20 ноября под Аустерлицем в «битве трех императоров» Бонапарт нанес русско-австрийской коалиции сокрушительное поражение. Невесело встречали русские люди новый, 1806 год. Говорили о том, что скоро Наполеон придет в Россию, предчувствовали страшное нашествие, хотя оно и произойдет лишь спустя шесть лет. И в такое время 12 января 1806 года в Троицкой лавре из уст учителя Василия Дроздова звучит «Слово на день торжества освобождения обители преподобного Сергия от нашествия врагов»:
– Было несчастное время, когда отечество наше, терзаемое иноплеменными, преданное недостойными сынами, готовилось испустить последнее дыхание... Господь сил венчал нас оружием благоволения, и отчаяние, не нашед места между памятниками благочестия, устремилось на полчища злодеев... Твердость в вере и благочестии есть и всегда первым основанием и единственным залогом благоденствия общественного... Религия в обществе есть пружина, по ослаблении коей все действия махины приходят час от часу в больший беспорядок... О, да не осуществится вечно начертание сие в тебе, любезное отечество! Да царствует в тебе всегда вера...
Слава разлетелась мгновенно. Из Коломны обратились к митрополиту Платону с просьбой рукоположить Василия Михайловича в священника и дать ему приход в родном городе. Платон ответил:
– Он мне самому нужен!
И в письме своему викарию епископу Дмитровскому Августину (Виноградскому) написал: «А у меня появился отличнейший проповедник. Я сообщу его проповедь, и удивитесь».
В феврале владыка предложил Василию Михайловичу по достижении положенного возраста принять монашеское пострижение.
– Позвольте мне хорошенько обдумать сие предложение, – попросил Дроздов.
Вероятно, он находился на перепутье, какую стезю избрать – монашескую или священническую, как его отец. Стать монахом – значит не иметь семьи, детей. Стать священником – значит не возвыситься до руководства епархией, не быть ни епископом, ни архиепископом, ни митрополитом. А он видел, что Платон не просто отмечает его, а именно как своего наследника.
Впрочем, даже если бы он и сразу согласился, ждать нужно было еще целых шесть лет. Как известно, при Петре I в отношении монашества принимались строжайшие меры. Долгое время постричься в монахи не мог здоровый и полный сил молодой человек, поскольку считалось, что в таком возрасте он должен иначе служить Отечеству. Лишь с 1760 года начались послабления, разрешено было постригаться лицам всех сословий и не только больным или вдовым священникам. Но к началу XIX века сохранялся возрастной запрет. Разрешалось постригаться в монахи только по достижении тридцатилетия. Вон и Серафим Саровский был пострижен в тридцать два. Дроздову же в 1806 году исполнялось двадцать четыре. О каком монашестве можно вести речь? Да и отец писал, что он против, что хочет видеть своего первенца священнослужителем, а с мнением родителя следовало считаться.
Но Платон не на шутку положил глаз на Василия Михайловича как на своего восприемника в будущем. Тот продолжал восхищать своими проповедями, и, как сказано, в августе 1806 года Дроздова назначили учителем поэзии и одновременно лаврским проповедником. Жалованья прибавили ровно на столько, что отныне можно было не ждать отцовского вспомоществования, со 150 до 250 рублей в год. Чувствуя поддержку, Дроздов пуще прежнего расправлял крылья. Его «Слово в день Рождества Богородицы» – уже заметная вершина красноречия.
– Ничто так не обыкновенно в мире, как жалобы на жизнь многопопечительную, – вещал он. – Если бы все воздыхания в сию минуту из сердец озабоченных, совокупясь, коснулись ушей наших, какую страшную бурю мы бы услышали!.. Легкомысленный смертный! Ты суетишься, как евангельская Марфа, и насчитываешь тысячу нужд. Сквозь шум попечений, которые, так сказать, роятся в смущенных мыслях твоих, допусти в душу твою голос истины, желающий тебя успокоить: едино есть на потребу... Раб воздыхает о том, что не имеет свободы, свободный сокрушается о том, что не имеет рабов; золотых гор мало для любостяжания, престолы низки для честолюбия, чертоги не вмещают человеческих желаний... Глад желаний не утолим, потому что пища не питательна и не свойственна... Мир есть коловратный круг; наша душа есть образ троичного божественного единства. Круг, положенный в треугольник, не может занять всего пространства, так целый мир не наполнит души человеческой... Создатель не мог сотворить глада, не приуготовив соответственной ему пищи; и следовательно, каждый вопль обманутых и неудовлетворенных желаний есть тайное наше поучение: человек не для мира, хотя и мир для человека; все в нем приобретения суть только трата времени... Пышность более бремя, нежели украшение; удовольствия чувств более суть залог будущих болезней или раскаяния...
Когда говорят о рождении нового русского литературного языка XIX века, сами собой возникают два звонких имени – Карамзина и Пушкина. А ведь имен должно быть три – Дроздов, Карамзин и Пушкин. В 1806 году Карамзин, запершись в своем кабинете, создавал первые тома «Истории государства Российского»; Пушкину еще только семь лет, и он даже не лицеист; а в проповедях Василия Дроздова уже звучат звонкие ноты будущего великого и могучего языка нашего!..
Продолжал он упражняться и в поэтическом творчестве. В 1807 году митрополиту Платону исполнялось семьдесят лет. На день его тезоименитства учитель Дроздов написал стихотворение «Старость».
В это время чаша весов стала склоняться в пользу монашества.