XIX. Социальный вопрос и церковь. Коммунизм, его природа и способы церковной борьбы с ним

Возникает вопрос: если Церковь обязана заботиться и о материальных нуждах людей, то не могут ли считаться естественными ее союзниками в этом деле различные социальные движения со своими организациями – социал-демократия с коммунизмом и др., ставящие во главу угла своих устремлений умножение земного благополучия, устроение рая на земле? Вопрос этот не праздный, раз довольно распространен взгляд, будто Сам Иисус Христос был социал-революционером и потому христианство должно быть вечно революционным. В основе такого взгляда лежит внешнее сходство некоторых революционных идей (лозунгов) и учреждений с подобными идеями и учреждениями христианскими. Принципы Французской революции: свобода, равенство и братство (liberté, égalité, fraternité) – христианского происхождения, языческий (дохристианский) мир не знал их. Первая христианская община имела коммунальный характер (Деян.4:32–37). Лучшие из православных монастырей – общежительные до последнего времени без помощи и указаний коммунистов осуществляли самый совершенный коммунизм, какого никогда не осуществить современным коммунистам. И все же союза между Церковью и социал-демократическими, коммунистическими и другими, им подобными, движениями не может быть, ибо сходство между ними в принципах и организациях – внешнее и поверхностное, а расхождение между ними – глубокое и принципиальное.

Возьмем принципы: свобода, равенство и братство, ставшие лозунгами всякой революции, возьмем их в христианском и в революционном понимании. Христианская свобода есть свобода от греха и страстей греховных. Она состоит в обладании истиною и в согласном с истиною действовании (Ин.8:32). Она не зависит ни от какого внешнего состояния или положения: и раб может быть свободным, и господин может рабствовать. «Я назову и раба свободным, и господина достойным цепей, если вы укажете мне дела их», – говорит св. Златоуст¹⁶⁴. Революционная же свобода сводится прежде всего к внешней независимости человека, а в своей внутренней природе она граничит с произволом, не признавая никаких других уз, кроме революционной «этики», не имеющей ничего общего с возвышенной христианской моралью. Христианское равенство есть равенство в богосыновстве, в благодатных правах и в ответственности. «Отче наш» – Бог – равно для всех Отец. Пред Вечным Судьею вкупе предстанут «раб и владыка, царь и воин, богатый и убогий в равном достоинстве»¹⁶⁵. Уравнения во внешних благах, во внешнем положении христианство никогда не проповедывало, ибо такого уравнения и не может быть: счастливые и несчастные, богатые и бедные, знатные и простецы будут существовать до тех пор, пока будут здоровые и больные, одаренные и бездарные, добрые и злые, честные и бесчестные, трудолюбивые и ленивцы, пока грех и зло будут царствовать в этом мире, т. е. до конца мира. Если Господь не сравнял людей, то никакая человеческая сила не сможет сравнять их. Взявшийся выполнить сверхчеловеческую задачу коммунизм в наше время уже потерпел крах: он пообещал народу «хлеб, мир и свободу, и немедленно после этих слов начались голод, война и всеобщее рабство»¹⁶⁶. Он пообещал сравнять всех в счастье и всех обогатить, а на деле он всем несет нищету и горе, и если сравнял многих в чем-либо, так это в горе и нищете. Наконец, христианское братство основывается на единстве крови (Деян.17:26), единстве спасения, которого мы достигаем, будучи членами единого тела – Церкви (1Кор.12:12–27), единстве цели и единстве будущей жизни, всех нас ожидающей. Коммунизм как будто убоялся такого братства, заменив высокое слово «брат»¹⁶⁷ опошленным словом «товарищ», – товарищи же могут быть и по организации убийств, грабежей и всяких пошлостей. Такие товарищи, как мы видим, с легким сердцем перегрызают горло друг у друга. Коммунизм признает товарищами лишь своих единомышленников, христианство видит брата в каждом человеке, независимо от его внутреннего настроения и внешнего положения. Ап. Павел писал Филимону о его рабе Анисиме: «Ты же приими его, как мое сердце... не как уже раба, но выше раба возлюбленного, особенно мне, а тем более тебе, и по плоти и в Господе» (Флм.1:12–16).

На основании сказанного мы вправе сделать следующие выводы относительно различия между христианством и коммунизмом¹⁶⁸. Центр христианских устремлений – душа человеческая; центр устремлений коммунизма – внешние условия жизни. Задача коммунизма – уравнить человеческое, земное благополучие, создать земное счастье; задача христианства – выровнять человеческие чувства, руководящие человеческими отношениями и дающие тот или иной строй и направление человеческой жизни, культивировать, воспитать и возвысить души.

Первая христианская община потому идеально осуществляла коммунальные начала, что у нее «было одно сердце и одна душа», что она была проникнута сознанием общего братства и воодушевлена самоотвержением (Деян.4:32–37). Там для общения имуществ не требовалось никакого ни принуждения, ни насилия, тогда как вся современная коммунистическая жизнь построена исключительно на насилии и терроре.

К сказанному еще добавим, что земные материальные блага в коммунистической системе имеют абсолютную ценность, а в христианстве – только относительную. Евангелие признает безумным помещика, рассчитывающего воспользоваться огромным урожаем для разгула и веселья (Лк.12:16–20), и советует богатому юноше, которого богатство отвлекало от духовной жизни, расстаться со своим богатством (Мф.19:21). Если материальные блага мешают человеку накоплению богатства духовного, состоящего в возвышении и спасении души, они тогда, по христианскому пониманию, бремя, обуза, от которых христианину надо освободиться – отойти от зла и сотворить благо, отказаться от меньшего и низшего, чтобы приобрести большее и высшее. Коммунизм не признает подобных возвышенных соображений: его расчеты не идут дальше земли и ценности его все на земле.

Здесь мы подошли к главному пункту расхождения между коммунизмом и христианством. Этот пункт станет для нас ясным, если мы посмотрим на коммунизм не с социальной, не с экономической и даже не с моральной стороны, а со стороны религиозной.

Хотя коммунизм и отрицает всякую религию и считает религию опиумом для народа, но сам он не что иное, как религиозная система, весьма грубая и не вполне новая. У коммунизма есть своя вера – вера в возможность устроения на земле материального рая; идеалом этой веры является коммунистический идеал предполагаемой всеобщей и равной сытости. «Сытость, – говорит проф. Б. П. Вышеславцев, – есть несомненная ценность, но лишь тогда, когда она служит другим высшим ценностям; если же она сама становится высшей ценностью и целью жизни, она превращается в «скотство». Общество, которое видело бы высший смысл существования в рациональном производстве и распределении, было бы, по выражению Платона (который притом защищал коммунизм), – государством свиней, а не государством людей, и это потому, что «не хлебом единым будет жив человек», т. е. никогда человек не может заполнить жизнь идеалом всеобщей сытости. Сытость (производство и распределение) является только средством для жизни, т. е. для достижения каких-то высших целей; каких же целей? Об этом производство и распределение не говорят»¹⁶⁹. Итак, сытость не может представлять абсолютной ценности; за сытостью же в коммунизме пока только пустота: заявление Энгельса, что вслед за осуществлением коммунистической формы хозяйства «начнется настоящее развитие человеческого рода», остается проблематичным обещанием, не имеющим, кроме того, ясного содержания. Если у коммунизма другого, лучшего и более верного, идеала нет, то мы вправе заявить, что фактически коммунизм как пролетарская религия определенного реального, религиозного идеала не имеет, ибо таким идеалом должно быть нечто возвышенное, вечное и строго определенное, а не низкое, расплывчатое и проблематичное. Вера же без идеала – суетная вера. А если вера коммунизма – суетная вера, если у него нет настоящего идеала, то у него не может быть и настоящего Бога. И коммунизм не знает живого, личного Бога – у него есть лишь идолы. Такими идолами являются у него, во-первых, человек, а во-вторых, партия. В этих-то пунктах между коммунизмом и христианством существует бездонная пропасть, которой не засыпать никакими человеческими руками.

«Каким должен стать человек и что является для него мерилом совершенства?» – задает вопрос проф. Б. П. Вышеславцев и отвечает: «Ответом для христианства является живой образ Христа Богочеловека. Каким должно стать человечество? Ответом для христианина является «Соборная Апостольская Церковь», имеющая главою Христа Богочеловека – Церковь не в смысле учреждения или организации, стоящей рядом с другими внецерковными организациями, а в смысле всеобъемлющего объединения в любви, в искании «царства Божия», в борьбе со злом; иначе говоря, человечество должно стать живым организмом свободных индивидуальностей, соединенных свободной любовью, соединенных изнутри, из глубины духа, из глубины сердца, соединенных признанием высшей ценности, высшего сокровища, воплощенного во Христе Богочеловеке.

Какой ответ может дать на этот вопрос коммунизм? Никакого: будем развиваться, будем стремиться в коммунистическом строе, а к чему – неизвестно. Коммунистический идеал есть совершенно пустая форма: спрашивается, как и чем будут люди жить в коммунизме? Какими ценностями и какими святынями? Ради чего все это организуется: ради Христа или ради антихриста? Возможен коммунизм аскетического монашества – ради Христа; возможна коммуна разбойников для пользования плодами преступлений; возможна, наконец, коммуна муравьев или термитов, ради животного, «насекомого» существования. Все эти коммуны служат разным божествам... Коммунизм есть, в конце концов, «религия человечества», обожествление коммунистически организованного человечества. Но нельзя служить человечеству, как Богу, ибо само человечество получает смысл жизни только тогда, если служит над ним стоящему Богу»¹⁷⁰.

Христианство ставит своей целью: совершенствовать человека, чтобы приближать его к Богу, возвышать до Бога, а коммунизм, упраздняя Бога, хочет все права Божии передать человеку, но какому человеку? Освобожденному от всяких «предрассудков» и «условностей», распоясавшемуся, развращенному, озверелому. Тут коммунизм ушел далеко не только от возвышенной христианской религии, но и от древних языческих антропотеистических религий Греции и Рима, ибо в последних боги олицетворяли или нравственные силы, или добродетели человеческие, а тут на Божьем престоле хотят утвердить худший тип обезображенного и растленного человека, человека – хама, более того – человека, превратившегося в зверя.

В настоящем своем состоянии коммунистическая религия представляет повторение самого худшего язычества, о последователях которого Апостол говорил: «Их Бог – чрево... они мыслят о земном» (Флп.3:19), они «осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце» (Рим.1:21). В историческо-христианской перспективе коммунизм представляет массовое обольщение людей дьявольским предложением: «Скажи, чтобы камни сии сделались хлебами» (Мф.4:3). В практическом проявлении коммунистической религии мы наблюдаем все признаки дурной религии; нетерпимость и ненависть ко всем другим религиям, крайний фанатизм и беспримерную жестокость при распространении своих верований, террористическую беспощадность в борьбе с противниками, причем ненависть коммунизма к той или иной религии выявляется пропорционально ее совершенству: самой ненавистной для коммунистов поэтому является религия христианская, и в первую очередь православная. «Есть какая-то дьявольская насмешка в том, что религия человечества есть самая бесчеловечная религия, что она учит убивать людей и хвастается массовым террором», – замечает проф. Б. П. Вышеславцев¹⁷¹.

Такой коммунизм может иссушать и губить, но не питать и спасать человеческие души, не возвышать и одухотворять, а принижать и растлевать человеческую жизнь. Между ним и христианской религией полная противоположность и в общем и в частностях, и в основном и во второстепенном. Единственная черта коммунизма могла бы послужить некоторым мостом для связи с Церковью – это его стремление к устроению человеческого благополучия. Но и филантропия коммунизма покоится на особых посылках и преследует особые цели, далекие от христианского идеала и христианских устремлений. Вообще примирения между христианством и современным коммунизмом быть не может без отказа последнего не только от своей материалистической идеологии, но и от способов распространения и утверждения ее. Однако Церковь не может игнорировать коммунизм, ибо он грозит человеческой душе все большими и большими разрушениями. Остается третье: влиянию и работе коммунизма Церковь, вообще, и пастырь, в частности, должны противопоставить свое влияние и свою работу.

Работа церковная, противокоммунистическая должна вестись в нескольких направлениях.

Прежде всего необходимо разоблачать природу и стремления коммунизма, равно как и те последствия, к которым ведут коммунистические усилия.

Но одними разоблачениями церковная работа не может ограничиться. Надо признать, что влияние и распространение коммунизма стоят в тесной связи с положением рабочего, а в некоторых странах, как в России, и земледельческого класса. Где труд рабочего обеспечен, а земледельческий вопрос не обострен, там коммунизм не имеет успеха. Коммунизм выступил под личиной печальника об униженных, защитника прав человека – этим он привлек к себе внимание пролетариата. И если он после всех, совсем не оправданных им, обещаний и несбывшихся надежд продолжает еще сохранять силу и влияние, то своим успехами он в значительной степени обязан слабости противной стороны.

Горько сознаваться, но надо признаться, что коммунистической революции предшествовала пора значительного упадка Православной Церкви. Церковь, в лице своих представителей, продолжала с кафедр вещать неземные глаголы, рисовать высшие идеалы, но в то же время, оказавшись по целому ряду причин в услужении земной власти, правящих и влиятельных классов, она в значительной степени устранилась от своего земного назначения быть руководительницею жизни, от своего права быть судьею совести не только обыкновенных смертных, но и правителей, и царей, защитницей угнетенных и обиженных, и даже, как мы говорили выше, самую заботу о житейских нуждах верующих как бы вменила ни во что. Коммунизм восхитил право Церкви, взявшись насилием произвести то, чего Церковь должна была достигнуть своим благодатным и моральным влиянием.

С другой стороны, православная жизнь перед революцией, в общем, была церковной, но самая церковность не была достаточно одухотворенной и жизненной¹⁷². Церковность в большинстве случаев ограничивалась исполнением обрядов церковных без достаточного воспитания духа и без проведения христианских начал во все стороны жизни. На этой почве создались два явления: 1) сила, величие и красота христианства не сознавались и не переживались многими верующими и 2) так как у верующих не было живой и твердой основы веры, к их сердцам открывался доступ для влияний сторонних, чем и воспользовался коммунизм.

Из сказанного следуют естественные выводы для Церкви и пастырей: а) Церкви нельзя забывать своих прав и обязанностей в отношении народной жизни; б) необходимо всеми силами оживлять нашу церковную жизнь и в) в противовес коммунистическому мировоззрению развивать и укреплять в человеческих душах мировоззрение христианское, возвышенное и совершенное.

Всякое достижение Церкви и ее пастырей в этих областях служит ослаблению и, в конце концов, поражению коммунизма.