Надгробное слово Григория (Цамблака) Российскому архиепископу Киприану

Реконструкция текста, сделанная болгарским историком Н. Дончевою-Панайотовою по рукописному сборнику XVI ст., № 235 (384) (ГИМ, Синодальное собрание). – Оп.: Русев П. Естетика й майстерство на писателите от Евтимиевата книжовна школа. София, 1983, с. 230 – 237.

Настояше убо и сіє нам пострадати, о друзи, єже пострадахом єгоже от скорбных мню ничтоже ино лютѣише. Что бо и будет ино от иже печалію, касающих ся сердцю, таковыа тщеты равно? Не бо имѣнием отятие, не славы, не села или стяжаніа, не стада или чреды, не отечества, не домов и сродник или суседствующих, но самаго отца отятие пострадахом. И отца такова, єгоже не вѣм которым слова указом слышащим представлю. Якоже бо в добродѣтели бяше несточнѣваем блаженный Кипріан, тако и в словесных указаніих неприудоблеваем. Єгоже убо наше отечество изнесе, вам же того бог дарова; єгоже вы на мнозѣ наслаждаете ся, мы же лишихом ся. Им же вы красуясте ся, мы же того желанием сѣтовахом; им же вы прѣспѣвасте, растуще в заповѣдех господних.

И мы того писанием подвигше ся, тщахом ся достигнути вашеа страны, яко да пастыря узрим, о стадѣ пекуще ся и отца о чадѣх веселяща ся. О ненадѣжнаго гласа, стрѣлѣ подобно коснувшаго ся сердцю; о яд раствореннаго возвѣщеніа, сквозѣ уши волявшаго ся во внутреняа!

И понеже радости вашей не быхом спричястницы, всякоа ко скорбем достойни. Вам же и нам обща печали предложи ся. Трапеза и питіе с плачем раствори ся, ибо другаго Іосифа лишихом ся. Єгоже препитаніе не пшеницею бяше, но словом учительства и нрава благодатію. Єгоже цѣломудріе – не по оному, но много высочайше – и не до того стану и иным преподаде. Сице бо мужа показа єстество – яко не свое вмѣнити держащее благо, аще ни иных причястникы тому устроити.

Како бо хотяше велик обрести ся в царствіи небеснем, сотворив токмо, а не научив. И понеже толико патріарха Якова плакаше ся єгиптяне – язык иноязычнаго и племя иноплеменнаго – яко и на седемдесят дніе плачю сопротягнути ся. И сего ради, иже окрыст языком явлено быти, тѣх єже к мужу усердну и воздаанію чести, єя же должни бяху о таковом мужи, с ним же бѣ бог. Како мы не плачем ся толикаго и таковаго добра: не учителя токмо, но и родителя, иже благодатію простаго духа вас породи, воспита же євангеліем, наказа же учением отеческым, упремудри страхом господним, огради отвсюду молитвеным дѣйством и проявленны вас створи и желателным всѣм чловѣком.

Сего ради и мы желаем вас нынѣ паче, неже первіе; слышахом бо ваше, єже к святому любленіе, яко не токмо дóндеже жив бяше, в того сердци крыасте ся мыслено, но и по смерти того души ваша сердца прилѣплена суть. И того блаженнѣй памяти вашаа спребывают разуменіа.

Блажен убо он, яко такову любов изостави всѣм вам, якову нѣсть в чловѣцех нынѣ обрести. Блаженіи вы, яко сію пріемши, сохраняете совершену; и не доздѣ токмо, но и уживати тщите ся, яко чада отцелюбнаа; не до двоих или тріех год, иже преидоша, но и простертію лѣтнему сопротяжят ся и ваше ко отцю любленіе.

Сего бо ради вожделѣнен он, яко таковы сынове роди; вожделѣнны же и вы, яко таково сподобисте ся имѣти отца. Доблествен корен и чюден, но и плоди кореню достойни. Ибо яко же нѣкій корен чюден, в нѣдрох крыющь ся земли, той убо не дивить ся, ради же плодов своея добродѣтели крѣпость показует.

Сице и блаженный Кипріан, во гробе сокровен, то убо нашима очима телесныма незрим єсть. Ради же вас, плодов своея благодати, крѣпость показует. И болши вы от нас явисте ся, вам бо, яко достойным, дасть ся; от нас же, яко от недостойных, отят ся. И отнелѣ же вас духом породи, того вы видѣніа никакаже оскудѣсте.

Мы же святаго оного лица вмалѣ сподобихом ся видѣти отроческый єще носяща возраст. Абіе же от нас отиде и старости нас постигши, не к тому того видѣхом. И что виновное сему, яко да нынѣ рыданіе много о нем уплождаваем и страсти утѣшеніе ни откуду же имѣем.

Вѣсте же и вы, возлюбленніи, єгда великое сіє видѣхом сокровище – и да отчасти о том воспомянем вам. Суть бо оттоли до тридесят нѣгдѣ лѣт, єгда от вас воздвиг ся к великому сему и царици градовом грядяаше. Подвижааше бо пастыря любление, долготу ни во что же вмѣнити.

И нѣкій язык, проходящю по Истру-рѣцѣ, спротяжущи искушенія, святаго срѣтоша и многою скорбію того обложиша. Обычно бо господови святым таковаа попущати смотрителнѣ, яко да они убо страждуще, проявленнѣйше бывают. Тогова же божественнаа сила в тѣх немощи свершает ся, яко же ко Іову первіе: «Мниши ли мя инако ти сотворша, но яко да проявиши ся праведен»; и к Павлу второе: «Сила бо моя в немощи свершает ся».

И яко же уже близь быс, к нам грядый. Тогда церкви, яже нас воспитавшіа и наказавши, с рождешим нас отцем и учителем зѣлным срѣте. Восприемлющи многою свѣтлостію блаженнаго, цѣловающи, обємлющи, печалнаа радостными отгоняши, студ ограбленіа подобающею честю забвенію отсылающи.

Понеже бо бог на пути тому оскорбити ся попусти, благоволи тому во отчествіи тако прославити ся и утѣшити того желающаа сердца, и самому исполнити ся неизглаголяныа радости, видѣвшу свое отечество тако правимо, яко многым похвалам достойно бяше своего же и великаго Євфиміа, таковая кормленіа держаща.

И стъщи ся от жители града, яко же нѣкоторіи быстринѣ напрасно множеству, притекшю того стретенію. Не жена восхотѣ от видѣниа предстати, не муж убог или богат. Оставиша хранилища домов хранителіе, не затворени убо беша купцем продавница, помѣтаху же ся по торжищу продаемая. Єдино же хранение всѣм и отвержение: єже всѣм купно изыти и никому же отнудь остати во градѣ. Оставиша раби владикоугожденіа, оставиша художници своя дѣла. И єлико чюждое народа, и єлико мѣстное тамо идяше, Кипріана видети.

Такоже и дѣва неисходнаа, студ преобидѣвши, течааше. И стар и недужен, немощ повудивше, тамо тщаху ся. Ибо велика сладость бяше, єже святаго лица воспріати оного. Нѣ бо токмо уча или вещаа, но и зрим, просто достоин бѣ всякоа добродѣтели, учение во зрящих душа вселити.

И овы убо близ грядааху, и ногам касааху ся, и руку целоваху. Овій же, от множества возбраняеми, издалечя того зря точію, яко доволно приемше благословение, и ничто же менше от иже близ бывших имѣвше. Сице всяцѣм: извѣщением отхождааху жены, умилно припадающе, своя чада под ногама єго помѣтааху верою и недугощіих друзій. И явлено бяху всѣм богом послано врачевство, непощующе и освящение сладкое оно святаго вохождение. И єда нѣ по которагождо вѣрѣ благодать дѣйствуаше, и паче в лѣпоту, яже бо во апостолѣх действовавшиа сила. И тогда, ради благословеніа оного освящеваше вѣрный он народ, и отраду страстем подавааше.

Тогда великое сіє свѣтило видѣхом, братие, и священныа оны руцѣ нашей коснуша ся главѣ, купно убо благословяюще, купно же и хотящая нам случати ся духом проричяюще. Тогда радостнаа бѣша, ныне же рыдателная; тогда веселіа органы начинахом, нынѣ же плачевныа подвижем. Тогда бо утѣшааше разлученіе жизни; надежда и блага упованіа имѣхом видети пакы твердаго оного благочестна столпа.

Нынѣ же послѣднее наше разлучение изволи пропасть велика посреди того же и нас утверди ся; ово убо во Авраамовых упокоевает ся нѣдрох, мы же того желанием палими, стражем и устужаещего нѣсть. Тогда духовнѣ ликоствовахом, нынѣ умилно о страстех воздышем. Тогда свѣтлаа, нынѣ надгробное поем. О, злыа тмы, въсток свѣтила не уповающей! Отиде доброта она, яже паче солнѣчных зарей вам же и надсладчяйшаа.

Братіа бо вам єсмы от лучшіи, понеже и отѣць ваш, иже плачю, нам предлежит вина, брат бяше нашему отцю. Сего ради, єгда веселясте ся вы, и мы слышаще, веселію вашему спричящахом ся; и плачю вашему подобны есмы сообѣщници, понеже и бѣда обща.

Молчит глас сладкій он и да сице реку – небесный, оттуду бо имяше, єже вѣщати, и паче вина сердца веселящіи. Затвориша ся устны, тихо убо движимыа, обилно же благодать испущающаа. Гдѣ око, небесное зрящее, єже тому дарова бог в пустыни єще сущу? Где ухо, божественаго гласа послушающее? Где язык, он истинный і єретиком страшный? Где сладкая очима тишина? Где устам свѣтлое осклабленіе, благословлением являемое? Гдѣ десница много благословляемаа? Где свѣтлое оно ядрило духа, корабль вашего жителства, сотворяющее тихо преплавати житійскыа волны? Гдѣ извѣстное душам кормило, им же возмощениа языческаа бестрастно прехождаясте? Где непреложное разума утвержение, им же всяк страх отгоняасте? Где добрый кормчий, иже вашего ума корабль к небесем направляаше? О, лютаго истомленіа му, напрасно от нас отбѣгшу!

Слышах Іеремѣины гласы нѣкыа сѣтованы, жалостны, ими же опустѣвши Іерусалим рыдааше со многыми иными, сіе препѣвающу: «Путие Сионови плачют ся». Сіа убо тогда рѣша ся, нынѣ же исполниша ся.

Єгда бо возвѣсти ся блаженое оно преставление, не вси ли московстіи путие восплакаша ся? Не вмѣсто ли гуслей и цѣвниц, всѣх равно сѣтованіе обіат? Не и саміи ли младеици, страсти во искусѣ бывше, подобно рождешим честиное убо тому и желаемое исхождение, нам же горкое, рыданьми достойными почтоша? Вѣмы и другую подобну Іеремѣинѣ пѣснь, нашей страсти ключиму, яже о плененіи Израілевѣ сотвори, рече бо: «На рѣци Вавилонстій и ту сѣдохом и плакахом, помянувше Сиона; на вербѣ, посредѣ єя, обсихом органы наша». Мое творя жалостное сие пѣние! И на мнѣ бо събысть ся, яко же и на онѣх, идущи ми к вам, яко же и доспѣв рѣки. И тамо рѣка убо Геон бяше, идѣже – плененіи – они себе же и органи молчанію осудиша. Рѣка же Немон бяше, протичающая Литвы; на ней же горкому нас стрѣтшю возвѣщению. ¹³ Ни же плакати можахом, ни же телесныа органы по єстественому движимыи имѣти. Но изумлени быхом о ненадѣжнем гласѣ, и зрящим токмо, мечтающе ся живи. Души в нас дръжими пленицами неизбѣжными от создавшаго, животнѣй же силѣ уже от нас сопрятавшиа ся.

Исполни же ся и ино на нас, єже о тѣх же людех рече ся: «Возвратих ся на страсть, єгда у нозе ми терн». И тамо убо, єгда прилучааше ся єдиному в ногу впасти терну, прекланяюще ся падааху, подобно страждущему и прочіи, занеже в єдинове ризѣ водимом быти тысущам. Зде же не єдиному и стом, или тысущіи, но всѣм купно сердца стрѣла печали уязви, яже зависть пусти на нас, добротѣ нашей позавидѣз. И нас, брачныа совлек одежда, во вретище облече и от чертога изведе, на распутіе оставы; от злых отят ся от нас добрый жених. I абие нас обіят сѣтованиа сиротство. В перфиру и виссон нѣкогда облачахом ся, нынѣ же нищи являем ся.

И почто тѣм же и хотѣл бых – аще и вас близ имѣл бых спомагающих ми – взыти на величество бѣды. И нѣкій глас воздвигнути, чести достоин, велегласно, яже отци бѣду обрыдаваа, якоже сотвориша доблественіи сынове патріарха Якова. Но что постражду? Како язык понужду к служенію слову, якоже нѣкыми тяжкыми оковами бѣдою окованный? Како отверзу уста, безгласием содержимаа! Како же ли возрю душевныма очима, тмою бѣди покровен? Кто ми разрѣшив мрачный и глобокій сей облак утра, пакы от ясноты свѣтлу покажет смиреніа зарю? Како же и восіяет заря, свѣтилу нашему зашедшу?

Да речем, что и от Ивовлѣх глагол, и сами страждуще, их же он к другом глаголаше болезненою душею: «Кто поставит нас на лѣта дни первых, в них же храняаше ны господь, єгда сіаше свѣтилник єго над главою нашею»? Угаси зависть дунувши церковную лампаду, и дыма и тмы сію, исполни, яже убо над главою нашею стояше, вселеннѣй же свѣтяше всей, по господню гласу: «Да возсіяет свѣт ваш пред чловѣкы»!

Оскудѣ источник язык – глаголю – святаго, и древеса же при исходищих того, иже єсте вы, показуете дряхло листвие. Отлѣте славій церковный, сладко поай божественаа во уши ваши, и ради сего уныли єсте. Велика нас окружившіа бѣда, понеже и велик сосуд божіих даров ненадежно от среды нас взят быс. В нем бѣаше любовь нелицемѣрна, яже закону и пророком глава, благодать во устну излианна, смиреномудріа крайній предѣл, Авраамово странноприимство или паче богоприимство, цѣломудрие Іосифово, Моисеева благость и о своеплеменном милованіи, Іовово терпѣніе.

Вѣсте бо возлюбленніи, колико бѣды пудят, иже и каменное умягчило бы ся єстество: вся сладцѣ претерпѣ, да вас не разлучит ся Аароново священнолѣпие, Самоилова твердость, Давидова кротость, Соломонова премудрость, Ильина ревность, Данилово разсуждение – не в соновох, яко же он в Халдѣох , но в духовох.

Видѣаше бо добрѣ премудрый всяк дух истинный, исповѣдающий господа Исуса Христа, во плоти пришедша и дух льстечь. По высокому Іоанну постынно бѣ воспитание, и постыньства лѣтааше крылы сѣмо, і онамо, духом наставляєм до явленіа єго, єже к новому Ильию вам, им же и подобен бяше. Єму же и достойни бѣсте: «Тако бо нам подобаше архиереи». Иже во всем духовнѣ возвесели вас, осѣни вас своих молитв крылома от нашедшіа многажды бѣды, яко же птенца орел к нѣдром прием.

Єдѣнѣм токмо оскорби вас и наша силы с собою погребе, єже из тѣла исошествіем. И понеже бог повелѣ, кто спротив глаголяй, и конец убо плачевным сіє да будет: «Аще забуду тебе, Іерусалиме, забвена буди десница моя».

Вы же утѣшите ся прочее, молящу ми вас, и вопль рыданиа оставите. Кто бо и утѣшит страждущих, аще не иже подобно вам страждай? Не взят ся отЬць от нас, но посредѣ нас стоить, болше нынѣ назирает нас, нынѣ яснѣйши молит ся о нас. И почто незрим єсть нашима очима? Понеже во внутреняя завѣсы внидет святитель, в незаходимая достиже, оставль плоти завѣсу, идѣже Исус, предотечя о нас, вийде. Не к тому во зерцалох и гаданіих и вещеи образох, но лицем к лицю бесѣдует богови, єго же от юности возлюби, єго же ради тому распят ся. И он мирови – иже о вас толико труди ся, сопротивя ся, скорбнаа с вами раздѣляем, и нынѣ купно плачем ся разлученіа учителева – бодрствуа да некого от вас отторгнет сатана.

Толико бо возлюби вас, якоже Павел вселенную, с ними же и глаголаше: «Кто изнемогает, и аз не изнемогаю; кто соблажняет ся, и аз не раждизаю ся». Другій вам Павел явль ся и болше всѣх труди ся, иже прежде єго во вас болших, подвиг добрьй подвиза ся, теченіе сконча, вѣру соблюде.

Тѣмже предлежи тому праведный вѣнець, єгоже воздаст єму во он день господь – праведный судій – єгда и вас всѣх тако того возлюблеших, отческый же и пастырскый окрѣсть себе соберет, сіающих свѣтом неизглаголенным. И радостный ок и блаженный испустит глас: «Се аз и дѣти, яже дасть бог». Єму же слава в бесконечныа вѣкы! Аминь!

Написах Кипріану. «Отче Кипріане, по истиннѣ єси свѣтило російскои земли»!

Григоріе Цамблак, писавый слово сіє надгробноє, бывый митрополит Кіеву і всеа державы Литовскыа.