В неделю четвертую по пятьдесятнице

Господи! рцы слово, и исцелеет отрок мой. Аминь глаголю вам: ни во Израили толики веры обретох.

Мф. 8:8–10.

Вера, которая есть дщерию заслуг и материю чудес Спасителевых, с засвидетельствованием великой заслуги, и с награждением великого чудеси на одном сотнике, человеке военном, во тьме язычества воспитанном, пред всеми явно открывается, и себя оказывает. Велика вера! есть ли он верует только тому, что Иисус, как родомъ Иудеанин, Издатель нового учения, да и между самым Своим родом не в великой чести, может больного раба исцелить; такого верования для язычника много. А чтоб еще быть ему и прямо благонадежну, что Иисус одним только словом исцелить его может; положиться несумненно на одно токмо слово, что чрез оное уже Он его и исцелил; такое верование и подавну самое есть Христианское. Преизрядная вера! которая награждена от Спасителя Его удивлением: удивися Иисус, во-первых похвалением оного: аминь глаголю вам, ни во Израили толики веры обретох: а потом и показанным чудом: и исцеле отрок в той час¹³⁴.

Cие-то у священных риторов в обыкновение принято, что когда они о сем деле говорят, то веру Сотникову яко бы образцем к доброму верованию предлагают; ибо им кажется, что такой вере, которая достойною удивления Иисус-Христова учинилася, должно быть от Христиан подражаемой. Но я, последуя Божественному Учителю, Который при выхвалении веры язычника, то есть одного чужеземца, укоряет веру Израильтян, то есть своего народа, и удалялся от представления мною оного Сотника, яко бы образцем той веры, кою бы должно нам исповедать, хочу напротив того лучше к исповедуемой в самом деле нами вере, его представить; потому что он не столько образцем, сколько укорением служит нам, может. Он столько Издателю веры поверил, что и совсем Его велению повинулся. И так намерение мое то, чтоб мне объявить, коя вера есть совершенная? А при освидетельствовании нашей, хочу я открыть наши в ней недостатки для возбуждения в нас стыда, чрез повторение и еще слов Христовых: не обретох толики веры во Израили.

Когда превечное Слово восхотело чрез вочеловечение принять на Себя наше естество, и нашу нищету; то Его намерение было, чтобы дать людем правило к доброму верованию и к доброму житию, да и показать им два пути для достигания по ним к вечной жизни. Из коих один состоит в истинном истиного Бога познавании; а другий, во святом всякие добродетели делании. О первом Сам Он во святом Иоанне, говоря со Отцем Своим небесным, объявил: се есть живот вечный, да знают Тебе, единого истинного Бога, и Его же послал ecu Иисус Христа¹³⁵. То сеть, что жизнь вечная человеков в том состоит, чтоб знать им Бога, как в Его первообразности, в Его собетвенном существе на небеси, для почитания в едином Боге Творце силы Его и совершенств; так в Его же живом образе, в лице Слова здесь на земли, для познавания в едином Боге Избавителе, милости Его и благодеяний. О втором святый Павел подтверждает, что Сын Божий облекся в нашу плоть для соделания нас новою Церковию и новыми людьми, Церковию неприкосновенною всякой греховной скверны, которую бы никакое безобразие опорочить не могло: да представить Себе славну Церковь, не имущу скверны или порока¹³⁶; людьми чистыми от всякого поречения, делательми всякой добродетели, достойными Его вечной любви, да очистит Себе люди благоприятны, ревнители добрым делом¹³⁷. Сия новая Церковь есть наша, сии новые люди – мы; сие новое правило нашего верования и нашего жития состоит в вере, которая потому, как ее называют Богословы, купно есть умозрительною, и делопроизводственною. Для того, что она яко бы оком нашему уму, ко увидению истины нашего учения, и как рукою нашему сердцу, к соделанию святыми наших нравов, служит. Должны мы иметь и одно и другое, чтоб иметь веру совершенную. Первая без другой есть мертва, другая без первой слепа. И Христианин, или одной или другой неимеющий, признавается как бы больный, не могущий ходить от безсилия, или как слепый, не видящий шествовать без света. У одного нет опоры, у другого вожатая; и так они оба подвержены падению, один по слабости, другий по слепоте своей.

Но предложении сего посмотрим мы, будучи Христианами: есть ли в нас такая вера, каково имел намерение Установивший и давший ее нам? Ах! поистинне, не обретох толики веры во Израили. Я не нахожу ни толикого просвещения разума в нашем уме к знанию того, чему мы веруем, ни толикого пламени любви в сердце к житию, с нашею верою сходственному; я знаю, что дается имя веры той одежде Божественной, кою мы получаем чрез крещение. Но сказать прямо, оная вера, не другое есть что, как только едино ее начатие. Тою верою младенец бывает Христианином; однако ею единою Христианин, в возраст пришедший, Христианином только по званию есть. Сверх той веры, изливающейся и по благодати дающейся, потребна еще и другая, притяжательная, которая чрез упражнение в Божественной истине, и чрез творение то я ж истины приобретается.

Я уже не говорю о упражнении любопытственном, коего изыскивают науки человеческие; потому, что сие любопытство изгнано из училища Христова, где надобно в повиновательном почтении наигордейшую, и наиблагороднейшую нашу страсть держать покорену, по научению Апостола: пленяюще ум в послушание Христа¹³⁸. Да и где, по речению еще Тертуллианову, несть нам дела любопытствования, по родившемся Христе разбираемся Евангелием. В рае, где все откровенно и нет таинства, блаженство не в веровании, но в видении состоит: узрим Его, яко же есть¹³⁹. В Церкве же, где все обращается таинством и нет откровения, блаженство не в видении, но в веровании состоит: блажени не видевшии, и веровавшии¹⁴⁰. Говорю о упражнении известительном, какового требует наука Божественная, то есть, о средстве равного расстояния между двух крайностей, любопытства и невежества. Удалялся от невежества, требовать наставления; удалялся от любопытства, не доискиваться очевидности. Хочу я, чтоб мы наши очи в нашей вере оставляли, дабы иметь нам заслугу лучшего верования с повиновением меньшего видения. Однако, паки да приемлем их, не для рассматривания веры в тонкость, не для проникания ея таинств, не для исследования о ней, чтоб нам, постигнув ея учения, быть мудрыми, но только бы быть благочестивыми. Вера уподоблена от Спасителя сокровищу, сокровенному на сем¹⁴¹, кою, по толкованию святого Иоанна Златоуста, не довольно токмо нам иметь, но надобно еще о ней выведывать, и ее знать, чтоб ее на пользу нашего спасения употребить.

Однако наши мысли твердо ко всякому другому делу, кроме только нашей веры, прильнули. Науки нунешнего века, мнения политические, хитрости, до выгод наших принадлежащие, упражняют весь наш ум к удовольствию нашего сребролюбия, гордости и любопытства. Все другое нами знаемо есть, кроме только того, что знать нам должно бы было. Я имею справедливую причину со Пророком Осиею сие его слово выговорить: несть ведения Божия на земли¹⁴²»; да также еще и со Христом: не обретаю веры во Израили. Два надписания весьма различные, во олтарях покланяемого на земли Божества видятся; одно – Бога ведомого, у Евреев во Иудеи; другое – Бога неведомого, у Афинян в Греции. В первомъ написано: ведом во Иудеи Бог¹⁴³, многими чудесами узнать Себя давший. Во втором: неведомому Богу¹⁴⁴, еще светом истинныя веры узнать Себя не давшему. Которому из сих двух надписаний кажется вам за пристойнее вырезану быть в наших олтарях, толь высоко на падение Иудейства и язычества состроенных? Я бы, не погневитесь на меня, сказал тому, в коем написано: неведомому Богу. Правда, мы веруем в Бога, да только никогда не возводим очей для глядения ими на небо, чтоб возъиметь нам достойное знание о Боге, ко удивлению таинствам Его промысла, ко вступлению в бездну Его премудроти, ко открытию чудес Его милосердия: неведомому Богу. Мы веруем во Иисуса Христа, родилися, и почти состарелися в Его училище; да однако ни чудес Его жития, ни истины Его учения, ни заслуг претерпенных Им страстей, ни полезностей Его славы не знаем: неведомому Богу. Мы находимся в Церкве, да что-то быть нам удом тела так святого, про то не ведаем; мы празднуем Его праздники, не зная об оных Его намерений; мы покаряемся Его законам, не уважая нашим рассуждением Его премудрости мы приемлем Его таинства, не зная их действий; мы свидетельми Его пречестных обрядов, не ведая о их таинствах: неведомому Богу!

О мой Боже! какая мне из того корысть, что родился я в полном дне, окружен многим светом предложенной мне от Тебя к верованию истины; когда хочу мои темности и мрак нощный при себе, иметь? Есть ли мое незнание тем пуще виновное, чем больше самохотное, удерживает дарованное мне святыя веры сокровище сокровенно: то, как я возмогу пользоваться в деле моего спасения? Данное мне от Тебя к отбиванию от моих врагов оружие, пресовершенненшей есть твердости, от Твоей премудрости в горниле Твоей любви скованное. Оное оружие столь премногие опыты в руках толиких учителей, толиких Преподобных, толиких Мучеников учинило; оное оружие толики чудеса произвело, да и еще их производит, что почти бы потеряли они во своем учащении имянование, есть ли бы только не было большего чуда – непрестанного оных творения. Довольно того орудия к употреблению на побеждение; ибо сия победа есть, победившая мир, вера наша¹⁴⁵. Но к чему я сие говорю? Я ни малой из нею себе пользы не уповаю; потому что никакого искусства в нем не имею. Неем обыкл¹⁴⁶, могу сказать и я прямо, как сказал Давид о оружии царя Саула; да хотя бы я и совершенное моей веры знание к доброму верованию имел, но делом, чрез доброе житие, ея не произвожу; то что мне из того корысти? Кая польза, упоминает святый Апостол Иаков, аще веру глаголет кто имети, дел же не имать¹⁴⁷? какая польза православно веровать, а язычески жить? То есть, что пользует вера без дел? да и что пользы в том, чтоб веровать как православному Христианину, а жить как язычнику?

Сие другим есть пороком нашим в вере. А чтоб оный нам узнать, то надобно вышереченное в рассуждение принять: а именно то, что намерение воплощения Слова Божия было, ради наставления рода человеческого к вечной жизни, ради преведения его на путь святости. Сотворение из горсти земли человека, пресовершеннейшей между прочими твари, Богу не во что иное стало, как токмо в неколикое употребление труда рук, по словеси Священного Писания, и дуновение уст его. Так мало; но для учинения такого человека простого, человеком Христианином, надобно было Богу с небес сойти, в послушании и уничтожении быть, пострадать, умереть; надобно было Иисусу Христу переродить его крещением, принять его Себе за брата, омыть его Своею кровию, оставить ему безчисленныя сокровища в Своих заслугах, источники вечных даров, в Своих, таинствах; надобно было сотворить ему новый свет для построения новой Церкви, в коей учредил Он Епископов, Священников, учителей, к обучению сего человека высочайшим наукам благочестия. И так Бог, при сотворении неба и земли, иного кроме одного только слова не выговоривший, а с другой стороны, при соделании Христианина, так великие дела произведший, хощет ли того, чтобы сей Христианин славою Слова воплощенного, плодом Его страданий, предметом Его любви, и наследником Его блаженства был? Не трудно то выразуметь. Да и святый Петр о сем упоминает: позвавшему вас Святому, и сами святи во всем житии будите¹⁴⁸. Посему Он хощет, чтобы Христианин поставлял себе за необходимую должность святым быть. Посему закон Иисус Христов, который есть правилом святости, требует точно общества верных, без порока и без укоризненного в них недостатка: Церковь не имущую скверны, ниже порока¹⁴⁹. И так сей закон, яко изо всех других законов святейший, требует человеков изо всех других людей святейших же, людей благоприятных, ревнителей добрым делам. И так Христианин, по самому знаменованию имени толкуется человеком более духовным, нежели плотским, более небесным, нежели земным, распятым миру, одеянным во Иисуса Христа, не во одежду уже Иисус – Христову, но в самого Иисуса Христа. Кое все учение святого есть Павла: елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся¹⁵⁰; тo есть, что должен Христианин препровождать житие свое по житию Иисус Христову, аки бы Иисус Христос в нем жил таким образом, чтобы мог он выговорить с оным же Апостолом: живу не ктому аз, но живет во мне Христос¹⁵¹. Сие-то есть житие Христианское и к нему-тo обязует вера Христианская!

Да однако, когда я рассматриваю наше житие, то не обретаю толики веры во Израили; я не нахожу в наших делах той святости, ниже между многими Христианы такого Христианина, который бы познавал своего Спасителя; а нахожу напротив того, подлинно сребролюбие Иудейское, своевольство идолослужительское, сластолюбие Епикурское, даже до скотской сладкочувственности и самых зверских стремлений; нахожу убийства, отмщения, грабления, блудодеяния, свойственные грехи язычникам, кои виновным тех беззаконий богам покланялися; да однако сии грехи до наименования своего не знаемы были первым Христианам, как людем простодушным и любовным, кои у язычников ни в чем, кроме своей токмо веры, виновны не были. Удивительное дело! нынешние Христиане столь язычникам в пороках уподобляются, сколь древние Христиане самих богов языческих в добродетели превосходили!

Так-тo, вся наша вера происходит наконец во внешних действах веры, в безплодных действах истинного достоинства, кои, иногда более соблазна, чем созидания приносят, кои более от обыкновения, нежели от благочестия суть, и кои, как некоторые монеты в лице истинное изображение, а в вещи непрямую уже цену имеют. Да и весьма мы ошибаемся, естьли такою верою купить себе вечное блаженство надеемся. Таким образом, обманут был нечестивый царь Валтасар, который, признавая быть богом живым покланяемого в Вавилоне идола Вила, выговорил со гневом к Пророку Даниилу таковое слово: не видиши ли ты Вила бога быти жива? почто убо не покланяешися ему¹⁵²? Ах! не заблуждай, Государь, ответствовал ему с презрительным подсмеянием Даниил; сей, кому ты покланяешься, не бог живый, но идол мертвый есть; без божества, без жизни и без силы. Он снаружи по блестящей и обложенной вокруг его позлащенной меди, хотя некоторый вид величества на себе и имеет; но внутрь оного грязь только одна, и прах есть; и рече Даниил посмеявся: не прельщайся, царю, той внутрьуду прах есть, а внеуду медь¹⁵³. Неприятно мне, что имею я тоже к нам самим применить. Ах! слушатели мои, не надобно нам себя обманывать: сия наша вера, не живая есть вера; но болван, наипаче же труп веры. Она не имеет духа Творца своего, не движется, не дейсвует; и кроме наружного, каким-либо внешним действом оказуемого вида, в существе своем она находится мертвою; потому что вера без дел мертва есть¹⁵⁴. И мы Христиаие, иного на себе, кроме одной только скорлупы Христианства не имеющие, находимся сходственны с укоренными от святого Павла, оными

Христианами, кои словами Бога исповедают, а делами от Него отрекаются: иже словесы исповедуют Его быти Бога, делы же от мещутся¹⁵⁵. И как упоминает святый Иероним: иное исповеданием, иное же общением свидетелъствуют Христиане¹⁵⁶, в вере развращенные, и в житии с нею несходственные, да еще и того хуже, что грешные, маскою, или личиною святости прикрытые: а может статься, что некоторые из них и беси, под одеждою Иисус Христовою. Безобразен есть представляемый нами вид, показыванием снаружи веры так преизрядной, а изнутри себя, души так скаредной; в лице, учениями так святыми, а в существе, делами весьма презлыми; дурной тот вид, который приводит наших врагов к посмеянию над нами, наипаче же к хулению и поношению нас. Да и точно, так говорит Сальвиан: в нас страждет Христос поношение, в нас страждет закон Христианский хуление.

Сии-то суть пороки, или недостатки наши в вере: первый недостаток у нас во уме, то есть, в разумении веры, потому что не знаем мы того, во что веруем; другий в сердце, то есть, в делопроизводстве по вере, потому что не так мы живем, как веруем. Чего ради такая вера весьма есть недостаточна, и гораздо она скуднее сотниковой. О таковой-то подобной вере объявил Спаситель, что не нашел Он ее во Израили? да и я доказал, что трудно сыскать ее и в Христианстве: не обретох толики веры во Израили.