Речь при открытии в городе Харькове благотворительного Общества для бедных, сказанная 2 марта 1844 г.

Итак, прошедший год был плодоносен у нас не на полях только и нивах, а и в душах и сердцах человеческих! – Какие из плодов духовных лучше плода милосердия и любви христианской? И вот, сей драгоценный плод в продолжение года собирается нами уже в другой раз!¹⁰¹

Благодарение Господу! Отныне град наш будет отличаться не одними науками и торговлей, как был прежде, а и благотворительностью общественной. Хвала и честь тем, которые возревновали украсить его этим святым отличием! Благодарность и вам, почтеннейшие сочлены нового общества, которые с таким усердием поспешили явиться на новом поприще благотворения при первой вести о его открытии! Мы уверены, что в вашем любвеобильном сердце достанет мужества христианского на препобеждение всех трудностей, которые могут встретиться вам на этом поприще. А между тем, позвольте мне предложить вам несколько мыслей, могущих служить к подкреплению вашей деятельности.

Как обыкновенно смотрят на занятия благотворением? Как на подвиг для благотворителей и как на милость для благотворимых. Конечно, это подвиг и милость; но для кого милость? для одних ли благотворимых? Нет, – и для благотворителей, и еще более для благотворителей, нежели для благотворимых!

На этой-то важной истине хотели бы мы остановить ваше внимание, почтеннейшие члены нового общества, ибо очевидна великая разность, если труждающийся в благотворении будет почитать его за милость только для благотворимого, или когда будет уверен, что это милость и для него самого. В последнем случае самая любовь к себе должна побудить его к деятельности неослабной.

Но точно ли благотворение есть благодеяние благотворящих самим себе?

Это столь же верно, как несомненно то, что благотворение есть средство к изглаждению своих грехов пред Богом, есть источник самых чистых наслаждений душевных; есть надежнейшее приготовление себя к небесной жизни за гробом. Раскроем эти мысли подробнее.

Кто может сказать о себе, что он чист и прав пред законом правды небесной? «Аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас» (1Ин. 1:8). Те, которые ущедрены дарами счастья, еще более других подлежат разным соблазнам, среди которых теряется чистота духа и совести.

Не благодеяние ли в таком случае иметь всегда в готовности средство к искуплению своих вольных и невольных грехопадений? Но благотворение именно есть такое искупительное средство. Мы не осмелились бы утверждать этого без ясного свидетельства о том слова Божия. И свидетельства эти рассыпаны по всем книгам Священного Писания. Возьмем один разительный пример. Навухудоносор, царь вавилонский, видит сон, в котором под образом древа, осужденного на посечение, указана ему его собственная участь. Казалось, вся надежда потеряна; но является пророк и говорит, что есть еще средство отвратить казнь. Какое средство? – Благотворение и милостыня! Се, «совет мой, – вещает пророк. – Грехи твоя милостынями искупи и неправды твоя щедротами убогих» (Дан. 4:24). Приметьте самое выражение пророка: »искупи".

В делах земных нередко говорят с сожалением: «если бы то или другое можно было купить деньгами!» Вот, можно купить деньгами не какую-либо тленную вещь, а милость Божию и собственное спасение! Поспешайте же искупать грехи свои вы, которые ущедрены дарами счастья, поспешайте, доколе не посечено древо, доколе вы не восхищены туда, откуда нет исхода, где уже нет искупления, [и] должно будет воздать «до последнего кодранта» (Мф. 5:26).

«Но таким образом, – подумает кто-либо, – может войти в рай самый нераскаянный грешник, обладающий богатством». Не беспокойся, возлюбленный! Если он войдет в рай, то войдет раскаянный. Откуда возьмется раскаяние? – От дел человеколюбия. Коль скоро грехолюбивый богач сделается человеколюбив воистину (а мы и не признаем того за человеколюбие, что [если] он с холодностью, мимоходом, бросит бедным горсть серебра или меди), то престанет быть жестоким и к самому себе, не станет более губить своей души грехами. Живая любовь к ближнему непременно приведет за собою истинную любовь и к Богу; а в чьей душе вселятся сии два ангела света, там не место уже греху и страстям.

Судите после того, можно ли благотворение ближним нашим не назвать великой милостью для самых благотворителей, коль скоро оно есть надежнейшее средство к искуплению наших грехов пред Богом?

Но добродетель эта, как мы сказали, есть вместе источник самых чистых и высоких удовольствий душевных и средство к нашему нравственному усовершенствованию.

В самом деле, ужели нам почитать за удовольствие только то чувство, которое происходит от роскошной трапезы, от великолепных чертогов, от пышного убранства, от богатой прислуги, от рассеяния и забав мирских? Ужели в душе нашей нет способности вкушать сладость невещественную, доставляемую благой совестью и благими делами? Но в благотворении ближним сокрывается неиссякаемый источник наслаждений душевных. Как отрадно для сердца, когда малолетние и беспомощные сироты находят в вас отца и матерь! Когда болящие воздвигнуты вами с одра болезни или успокоены на ложе смертном! Когда преклоняющаяся к земле старость подъемлет за вас дрожащие руки к небу! Когда неопытная юность вами отведена от бездны разврата и поставлена на путь правый! В этом именно великая награда для тех, которые не только жертвуют от избытков своих на помощь ближним, но и сами лично приемлют труд оказывать им эту помощь. Может быть, сердце, привыкшее к шумным радостям мирским, не вдруг раскроется для ощущений этих невещественных утех, – но раскроется! Лучи благотворения, в повторенном действии их, не слабее лучей солнечных; скорее или медленнее, но растопят лед душевный, обнажат почву сердца, проникнут в глубину души, изведут семена добра, в ней сокрывавшиеся, заставят возникнуть цветы благих мыслей и чувств, обратят их в плод и соделают способными к питанию внутреннего человека. Опыт доказывает, что люди самые рассеянные, начав заниматься делами человеколюбия, даже случайно и не по влечению сердца, с продолжением времени, обращались от рассеяния к занятию самими собою, делались способными ко всему доброму, получали возвышенное направление мыслей и чувств, сдружались с неизвестным им дотоле духом веры и благочестия, оставляли худые навыки, переменяли свое поведение, становились истинными христианами.

Сказать ли еще одну мысль? Самое наслаждение благами земными получит новую цену от упражнения в благотворительности. Получив их большей частью при самом рождении, не испытав никогда бедности и лишений, не находя никогда препятствий к удовлетворению не только истинных нужд своих, но и суетных прихотей, обыкновенно думают, что такое счастливое и независимое положение есть как бы естественное человеку, не видят причины радоваться своему состоянию и благодарить Промысл Божий. Совсем другое чувство возникает в сердце, когда знакомятся ближе со всеми видами бедности человеческой. Тут открывается, до чего может простираться и до чего доводит человека недостаток в самом необходимом; тут познается, от каких они состоянием своим избавлены горестей и искушений; тут потому научаются быть благодарными к Провидению, судившему поставить их в этом, а не другом состоянии. После того не вправе ли мы опять сказать, что благотворение есть благодеяние для самих благотворителей – как источник чистых наслаждений душевных, как средство к собственному самоусовершенствованию?

Наконец, в благотворении заключается самый благонадежный способ приготовления себя к будущей жизни на небе. Да, братие мои, как бы ни было кому-либо из нас хорошо на земле, но мы все здесь – гости, которым завтра-послезавтра надобно возвращаться домой. С чем мы пойдем и что понесем туда? С нашими познаниями о вещах земных? – Они там не нужны. С нашими титулами и стяжаниями? – Для них там нет места. Все, что мы делали для времени¹⁰², должно будет остаться у порога вечности, а с нами пойдет одно то, что превыше времени и тления. Что это такое? Вера и добродетель, и первая из добродетелей – любовь христианская. Ее-то потому самому должно более всего укоренять в душе и сердце, дабы, явившись в Небесное Отечество, не оказаться там чужестранцами в языке и нравах наших.

Но какой лучший для того способ, как не упражнение в делах любви и милосердия? Воззрим на Ангелов – что они суть все, как не служебные духи, «в служение посылаеми за хотящих наследовати спасение» (Евр. 1:14)? Весь собор Ангелов, можно сказать, есть «общество благотворителей» для бедного рода человеческого! Посему, вступив на поприще благотворения, вы вступаете на путь ангельский! Идя по нему неослабно, вы еще на земле придете в таинственное содружество с Ангелами, которые не преминут оказывать вам самим помощь и услуги, подобные тем, которые вы будете оказывать бедным братиям своим; тем паче в час смерти не забудут вознаградить вас за ваши труды и попечения о них.

И Ангелам ли только уподобляется душа человеколюбивая? Она сближается с Самим Спасителем своим, Который есть первый и последний Человеколюбец, Вождь и Глава всех труждающихся во благотворении ближним. Если у кого, то у Него [ли] не окажется недостатка в средствах к вознаграждению нас за всякое дело человеколюбия?! Он, если то заслужим, может благословить нас всем, чего желаем, и на земле: и успехом на поприще служения общественного, и крепостью сил телесных, и благими чадами и верными слугами, и уважением людей добродетельных, и усмирением людей враждебных, и удалением от нас искушений, и дарованием сил на перенесение их, если они для нас нужны и полезны. Тем паче, как отрадно будет, явившись пред Него там, в вечности, иметь возможность сказать: «Господи, не имея других добродетелей, я тщился, по крайней мере, подражать любви Твоей, служил по возможности бедным братиям моим, – да явится убо и надо мною, недостойным, безприкладное милосердие Твое!» Аминь.