Архиепископ Иоанн (Поммер) глазами современников

Сегодня 13 октября (суббота) 1934 год, No 283, с. 2

Какой страшный конец, ничем не заслуженная расправа! Конечно, у него были враги, не все его любили, многие недооценивали, кое-кто со злорадством подчеркивал его недостатки, вокруг этого имени вилась клевета – обычная история, вечная судьба властных натур. Я знал его больше 12 лет. Первое знакомство произошло, когда я начал в «Сегодня» серию статей о патриархе Тихоне. Его мы оба высоко ценили, Иоанна прельщало и ласкало самое имя патриарха – Тихон. Он как бы производил его от неслышно – скромного слова «тихий». Сам Иоанн этого качества не признавал за собой, сугубой тихости в нем нельзя было признать и посторонним. Ее не было. По своей природе Иоанн был не молчаливым келейником, а страстным борцом. Это не значит, что он искал столкновений, войн, политических взрывов или шума в церковной ограде. Но пылкость, огонь и пафос звучали и в парламентских речах Иоанна, и в его полемических отповедях, и в его беседах. Их за эти годы у меня было много, – Иоанн всегда оставлял хорошее впечатление. Это был несомненно очень образованный человек, он неплохо знал русскую литературу, издавна вел знакомство с ее деятелями, – у нас были общие и близкие темы. Конечно, Иоанн был, прежде всего, церковник. Обрядности, преданию, даже букве закона он придавал большое и грозное значение. Модернизация христианства ему претила. В этом отношении он был непоколебимый старообрядец. Его неуступчивость здесь доходила иногда до фанатизма и подозрительности. Когда в Ригу приехал иеромонах Иоанн (князь Шаховской) и сделал визит архиепископу, то его не принял. Скептически смотрел Иоанн и на искания христианских философов. На журналы «Путь», «Новый Град» он глядел искоса, относился к ним с великим порицанием. Умный человек, в этом отрицании он готов был позволить себе самые крайние увлечения, приходил к торжественно-мрачным выводам. Иные статьи в этих журналах ему казались закулисной диктовкой большевиков, иные авторы представали его воображению безбожными приспешниками затаенной коммунистической пропаганды. Тут в своих осуждениях Иоанн был беспощаден и неумолим. Боюсь, что эти строки вынесут у кого-нибудь представление о Иоанне как суровом фанатике, о непрощающем обличителе, и карающий меч в его руке засияет рядом с крестом, символом распятия и прощения. В действительности при всей своей внутренней страстности, Иоанн никогда не был одержим фанатизмом, никогда не болел ослеплением. Широкий в кости, он был широк и в своих взглядах. В личной жизни Иоанн отличался большой скромностью. Его не качали и не сотрясали обычные человеческие слабости или страсти. В этом отношении он не заслуживал ни от кого и никогда ни единого основательного упрека. Его убили на даче. Там произошла и моя встреча с ним, когда я приехал в последний раз в Ригу. Еще утром я зашел в собор, – быть может, застану епископа. Его не было. Вышедший мне навстречу молодой человек сказал: – На даче! – А когда Владыка принимает? Человек усмехнулся. Это вышло у него добро и снисходительно. Он махнул рукой – Всегда принимает... Когда приедете, тогда и примет. Вы знаете этот путь – по Бривибас улице, Виленскому шоссе, – молчаливая окраина, тихий пригород, похожий на дремлющую слободку, с редкими домами, жидкой растительностью по пылящей дороге у тощего луга. Вы проходите по леску. От шоссе до архиерейской дачи ровно 800 шагов. Это высчитал сам Иоанн. С этой цифрой не согласен был только его маленький племянник: он уверял, что здесь не 800, а 1200. В сером, выцветшем, низком заборе никогда не запирающаяся калитка. По короткой песчаной дорожке вы проходите к маленькому крылечку, а дверь вам открывает сам архиепископ. Приятно глядели спокойные и умные глаза. У Иоанна были прекрасные черные волосы, бодрая поступь, он производил впечатление мягкой, уверенной в себе и твердой силы.

Покои владыки не только скромны и просты, – они пустынны. Помню: деревянный стол, деревянная скамья, окна без занавесей, в комнатах стоит тишина, нарушаемая только звуками пилы и визгом рубанка. Иоанн столярничал. Там сделанный им самим большой темно-красный улей, сколоченные его руками оконные рамы.

Этот труд для него не нов.

– Я вырос в крестьянстве, – рассказывал архиепископ, я знаю этот труд, приучен к нему с детства и никогда не бросал. Когда приезжал сюда, на родину, в Латвию, к отцу, я помогал ему с раннего утра. Уже епископом в 1913 году я посетил родное село, я хотя, по случае встречи, мы легли спать поздно, отец разбудил меня чуть свет. Спросонок я спросил его: «Почему так рано?» – А вот хочу с тобой пойти в поле, – посмотреть, – не отучился ли ты за это время от нашей работы».

Иоанн ничего не забыл, не разучился крестьянствовать, а любимым его трудом осталась, по-прежнему, косьба. Ему нравятся эти размашистые движения, эта здоровая гимнастика, ритмические взмахи, ему хорошо было чувствовать и сознавать, что сердце до сих пор не изменяет и он не утомляется даже многочасовой работой. Правда за отсутствием необходимости он уже не ладил и не строил ни бочек, ни телег, ни саней, но в молодости справлялся и с этой работой, мастерски, весело и легко. Это – его мир. На пашне, на лугу, в саду, на огороде он ощущал себя радостно и привольно, как в своем настоящем доме, в своей привычной стихии. С горячим интересом он любил говорить об этой жизни, ее тайнах, красоте и неожиданных, счастливых сюрпризах. Опытные знатоки птиц могли бы удивиться, что в архиерейской даче тогда завелась особенная порода уток, так называемых «древесных», в отличие от часто встречающихся «болотных». Улыбаясь, Иоанн говорил, что им совершен небольшой промах, и лишь музей должен был бы его упрекнуть за то, что он не щадил этот редкий образец, – достойный места в музее.

Насмешливо Иоанн улыбнулся еще раз, еще на один свой хозяйственный промах. Тогда в его огороде, раскинувшемся возле дачи, среди гряд картофеля и капусты, зрели помидоры, и от зашедшего к Иоанну специалиста по огородничеству он получил замечание: надо было подрезывать вторые стебли. Больше промахов не было. В остальном своем хозяйстве Иоанн всегда был и остался заботливым, опытным засадителем и знатоком. Кто-то попробовал бросить ему слово упрека в том, что и он давно стал интеллигентом и чуть ли не белоручкой. Архиепископ не без гордости показал ему свои мозолистые руки:

– Если так, – давайте проверим: не хотите ли отправиться со мной в поле и посмотреть, – кто из нас работник, а кто белоручка? Случилось совершенно невероятное событие. В православной церкви это чуть ли не единственный случай. Убийство архиепископа Иоанна кажется неслыханным и неповторимым злодейством. Картина смерти Иоанна стоит в диком противоречии со всей окружающей обстановкой. В этом мирном житии, в этом тихом быту, в ровных трудовых днях, проходивших в зелени, под пение небесных птиц, бывали только хилые утехи, трогательные, неслышные радости, будто древнего пустынножительства. И высокий человек в черном одеянии, с седеющей бородой, авторитетный священнослужитель, известный далеко за пределами Латвии, восхищенно и умилительно умел рассказывать о сельском счастье. Вот в Иванов день – именины архиепископа – к его старому столетнему клену, в его сад вдруг прилетела туча пчел меда и воскодателей, красивый и заповедный символ, исшедший из мечтаний благости и преданий святой старины. Вообще вокруг Иоанна все веяло стариной и древностью. Епископ показывал огромный могучий старый дуб – вместе с двумя другими его посадил Петр I, посетивший эти места, в благодарность за оказанное ему гостеприимство, оставивший по себе эту память. Царь посадил первый дуб за хозяйку, второй за хозяина и третий за него самого – Петра. Теперь остался один. Много здесь могло быть непонятно горожанину, – это маленькое с виду, это большое и глубокое счастье для тех, чьи души сроднены и сближены с землей, ее темной и ласковой тайной – с деревьями, цветами, пчелами и животными. Тотчас, как только вы войдете с улицы, вам бросается в глаза маленькая, дачная, тоже серенькая выцветшая церковь. Когда- то совершенно запущенная, она прибралась трудами Иоанна – ее подправили, вычистили, и ваши глаза должны были с серьезной любознательностью оглядывать ее чуть-чуть тускловатый иконостас, тоже старинный. В нереставрированных ликах этих в вас глядела давняя елизаветинская эпоха. Были и подревней, – самая крайняя справа икона Святой Нерукотворной Троицы создана доелизаветинскими русскими живописцами. Запомнилась и беседа в самом соборе с проясненной глубизной, – тоже постройка не наших лет, – родом своего рождения она считает 1866-й. Эта жизнь, эта дача – на многоверстном Кишэзере. Здесь архиепископ с медленно движущейся лодки иногда удил рыбу, свершал свой улов, – очень малый, потому что выезжал не в часы клева. Это время было не для него: мешали люди. Многие и многие приходили сюда и за помощью, и за советом, с горестями и с радостью, шли к этой зеленой сени, на этот дремотный берег, к тихим водам озера, с доверенной исповедью сердца пред этим спокойным высоким человеком с черной волной волос и в черном одеянии. В Иоанне всегда жила глубокая вера в свою моральную правоту, в свою логичность, полную согласованность действий с учениями церкви и ее законами. Только обладая такими данными, идя этой дорогой, исповедуя эти принципы, Иоанн мог оставаться строго неуклонным и во всех других сторонах своей проповеди: и словом, и делом. Он был хранителем духа церкви, заступником и защитником ее прав. На этих путях он не знал уступок. Во всем понимании и чувствованиях вера и нравственность стояли у него в полной и недосягаемой нерушимости. Ни бури века, не поветрия скептицизма, ни зараза революции не должны были и не смели поколебать вечных истин, и в этом вопросе у Иоанна не было никаких ни уступок, ни сделок, ни соглашений.

Наука, философия, и искусство, мораль, право, быт для Иоанна являлись только проповедными, только следствиями, – «все это всеми своими живыми, здоровыми соками обязано Христу». С живой и настороженной любознательностью Иоанн все время следил за враждебными церкви течениями. Тогда, в период наших первых встреч, его главным врагом стало обновленчество. Все же главную осаду церкви он видел не в открытых гонителях, а в ее разлагателях. Его волновали нарушения реальных правил церкви, его тревожило уничтожение отдельных православных приходов. Тут архиепископу приходилось не только писать, но и выступать в Сейме, и с этой кафедры говорил и взывал не только служитель Бога, и служитель народа, не только хранитель духа веры, но и защитник реальных прав церкви и ее общественности.

В живой неутомимой и многообразной работе архиепископа Иоанна везде слышались и чувствовались ясность поставленных целей и неуклонный прямой путь, ведущий к их достижениям. В нем сочетались искренняя человечность, душевная мягкость с неукротимостью борца и принципиальной неуступчивостью общественного деятеля, сердечное постигание чужой души, прощающее примирение с человеческими заблуждениями, но также и полное совершенное неприятие компромисса. Совершенному преступлению никто не станет искать оправдание, но и объяснения тоже нет. Произошел непонятный, дикий и страшный акт мести, шедший на поводу несомненного безумия.

Журнал «Вера и жизнь», No 11 1935 г., с. 243–254.

Архиепископ Иоанн, в миру Иван Андреевич Поммер, был сыном крестьянина латыша; родился он 6-го января 1876 года в православной семье Лаздонского прихода, в Цесисском уезде. Когда ему было 7 лет он поступил в народно-приходскую школу. От природы блестяще одаренный крестьянский мальчик делает блестящую карьеру. Он первым поступает в Рижское духовное училище, где учение бесплатно. Первым он кончает училище и переходит в Рижскую духовную Семинарию, которую кончает в 1897 году. Прежде чем поступить в Академию, он работает, как народный учитель, в течение трех лет, в различных уголках родной земли среди детей латышского народа, где знакомится с народной жизнью, с нуждами народа. В короткие свободные часы зимой и во время летнего отдыха он готовится к тяжелому экзамену в духовную Академию. Он поступает в тогда знаменитую Киевскую духовную Академию. Здесь серьезный юноша-учитель обращает на себя внимание профессоров не только своими способностями, но и суровой, аскетической жизнью. Уже на 2-м курсе в Академии он отказывается от радостей мирской жизни и принимает монашество, а немного спустя удостаивается и священного сана иеромонаха.

После окончания Академии о. Иоанн возвращается к педагогической деятельности.

В течение нескольких лет он был сначала преподавателем, а затем инспектором, и наконец, ректором в нескольких духовных Семинариях. В 1911 году молодой архимандрит Иоанн был рукоположен во епископа. Епископское служение он проходил в епархиях Минской, Херсонской, Приазовской, Тверской и Пензенской.

Обладая выдающимся талантом, простой крестьянский сын латыша сделал в России такую духовную карьеру, о какой не могли мечтать и сами русские. Но никогда архиепископ не забывал, откуда он вышел, где его родина. Он всегда мечтал возвратиться в Латвию. И вот, в 1921 году Латвийская Православная Церковь избирает Владыку Иоанна на пост архиепископа Рижского и всея Латвии. Священный Синод и Высший Церковный Совет с благословения Патриарха Тихона, назначили Иоанна на Рижскую кафедру. Архиепископ Иоанн застал свою епархию в тяжелом положении, со следами ран и ужасов мировой войны и революции. Большое количество приходов было без пастырей, храмы запущены, часть имущества Православной Церкви отнята. Однако с течением времени архиепископ Иоанн своими силами и средствами в суверенной Латвии восстановил и возвеличил Православную Церковь. Как выдающийся оратор и видный общественный деятель архиепископ Иоанн, пользуясь полным доверием православного русского населения Латвии, был избран депутатом Латвийского Сейма и здесь стал известным всему миру как безбоязненный обличитель безбожников и защитник обездоленных судьбою, без различия их национальности и даже религий.

Казалось, что еще не один десяток лет продолжится его церковно-общественное служение в Латвии. Но Господь судил иначе.

Только теперь все больше и больше чувствуется, что нет с нами нашего дорогого Владыки и страшно обидно и больно оттого, что не уберегли нашего единственного верного защитника веры и правды. Один бог знает, для чего нужна эта жертва. Знаем только то, что здесь на земле, не увидим больше доброго образа Владыки, не услышим его добрый, мягкий, в душу проникающий голос и не погладит он своей мягкой рукой ни одной детской головки. Мы, молодое поколение, должны быть счастливы, что выросли под благословением Владыки ныне мученика, и никогда не должны забывать того, что он для всех нас, и старых, и малых, сделал, чему он нас учил.

Не всем из нас в будущем предстоит сладкое житье, а тем, кому жизнь не улыбнется, кому придется много от нее терпеть, пусть будет утешением те, хотя бы немногие воспоминания, заветы и бесконечно добрый взгляд Владыки. От одного воспоминания одинокой душе станет теплее, и понесет она свой крест без ропота, как нес его Владыка. Жалею, что я был еще маленьким, когда Владыка Иоанн приехал в Ригу. Встречал я его на вокзале на руках у своей матери и помню только ясный, чудный день и море людских голов перед вокзалом, а потом все это перемешалось, и я спешным порядком очутился в соборе и к моей великой радости, сподобился стать первым причастником у Владыки. А затем воспоминания все проясняются. Помню, как-то раз, давно, пошел на Пасху с мамой в собор. Служил Владыка. Подходим под благословение. Стою я перед ним такой маленький, еле от полу видать, сложив свои руки для благословения, и жду. Вдруг этот могучий архиепископ нагнулся, взял меня под локти и как перышко поднял над толпой высоко в воздух и, сказав: «Ты, кажется, мущина. Похристосуемся!» До сих пор так ясно это вижу и никогда не забуду.

Простой в обыденной жизни, он и во время служения Богу был прост, а между тем, какою торжественностью отличались его службы. Теперь зайдешь в собор, как-то темно, пусто, а тогда от его присутствия становилось светлее, его ясные, раздельные возгласы доходили до глубины души, создавая молитвенное настроение. Теперь закроешь глаза и так ясно видишь его стоящим на архиерейском возвышении с воздетыми руками – со свечами и слышишь его голос: «Слава Тебе, показавшему нам свет»! А какой торжественностью отличались великопостные службы, пассии, чтение 12-ти евангелий, вынос плащаницы, а затем погребение. Как чудно было в светлую заутреню, когда он, в сопровождении многочисленного духовенства, радостный возвращался с крестного хода в собор и первый мощно и торжественно восклицал: «Христос Воскресе!» Все это было... Многих поражала скромность Владыки – защитника Православия. В скромной монашеской келье в соборном погребе многие воочию убеждались, что существует на земле уголок, где, в лице Владыки, горит светлым пламенем лампада Святой Православной Церкви. Красноречивые проповеди Владыки были верхом совершенства. Они поражали своею простотой и ясностью. Он всю душу влагал в проповеди, обличая врагов Церкви Христовой, проповедуя правду Божью. Запомнилась его речь, сказанная на Рождество на тему: «Труждающиеся и обремененные». В ней он обличал ложное отношение марксистов к трудящемуся крестьянству. Я привожу самый конец речи: «Один высокий, могучий прибыл в родное Мордовское село и повел речь к землякам: «Товарищи! Раньше всем твердили: все Божье – землица Божья, лошадка Божья, коровка Божья, курочка Божья, а я вам говорю: все ваше – землица ваша, лошадки ваши, коровки ваши, курочки ваши...» Поймав насмешливую улыбку старика, сановник обратился к нему: «Иль я не так говорю?» – «Так говоришь, но не договариваешь. Землица-то наша, а пшеничка с ней будет не наша, а ваша, коровка-то наша, а молочко ее будет не наше, а ваше, курочка-то наша, а яички ее будут не наши, а ваши. Пока землица была Божья, пшеничка была наша, коровка была Божья, а молочком лакомились мы...» Так как мысль старика была ясна, его арестовали, не дослушав до конца. Всегда добродушный – с врагами Церкви Христовой Владыка был непримирим. Он говорил: «Люди – звери (большевики) своими гонениями веры заслужили, чтобы их причислить и к ним относиться, как к величайшим злодеям и извергам, Бога не боящихся и людей не стыдящихся, признать их заслуживающими кару и от Бога, и от человечества». Владыка не боялся ни угроз, ни выступлений в левой печати. Как-то он сказал: «что касается меня, то не только газетною травлею, доносами и угрозами, но и прямым наличием возможности той или иной расправы со мной, меня не испугать. Я исполняю свой архиерейский и депутатский долг и буду исполнять, не взирая ни на озлобленный лай, ни на оскаленные зубы». По национальности латыш, Владыка любил Россию и глубоко страдал, видя ее распятой и опоганенной. В 1931 году на устроенном чествовании архиепископа Иоанна, по случаю 10-летия пребывания его на кафедре Православной Церкви в Латвии, тысячи сердец горячо желали ему многия лета, причисляли его к лику светочей, борцов за истину Христову, своей жизнью и вдохновенным словом вливающего мужество и твердость в более стойких и поддерживающего малодушных и слабых, склонных к упадку духа и уступке врагу. На заслуженную хвалу Владыка, скромно уклоняясь от всех приписываемых ему в речах выступавших ораторов заслуг, формулировал свое отношение к чествованию словами: «Не нам, не нам, а имени Твоему слава!».

Вера православная была для Владыки выше всего, и он мученической кровью запечатлел верность своему святительскому долгу. О, если бы он мог теперь говорить, как много ужасного мы узнали бы. Воскресенье 14 октября 1934 года. Тысячи людей сплошной стеной стоят у дачной архиерейской церкви, ожидая выноса тела Владыки. Тысячи народа заняли все пригорки леса. Кончилась Литургия. В чистом осеннем воздухе тихо льется молитва «Святый Боже», в дверях на руках духовенства показывается темный дубовый гроб. Головы всех обнажены, глаза, затуманенные слезами, устремлены на то, что осталось от Владыки. К тихому пению молитвы присоединяются стоны и рыдания многочисленных его почитателей. Мерно колышется гроб, поставленный на дороге, покрытый мантией, удаляясь все дальше и дальше от тихой обители, в которой почивший так много перестрадал, восприявши мученический венец. Останки Владыки Иоанна ныне покоятся на покровском кладбище, куда беспрестанно стекаются люди, чтобы выплакать, хотя бы на могиле Владыки, свое наболевшее сердце... Да, выше всех стоял архиепископ Иоанн. Многие очень многие его ценили и любили, но многие его ненавидели и презирали. Но он всю свою жизнь стоял непоколебим, с небывалой силой и стойкостью на страже защиты Православной Церкви, как могучий дуб и как ни гнули его, он не погнулся, пока вражьи силы не сломали его. Не даром светлейший патриарх Тихон, посылая Владыку в Ригу, называл его «мужем борьбы». Владыка любил правду, говорил ее прямо в глаза, какова бы она ни была, и проповедовал ее. Он был «искателем правды». За правду Божью он и пострадал в своей тихой обители. Бывал и я не раз там у него. Помню, когда учился я еще в монастырской школе, каждую весну мы устраивали экскурсию к Владыке на дачу. Так чудно тогда было. Всегда выходил нас встречать сам Владыка. Для каждого у него находилось доброе слово, улыбка, знак внимания. Как гостеприимный хозяин. Он водил нас по саду, показывал хозяйство. И все это делалось с любовью и заботой. Показывал лодку, в которой в свободное время ездил удить рыбу на Киш озере, луг, где сам косил и сушил сено, пчел в ульях, им самих сделанных и т.п. А мы, окружив его со всех сторон, гурьбой гуляли по лесу, по горкам, затем, взявшись за руки в цепь, бегали с ним с горы на гору. Только на этих экскурсиях я и видал, как Владыка вместе с нами смеялся. Затем брались мы за руки – на одной стороне все мы, на другой Владыка один. Всю силу мы напрягали, чтобы его перетянуть, и все-таки, как мы ни пыхтели, – он стоял непоколебим и только усмехался. Он был тогда с нами таким простым, хорошим, что мы все чувствовали себя, как дома, даже лучше.

Набегавшись, садились мы где-нибудь на горку у озера, и он, обращаясь ко всем, говорил: «Ну, а теперь споем, детки!» Пели мы много, а он или слушал, или же тихонько подпевал. Очень любил он, когда пели «В темном лесе»... Иногда засиживались мы долго, до сумерек, иногда с его помощью мы зажигали костер и продолжали петь у костра, пока он находил, что мы проголодались и что пора идти в дом. У себя дома он нас кормил, а потом рассаживались поудобнее, а он или присоединял радио, или просто так сидели в сумерках, слушая его тихую речь, пока пора было уходить. А уходить так не хотелось.

В последний раз я был у Владыки с сестрой на Иванов день. Как сейчас помню, был чудный июньский день. Вся природа ликовала в полном расцвете своем. В ясном небе заливались жаворонки и даже деревья как-то радостно шелестели своими молодыми ярко-зелеными листочками. В такой день, ясный и солнечный, подошли мы к даче архиепископа Иоанна. Уже издали видна была сквозь вершины каштанов крыша дома, а подойдя ближе, увидели мы на зеленой, залитой солнцем поляне, старый окрашенный в серый цвет дом. Высокая дверь была увита дубовыми листьями.

Подойдя ближе, услышали мы голоса и, наконец, увидели Владыку. Он стоял у дуба с несколькими посетителями. Такой высокий в скуфье и белом подряснике. Черные с серебром волосы прилегали мягкой волной у старой островерхой скуфьи. Около него была собака – верный его сторож. Когда мы его поздравили, он так ласково сказал: «Спасибо, спасибо, деточки, что пришли!» В тот день Владыка долго гулял по саду. Он показывал ветхий флигелек, что стоит над Киш озером. Сквозь ельник и березняк видна озерная даль, а у самых крылец, что над озером, высится могучий великан дуб. Я никогда не видал таких великанов. Тяжкая, кряжистая громада ствола разбросала ветки высоко в небе. А те держат темный, тихо шумящий шатер дубовых листьев. У этого громадного дуба, которого не обхватить и вчетвером, притулилась бедная скамейка, где в тишине отдыхал, вероятно, Владыка, один над озерною далью. В тот день он стоял тоже у дуба и рассказывал о Петре Великом, который, по преданиям, очень любил сажать дубы. И точно, куда бы он не наезжал в Таганрог ли, в Ригу, в Киев, стоят и доныне его дубы. И этот дуб тоже посажен Петром Великим. Посадил он всего три, но второй – не такой великан. У него дупло сгнило, и Владыка сам заложил его кирпичом и скрепил железом, и дуб выздоровел. Третий Петровский во время войны на дрова взорвали солдаты, которые там стояли. Затем Владыка показал церковь, построенную в 1840 году во имя св. Иоанна Предтечи Господня. Тогда же он еще сказал, что эта серая церковь с белыми по фронтону колонками скоро будет снова открыта для служения. Он ее собственноручно починял, что мог. Но служить самому в ней ему не пришлось. Видели мы также каштаны, посаженные в 6-х годах архиепископом Рижским Платоном, а в последствии митрополитом Киевским Платоном. Каштаны эти посажены им перед домом и с тех пор они шелестят, как два брата великана. У забора деревянные кресты на двух солдатских могилах и проржавелый крест на могиле иеромонаха Иоанна, который здесь жил и умер. Слушал я тогда рассказы Владыки, и кажется, точно бродишь в глухой обители, у забытых могил, у бедного храма, под дубами и каштанами в чистой тишине и одиночестве – в дыхании обительском... Но жил в этой пустыньке только один – архиепископ всея Латвии Иоанн. Пригласил Владыка всех в дом на пирог. Простая комната, голые белые стены, в углу выцветший аналой и образ Иоанна Крестителя Петровских времен. Посредине большой стол, уставленный цветами. Шумит самовар, звенят стаканы, ложки, и мирно беседует Владыка, говорит, как всегда, живо и быстро, внимательно выслушивая каждого, кто бы с ним ни говорил, смотря на говорящего своими бархатистыми, внимательными, глубокими и умными глазами. Его верный пес тут же под столом. Владыка его любил и рассказывал случаи, когда верный Неро выручал его из беды. Наступил, наконец, вечер и пора было идти домой. Владыка проводил всех до калитки и вместе со своим верным сторожем, по привычке заложил руки в косые карманы подрясника, не спеша и величаво, той своей богатырской поступью, которую знали мы все, пошел к дому. Оглянулся я еще раз, но он уже стоял над ульем, чуть склонив голову на бок. И наблюдал за жизнью пчел. Да, он так любил жизнь и вместе с тем не боялся ее потерять. И вот прошел год, как нет больше нашего Владыки, святителя, архиепископа Иоанна.

Он умер не от старости или болезни. Но умер ужасной смертью мученика, своим последним вздохом вдыхая тот дым и огонь, в котором он был сожжен. Потух тот свет, который освещал нас всех, не бьется больше то сердце, которое всех нас любило и за нас страдало; не улыбаются больше те глаза, которые были так добры, успокаивающе, милы, ободряюще, и не поднимется больше та рука, благословение которой мы чувствовали так живо, когда прикладывались к ней, не только из уважения к высокому святительскому сану, но и от всего сердца с детской любовью... Преступными руками он вырван из нашей среды. Мы, люди, никогда не умеем оценить вовремя то милосердие Божье, которое нам дано. Только холодной зимою мы начинаем ценить летнее солнце и тепло; только седой старец, опираясь на посох, понимает, как красива была юность; только больной умеет ценить здоровье; только тогда, когда русские вынуждены оставить родину и скитаться на чужбине, только тогда они по-настоящему чувствуют, как мила родина.

Точно также происходит теперь. Только после страшной смерти архиепископа Иоанна, мы поняли, как дорог, как нужен, как необходим он нам был и как много в лице его мы потеряли. Когда утром 12 октября 1934 года придя в гимназию я услышал, что владыка замучен, я не поверил, так как ум отказывался понять случившееся, сердце отказывалось верить. Никак не мог дождаться, когда смогу поехать на архиерейскую дачу и лично своими глазами убедиться, что это так. Наконец, на другой день, в субботу, после уроков поехал я на дачу. Вылез из трамвая и по уже знакомой дороге направился к дому Владыки. Тот же парк, та же церковка, вот и дом. Сердце сжалось, заныло, вспомнилось недавнее прошлое, когда жив был хозяин этого дома. Который сам выходил встречать каждого, и невольно покатились по щекам горячие слезы. Пусто и мрачно. Обгорелые стропила дома сказали больше всего о случившемся. Всюду полиция. Подхожу к двери – она выломана, но на ней еще блестит дощечка с надписью: Архиепископ Иоанн». Вхожу в прихожую, в ней на скамейке стоят еще нетронутые чаши с яблоками, собранными Владыкой. Вхожу в комнату, тот же стол и скамья, голые стены, никакого убранства, но и тут осколки стекол и щепы, напоминающие о злодеянии. Вот и еще комната, в которой на столе стоит пустой дубовый гроб. Туда еще не пускают, так как мирянам не полагается видеть облачение священнослужителей. Все мы, собравшиеся, вышли на двор и стали с зажженными свечами в руках. В те минуты больше, чем когда бы то ни было, хотелось, чтобы все это был только сон, но... вдруг донеслось до слуха пение погребального канона, то несли обгорелые останки Владыки с верхнего этажа, где было совершено злодеяние... Печальные звуки редкого напева, несущиеся с вышины, казались будто с неба. Звук, сначала приглушенный, становился все яснее и яснее. Невольно поднялась рука для крестного знамени, сомнения быть не могло. Кончилось облачение. Нас впустили. Дрожащим голосом произносит священник первые слова панихиды, и, рыдая, поют панихиду по Владыке священнослужители. Стою и я, не могу оторвать глаз от гроба, в котором лежит тот, кто мог еще жить. Тихо поют «вечную память», все до одного стоят на коленях. Слышны стоны, всхлипывания. Кончилась панихида, и под пение «Помощник и Покровитель» священнослужители подняли открытый гроб на руки, и печальное шествие направилось в церковь. Печально светит осеннее солнышко над дачей архиепископа Иоанна и над окружающим ее лесом. Сосны хмуро молчат, только лиственные деревья парка, убранные в чудный осенний наряд, печально шелестят своими, золотом оттененными листочками. Хмуро молчат величавый Петровский дуб и Платоновские каштаны – свидетели стольких событий, вплоть до последнего. Владыка так любил молодое поколение и так верил в него, и поэтому от каждого из нас зависит, чтобы его высокие идеи и заветы жили вечно и служили всем путеводною звездою. Будем верить, как и он верил, что «не в силе Бог, а в правде» и что в конце концов правда все же восторжествует. Окончу призывом Владыки: «Вперед за истину, правду и Господа». Вечная память Тебе, дорогой, замученный Владыка Иоанн!

в связи с убийством архиепископа Иоанна (Поммера)

Высочайшему Православному Синоду. Выказываю глубокое сочувствие за уважаемого, всегда готового помочь, добросердечного епископа Поммера, который внезапно ушел от нас, пал жертвой от руки злого, беспощадного человека. С его уходом в Божьем мире потеряли дорогого, пылкого защитника Латвийского государства, что является огромной потерей для латвийского общества и государства.

Вечная ему память и пусть земля будет пухом.

12. 10. 1934 г. Максис Лемкинс. Националист без маски.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 3. Перевод с латышского языка. Письмо написано на бланке со словами Божьей милостью.

Синоду Латвийской православной церкви С чувством отвращения от ужасного преступления, жертвой которого стал архиепископ Иоанн, выражаю Синоду Латвийской православной церкви глубочайшее сочувствие из-за мученической смерти главы церкви.

А. Кисис, Алуксне.

ЛГИА. Ф. 7469, Оп. 1. No 206. Л. 5. Перевод с латышского языка. Письмо написано на официальном бланке директор Алукснеской Мукснеской гимназии Синоду ЛПЦ 14 октября 1934 года. А. Кисис – директор Мукснеской гимназии г. Алуксне, ул. Янкална 38.

Синоду Латвийской Православной Церкви. Рига, Маза Пилс ул. 11

С глубоким волнением, с болезненной и невосполнимой потерей, которая постигла Латвийскую Православную Церковь, в связи со смертью архиепископа Иоанна, павшего жертвой ужасного преступления, высказываем Вам свое сердечное и искреннее сочувствие в огромной беде. Вице-директор школьного департамента. 13 октября 1934 года.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 6. Перевод с латышского языка.

Смиренный Дионисий

Божией милостью Митрополит Варшавский и всея Польши, Почаевския Свято-Успенские лавры священно-архимандрит, всечестному духовенству и боголюбивым – чадам осиротевшей православной церкви латвийской посылает мир. Во Христе любовь и благословение.

«Вы Тело Христово, а порознь – члены. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены»

(1 Коринф. 12, 27–26).

Глубокой печалью преисполнило наше сердце известие о безвременной, трагической смерти Предстоятеля богохранимой православной Церкви Латвийской Приснопамятного Высокопреосвященного Архиепископа Иоанна. Божественному провидению, в неисповедимых путях Его, угодно было, чтобы Ваш Святитель, столь мудро ведший по бурным волнам житейского моря врученный ему Десницей Всевышнего церковный корабль, – страданием и кровью, подобно Святым мученикам, венчался. Велико Ваше горе, возлюбленные во Христе Братие и Чада, велико испытание, ниспосланное Вам в удел. Вы потеряли Архипастыря и Отца, Кормчего и Главу, всю жизнь свою жертвенно, с великой пользой, трудившегося на Ниве Христовой во славу Создателя и во благо верующих. И воистину Он, Приснопамятный Архиепископ Иоанн, был тем преемником Апостольского служения, который в грозный час исхода от земли, произносит немеющими устами: “Время моего отшествия настало. Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил. А теперь готовится венец правды, который даст мне господь Судия” (2Тим. 46–8).

Сокрушайтесь же, Братия и Чада, и обильными слезами утешайте вашу боль и тоску. Внемлите Апостолу, гласом любви и милосердия взывающему: «Плачьте и рыдайте о бедствиях Ваших, находящихся на вас» (Иаков 5,1). Сие постигшее Вас бедствие особенно близко нам, ибо и нас Господь посетил, одиннадцать лет тому назад, великою скорбью, отозвал к себе Первого Митрополита Православной Церкви в Польше Высокопреосвященного Георгия, восприявшего также мученическую кончину. Посему Мы сугубо разделяем Ваше горе и плачем вместе с Вами.

Но Благовестник Христов, поучающий, что по мере умножения в нас страданий, умножается и во Христе утешение наше, восклицает: «Благословен Бог и Отец Господа Нашего Иисуса Христа, отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей» (2 Коринф. 1. 3). Молитвами и слезами облегчая наболевшие сердца свои, усердно просите, возлюбленные Братия и Чада, Вседержителя, дабы он успокоил в селениях праведных Вашего Благочестивого Святителя, дабы по его предстательству ниспослал мир, отраду и утешение осиротевшей церкви Латвийской, дабы Он, Господь Милосердия и Щедрот, возжег на священной Церкви латвийской новый яркий светильник – поставил Вам Архипастыря, который был бы достойным преемником блаженной памяти Высокопреосвященного Архиепископа Иоанна.

Вместе с сим неослабно укрепляйте себя в вере и благочестии и возрастайте духовно, следуя Апостольскому наставлению: «Страждущие по воле Божией. Да предадут Ему, как верному Создателю, души свои» (1Петра. 4. 19). Делегируя на торжества погребения приснопамятного Высокопреосвященнейшего Архиепископа Иоанна, в качестве представителя Святой Автокефальной православной церкви в Польше, Архимандрита Феофана, поручаю ему быть выразителем наших чувств и соболезнований.

«Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога и Отца, и общение Святого Духа со всеми Вами. Аминь (2 Коринф. 13. 13).

Дано в Столичном Граде Варшаве, в Православном Митрополичьем Доме, в лето от Рождества Христова 1934, месяца октября в 18 день.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 7–8

Телеграмма Синоду ЛПЦ – 13.10.1934. Члены корпорации «Рутения» и ее общества филистров глубоко потрясены трагической смертью главы Латвийской православной церкви и преданного друга русского студенчества, в частности, и выражают Синоду глубокое соболезнование по поводу постигшей его и всех нас незаменимой утрате.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 9.

Выражаем членам Латвийского Православного синода и всей Латвийской

Православной церкви свое соболезнование в скорби по случаю мученической смерти Архиепископа Иоанна.

13. 09. 1934. Общество русских студентов Латвийского университета.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 11.

В Латвийский Православный Синод Литовский Православный Епархиальный Совет, глубоко потрясенный трагической преждевременной кончиной достойного Архипастыря Православной Церкви Высокопреосвященного Иоанна, Архиепископа Рижского и Всея Латвии, выражает сердечное соболезнование Синоду и всему православному населению Латвии в скорбные дни незаменимой утраты любимого Архипастыря, самоотверженного окормителя и вдохновенного защитника интересов Православной Церкви.

Да будет Ему вечный покой и память со святыми! Председатель Епархиального Совета Протоиерей Иоанн Корчинский. Литовский православный Епархиальный Совет 1934 г. 13 октября

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 17.

Письмо от лютеранского архиепископа Т. Гринберга синоду Латвийской православной Церкви.

В связи с трагической смертью архиепископа Иоанна выражаю синоду православной церкви свое глубокое сочувствие. Латвийская православная церковь потеряла своего вождя и пастуха, потеряли бесстрашного, смелого и глубоко верующего главу церкви, потеряли так много, что потерю трудно будет восполнить. Верю, что Великий Господь (прим. дословно – помещик жизни) жизни поведет своих слуг в свое царство и цвет его с короной жизни.

Но Латвийской православной церкви желаю и об этом прошу у Бога, чтобы он помог найти дорогому ушедшему от нас достойного последователя.

С глубокой скорбью и сочувствием. Архиепископ Т. Гринберг. 14 октября 1934 года.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 18. Перевод с латышского языка.

Рига, 12 октября 1934 года Глубокоуважаемый Синод Латвийской православной церкви.

С глубокой скорбью из-за смерти архиепископа Латвийской православной церкви Иоанна прошу принять мое сердечное сочувствие в огромном испытании, которое постигло нашу православную церковь и которое больно коснулось чувств и сердца также всего остального народа.

Пусть останется светлая память у нас всех о светлом и несгибаемом образе умершего.

К. Ульманис, министр-президент.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 19. Перевод с латышского языка.

Двинское Русское Национальное Объединение в Латвии 17 октября 1931 года

В православный синод Латвии.

Даугавпилсское Русское Национальное Объединение выражает свое глубокое соболезнование по случаю мученической кончины любимого Архипастыря – Архиепископа Иоанна и молимся об упокоении Его души.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 94.

1934 год 12 октября

Синоду Латвийской православной церкви

Сердце глубоко ранено безжалостным преступлением, которое под покровом ночи бесчеловечно похитили жизнь Его Высокопреосвященства архиепископа Иоанна. Выражаю Латвийской православной церкви и ее членам свое сочувствие и скорбь за потерю главы церкви в его мученической смерти.

А. Квиесис, президент государства.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 20. Перевод с латышского языка.

13 октября 1934 года

Латвийское объединение верующих с глубокой скорбью в память своего уважаемого президента, Архиепископа Иоанна, который в эти дни мученической смертью отошел к Господу. Свидетельствуем православной церкви сердечное сочувствие в огромной утрате, которые для нее приготовили преступные руки. Мы будем с вами просить Бога за душу вашего Владыки. Мы вместе с вами скорбим о безвременной кончине нашего уважаемого Президента, потому что его уход из мира – невозместимая потеря для всех верующих людей в их общей деятельности. Присоединяясь к всеобщему негодованию из-за бесчеловечного преступления, предаем Богу право страшного суда. Остается надежда, что синод Латвийской православной церкви продолжит поддерживать устремления христианского объединения, которое до сих пор так успешно осуществлял наш любимый президент – архиепископ Иоанн.

Биргелис, президент Латвийского объединения верующих.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 21. Перевод с латышского языка.

Епископская методистская церковь в Латвии. Суперинтендант Фрицис Тимберг. 13 октября 1934 года.

В Латвийский православный синод

Епископская методистская церковь выражает православной церкви всеглубочайшее сочувствие в связи трагической мученической смертью Вашего главы церкви архиепископа Иоанна, которая преждевременно наступила из-за преступных злодейских рук. Наша церковь глубоко скорбит в печали вместе с православной церковью и сочувствует вместе с вами в горькой печали, которая так глубоко ранила в сердце церкви Ваших верующих людей. Мы будем молиться вместе с Вами всемогущему Богу, чтобы он в своем милосердии и бесконечной жалости дал своим преданным слугам после Голгофских страданий легкого мирного сна.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 23. Перевод с латышского языка.

Синоду православной церкви в Латвии. 15 октября 1934 года.

От имени Центрального Комитета по делам старообрядцев Латвии и от своего выражаю глубокое соболезнование по случаю безвременной и мученической кончины главы православной церкви в Латвии архиепископа Иоанна.

Заместитель председателя Центрального Комитета по делам старообрядцев Латвии.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 24.

15 октября 1934 года. Высокоуважаемому синоду Латвийской православной церкви.

Скорбная весть, которая кровавыми слезами облетела Латвию о трагической мученической смерти любимого, незабываемого латвийского владыки архиепископа Иоанна ранила также сердца членов прихода православной церкви Эргли, которые в сердечной молитве просят Бога о Его душе. Чувствуя тяжелую, глубокую скорбь из-за смерти своего любимого мученика Архиепископа Иоанна, приносим свое сердечное сочувствие синоду Латвийской православной церкви, как Его исполнительного органа.

С глубокой скорбью священник прихода православной церкви Эргли.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 30. Перевод с латышского языка.

Синоду Латвийской православной церкви

С глубоким негодованием и душевной болью Цесисский православный приход принял печальную весть о мученической смерти своего сердечно любимого архиепископа Иоанна, с глубоким благоговением высказываем свою печаль и смиренно просим присоединиться к общей печали латвийских православных. Испрашивая Высочайшего Бога мира душе архиепископа Иоанна.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 31. Перевод с латышского языка.

15 октября 1934 г. Синоду Латвийской православной церкви

Совет Цесисского православного прихода на своем заседании 14 октября сего года вставанием почтил память Высокопреосвященного владыки архиепископа Иоанна и после обращения протоиерея жертвовать на увековечение памяти и после этого решения послать Синоду письмо с соболезнованиями, приложенное на отдельных листах.

Протоиерей Цесисского православного прихода Андрей Виеглайс.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 32. Перевод с латышского языка.

Рига, 16 октября 1934 года. Синоду Латвийской православной церкви.

Высказываю свое глубочайшее сочувствие в связи с событием мученической смерти Архиепископа Иоанна. Так же наши немецкие приходы глубоко потрясены ужасным преступлением, жертвой которого стал уважаемый владыка. Пусть же Господь, который так милостив, благословит через ушедшую жизнь и труд, свое пасомое стадо и укрепит его в этих трудных бедах. Пусть же всесторонне те добрые семена, которые посеял дорогой архиепископ дадут много порядочных плодов и вечную жизнь.

Доктор теологии П.Х. Полхау, епископ немецкой общины Латвийской лютеранской церкви.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1, No 206. Л. 33. Перевод с латышского языка.

Рижская Гребенщиковская Старообрядческая община, 17 октября 1934 года.

Синоду Латвийской православной Церкви

По случаю трагической кончины архиепископа Иоанна Совет Рижской Гребенщиковской старообрядческой общины выражает свое глубокое сочувствие и искреннее соболезнование осиротевшей Церкви православной, потерявшей своего архипастыря – неутомимого и самоотверженного защитника религиозных и национальных нужд русского населения Латвии.

11 подписей: И. Юпатов, И. Заволоко, П. Масляков и др.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 40.

20 октября 1934 года

Синоду Латвийской православной церкви

Лаздонский православный приход и Совет военного благочиния, собравшись вместе 17 октября сего года, с глубокой скорбью, которую невозможно выразить в своем возмущении потерей, что принесла ужасная весть о неслыханном преступлении, жертвой которого пал в этом году 12 октября наш возлюбленный и незаменимый архипастырь, сокрушается.

Его Высокопреосвященство, Преосвященнейший Архиепископ Иоанн, родной приход и также благочиние выражает синоду Латвийской православной церкви глубочайшее сочувствие и просит Небесного Отца за мученически умершего.

Председатель Совета Лаздонского православного прихода протоиерей К. Платер – подпись.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 70. Перевод с латышского языка.

20 октября 1934 года

Синоду Латвийской православной церкви

Возмущены ужасным преступлением, совершенным над глубокочтимым архиепископом всея Латвии Иоанном, русские люди, объединенные в Режицком благотворительном и Просветительном Обществе имени А.С. Пушкина, выражают синоду Латвийской православной церкви свое глубокое соболезнование по поводу потери стойкого борца за православие, ревнителя и поборника за православную церковь. Режицкое Благотворительное и Просветительское Общество им. А.С. Пушкина глубоко убеждено, что образ архиепископа Иоанна будет навсегда запечатлен в душе русских людей всей Латвии и его благородная деятельность послужит залогом дальнейшего укрепления православной церкви в Латвии.

Режица, 18 октября 1934 года.

ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. No 206. Л. 82.