1896 г.

Зряще мя безгласна и бездыханна предлежаща, восплачите о мне, братие и друзи, сродницы и знаемии.

Такие слова влагает святая Церковь в уста умершего, с такою просьбою она обращается к нам от его имени. Зряще мя безгласна и бездыханна предлежаща, восплачите о мне, братие и друзи, сродницы и знаемии мои!....

Не заставляй нас плакать по себе, возлюбленный брат наш Михаил Александрович! Не напоминай об этом скорбном и единственном праве, которое дано в удел немощи человеческой: скорбеть и тужить при виде смерти! Не проси о себе слез. И без твоего напоминания все, стоявшие около тебя близко, все, не только знаемые тобою, но и не знаемые, а только знающе о тебе по рассказам других, без сомнения, поболят и поскорбят о разлуке с тобою. Вот и теперь при гробе твоем не видим мы сродников, к которым, между прочим, обращается приведенная церковная песнь; не видим тех, кто со смертью близкого человека теряет отца или кормильца и вообще лицо, с существованием которого неразрывно связаны насущные житейские интересы. Ты был одинок, – а посмотри, какое вокруг тебя множество! Что же внушило скорбь этому молитвенному собранию, которое отнеслось к тебе с такой теплою любовью, с таким искренним сожалением, какие можно встречать только в сродниках? Кого потеряли в тебе эти 6paтия и друзи твои, все знаемые тобою и не знаемые. Общий голос указал, кого все потеряли в тебе: лишились не отца и кормителя, о котором плачут близкие по плоти, и не того, с чьим существованием связаны какие-либо житейские выгоды и интересы, а потеряли в тебе все – хорошего человека. Это, повторяю, общий голос о тебе. Твой начальник при первом известии о твоей последней смертельной болезни со скорбным предчувствием близкого исхода твоего из земли живых так именно выразился о тебе: «Хороший человек»! Твои сослуживцы и подчиненные, при первом взгляде на мертвенное тело твое, устами одного сказали о тебе: «Лишились мы хорошего человека»! Твои знакомые и при жизни твоей и после смерти также говорили о тебе: «Хороший человек»! И я, смиренный служитель Церкви, свидетель твоей предсмертной беседы с Господом, которую ты вел с Ним через мое недостоинство, могу засвидетельствовать здесь о тебе: хороший ты человек.

В чем же, братии мои, собравшиеся здесь во имя скорби и молитвы, в чем тайна той всеобщей любви, которую внушал к себе покойный и которая так наглядно и трогательно выразилась вокруг его гроба? Не ошибусь, и думаю, что буду выразителем общего мнения, если скажу, что тайна эта заключается в чистом и возвышенном идеализме ныне покойного Михаила Александровича. Да, это был действительно глубокий идеалист, беззаветно, до полного самозабвения отдавшийся идеалам в науке и искусстве, и в жизни, и в деле воспитания юношества, и во всяком деле, за которое брался. Науке отдал он всю жизнь, для науки ездил в чужие края, оставил удобства жизни и выгоды службы, науке отдал он свое здоровье; ею он жил, ее любил всеми силами души, потому и говорил о ней со всяким чуть ли не при первой с ним встрече. Свидетели этого – все здесь присутствующие; немыми свидетелями этого служат и многочисленные научные труды покойного, частью оконченные, а больше не оконченные... Увы, он умер не в ослаблении мысли и деятельности, не уставший от труда и подвига своего, не изживший своего ума и энергии, а в полном напряжении работы над своим любимым делом; умер, как Моисей, не вошедши в землю обетованную, не докончив своего дела, не увидевши той высокой кафедры, о которой мечтал и к которой так много готовился⁴⁴. И в этом отношении повторилась с ним история многих идеалистов... Но что из того? От этого, конечно, пострадала его любимая наука, но вся личность его рисуется во всем обаянии светлой и чистой любви к науке, во всей привлекательной прелести идеализма.

Идеалистом был покойный и в деле обучения и воспитания юношества; преданный ему всецело, не тяготился он никакими трудами, не отвращался от той элементарной, слишком простой науки начальной школы, которая при его широких познаниях могла быть скучною, а при слабом здоровье – тяжкою и утомительною. Эта черта яснее всего свидетельствует о действительной ценности научных познаний покойного и об искренности его любви к науке, в какой бы форме она ни являлась: только незрелость и мнимая ученость могут с высокомерием относиться к элементарной науке и считать занятия ею для себя унизительными. В своей преданности начальной науке, при широких научных познаниях, он напоминает многих великих людей нашего века, с успехом действовавших в области высшей науки и литературы в то же время до самозабвения предававшихся начальной школе⁴⁵. Идеалистом он был и в отношениях своих ко всем окружающим: верил в добро, верил в людей, глубоко и сердечно к ним привязывался, отзывался на их скорби и радости и словом и делом. Не говорим об его частной жизни: в этом отношении его называли ребенком; здесь он проявил такую нестяжательность, такое неуменье устроиться практически, такое неумение воспользоваться всеми предоставленными законными выгодами и преимуществами, к какому способны только люди, живущие одними идеалами и ничего другого, кроме них, не знающие.

Что теперь сказать об его отношении к высшему идеалу – религиозно-нравственному? Могла ли эта чистая душа быть чуждою этого идеала? Могло ли пройти мимо его сердце, возлюбившее добро так сильно? Нет, и нет! Душа – по природе христианка, и чем она выше и чище, чем более свободна от суеты, чем более живет и проникается интересами духовными, тем она ближе ко Христу. Конечно: несть человек, иже поживет и не согрешит! (Ср. Иов. 14:4–5; 1Ин. 1:8). И особенно в такие времена, как наше, кроме личных грехов, сколько приходится людям известных положений принимать в себя, так сказать, общих грехов эпохи, среды, воспитания, нравственных недугов и от прежних поколений, и от живой современности, и от нарождающихся вновь веяний и направлений. И были, несомненно, грехи мысли, грехи слова... Но, Боже наш, кто чист пред Тобою? Ибо несть человека, иже поживет и не согрешит... В указанной области покойный, как человек, искрений и прямой, чуждался всего искусственного, лицемерного, испорченного, иногда, может быть, и увлекался в некоторые крайности... Но ведомо Господу, и ведомо отцу духовному, каким ярким пламенем вспыхнула вера перед смертью в этом теперь уже не бьющемся сердце. С каким умилением совершил он предсмертную молитву и исповедал грехи свои, с каким чувством приступил он к чаше Господней, – и долго после этого чувствовал он необыкновенный подъем духовных сил, говорил, что люди – ему братья, что небеса ему отверзлись... И чуть ли не в тот момент, когда в водах крещенских погружен был крест нашего Искупителя в воспоминание действительно отверзшихся некогда небес над Сыном Божиим и Сыном Человеческим, – его чистая душа воспарила к небу и вечности⁴⁶. Блажени мертвии, умирающии о Господи: ей, глаголет Дух, – почиют от дел своих! (Апок. 14:13.)

Но нам, еще не почившим от дел, покойный оставил в своей жизни назидательные уроки, и особенно вам, учащиеся юноши и дети, которые собрались сюда в таком необычном множестве. К вам я могу обратиться со словами св. апостола: поминайте наставленников ваших... и взирая на кончину жизни их, подражайте вере их (Евр. 13:7). Подражайте вере этого усопшего: его вере живой и деятельной, – вере в Бога, вере в добро, в науку, в людей, вере во все прекрасное. Чистый и возвышенный идеализм покойного особенно сроднен и привлекателен для молодости: будьте же в жизни такими добрыми, любящими и чистыми, простыми, честными и трудовыми людьми, каким был покойный ваш Михаил Александрович.

А нам, всем собравшимся, что сказать в заключение слова и в утешение? И после краткого изображения духовного облика почившего, если я спрошу вас, братие: имеем ли мы в жизни и делах его залог высших и светлых надежд и отрадных чаяний загробного блаженства для почившего, то уверен, что ответ будет только один – утвердительный. Блажен же путь твой, возлюбленный брат наш и мой Сын духовный! Иди в благодатном мире и покое туда, куда призвал тебя твой Господь! Искал ты здесь правды и добра: ныне вступаешь в общение с Безусловною Правдою и с Добром Бесконечным. В стране незаходимого солнца, в обители невечереющего света найдешь ты и продолжение и осуществление тех идеалов, которые здесь сливаются с вечностью! А мы не забудем твоего обаятельного образа и с любовью помянем тебя высшим проявлением любви – молитвой о тебе. Лучезарным светом твоих идеалов правды и добра и тихим светом любви твоей и нашей да будет ныне освещен и легок для тебя путь к небу и вечности, к твоему и нашему Господу! Любовь, говорит апостол, никогда не умирает (1Кор. 13:8). Аминь.

Когда два года назад, по воле Божией, в мире почил от царственных трудов Благочестивейший Государь Император Александра III, ныне поминаемый, – Его Первенец Сын, принимая царскую власть, так говорил о смерти отца в Своем первом манифесте к подданным; «Горя Нашего не выразить словами, но его поймет каждое русское сердце, и Мы верим, что не будет места в обширном государстве Нашем, где бы не пролились горячая слезы по Государю, безвременно отошедшему в вечность... И не в России только, а далеко за ее пределами никогда не перестанут чтить память Царя, олицетворявшего в себе непоколебимую правду и мир»...

В эти протекшие два года мы могли убедиться, как до конца исполнилась уверенность нашего молодого Государя. Царь явился свидетелем невиданного зрелища: умер Государь обширного царства, Им возвеличенного и благоустроенного, но такого царства, к которому многие питали и питают чувство зависти, – а между тем не было на земле образованного народа, который не выразил бы искренней и трогательной скорби о почившем. О Нем и доселе говорят и пишут, обращаются к Его жизни и деятельности, рассматривают черты Его нравственного образа, – и все больше и больше проникаются к Нему чувствами благоговейной почтительности и справедливого удивления. «Как в картине великого художника, чем более всматриваешься в нее, тем более открываешь в ней новые стороны красоты и чарующей прелести: так в дивно-прекрасном образе нашего незабвенного Государя много лет и много умов и сердец будут открывать все новые и новые поучения». Вот почему и мы говорили о Нем здесь с вами вчера⁴⁸, говорили не раз с этого священного места и прежде во дни поминовения покойного Государя: и все же Его образ стоит пред нами в неувядаемой красе и открывает по-прежнему неиссякаемый источник назидания.

В чем же, братие и дети, в чем разгадка этой всеобщей любви и почтения к покойному Царю? Указывают на Его государственные заслуги: на возвеличение внешней силы России и притом без войны и кровопролития, путем мудрой, но прямодушной и правдивой политики; указывают на необыкновенный рост внутреннего благоустройства России после страшных событий цареубийства, когда царство наше стояло, как будто бы, на краю гибели и накануне разложения. Все это так, и эти незабвенные для России заслуги покойного Царя блестяще обнаружились и подтвердились в эти два года нашей славы, нашей силы, наших успехов на Востоке и Западе, в эти два года, когда Русь широко пользовалась плодами трудов и мудрой дальновидности усопшего Царя. Но если бы в этом одном заключалась причина необыкновенной славы Александра III, то нам непонятны были бы чувства всеобщего и благоговейного почтения к Нему даже со стороны врагов России. Почивший Государь был велик в другом отношении: Он представляется всем, как человек редкой нравственной чистоты, Царь-Праведник, что в наш век, так неудержимо преданный себялюбию и чувственности, да к тому же на высоте престола, является для многих каким-то чудом. И это чудо совершилось у нас на Руси.

Но здесь-то, при частнейшем рассмотрении нравственного образа почившего Царя, каждый в меру восприемлемости и личных наклонностей находит и отмечает в нем различные и разнородные стороны: указывают на Его прямоту, и указывают на Его мягкость; указывают на Его бережливость и – щедрость; на Его миролюбие – и готовность самоотверженно защищать отечество; на Его любовь и строгую справедливость; на доброту и твердость воли; на Его снисходительность и строгое требование от каждого исполнения долга, на Его добродушие и серьезность и т.д. Очевидно, была какая-то основная нравственная почва, на которой твердо стоял покойный Государь, и эта почва сообщила Ему удивительное чувство меры и уравновешенность духа, вследствие чего Он, находясь по своему званию в самых разнообразных положениях и отношениях к Себе и ближним, ни в чем не переходил границ в худую сторону и вырос пред лицом мира в высоко-нравственный и удивительно-цельный образ Царя-Праведника.

Нам отрадно в настоящие минуты пред молитвою о почившем Царе, нам отрадно указать, что этою основою всех деяний и нравственной высоты почившего была Его глубокая религиозность, что не осталось неприметным и для взора иностранцев, из которых один, близко знавший Государя, так говорил о Нем: «Религиозность – это основной фонд души Императора»⁴⁹. Да, Он был христианин, и истинный, искренний христианин, и в этом одном слове разгадка величавого и обаятельного образа незабвенного нашего Царя-Миротворца, Царя-Праведника.

Как христианин, в чувстве веры и преданности Промыслу, не пал Он духом в годину цареубийства, посреди всеобщего шатания умов, смятения сердец, посреди ужаса народного; как христианин, верил Он в Свое призвание Царя-Самодержца, верил в Россию, в ее силы и назначение, в Свое, Богом врученное Ему дело; как христианин, покорно взял Он на Себя бремя царственного долга и понес его безропотно и твердо до могилы, и трудился до изнеможения, отказывая Себе в необходимом отдыхе и днем и ночью. Здесь же, в Его христианских чувствах, объяснение того, что Его прямота, правдивость и искренность не переходили в резкость, грубость и жестокость; Его бережливость не была скупостью, что доказал Он щедрыми пособием народу во время голода и холеры; Его миролюбие не было постыдною трусливою уступчивостью; кротость и смирение Его не переходили в боязливую приниженность, в любви Его не было слащавости, безразличной к добру и злу, и в снисходительности не было попустительства на зло; с другой стороны, твердость и настойчивость Его не были неразумным и себялюбивым упорством, строгость не была жестокостью, требовательность не была проявлением личного каприза, в патриотизме Его не было фанатической ненависти к другими народами, и в самой религиозности не было ханжества, – и так во всем. И болезнь Свою, и смерть принял Он, как христианин: с умилением и слезами читали мы, что Он, уже сломленный тяжелыми недугом, прикованный к одру болезни, среди мучительных бессонных ночей, среди тягостных дней не оставлял царственных трудов, – и Россия, одна Россия составляла предмет его предсмертных забот и мыслей; после трудов Он молился, после молитвы снова трудился, и никто не слышал от Него ни жалобы, ни ропота.

Как удивительна, как величава, прекрасна и торжественна Его кончина! Пришел последний день жизни, изможденное трудом и болезнью тело уже оказалось неспособно к труду, неспособно быть орудием светлого духа... «Сегодня умру, – говорит Государь Своей Супруге: – будь покойна, Я же совершенно спокоен». Еще несколько часов, – и, действительно, жизнь погасла в теле, и верующая душа среди молитв в надежде жизни вечной почила в Боге. Так умирают только люди, крепкие своею чистою совестью и горячею верой в Бога и в бессмертие души. Так умирают только христиане. Не потому ли и любовь к почившему Царю, и при жизни Его и по смерти, все выражали не иначе, как молитвою: молились в России и вне ее, молились христиане без различия исповеданий, молились евреи, мусульмане... Все чувствовали, что иной образ чествования Царя как-то не соответствует Его нравственными свойствами.

О достойном христианине, о преданном сыне Церкви отрадно молиться тому, кто сам имеет трогательное упование на жизнь бесконечную, трогательную веру в общение живых и умерших. К такой молитве призываемся сейчас мы с вами, братие и дети.

Верим, что Ты, наш многолюбимый Царь, живешь с нами духом; верим, что сбудется над Тобою все обещанное христианам: Ты был кроток, – а сказано: блаженны кроткие; Ты милостив был, – а таким обещано, что они помилованы будут; общий голос всего света нарек Тебя Миротворцем, – а сказано: блаженны миротворцы, ибо они сынами Божьими назовутся. Да будет же благословен твой покой, боголюбивая душа! У престола призвавшего Тебя Бога вместе с прежде почившими святыми властителями земли русской стань и Ты в дерзновении молитвы за Русь, за нас, за Твоего Царственного Сына!

Братие и дети! Да будет в сердцах наших вечная память усопшему Царю и в молитвах за Него и в подражании Его высоким достоинствам человека-христианина, оставившего нам пример глубокой веры, благословение мира и завет доброй жизни. Аминь.