О хананеянке (Мф. 15)^*

1. Хотя вчерашний шум и огорчил нас, за то обрадовало ваше общее усердие. Я не обращаю внимания на этот случайный беспорядок, но ценю расположение слушателей. Смятение это я склонен считать обычным явлением рыночного происхождения, а ваше усердие отличается возвышенным характером, как бы внушено вам свыше. Это похоже на то, что – «голос, голос Иакова; а руки, руки Исавовы» (Быт. 27:22). Шум-то, конечно, был здесь неуместен, но ревность ваша весьма почтенна. И конечно, во всяком случае не должно смущаться криком усердствующих, а нужно обращать внимание на то, с каким усердием слушают. Ведь и хананеянка кричала Спасителю, а Он не обращал внимания на ее усиленные крики и оценил только ее душевную настойчивость. Итак, она взывала, как вы сейчас только что слышали, следуя по стопам Спасителя: «помилуй меня, ...сын Давидов» (Мф. 15:22)! О, вера язычницы! О неблагодарность иудеев! Хананеянка, чуждая народу израильскому, не наученная закону, не ведавшая пророков, проповедует истину, восклицая: «помилуй меня, ...сын Давидов»! А воспитанные на законе, наслушавшиеся пророков, в явное отрицание истины утверждают ложь: не знаем, кто Он такой, – самарянин, должно быть, и «Он одержим бесом» (Ин.10:20). О, вера язычницы! О, неблагодарность израильтян! Посмотри, как Бог и Владыка всяческих дорожит Своим народом. "Нехорошо, – говорит Он, – взять хлеб у детей и бросить псам» (Мф. 15:26). Язычников называет псами, а израильтян – сынами. Но какая совершается затем перестановка: почитаемые отвечают бесчестием, а отвергаемые воздают поклонение; именуемые сынами не принимают благодеяния, а хананеянка, названная собакой, не отстает от Благодетеля. Конечно, Спаситель и собакой назвал ее не с тем, чтобы обидеть, но чтобы обнаружить ее усердие и тем показать, что язычники и оскорбляемые не отстают от Благодетеля, а Израиль и благодетельствуемый отрекся от Спасителя. «Помилуй меня, ...сын Давидов»! Он, слышащий все и всех, молчит, не отвергая просьбы, но ожидая дальнейшего проявления веры. Хананеянка – по происхождению, и дочь Авраама – по вере. «Помилуй меня,... сын Давидов»! Он, преклоняющийся к молениям душевным, прежде чем они появятся на устах, молчит и удерживается; даже апостолам показалось, что Он слишком жесток, оставляя без внимания такие вопли, и они стали просить Его: «отпусти ее, потому что кричит за нами» (Мф. 15:23). Неужели ты, Петр, или ты, Андрей, или Филипп, неужели вы человеколюбивее Спасителя, и вас тронули ее просьбы, а Он остается бесчувственным к ее мольбам? Но вы судите по внешности, а Я ценю расположение души; Я удерживаю и замедляю благодать, чтобы вера ее проявилась с большим блеском. «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева» (Мф. 15:24). Значит, Ты – пастырь израильтян, а не Владыка всей земли; и Пастырь, и Управитель, и Промыслитель? Нет, не сказал Он: Я не пастырь для остальных, но: Я не на то послан. Однако, и эти слова содержали истину только прикровенно, направляясь все к той же цели – обнаружению веры жены. Ведь если Ты не послан ко всем, то как посылаешь апостолов в концы вселенной, говоря: «идите, научите все народы, крестя их» (Мф. 28:19)? Если не послан к другим овцам, а только к этим – дома Израилева, – то как говорил апостолам: «есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести: ...и будет одно стадо и один Пастырь» (Иоан.10:16)? Ясно, что Спаситель, говоря: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева», не имел ввиду высказать истину в полном объеме, – Он хотел только испытать душу ищущей Его помощи. Отказывается помочь ей, но она не уходит; отвергает ее просьбу, но не может отвергнуть ее поклонения. Поистине, образом Церкви является эта хананеянка; так и Церковь не отрицается Христа, каким бы опасностям ни подвергалась; тысячи невзгод переживает, но не перестает устремлять очи в пристань веры; бесчисленными еретическими треволнениями обуревается, но в основании веры своей не колеблется. Сравни теперь – какова вера Церкви и какова неблагодарность иудеев. Иудеи, манной питаясь, ропщут, а Церковь, постясь, приносит благодарение Владыке; те, будучи почитаемы, платят неблагодарностью, а христиане, будучи преследуемы, благодарят. Какого слугу выбрал бы ты, если бы был господином? Которого из двух пожелал бы ты иметь – того ли, который на благодеяния отвечает неблагодарностью, или того, который благодарит за наказания? Конечно, этой именно Церкви образом служит хананеянка, отталкиваемая, но не оставляющая Владыки. Кланяется Ему и говорит: «Господи! помоги мне»! Сначала она сказала: «Помилуй меня, ...сын Давидов»! а потом, подумав, что это наименование не вполне соответствует Его достоинству, оставляет его и заменяет другим, более высоким. Не называет уже Его Сыном Давидовым, но Господом, умоляя: «Господи! помоги мне» (Мф. 15:25)! Однако и на это она не получает ответа. Но тут уже вступаются апостолы и просят за нее, потому что она «кричит за нами». Бог продолжает испытывать веру ее и говорит ей: «нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам» (Мф. 15:26). Детьми называет израильтян, не столько к чести их, сколько в обличение их неблагодарности. Ведь Тот, Кто сейчас называет израильтян детьми, есть Сын сказавшего: «Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против Меня» (Ис.1:2). Называется хананеянка собакой – и с благодарностью сносит обиду. Впрочем, я думаю и верю, что в этом обидном прозвище сказывается отчасти и чувство благоволения, если понимать его в смысле указания на верность, преданность этого животного. Собака, что ни перетерпит, хозяйского дома не оставит; при виде хозяина – она спокойна, проходят рабы – она молчит, а когда видит чужих – поднимает тревогу, лает и не хочет успокоиться, не признавая никого из посторонних. Иудеи, сколько бы хулений на Бога не слышали, не трогаются. А христианин, слыша хулы еретиков или вообще какую-нибудь ложь на Бога, тотчас приходит в возбуждение, лает, кричит на противников. Не терпит христианин видеть вражеское лицо, но как собака стережет хозяйский двор. Чуждые вере философы сами усвояли себе название собак, ценя нрав этого животного, и не стыдились такого наименования, обращая внимание лишь на природные качества. А что и Бог одобряет тех, кто лает в защиту благочестия, и негодует на тех, кто молчит и не лает в пользу истины, это видно из сказанного об израильтянах, что они – «они немые псы, не могущие лаять» (Ис. 56:10). Псом называется душа, преданная Владыке и лающая за Владыку, и такое наименование ее не унижает. Когда собака взбесится, верным признаком ее бешенства является то, что она огрызается на своего господина: в здоровом состоянии собака этого никогда не сделает. И безумие иудеев ничем другим не обличается в такой степени, как тем, что они лают на Спасителя: Бога, в Котором они должны были признать своего Владыку, они отвергли как чужого. В этом и заключается их вина. «Псы окружили меня», – говорит псалмопевец от лица Спасителя. Кто эти псы? «Скопище злых обступило меня» (Пс. 21:17). Обида не отталкивает однако хананеянки, но принимается ею с благодарностью. «Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам». И оскорблением пользуясь, чтобы только расположить к человеколюбию, она говорит: «так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их» (Мф. 15:27). Ты не хочешь пожалеть меня как одну из твоих детей, так окажи мне сострадание как собаке: я согласна быть для Тебя и собакой. Твоя обида для меня лучше всякой чести, выше всякой славы. Тогда, наконец Спаситель, чтобы показать, что Он не имел намерения нанести ей обиду, и в виду обнаружения ее веры говорит ей: «о, женщина! велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему» (Мф. 15:28)! Я не знаю, как восхвалить эту веру, которую Спаситель назвал великою. Какую в самом деле могу я придумать похвалу выше той, что изрек Спаситель? Ею и ограничимся, не будем портить ее нашими похвалами, не будем менять великое на малое: ведь человеческая похвала унижает дело, а слова Божии удостоверяют его достоинство. «Ему и похвала не от людей, но от Бога» (Римл. 2:29), говорит апостол. А почему вообще беснующиеся, взывая ко Спасителю о помощи, называли Его сыном Давидовым: «Помилуй меня, ...сын Давидов»? Разве родство с Давидом давало какую-нибудь власть над нечистыми духами? Почему и прозорливец восклицал: Сын Давидов «помилуй меня», и хананеянка, прося о своей бесноватой дочери, умоляла: «Помилуй меня, ...сын Давидов»? В истории рассказывается, что Давид игрой на гуслях отгонял от Саула нечистого духа. А так как Давид отгонял нечистых духов силою музыки, – силою, конечно, не человеческой, а божественной, и по вдохновению от Святого Духа, то это и послужило поводом к упоминаю о Давиде при подобных обращениях к Спасителю: «Помилуй меня,... сын Давидов»! Впрочем, конечно, нельзя было ограничиться тем, что этими словами выражалось: они были хороши, как начало, руководясь которыми можно было возвыситься и до наименования, соответствующего Его достоинству. «Исцелилась дочь ее в тот час» (Мф. 15:28). По слову Божию девица исцелилась: слово Спасителя изгоняет нечистых духов, низвергает всякую нечистую силу.

2. Вот что могли бы сказать об этой евангельской благодати, – конечно, не столько, сколько должно было сказать, но сколько было нам по силам. А так как мы не в состоянии были сказать всего, что следовало бы, то воспользуемся настоящим случаем, чтобы исполнить одно из своих прежних обещаний. Пора уже и мне исполнить это обещание, – чтобы постоянное откладывание со дня на день не охладило окончательно ревности слушателей, – да и вам пора уплатить мне долг слушания. О фараоне начата была у нас речь, – о том, как ожесточил Бог сердце фараона, и о том, что сказано было по этому поводу: «кого хочет, милует; а кого хочет, ожесточает. Ты скажешь мне: «за что же еще обвиняет? Ибо кто противостанет воле Его?» (Римл. 9:18–19)? Когда мы имеем дело с божественными Писаниями, не должно спешить изъяснять их, едва услышим, чтобы не было стеснения мысли, но предварительно уверившись в благодатном содействии свыше, тогда уже только следует приступить к спокойному и неторопливому рассмотрению в должном порядке. Одним словом, вот как я имею в виду начать речь о занимающем нас изречении. Находится оно в послании к римлянам. Пишет апостол Павел римлянам и предлагает им много различных наставлений, в особенности же желает исправить и устранить то, из-за чего произошло среди них большое смущение и нестроение. В чем было дело, послушай. В Риме много было уверовавших во Христа из иудеев, но и из язычников многие уверовали. И вот между теми и другими возникли прения и несогласия – не из-за ревности по вере, но из-за спора о первенстве. Христиане из язычников стояли за то, чтобы им считаться первыми, но иудеи им не уступали и желали сохранить первенство за собою. Христиане-евреи ссылались на свое отеческое благородство и говорили христианам из язычников: мы вас выше; наша вера древнее; наши и патриархи, наш Авраам, наш Исаак, наш Иаков, наши все патриархи, все пророки; за нас древность и благородство происхождения, а вы только что приобщились к этой благодати. А христиане из язычников им возражали: невозможно первенствовать тем, которые отреклись от Христа; немыслимо удержать за собой первенство тем, которые воздвигли крест и вооружились на Бога; вы теперь отвержены, а призваны все народы; мы воспользовались дарованным людям спасением, а вы им пренебрегли. Апостол, усмотрев, что эти споры производят в Риме большое смущение, и что беспорядок все возрастает, и опасаясь, что зло, умножившееся в столице, может легко разлиться по всей вселенной, с корнем вырывает эту наклонность к спорам, чтобы предупредить ее распространение по всей земле; он становится между противниками, – становится не как судья, но как миротворец, зная, что благочестие устранит всякий спор. Кто хочет прекратить раздор и распрю, тот не останавливает одной какой-нибудь стороны, чтобы не дать перевеса другой, но удерживает и ту и другую одновременно, потому что так легче привести их к соглашению; так и божественный апостол становится между спорящими и удерживает горячность как иудеев, так и язычников. Осуждает же он прежде всего ту сторону, которая действовала с большим бесстыдством, т.е. иудеев. Все ведь они бесстыдные псы, не могущие лаять (Ис. 56:10). Бесстыдно это племя, – бесстыдно не по природе, а по нраву, потому что бесстыдство коренится не в низости происхождения, а в характере. Итак, обвиняет эту сторону, или лучше сказать – их первых вразумляет, как более бесстыдных, – их, которых Исайя находил столь бесстыдными, что сказал о доме Израилевом: «в шее твоей жилы железные, и лоб твой – медный» (Ис. 48:4). Осуждает божественный апостол прежде всего сторону бесстыдную, т.е. иудеев, и так как они ссылались на древность своего происхождения – от Авраама, Исаака и Иакова, то он и показывает им, что ценится не происхождение, но нрав. Начиная свою речь об этом, он говорил: «не все те Израильтяне, которые от Израиля» (Римл. 9:6). Ты, указывая на происхождение, не обращаешь внимания на нравы: «не все те Израильтяне, которые от Израиля, – это прямо против иудеев, – ...не все дети Авраама, которые от семени его», потому что написано: «в Исааке наречется тебе семя» (Рим. 9:6–7). Если благочестие ставить в зависимость от происхождения, то ничто не препятствует Измаила предпочитать Исааку, потому что он был сын Авраама и притом сын старший. Итак, «ибо не все те Израильтяне, которые от Израиля; и не все дети Авраама, которые от семени его, но сказано: в Исааке наречется тебе семя». И в объяснение прибавляет, что «не плотские дети считаются по вере, но дети обетования признаются за семя» (Рим. 9:8). Но так как он ожидает, что иудей восстанет против этих слов и – в довершение своего бесстыдства по отношению к божественной проповеди скажет, что Измаил отвергнут потому, что он был сыном рабыни, а Исааку оказано предпочтение в силу его происхождения от свободной, то он оставляет наконец пример Измаила и продолжает: и не только Исаак предпочтен был Измаилу, "но так было и с Ревеккою, когда она зачала в одно время двух сыновей от Исаака, отца нашего. Ибо, когда они еще не родились и не сделали ничего доброго или худого (дабы изволение Божие в избрании происходило не от дел, но от Призывающего), сказано было ей: больший будет в порабощении у меньшего» (Рим. 9:10–12). Так как там ты объясняешь отвержение Измаила низким его происхождением, то вот смотри: от одного корня два побега и как они различны! Тот, о котором можно было сомневаться, принят, а тот, который был вне сомнения, не принят. А чтобы ты убедился, что природа не унижает того, кого не унижает душевное расположение, и было сказано, что «больший будет в порабощении у меньшего, как и написано: Иакова Я возлюбил, а Исава возненавидел» (Рим. 9:12–13). Здесь Павел опирается на слово Божие, потому что вот что сказано Богом через пророка: «Не брат ли Исав Иакову?... Однако же Я возлюбил Иакова, а Исава возненавидел» (Мал. 1:2–3). Так как ты ссылаешься, говорит, на происхождение, то вот – что пользы было Исаву от его происхождения? Если благородство предков служит к чести человека, то объясни, какую услугу оказало Исаву благородство его отца? Разве он не был потомком Авраама? Разве он не был сыном Исаака и даже от одной и той же матери, и притом свободной? Разве его происхождение помогло ему получить то, чего лишал его нрав? И тотчас прибавляет: «Что же скажем? Неужели неправда у Бога? Никак»(Рим. 9:14)! Рассмотрев, таким образом, вопрос исторически, апостол вооружается затем против тех возражений, какие по этому поводу предъявляются. Так как многие, после того как известный вопрос разрешен, злоупотребляют сделанными отсюда выводами, то апостол не ограничивается тем, что в его время было предметом спора, но предусматривает и те возражения, которые впоследствии имели возникнуть со стороны ли манихеев, или со стороны других каких еретиков или со стороны язычников по поводу этих его слов, и заблаговременно приготовляет стрелы, которые пригодятся тебе в случае войны. Ведь Бог не смотрит только на настоящее, но еще более внимания обращает на будущее. Поэтому и слово Божие называется стрелою и мечем. Исайя говорил: «и соделал уста Мои как острый меч; тенью руки Своей покрывал Меня, и соделал Меня стрелою изостренною; в колчане Своем хранил Меня» (Ис. 49:2). Почему же меч и стрела? Мечом сражаются с близ стоящими, а стрела посылается и к тем, которые находятся на далеком расстоянии. Так как слово Божие истребляло и существовавшие уже разногласия, и посекало и те раздоры, которые впоследствии имели возникнуть, то оно и называется мечом, как действующее на близком расстоянии, и стрелою, как поражающее противников вдали. Но чтобы не нарушать последовательности изложения, мы сначала покончим с тем, а потом уже перейдем и к этому. Доказав иудеям, что не должно превозноситься своим происхождением, апостол переходит затем к обратившимся из язычников и говорит им: «не превозносись перед корнем; ты, дикая маслина» (Римл. 11:18, 17), отломился от дикой по природе маслины и прецепился к доброй маслине. Кто прочтет внимательно послание, найдет там подробное разъяснение вопроса, мы же ограничимся краткими указаниями. Народ еврейский называет апостол доброй маслиной, а христиан из язычников сравнивает с побегами дикой маслины, привившимися к доброй маслине. Называет потомство Авраама доброй маслиной, и тем самым внушает пришельцам из язычников, приобщившимся сладости Авраама и пророков, не превозноситься. Разве Израиль, говорит, к тебе привился? Разве ты принял к себе Израиля? Не Израиль ли принял тебя к себе? Апостолы разве от тебя? Разве Спаситель не от иудеев, а от язычников? Конечно, от иудеев. Так почему же не признаешь корня благ и не почитаешь? Разве ты не знаешь, что, будучи дичком, ты привился к доброй маслине? Ты, конечно, скажешь мне: ты заступаешься за противников, но ведь они неверием отломились от корня, а я верою привился. Хорошо. «Не гордись, но бойся. Ибо если Бог не пощадил природных ветвей, то смотри, пощадит ли и тебя» (Рим. 11:20–21). Вот апостольская речь! Вот апостольская сила! Смотри, как посекает он возникшее препирательство, и тем заграждая уста, и этих делая безответными. Не превозносись. «Не превозносись,... не ты корень держишь, но корень тебя» (Рим. 11:18). Так как уверовавшие из язычников хвалились над израильтянами, что те отломились от корня неверием во Христа, а ни вместо них прицепились по вере в Него, то апостол против такой похвальбы возражает: «Не ты корень держишь, но корень тебя. Скажешь: «ветви отломились, чтобы мне привиться» (Рим. 11:18–19). Соглашаюсь: твои слова справедливы, объяснение правильное. Хорошо. «Не гордись», однако. «Ибо если Бог не пощадил природных ветвей, то смотри, пощадит ли и тебя». Тот, на чьей стороне благородство происхождения, отвергнут за неверие; а тебя, превозносящегося, он отвергает за эту твою неблагодарность. Смотри, как притязательность уничтожает он страхом. «Видишь благость и строгость Божию: строгость к отпадшим, а благость к тебе, если пребудешь в благости Божией; иначе и ты будешь отсечен» (Рим. 11:22). Видишь, как страхом он посекает притязательность и побуждает верного не к превозношению, а к соревнованию. Какое тебе дело до чьего бы то ни было происхождения? Позаботься о своей жизни, постарайся угодить Благодетелю, чтобы твои нравы не повредили твоему происхождению, – вот куда направь свою ревность. Затем обращается к пришельцам из язычников. Уверовавшие язычники говорили: Павел послан к нам; не для вас, иудеев, он проповедует, я для язычников. И на это находит Павел спасительное лекарство благочестия и говорит: вы хвалитесь мною? Конечно, я – ваш учитель, а не иудеев. Но твердо помните вот что. Я не хочу оставлять вас, братья, в неведении, что «как Апостол язычников, я прославляю служение мое» (Римл. 11:13). Как это – «прославляю»? Отстаивая (достоинство христиан из) язычников, я отстаиваю свое собственное служение, свое апостольство. И с какою целью? «Не возбужу ли ревность в сродниках моих по плоти и не спасу ли некоторых из них» (Рим. 11:14). Я восхваляю вас, чтобы возбудить ревность у тех. Такими-то доводами рассеивает Павел возгоревшиеся препирательства и восстановляет истину во всем ее блеске, – уничтожает притязательность и водворяет согласие. Но возвратимся к тому, о чем речь.

3. «Что же скажем? Неужели неправда у Бога? Никак. Ибо Он говорит Моисею: кого миловать, помилую; кого жалеть, пожалею» (Римл. 9:14–15). Эти слова Павел говорит не от собственного лица: они являются как противоположение. Павел как бы олицетворяет возражение, идущее со стороны противников. «Что же скажем? Неужели неправда у Бога? Никак», когда Он говорит: «кого миловать, помилую; кого жалеть, пожалею»? В этом возражении апостол делает однако от себя вставку: «никак». Еще не вступая в спор по существу, он тотчас же и с решительностью устраняет хулу. Чтобы кто-нибудь, пока не вникнет в мысль, не поспешил согласиться с этим суждением о Боге, он, как искусный врач, в самую середину возражения вставляет свое – «никак», чтобы отражением хулы утвердить похуляемую истину. Противник рассуждает так об Иакове Бог сказал: «Иакова Я возлюбил, а Исава возненавидел», и Моисею сказал: «кого миловать, помилую; кого жалеть, пожалею» (Римл. 9:13, 15). Если же, кого хочет, Он помилует, а кого хочет, ожесточает, то «за что же еще обвиняет» (Рим. 9:19)? Если Он сам делает это и сам так устраивает, то зачем от меня требует ответа в том, что сам устроил? вот в чем сила этого возражения: «Он говорит Моисею: кого миловать, помилую; кого жалеть, пожалею». К противоположению: «Иакова Я возлюбил, а Исава возненавидел», как бы для построения умозаключения, присоединяются слова: «кого хочет, милует; а кого хочет, ожесточает» (Рим. 9:18). Делая отсюда вывод, противник говорит: итак, спасение есть дело «не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего» (Рим. 9:16). Если Он кого хочет, милует, кого хочет, ожесточает, кого хочет, любит, кого хочет, ненавидит, то чего ты требуешь от меня? Напрасно я держусь благочестия, напрасно стремлюсь к истине! Ведь спасение есть дело всецело «не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего». Все это – от лица противника. Но теперь апостол не медлит уже более с силою противостать ему, чтобы не дать укрепиться противоречию, и рассеять подозрительность (новообращенных) язычников. Итак: «кого хочет, милует; а кого хочет, ожесточает». Скажи же мне: «за что же еще обвиняет? Кто противостанет воле Его»? Свой ответ на это возражение Павел предваряет словами: «а ты кто, человек, что споришь с Богом» (Рим. 9:20)? Это еще не ответ, но прежде всего негодование на дерзающих требовать отчета от Бога. Конечно, подобным образом заградить уста противнику не значило бы разрешить вопрос, – это, скорее, усилило бы недоразумение. Если ты запрещаешь говорить мне правду (может сказать он), я замолчу, но останусь при своем убеждении. Отчего ты обвиняешь, а не убеждаешь? Но апостолу необходимо было прежде всего обуздать дерзость человеческого легкомыслия, столь решительно требующего у Бога отчета в Его делах; с этого он начинает: «а ты кто, человек, что споришь с Богом»? Возьмем пример всем близкий (ведь и в обыденной жизни можно почерпнуть подтверждение своим мыслям). Если кто-нибудь увидит господина, бьющего своего раба, и приступив к нему, начнет говорить: зачем бьешь? – тот с сознанием своего права ответит ему: а тебе что? Разве я не имею власти над своим слугой? Разве он не принадлежит мне? Не в моей разве он власти (говоря так в защиту своей власти, а не в оправдание поступка)? Так вот сначала он с негодованием говорит противнику: тебе что за дело? А когда минует вспышка гнева и утолится негодование, он успокаивается и тогда начинает уже оправдываться перед обвинителем: напрасно думаешь, что я бью без толку: ты посмотри, только, какова его дерзость! Так точно поступает апостол. Когда противники требовали от него ответа, что если Бог «кого хочет, милует; а кого хочет, ожесточает», то за что еще укоряют люди, «ибо кто противостанет воле Его»? – возмущенный этими словами, он говорит: «а ты кто, человек, что споришь с Богом»? Брение указывает Создателю? Тварь осуждает Творца? Раб требует отчета у Господина? Вразумился бы хоть тем, что и в обыденной жизни, слуга, защищая свою свободу, когда его влекут в рабство, не дерзает вести свое дело сам, чтобы не стать лицом к лицу с господином и тем не нанести ему оскорбления, но берет себе защитника со стороны, а ты, будучи смертным человеком, с бессмертным хочешь говорить как равный? «А ты кто, что споришь с Богом»? Ты, чья жизнь мимолетна, допрашиваешь вечного? Смертный – бессмертного? Нисходящий во гроб – обитающего на небесах? От земли питающийся и в землю обращающийся, ты требуешь отчета от Того, Кто пребывает во веки? «А ты кто, человек, что споришь с Богом. Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого» (Рим. 9:20–21)? Все это так. Возразить на это ничего нельзя, – но ведь вопрос остается неразрешенным. Ты только подтверждаешь, только усиливаешь обвинение, заграждая подобным образом уста противнику. «Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого»? Не значит ли это, что сам же Он делает и бесчестных? За что же упрекаешь меня? Для меня нестерпимы эти твои слова; вместо того, чтобы разрешить вопрос, ты еще более запутываешь ими дело. Поэтому апостол, упрекнув за легкомыслие, тотчас переходит к исправлению ошибки. С негодованием сказал он: «а ты кто, человек, что споришь с Богом. Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого»? Но когда заметил, что оборотом дела еще более усиливает возражение, тотчас прибавляет: «что же, если Бог, желая показать гнев и явить могущество Свое, с великим долготерпением щадил сосуды гнева, готовые к погибели» (Рим. 9:22). Нужно обстоятельно вникнуть в эти слова: истина дается не сразу. Апостол показал и вразумил, что не должно требовать у Бога отчета, пользуясь в этом случае словами Божиими, сказанными через пророка Исайю. Именно, Бог говорил ветхозаветным людям: «изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня так сделал?» (Римл. 9:20)? «Скажет ли глина горшечнику: «что ты делаешь?» (Ис.45:9)? Может ли создание спрашивать Создателя: как ты меня сотворил? А вы хотите учить Меня, что Мне делать со своими созданиями и со своими детьми! Воспользовавшись этими словами пророка Исайи, заградив ими уста противников, апостол исправляет затем допущенную ими ошибку. Покончив с порицанием, Павел переходит к разъяснениям, чтобы ты убедился, брат, что не в подкрепление противников произнес он эти слова: «а ты кто, что споришь с Богом», но в порыве негодования. В самом деле, здесь он все приписывает Создателю, говоря: «не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого»? Здесь он говорит в полемическом духе, не задаваясь целью дать точное изложение учения. А в другом месте, желая показать, что сосудом чести или сосудом бесчестия человек делается не по воле Божией, но в зависимости от собственного своего расположения, от того, что берет в нем верх – влечение к добродетели или склонность к пороку, тот же апостол пишет Тимофею: «сие пишу тебе,... чтобы... ты знал, как должно поступать в доме Божием» (1Тим. 3:14–15). «А в большом доме есть сосуды не только золотые и серебряные, но и деревянные и глиняные» (2Тим. 2:20). Это пишет сам же Павел. Я нарочно не обращаюсь к каким-нибудь другим местам, чтобы ты не сказал: вот он, не найдя ответа у одного апостола, перескакивает к другим Писаниям. Тот же самый Павел, осуждавший тех с негодованием, когда говорит спокойно, выражается с большей точностью. Павел именно говорит: «а в большом доме есть сосуды не только золотые и серебряные, но и деревянные и глиняные; и одни в почетном, а другие в низком употреблении». И что прибавляет? «Кто будет чист..., тот будет сосудом в чести, освященным». Там приписав Создателю определение сосудов «для почетного употребления« и »низкого", здесь он все поставляет в зависимость от воли человека. «Итак, кто будет чист от сего, тот будет сосудом в чести, освященным и благопотребным Владыке, годным на всякое доброе дело» (2Тим.2:21). Смотри, одно говорит он в порицание, другое – с целью научения. И как в приведенном выше примере господин, бивший своего раба, сначала с резкостью ответил на чужое вмешательство, а потом сам же одумался и понял справедливость сделанного ему упрека, так точно и апостол теперь признает, что не Бог определяет сосуды – одни к честному употреблению, другие к низкому, что Он создал общую для всех природу, а уже свободное произволение самих тварей вносит различие в судьбу создания. Твердо знай, что не по природе созданы мы в сосуды чести или бесчестия. Это внушает нам Писание. В самом деле, если я создан сосудом бесчестия, зачем Писание научает меня быть добрым? Раз мне дана та или другая природа, изменить ее я не в состоянии. Зачем требует оно от меня добра, если я зол по природе? Зачем доброго старается поддержать, говоря: «кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть» (1Кор. 10:12)? Если он добр по природе, зачем утверждать твердого? И затем, какой вывод из слов: «не от желающего и не от подвизающегося»? Если мое желание совершенно не при чем, то какой смысл в твоей проповеди? Если и течение не имеет значения, зачем ты трудишься? Если мое желание – ничто, зачем сам Бог говорил: «если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли» (Ис. 1:19)? Если желание человеческое – ничто, зачем Христос говорил: «сколько раз хотел Я собрать детей твоих,... и вы не захотели» (Мф. 23:37)? «Не от желающего и не от подвизающегося». Если текущий не при чем, зачем апостол говорил Галатам: «вы шли хорошо: кто остановил вас» (Гал. 5:7)? Если и желающий, и текущий бессильны, зачем Павел говорит: «я бегу не так, как на неверное» (1Кор. 9:26); «забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели» (Фил.3:13–14)? Зачем трудишься, зачем бежишь? Ведь ты же сказал: «не от желающего и не от подвизающегося»? Но все эти недоумения разрешаются Писанием. Не от желания Исаака (ведь он хотел дать благословение первенцу), ни от трудов Исава (охотившегося в поле для отца своего), но от милующего Бога зависело (оказать милость) Иакову. Не желанию Исава, ни усердию Исаака обязан Иаков оказанною ему милостью, но исключительно милующему Богу. Итак, «не от желающего» – объяснено. Но этим не устраняются однако все затруднения: остается еще – «от Бога милующего», – сохраняет свою силу возражение, опирающееся на слова: «кого хочет, милует; а кого хочет, ожесточает» (Римл. 9:18). Вникни, брат, тщательно в мои слова. Бог знает все наперед, именно знает, не сам определяет будущее, но по предведению знает то, что должно быть и будет. Иное ведь дело – что устрояет Он Своим промыслом, иное – что предусматривает Он относительно наших поступков; иное – предопределять, иное – знать по предведению. Если я предусматриваю зло, имеющее совершиться, – мое предведение не производит самого зла. Объясню примером. Мне случается нередко наблюдать, что юноша получает после родителей богатое наследство и тотчас торопиться воспользоваться своей свободой, утопает в наслаждениях, увлекается зрелищами, скачками. О таком я тотчас же наперед решаю, что он в короткое время пустит на ветер отцовское богатство и промотает наследство. Но ведь, конечно, предведение мое не предрешает будущего, оно является лишь выводом из ряда подобных случаев; если оно оправдывается на деле, так это обуславливается отнюдь не волею того, кто предусмотрел событие, но исключительно образом жизни виновника растраты. А как часто наблюдается подобное и в других делах! Идет ли путник по скользкой дороге, без посоха в руках, мы тотчас при виде его говорим: он подскользнется; он не знает, что дорога опасна, и непременно упадет. Но неужели он упадет именно потому, что ты предсказал это?

4. Я вовсе не хочу сказать, что мое предведение и божественное – одинаковы. Но по тому, что бывает с нами, ты можешь судить о том, что выше нас. И это не все: возражатели идут дальше. Они говорят: Бог сам подтверждает, что Он делает людей добрыми или злыми; как иначе поймешь ты Его слова Иеремии: «прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя» (Иер. 1:5)? Ведь сам же Он говорит: «с самого рождения отступили нечестивые» – прежде рождения, "от утробы матери заблуждаются, говоря ложь» – прежде рождения (Пс.57:4). Видишь, как от чрева матери один признается праведным, а другой злым? Не по природе ли, значит? Хорошо говорил, утверждают они, Спаситель иудеям: «заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией» (Мф. 22:29). Но читай, как следует, и не извращай написанного. «Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя». Не прежде всего «освятил тебя», но прежде «познал тебя», а потом уже «освятил тебя». Сначала поставлено здесь предведение, а затем после него – определение. И «прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя». После того как я узнал тебя, я освятил тебя. Так и апостол говорит: «кого Он предузнал, тем и предопределил» (Римл. 8:29). Не сказал прежде: «предопределил» – и тогда уже: «предузнал». Прошу вас, содействуйте труждающемуся в слове – своим усердием, а не кликами. Бог – свидетель, я не ищу их. Я ищу только общей пользы. А вы порадуйте меня своим вниманием. Сказанное у пророка: «и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя», в позднейшее время повторяется у апостола. Разве не говорит апостол подобно Иеремии: «кого Он предузнал», и «Он избрал нас... прежде создания мира» (Римл. 8:29; Ефес. 1:4)? Иеремию узнал Бог во чреве матери, а об апостолах предузнал прежде сложения мира, и не просто предузнал только тогда, но и предизбрал. Итак, посмотрим, воздействует ли предведение на природу. Если апостолы избраны прежде сложения мира, и этим определены были к праведности по природе, а не по свободному влечению к добродетели, то почему были призваны те, которым предведение предназначило быть мытарями? Почему Павел преследует? Почему блудницы спешат в царство небесное? Ведь если о блуднице было известно, что она достояна царства небесного, – как она сделалась блудницей? Если о Павле Бог знал все, – почему предведение не отразилось на его природе? Почему тот, кто был в числе предуведенных от сложения мира, оказался хульником, гонителем и мучителем? Видишь, предведение не создает природы, а только предусматривает расположение воли? Если предведение делало апостолом, почему Матфей делается мытарем? Ведь мытарем быть тоже самое, что идолопоклонником, как видно из сделанного Спасителем сопоставления: «да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18:17). Значит, мытарство он поставил наравне с идолопоклонством. Итак, если Матфей был предуведен, то почему не предведение сделало его апостолом, но воля расположила к послушанию? Разве была спасена и причтена к верным. Очевидно, и о ней было предведение Божие. Зачем же она сделалась блудницей? Зачем жемчужина, уже известная своей ценностью, брошена была в грязь? Повсюду видишь ты, что природа безразлична, а действует свободная воля, – согласная с божественным предведением, но вполне самостоятельная в своих проявлениях. И предведение Божие оправдывается, и влияние человека на свою судьбу сказывается осязательно. Слова Павла помогут тебе разъяснить дело. «Кого Он предузнал, тем и предопределил... А кого Он предопределил, тех и призвал, а кого призвал, тех и оправдал» (Римл. 8:29–30). Почему Иуда призван, но не оправдан? «Кого Он предузнал, тем и предопределил,... тех и призвал». Значит, быть избранным от чрева матери не дает еще никакого преимущества пророку, если даже в избранных от века природа не подчиняется предведению, но остается свободной наряду с ним. Итак, можно считать доказанным, что предведение не стесняется природы, – если, конечно, не найдется охотника спорить во что бы то ни стало, до полного бесстыдства перед истиной. Почему же однако сказаны были фараону известные слова: «для того самого Я и поставил тебя, чтобы показать над тобою силу Мою и чтобы проповедано было имя Мое по всей земле» (Римл. 9:17)? Чтобы показать Свою силу, ты наказываешь человека? Чтобы прославить Свое могущество, ты губишь невинного? Если он виновен, упрекай его; а если невинен, не обвиняй. Итак, что же значит: «показать над тобою силу Мою»? Я воспользуюсь тут одним подходящим примером из древности, а вы послушайте внимательно. Врачебное искусство с глубокой древности старалось постигнуть природу человека, его внутреннее строение и отправления; средством для этого служила анатомия, причем вскрытию подвергались – для общей пользы в смысле лечения – живые люди. Но, конечно, было бы крайне несправедливо – для спасения одних приносить в жертву других – живых людей. Что же делали древние? Они брали осужденных на смерть за разбой, или за прелюбодеяние, или за чародейство, и их-то живыми подвергали вскрытию. По отношению к таким преступникам это не было несправедливостью, а между тем человечеству от этого была польза. Человеку, все равно уже осужденному на казнь за преступления, при жизни вскрывались внутренности для наблюдения за их еще не прекратившимися отправлениями. Вот и Бог, как искуснейший Врач (ведь Врач и есть Тот, Кто сказал: «Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию», и: «не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Мф. 9:13, 12), берет фараона, уже подлежащего бесчисленным казням за его собственные грехи. А действительно тот был виновен во многих преступлениях. Во-первых, с его стороны было хулой говорить: «не знаю Господа» (Исх. 5:2); а хула есть начало зол. Во-вторых, Он несправедливо притеснял народ, свободных людей осудив на рабство и тяжкие работы. В-третьих, невинных младенцев он топил в реке. В-четвертых, проповеданного ему Господа он отверг. В-пятых, при виде чудес проявлял крайнее бесстыдство по отношению к благочестию. Его-то, подлежавшего тяжкой каре, Бог взял и, как отличный врач, подверг рассечению чудесами, не наказывая его сразу до смерти. Так и врачи, производящие вскрытие, не сразу казнят человека, но постепенно рассекают члены, производя между тем нужные им наблюдения над отправлениями органов. Наводит на него жаб, вооружает против него необычайные полчища – полчища жаб, саранчи, чтобы показать всю силу Своего могущества. Не послал ангела с неба, ни полки херувимов, не посылает на противоборствующих ему серафимов, но, показывая свое могущество, выставляет полчища жаб. Выступили воинства саранчи, не имевшие никакого видимого предводителя, но руководимые повелением Божиим. Жабы из реки повели войну против богоборца, явилась саранча, не одаренная разумом, но послушная божественной воле. За ним последовали песьи мухи. И, одним словом, много различных чудес, новых и неслыханных, творит против него Бог, казнями рассекая его душу и пытая его, разнообразными казнями преследуя разнообразные проявления его нечестия. А что именно с этою целью – показать на нем Свою силу – Бог наказывал фараона постепенно, а не вдруг, – убедиться в этом ты можешь из слов Премудрости: «не невозможно было бы для всемогущей руки Твоей, создавшей мир из необразного вещества, наслать на них множество медведей или свирепых львов, или неизвестных новосозданных лютых зверей» (Прем.11:18–19). Но Бог делал все, показывая Свое долготерпение, поэтому и говорит Он: «чтобы ты рассказывал сыну твоему и сыну сына твоего о том, что Я сделал в Египте» (Исх. 10:2). Итак, этого фараона, заслужившего своими делами бесчисленное множество наказаний, Бог казнит, и говорит ему: «для того Я сохранил тебя, чтобы показать на тебе силу Мою, и чтобы возвещено было имя Мое по всей земле» (Исх.9:16), – чтобы через тебя других исправить, чтобы через тебя других вразумить, чтобы через тебя других научить. А что, действительно, казнь фараона оказалась полезною для других, имеем доказательство в Священном Писании. Некогда ковчег Божий был в руках филистимлян, и собрались лжепророки и прорицатели и говорили царям иноплеменников: «да не останется ковчег Бога Израилева у нас, ...руку Его сильную» (1Цар. 5:7). Не знаете разве, что сотворил Господь египтянам? Зачем нам ожесточать сердца свои, как ожесточил свое фараон (1Цар.6:6)? О, благомыслие язычников! Пусть эти слова иноплеменников пристыдят любителей противоречить! Не сказали иноплеменники: не будем ожесточать сердец своих, как ожесточил Бог сердце фараона. Самому фараону они приписали бесчувственность: зачем нам ожесточать свои сердца, как ожесточил свое фараон? Разве не отпустили египтяне народ Израильский, когда Бог поругался им? Будем же теперь просить Бога о милости. И опять в другом случае, во время войны, при виде ковчега, филистимляне восклицали: «горе нам», это Бог крепкий, поразивший Египет! Горе нам, «кто избавит нас от руки этого сильного Бога»? Мы и без опыта знаем, как вразумил Он фараона (1Цар. 4:7–8). Вот что говорили иноплеменники – филистимляне. И другая иноплеменница – Раав, некогда блудница, а ныне целомудренная, – эта достопамятная женщина говорит соглядатаям: мы знаем, что сделал Господь египтянам, «мы слышали,... и... ослабело сердце наше, и ни в ком [из нас] не стало духа против вас; ибо Господь Бог ваш» велик: Он – «на небе вверху и на земле внизу» (Нав. 2:10–11). Видишь, не ложно говорит Бог: «для того Я сохранил тебя, чтобы показать на тебе силу Мою, и чтобы возвещено было имя Мое по всей земле»? Заключение апостольского наставления да послужит заключением и наших слов. Говорит Павел: «что же, если Бог, желая показать гнев и явить могущество Свое, с великим долготерпением щадил сосуды гнева, готовые к погибели» (Рим.9:22). Не сказал просто: навел гнев, но: на достойного гнева. Что именно говорит? «С великим долготерпением щадил сосуды гнева». Вам известно, конечно, прекрасные наставления апостола: «наконец, братия мои, укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его» (Ефес. 6:10). Если мы совершенны по природе, что нам еще усовершаться? Ведь «усовершаться», конечно, значит: делать самих себя лучшими по нраву. Возьми в свидетели самую природу. Природа производит шерсть, женщины ее усовершают. Известно, что усовершением называют саму ткань, в обработанном виде. Итак, значит: природа производит шерсть, искусство же обрабатывает это произведение природы; так Бог, сотворив природу, предоставил ее в распоряжение воле человека. Для нас природа является шерстью и в твоих уже руках обратить ее в сосуд чести или в сосуд бесчестия. Ты – красильщик: тебе дана природа – шерсть, дана воля, как бы какая краска. Хочешь окрасить шерсть в царскую багряницу? Тогда ты будешь сыном царя. Или ты окрасил ее темными делами? Тогда ты будешь сыном тьмы и ночи, не потому, что это произвела в тебе природа, но потому, что воля твоя действовала в различных направлениях. Принуждения, необходимости какой-либо для тебя тут нет, как бы ни оспаривали это люди, склонные к спорливости. При помощи Божией, сколько было в наших силах, мы дали ответ на вопрос. Постарайтесь удержать его в своей памяти. И если кто-нибудь нападет на тебя, так ему противостань, чтобы низложить его его собственным оружием. И в доме у тебя есть сосуды, и ты не пользуешься ими безразлично, но знаешь, в каком сосуде содержится вино, в каком уксус; так и Бог знает, какая душа пригодна для помилования, какая достойна наказания, не потому, что она так именно создана, но потому, что к этому она приготовила себя своими привычками. Поэтому, брат, сосудами называются и наказываемые, сосудами же и получающие милость («что же, если Бог, желая показать гнев и явить могущество Свое, с великим долготерпением щадил сосуды гнева, готовые к погибели, дабы вместе явить богатство славы Своей над сосудами милосердия» (Рим. 9:22–23) ); и того сделал Он сосудом гнева, на кого излит гнев, и того сделал сосудом милости, на кого излито человеколюбие, – чтобы показать, что каждый сам призывает на себя гнев и милость. Но может быть кто ухватится за эту мысль, вернее за это слово: «сосуды гнева, готовые к погибели»? Итак, скажет он, не по заслугам, а сам Он совершил. Но должно иметь в виду, что усовершенствование есть дело воли, а не природы. Подтверждается же это тем, что усовершаться – значит – по воле совершать достойное наказания или милости. Может быть, и теперь ты скажешь: все-таки я еще не убежден, что Писания гласят так? Но вопрос в том, чтобы ты был излечен. Ведь тот, кто лечится у врача, не допытывается о природе лекарств, но заботится о том, как ему излечиться. Если противник спросит тебя: как ты узнал? Как научился? – ответь: как я узнал, я знаю, а как объяснить, не знаю. Я ведь не лечил сам, но излечен, – чтобы иметь душу твердую. Если он будет еще противоречить тебе, ты скажи: так как не я был врачом, и в тайну врачевания не посвящен, то иди к самим врачам, и они объяснят тебе действие лекарств. А нам, исцеляемым, да даст Господь воздавать славу единому мудрому Врачу – Богу. Ему слава и держава во веки веков. Аминь.