Дневник архимандрита Мефодия, Настоятеля Никандровой пустыни Порховского уезда, Псковской губернии

Давно, давно я мыслию своею стремился в Палестину – поклониться и облобызать драгоценные сердцу христианина святыни, кои ознаменованы искуплением нашим.

Ещё в мире, когда я жил в г. Торопце, тридцать лет священником и два года в сане протоиерея, любимою мечтою моею был священный град Иерусалим, Вифлеем, Иордан и в особенности – Назарет, так как местный храм, где я прежде служил и ныне в монастыре, посвящён, как и в Назарете, Благовещению); любила потому и доселе любит душа моя воспевать: «Благовествуй, земле, радость велию, хвалите небеса Божию славу!..»

Но как ни пламенно было моё желание посетить Восток и побывать на святой горе Афон, желание это оставалось одним желанием, и никак не мог я осуществить его, при своих разнообразных обязанностях, в мирской жизни, когда на мне лежали, помимо прямой священнической обязанности, законоучительство в разных учебных заведениях и должность градскаго благочинного, и в монастыре, требующем, в особенности на первых порах, бдительного надзора и распорядительности.

Не раз я открывался в своём стремлении любвеобильному архипастырю своему и всегда получал от него отеческий совет – подождать ещё, пока вверенная мне обитель окрепнет и утвердится в нравственных началах. Наконец, желанная минута наступила: при представлении благочиннического по монастырям отчёта его преосвященству, в феврале месяце 1892 года, я завел владыке речь на свою любимую тему, – о сердечном желании своём посетить св. град Иерусалим, так как и лета мои старческие, и хилое здоровье, год от году, совсем могут возбранить мне исполнить сие желание и, о радость неизреченная, на этот раз любвеобильный владыка ни мало не стал прекословить моему желанию! Вдруг он стал давать мне отеческие советы, как и с чего начинать мне, для достижения моих по сему предмету целей. Тогда же было составлено мною прошение, куда следует, и дело о моей поездке на Восток стало открытым; пока шла переписка в Святейший Синод, я начал подготовляться и собираться в дальний путь, приводя, что следует по хозяйству и самую братию в надлежащий порядок, который продолжался бы и в отсутствие моё точно так же, как и при мне...

И вот, 26 февраля, мы уже в дороге, напутственные братскими молитвами и благожеланиями. Быстро, во вторые сутки, доехали мы, по железной дороге, до Одессы, и 29 февраля я здесь хлопотал уже о заграничном паспорте. Не могу не упомянуть, без сердечной благодарности, о той любезной встрече, которая оказана была мне одесским градоначальником, родители коего были некогда моими духовными детьми в Торопце. Не менее любезности оказал мне в Одессе и г. директор морского судоходства, оказавшейся моим земляком, по моей Никандровой пустыни. Любезность г. директора простиралась до того, что я с сопутствовавшей мне сестрой получил от него бесплатные билеты на проезд в I классе, от Одессы до Яффы и обратно от Яффы до Одессы. Мало того: оба они, как г. градоначальник, так и директор, 3 марта, в день моего отъезда из Одессы, прибыли на пароход «Корнилов», на котором я отправлялся, чтобы проводить меня в столь дальний путь своими благожеланиями. В четыре часа пополудни, пароход наш тихо стал отчаливать, и мы, простившись со своей дорогой Россией, в уповании на промыслительное к нам милосердие Божие, поплыли по водам Чёрного моря. Как ни приятна была обстановка нашего помещения, в I классе, на пароходе, как ни утешительно было и то, что капитан парохода оказался моим земляком (пскович), плавание моё не обошлось, на первых порах, без морской болезни: при довольно сильной качке, я подвергся ей, и она не оставляла меня до самого Константинополя, куда мы приплыли чрез двое с небольшим суток.

Вид Константинополя с моря очень красив, но самый город, который мы осматривали на другой день по приезду, имеет узкие, кривые и довольно грязные улицы. Остановясь на подворье Андреевского Афонского скита, мы, в сопровождении одного монаха сего скита, отправились прежде всего в так называемый «Балаклай», – живоносный источник, находящейся за Константинополем, при котором древняя икона Богоматери, скопированная с иконы, писанной св. евангелистом Лукой.

Здесь был некогда воздвигнут над чудотворным источником великолепный храм, который и получил название «Живоносного источника». В воспоминание об исцелениях при означенном источнике, православная церковь и установила в пятницу Светлой недели особое празднество. К сожалению, величественный храм сей, несколько раз возобновляемый и украшаемый, был окончательно разрушен, при взятии Константинополя турками; в 1830 году патриарх константинопольской, испросив у султана дозволение, соорудил над самым Живоносным источником небольшую, но благолепную церковь: это святое место благоговейно почитают не только христиане, но и магометане. Из Балаклая мы отправились в церковь, именуемую «Влахернскою». В этой церкви св. Андрей, Христа ради юродивый, находясь с учеником своим Епифанием, сподобился видеть, во время всенощного бдения, Матерь Божию, стоявшую на воздухе в сонме Ангелов, Пророков и Апостолов и осенявшую христиан честными Своим омофором. В этой же церкви Царица Небесная повелела греческим зодчим идти в Киев и создать там храм, благословив их пречистым Своим образом Успения. Из Влахернской церкви мы поехали в патриаршую церковь, в коей почивают мощи св. жён: мученицы Соломонии – матери Маккавеев, мученицы Евфимии и царицы Феофании, супруги Льва Мудрого; здесь находится также часть значительной величины того столпа, к которому Спаситель был привязываем в темнице, во время страданий за грехи наши. – Посетили мы и величественный Софийский храм, созданный по образцу Соломонова и ныне превращённый в мечеть завоевателем Константинополя Магометом II. Грустно было сердцу, при осмотре сего великолепного здания, бывшего некогда местом прославления Спасителя, а теперь ислама.

Наступило, наконец, время, когда мы должны были оставить Константинополь и пуститься снова сначала в Мраморное море, из него в Архипелаг, а потом в Средиземное море, на берегу которого и город Яффа, заканчивающей наше морское плавание. Из Константинополя до Яффы пароход наш шёл одиннадцать дней, заходя в разные пристани для выгрузки и нагрузки клади. Я только два раза выходил на берег, именно в городах: Смирне и Бейрут (древнем Вирите).

Смирна занимает местоположение очень красивое: над городом возвышается гора, именуемая Пагуса, а самый город протянут по берегу моря. В Смирне семь греческих церквей; мы побывали только в одной – более замечательной по величине своей. Эта церковь св. Фотинии, той самой жены самаряныни, которая сподобилась беседовать с Господом при колодце патриарха Иакова. Долго мы поднимались на гору, господствующую над всей Смирной, где уцелели древние остатки здания из дикого камня, наподобие крепости, устроенной амфитеатром. Здесь-то, во время язычества, исповедники имени Христова отдаваемы были зверям на снедение; сохранились даже логовища зверей, откуда они выпускались на мучеников Христовых. Там священномученик и святитель Поликарп смирнский запечатлевший своею кровлю своё исповедание. Там св. мученик Ионий пресвитер и другие последователи примеру его. В Смирне мы закупили рослого ладану и апельсинов, по самым дешёвым ценам.

Город Бейрут, расположенный на прекрасной равнине, простирающейся до подошвы Ливана, замечателен по своей величине и красивыми постройками. В Бейруте девять православных церквей; мы побыли в одной, во имя св. великомученика и победоносца Георгия. В полуверсте от неё мы посетили то место, на котором св. великомученики, явившись царской дочери, выведенной на снедение змию, избавили её от смерти, поразив змея копьём и потоптав конём. Там, где совершилось сие чудесное избавление царской дочери, теперь турецкая молельня, обсаженная лимонными деревьями, а близ ней колодезь, у которого зажигают свечи в честь св. великомученика, покупаемый богомольцами.

Из Бейрута отправлялся, на нашем пароходе, в С.-Петербург тамошний русский консул для празднования свадьбы своей дочери. Мне пришлось много с ним беседовать и, между прочим, зашла речь о митрополите севастийском Герасиме Бреде, бывшем ректоре псковской и рижской духовных семинарии, который временно проживал в Дамаске со вновь вступившим на патриарший престол Спиридоном, для поддержания, как он объяснял, патриаршей власти сего последнего, так как сим новым патриархом были весьма многие из архиереев сирийских недовольны и не хотели его признать патриархом. К сожалению, отзывы его о Бреде были не совсем лестны; последний, по его словам, усиливается поддерживать патриарха в корыстных видах.

17 марта, утром, наш пароход остановился в виду г. Яффы; мы стали собираться на берег.

Яффа, или древняя Иоппия, стоит на возвышенном берегу Средиземного моря. По преданиям еврейским, «во всём мире нет города древнее Яффы: на берегу её якобы Ной строил ковчег, а сын его Иафет был основателем сего города». На самом берегу у пристани находится греческий монастырь во имя св. великомученика Георгия; в этом монастыре мы и остановились. Первой заботой с нашей стороны – был наем лошадей до Иерусалима: Господь помог скоро и в этом; а пока подготовлялась подвода, мы посетили те места, где св. апостол Пётр воскресил Тавиефу и видел таинственную плащаницу, сходившую с неба со всякого рода животными и гадами (Деян.10:10–16). Место воскрешения Тавиефы – за городом. Там теперь построен красивый русский храм, ещё не освящённый; при нём очень поместительный и чистейший домик; храм построен несколько выше места воскрешения Тавиефы, имеющего вид пещеры, в которую нас проводила тамошняя девица, в заведывании семейства коей находится это русское подворье, обязанное своим существованием единственно заботам о. архимандрита Антонина. Дивная местность, на коей всё это устроено! Апельсинные, лимонные и каштановые сады, всюду зелень, благоухание и освежающий фонтан; словом, там рай земной, и мы нехотя оставили эту прелестную, картинную местность. Возвратясь в монастырь, мы приглашены были о. настоятелем в фондерик, где было предложено нам восточное угощение: вода с вареньем, ликёр и кофе, а за сим предложили записать своих родных: о здравии и упокоении. Отсюда мы прямо направились в квартиру нашего извозчика и вскоре выбыли из благоухающей, весьма обильной садами Яффы.

От Яффы до Иерусалима дорога очень хорошая – гладкая, устроенная для езды в экипажах. Расстояние от Яффы до Иерусалима шестьдесят вёрст; мы проехали целую ночь, сделав остановку лишь в Рамле, или Рамале для покормки лошадей. Рамля – отечественный город благообразного Иосифа и Никодима, которые сподобились погребсти пречистое тело Господа нашего Иисуса Христа. В Рамле есть греческая церковь во имя св. великомученика Георгия; при ней греческий монастырь, построенный, но преданию, на месте, где был дом Иосифа аримафейского; а на месте дома св. Никодима (по преданию) – латинское подворье; там же находятся и другая подворья: греческое, русское и армянское. Вечером, мы выехали из Рамля, и потому не могли видеть окрестностей его; между тем, нам указывали, к северу от Рамля, на один час пути, отечественный город св. великомученика Георгия – Лидду, где находится и самая гробница сего великого угодника Божия; влево от Рамля, на два часа езды, находятся развалины древнего селения Латрунь, отечества благоразумного разбойника. Не доезжая вёрст десяти до Иерусалима, мы проехали селение Эммаус, где Господь, по воскресении Своём, явился апостолам Луке и Клеопе и узнан был ими в преломлении хлеба (Лк.24:30–32). От Эммауса дорога шла гористая и чем ближе к Иерусалиму, тем горы возвышеннее и, наконец, открылся взорам нашим священный град Иерусалим, открылся, впрочем, когда мы стали уже въезжать в него, так как утро 18 марта было туманное и за туманом нельзя было ничего издали видеть. Сердце невольно забилось от избытка чувств радости и благодарения Господу, что Он сподобил нас узреть место нашего спасения, заветную святыню христиан; слезы радости и умиления невольно полились из очей моих: слава, бесконечная слава Господу Богу моему, воскликнул я, выходя из тарантаса и ступая первый раз грешными ногами своими на святую землю града Господня. Было семь часов утра, 18 марта; в этот день святая церковь празднует память святителя Кирилла, патриарха Иерусалимского.

Лишь только мы успели расположиться в нумерах: я – на постройках русской миссия, а сестра – Палестинского Общества, как зазвонили к преждеосвященной литургии. Я отправился в церковь и здесь в алтаре, первый раз, встретился с начальником миссии – архимандритом Антонионом, к которому, по окончании литургии, сейчас же и отправился. Своею любезностью и кротким обхождением о. архимандрит расположил меня к себе, и тут же предложил мне своего старшего иеродьякона, чтобы я сходил с ним представиться блаженному патриарху Иерусалимскому Герасиму. Отправились в патриархию; здесь, когда доложено было блаженному патриарху о моём прибытии, минут чрез пять или десять, вошёл в приёмную залу, называемую фондерик, сам патриарх, сопровождаемый двумя архиереями, и заговорил со мною чрез переводчика – моего проводника иеродиакона. На первый раз блаженный патриарх своей обходительностью и вниманием ко мне произвёл на меня самое приятное впечатление. Жаль только, что он, получивший высшее образование и владея прекрасно арабским, турецким, французским и другими языками, не может говорить по-русски. На представленную мною Его Блаженству бумагу о безвозбранном совершены мною богослужения, выданную мне моим архипастырем, я получил от патриарха разрешение совершать богослужение, по моему желанию, везде, где только пожелаю. После восточного угощения, предложенного Его Блаженством, он любезно со мною простился, преподав мне архипастырское благословение. По прибытии в своё помещение, я подкрепился чаем и уснул на короткое время, так как в четыре часа начался благовест к стоянию Марии египетской. Торжественно совершено было это бдение в миссионерской церкви: начальники миссии – о. архимандрита Антонин открыли чтение Великого канона; за ними продолжали два иеромонаха, далее, один протоиерей – паломники и, в заключение, предложено было чтение мне. О, с какими чувствами благоговения Господь сподобили меня грешного прочесть эти богодухновенные, дышащие сердечным раскаянием, песни святого Андрея Критского, – прочесть первый раз на месте искупления нашего дражайшими Спасителем! Этим и закончился первый день моего пребывания в св. граде Иерусалиме.

19 марта, четверток пятой недели Великого поста. Встав довольно рано, мы отправились на святую гору Елеон, где предполагали совершать литургию сам начальник миссии. На пути к Елеону, мы первый раз посетили св. храм Воскресения и в благоговейно трепетном чувстве радости облобызали живоносное ложе Господне, место распятия на Голгофе и другие святые места. Не могу передать тех чувств умиления, коими переполнена была в то время грешная душа моя. Из храма Воскресения, по пути, зашли мы в храм гефсиманский и тут, на живоносном гробе нашей Заступницы, те же чувства умиления и сокрушения о грехах, те же чувства радости и благодарения. Затем, вошли в сад гефсиманский и посетили все места, доступные для поклонников, за исключением тех, кои находятся в руках католиков, куда проникать не всегда и не всем доступно. Наконец, с немалым трудом мы взошли на верх Елеона, откуда весь град Иерусалим представляется так ясно, что можно рассмотреть каждый дом в отдельности. И какая красота, какие восхитительные виды Иерусалима с Елеона!.. Я не упомянул ещё о дорогом для христианского сердца месте самого Вознесения Господня, – месте, на котором отпечатлелась (на камне) божественная стопа Спасителя: это святое место несколько ниже русского места и Вознесенского храма и находится оно в частных руках мусульман: здесь, на самом месте Вознесения, стоит турецкая молельня – восьмиугольное здание из белого мрамора; посреди этой молельни, на полу, и лежит священный камень, с которого Господь вознёсся с пречистою Своею плотию на небо, оставив нам след божественных стоп Своих. К стенам, коими обнесено место вознесения Господня, прислонено нисколько открытых каменных престолов, на которых христиане разных исповеданы ежегодно, в день Вознесения и Лазарево воскресенье, совершают богослужение. На сем-то месте воздвигнуть был в древности святою царицею Еленою великолепный обширный храм, развалины коего видны ещё и поныне. Поклонившись и с благоговением облобызав святую стопу Спасителя, я заплатил несколько монет за своё посещение сей святыни нескольким, здесь пребывавшим, мусульманам, и направились к нашему храму, недавно построенному на самой вершине Вознесения; в сем храме отстояли великопостные часы и преждеосвященную литургию.

Народу было немного, пели очень стройно, великолепие, чистота и изящество храма невольно умиляли душу. После литургии, тамошний иеромонах о. Порфирий знакомил нас с разными древностями и прежде всего, в самом храме, наше внимание обращено было на красный, чисто кровяной цвет, некоторых мраморных плит, на мозаику, украшавшую пол во всём храме и пр. Затем, близ церкви нам показывали пещеру преподобной Пелагии антиохийской, которая прожила здесь более тридцати лет в суровых подвигах, обращённая проповеди святого епископа Нона. Память её празднуется церковью 8 октября. Осматривали, наконец, недавнишняя раскопки древностей, из коих более замечательны гробницы пророков и иероглифы времени до Рождества Христова. Повсюду видны чистота и порядок, обязанные исключительно начальнику миссии и одному из иеромонахов о. Порфирию, полагающему всю душу свою на Елеоне...

Из Елеона уже не рано мы возвратились в свои нумера на русскую постройку и, отдохнув, в четыре часа отправились в миссионерскую церковь ко всенощному бдению, которое, нужно заметить, совершается здесь, в течение целого года, с вечера; после бдения, отправились ко святому гробу Господню, чтобы эту ночь, с 19 на 20 марта, провести в храме Воскресения Господня. И какое утешение испытала грешная душа моя в эту первую ночь, проведённую в божественной молитве и чтении акафистов: на Голгофе – страстями Христовыми, а у святого гроба Господня – воскресении! Воистину, эта незабвенная, светозарная, спасительная ночь останется для меня на всю жизнь мою самой отрадной! С двенадцати часов ночи началась утреня, открывшаяся каждением иеродиаконов по всем святым местам огромного храма, а в первом часу ночи началась и литургия на святом гробе Господнем, кончившаяся в третьем часу ночи.

20 марта, доколе не открыли дверей храма, мы отдохнули несколько под Голгофою, а затем, с открытием церковных дверей, отправились на русскую постройку: здесь, в семь часов, началась преждеосвященная литургия. По окончании оной, мы напились чаю и отправились в патриархию, чтобы повидаться с архиепископом Епифанием, давнишними моим знакомым по переписке. Очень рад был моему посещению сей замечательный, ещё бодрый и крепкий старец, единственный почти архиерей, который может прекрасно говорить по-русски. Зато сколько у него духовных детей, исповедующих согрешения свои! И сколько утешения вливает он в душу кающегося грешника! На первый раз, посетив его, я ограничился одним общим излиянием своих наполнявших душу чувств, отложив таинство покаяния до следующего раза. От него мы прямо направились в храм Воскресения, чтобы снова остаться на ночь у живоносного гроба Господня, и на этот раз совершить на нём божественную литургию. Мы прибыли в храм довольно рано, часу в четвёртом пополудни, в ожидании акафистного бдения, которое и совершено было самим патриархом; чтением акафиста на греческом, славянском, арабском и турецком языках и закончилось это богослужение, продолжавшееся до девятого часа вечера; после акафиста мы остались в храме на всю ночь. И сия ночь, поистине, была ночью светозарной и всеспасительной... Певицы, проживающая на русском подворье, собрались все, чтобы послужить мне своим пешем, а некоторый из них упросили меня исповедать их на Голгофе: занявшись пешем акафистов и исповеди, к коей, между прочими, приступил и посланники японские, я едва-едва мог справиться и подготовиться к служению литургии. Служить я должен был литургию с очередным греческим иеромонахом; не без смущения обошлось в некоторых случаях, при священнодействии: прежде всего, меня смутило то, что, вместо пяти просфор, подано было для совершения проскомидии только две: одна для святого Агнца, а другая – для Богородичной, девяти чинов, для заздравных и упокоении частиц – все вместе и эти последние части не вынимались, как это делается у нас, при воспоминании каждого имени, а только иеромонах скоблил по мягкой части лезвием копия и частицы во множестве отделялись маленькими крупинками на дискос. При этом, часов совсем не читали; после сугубой ектеньи, вместо возгласа: «яко милостив» говорят прямо: «яко да под державою» и начинается херувимская песнь, с опущением малой ектеньи.

Всё это, повторяю, не обошлось без смущения, но милосердый Господь, на живоносном гробе Своём, утешил мою грешную душу: по святом причащении, я чувствовал в своём сердце совершившуюся велию и священнейшую Пасху. – После службы меня пригласили к о. Евфимию, помещающемуся под святой Голгофой, у которого было предложено восточное угощение; затем, – книга для записи на вечное поминовение: с удовольствием вписал я в неё имена моих родных и присных; на рассвете, мы пришли на свои квартиры в русскую миссию; это было в акафистную субботу 21 марта. В этот день, после небольшого отдыха, мы стали собираться, в первый раз, и в загородное путешествие на святой Иордан.

За последние годы, с возникновением Палестинского Общества в Иерусалиме, во всех поездках по святым местами принимает участие и распоряжение означенное Общество. Для сего желание совершить поездку в известное святое место предварительно записываются в этом Обществе, и когда, таким образом, составится надлежащий караван, или общество путешествующих, с них берётся небольшая плата на наем и содержание в пути каваса и жандарма, которые должны непременно находиться при каждом отправляющемся из Иерусалима караване, так что весь караван состоит под их охраною и распоряжением; по инструкции, выданной им от Палестинского Общества, они останавливаются для отдыхов и ночлегов. Когда составился и наш караван (из ста человек, кто на ослёнках, кто на мулах, а многие и пешими), мы, около десяти часов утра, выехали из Иерусалима; впереди нас – жандарм, а сзади – кавас. Путь наш лежал около горы Елеона – с левой стороны, и Вифании – с правой; пользуясь отдыхами, к вечеру мы приехали в Иерихон и там остались ночевать.

В Иерихоне недавно выстроен о. Антонином прекрасный дом, со всеми удобствами для остановки паломников, где и принимает их поставленная для этого женщина. Здесь, после достаточного отдыха и чая, мы отправились в греческую церковь для слушания всенощного бдения, так как это было накануне воскресенья. Бдение совершал один из паломников наших – игумен Теорий, бывший прежде афонцем, а затем – членом алтайской миссии; я стоял в алтаре и готовился к причащению на следующий день св. Таин Христовых. Пели всенощное бдение паломники и паломницы; пение совершалось прекрасно, на славянском языке; кончилась служба довольно поздно.

На другой день, 22 марта, мы очень рано оставили Иерихон и направились в обитель преподобного Герасима, иже на Иордане, отстоящую от Иерихона на час ходьбы, куда и прибыли часов около восьми утра, встреченные трезвоном; прямо направились в церковь; литургия была уже кончена. Жаль мне стало, что я не воспользовался ею; между тем, мне сообщили, что просфоры запасные имеются и в храме три престола; значит, литургию совершить можно. Я этим воспользовался и сразу же стал готовиться к совершению литургии, каковую Господь и удостоил совершить и при сём сказать поучение паломникам. После литургии, некоторые из паломников и преимущественно пешие отправились прямо на Иордан, а некоторые, в том числе и я, заехали на Мёртвое море. Синяя, плоская поверхность Мёртвого моря ещё издали открывается путниками. Видь Мёртвого моря печальный: с востока и запада оно окаймлено беловатыми горами; окрестности носят на себе печать таинственности; вокруг него всё мёртво и уныло. Известно, что здесь знаменитые в своё время города: Содом, Гоморра, Адама, Белла и Севоим, за беззакония своих жителей, поглощены были землёй.

В грустных воспоминаниях и думах долго я сидел на берегу моря, а некоторые купались в нём; наконец, оставляя берег, я решился испробовать вкус воды морской, впустив не более капли на язык; и, Боже мой, какая нестерпимая горькость и солёность почувствовалась во рту! До самой реки Иордана я не мог заглушить этой горькости.

Наконец, часу во втором пополудни, 22 марта, мы на Иордане. «Иордан, Иордан, – восклицает наш почтенный паломник Елисеев, – как много сливается в сердце и уме каждого христианина с одним представлением о прославленной реке Иудеи! Не велик он, не широк, не полноводен, не глубок; ему далеко до великого Евфрата, до могучего Нила, таинственного Инда и других прославленных рек древнего мира... А всё-таки имя его известно каждому ребёнку, с первых дней его школьной жизни; священное имя его дитя лепечет наравне с именем Иерусалима, Обетованной земли и проч. Над ним воссиял впервые тот свет, которому суждено было озарить весь мир; в водах его были омыты грехи всего человечества; на берегах его раздались первые слова могучей проповеди, которая загремела, как труба Архангела, в мире, погрязшем в пороках, нечестии и суете!..»

По прибытии нашего каравана на берег священной реки, произошла дивная сцена: весь народ предстоял в чистых белых сорочках. «Глас Господень вопиет», грянули все предстоявшие, и началось великое водоосвящение, которое совершал я. Когда пришло время пения «во Иордане крещающуся Тебе, Господи» и погружения животворящего Креста в водах иорданских, – я обратился ко всем, призывая к покаянно: «покайтесь, друзья мои, и очистите души ваши, прежде погружения в водах иорданских», и затем, прочитав молитвы пред исповедью, указал, имея в виду десять заповедей, какие грехопадения возможны у каждого. И, Боже мой, какая потрясающая душу открылась картина кающихся: все мы рыдали и просили у Господа всепрощения. За сим мною прочитана была общая разрешительная молитва, по окончании которой дружно все воспели: «во Иордане крещающуся»... с троекратным погружением Креста Господня в водосвятной чаше и в самой реке Иордан, а за этим все побросались в воду. Зрелище восхитительное! Торжество неописанное! Каждый проявлял по-своему восторженное состояние души своей: одни в песнопениях, а другие в слезах умиления. О, поистине, эти священные, блаженные минуты останутся незабвенными на всю мою жизнь! После купания, одни отдыхали в тени иорданских зарослей, другие сушили белье на прибрежных кустах, а некоторые собирали на память ручные камешки и вырезали так называемые иорданские трости.

Настало, наконец, время расстаться со священным Иорданом. Ах, как грустно нам стало оставлять эту, поистине, мать нашу! Я почти до самого Иоанно-Предтеченского монастыря не мог сдерживаться от слёз, озираясь назад и прощаясь навсегда с этой святой местностью.

Через полчаса, покинув берега святой реки, мы по песчаной и покрытой буграми и рытвинами равнине доехали до монастыря святого Иоанна Предтечи. Здесь, по обычаю, отслужили молебен и тотчас же направились к Иерихону, чтобы там снова иметь покойный ночлег на русской постройке.

На другой день, 23 марта, в понедельник, рано утром выехали из Иерихона (ныне деревня Эр-Рихи) и, проехав с полчаса по зелёным полям иерихонской долины, прибыли на водный ключ, который изобильно бьёт и стекает в большую чашу – бассейн, высеченный из камня. Называется сей ключ источником Елисея, так как считают его тем «истоком воды нехорошей», которая «стала здоровою» после того, как пророк «бросил туда соли», сказав: «не будет от нея впредь ни смерти, ни бесплодия» (4Цар.2:19–22).

От сего источника на северо-запад, мимо каких-то развалин (якобы дома Раав), древних цистерн и подземелий, мы стали подыматься на «Сорокадневную гору». Подъём на эту гору довольно труден, так как среди Иудейских гор нет ни одной, которая была бы круче и богаче пропастями и мрачными обрывами. В одной из пещер этой горы, по преданию, Спаситель, в сорокадневном посте и молитве, приготовлял Себя к великому делу учения и искупления рода человеческого. Теперь же в пещерах этих приютилась бедная иноческая обитель: в ней у самого престола, под коим хранится тот самый камень, на коем Спаситель благоизволил стоять при искушении, мы отслужили молебен, а после него, некоторые из паломников, в том числе и я, отправились на самую вершину горы. Какой дивный вид отсюда на всю Палестину!

От горы искушения, мы по невозможными тропинками и карнизами отвесных скал пробирались в страшное «ущелье Хозева», из подземных тайников которого прорывается чрез пороги и утёсы стремительными водопадами потоки Хозева, отвесные же стены ущелья изрыты пещерами некогда процветавших здесь отшельнических обителей. В самом глухом углу этого ущелья, высоко над бездной клокочущего потока, висит, как гнездо ласточки, на отвесном обрыве монастырь святого Иоанна Хозевита, состояний тоже из пещер, окаймлённых церковью, часовенками, балкончиками, лесенками. В монастырь этот мы прибыли уже в послеобеденное время – истомлёнными, едва-едва передвигаясь; здесь были встречены трезвоном. Ласковый приём смиренного игумена и настоятеля монастыря скоро нас ободрил; мы были здесь вполне успокоены и остались на ночлег.

Тут мы служили сперва молебен в церкви, а потом панихиду в пещере, в которой сложены в ряды тысячи черепов, по всем направлениям; в средине (где кости), служили панихиду по всем покоящимся там и убиенным при нашествии Хозроя, царя персидского. Вечером, при восходе луны, открылась ещё живописнее картина среди скалистых и неприступных гор и пропастей. На террасу вышли певчие из паломников и долго пели псалмы, составленные на прощание с Иерусалимом и Афоном: дивная восточная ночь, живописная местность, стройное пение, невольно всё это вызывало слёзы умиления, и мы долго наслаждались неземными радостями.

На другой день, 24 марта, во вторник, встав очень рано, до рассвета, караван наш выбыл из Хозева, пробираясь с осторожностью по крутизнам и тропинкам на другую сторону потока; наконец, мы взобрались, по скалистой горе, на большую дорогу, ведущую от Иерихона в Иерусалим; по этой дороге мы быстро направились к Иерусалиму. Кстати напомнить, что путь сей часто был освящаем стопами Спасителя Мира и Его учеников. Здесь на пути встречаем развалины монастыря, построенного в память милосердого самарянина, оказавшего истинную любовь к ближнему; здесь тот источник, из которого, по преданно, утоляли жажду божественный Странник и Его Апостолы.

Наконец, мы снова в Иерусалиме. Это было около обеда. Сряду же, по приезде, я поспешил к о. архимандриту Антонину с просьбою о дозволении мне в праздник Благовещения совершить литургию в так называемой «Горней». О. архимандрит сделал, согласно моей просьбе, распоряжение, и мы, нимало не отдыхая, отправились в новый путь «в Горнее». Горний град Иудов, близкий сердцу христианина по евангельским воспоминаниям, отстоит от Иерусалима на полтора часа езды, но мы отправились туда, ввиду большего удобства, пешими.

В настоящее время, по благочестивому примеру поселившейся здесь в одной из пещер русской подвижницы Павлы, вся северная сторона горы усеяна белокаменными домиками – кельями, словно гнёздами ласточек. Окружённые виноградниками, оливками, кипарисами и садиками, возделываемыми трудолюбивыми и терпеливыми подвижницами, эти домики, составляющее пожизненную собственность их устроительниц, русских отшельниц, имеют дождевые цистерны для воды; плоды этих садиков – единственное пропитание честных тружениц. У домиков стоить недавно воздвигнутая о. Антонином русская церковь во имя Казанской иконы Божией Матери, а на самой вершине горы – высокая каменная башня, предназначенная для колокольни. Прибыв сюда часу в третьем пополудни и подкрепив силы свои чайком, мы отправились в означенную церковь к всенощному бдению. Пели местный русские певицы-отшельницы очень стройно и благозвучно. Я невольно переносился мыслю в свою обитель и г. Торопец, где так торжественно совершается в этот праздник богослужение. Прочитав молитвы к святому причащению, часов в шесть утра, я начал литургию соборно, в сослужении одного русского иеромонаха и другого арабского священника о. Григория. Литургия совершалась по-славянски и по-арабски, и кончилась часов в десять; после неё совершили соборно акафист Божией Матери. Таким образом, праздник Благовещения отпразднован торжественно. Подкрепившись после службы чайком, мы поспешили возвратиться в Иерусалим, зайдя на пути к арабскому священнику о. Григорию, многосемейному и довольно бедному, но весьма усердному и по службе исправному.

В Горней находятся развалины жилища праведных Захария и Елисаветы. Там же и богатый францисканский монастырь, построенный на месте рождения святого Иоанна Предтечи. В монастырском храме, за золотой решёткой, устроен спуск в пещеру, куда сходят по восьми мраморным ступеням. Под сводами её поставлен богато украшенный престол, на помосте которого виден круг с надписью: «здесь родился Предтеча Господень». – Вертеп украшен дорогими тканями, резьбой и весь обложен мрамором.

При выезде из селения показываюсь водоём, источника Пресвятой Девы, из которого Она, по преданию, черпала воду, во время своего трёхмесячного пребывания у праведной Елисаветы.

Таким образом, в самый день Благовещения, я утешен был священнодействием на том месте, где праведная Елисавета пророчески приветствовала Матерь Господа Своего: «благословенна Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего» На что Преблагословенная Дева ответствовала: «величит душа Моя Господа, и возрадовася дух мой о Боге Спасе Моем».

По возвращении в Иерусалим, мы, того же 25 марта, отправились в Вифлеем, наняв тройку лошадей с довольно покойным фургоном, и вечером были уже встречены на месте Рождества Христа Спасителя молитвою. О, какая новая радость, видеть великое святилище и прикоснуться своими грешными устами к тем священным местам, где благоволил родиться и возлежать в убогих яслях повитый пеленами Богомладенец – Творец ангелов и человеков!

«Небо и земля пророчески да возвеселятся. Мы же хвалу недостойными усты ангельски Тому принесем: слава в вышних Богу и на земли мир» ... (Стихира сам. на лит. Р.Хр.).

Облобызав отмеченное звездою, под престолом, место Рождества Христа Спасителя и положения Его в яслях, мы приглашены были в приготовленные для нас нумера на ночлег, так как было уже довольно поздно, где, подкрепившись чаем, скоро и заснули, в ожидании полунощного богослужения.

26 марта, четверг. Полунощный звон к утрени пробудил нас. Несмотря на вчерашнюю усталость, мы с бодрости поспешили в Вифлеемский храм Рождества Христова. Храм этот, начатый построением от святой царицы Елены, кончен при Юстиниане; он поражает своим великолепием и изяществом архитектуры; вход в него чрез обширную и длинную галерею со сводами на больших колоннах из порфира и мрамора, уставленных в четыре ряда. Это – один из обширнейших в Палестине храмов, принадлежащий греческому духовенству. Главный алтарь устроен над самым вертепом Рождества Христова; с обеих его сторон, по пятнадцати мраморным ступеням, сходят в подземную церковь, или «вертеп Рождества», который состоит из природной скалы, обложенной белым мрамором. Отстояв утреню в большом храме, к литургии преждеосвященных Даров мы сошли, с необъяснимо – сладостным чувством благоговения, в подземную церковь, где совершалась тогда на греческом и арабском языках литургия. По окончании литургии, зашли в католическую церковь святой Екатерины и, пройдя узким коридором мимо гробницы Евсевия, ученика блаженного Иеронима, вошли в вертеп, в коем покоится прах блаженного Иеронима и его учениц: Павлы и дочери её Евстолии. Отсюда поспешили к о. настоятелю монастыря, где, по обычаю, была предложена запись. Наконец, подкрепившись чаем, поторопились выездом из Вифлеема, чтобы в тот же день совершить поездку в Мамврию – к дубу мамврийскому и вернуться в Иерусалим.

Дорога к Хеврону лежала прекрасная – шоссе. Мы скоро промчались на своей тройке и узрели на горе́ русские постройки в Мамврии. Оставив лошадей у гостиницы, стоящей на шоссейной дороге, мы направились с проводником к дубу, отстоящему от большой дороги, в правой стороне, на полчаса ходьбы. Драгоценная святыня сия (мамврийский дуб) находится ныне во владении русской Иерусалимской миссии и в нескольких шагах от него возведены постройки для богомольцев. Посетив сии постройки, я полюбовался с горы прекрасными видами всей окрестности и самого города Хеврона, который ясно виден оттуда, и мысленно поклонился великим патриархам Аврааму, Исааку и другим. Придя к дубу со своими товарищами, я служил акафист Пресвятой Троице. Мамврийский дуб, в настоящем виде, не вполне соответствует выпускаемым рисункам и не так величествен, как приходится видеть его на картинках: сильный ветер отломил у него громадный сук, который в настоящее время и поставлен на русской постройке при иконах, в той комнате, где останавливаются богомольцы, и совершают богослужение. После акафиста, мы стали собираться в обратный путь, было уже довольно поздно; в полночь с 26 на 27 марта прибыли в Иерусалим.

27 марта, пяток недели Ваий. В семь часов утра мы отправились к преждеосвященной литургии в русскую миссию, а после неё, напившись чаю, к высокопреосвященному Епифанию, который прислал нарочно за нами. На пути зашли поклониться живоносному гробу Господню и отсюда – в квартиру владыки. Отечески приняв нас, владыка предложил мне отправиться на его ослёнке в малую Галилею, чтобы там в его храме совершить богослужение в субботу Лазареву.

Малая Галилея это – северная вершина горы Елеона; называется малой Галилеей от того, что во время Спасителя на ней было подворье галилеян, где последние останавливались, приходя на праздник в Иерусалим. Место это, приобретённое в собственность архиепископом Епифанием, обнесено высокой каменной стеной, усажено маслинами и виноградником; тут находятся два флигеля для помещения служащих и небольшая, но довольно красивая, вся расписанная церковь, с престолом у стены, – на месте где любила Царица Небесная уединяться в молитве и, взирая на место вознесения Своего возлюбленного Сына, соединяться с Ним.

В сей-то церкви мне – первому из русских судил Господь совершить литургию в Лазареву субботу, 28 марта, в присутствии хозяина – архиепископа Епифания. Пели русские певчие довольно стройно. После литургии, я отправился на ослёнке преосвященного в Вифанию, куда в этот день совершается с Елеона крестный ход. На пути в Вифанию, сопровождаемый кавасом владыки, остановился у входа в пещеру воскрешённого Лазаря и, заплатив несколько монет мусульманину, вошёл в пещеру, довольно глубокую; там, на месте ложа воскрешённого Лазаря, приложился к лежащей иконе и затем направился в Вифанию. Здесь народу было множество; все ждали крестного хода, который вскоре и прибыл с Елеона. Духовенство, с архиереем во главе, направилось при этом не в церковь, а в покои вифанского настоятеля, архимандрита, куда и я зашёл. Здесь, по обычаю, предложено было восточное угощение; здесь же стали облачаться и в ризы, кои предложены были и мне. Облачившись, все мы, во главе с архиереем, вошли в церковь, где было совершено молебствие. После молебствия, крестный ход медленно направился к пещере праведного Лазаря. Пред входом в пещеру архиереи прочитали Евангелие на греческом языке о воскрешении Лазаря; чтение Евангелия, по предложению архиерея, закончено было мною на славянском языке. Этими и ограничилось всё торжество Лазаревой субботы. Не успел я ещё закончить чтения Евангелия, как поднялся шум и необыкновенная давка в народе, у входа в пещеру. Я поспешил сесть на своего ослёнка, подведённого мне кавасом и, в сопровождении сего последнего, направился к Иерусалиму. Сестра моя осталась у входа в пещеру, чтобы потом войти в неё. Возвращаясь в Иерусалим тем самым путём, коим благоволил Господь шествовать из Вифании во град Иерусалим, я пел, восседая на жребяти осле: «Общее воскресенье прежде Твоея страсти, уверяя, из мертвых воздвигл ecu Лазаря, Христе Боже: тем же и мы, яко отроцы, победы знамение носяще, Тебе, Победителю смерти, вопьешь: осанна в вышних благословен Грядый во имя Господне!» Отрадные чувства наполняли мою грешную душу; но не без слёз я произнёс евангельские слова, на том самом месте, на коем они произнесены были Самим Спасителем: «Иерусалиме, Иepycaлиме, избивый пророки и камением побивий посланныя к тебе... Сколько раз Я хотел собрать чада твоя под крыле Свои, и не восхотесте: се оставляется дом ваш пуст, и не узрите Мя, дóндеже речете: Благословен Грядый во имя Господне» (Мф.23:35)!

Не много оставалось времени для отдыха, когда я прибыл в свой нумер в миссии; часу в четвёртом пополудни, я снова отправился в храм Воскресения к торжественной вечерни, которую имел совершать сам патриарх и в служении которой равно, как и в литургии на следующий день, я получил благословение участвовать. Когда я зашёл в патриархию, в зале было уже всё духовенство в облачениях, каковое предложено было и мне; отсюда направилось торжественное исшествие патриарха в храм Воскресения, в сопровождении пяти архиереев, до семидесяти архимандритов с иеромонахами и многочисленного народа. Вечерня шла обычным порядком, только вход совершён был соборно. По окончании вечерни, все архиереи, архимандриты и иеромонахи, во главе с патриархом, совершили крестный ход, с ваиями и свечами, трижды обойдя святой гроб Господень, с пением: «Воскресение Твое, Христе, Спасе»... Этим и закончилась вечерня. После неё, на ночь, я отправился в миссию, где не было ещё окончено всенощное бдение и где я, достояв службу, получил вторую ветвь ваий.

29 марта, неделя Ваий. Приготовившись чтением правил к святому причащение, часов в семь утра, я отправился в храм Воскресения. На пути зашёл в патриархию, откуда мы так же, как и накануне, сопровождали торжественно шедшего в храм патриарха на служение литургии. Литургия с патриархом совершали: четыре архиерея, четыре архимандрита, в том числе и я, четыре игумена и иеромонахи. Литургия шла весьма торжественно. Но замечательно, в митре служил один только патриарх, прочие же, не исключая и самих архиереев, – в камилавках, с тою только разницею, что архиереи и архимандриты имели при камилавках креп, а игумены и иеромонахи без крепа. На Великом входе меня удостоил Господь открывать шествие и идти первыми с Крестом, в коем хранится бо́льшая часть животворящего древа Господня... В конце литургии, собралось множество духовенства; все облачились и, после литургии, открылось снова торжественное шествие с ваиями и со свечами вокруг святой Голгофы, святого гроба Господня и всего храма (внутри три раза). Этим крестным ходом и закончилось всё церковное торжество недели Ваий. Из церкви, в таком же порядке, как и в церковь, всё духовенство сопровождало патриарха до его покоев. В вышеуказанном зале патриархии всё духовенство разоблачилось и тут же вместе со светскими высокопоставленными лицами угощено было обычным восточным угощением: водою с вареньем, рюмкой раки и чашкою кофе. Затем все разошлись по домам. Этим закончился великий день торжественного входа Господня в Иерусалим.

К вечеру, часу в шестом, мы сходили в миссионерскую церковь к вечерне, после коей там совершена была и утреня. В первый раз мы услышали тут умилительное пение: «Се жених грядет» и «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный». С особенным утешением отстоял я это богослужение, в виду поездки своей на другой день в обитель святого Саввы Освящённого, не дозволявшей мне присутствовать за утренним богослужением.

30 марта, Великий Понедельник. Рано утром я собрался с немногими товарищами – богомольцами и кавасом в обитель святого Саввы.

Дорога в обитель идёт Кедронским ущельем, именуемым также огненною рекою. Ущелье это простирается до Мёртвого моря. За полчаса до лавры, дорога поднимается на дикие утёсы и следует по самой их окраине. Колокол с монастырской башни возвестил обители о нашем приближении и дивная обитель святого Саввы, полуиссечённая, полуустроенная в скалах, вдруг открылась нашим взорам. День был весьма жаркий. Выехав из Иерусалима в шесть часов утра, мы приехали в обитель в девять. В храме в это время вычитывалось троевангилие. Отдохнув несколько минут, в сопровождении данного нам о. настоятелем монаха, мы отправились осматривать достопримечательные святые храмы и все места обители. Сколько тут дорогих сердцу христианина святынь! Тут указывали келии преподобных: Ксенофонта и чад его Иоанна и Аркадия; келлию Иоанна Молчальника. Сохранили келлию Великого песнописца Канна Дамаскина и самый вертеп, в коем пребывал святой Савва до основания обители. Наконец, когда мы вошли в соборный Благовещенский храм, отличающийся благолепием и чистотой, нам вынесли из алтаря ковчег и поставили его на нарочно приготовленном столике, между двух подсвечников с зажжёнными свечами. С благоговением и сердечным умилением приложились мы к хранящимся в семь ковчеге драгоценностям: святым главам Ксенофонта и чад его Аркадия и Иоанна, к части святых мощей великого угодника Божия Иоанна Дамаскина. Я остался в сем храме, так как в нём началась уже литургия преждеосвященных Даров. В конце литургии, я отслужил молебен преподобному Савве в часовне, устроенной среди монастырского двора, на том месте, где некогда покоились святые мощи преподобного, увезённые крестоносцами в Венецию. В самый жаркий час дня мы оставили мирную обитель и около четырёх часов пополудни возвратились в Иерусалим. После часового отдыха, я должен был отправиться в миссионерскую церковь к вечернему богослужению, так как готовился на следующий день совершать литургии: несмотря на усталость, Господь помог мне побывать за богослужением и утешить душу молитвою.

31 марта, Великий Вторник. В семь часов утра, в миссии начались часы, а вслед за ними и литургия преждеосвященных Даров, которую я совершал с особенным утешением, при стройном умилительном пении тамошних певчих, которых всего человек пять – шесть. После литургии, занялся в своём нумере вычитыванием троевангилия, как это положено по уставу и к чему я привык издавна; в четыре часа пополудни, снова отправился в миссионерскую церковь к утрени. После того, отправились ко святому гробу Господню, чтобы ночевать в храме Воскресения и на другой день совершить последнюю литургию преждеосвященных Даров на святой Голгофой, на что у меня предварительно и было испрошено благословение. С каким наслаждением проведена была и сия третья ночь в храме Воскресения Господня! Прежде всего, по обычаю, читали акафист и пели: на Голгофе – страстями Господними, а на святом гробе – воскресению Господню; вслед за сим, вычитал я правило к святому причащению, и незаметно наступили часы совершения литургии, которую, первого апреля, и совершили в сослужении с одними греческими иepoмонахами; при сём пели попеременно, то греки по-гречески, то русские паломницы – по-славянски. Это было в два часа ночи.

1 апреля, Великая Среда. После литургии, я поспешил в свой нумер, где занялся вычитыванием троевангелия, а в пятом часу пополудни отправился в миссионерскую церковь к вечерне и утрене, приготовляясь на следующий день здесь же совершить литургию, вместо о. архимандрита Антонина. Этот замечательный человек, подметив во мне охоту к служению, старался, при всех случаях, доставить мне это утешение. По его ходатайству, я получили назначение от патриарха принять участие в Великий Четверг в умовении ног, в числе двенадцати архимандритов.

2 апреля, Великий Четверг. В этот день, последний раз, я удостоился совершить литургию, в миссионерском величественном храме, в сослужении одного игумена – бывшего миссионером алтайской миссии, одного протоиерея-паломника и трёх Иеромонахов местной миссии. Много паломников приобщалось в этот день, но я, по распоряжению архимандрита Антонина, сам немногих приобщил; по прочтении благодарственных молитв, предоставили закончить литургию первому по себе служащему, и поспешили с о. Антонином в патриархию, где, в церкви апостола Иакова, совершалась литургия самим патриархом. Прибыли мы туда в половине литургии и в конце её вышли торжественным ходом, во главе с патриархом, на площадь пред входом в храм Воскресения, на коей устроено было возвышение для совершения обряда омовения ног патриархом. Обряди этот совершается в Иерусалим с большей торжественностью, чем у нас в России. Одно уже то, что он совершается вне храма, где могут быть зрителями десятки тысяч народа; между тем как у нас не всякий смертный может проникнуть в этот день в кафедральный собор, чтобы быть свидетелем этого зрелища. Расскажу с некоторыми подробностями, как совершается этот обряд в Иерусалиме. Приблизясь к храму Воскресения, мы все направились за патриархом к самым дверям храма; от нас в это время отделились два архимандрита (изображавшие собою апостолов Петра и Иоанна) и, взойдя на возвышение, устроенное для обряда омовения ног, на площади пред храмом, снова сошли с него и, подойдя к патриарху, объявили, что для совершения вечери всё уже готово. Тогда патриарх, а вслед за ним, и все мы взошли на означенное возвышение, и архидиакон, с особо устроенной кафедры на этом возвышении, открыли священнодействие чтением, на сей случай, евангелия. Нельзя было смотреть без слез умиления, когда настало время самого омовения ног патриархом. Он, после омовения ноги каждого из нас, целовал её. Затем, у нас никому, кроме изображающего лицо апостола Петра, не приходится ничего говорить, после омовения ног; а здесь каждый должен был сказать по назначение; мне, напр., нужно было сказать в известное время: «Τί ἐστι τοῦτο ὅ λέγει ἡμῖν; τό μικρὸν καὶ οὐ ϑεωρῖτε με; καὶ πάλιν μικρὸν καὶ ὄψεσθέ με; καὶ ὄτι ἐγὼ ὑπάγω πρὸς πατέρα μου»; (что есть сие, еже глаголет нам: вмале, и ни увидите Мя и паки вмале, и узрите Мя и: яко Аз иду ко Отцу Моему?) Текст этот мне был прислан от патриарха ещё накануне. Сказав это без листка, я поклонился патриарху и снова сел на своё место, как делали и другие архимандриты. Затем, в конце всей беседы, патриарх встал со своего места и сошёл с возвышения, за ним последовали три архиепископа, изображавшие апостолов Петра, Иакова и Иоанна; последние у самого возвышения прилегли друг к другу, а патриарх отошёл несколько далее и с воздетыми к небу руками произносил известную молитву: «Отче! да мимо идет от Мене чаша сия», и далее... После молитвы подошёл якобы к спавшим Апостолам и возбуждал их известным отеческим упрёком. Затем, отойдя от них, он снова с воздетыми руками молился Отцу Небесному и снова, подойдя к Апостолам, грустно посмотрел на них якобы спящих. Наконец, то же самое было повторено в третий раз, и весь обряд кончился крестообразным окроплением народа тою самою водою, которою омыты были ноги участвующих в обряде. Последняя молитва патриарха и возбуждение им якобы спавших Апостолов производили на всех самое потрясающее и глубоко умилительное действие: без слёз нельзя было смотреть на эту картину. С площадки все мы провожали патриарха в патриархию. Там, после краткой молитвы, разоблачились и затем угостились водою с вареньем и чашкою кофе, а кому угодно было, и рюмкой раки. По возвращении домой, мне немного пришлось иметь отдыха, потому что в четыре часа пополудни снова меня позвали в миссионерскую церковь для чтения двенадцати страстных евангелий. Это всенощное бдение совершалось торжественно в сослужении многих игуменов, протоиереев и иеромонахов, и совершалось довольно продолжительно. Певчие пели очень стройно, особенно трипесенец: «Тебе утреннюю». Этим богослужением и закончился Великий Четверг. Он останется памятным на всю мою жизнь.

3 апреля, Великий Пяток. Вставь в этот день пораньше, я занялся приготовлением речи на вынос святой плащаницы: о. архимандриту Антонину угодно было выразить желание, чтобы я сказал речь. В восемь часов утра зазвонили к царским часам. Евангелие на часах мы тоже вычитывали по очереди – соборно. В первом часу зазвонили к вечерне, которую, по соизволению о. Антонина, совершал я в сослужении протоиереев, игуменов и иеромонахов, сделав в своё время вынос святой плащаницы и сказав пред нею приготовленную речь. Нежданна была для предстоявших моя речь и с помощью благодатною воздействовала них, в дорогой для христианского сердца момент.

Спустя немного после вечерни, в пять часов, заблаговестили к велико-субботней утрени и погребенью Спасителя. Крестный ход со святою плащаницею совершался вокруг не только соборной церкви, но и корпуса миссии, где помещается тёплая церковь; всё торжество окончилось в девятом часу вечера. Только что мы пришли из церкви, нужно было снова собираться в храм Воскресения, где торжественное богослужение началось в одиннадцать часов: в сем богослужение я также принял участие. Оно открылось крестным ходом, во главе с патриархом участвовало множество служащих, в числе коих было пять архиереев. Из храма Воскресения отправились на Голгофу, где совершена была вечерня Великого Пятка; после вечерни, на кафедру взошёл досточтимый о. Антонин и произнёс прекрасное слово. К сожалению, слабый и тихий голос его не всем был слышен. По окончании слова, крестный ход стал сходить со святой Голгофы, при чём архиереи несли святую плащаницу; сойдя вниз, плащаница была возложена на камень помазанья, на котором святой Иосиф и святой Никодим помазывали пречистое тело Спасителя арматами. Теперь, вместо ароматов святая плащаница осыпана была цветами; по троекратном каждении вокруг плащаницы, открылось дальнейшее торжественное шествие вокруг святого гроба Господня; шествие это повторялось трижды. После того плащаница внесена была в кувуклию и возложена на живоносный гроб Господень, пред которыми во главе стал патриархом, а мы по сторонами; тут произнесено было второе слово на арабском языке, после которого началось пение первой статьи на погребение Спасителя, продолжавшееся очень долго. По исполнении первой статьи, на кафедру взошёл новый проповедник – греческий архимандрит Фотий, известный своим богословским образованием и говорил громко, без тетради, с разными жестами. Вследствие усталости, я едва держался на ногах и вынужден был отправиться в алтарь, где разоблачился и пошёл домой в миссию: это было в третьем часу утра; а всё богослужение, по рассказам, кончилось в четыре часа утра.

4 апреля, Великая Суббота. В семь часов утра, началась литургия в миссии, на которой и я присутствовал, готовясь к литургии в этот день в храме Воскресения Господня, куда потом и отправился, найдя в храме шум и разный беспорядок вследствие того, что гроб Господень были запечатан и турецкие солдаты стояли с ружьями, начиная от дверей храма до самого гроба. Я вошёл в алтарь уже стороною, через боковую дверь. Грустно было видеть в святом храме беспорядки, но турецкие власти как будто этого не замечали. Наконец, с большим трудом, при давке со всех сторон, был введён в алтарь патриарх. Все мы стали облачаться: готовившиеся к служению литургии – в полное облачение, а готовившиеся только для крестного хода – в одну фелонь; при сём облачались архиереи и сам патриарх. Несмотря на присутствие архиереев, крики в храме продолжались; в алтаре стояли в чалмах; стояли даже между престолом и царскими вратами и, Боже мой, никто никому не делал никакого замечания, как будто, так и следует. По облачении всех, открылось шествие из алтаря вокруг гроба Господня три раза, с пением: «Воскресенье Твое, Христе, Спасе!..» После последнего обхода, патриарх остановился у входа в часовню гроба Господня, где его стали разоблачать; мы в это время должны были следовать в алтарь храма Воскресения Господня. В эти минуты огня нигде не было; в храме водворилась необыкновенная тишина; спустя минут пятьдесят, вдруг разразился необыкновенный крик, на колокольне затрезвонили и тысячи огней разлились по всему храму. В алтарь было спущено несколько пылающих пучков свечей, от которых и мы возожгли свои пучки; Многие эти пылающие пучки влагали себе за пазуху, под одежду и держали их голыми руками, что и я сделал на короткое время, не причинив себе обжогов. Через несколько минут, после схождения благодатного огня, когда народ несколько поуспокоился, приступили к совершению литургии; литургию совершал один архиерей с архимандритами и иеромонахами. Литургия шла очень скоро, так что в половине пятого она уже кончилась, и в пять часов я был уже в своей квартире. После узнал, что при возвращении патриарха из святой часовни гроба Господня, где берут обыкновенно священный огонь, его едва спасли от насилий арабов, а брат его родной, сопровождавший его, поплатился ударами по голове палкой, за что виновные подвержены законной ответственности. Неудовольствие на патриарха вышло вследствие того, что палестинские и сирийские арабы не первые получили священный огонь, как они ожидали, а огонь был передан арабам, стоявшим близ кувуклии.

5 апреля, Светлое Христово Воскресение. Христос воскресе! – Около десяти часов вечера, я стал собираться к святому гробу Господню на богослужение, которого сподобился по особенному вниманию патриарха к просьбе о. Антонина, так как при тесноте святого гроба и обязательности некоторых лиц, долженствующих участвовать в служении с патриархом (четырёх архиереев, двух архимандритов, в числе коих и я удостоился, и двух иеромонахов арабского и совершителя проскомидии – греческого), лишнее лицо никак не могло быть принято без лишения права другого, и в принятии меня в служение в этот день я вижу особенное промыслительное действие Божие обо мне грешном. Храм Воскресения освещён был в этот день необыкновенно красиво: бесчисленные гирлянды разных цветов украшали его и Голгофу, в особенности пылал в разноцветных огнях гроб Господень. Впечатление было сильное и воздействие на душу самое благотворное: она чувствовала то благоговейный страх, то тихую радость и благодарите Господу. Когда я припал к живоносному гробу Господню, веяние сугубой благодати ощутилось в сердце моём; мне припомнилось священное изречение: «вкусите и видите, яко благ Господь». В двенадцатом часу пришёл патриарх и все стали облачаться. Облачившись, установились у престола во главе с патриархом. Двенадцать часов уже пробило, но царские двери не открывались, и продолжалось пение канона. Что за причина такого замедления? Оказалось, что католики, у которых пасхальный день совпал с нашим, ещё не окончили своего крестного хода и нам нужно было ожидать окончания их торжества. Около часу ночи открылся и наш крестный ход вокруг живоносного гроба Господня, при участии многочисленного духовенства. После троекратного обхождения, патриарх с пятью архиереями, двумя архимандритами и двумя иеромонахами, т. е., только назначенными служить литургию, остановился пред дверьми кувуклии; остальное духовенство отправилось в алтарь храма и там разоблачилось. У дверей кувуклии прежде всего прочитано было патриархом воскресное евангелие о явлении Воскресшего Господа Марии Магдалине; затем, как и у нас, после возгласа, запели: «Христос воскресе». Шли, разумеется, прежде на греческом языке, а потом и на славянском. Отрадно было стоять в это время у живоносного гроба Господня и вспоминать близких сердцу: живых и умерших. Затем, всё богослужение пасхальное шло обычным порядком. Евангелие на божественной литургии на славянском языке прочитано было мною. О, как утешительно было в день Воскресения Христова соединиться со Христом во святом причащении и притом на живоносном гробе Его! «Воистину показася тогда светлейшим всякого чертога царского, Христе, гроб Твой, источник нашего воскресения!» Пасхальная литургия кончилась в кувуклии около четырёх часов, после которой мы должны были поспешить выходом в храм Воскресения, так как, после нашей литургии, в кувуклии имела совершаться литургия армянская. Я не упомянул, что при служении литургии на гробе Господнем, по тесноте его, совершается только проскомидия, а самая литургия в приделе Ангела, на том камне, который отвален был от гроба: на этом камне полагается доска, а на ней святой антиминс и Евангелие, что и заменяет собою престол. Разоблачившись в храме Воскресения, мы сопровождали патриарха в его покои и там разговлялись; при сём участвовали архиереи, консульство и несколько архимандритов. После завтрака, я поспешил на русскую постройку, где ожидала меня сестра, встречавшая праздник в русской миссионерской церкви. Затем, я был приглашён к г. секретарю миссии, побыл у о. Антонина и лёг отдохнуть. После отдыха, напившись чаю, мы снова отправились к гробу Господню – на торжественную вечерню. Я отправился прямо в патриархию, где патриарх восседал на возвышении, окружённый светскими гостями, а духовенство занимало все залы. Ровно в двенадцать часов, патриарх, архиерей и всё духовенство стало тут же облачаться и, когда всё было готово, попарно проследовали из покоев патриарха в храм Воскресенья; в конце процессы шёл сам патриарх. Вечерня совершалась до входа обычным порядком, а на вход все мы облачились и вышли в несколько десятков пар. Когда настало время чтения евангелия, несколько архимандритов и других лиц разместились в разных местах храма по кафедрам, для чтения на разных (девяти) языках евангелия, каковое и мною было прочитано на славянском, на правой стороне от алтаря, вслед за патриархом, читавшим в алтаре. Чтение евангелия «о явлении воскресшего Господа Апостолами» продолжалось около часу, а всё богослужение кончилось часу в четвёртом; сразу же началось и христосованье: утром здесь не христосовались. Христосованием и закончилась вечерня. После вечерни, я отправился в малую Галилею на ночлеги, так как на следующий день имели там совершать богослужение; за мною вслед приехали: сам хозяин преосвященный Епифаний, сестра моя и другие многие богомольцы, узнавшие, что я, по случаю дня моего Ангела, намерен там служить литургию. Вечером, в первый день, в воспоминание явления Спасителя Своим ученикам, мы совершили крестный ход на то самое место, где последовало это явление. Прочитав здесь на сей случай евангелие и сказав сугубую ектенью, мы возвратились в храм. Было уже темно, когда мы расходились из храма по келиям – я с преосвященным, а сестра – со своими товарками. Подкрепившись затем чайком и ужином, усталые, мы крепко уснули, чем и закончили первый день святой Пасхи.

6 апреля, пасхальный понедельник, день моего Ангела. Рано утром я отправился в церковь, где совершил пасхальную утреню и часы, а во время последних – проскомидию. Литургия совершалась соборно, в сослужении двух иеромонахов и иеродиакона, приглашённых владыкой из патриархов; пели русские певчие из богомольцев. После литургии соборно был отслужен молебен святителю Мефодию, с провозглашением мне многолетия, так я праздновал день своего Ангела в Иерусалиме – в первый и, может быть, последний раз в моей жизни.

По пути в свою квартиру, мы зашли в Гефсиманию и на гроб Господень, где ради дня своего Ангела я снова удостоился припасть и облобызать дорогие для сердца моего святыни. Отсюда зашёл в патриархию, для получения архипастырского благословения от патриарха: к нему в этот день стекается множество народа для христосованья. Когда я вошёл к патриарху, у него в это время никого не было. С какой отеческой любовно, с каким вниманием принял меня владыка, в особенности, когда я сказали ему о дне моего Ангела. Получив от него яйца и фотографическую карточку, я поспешили в свою квартиру, где до вечерни проводили время с сестрою и некоторыми приходившими ко мне для поздравления. В четыре часа пополудни, мы отправились, по обычаю, в миссионерскую церковь к вечерне и утрене: я готовился на другой день совершить литургию в Гефсимании, на гробе Царицы Небесной. В церкви я объявил о дне своего Ангела о. Антонину, от которого, после службы, получили в подарок две книжки – проповеди его сочинения с соответствующим случаю надписанием. Этим я и закончил день своего Ангела в Иерусалиме.

7 апреля, вторник святой недели. На рассвете я с сестрой отправился в Гефсиманию, где и приступил к богослужению. Проскомидию совершал греческий иеромонах на особом жертвеннике; в Гефсимании на гроб Божией Матери святые Дары перенесены были после Великого входа. Литургия совершалась на греческом и славянском языках попеременно; Апостол и Евангелие прочитаны были на обоих языках. Ах, с какими неземными чувствами совершена эта была литургия! По всему своду обширной галереи блистали гирлянды золотых и серебряных зажжённых лампад, которые в подземельном мраке сияли точно яркие звёздочки на небе, во время ночи. Гробница Приснодевы Богоматери высечена в природной скале, как и гроб Спасителя. Гробница эта покрыта белой мраморной плитой, которая и служит престолом при совершении литургии. Дивна была Пресвятая Дева при жизни, дивна и по преставлении: ибо гробом Своим не в землю нисходит, а на небо восходит, и лествица к небеси гроб бывает! В углублении с одной стороны, при спуске к этой гробнице находятся два престола, устроенные над гробницами святых праведных родителей Богоматери Иоакима и Анны, а с другой, напротив, в углублении, престол над гробницею святого праведного Иосифа, обручника Пречистой Девы Марии. После литургии, мы приглашены были о. настоятелем на его Гефсиманское подворье, при котором есть особая часовня: в сей-то часовне, или метохе, находится чудотворная икона Успения Божией Матери, которая ежегодно выносится отсюда с крестным ходом в Гефсимании, накануне Успения Божией Матери; там же и Иерусалимская икона Божией Матери. Пред сими святыми иконами я отслужил с певчими из богомольцев акафист Успению Божией Матери. Затем, о. настоятелем предложен был чай, после которого мы записали несколько имён о здравии и упокоении близких. По прибытии в свою квартиру, я посещён был докториной иерусалимской Елизаветой Ив. Мозараки, муж которой умер в 1892 году. Она пригласила меня съездить с нею на Сионское кладбище, на могилу мужа, отслужить литию, что я с охотою и исполнил; с кладбища заехал в её дом, чем и кончил третий день святой Пасхи.

8 апреля, среда. На четвёртый день Пасхи, у нас всё подготовлено было к отправке в далёкий и нелёгкий путь в Самарию и Галилею. Но до выезда из Иерусалима, предположенного в три часа пополудни, мы воспользовались временем для осмотра вновь открытых русской миссией раскопок, новой церкви, и нумеров для паломников; спустились на место обретения животворящего Креста Господня; по пути зашли на гроб Господень, а отсюда направились в Сион, где осмотрели святую горницу, в коей совершилась тайная Вечеря; за нею – горницу, где Святый Дух сошёл на Апостолов; посмотрели сквозь окно на гроб Давидов; посетили места, где были дома первосвященников Анны и Каиафы; были в храме коптов и целовали громадный камень, отваленный от дверей гроба ангелом (часть этого камня в приделе Ангела, при живоносном гробе); заходили в армянский патриарший монастырь, где мученически скончался апостол Иаков, первый епископ Иерусалимский: здесь показывали нам его кафедру, огромные камни от гор: Синайской, Фаворской и Кармильской; заходили и в другие, ознаменованные евангельскими событиями, места и усталые в высшей степени возвратились, наконец, в свои нумера; по прибытии, сразу же должны были собираться в новый, как сказано выше, весьма трудный путь. Ровно в три часа собрался караван наш, в числе семнадцати человек: все на ослах и мулах, за исключением каваса и жандарма. Отправясь из Иерусалима, мы проехали в тот день станцию в восемнадцать вёрст и остановились на ночлег поздно вечером в одном из монастырей.

9 апреля, четверг святой недели. Встав очень рано, мы направились в путь горными и скалистыми тропинками и почти целый день, с небольшим роздыхом, ехали живописною местности, среди садов и зелёных полей; к вечеру, с вершины прохода, открылся только пространный вид на равнину «Махна», отделяющую гору «Гаризин» (слева) от горы «Гевал» (справа), и на покрытый снегом «Эрмон». Подъезжая к горному Наблусу (древнему Сихему), и не доезжая до него четверть часа времени, мы встретили цистерну, глубиною саженей в двенадцать, выложенную внутри камнем, ныне запущенную и безводную: это тот колодезь, у которого Господь вёл незабвенную для всего человечества беседу с самарянкой об истинном Богопочитании. Здесь мы остановились, я совершил молебен святой мученице Фотине (бывшей самарянке) и принесённую сюда воду освятил малым водоосвящением, погружая в неё, после молебствия, свой наперсный крест, с пением: «спаси, Господи, люди Твоя». Испив этой воды, мы полюбовались с сего места на величественную среди гор долину. Великолепные виды, восхитительные местности! Мне припомнились слова Спасителя Своим ученикам: «возведите очи ваши и видите нивы, яко плавы, суть к жатве уже» (Ин.4:85). В благоговейных размышлениях мы направились отсюда к Наблусу и вечером приехали в монастырь – на ночлег, где для меня отведена была о. настоятелем его спальня, а для других предоставлены были другие ночлежные помещения.

10 апреля, пяток святой недели. Весьма рано выехали из Наблуса и чрез два часа остановились в Севасте, древней Самарии. Сошедши со своих мулов, мы направились в полуразрушенную церковь святого Иоанна, сооружённую крестоносцами. От церкви уцелела часть западного фасада с красиво сложенными стенами и огромными разбитыми пополам колоннами. С этой стороны к зданию пристроена мечеть, обнесённая высокой стеной, а к ней, под новым куполом, небольшая часовня, над входом в гробницу святого Предтечи. Из этой часовни мы спустились по двадцати одной ступени в пещеру, иссечённую в скале, где в трёх стенных нишах против входа в пещеру нам указывали три гробницы святых пророков: Авдея, Елисея и Иоанна Предтечи. Поклонившись и помолившись на сем месте, мы поднялись, в западном направлении от церкви, на холм и достигли террасы, на которой стоят без капителей пятнадцать громадных колонн из палестинского известняка, – остатки от храма, некогда сооружённого Иродом Великим, в честь Кесаря Августа. С ближайшей к колоннам вершины холма – величественный вид на большую часть Самарии к западу виднеется море, а к югу вокруг холма тянутся дальнейшие остатки иродовых построек – из восьмидесяти колонн. Отсюда мы пошли далее в Дженин; из Дженина в Назарет, куда можно проследовать двумя путями: более коротким (шесть часов), по большой караванной дороге через селенья Ездрелонской долины, и более пространным – через Зерин (древ. Израиль). На ночлег остановились с пятницы на субботу довольно рано, так как впереди не было для этого удобного места, в православном арабском селении «Буркин». Узнав от местного священника, что есть запасные просфоры и церковное вино и что к совершении божественной литургии не имеется с его стороны никаких препятствий, я пожелал в сем древнем и очень убогом храме отслужить последнюю пасхальную службу, которая и совершена была: с вечера – вечерня и утреня, а утром – очень рано – литургия. Ночью полил сильный дождь при раскатах грома, продолжавшихся до утра, вследствие чего в церкви, где мы должны были расположиться на ночлег, за неимением в селении другого помещения, образовалась течь. Обстановка сего храма крайне бедна, и мне тогда же хотелось оказать хотя какую-нибудь помощь к его поддержанию.

11 апреля, суббота святой недели. После литургии, напившись чаю, мы оставили бедный «Буркин» с его убогим храмом и потянулись, при дожде, по высочайшей горе, к городу Назарету. Как свят – ты, Назарет! Как священны твои окрестности! Этою дорогою, которою мы приближаемся к тебе, быть может и, наверное, путешествовала неоднократно Пресвятая Дева и божественный Сын Её. С этою мыслью и в благоговейных чувствах мы прибыли в Назарет, накануне Сомина воскресения, в послеобеденное время. Отдохнув не много на палестинском подворье, где мы остановились, я поспешил к митрополиту Назаретскому, чтобы получить разрешите на следующий день совершить литургии. Митрополита нашёл больным, в постели; он принял меня, обласкал, благословил и разрешать совершить богослужение. Я отслужил с вечера всенощное бдение в его крестовой церкви, а на другой день, 12 апреля, в Фомино воскресение, литургию – в арабско-греческой церкви, посвящённой имени Пречистой Деве Богоматери. В левой стороне сей церкви, в углублении, находится источник, из коего Пречистая Дева Мария почерпала воду: это место обложено белым мрамором и вообще устроено прекрасно, в виде придела; тут же пред иконой Благовещения непрестанно горят лампады и свечи, а внизу сделано отверстие с опускающеюся в него кружкою для почерпания воды. Здесь я, после литургии, отслужил молебен Царице Небесной. И какими неземными чувствами преисполнена была, в эти минуты, душа моя! Около сорока лет служу я Благовещению Божией Матери: в Троице – тридцать лет и в обители – десять. С каким сердечным умилением и благоговением покланялся я на сем святом месте, целуя как бы живые следы стоявшей здесь честнейшей херувим и славнейшей серафим – Пресвятой Девы! После литургии, из церкви мы прямо пошли в дом митрополита, где напились чаю и записали имена о здравии и упокоении. Отсюда, в сопровождены своего каваса, греческого диакона и других лиц, отправились сначала в католический монастырь, на месте которого был дом праведного Иосифа и где совершилось Благовещение. От дома сего сохранились три небольшие комнаты: одна над другою, в виде пещер и над ними католический храм. Под престолом сего храма, в верхней пещере, изображён мраморный круг с крестом, означающей то место, где стояла Пресвятая Дева, во время архангельского благовестия. А где предстояли Пречистой Деве небесный вестник, то место обозначено мраморною колонною, средина которой выпилена язычниками, в чаянии найти там скрытое сокровище, за что, по сказанию, и наказаны были слепотой. Из пещеры этой мы спустились, по каменной лестнице, в другие две комнаты, которым сохраняются в первобытном своём виде. В первой из них, где Богоматерь, по преданию, воспитывала Господа Иисуса, в Его младенчестве, находится в стене углубление, служившее для Него колыбелью и теперь занятое престолом. Благоговейно поклонившись сему святому месту, мы отправились во вторую комнату, где, по сказанию, жил святой праведный Иосиф – хранитель Богоматери и Её божественного Сына, а несколько дальше, показывали кухонный очаг святого семейства. После этого храма, в магометанском квартале, показывали латинскую часовню – место бывшей мастерской праведного Иосифа; побыли и в другой католической церкви, стоящей на конце города: здесь показывали большой гранитный камень, на котором, по преданно, Господь наш Иисус Христос трапезовал с учениками Своими. Этим и закончился наш осмотр всех достопримечательностей Назарета.

На ту гору, которая, в расстоянии получаса ходьбы и с которой хотели озлобленные Иудеи сбросить Господа, мы, при усталости, не пошли и отправились в свои нумера на палестинскую постройку, где мои спутники занялись чайком, чтобы, подкрепившись, отправиться из Назарета, а я приглашён был в Назаретскую школу – на воскресные собеседования. Школа эта помещается в постройках Палестинского Общества. Несмотря на усталость, я с удовольствием просидел около часа в большой зале, в которую собраны были из других школ Назаретские воспитанники и учителя. Смотритель школ г. Кезма, первый лектор из арабских учителей, получивший образование в назаретской школе, вёл речь о Киево-Печерской лавре. Все ученики и ученицы, числом около ста, слушали его с напряжённым вниманием и многие из них, малого возраста, сидели прямо на полу. По окончании беседы, дверь закрылась, в зале сделалось темно, явился волшебный фонарь, и вся Киевская лавра весьма ясно отобразилась на стене залы. Затем, другим лектором сказано было о значении красного – пасхального яйца. Вышел потом один из воспитанников и бойко произнёс басню, как лягушки выбирали себе царя; снова дверь залы затворилась и снова на стене – объяснение сказанной басни. После этого, запели партесное: «Христос воскресе» и спели прекрасно, как прекрасно был пропет и гимн: «Боже, Царя храни»; всё закончилось песней о здравии турецкого султана. Не могу не высказать, что я с большим наслаждением просидел этот час, забыв, что нахожусь на чужбине и усталый путник. Я слушал и смотрел на всё, как будто в своём Торопце – в том детском приюте, в котором более тридцати лет законоучительствовал. Поблагодарив за доставленное мне удовольствие г. Кезму, смотрителя Назаретских школ, я поспешил в свой нумер и, подкрепившись чайком, сразу же выбыл из Назарета, так как ночлег нам предстоял не ближе Тивериады.

Путь из Назарета в Тивериаду начинается за греческим монастырём и поднимается в северном направлении. Вид отсюда на Назарет самый красивый. И как много прекрасных чувств наполняло мою грешную душу при прощании с этим священными градом! «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою!» взывал я, неоднократно. «Помощница, Покровительница и Заступница моя, всех Ты милуешь призывающих Тебя на помощь: покрой же и спаси меня грешного», молился я, озираясь на город, пока он не скрылся с глаз моих.

Через полтора или два часа мы приехали в селение Кану галилейскую, где Господь с Пречистою Богоматерью и учениками Его были на браке. Подъезжая к арабской православной церкви, мы узнаём, что в ней совершается брак: заняло нас такое событие, как будто нарочито напоминавшее о браке, на котором присутствовали Спаситель с Богоматерью и учениками. Мы отправились в храм и были очевидцами совершавшегося брачного обряда над арабской четой, а в заключение немало были и испуганы внезапным холостым выстрелом из ружья в самой церкви. Оказывается, что этим выстрелом выражалось начало торжества брака; за ним следовало поздравление молодых, при котором жениха поднимали вверх, а невесту, покрытую платком, отвели в сторону. Храм в Кане очень чистенький, в русском стиле. Здесь, как во всяком посещаемом нами храме, мы отслужили молебен, осмотрели два каменных сосуда наподобие якобы тех сосудов, в которых чудесно была претворена вода в вино; один из этих сосудов служит купелью при таинстве крещения, а другой – для освящения воды. На дальнейшем пути в Тивериаду, мы встретили небольшое возвышение и на нём груду камней; за возвышением этим лежит прекрасная равнина, на которой Господь насытил пятью хлебами пять тысяч человек, кроме жён и детей. На возвышении, означенном камнями, мы остановились, отыскали пять белых хлебов, и я, возложив епитрахиль, сотворил известную на благословение хлебов молитву, после которой все мы вкусили от сих хлебов, прося у Господа насыщения духовного глаголом уст Божиих. Отсюда видна была гора «Блаженств» и «море Галилейское». Поздно вечером, мы доехали до Тивериады, совершенно обессиленные путешествием, и тогда же, на общем совете, порешили в Тивериадах сделать днёвку, особенно ввиду того, что здешним о. настоятелем греческого монастыря, в котором остановились, приняты были ласково и любезно.

13 апреля, понедельник Фоминой недели.

В Тивериаде. Тивериада, – небольшое местечко с тремя с половиной тысячами жителей, в том числе две тысячи евреев и до тысячи пятисот христиан. Городок этот произвёл приятное впечатление; он при озере или море Галилейском, или Геннисаретском, которое простирается в длину около двадцати пяти вёрст, а в ширину около семи. Отдохнув и выспавшись, мы отправились в монастырский храм, где совершили обычное молебствие; после сего некоторые из паломников сделали записи о здравии и упокоение, пожертвовав при этом посильную лепту. Храм здесь поражает своей бедной обстановкой. Иконы в иконостасе на полотна, в самых простых рамках, штукатурка осыпалась; больно было смотреть на всю эту бедность; только и есть поведение во всём храме евангелие и два священнических облачения, недавно пожертвованные одною тульскою помещицею. Напившись чаю, я подговорил своих спутников нанять лодку, для посещения развалин Капернаума, Вефсаиды и Магдалы, – городов, столь замечательных по евангельским сказаниям; лодка была нанята за восемь рублей. С каким духовным наслаждением совершилось наше плавание по священным водам Галилейского моря! Через три часа мы были уже на развалинах Капернаума: здесь жил Господь, переселившись из Назарета, с Пречистою Материю Своею и учениками; здесь Он начал проповедь евангельскую: «покайтеся, приближися бо царствие небесное»; здесь исцелил расслабленного, воскресил дочь Иаира, исцелил кровоточивую, даровал зрение двум слепцам, исцелил немого бесноватого и много иных благодатных знамений совершил. При всём этом, какое запустение на месте святе! «И ты, Капернауме, до небес вознесыйся, до ада снидеши» – так и чувствуется ныне осуществление этого грозного божественного предречения. Там, где, по всем признакам оставшихся развалин, существовал некогда святой храм равноап. Константина и Елены, воздвигнутый на месте дома тёщи святого апостола Петра; там, где некогда исцелил Господь тёщу сего Апостола, мы все соединились, среди громадных колонн, и я вычитал благовествование всех евангелистов, относящееся до сего города. Попутешествовав затем по развалинам несчастного града, мы отправились в обратный путь; на этот раз плаванье наше совершалось около самого берега, чтобы поближе взглянуть на Вифсаиду – родину святых апостолов: Петра, Андрея и Филиппа, и местечко «Магдалу» – родину святой Марии Магдалины. Часу в четвёртом пополудни, мы доплыли до Тивериады, где о. настоятелем монастыря была уже приготовлена для меня тивериадская рыбка. Откушав приготовленной пищи, я поспешил на море и, выбрав более удобное местечко, выкупался. С каким удовольствием омывался я водами Галилейского моря, живо представляя себе, что водами этими пользовался в своё время и дражайший Искупитель наш, что в водах этих ловили рыбу Апостолы, чтобы потом стать ловцами человеков и ввести их в царство Божие; вода в означенном море прозрачна и на вкус очень приятна. Вблизи моря, на берегу, устроены целебные ванны, снабжаемые горячею водою, истекающею из гор, идущих вдоль берега. В этих ваннах мои спутники купались, но я их только осмотрел и, найдя оные не совсем чистыми, предпочёл им морское купанье. Поздно вечером, сходил с своей сестрою в католически костёл, в монастыре францисканцев, построенный на берегу моря, по сказанию, на том месте, где Господь явился ученикам Своим по воскресении из мёртвых и троекратными вопрошанием апостола Петра: «любиши ли Мя» исправляли его отречение. В тот же вечери совершалось бракосочетание в монастырской церкви одного араба, по-видимому довольно состоятельного; для благословения брачующихся и я приглашён был о. настоятелем в церковь. На другой день, очень рано, мы отправились из Тивериады к святой горе Фавору, напутствуемые благословениями о. настоятеля иеромонаха Никандра.

14 апреля, вторник Фоминой недели. От Тивериады до Фавора семь часов езды. Около двух часов пополудни мы стали подъезжать к Фавору, не останавливаясь на пути. Чувствуя ещё ранее, почти от Назарета, небольшую простуду, я едва сошёл со своего мула у подошвы горы и с большими трудом стали на неё подниматься, при помощи двух паломников, поддерживающих меня под руки. Около полутора часов всходили мы на Фавор. Иноки Фаворской обители, только что похоронившие своего доброго о. настоятеля, игумена Паисия, встретили нас трезвоном и тотчас разместили нас по келиям; меня, совсем ослабевшего от лихорадочного состояния, уложили в постель, обложили горчичниками и вытерли вином с уксусом; после долгого томления, наконец, я уснул.

15 апреля, среда Фоминой недели. После испарины, в три часа утра, с большим трудом, я встал и совершил утреню на день Преображения Господня, а затем и божественную литургию. Как ни трудно, но Господь помог мне исполнить пламенное желание – отслужить литургию на Фаворе, так как день Преображения Господня для меня особенно знаменателен, как день моего рождения. Святая гора Фавор, имея вид полушара, необыкновенно красива. На самой вершине её – обширная равнина, с католическою часовнею; на месте Преображения Господня устроен очень хороший греческий храм. В алтаре уцелела одна стена от древнего храма, построенного царицею Еленою. Престол храма занимает то самое место, на коем преобразился Господь, показывая ученикам Своим славу Свою; под престолом находится камень, в виде небольшой колонны, на коем стояли божественные стопы Преобразившегося Господа. О, с какою любовью и вместе страхом приблизился и целовал я сию святыню, прикрытую дверцами сзади святого престола! «Светодавче Господи! Озари светом Твоим божественным нашу мрачную душу»! С вершины Фавора на долину Эздрелонскую весьма живописный вид. Близи Фавора находится другая гора Ермон, о которой, как и о Фаворе, сказал Псалмопевец: «Фавор и Ермон о имени Твоем возрадуетася» (Пс.88:18). Влево у подошвы Фавора виднеется селение Деворры. Близ Ермона находится небольшое селение, на месте бывшего города Наина, где Господь воскресил сына вдовы наинской. С горы Фавора мы долго любовались и наслаждались окрестностями. По слову Апостола, добро нам было здесь быти. Сами иноки Фаворские своими необыкновенными ласками и услугами услаждали нас – путников; но время наступало расстаться с Фавором – незабвенным Фавором, на всю жизнь мою. Подкрепившись чайком и пищей, мы отправились в – обратный путь, спускаясь с горы на мулах и ослах, в долину Эздрелонскую, около полутора часов. Обратный путь наш в Иерусалим совершался по тем же местам, по которым мы следовали и из него.

С 15 на 16 апреля пришлось ночевать опять в церкви, – в том же арабском селении «Буркин», в котором имели ночлег, направляясь к Фавору.

С 16 на 17 число имели ночлег в Наблусе, а с 17 на 18 ночевали, за восемнадцать вёрст от Иерусалима, в том самом монастыре, в котором имели первый ночлег при выезде из Иерусалима, – в селении «Махмас». Место сие замечательно тем, что здесь Пречистая Матерь Божия и праведный Иосиф, на возвратном пути из Иерусалима, имели первый отдых: здесь-то, обойдя все кружки отдыхавших богомольцев и не найдя среди них двенадцатилетнего отрока Иисуса, они возвратились в Иерусалим для розыска Своего возлюбленного Сына и нашли Его в храме среди учителей Иерусалимских.

Наконец, 18 апреля, в семь часов утра, мы были уже в святом граде Иерусалиме. При въезде в город, сматривали места, где погребались ветхозаветные цари; гробницы царей находятся в оливковой роще, на расстоянии мили к северу от Иерусалима и на несколько футов к востоку от дороги в Наблус. Это громадное каменное здание, с выдолбленными в скалах каменными нишами, разделёнными внутри множеством стенок; некоторый из них представляют из себя отдельные гробницы в скалах; другие, в которые можно входить через дверь, с двумя, тремя и более склепами; третьи ещё более обширны, где пещера следует за пещерой, и в каждой из последних находится по нескольку отдельных склепов.

Так совершён нами, по бесконечной милости к нам Господа, десятидневный, довольно трудный путь из Иерусалима в Галилею и обратно. Воистину, чувства неземной радости и довольства наполняли наши грешные души, при мысли, что мы удостоились напитаться зрением такой всемирной святыни. И как ни устали мы от этого пути, отдыхать было некогда: в то же утро заявили мы представителям тамошнего Палестинского Общества, чтобы оно озаботилось доставлением нам пропуска – осмотреть мечеть Омарову, бывшей храм Соломонов, и мечеть Эль-Акса, бывший храм Введения Пресвятой Богородицы. По сему заявлению тотчас же было сделано распоряжение, и мы, внеся пять рублей, в сопровождении каваса Марка, отправились в главное здание «Харама» – средоточие мусульманских святилищ, занявших всю площадь ветхозаветного храма. При входе внутрь мечети, прежде всего мы обратили внимание на внутреннее освещение предметов: свет, проходя через разноцветные стёкла окон купола, наводит на всё какую-то таинственность. Два круга колонн из разноцветного мрамора поддерживают арки потолка. В средине находится огромный камень или скала, тёмно-серого цвета, вышиной около сажени и длиною довольно большого размера, ограждённый вызолоченной решёткой. Этот камень составляет главное святилище мечети. Предание утверждает, что он перенесён сюда из Вефиля, при построении второго храма, существовавшего при Спасителе; что на этом камне почивал Иаков, когда видел во сне небесную лествицу, и что на нём был утверждён Кивот Завета. Во времена крестоносцев, когда мечеть Омарова, в продолжение целого столетия была христианскою церковью, камень служил престолом при совершении литургии. Весь Восток благоговейно чтил этот священный камень. На дворе, против восточной стороны мечети, построен мраморный водоснабжательный киоск восьмиугольной формы, увенчанный красивым куполом: его называют троном Давида. В южной стороне двора стоит другая мечеть Эль-Акса (отдалённая): тут был христианский храм в честь Введения Пресвятой Богородицы, построенный царём Константином. На месте алтаря стоит мусульманская кафедра, близ которой две ниши (углубления); в нише, с правой стороны, отпечатлена стопа Спасителя, перенесённая, по преданно, с горы Елеонской; а в другой нише, с левой стороны, две малые стопы, или следа, по преданию, принадлежащие Пресвятой Богородице, обитавшей здесь. Церковь построена крестообразно и украшена прекрасными колоннами из разного мрамора.

В числе ворот, вводящих в Омарову мечеть, замечательны ворота золотые, заложенные наглухо, и ворота красные, или апостольские, при которых апостол Пётр исцелил хромого, просившего подаяния (Деян.3:6).

Нынешние сыны Израиля приходят плакать близ ограды бывшего некогда Святая Святых, и мы нашли тут много плачущих Иудеев.

Совершив, таким образом, обзор бывшего храма Соломонова, а нынешней мечети, мы возвратились на палестинские постройки и, отдохнув несколько, стали собираться в город Вифлеем, чтобы на месте Рождества Христова, на другой день, в воскресенье, отслужить литургию, так как мне не удалось этого сделать в первое моё посещение Вифлеема, по случаю великопостных дней. Наняв троичный экипаж, вечером мы были уже в Вифлеемском монастыре; там приняли нас как знакомых. Напившись чаю со своими спутниками, я занялся в келье служением всенощного бдения Рождеству Христову, а на другой день, в полночь, нас разбудил красный воскресный трезвон к утрене, которая совершалась на греческом языке.

19 апреля, воскресенье Св. жён мироносиц. Отстояв утреню, мы должны были снова возвратиться в свой нумер. В ожидании ранней литургии, я занялся вычитывавшем молитв ко святому причащению. Скоро нас позвали и к ранней литургии, которая была совершена мною, в сослужении арабского, или греческого, иеромонаха – старца, который, в некоторых обрядах, разнящихся с нашим служением, руководил меня и, кстати сказать, иной раз не совсем почтительно и вежливо; но слава Господу Богу за всё! Мне отрадно было совершать литургию на месте Рождества Христа Спасителя, и милосердый Господь, несмотря на непочтительность моего сослуживца, не оставил души моей без утешенья. Литургия совершалась на греческом, арабском и славянском языках и продолжалась довольно долго. По окончании её, напившись чаю и зайдя попрощаться к о. настоятелю, мы выехали из Вифлеема, так как все достопримечательности его нами были осмотрены, при первой поездке, и до времени отъезда из Палестины оставался только один день.

На пути из Вифлеема к Иерусалиму, я зашёл на место погребенья Рахили, жены патриарха Иакова: там мечеть и ничего особенного нет. Далее, на сем же пути, от дороги вправо, указывали поляну, на которой всегда находят круглые камешки, наподобие горошин. Есть местное предание, что Господь, идя из Вифлеема в Иерусалим, спросил у земледельца, что они сеют? «Камни», с гневом отвечал тот, и посеянные ими гороховые зёрна обратились в камни. Место это не более пяти сажен в окружности. А на один час пути от Вифлеема, в лощине, между гор, находятся остатки знаменитых прудов Соломоновых. Они состоят в настоящее время из трёх обширных квадратных бассейнов, выложенных большими камнями; бассейны эти наполняются водою во время дождей, орошающих Палестину.

Около обеденного времени, мы возвратились в Иерусалим. Позволив только подкрепиться пищей и не отдыхая, мы снова отправились для посещения загородных монастырей: во-первых, монастыря Святого Креста. Дорога из Иерусалима в этот монастырь идёт через Вифлеемские ворота и, пересекая Яффскую дорогу, следует мимо турецкого кладбища и Никифории. Отстоит сей монастырь от Иерусалима на четверть часа пути и расположен среди масличной рощи в красивой местности. Называется он монастырём Крестным потому, что построен на том месте, где, по преданию, произросло древо, употреблённое впоследствии на Крест, на коем распят был Господь наш Иисус Христос. Соборный храм замечателен своею обширностью и древностью; стены его украшены живописными изображеньями (фресками) святых грузинской церкви и грузинских царей. Пол выложен мозаикою из мелких камешков; на этой мозаике показывают кровавые полосы: это, по преданию, следы крови избиенных здесь сарацинами грузинских иноков, пострадавших за Христа. Под престолом, в полу сделано обложенное серебром отверстие, к которому прикладываются: это, по преданно, то самое место, где произросло честное древо, срубленное на Крест Господень. Приложившись с благоговением к сему месту, мы с зажжёнными свечами спустились в пещеру, находящуюся под алтарём. Монастырь сей весьма древен: он, по греческим преданиям, основан в первых веках христианства, и постоянными владетелями его были грузины. С утратою Грузией силы и значения, Крестный монастырь перешёл во владение греков и, после продолжительного запустения, возобновлён заботами Иерусалимского патриарха; до последнего времени в нём помещалось высшее греческое училище.

Из Крестного монастыря мы отправились в монастырь святого Симеона Богоприимца, отстоящий на четверть часа, где находится гроб сего великого праведника. С благоговением поцеловали сию великую святыню. Церковь здесь, во имя сего угодника Божия, очень небольшая, но весьма красиво и заново отделана бывшим патриархом Никодимом, который выезжал сюда, как на дачу, и оставил тут великолепный дом, в котором помещался; при нём небольшой садик или лучше цветник. Из сего монастыря мы отправились к Иерусалиму и вышли как раз к Сиону. Так как Сион и его святыни были уже нами осмотрены, то мы, оставив его влево, стали совершать свой путь тропою около Сиона; прошли около того места, которое носит название «поле крови» (по-еврейски «Акелдама»), или участок земли горшечника («село скудельниче»), который куплен быль первосвященниками за тридцать сребренников и потом предназначен для погребения странников. Живо представляя, как Спаситель, направляясь в Гефсиманию, после Тайной Вечери, на Сионе, проходили с Апостолами этой же дорогой – долиной Енномской (виноградные поросли которой, быть может, и вызвали Его преподать ученикам Своим незабвенную и последнюю Его притчу об «истинной виноградной лозе», которую Божественный Учитель завершил молитвою за учеников и паству), мы остановились в конце бывшего предместья Офель, где скрывается, в глубокой пещере, прекрасный источник, освящённый именем Пресвятой Девы Марии. По преданиям Иерусалимским, Пресвятая Дева ходила почерпать воду из этого источника, вместе с бедными жёнами Офеля. Близ сей местности находится место, называемое гробом пророка Исаии. Там растёт шелковичное дерево, ствол которого снизу до половины раздвоен; место это обложено каменной оградой; не далеко от гроба святого пророка Исаии, где он, как известно, по повелению царя Манассии, перепилен был надвое деревянною пилою – находится купель Силоамская. Купель эта в настоящем её виде есть каменная цистерна шириною около трёх сажен, с довольно глубоким дном; она, в ущелье, при соединении горы Мориа с горою Сионскою. К этому источнику, по евангельскому повествованию, послан был Господом исцелённый Им слепорождённый умыться. Святой царицей Еленой воздвигнут был здесь храм во имя Христа Спасителя. Отсюда пред нами открылась вся долина, называемая от имени Иосафата – Иосафатовой. Долина эта печальным видом своим располагает к грусти: в ней повсюду видна безжизненность; поток Кедрский, протекавший по ней, иссох; горы, окружающая её, обнажены и покрыты развалинами; надгробные памятники, которыми она усеяна, многие сокрушены; всё мёртво, печально. Долина эта называется также юдолью смерти, или долиною мёртвых, потому что, от древнейших времён, она была кладбищем; на ней видны тысячи надгробных еврейских памятников. Между памятниками встречается так называемый гроб Иосафата, а близ него – памятник Авессалома, преступного сына Давида; Авессалом поставил его для прославления своего имени, ещё при жизни своей. Близ сего памятника находится памятник святого пророка Захария, отца святого Иоанна Предтечи. Указывают, кроме того, грота, высеченный в скале: в нём, по преданию, укрылись Апостолы, по взятию Учителя их в саду Гефсиманском, и погребён был святой Иаков, брат Божий по плоти, сверженный иудеями с крова церковного.

Отсюда мы стали направляться к воротам Гефсиманским – в Иерусалиме, окинув в последний раз святые места своим взором и прощаясь с ними, быть может, навсегда: тута Гефсимания, за нею возвышается святая гора Елеон, вправо от неё гора Соблазна, на которой поставлены были идолы совратившимся с пути благочестия царём Соломоном, влево – малая Галилея, там видна дорога в Вифанию, к Мёртвому морю и Иордану, – тут, под тенью нескольких маслин, – остатки Гефсиманского сада, где укрывается погребальная пещера Богоматери и место молитвенного подвига божественного Сына Её... Прощайте, святые, незабвенные места, взывал я, озираясь на них и подымаясь всё выше и выше к стенам Иерусалимским. Облобызав, в последний раз, тот камень, на половине всхода на гору, коим обозначено место побиения камнями святого первомученика Стефана, и то место, где стоял юноша Савл (апост. Павел), который стерёг одежды убийц святого Стефана, мы вошли Гефсиманскими вратами в Иерусалим и у самых врат остановились на развалинах церкви Богоотец Иоакима и Анны, бывшей на месте их дома. В этом доме, по преданию, родилась Преблагословенная их Дщерь. В недавнее время, место сие перешло к католикам. Ими построен красивый костёл, в который мы вошли, с дозволения привратника и церковника, и поклонились месту рождения Богоматери, занятому престолом.

Против католического храма, у самых же Гефсиманских ворот, находится упоминаемая в святом евангелии овчая купель, или Вифезда – дом милосердия. К самой купели подойти нам не удалось, так как заперты были ворота, но спутники мои подняли меня и я через стену рассмотрел совершенно высохшее место купели и забросанное разным мусором. От Гефсиманских ворот мы, в последний раз, шли крестным путём, встречая на сем пути развалины бывшего дома Ирода и неподалёку от него развалины монастыря святой Марии Магдалины, построенного, по преданию, на месте дома Симона фарисея, где жена-грешница омыла слезами и помазала миром пречистые ноги Спасителя и отёрла их волосами головы своей (Лк.7:36–50). Следуя далее страстным путём, мы достигли до Пилатова дома, ныне обращённого в турецкие казармы. Внутри сего здания указывали на ту комнату, в которой происходил суд над Судиею живых и мёртвых. Шагах в двенадцати от дома Пилатова, на другой стороне (на правой) улицы находится место бичевания, которое ныне принадлежит французам, обновившим построенную в древности на этом месте святой царицей Еленой церковь. Пройдя от места бичевания вверх по той же улице, около стапятидесяти шагов, мы увидели перекинутую чрез улицу арку, которая соединяла дворец Пилата с зданиями, напротив его находившимися. По преданию, арка эта находится на том самом месте, на котором Пилат вывел божественного Страдальца, облитого кровью, в багрянице поругания и терновом венце и, показав Его народу, воскликнул: «се человек!» Проходя от арки далее, при повороте улицы, нам показали мраморную колонну: здесь было первое падение Господа, изнемогшего от истязания и тяжести креста. В этом месте выходит из-за дома Пилатова небольшой переулок. Предание повествует, что Богоматерь, после неправедного осуждения сладчайшего Сына Своего, хотела просить милости у Пилата, но бесчеловечные воины грубо оттолкнули Её, и Она, желая ещё раз взглянуть на Своего сладчайшего Сына, устремилась навстречу крестного Его шествия, пройдя этим переулком. Боже мой, с какими чувствами растерзанного скорбью сердца взирала в то время Пречистая на Своего божественного, окровавленного и истерзанного Сына! На этом месте существовала некогда церковь, построенная святою царицею Еленою. В нескольких шагах от сего переулка улица поворачиваете вправо; тут встречен был Симон Киринейский, удостоившийся понести креста Спасителя мира. Место это обозначено углублёнными в стене камнем особого цвета. При дальнейшем следовании крестными путём, нам указывали место дома блаженной Вероники, сподобившейся, как говорит предание, отереть полотенцем окровавленное лицо Спасителя; место второго падения божественного Крестоносца означено лежащею колонною и огромными на ней камнем; наконец, мы достигли судных ворот, от которых сохранились ничтожные остатки. Во время Спасителя, город сей с западной стороны оканчивался этими воротами, и Голгофа была уже за стенами городскими; тут обыкновенно читали приговоры на смерть осуждённым; тут прочтён был приговор и на Спасителя нашего, в память чего сохранилась даже колонна, к которой, как говорят, прибит был этот приговор. Пройдя нисколько шагов от судных ворот, мы видели вделанную в стену древнюю капитель, указывающую на то место, где Спаситель сказал, обратясь к шедшим за Ним с плачем жёнам Иерусалимским, чтобы они не о Нём, а о себе плакали; дальше страстной путь, застроенный домами, прерывается и начинается снова, не доходя шагов пятнадцати до храма Воскресения Христова. Тут нам указали колонну, которая обозначаете третье падение Христа Спасителя: этим памятником и оканчивается страстной путь. Поклонившись храму Воскресения Христова, усталые и едва передвигавшие ноги, мы отправились на палестинские постройки, чтобы, отдохнув несколько, успеть найти незапертыми храм Воскресения Христова, в котором мы намерены были провести последнюю ночь пребывания нашего в Иерусалиме.

Последняя ночь при гробе Господнем с 19 на 20 апреля. Смеркалось. В храм Воскресения Христова стали собираться все паломники и паломницы. Русские знали, что я в последний раз собираюсь служить на святом гробе Господнем. Выслушав греческое повечерие на Голгофе, мы стали приготовляться к служению всенощного бдения на Голгофе же. С каким умилением совершено было это последнее бдение! На нём прочитан был мною акафист страстям Господним. В оставшееся время, после всенощного бденья до утрени, я прочитал на живоносном гробе Господнем акафист животворящему гробу и Воскресению. Боже мой, какие благодатные чувства наполняли в то время многогрешную душу мою! Как утешительно было припасть к живоносному гробу с молитвою мытаря: «Боже, милостив буди мне грешному!» Вслед за полунощною греческою утренею, я приступил к совершению, в последний раз, на живоносном гробе Господнем, божественной литургии. Господи, Господи, сколько отрады для души! Высокие таинства веры: искупление, смерть и воскресение Христово – эти великие события плача, сокрушения и радости так и вливались в мою душу, так и поглощали её: здесь Искупитель наши был распят; здесь Они был поносим, хулим, напоен желчью и оцтем, прободен в ребро, вменён со злодеями! Здесь неискусомужняя Матерь сострадала Ему, и страдания сладчайшего Сына Ея, как острое оружье, пронзали сердце Ея! А сей – единственный гроб, который не даст мертвеца своего в день всеобщего воскресения! Какими чувствами благоговейного страха, тихой радости и благодаренья преисполнялась душа моя, при совершении здесь великого таинства Евхаристии! Воистину, приобщаясь здесь Тела и Крови Господней, я чувствовал «яко благ Господь!» По совершении божественной литургии, до отверстия дверей храма Воскресенья Христова, оставалось ещё часа два-три, и мы посвятили эти последние часы на прощание со всеми святыми местами, находящимися в сем Всемирном святилище: так, в последний раз, последовали за божественным Крестоносцем на Голгофу и в последний раз поклонились священному месту, идеже стоясте пречистыя нозе Его.

Но я, говоря в своих памятных записках, о многократных посещениях и служениях своих на Голгофе, на живоносном гробе Господнем и в соборном храме Воскресения Христова, нигде ещё не говорил о самом местном положении сей всемирной святыни, оставляя описание своё как бы на прощание с сею незабвенною и самою главною сокровищницею всех святынь Иерусалимских. Оставшиеся часы я и посвящаю на описание. Начинаю со святой Голгофы. На сию святую гору подымаемся по мраморной лестнице с восемнадцатью ступенями. Восход сей находится близ самого входа во храм, вправо от святых врат и камня миропомазания. Вступив на покрытую цветными плитами почти квадратную площадку, мы видим подобие церкви, разделённой на два придела: северный (левый) «водружения Креста», принадлежащий православным грекам, и южный (правый) «пригвождения ко Кресту» – римским католикам. В том и другом находятся престолы для божественной трапезы. Греческий престол, осенённый четырнадцатью дорогими висячими лампадами, утверждён на четырёх столбиках, в виде каменной плиты–стола, над круглым, обложенным серебром и мрамором, отверстием, куда водружён был дольним концом своим Крест «распятого за нас Богочеловека». Вправо от сего отверстия, вне престола находится продолговатое узкое отверстие, прикрытое отодвигающеюся серебряною доской (в виде линейки): это – расселина скалы, распавшейся в ту страшную минуту, когда страждущий Спаситель изрёк великое «совершишася и преклонь главу, предаде дух». К сим-то местам и прикладываются верующие с особенным страхом и благоговением. Алтарь и престол Голгофы открыты. На возвышенном мраморном помосте стоит величественное, во весь рост, Распятие Христово; животворящая кровь Господня как бы струится из Его язв на Голгофу; Кресту предстоят поражённые глубокою скорбью: Пречистая Его Матерь и возлюбленный ученик Иоанн. За Распятием Спасителя на стене утверждён богатый киот с большою иконою «влекомого на страдание Христа» и другими меньшими иконами Его страдании. Сойдя с Голгофы, входим в придел, устроенный над голгофской церковью во имя святого Иоанна Крестителя; за престолом, сквозь железную решётку, при свете неугасимо теплящейся лампады, видно продолжение голгофской трещины; здесь, по общему на востоке преданию, погребена глава праотца нашего Адама. В притворе сего придела, по преданию, погребён священник Бога Вышняго Мелхиседек, царь салимский. Близ Голгофы находится на небольшом возвышении продолговатый жёлто-розового цвета камень миропомазания, длиною одиннадцать четвертей, шириною четырнадцать вершков, обставленный огромной величины теплящимися над ним матовыми лампадами: это – тот самый камень, на который пречистое тело Господа, по снятии Его с Креста Иосифом с Никодимом, возложено было, помазано миром, обвито плащаницею и положено во гроб. Близ камня миропомазания, в левой стороне, изображён мраморный круг на полу, ограждённый железными решетчатым колпаком и освещаемый лампадою сверху. На сем месте стояла Пресвятая Дева Богоматерь, когда, по снятии со Креста пречистого тела Сына Ея и Бога, помазывали оное миром и благовонными мастями и обвивали плащаницею. О, с каким благоговением каждый раз поклонялся я месту сему, освящённому стопами Приснодевы Богоматери и с какою любовью лобызал следы стоп Её! На западной части храма Воскресения, в приделе сириан, показывают гробы Иосифа и Никодима, сподобившихся отдать последний долг Спасителю – погребением пречистого тела Его. Гробы их иссечены в природной скале. Затем, на пути отсюда, устроена часовня, или малая церковь, по-гречески кувуклия, обложенная жёлтыми мрамором, с разными украшениями по стенами, с куполом посредине: это бесценное сокровище наше – живоносный гроб Господень. Кувуклия разделена на два отделения: первое называется приделом Ангела, благовестившего о воскресении Христовом, каковое отделение в длину и ширину около пяти аршин; посредине его стоит мраморная ваза, в которую вложена часть камня, отваленного Ангелом от дверей гроба. В пещеру гроба Господня ведёт низкий и узкий вход, вышиной семь четвертей, шириною четыре четверти. Пещера очень малая: длина и ширина её около трёх аршин, так что только три человека могут стоять пред гробом. Тремя сторонами живоносный гроб Господень прислоняется к скале, а четвёртая сторона его открыта и обложена мрамором; верх покрывает мраморная доска, как бы разделённая посредине. Над святым гробом стоят три иконы, изображающие Воскресшего Христа Спасителя: посредине – от греков и по сторонам – от латинян и армян. На гробе Господнем ежедневно бывает одна за другою три литургии: первая в два часа пополуночи – греческая, за нею вторая – армянская и третья – латинская. Верхняя доска на гробе Господнем служит во время литургии престолом и жертвенником, а при служении патриарха полагается на неё серебряная доска. Гроб Господень длины одиннадцать четвертей, вышины пятнадцать вершков; но это не вся вышина его, ибо он углублён. Он украшен множеством лампад, подсвечников и вазами с цветами. Как сладостно одно воспоминание о сей непостижимо-великой святыне! Поистине, если, где, то здесь благодать Божия, радующая и умиляющая; здесь средство, могущее смягчить и растопить самую грубую, самую зачерствелую душу человека. Сзади кувуклии находится небольшая коптская часовня, в которой совершается богослужение по воскресным дням. Направо, к северу от кувуклии, шагах в двадцати, находится означенное мраморными кругом место, над коим горят лампады: здесь явился Господь по воскресению Своему Марии Магдалине. Вблизи отсюда, на месте бывшего вертограда Иосифова, католический храм, в котором хранится за решёткой, открываемой только в Великую Среду, часть каменного столба, к которому Иисус Христос был привязываем в темнице, во время бичевания Его. За сим следует греческий придел святого Лонгина сотника, стоявшего при Кресте божественного Страдальца и уверовавшего в Него при виде чудесных знамений. Далее, придел разделения воинами риз Господних: отсюда начинается сход по двадцати восьми ступеням в подземную армянскую церковь, из которой ещё двенадцать ступеней ведут в то подземелье, где святою Еленою обретён был животворящий Крест Господень в 326 году по Рождестве Христове. На месте обретения его, в самом углублении пещеры, устроен греческий престол. В сумраке сего подземелья виднеются огромные камни природной скалы, те самые, которые остались после землетрясения, бывшего во время крестных страданий нашего Спасителя. Здесь же устроен и католический престол, близ которого в скале – окно, из которого святая царица Елена смотрела на работавших при откопании Креста Господня, а также каменное ложе, наподобие кресел, на которых сидела означенная царица. Поднявшись вверх из подземелья обретения честного Креста, мы зашли в греческий придел «поругания и тернового венца», где под престолом находится часть камня, принесённого из претории, на коем сидел Господь во время возложения на Него багряницы и тернового венца. В стене за решёткой находится венец, сделанный наподобие того, который возложен был на главу Спасителя. Две неугасимые лампады освещают сумрак сего священного места. Этим приделом мы и закончили поклонение святыням, прилегающим и окружающими храм Воскресения. Самый же храм Воскресения отделяется от означенных святынь особыми дверями. Иконы в иконостасе украшены ризами, пол выстлан мраморными плитами; посреди храма стоит мраморная урна с крестом, которая обозначает в духовном смысле средину земли, по Священному Писанию: «спасение соделал ecu посреди земли, Боже...» Алтарь храма Воскресения Христова довольно возвышен; большой престол осенён величественными вызолоченными балдахином; из алтаря – направо – вверх прямой ходи на Голгофу, отдельный от указанного выше, а налево – в ризницу, где хранится между всеми драгоценностями святого храма и часть древа животворящего Креста Господня.

Этим я и заканчиваю своё описание тех святых мест, где сделалось спасение наше, где пострадали за грехи наши, распялся волею, умер и воскрес Господь наш Иисус Христос, куда, как к своему духовному центру, стремилась душа моя; куда, как елень на источники водные, должна стремиться и всякая душа христианская.

20 апреля. Наступили последний день моего пребывания во святом граде Иерусалиме. Этот день были посвящён мною, с самого утра, прощальным свиданьям и приготовлению в дорогу. Ранним утром, как только открылись двери храма Воскресенья, мы зашли ещё раз поклониться Царице Небесной в Гефсиманию и там сказали последнее: «прости»... Отсюда я прямо зашёл в патриархию, чтобы попрощаться с блаженнейшими патриархом. С какою истинно-отеческою любовью я был принят и на этот раз патриархом Благословив меня святою иконою Воскресения Христова, чётками, разрешительною грамотою и своими адресом, он отечески просил меня писать ему, по возвращении на родину. Навсегда останутся для меня памятными все ласки этого умного и любвеобильного владыки.

После патриарха, в последний раз я посетил тоже любезнейшего отца архимандрита – начальника русской миссии – Антонина; затем, побывал в консульстве и у всех членов русской миссии. Все с искреннею любовью расставались со мной, преподнося каждый от своего усердья на память: кто чётки, кто букет цветов, а кто на дорогу и овощей. Как мне возблагодарить Господа за добрые отношения ко мне всех, с кем мне приходилось соприкасаться? Как и чем услужить всем и, в частности, моим духовным детям, которых я исповедовал, по их просьбе, в храме Воскресения и своих нумерах? Одного прошу у Господа, да даст Он мне молитву, могущую соделать спасения моих присных!

Вот и лошади уже поданы; мои спутники ждут меня, стоя у фургона. Грустно стало сердцу, при наступающей разлуке с гостеприимным домом русской миссии. О. архимандрит Антонин ещё раз вышел в коридор – попрощаться со мною и наделил меня в дорогу двумя бутылками вина из собственных виноградников. Наконец, мы уселись в фургон и с благодарностью произнесли провожающими нас: «простите». «О, прости, прости, незабвенный град, священный, драгоценный сердцу нашему: „аще забуду Тебе, Иерусалиме, забвенна буди десница моя“».

Архимандрит Мефодий