II. Борьба за выживание и обновление византийского государства (610–711)

После расцвета литературы при Юстиниане с VII в. начинается период литературного оскудения, который поэтому часто называется темными веками Византии. И в самом деле, никакая другая эпоха византийской истории не является столь бедной источниками, как VII и VIII вв. (конкретно это касается времени после Ираклия).

Великие деяния Ираклия воспел Георгий Писида, бывший диаконом, скевофилаком и хартофилаком церкви Св. Софии при патриархе Сергии (610–639). Много восхваляемый поэт, которого позднейшие византийцы сравнивали с Еврипидом, он наряду с прочим написал ямбическим триметром несколько поэм на исторические темы. Наибольшее значение, несмотря на их ярко выраженный риторический характер, имеют поэмы о походе Ираклия против персов 622 г., о нападении аваров на Константинополь в 626 г. и панегирик «Ираклиада», описывающий победу над персидской державой¹⁸⁰. Об аваро-славянской осаде Константинополя также подробно говорится в речи Феодора Синкелла, который так же, как и Писида, писал при Ираклии и был скевофилаком и пресвитером Св. Софии.¹⁸¹ Современником Ираклия и доверенным лицом патриарха Сергия был также составитель так называемой «Пасхальной хроники». Это сочинение представляет собой дополненный историческими сообщениями хронологический перечень, идущий от Адама до 629 г. (сохранившийся список доходит до 627 г.). Ценность представляет только заключительная часть, с конца правления Маврикия.

Важнейшими источниками для времени Ираклия и единственными греческими историческими источниками для времени его преемников являются хроники Феофана Исповедника и патриарха Никифора. Составленная между 810 и 814 гг. «Хронография» монаха Феофана представляет собой продолжение оставшейся неоконченной всемирной хроники Георгия Синкелла. Она начинается там, где остановился Георгий Синкелл, а именно – на времени Диоклетиана, и завершается вскоре после восшествия на престол Льва V, охватывая, таким образом, период времени с 284 по 813 г.¹⁸² Несмотря на то что Феофану недоставало достаточно глубокой учености, исторического понимания и объективности, его основанный на более старых источниках труд, особенно для VII и VIII вв., имеет чрезвычайно большое значение. Тщательно проработанная хронологическая система, представляющая собой особую отличительную черту хроники Феофана, является основой византийской хронологии двух «темных» веков. Повествование членится по анналистическому принципу, отдельные погодные отделы начинаются хронологическими заголовками, в которых наряду с годами от сотворения мира и от Боговоплощения (Рождества Христова) указываются не только текущие годы правления византийских императоров, но и годы правления персидских, а затем арабских владык, пап и четырех патриархов. Наряду с исчислением годов (по александрийской эре, которая насчитывает от сотворения мира до Рождества Христова по нашей эре 5492 г.) Феофан приводит также счет по циклам индиктов, хотя годы индиктов он в большинстве разделов явно не приводит. Однако следует заметить, что, начиная с 6102 г. от сотворения мира (609/10 по Р.Х.) и до 6265-го (772/3 по Р.Х.) – за исключением краткого периода с 6207-го по 6218-й (714/5–725/6) – числа годов из-за ошибочного расположения материала отстают на один год от приведенных там же или же надежно вычисляемых в каждом случае чисел индикта. Напротив, счет по индиктам у Феофана всегда правильный, так что мы при использовании его хронологических данных в указанный период должны прибавлять к указанному числу лет один год¹⁸³. Хроника Феофана пользовалась у византийцев большим авторитетом, от нее отталкивается вся последующая византийская анналистика. На Западе она стала известна благодаря выполненному в 70-е гг. IX в. латинскому переводу Анастасия Библиотекаря, который до сих пор имеет для современной науки ту ценность, что он сделан с оригинала, превосходящего своей древностью все сохранившиеся ныне рукописи «Хронографии» Феофана.

Патриарх Никифор, занимавший константинопольский престол с 806 г. вплоть до начала новой фазы иконоборчества в 815 г., наряду с многочисленными богословскими сочинениями написал также «Краткую историю» (ίστορία σύντομος), охватывающую годы с 602 по 769¹⁸⁴, отчасти используя те же неизвестные нам источники, что и Феофан. Сведения Никифора менее подробны, чем у Феофана, однако его сочинение почти не уступает ему по исторической ценности и в целом отличается большей обстоятельностью. Напротив, весьма ограниченной ценностью обладает составленный им хронологический список (χρονογραφικόν σύντομον), простирающийся от Адама до года смерти автора (829).

Определенную замену скудных греческих источников представляют собой сведения восточных писателей. На первом месте здесь следует упомянуть сочинение армянского епископа Себеоса, написавшего в 60-е гг. VII в. (предположительно в 661) «Историю Ираклия»¹⁸⁵. История Ираклия и его великого врага Хосрова II является центральной, хотя и не единственной темой этого сочинения, которое начинается кратким сообщением о предыдущих временах, продолжает повествование вплоть до восхождения Муавии на трон халифов (661) и подробно рассказывает о церковных делах Армении.

Очень важной для начала правления Ираклия является имеющая, к сожалению, значительные пропуски и сохранившаяся в поздней эфиопской версии всемирная хроника египетского епископа Иоанна Никиуского конца VII в.¹⁸⁶ Следует также выделить несколько современных и позднейших анонимных сирийских хроник¹⁸⁷, а также использующую более ранние сообщения хронику митрополита Илии Нисибинского¹⁸⁸ , а также чрезвычайно важный труд Михаила Сирийца¹⁸⁹ .

Огромным значением для истории славянских вторжений на Балканы являются «Чудеса св. Димитрия», в которых с большой живостью и многочисленными яркими подробностями описываются нападения славян и аваров на Фессалонику (Солунь) в конце VI и начале VII в., а также во второй половине VII в.¹⁹⁰ Это агиографическое произведение, которое значительно дополняет наши скудные знания о жизни южных славян на их новой родине, состоит из двух частей: первую часть около 620 г. составил арихиепископ Солунский Иоанн, а вторую – один из его учеников в 80-е гг. VII в. (добавленная позднее третья часть не имеет значения)¹⁹¹.

Для церковно-исторических событий этого времени наряду с актами Шестого Вселенского Собора и Пято-Шестого¹⁹² особенно важными являются труды Максима Исповедника¹⁹³.

Исключительно беден VII в. и правовыми источниками. Тем не менее у нас есть все основания приписывать этому времени появление весьма важного «Земледельческого закона» (νόμος γεωργικός)¹⁹⁴. С совершенной точностью, впрочем, можно сказать, что он возник в VII или в VIII в.; во всяком случае, исследователи в общем согласны в том, что он вряд ли по своему происхождению может быть моложе первой половины VIII в. Лучше всего этот правовой памятник подходит концу VII в., и вероятность того, что он происходит из этого времени, является тем больше, что его заглавие, как кажется, указывает на Юстиниана II¹⁹⁵. Здесь следует также указать на «Родосский морской закон» (νόμος `Ροδίων ναυτικός), который представляет собой собрание постановлений, относящихся к морскому праву¹⁹⁶. Более точная датировка этого компилятивного произведения невозможна, и приходится удовлетвориться констатацией того, что ее появление приходится на время между 600 и 800 гг.¹⁹⁷.

Общая литература: Bury. Later Rom. Empire (2), I (для этой и последующих глав вплоть до 800 г. ссылки даются на первое издание труда Бери); Кулаковский. История. Т. 3 (так и в последующих главах вплоть до 717 г.); Pernice. Eraclio; Stein. Studien; Stein. Ein Kapitel; Diehl. Regime des themes; Gelzer. Themenverfassung; Owsepian G. Die Entstehungsgeschichte des Monotheletisrnus. Leipzig, 1897; Grumel V. Recherches sur l’histoire du monothélisme // Échos d'Orient 27 (1928). P. 6–16, 257–277; 28 (1929). P. 272–282; 29 (1930). P. 16–28; Пигулевская Н.В. Византия и Иран на рубеже VI и VII веков. М.; Л., 1946.

Империя лежала в развалинах, когда Ираклий (610–641), один из величайших правителей в византийской истории, пришел к власти. Страна с экономической и финансовой точек зрения была разрушена, устаревший управленческий аппарат не работал. Построенная на найме военная организация более не функционировала, поскольку не хватало денег и старые источники рекрутов были исчерпаны. Коренные земли Империи были заняты врагом: на Балканском полуострове хозяйничали авары и славяне, в сердце Малой Азии стояли персы. Только внутренняя реорганизация могла спасти Империю.

Спасение пришло, ибо Византия нашла в себе силы для глубокого социального, политического и культурного обновления. Поначалу обессиленное и обедневшее государство было беспомощно перед наступлением врагов. Некоторое время Ираклий даже обдумывал идею перенесения своей резиденции в Карфаген, чтобы оттуда организовать контрнаступление так же, как в свое время оттуда была начата война против режима Фоки. Глубокое недовольство, которое вызвало это решение у населения Константинополя, и несогласие патриарха Сергия удержали императора от реализации этого плана¹⁹⁸. Но уже то, что этот план мог возникнуть, является доказательством как крайне затруднительного положения Востока, так и большого значения западных областей.

Если в конце VI в. дело дошло до отдельных случаев поселения славян на Балканском полуострове, то с первых лет VII столетия, после краха дунайской кампании Маврикия, началось крупномасштабное занятие земель славянами. Безбрежные массы славян и аваров разлились по всему Балканскому полуострову вплоть до побережья Адриатики на западе и Эгейского моря на юге и востоке. После жестоких грабежей и разрушений авары по большей части вновь уходили назад за Дунай, славяне же прочно обосновывались на Балканском полуострове и завладевали землей. Византийское владычество на Балканах рухнуло. Не только придунайские провинции, но и вся Македония была насильственно занята славянами, а Фракия вплоть до стен Константинополя была опустошена. Особенно ожесточенными были нападения на Фессалонику, которая неоднократно подвергалась осаде и штурму со стороны бесчисленных отрядов аваров и славян¹⁹⁹. Город устоял, однако все его окрестности оказались в руках славян, и через Фессалию славяно-аварская волна прокатилась по Средней Греции и далее на Пелопоннес. Отсюда знавшие морское дело славяне переправились и на греческие острова, высадившись даже на Крите. Не менее жестокими были и нападения на Далмацию. В 614 г. была разрушена Салона, административный центр Далмации, и тем самым упадок римско-византийского господства и культуры был предрешен также и на западе полуострова. Как Салона и некоторые другие города в Далмации, так и большинство важнейших городов внутри Балканского полуострова, такие как Сингидун (Белград), Виминакий (Костолац), Нанес (Ниш) и Сердика (София), пришли в упадок. Единственными сохранившимися опорными пунктами византийской власти на Балканском полуострове, наряду с самим Константинополем, были прежде всего Фессалоника, а также небольшое количество городов на побережье Адриатики, таких как Ядер (Задар, Зара) и Трагурий (Трогир) на севере, Бутуа (Будва), Скодра (Шкодер) и Лисе (Лежа) на юге²⁰⁰.

На всем балканском полуострове произошел мощный этнический переворот, поскольку приток славян продолжался и далее. Весь полуостров вплоть до его южной оконечности был наводнен славянами. Естественно, это не означает, что дело дошло до полной и окончательной славянизации греческих областей²⁰¹. Хотя, конечно, даже на Пелопоннесе славяне господствовали более двух веков²⁰². Мало-помалу византийское правление вновь смогло закрепиться как в Греции, так и на других побережьях, благодаря чему эти области сохранили или восстановили свой греческий характер. Под давлением наступающих славян прежнее население повсеместно стягивалось в приморские области и на острова, и этот процесс внес свой вклад в то, что в южных и восточных приморских областях греческий элемент, а в западных – романский смогли вновь окрепнуть и постепенно приобрести перевес над славянским. Однако и в эти области проникли славяне. Большая же часть Балканского полуострова, а именно – все его внутренние области стали полностью славянской землей и находились под властью отдельных славянских племен. Византийские Балканы распались на ряд «склавиний»: так впоследствии обозначались в византийских источниках перешедшие во владение славян области, в которых византийская власть фактически более не существовала.

Одновременно в Передней Азии ширились персидские завоевания. Хотя византийцам и удалось принудить врага к оставлению Кесарии Каппадокийской (611), однако попытка контрнаступления в Армении в 613 г. потерпела сокрушительную неудачу, после чего повсюду персы начали быстро продвигаться вперед. Устремившись на юг, они взяли Дамаск. На севере они открыли себе дорогу в Кили-кию и захватили важную крепость Таре. Одновременно византийцы были вытеснены из Армении. Особенно же тяжелый с моральной точки зрения удар постиг христиан в 614 г., когда после трехнедельной осады в руки персам попал священный город Иерусалим. В захваченном городе несколько дней свирепствовали смерть и огонь, погибла построенная Константином Великим церковь Гроба Господня. Впечатление, произведенное этим на Византию, было ошеломляющим, тем более что самая ценная из всех реликвий, Святой Животворящий Крест, попал в руки захватчиков и был увезен в Ктесифон. В 615 г. начинаются новые вторжения в Малую Азию, часть персидских войск выходит к Босфору. С двух сторон приблизились враги к византийской столице: с востока персы, а с севера – авары и славяне. Сам император в июне 617 г. во время встречи с аварским хаканом в Ираклии Фракийской чуть не пал жертвой вероломного нападения²⁰³. В начале 619 г. началось завоевание Египта: вскоре и эта богатейшая провинция была потеряна для Империи, а вместе с тем встала проблема снабжения зерном византийской столицы.

Так вся Передняя Азия оказалась под персидским владычеством. Казалось, вновь возродилась древняя держава Ахеменидов, как в свое время при Юстиниане – старый Imperium Romanum. Но новую Персию еще стремительнее поразил ответный удар и еще страшнее было ее падение. В те страшные годы, когда славяно-аварское нашествие разлилось по Балканскому полуострову, а персидское – по восточным провинциям Империи, в Византии начался процесс сосредоточения и внутреннего укрепления. Скудные сведения источников позволяют нам лишь в общих чертах узнать о коренных изменениях, которые начались тогда во внутреннем развитии Византийской империи. Все признаки говорят за то, что именно в эти критические годы византийское военное и административное устройство подверглись коренному преобразованию: началось создание фемного строя. Оставшиеся не затронутыми вражеским нашествием малоазийские области были разделены на военные округа – фемы, и тем самым был заложен камень в основание системы, которая была характерной для провинциального управления средневекового византийского государства на протяжении столетий²⁰⁴. Фемный строй подводит черту под строем Диоклетиана-Константина, продолжая развитие, предвосхищенное созданием Равеннского и Карфагенского экзархатов. Как и эти экзархаты, малоазийские фемы являются ярко выраженными военными административными единицами. Во главе фем стоят стратиги, которые в своих округах представляют высшую военную и гражданскую власть. Впрочем, организация фем была длительным процессом, и лишь постепенно фемная система приобрела свою завершенную форму. Более ранее деление на провинции не было полностью отменено учреждением фем: скорее, старые провинции еще длительное время сохранялись внутри фем, и наряду со стратигами в качестве глав гражданской администрации существовали фемные проконсулы²⁰⁵. Тем не менее стратиг изначально имел преимущество, поскольку фема включала в себя несколько старых провинций.

Слово фема (θέμα) обозначало армейский корпус и было перенесено на новые военные округа, что проливает яркий свет на генезис нового строя. Он возник путем поселения отрядов – «фем» – в малоазийских округах, и именно поэтому эти округа стали называться фемами. Они представляли, собственно, не административные единицы, а области расселения войск. В обмен на обязательство наследственной воинской службы солдатам (стратиотам, греч. στρτιώται) передаются в наследственное владение участки земли, которые в позднейших источниках называются воинскими владениями (στρατιώτικα κτήματα)²⁰⁶. Так фемное устройство смыкается со старым устройством областей лимеса с их солдатами, живущими на своей земле (limitanei). Система обороны границ рухнула под давлением вражеских нашествий, войска из приграничных областей были отведены во внутренние части Малой Азии и поселены в областях, которые еще оставались под византийским господством²⁰⁷. Наряду с воинами из приграничных областей в Малой Азии были поселены также элитные части византийской армии. Таким образом, уже при Ираклии возникли фемы Опсикия, Армениаков и Анатоликов, возможно, тогда же возникла приморская фема Карависианов на южном побережье Малой Азии²⁰⁸.

Примечательно, что учреждение фемной организации на этом первом этапе ограничилось областями Малой Азии. На Балканском полуострове введение фемного строя в то время казалось невозможным: обстоятельство, которое наглядно иллюстрирует размеры катастрофы Византии на Балканах. Лишь существенно позднее и лишь постепенно византийская администрация, а равно и фемное устройство смогло укрепиться на Балканах, прежде всего в прибрежных областях (см. ниже, с. 186 и 257–259).

Фемная организация создала основу для появления сильного отечественного войска и сделала Империю независимой от необходимости дорогостоящей вербовки всегда ненадежных и не всегда доступных в достаточном числе иноплеменных наемников. Наряду с солдатами пограничного войска и византийскими элитными частями, которые главным образом рекрутировались из воинственных народностей Малой Азии и Кавказа, конечно же, и определенная часть византийского крестьянства была наделена воинскими наделами с обязательством военной службы. К этому присоединялись большие массы славян, которые византийское правительство позднее переселяло в Малую Азию и поселяло в тамошних фемах в качестве стратиотов (см. ниже, с. 168–169,183–184). Так личный состав византийского войска, неизбежные колебания численности которого при системе наемничества часто ввергали Империю в большие затруднения, благодаря притоку новых сил в рамках новой, более здоровой военно-административной системы значительно увеличился. Новое фемное войско состояло из коренных крестьян-стратиотов, которые получали средства для проживания и вооружения со своих стратиотских наделов. Как показывают позднейшие источники, стратиот был обязан по призыву являться в войско с оружием и конем²⁰⁹; конечно, он получал и определенное жалованье – впрочем, очень небольшое²¹⁰. Так следствием новой системы стало резкое снижение государственных расходов²¹¹. Сверх того, создание стратиотских наделов привело к укреплению свободных мелких землевладельцев (см. ниже, с. 187–188).

Как в управлении провинциями, так и в центральном управлении происходили в это время глубокие перемены, которые положили конец административной системе ранневизантийского времени и имели для византийского государства долгосрочное значение. Власть префектур претория, один из главных символов ранневизантийского государственного устройства, пришла к концу. В качестве органа управления префектура теперь оказывается обречена на призрачное существование, ибо фемная организация вырвала у нее почву из-под ног, а в областях, в которых фемный строй еще не был введен, из-за нападений врагов упорядоченное управление фактически более не существовало. А по мере того, как византийская власть в этих областях постепенно укреплялась, там также вводилось фемное устройство, так что в конце концов даже призрачное существование института префектур прекратилось окончательно (см. ниже, с. 187 и 257–259). Разветвленная система финансового управления префектур распалась, уступив место ряду самостоятельных финансовых ведомств. Этим в развитии византийского центрального управления в известной степени было положено начало попятному процессу, поскольку разрастание префектур претория (см. выше, с. 73) в предшествующие столетия привело в упадок старые центральные органы финансового управления – comitiva sacrarum largitionum и comitiva rerum privatarum²¹². Чтобы удовлетворить свои растущие финансовые потребности, префектура забрала себе доход res privatae и sacrae largitiones. Обедневшая comitiva sacrarum largitionum была вынуждена постоянно подпиты-ваться из личной казны императора – сакеллия, и следствием этого было то, что к началу VII в. сакелларий полностью заместил комита священных щедрот (comes sacrarum largitionum) и, по всей видимости, также взял на себя круг обязанностей comitiva rerum privatarum. Вскоре после этого раздутое финансовое управление префектуры распалось²¹³. Финансовые канцелярии префектуры претория – τό στρατιωτικόν, γενική τράπεζα, ίδική τράπεζα – становятся независимыми органами, а их прежние руководители в звании логофетов стратиотикона, геникона и идикона (λογοθέτης τού στρατιωτικού, τού γενικού, τού ίδικοΰ) становятся во главе новых финансовых ведомств²¹⁴. Наряду с управляющими финансами логофетами позднее появляется логофет дрома (λογοθέτης τοΰ δρόμου), который в основном принимает на себя круг обязанностей прежнего магистра оффиций и постепенно становится главным чиновником Империи²¹⁵.

Так же, как фемы в провинциальном управлении, в центральной администрации ведомства логофетов (λογοθεσίαι) являются отличительной чертой византийского государства в течение столетий. Значение реорганизации государственного и военного механизма можно оценить на примере последующих событий. В персидско-византийской войне 20-х гг. VII в. наступает кардинальный перелом. Баснословные успехи приходят на смену поражениям предшествовавшего времени. Лежащая в руинах Империя вновь поднимается и одерживает над превосходящим до того времени врагом блистательную победу.

Не меньший вклад в успех внесла помощь могущественной Церкви. Ввиду предстоящей борьбы против неверных она предоставила в распоряжение обедневшему государству свои сокровища. Война началась при общем религиозном возбуждении, чего в более раннее время не было известно. Это была первая типично средневековая война, напоминающая позднейшие крестовые походы. Император лично встал во главе войска, передав на время своего отсутствия регентство над своим несовершеннолетним сыном патриарху Сергию и патрикию Бону. В этом, как, впрочем, и во многом другом, он следовал примеру императора Маврикия, который лично возглавил один из походов против аваров. Такой образ действий был в высшей степени необычным, и как некогда Маврикий, так теперь и Ираклий столкнулся поначалу с упорным сопротивлением своих советников²¹⁶, ибо со времени Феодосия I ни один император самолично уже не отправлялся в поход.

Ценой больших денежных выплат Ираклий прежде всего заключил мир с хаканом аваров (619). После этого он смог перебросить войска из Европы в Азию²¹⁷. 5 апреля 622 г., на второй день после Пасхи, Ираклий после торжественного богослужения покинул столицу.²¹⁸ Прибыв в Малую Азию, император отправился в «области фем».²¹⁹ Здесь он собрал войско и все лето упражнял новобранцев. Ираклий уже ранее интенсивно занимался военной наукой и разработал новую тактику²²⁰. В византийском войске все большее значение приобретала конница, особое же значение Ираклий, как кажется, придавал легковооруженным конным лучникам²²¹. Сам поход начался лишь осенью. Благодаря ловкому маневру император открыл себе путь в Армению. Это принудило персов оставить свои позиции в малоазийских горных проходах, и они потянулись за имперской армией, «как пес на цепи»²²². Столкновение обеих армий на армянской территории закончилось блистательной победой византийцев над великим персидским полководцем Шахрваразом. Первая цель была достигнута: Малая Азия была очищена от врага.

Угрожающее поведение хакана аваров потребовало затем от императора возвращения в Константинополь. Именно тогда, вероятно, были увеличены выплаты аварам и близкие родственники императора отправлены к хакану в качестве заложников²²³. Так Ираклий смог уже в марте 623 г. возобновить войну с Персией. Несмотря на перенесенное в предыдущем году поражение, Хосров II не желал и слышать о заключении мирного договора и отправил императору письмо с весьма оскорбительными выражениями и богохульными высказываниями о христианской вере²²⁴. Через Каппадокию Ираклий вновь направился в Армению. Им был взят штурмом и разрушен Двин; та же судьба постигла несколько других городов. Затем император прошел на юг, направившись к Ганзаку, резиденции первого Сасанида – Ардашира, важному религиозному центру персов. Хосров был вынужден бежать из города, и тот попал в руки византийцев. Его крупнейшая святыня, храм огня Зороастра, был разрушен в отместку за разграбление Иерусалима. На зиму император со множеством пленных отошел назад за Араке. Здесь он достиг соглашения с христианскими кавказскими племенами и смог усилить свои войска благодаря притоку лазов, абазгов и иверов. Тем не менее положение было тяжелым и следующий год прошел в изнурительных боях с наступающими персами на территории Армении. Прорыв в Персию не удался, и в 626 г. Ираклий попытался вступить во вражескую землю обходным путем через Киликию. Однако и на этот раз не было достигнуто решающего успеха, и, несмотря на несколько побед, император с началом зимы ушел через Севастию в область Понта²²⁵.

Персы же теперь перешли в наступление, и в 626 г. Константинополь пережил страшную опасность двойного нападения со стороны персов и аваров, опасность, которой Ираклий постоямно опасался и которую пытался отвратить посредством унизительных уступок аварскому хакану. Во главе большой армии Шахрвараз пересек Малую Азию, занял Халкидон и разбил свой лагерь на Босфоре. Вскоре после этого (27 июля) хакан аваров с безбрежной толпой аваров, славян, болгар и гепидов появился под Константинополем и осадил город с земли и с моря. Посредством проповедей, всенощных бдений и торжественных церковных процессий патриарх Сергий поддерживал религиозный энтузиазм населения. Опытный гарнизон столицы отбил все атаки врага. Решающим оказалось преимущество византийцев на море: во время решающего штурма 10 августа славянские лодки были потоплены в бою с византийским флотом. Авары были вынуждены снять осаду и в большом замешательстве отступили²²⁶. Поражение аварского хагана означало также и провал планов персидского наступления. Шахрвараз оставил Халкидон и отступил со своими войсками назад в Сирию; второму персидскому полководцу, Шахину, нанес тяжелое поражение брат императора, Феодор. Критический этап был пройден, теперь могло начаться большое византийское наступление.

В то время, когда над византийской столицей нависла смертельная опасность, Ираклий со своей армией находился в отдаленной Лазике. Как уже ранее с кавказскими племенами, теперь он установил отношения с державой хазар. С этого времени датируется начало византийско-хазарского сотрудничества, которое со временем стало одним из главных столпов византийской восточной политики. В союзе с императорскими войсками хазары сражались на кавказских и армянских землях против персов. Осенью 627 г. началось большое наступление императора на юг, в сердце земли противника. Правда, здесь он был вынужден рассчитывать только на собственные силы, поскольку хазары не вынесли тягот похода и вернулись на родину. Тем не менее уже в начале декабря Ираклий стоял под Ниневией, и здесь дело дошло до чрезвычайно ожесточенной битвы, в которой решился исход византийско-персидской борьбы: персидская армия была уничтожена, Византия выиграла войну. Победоносное наступление византийцев продолжилось, и уже в начале января 628 г. они вступили в излюбленную резиденцию Хосрова Дастагерд, которую великий царь был вынужден спешно покинуть. Весной 628 г. в персидской державе произошли события, которые сделали дальнейшую войну бессмысленной: Хосров был свергнут и убит, на престол взошел Кавад-Широе, который немедленно заключил мир с византийским императором. Возвращение всех областей, ранее принадлежавших Византийской империи, стало результатом великой победы византийцев и крушения персидского могущества. Армения, римская Месопотамия, Сирия, Палестина и Египет должны были быть возвращены византийскому императору. Несколькими месяцами позже Широе на смертном одре сделал византийского императора опекуном своего сына, и если когда-то Хосров II называл императора своим рабом, то теперь Широе именовал своего сына и наследника престола рабом византийского владыки²²⁷.

После шестилетнего отсутствия Ираклий вернулся в свою столицу. Его сын Константин, патриарх Сергий, клир, сенат и народ встретили его как славного победителя врагов Христа на малоазий-ском берегу в Иерии масличными ветвями, зажженными свечами, победными возгласами и церковными песнопениями. В то время как римские провинции освобождались от персов, Ираклий в начале 630 г. направился в Иерусалим. Там он при ликовании народа 21 марта вновь воздвиг отнятый у персов Честной Крест²²⁸. Этот торжественный акт олицетворял победоносное завершение первой великой войны за веру христианской эры.

Оба противника, перед которыми Византия недавно трепетала, лежали поверженные, ибо как сражение при Ниневии сломило персидскую мощь, так битва под стенами Константинополя ниспровергла аварское могущество. Поражение аваров нашло свой отклик далеко за пределами Византийской империи. Для народов, которые вплоть до того времени находились в подчинении у хакана аваров, прежде всего для многочисленных славянских племен, это послужило сигналом к восстанию и освобождению от аварского ига. Около этого времени славяне под предводительством Само в борьбе против аваров создали первую крупную славянскую державу²²⁹. От аварского верховенства через несколько лет освободился и союз болгарских племен, живших к северу от Черного и Каспийского морей, во главе с Кувратом. В его борьбе против аваров Куврата поддерживала Византия: он заключил с императором Ираклием союз, получил от него титул патрикия и принял в Константинополе крещение²³⁰. В ряду перемещений народов, которыми сопровождались произошедшие изменения, стоит также миграция сербов и хорватов, о которой нам оставил подробное сообщение Константин Багрянородный²³¹. Она также осуществилась по договоренности с Византией в рамках борьбы против пошатнувшегося аварского могущества. Хорваты и сербы покинули свою прежнюю родину по ту сторону Карпат и с согласия императора Ираклия появились на Балканах. В результате победоносной войны с аварами хорваты закрепились в северо-западной части полуострова. Прилегающей с юго-востока областью завладели сербы²³². Так славянский элемент на Балканском полуострове вновь значительно усилился. Император Константин VII без устали повторяет, что сербы и хорваты после своего прибытия на Балканы признавали верховную власть византийского императора, и ввиду сложившегося в результате победы Византии над аварами и персами положения это вполне правдоподобно. Однако никоим образом не стоит преувеличивать значение такого признания и видеть в нем действительное восстановление византийского господства. Тем не менее и на Балканском полуострове для Византии имело место значительное облегчение. Страшные нападения аваров прекратились навсегда.

Но как ни блистательны были победы Ираклия, однако не во внешнеполитических успехах заключается величие и значение его эпохи. Завоевания на Востоке через несколько лет были утрачены в ходе арабского нашествия. Осталось же новое военное и административное устройство. На нем зиждется византийское могущество последующих столетий, и с его упадком начинается упадок византийской государственности. Фемное устройство, краеугольный камень которого заложил Ираклий, стало становым хребтом средневекового византийского государства.

Не только в политическом, но и в культурном отношении время Ираклия является для восточной Империи поворотным моментом. Она завершает римскую эпоху и начинает византийскую в собственном смысле слова. Окончательное отречение и оцерковление всей общественной жизни формируют новый облик Империи. С удивительной цепкостью Византийское государство придерживалось латинского языка. Лишь постепенно и с колебаниями оно уступало прогрессирующей грецизации, так и не решаясь на радикальные перемены. Двуязычие правительства и народа было отличительной чертой ранневизантийского государства: во всем государственном управлении, а также в армии господствовала латынь, которую подавляющее большинство восточного населения не понимало. Теперь такому положению был положен конец. Греческий отныне стал официальным языком византийской Империи. Искусственно сдерживавшийся процесс грецизации пошел тем самым еще быстрее. Уже в следующем поколении знание латинского языка стало редкостью даже среди образованных византийцев²³³.

Грецизация византийского государства привела в числе прочего к важному изменению и одновременно к существенному упрощению титулатуры правителя. Ираклий отказался от соблюдения сложной латинской императорской титулатуры и стал прилагать к себе народное греческое обозначение βασιλεύς. Место римских императорских титулов imperator, caesar, augustus занял старый греческий царский титул, который до сих пор прилагался к византийским императорам лишь неофициально. Так обозначение «василевс» стало официальным титулом византийского правителя и с тех пор считалось в Византии собственно императорским титулом²³⁴. Тот же титул Ираклий передал своему сыну и соправителю Ираклию Новому Константину, а затем и второму сыну – Ираклоне. С тех пор и до падения Империи его носили все византийские императоры и их соправители, в то время как титул «цезарь» (кесарь) окончательно утратил свой императорский характер.

Институт соправительства служил в Византии прежде всего для регулирования престолонаследия. Поскольку соответствующий закон отсутствовал в Византии точно так же, как и в Риме, то избранный наследник престола короновался еще при жизни правителя и в качестве его соправителя (неофициально именуясь δεύτερος или μικρός βασιλεύς) носил венец и титул императора, изображался на монетах, главным образом вместе со старшим императором, и часто вместе с ним указывался в законах. После кончины старшего императора он, уже обладая всеми правами императора, принимал правление на себя. Так становилось возможным наследование престола в императорской семье и возникновение династий. Однако должно было пройти много времени, прежде чем окончательно утвердился порядок монархического престолонаследия. Сам Ираклий привнес в систему неопределенность, возвысив до императорского титула и назначив наследником престола наряду со своим первенцем также и второго своего сына²³⁵.

Отвоевание восточных провинций вновь поставило государство лицом к лицу с проблемой монофиситства. Патриарх Сергий осознавал со всей ясностью серьезность этой проблемы и всегда выражал свою озабоченность восстановлением церковного мира. Его устремления нашли поддержку в возникшем в восточных провинциях учении о единой энергии (действии) во Христе²³⁶. Предположение о том, что двум природам во Христе присущ единый образ действия (ένέργεια), казалось, создавало мост между догматом Халкидона и монофиситством. Сергий принял учение моноэнергизма и вступил в переговоры с представителями восточной Церкви. Политические события, казалось, благоприятствовали усилиями патриарха, поскольку нельзя было закрыть глаза на то, что старый раскол по вопросу вероучения между Константинополем и монофиситским населением Востока значительно облегчил персидское завоевание. Ираклий также присоединился к моноэнергетизму. Уже во время своих восточных походов, а именно в Армении, он вел переговоры с местным духовенством о церковном воссоединении. После отвоевания монофиситских провинций переговоры продолжились в более широком формате и с большей энергией, поскольку более, чем когда-либо, было необходимо примирение с монофиситами. Начало было многообещающим. Единение казалось достигнутым как в Армении, так и в Сирии и Египте, где поставленный в 631 г. патриархом Кир с величайшим рвением приступил к делу. Свое согласие с проводимой Сергием и Киром политикой выразил также папа Гонорий.

Тем временем разочарования не заставили себя долго ждать. Дело воссоединения в Сирии и особенно в Египте было удачным только благодаря применению силы. Росло противодействие как с монофиситской, так и с православной стороны. Предводителем православной оппозиции стал известный своим красноречием монах Софроний, который в 634 г. взошел на Иерусалимский патриарший престол. Он неумолимо бичевал новое учение как разновидность монофиситства и искажение православного халкидонского догмата. Вероятно, под впечатлением этой оппозиции, а также с оглядкой на позицию папы Гонория, который сдержанно высказался по проблеме энергии и рассуждал об одной воле во Христе, Сергий модифицировал учение: он отодвинул вопрос об энергии на задний план и стал учить, что во Христе следует признавать одну волю (θέλημα). Эта новая, монофелитская, формулировка лежит в основе изданного им эдикта, который император опубликовал под названием «Изложение веры», или «Эктесис» (έκθεσις), и приказал выставить в нартексе церкви Св. Софии. Однако несмотря на то, что лидеры Церкви и государства связали свое имя с монофелитством, а после смерти патриарха Сергия (9 декабря 638) на Константинопольский патриарший престол вступил ревностный монофелит Пирр, очень скоро выяснилось, что «Эктесис» был шагом в пустоту. Его не приняли ни православные, ни монофиситы, а преемники Гонория в Риме решительно его отклонили. Монофелитство привело к миру в столь же малой степени, сколь и попытки компромисса предшествующего столетия. Подобно им, оно лишь вызвало новые споры и тем самым увеличило смятение. К тому же в 638 г. Сирия и Палестина уже попали под арабское господство, а Египту неминуемо угрожала такая же судьба. Таким образом, монофелитство не достигло цели. Религиозное брожение в восточных провинциях поспособствовало арабскому завоеванию так же сильно, как некогда персидскому.

Общая литература: Caetani G.C. Annali dell'Islam. Vol. I-VIII. Milano, 1905–1918; Huart С. Histoire des Arabes. Vol. I. Paris, 1912; Becker С. The Expansion of the Saracens // CMH. Vol. II. 1913. P. 329–364, 365–390; Becker С. Vom Werden und Wesen der Islamischen Welt. Bd. I. Leipzig, 1924; Butler A.J. The Arab Conquest of Egypt and the Last Thirty Years of the Roman Dominion. Oxford, 1902; Brooks Е.W. The Successors of Heraclius to 717 // CMH. Vol. II. 1913. P. 391–417; Brooks Е.W. The Arabs in Asia Minor (641–750) from Arabic Sources //Journal of Hellenic Studies 8 (1898). P. 182–208; Wellhausen J. Die Kampfe der Araber mit den Romaern in der Zeit der Umajiden // Nachrichten der Königlichen Gesellschaft der Wissenschaften. Göttingen, 1901. S. 414–447; Manandean H. Les invasions arabes en Arménie // Byz 18 (1948). P. 163–195; Kaestner T. De imperio Constantini III (641–668). Leipzig, 1907.

Год, в который начались победы Византийской империи над Персией, был годом хиджры у арабов. В то время, когда Ираклий разгромил персидскую державу, Мухаммад заложил основание религиозного и политического объединения арабов. Исполненное духовной жажды и, хотя и неразвитое, но несущее стихийную энергию, дело Мухаммада заключало в себе мощный заряд. Уже через несколько лет после смерти пророка началось огромное арабское переселение. Огромная сила гнала арабов прочь с их неплодородной родины. Их целью было не столько обращение народов к новой вере, сколько захват новых земель и господство над неверными²³⁷. Первыми жертвами их завоевательного порыва были соседние великие державы: уже через десятилетие после смерти пророка Персия пала при первом натиске, а Византия потеряла свои восточные провинции. Непрерывная борьба ослабила обе державы и открыла путь для арабов. В побежденной Персии царило полное замешательство, престол переходил из одних рук в другие, становой хребет державы Сасанидов был сломан. Но и силы победоносной Византии были исчерпаны в долгой и упорной борьбе. Кроме того, неустранимая религиозная распря воздвигла между Константинополем и его восточными провинциями стену ненависти, усилила сепаратистские устремления сирийского и коптского населения и окончательно сломила их волю к сопротивлению. Недостатки в организации войска и расстроенное засильем местных крупных землевладельцев хозяйство также сделали свое дело для того, чтобы облегчить в Египте задачу завоевателей²³⁸.

Уже в 634 г. арабы под предводительством халифа Умара, великого завоевателя, вторглись на имперскую территорию и быстрым победоносным маршем прошли по недавно отвоеванным у персов провинциям. В достопамятной битве при Ярмуке 20 августа 636 г. они одержали решительную победу над византийской армией. Тем самым было сломлено сопротивление византийцев и решен исход сражения за Сирию. Сирийская митрополия Антиохия и большинство городов этой страны сдались победоносному врагу без борьбы. Более сильным было сопротивление в Палестине. Под предводительством патриарха Софрония Иерусалим долго сопротивлялся врагу, но в конце концов тяготы осады принудили Священный город открыть ворота перед халифом Умаром (638). Тем временем была покорена персидская держава, а затем занята и византийская Месопотамия (639–640). Оттуда арабы вторглись в Армению и взяли штурмом сильнейшую армянскую крепость Двин (октябрь 640)²³⁹. Одновременно началось завоевание Египта.

Ираклий, который лично предводительствовал всеми походами против Персии, показательным образом не принял в сражениях с арабами никакого участия. Поначалу он еще пытался направлять из Антиохии военные операции, однако после сражения при Ярмуке он счел все потерянным и устранился от дел. Героическая борьба с Персией, казалось, была напрасной: подавив персидскую державу, Ираклий всего лишь выполнил подготовительную работу для арабов. По областям, которые он в невиданно тяжелой борьбе отвоевал у Сасанидов, теперь, подобно природной катастрофе, разливался арабский поток. В Святой Земле, которую, как он верил, он спас для христианства, вновь господствовали неверные. Этот ужасный рок надломил стареющего правителя душевно и телесно. Вернувшись из Сирии, он долгое время жил во дворце в Иерии на азиатском берегу. Переезжать в Константинополь было ему в тягость, ибо он уже не выносил вида моря. Только когда в Константинополе был раскрыт заговор, он собрался с силами и настолько преодолел свою фобию, что смог перейти через Босфор в столицу по мосту из кораблей, заполненных листвой и песком.

Трагически сложилась и семейная жизнь Ираклия. В день коронации он венчался с Фавией Евдокией, которая родила ему дочь и сына, Ираклия Нового Константина. Однако она страдала от эпилепсии и умерла вскоре после рождения сына (612). Год спустя император женился на своей племяннице Мартине. Этот брак вызвал большое недовольство. Церковь и народ считали его кровосмесительным; в самом деле, такая связь ввиду близкого родства означала нарушение как канонических норм, так и законов государства. Мартину ненавидели в Константинополе, но император, несмотря на ненависть подданных, относился с большой любовью к своей второй жене, которая делила с ним горе и радость и сопровождала его в труднейших военных походах. Тем не менее это было для императора тяжелым испытанием. Очевидным, по общему мнению, знаком Божьего гнева было то, что из девяти детей, которых родила ему Мартина, четверо умерли во младенчестве, а двое старших сыновей родились калеками. Враждебность народа к Мартине была тем сильнее, что эта амбициозная женщина стремилась обеспечить право на престол своим детям в обход сына Евдокии. Возникшая отсюда семейная распря еще более омрачила и без того горький конец жизни императора, а после его смерти ввергла Империю в тяжелую смуту. 11 февраля 641 г. Ираклий скончался в тяжких мучениях.

Стремясь обеспечить детям от Мартины участие в правлении и не лишить при этом своего первенца Константина прав на императорский титул, Ираклий оставил Империю обоим своим старшим сыновьям. Несмотря на значительную разницу в возрасте (Константину было тогда 28 лет, а сыну Мартины Ираклоне – 15), сводные братья, согласно ясно выраженной воле Ираклия, должны были править в качестве равноправных государей. Это является одним из ярчайших примеров совместного правления, которые знает история римско-византийских императоров²⁴⁰. Чтобы обеспечить также и Мартине непосредственное влияние на дела управления, Ираклий далее распорядился в своем завещании, что она должна рассматриваться обоими правителями как «мать и императрица»²⁴¹.

Но как только Мартина обнародовала завещание своего почившего супруга, против этого требования возникла сильная оппозиция, в которой наряду со старой ненавистью к личности императрицы нашли выражение и воззрения общего государственно-правового содержания. Народ без возражений приветствовал обоих сыновей и прежних соправителей Ираклия в качестве своих государей, но не желал и слышать о соучастии в правлении Мартины и отверг ее на том основании, что она, как женщина, не могла представлять римское государство и принимать иностранные посольства²⁴².

Мартина была вынуждена удалиться, не считая при этом игру проигранной. Разногласия между двумя линиями царствующего дома росли на глазах: две партии, из которых одна держала сторону Константина, а другая – Мартины и Ираклоны, стояли во враждебных отношениях друг к другу. Без сомнения, Константин III имел больше приверженцев, однако он страдал тяжелым заболеванием, вероятно чахоткой²⁴³, и умер уже 25 мая того же года, пробыв у власти едва ли три месяца.

Теперь единственным правителем был юный Ираклона²⁴⁴. Фактически же бразды правления захватила Мартина, а виднейшие сторонники умершего Константина были вынуждены отправиться в ссылку. При Мартине вновь усилил свое влияние патриарх Пирр, что означало новое оживление монофелитской церковной политики, прекращения которой желал Константин III²⁴⁵. На патриарший престол Александрии вновь вернулся ревностный монофелит Кир. Как и некоторые из его предшественников, он принял не только церковную, но и государственную власть над Египтом. По поручению нового правительства, которое, как кажется, считало дальнейшую борьбу с арабами бесперспективной, он вступил в переговоры с победоносными завоевателями и заключил с ними мирный договор, согласно которому им фактически уступался весь Египет. Этот мирный договор, заключение которого потребовало длительных переговоров, последовал, правда, уже после свержения Мартины и Ираклоны, в начале ноября 641 г.²⁴⁶

С самого начла над головами Мартины и Ираклоны сгустились тяжелые тучи. Высшие слои общества – сенатская аристократия, командование армии и православный клир – повернулись против правительства; народ также упорствовал в своей ненависти к императрице и к монофелитскому патриарху Пирру. Преждевременную смерть Константина III народ приписывал отравлению, произведенному Мартиной и Пирром, и требовал возведения на престол его малолетнего сына. Сторонник Константина III, армянин Валентин Аршакуни, поднял против Мартины и Ираклоны малоазийские войска и во главе их появился под Халкидоном. Поддаваясь давлению, Ираклона короновал своим соправителем сына Константина III, но, несмотря на это, в сентябре 641 г. произошел переворот²⁴⁷. По постановлению сената Мартина и Ираклона были низложены, и этот акт был запечатлен тем, что Мартине урезали язык, а Ираклоне – нос. Впервые мы здесь встречаем на византийской почве восточный обычай обезображивания посредством урезания носа: оно служило знаком непригодности изувеченного к замещению должности. Мать и сын были сосланы на Родос; в ссылку был вынужден отправиться также патриарх Пирр, а на патриарший престол взошел бывший эконом церкви Св. Софии Павел.

Власть сенат передал сыну Константина III, которому тогда шел одиннадцатый год. Так же, как и его отец, он в крещении имел имя Ираклий, однако при коронации получил имя Константин, а народом назывался Констант, или Конста (Κώνστας), что в данном случае является уменьшительным от «Константин». Позднее ему дали прозвище «Погонат» (бородач), поскольку в свои зрелые годы он отпустил особенно длинную и пышную бороду²⁴⁸.

Могущество сената, которое нашло свое ясное выражение в решении о низложении Мартины и Ираклоны, проявлялось также в том, что юный император Констант II поначалу оказался на попечении сенаторов. В речи, которую он зачитал перед собранием сената при вступлении в должность, Констант подчеркнул, что Мартина и Ираклона были устранены «принятым с Божией помощью решением сената», поскольку сенаторы «в силу своего чрезвычайного благочестия не хотели терпеть беззакония в царстве ромеев». Также и в будущем просил он сенаторов быть «советниками и устроителями всеобщего блага подданных»²⁴⁹. Естественно, эти слова были вложены в уста императора самими сенаторами, однако от этого они не становятся менее показательными в отношении того высокого положения и значения, на которые мог претендовать в то время византийский сенат.

Сильно оттесненный на задний план абсолютизмом Юстиниана, константинопольский сенат вновь завоевал большое значение и с VII в. переживал новый расцвет²⁵⁰. При династии Ираклия он исполнял важные функции коронного совета и даже верховного суда (см. ниже, с. 171). При переменах на престоле его роль естественным образом выходила на первый план (см. выше, с. 77), и не стоит удивляться тому, что юный император прежде всего был вынужден препоручить себя защите и руководству сенаторов. Естественно, он не навсегда позволил опекать себя таким образом: как большинство представителей рода Ираклия, он обладал ярко выраженным властным характером и в свои зрелые годы обнаруживал даже слишком много своеволия.

Внешнеполитическое положение Империи, как и прежде, определялось наступлением арабов. Во исполнение договора, заключенного по предписанию Мартины с арабами патриархом Киром Александрийским, согласно которому для эвакуации страны византийцам предоставлялся определенный срок, византийские войска 12 сентября 642 г. покинули Александрию, переправившись на Родос, после чего 29 сентября арабский полководец Амр вступил в город Александра Великого. Оттуда он начал распространять арабскую власть вдоль североафриканского побережья, покорил Пентаполь и в 643 г. взял город Триполис на Сирте. Но после смерти Умара (ноябрь 644) Амр был отозван новым халифом Усманом. Это дало повод византийцам для контрнаступления. Во главе сильного флота византийский военачальник Мануил отправился в Египет; ему удалось застать врасплох арабский гарнизон и занять Александрию. Впрочем, этот успех был кратковременным. Амр, который спешно был отправлен назад в Египет, разбил армию Мануила при Никиу и летом 646 г. вновь ворвался в Александрию. Мануил был вынужден отступить в Константинополь, в то время как коптское население Александрии во главе с монофиситским патриархом Вениамином охотно подчинилось арабам и с соблюдением всех формальностей зафиксировало это подчинение, тем самым еще раз дав понять, что оно предпочитало арабское иго византийскому. После этого вторичного взятия Александрии Египет навсегда остался под мусульманским правлением. Для Византийской империи эта богатейшая и в экономическом смысле важнейшая из ее провинций была потеряна навсегда²⁵¹.

Еще более выдающимся военачальником, чем Амр, был тогдашний наместник Сирии Муавия. После того как арабы прочно обеспечили себе владение Сирией и Месопотамией, они устремили свой взгляд на Армению и Малую Азию. Уже в 642/43 г. они осуществили новое вторжение на армянскую территорию²⁵². В 647 г. Муавия вторгся в Каппадокию и занял Кесарию. Оттуда он пошел на Фригию; хотя ему и не удалась попытка взять сильно укрепленный город Аморий, однако он пересек эту плодородную провинцию и вернулся в Дамаск с богатой добычей и большим числом пленников.

Выход арабов к побережью Средиземного моря поставил их перед необходимостью создания военно-морского флота. Даже великому завоевателю Умару осознание значения флота было глубоко чуждо. Муавия был первым арабским деятелем, который понял, что борьба с Византией не может вестить без сильного флота. Вскоре после смерти Умара он приступил к строительству кораблей, и в 649 г. первая экспедиция вышла в море. Под личным предводительством Муавии арабский флот напал на Кипр и захватил столицу острова Константою. Византийское правительство посредством больших сумм купило перемирие на три года, однако это не помогло. Время перемирия Муавия использовал для дальнейшего усиления своего флота и по истечению назначенного срока с новой силой возобновил морские операции. В 654 г. он опустошил Родос; знаменитая колоссальная статуя Гелиоса, рухнувшая еще во время землетрясения 225 г. до Р.Х., однако и после этого считавшаяся одним из семи чудес света, была продана какому-то еврейскому купцу из Эдессы, который вывез эту массу металла на 900 верблюдах. Вскоре после этого в руки арабов попал остров Кос, а Крит подвергся грабежу. Не приходится сомневаться, что настоящей целью Муавии уже тогда был Константинополь: маршрут Кипр – Родос – Кос показывает это со всей очевидностью. На это целеустремленное наступление Византия не могла смотреть бездеятельно. Констант II дал арабам в 655 г. сражение у ликийского побережья, лично приняв командование византийским флотом. Это первое большое византийско-арабское сражение закончилось сокрушительным поражением византийцев. Сам император оказался в большой опасности и был спасен лишь самопожертвованием одного молодого византийского героя²⁵³.

Византийская гегемония на море была поколеблена. Однако непосредственных следствий эта большая победа арабов не возымела из-за внутренних осложнений в халифате. Волнения, которые господствовали в арабской державе уже в последние годы правления Усмана, еще больше усилились после его убийства (17 июня 656). Между Муавией, который был провозглашен халифом в Сирии, и выдвинутым в Медине «праведным халифом» Али, зятем пророка, разгорелась тяжелая гражданская война, которая завершилась лишь в 661 г. с убийством Али. При таких обстоятельствах Муавия был вынужден искать взаимопонимания с византийцами. Он заключил с ними мир (659) и обязался даже выплачивать Империи дань²⁵⁴. Перемена настроений наступила и в Армении: самые влиятельные армянские семьи возобновили связи с Византией.

Освобождение от опасности с Востока дало императору Константу возможность обратиться к европейским областям Империи. В 658 г. он предпринял поход на занятые славянами Балканы: он выступил против «склавиний», где он «многих взял в плен и подчинил»²⁵⁵. Какой размах приобрело наступление Константа II, это короткое сведение не позволяет понять. С надежностью можно установить лишь то, что Констант II навязал одной части славян (предположительно в Македонии) признание византийских суверенных прав. Со времени Маврикия это было первое большое контрнаступление, предпринятое против славян. Поход Константа II, вероятно, сопровождался переселением больших масс славян в Малую Азию. С этого времени мы слышим о славянах в Малой Азии и о славянских воинах на императорской службе. В 665 г. пятитысячный отряд славян перешел к арабам и был ими расселен в Сирии²⁵⁶.

После успешного похода на Балканы Констант II обратил внимание на имперские области на отдаленном Западе, где ситуация была очень запутанной, не в последнюю очередь из-за вызванного монофелитством церковного спора. Особенно пагубными были последствия религиозных распрей в латинской Африке, которая после падения Египта находилась в наибольшей опасности. Как ожесточение сирийских и египетских монофиситов против Византии облегчило завоевание восточных провинций, так недовольство западного православного населения грозило уготовить латинской Африке такую же судьбу. Северная Африка была тогда оплотом православия в борьбе с монофелитством. Там на протяжении многих лет действовал предводитель православной оппозиции Максим Исповедник, крупнейший богослов своего времени. Вероятно, по его настоянию в начале 646 г. в нескольких североафриканских городах были проведены Соборы, на которых поддерживаемое византийским правительством монофелитское учение было единогласно осуждено как ересь.

Эта оппозиция византийской центральной власти возымела вскоре опасное политическое следствие. Экзарх Карфагена Григорий провозгласил себя императором и нашел поддержку не только у североафриканского населения Империи, но и у соседних мавританских племен. Правда, от опасностей, которые могли отсюда возникнуть, византийское правительство избавили арабы. После укрепления своей власти в Египте арабы предприняли в 647 г. нападение на североафриканский экзархат. В борьбе с ними узурпатор Григорий нашел свою смерть. Разграбив резиденцию узурпатора Суфетулу и получив богатую дань, арабы отступили.

Так экзархат пока остался в византийском владении, однако события, которые здесь разыгрались, были серьезным предупреждением, тем более что они нашли сильный отклик в Риме. Император Констант не видел необходимости в церковном примирении. Стремясь достичь компромиссного решения, он в 648 г. издал свой знаменитый «Типос», который хотя и предписывал удалить «Эктесис» из Св. Софии, но сам спорный вопрос старался обойти еще более настоятельно, чем это делал эдикт Ираклия; всякая дискуссия не только об энергиях, но и о проблеме воли была запрещена под угрозой наказания. Тем самым проблема энергии и воли достигла той же точки, что и проблема природ полутора веками ранее после издания «Энотикона» Зинона. И как в то время «Энотикон», так теперь и «Типос» не мог послужить основой единства, ибо не был способен удовлетворить ни убежденных сторонников православного учения, ни убежденных монофелитов. Очень скоро обнаружилась нереальность попытки уладить идейный религиозный спор посредством умолчания проблемы и деспотического запрещения высказываться о ней.

Папа Мартин, который, не испросив подтверждения со стороны императорского экзарха, 5 июля 649 г. взошел на престол св. Петра, в октябре того же года провел в церкви Спасителя в Латеранском дворце Рима большой Собор. Сто пять епископов, которые приняли участие в Соборе, принадлежали главным образом к Римской митрополии, однако в богословском плане Собор находился полностью под греческим влиянием и во всей своей процедуре следовал примеру византийских Вселенских Соборов²⁵⁷. Латеранский Собор осудил как «Эктесис», так и «Типос», однако из политических соображений возложил вину за эти вероучительные постановления не на императорское правительство, но на патриархов Сергия и Павла, которые, наряду с Пирром, были подвергнуты анафеме. Энциклика папы была направлена всем епископам и клиру христианской Церкви, греческий перевод актов Собора вместе с корректно выдержанным посланием были направлены императору.

Однако уже вызывающего способа поставления Мартина хватило императору для того, чтобы прибегнуть к поспешному и деспотическому вмешательству. Экзарху Равенны Олимпию было приказано направиться в Рим, арестовать непризнанного императором папу и вынудить у всех епископов Италии подписи под «Типосом». Олимпий, который прибыл в Рим еще до завершения Латеранского Собора, очень скоро понял, насколько неблагоприятной была атмосфера для выполнения возложенной на него миссии. Вместо того чтобы выполнить приказ императора, он решился воспользоваться недовольством Рима против Константинополя, чтобы оторвать Италию от Империи и поставить ее под собственную власть. Таким образом, церковная политика византийского правительства привела как в Северной Африке, так и в Италии к мятежу носителей местной верховной власти против центральной власти в Константинополе. Для борьбы с узурпатором, который со своей армией направился на Сицилию, византийское правительство, как кажется, ничего не предприняло, что следует объяснить тем, что тогда, во время первой морской экспедиции Муавии, оно было полностью поглощено событиями на Востоке. Мятеж пришел к своему естественному окончанию со смертью Олимпия в 652 г.

Только через год дело дошло до сведения счетов с папой Мартином. Новый экзарх 15 июня 653 г. явился во главе своей армии в Рим и взял тяжело больного папу под стражу, чтобы ночью увезти его из пришедшего в возбуждение города. Мартина привезли в Константинополь и в конце сентября представили перед сенатом. Процесс имел ярко выраженный политический характер. Было выдвинуто обвинение в государственной измене, поскольку Мартина, вероятно не без основания, подозревали в поддержке Олимпия. Напротив, религиозный вопрос оказался на заднем плане, и попытка папы завести речь о «Типосе» была судьями резко пресечена. После приговора, который поначалу предусматривал смертную казнь, тяжело больной старик по личному распоряжению императора подвергся публичному унижению и в конце концов был отправлен в отдаленный Херсонес, где он, претерпевая голод и нужду, окончил жизнь в апреле 656 г.²⁵⁸ Вскоре после приговора Мартину из Италии в Константинополь под арестом был доставлен Максим и также был допрошен в присутствии сената византийской столицы. Как Мартина в связи с Олимпием, так Максима обвинили в поддержке мятежного североафриканского экзарха Григория, но главное – в непризнании императорского «Типоса». В то время как над папой суд был недолог, причем судьи не интересовались его религиозными воззрениями, на этот раз правительство приложило все усилия к тому, чтобы переубедить Максима, духовного вождя православных греков. Однако все усилия остались тщетными, несмотря на то что Максим на протяжении многих лет высылался то в одно место, то в другое и подвергался тяжелым истязаниям. Его последним местом ссылки была крепость Схимарий в Лазике (недалеко от современного Мури)²⁵⁹; здесь он, будучи восьмидесятилетним стариком, умер 13 августа 662 г.

Догматический спор проявился с церковно-политической точки зрения также в протесте оппозиции против порабощения Церкви императорской властью. Максим провозгласил принцип о том, что император, как мирянин, не имел никакого права принимать решения по вероучительным вопросам, поскольку это было исключительным делом Церкви²⁶⁰. Сама по себе эта мысль не была новой, она встречается уже у отцов Церкви ранневизантийского времени. Однако еще никто не вел борьбу за независимость Церкви с такой силой. Максим, первый по-настоящему средневековый византийский отец Церкви, легитимизировавший в церковной традиции мистику Псевдо-Дионисия, привнес в мир античных представлений новые, средневековые воззрения по церковно-политическим вопросам. В лице императора Константа и монаха Максима столкнулись два мира. Максим был побежден могуществом императора, однако идеи, которые он отстаивал, вновь ожили в борьбе за веру последующих веков.

После двадцатилетнего правления на Босфоре император Констант принял экстравагантное решение покинуть Константинополь и перенести свою резиденцию на Запад. Впрочем, он не считал территорию восточной части Империи потерянной: пока на Востоке бушевала война, он не покидал своего поста, но когда миновала опасность, он покинул старую византийскую столицу. Его отъезд на Запад показывает, насколько важным было в то время для Византийской империи сохранение владений на Западе. Если сопоставить решение Константа II с прежними планами императоров Маврикия и Ираклия, можно усмотреть некую преемственность политической воли, которая ясно дает понять, что византийцы в то время были весьма далеки от мысли ограничиться только Востоком, чтобы, к примеру (как это показало последующее столетие), посредством отказа от Запада теснее сплотить силы восточной части Империи.

Последний толчок к реализации намерения Константа был дан, вероятно, теми причинами, которые наши источники приводят в качестве единственных побудительных мотивов его отъезда. Из-за своей церковной политики и жестокой расправы с Мартином и Максимом император утратил симпатии православного византийского населения. Мало того, в 660 г. он приказал насильно рукоположить во священники, а затем умертвить своего брата Феодосия, якобы за умысел государственного переворота, а на самом деле, вероятно, за то, что брат императора, по воззрениям того времени (как показывает история сыновей Ираклия, а позднее и сыновей самого Константа), мог притязать на соправительство, тогда как Констант не хотел терпеть умаления своего единовластия. Непосредственный повод к разрыву с Феодосием был, по всей видимости, дан тем фактом, что Констант, который на Пасху 654 г. короновал своего старшего сына, Константина (IV), соправителем, в 659 г. вручил императорское достоинство также двум своим младшим сыновьям, Ираклию и Тиверию, и таким образом вновь обошел брата. Кровавый исход этого спора вызвал у византийского населения глубокое возмущение. Император увидел, что его преследует ненависть населения, называвшего его Каином²⁶¹. Эта своеобразная размолвка с жителями столицы могла укрепить Константа в его намерении покинуть Константинополь; это также внесло свой вклад в то, что отъезд императора на Запад имел характер разрыва со старой резиденцией.

По всей видимости, Констант намеревался посетить важнейшие пункты европейских имперских территорий. Сначала он остановился в Фессалонике, затем длительное время пробыл в Афинах и только в 663 г. прибыл в Тарент. Отсюда он начал войну против лангобардов. Поначалу он одержал несколько побед, многие города открыли ему ворота без сопротивления, и он приступил к осаде Беневента. Однако ни военных, ни финансовых средств императора, несмотря на безоглядную эксплуатацию итальянских подданных, для продолжительных военных действий не хватило, и вскоре Констант встал перед необходимостью снять осаду и удалиться в Неаполь. Так попытка очистить Италию от лангобардов, несмотря на первоначальные успехи, потерпела неудачу²⁶².

Из Неаполя Констант направился в Рим. Повелителя, который до смерти замучил папу Мартина, папа Виталиан встретил во главе римского клира в шести милях от стен города и торжественно сопроводил его в древнюю столицу, которая в то время сохраняла только воспоминание о своем былом величии. Констант был первым императором, который посетил ее со времен падения Западной империи. Его пребывание в Риме было торжественным, однако осталось не более чем визитом. Оно продолжалось лишь двенадцать дней и ограничилось торжествами и богослужениями. 17 июля 663 г. Констант покинул Вечный Город и вскоре после этого из Неаполя направился на Сицилию, которую было необходимо защищать от нападений арабов. Тут, в Сиракузах, он устроил свою новую резиденцию. Он намеревался даже перевезти на Сицилию свою семью – жену и сыновей; впрочем, этому воспротивились в Константинополе, где по понятным причинам план перенесения императорской резиденции на Запад не находил отклика²⁶³.

Место новой резиденции было выбрано хорошо, ибо, находясь на Сицилии, которую в свое время узурпатор Олимпий выбрал местом своего пребывания, император занимал ключевое положение между землями Италии, находившимися под лангобардской угрозой, и подвергающейся арабским нападениям Северной Африкой. О правлении Константа II в Сиракузах мало что известно. Известно точно следующее: содержание двора и императорского войска стало тяжелым бременем для западных имперских территорий, а своенравный деспотизм императора вскоре и здесь отвратил от него всех. Этим объясняется катастрофа, которой завершилось пребывание Константа в Сиракузах. В его окружении возник заговор, и 15 сентября 668 г. он был убит своим слугой в бане. В заговоре приняли участие многие представители знатных византийских и армянских родов. Армянином был также и некто Мезезий, которого войско после убийства Константа провозгласило императором. Впрочем, уже в начале 669 г. этот мятеж был подавлен экзархом Равенны²⁶⁴. Узурпатор и несколько главных заговорщиков были казнены. Тело императора было перевезено в Константинополь и положено в церкви Святых Апостолов.

Общая литература: Canard M. Les expéditions des Arabes contre Constantinople//Journal Asiatique 108 (1926). P. 61–121 (см. тж. приведенную выше, с. 140–141, литературу по истории арабского нашествия); Златарски. История. Т. 1/1; Мутафчиев. История. Т. I; Runciman. Bulgarian Empire; Diehl Ch. L'empereur au nez coupe // Choses et gens de Byzance. Paris, 1926. P. 174–211; Ostrogorsky G. Das byzantinische Kaiserreich in seiner inneren Struktur// Historia Mundi. Bd. VI. Bern, 1958. S. 445–473.

После смерти Константа II на престол Константинополя взошел его юный сын Константин IV (668–685). Началось одно из наиболее значительных с всемирно-исторической точки зрения правлений в византийской истории: правление, события которого решающим образом повлияли на ход византийско-арабской борьбы.

Пока Констант II еще находился на Западе, Муавия, ликвидировав смуту в халифате, возобновил борьбу с Византией. В 663 г. арабы вновь появились в Малой Азии и с тех пор повторяли свои набеги ежегодно²⁶⁵: страна опустошалась, а население угонялось в плен. Порой арабы доходили до самого Халкидона, а зачастую оставались на территории Империи даже на зиму. Впрочем, решающее сражение, сражение за Константинополь и за само существование Византийской державы, разыгралось на море. Реализацию плана захвата города, который халиф Муавия разработал еще будучи наместником Сирии, он начал с того пункта, на котором был вынужден прервать его десятилетием ранее. После того как линия захваченных островов Кипр – Родос – Кос была дополнена Хиосом, военачальник Муавии захватил в 670 г. полуостров Кизик в непосредственной близости от византийской столицы. Тем самым был создан надежный плацдарм для захвата Константинополя. Но перед тем как обрушить удар на государственный центр Византии, эскадра халифа в 672 г. заняла Смирну, в то время как другая напала на киликийское побережье.

Весной 674 г. началась главная операция: мощная эскадра появилась ввиду стен Константинополя. Сражения продолжались все лето, осенью арабский флот отошел к Кизику. Весной следующего года он появился опять, чтобы снова все лето держать в осаде византийскую столицу; то же самое повторялось и в последующие годы. Впрочем, все попытки арабов взять штурмом сильнейшую крепость тогдашнего мира оказались безуспешными. Они были вынуждены прекратить борьбу и в 678 г. покинули воды Константинополя после того, как понесли в многочисленных сражениях под стенами города тяжелые потери²⁶⁶. По-видимому, тогда впервые был применен знаменитый «греческий огонь», который с тех пор неизменно оказывал византийцам большие услуги. Это изобретение уехавшего из Сирии в Константинополь греческого архитектора Каллиника представляло собой взрывчатый материал, изготовление которого было известно только византийцам; посредством так называемого сифона он бросался на большое расстояние по кораблям противника, устраивая на них сильный пожар²⁶⁷. Во время отступления арабский флот понес дополнительные потери от бури, которая застигла его у берегов Памфилии. Одновременно тяжелое поражение потерпела в Малой Азии арабская армия. Престарелый Муавия был вынужден заключить с Византией мирный договор сроком на тридцать лет. Он также обязался платить императору каждый год 3000 золотых монет, а кроме того присылать 50 пленников и 50 коней²⁶⁸.

Неудача арабского нападения произвела огромное впечатление даже за границами Византийской империи. Аварский хакан и вожди славянских племен на Балканском полуострове отправили в Константинополь посольства, чтобы поклониться византийскому императору, просить его о мире и дружбе и признать его суверенные права. «И настал, – пишет Феофан в своей хронике, – безмятежный мир на Востоке и на Западе»²⁶⁹.

И действительно, значение византийской победы 678 г. нельзя переоценить. Впервые наступление арабов было приостановлено. Арабское вторжение, которое до тех пор без сопротивления двигалось наподобие лавины, получило первый сильный контрудар. В великой оборонительной борьбе Европы против арабского наступления победа Константина IV представляла собой поворотный момент всемирно-исторического значения, подобный более поздней победе Льва III в 718 г. и победе, которую в 732 г. на другом конце тогдашнего мира одержал над арабами при Пуатье Карл Мартелл. Из этих трех победных свершений, которые спасли Европу от наводнения ее мусульманами, победа Константина IV является не только первой, но и величайшей. Без сомнения, тогдашняя осада арабами Константинополя была самой страшной, которую только испытал от арабов христианский мир. Константинополь же был последней плотиной, которая стояла в то время на пути арабского потока. То, что эта плотина устояла, было спасением не только для Византийской империи, но и для всей европейской культуры.

Впрочем, перед новыми большими проблемами поставило Империю вторжение на Балканский полуостров тюркского народа булгар. Булгарская, или оногуро-булгарская, держава, с которой Византия поддерживала при Ираклии дружеские отношения, в середине VII в. распалась под давлением двигающихся на запад хазаров²⁷⁰. В то время как часть булгар подчинилась хазарам, несколько булгарских племен покинули свои прежние места обитания. Большая орда под предводительством Аспаруха (Испериха староболгарских списков правителей) направилась на запад и в 70-е гг. появилась в устье Дуная. Константин IV не пренебрег опасностью, которой грозило для византийского государства появление воинственного народа на северной границе Империи. После заключения мира с арабами он немедленно приступил к подготовке экспедиции против булгар, и уже в 680 г.²⁷¹ война началась. Большой военно-морской корпус под личным предводительством императора пересек Черное море и высадился севернее устья Дуная; одновременно через Дунай перешли византийские конные части, переброшенные из Малой Азии во Фракию. Однако болотистая местность затруднила для византийцев ведение войны, булгарам же дала возможность избежать любого серьезного столкновения с превосходящим противником. Византийская армия исчерпала свои силы, не достигнув успеха, и, после того как заболел и был вынужден покинуть войска сам император, начала отход. При переправе через Дунай она была застигнута булгарами и понесла тяжелые потери. Вслед за отступающим врагом булгары переправились через Дунай и прорвались в область Варны²⁷². Так экспедиция Константина IV вызвала то самое несчастье, которое она намеревалась предотвратить, облегчив для врага решающий шаг.

Территория, на которую вторглись булгары, была в то время уже значительно славянизирована: она была заселена племенем северян и семью другими славянскими племенами. Они стали данниками булгар²⁷³ и, вероятно, соединились с ними в борьбе против византийцев²⁷⁴. На территории старой провинции Мёзия между Дунаем и балканскими горами возникла славяно-булгарская держава. Таким образом, вторжение булгар в северо-восточную часть занятого славянами Балканского полуострова ускорило процесс образования государства и привело к образованию первой южнославянской державы. Разумеется, булгары и славяне поначалу представляли собой две различные этнические группы, и еще долго они будут четко различаться в византийских источниках; однако постепенно булгары полностью растворились в славянской массе.

Византийский император был вынужден признать сложившееся положение заключением формального мирного договора и даже обязался – «к величайшему бесчестью для римского имени» – выплачивать ежегодную дань молодой Болгарской державе²⁷⁵. Так впервые на старой византийской земле возникло независимое государство, которое было в качестве такового признано самой Византией. Этот факт остается в высшей степени знаменательным, хотя реальные потери, которые булгарское завоевание причинило Империи, не следует переоценивать: ведь захваченные территории уже со времени славянской миграции фактически ушли из сферы власти византийской державы.

Развитие ситуации на Востоке поставило византийское правительство перед необходимостью церковно-политических перемен. Поскольку на возвращение попавших в руки арабов восточных провинций очевидным образом уже нельзя было рассчитывать, дальнейшая приверженность монофелитству представлялась нецелесообразной. В качестве средства религиозного примирения с христианским населением Востока монофелитская ересь не оправдала себя, на Западе же и в самой Византии она привела к пагубным осложнениям. По договоренности с Римом Константин IV созвал в Константинополе Собор, который должен был положить конец монофелитству. Этот Шестой Вселенский Собор Православной Церкви, который имел необыкновенно большое число заседаний (восемнадцать), продолжался с 7 ноября 680 до 16 сентября 681 г., возвысил до положения догмата еще недавно отвергаемое учение о двух энергиях и о двух волях. Монофелитство было осуждено, и выдающиеся деятели монофелитской партии и ее былые вожди, среди них патриархи Сергий, Пирр, Кир и папа Гонорий, были подвергнуты анафеме. В соборных дискуссиях император принимал активное участие. Он присутствовал на одиннадцати первых и самых важных заседаниях, а также на заключительном заседании, председательству я. на них и направляя богословские дискуссии. На торжественном заключительном заседании, после того как император поставил свою подпись под постановлениями Собора, участники церковного собрания приветствовали его восклицаниями как хранителя и толкователя правой веры: «Многая лета василевсу! Ты изъяснил сущность природ Христа! Господи, сохрани светоча мира! Константину, новому Маркиану, вечная память! Константину, новому Юстиниану, вечная память! Ты изгнал всех еретиков!»²⁷⁶

Вскоре после проведения Вселенского Собора в императорской семье вновь возник тяжелый конфликт, который, казалось, повторял кровавую распрю между Константом II и его братом Феодосием. Как и Констант II, Константин IV стремился к неограниченному самодержавному правлению и потому решился отнять у коронованных еще при жизни отца своих младших братьев все императорские права. При этом он столкнулся с сильной оппозицией как сената, так и армии, которые оставались верными прежнему образу правления²⁷⁷ и давали ему своеобразное новое истолкование в христианском мистическом смысле. Свой протест против намерения императора войска фемы Анатоликов выразили в следующих словах: «Мы верим в Троицу и хотим видеть венчанными троих!»²⁷⁸ Однако Константин IV не дал обескуражить себя этим сопротивлением. Прежде всего он лишил своих братьев подобающего им титула правителей²⁷⁹, а в конце 681 г. приказал отрезать носы обоим несчастным принцам²⁸⁰. Представители Анатолийской фемы, которые хотели помешать императору осуществить свое намерение, были казнены.

Государственный переворот, совершенный Константином IV, имел важные последствия для дальнейшего развития событий. После кровавой распри среди братьев, разыгрывавшейся на протяжении нескольких поколений, единодержавное правление оказывается теперь прочно установленным. Это означает, что принцип монархического престолонаследия, закрепляющий право престолонаследия за старшим сыном правителя, делает решительный шаг вперед²⁸¹. В качестве средства обеспечения престолонаследия институт соправительства, как и прежде, сохраняет большое значение, но в осуществлении императорской власти впредь соправители не принимают никакого участия, коль скоро старший император является совершеннолетним и дееспособным. Вся власть находится в руках старшего императора – автократора.

Константину IV, правление которого оставило глубокие следы во внутренне- и внешнеполитической истории византийского государства, равно как и в его церковном и государственном развитии, было примерно 34 года, когда в сентябре 685 г. он умер после семнадцатилетнего правления. Рано умершему императору наследовал на престоле его сын Юстиниан II (685–695, 705–711). Как и его отцу, ему едва исполнилось 16 лет, когда он принял бразды правления. Впрочем, он не обладал рассудительностью и уравновешенностью, которые отличают истинного государственного деятеля. Обладая страстной, порывистой натурой, он по своим душевным склонностям был похож скорее на деда. Воля к власти, которая была присуща всем представителям династии Ираклия, выражалась в нем, как и в Константе II, в безрассудном деспотизме, которому были неведомы сдержанность и осмотрительность. Кроме того, он носил имя, которое ко многому обязывало, но в котором заключался и большой соблазн. С примером Юстиниана I перед глазами, полностью проникнутый ощущением величия своего императорского достоинства, молодой, незрелый и неуравновешенный правитель слишком часто давал волю своему пылкому честолюбию и неутолимой жажде славы. Его безудержный деспотизм и крайняя раздражительность часто приводили к действиям, которые создали ему дурную славу среди современников и потомков и которые нынешней историографии также не дают разглядеть значение его правления. Как бы то ни было, Юстиниан II, как истинный представитель рода Ираклия, был высокоодаренным правителем с ясным видением потребностей государства.

Благодаря решающей победе Константина IV, положение Империи на Востоке было весьма благоприятным, в то время как халифат после смерти Муавии, напротив, казался ослабленным внутренней смутой. Абд аль-Малик, взошедший на престол в том же году, что и Юстиниан И, стремился к укреплению положения посредством нового мирного договора с Византией. Договор принес Империи значительные выгоды: не только были повышены выплаты, которые арабы обязались делать при Константине IV, но также доходы, с одной стороны, с Кипра, а с другой – с Армении и Ивирии должны были делиться между двумя договаривающимися сторонами²⁸². С тех пор на протяжении нескольких столетий Кипр представлял собой кондоминиум двух держав²⁸³.

Спокойствие на Востоке дало Юстиниану II возможность сосредоточить свое внимание на Балканах. Уже в 687/8 г. он перебросил кавалерийские части из Малой Азии во Фракию для того, чтобы, как говорит Феофан, «подчинить булгар и склавинии»²⁸⁴. Во главе этой армии он предпринял в 688/9 г. большой поход, направленный главным образом против славян. После столкновения с булгарами он поспешил к Фессалонике и «подчинил великое множество славян»²⁸⁵. Ход этой экспедиции ярко высвечивает тогдашнее положение на Балканах: чтобы добраться из Константинополя до Фессалоники, император был вынужден со специально собранными воинскими силами пробиваться через занятую славянами страну. Его прорыв к Фессалонике рассматривался как большой военный успех. Он отпраздновал свою победу торжественным входом в город и дарами, принесенными церкви св. Димитрия, покровителя Фессалоники²⁸⁶. Покоренных славян Юстиниан приказал переправить в Малую Азию и поселить в качестве стратиотов в феме Опсикия²⁸⁷. Так была продолжена начавшаяся при Константе II колонизация славянами Малой Азии, но теперь в гораздо больших масштабах. Поселенные теперь в феме Опсикия славянские племена могли выставить тридцать тысяч человек войска²⁸⁸. Такой приток новых сил означал не только значительное приращение византийской армии, но и, конечно же, вносил свой вклад в хозяйственное восстановление опустошенной вражескими вторжениями страны.

Переселение славян в Малую Азию было самым крупным, но не единственным такого рода мероприятием этого времени. Подобным образом и мардаиты – племя разбойников-христиан, живших в области Амана и некогда оказавших византийцам большие услуги в борьбе с арабами, а теперь постепенно начавших переходить на службу к арабам, – были призваны в Империю и в качестве моряков расселены на Пелопоннесе, на острове Кефаллиния, в эпирском портовом городе Никополь и в районе Атталии на южном побережье Малой Азии²⁸⁹. Наконец, Юстиниан II переселил жителей Кипра в область Кизика, которая сильно пострадала во время осады Константинополя и в значительной мере нуждалась в опытных в морском деле жителях.

Переселение киприотов довольно чувствительно затронуло интересы халифата, и поскольку Юстиниан II в осознании своего превосходства надменно отверг представления по этому поводу халифа, дело дошло в 691/92 г. до военного противостояния. Правда, при этом новые славянские войска перешли к врагу, что имело своим следствием то, что византийцы потерпели тяжелое поражение при Севастополе Армянском (ныне Сулу-сарай)²⁹⁰ и византийская часть Армении вновь подчинилась халифату. Арабы же, следуя византийскому примеру, поселили славянских перебежчиков в Сирии и использовали их в качестве бойцов в дальнейших сражениях с византийцами. Не обязательно, конечно, доверять сообщению Феофана о том, что Юстиниан II в отместку за это приказал перебить всех славян в Вифинии²⁹¹, как не следует принимать всерьез и его заявления о том, что переселение мардаитов было бессмысленным оголением византийской восточной границы, а переселение киприотов вообще закончилось неудачей и значительная часть переселенцев умерла по дороге²⁹². Но если киприоты впоследствии, как кажется, действительно вернулись к себе на родину²⁹³, то славяне еще в X в. встречаются в феме Опсикия, а мардаиты – как в феме Кивирреотов (где их военачальник, κατεπάνω τών Μαρδαίτών, занимает наряду со стратигом Кивирреотов важное положение), так и в Греции (где их личный состав насчитывает 5087 или 4087 человек)²⁹⁴. Таким образом, переселенческая политика Юстиниана II показала себя жизнеспособной, и как бы ни велики были тяготы для вовлеченных в нее людей, она тем не менее отвечала жизненным потребностям византийского государства. С поселения стратиотов в фемах при Ираклии началось возрождение Империи. Его преемники продолжили его дело и дали процессу обновления новый сильный импульс, привлекая в обескровленные имперские области колонистов извне и поселяя их либо в качестве солдат, либо в качестве крестьян.

Становление фемного строя является одной из важнейших проблем византийского развития в раннем Средневековье. Несмотря на то что византийские исторические сочинения нигде подробно не останавливаются на этом вопросе, однако со второй половины VII в. в них встречаются все более частые упоминания фем, что является доказательством того, что фемная организация все глубже укоренялась в Византийской империи²⁹⁵. Документ Юстиниана II от 17 февраля 687 г. называет наряду с экзархами Италии и Африки пять стратигов – Опсикия, Анатоликов, Армениаков, морской фемы Карависианов и фемы Фракисиев²⁹⁶. В то время как малоазийские фемы восходят еще ко времени Ираклия, фема Фракия была создана при Константине IV для обороны от булгар²⁹⁷. При Юстиниане II возникла в Средней Греции фема Эллада²⁹⁸. Вероятно, также и в области Стримона Юстиниан II создал некоторые элементы военно-административной организации, опять-таки поселив там славянских стратиотов²⁹⁹. Впрочем, большая часть Балканского полуострова осталась вне поля действия византийской государственной власти, находясь в руках у булгар и отдельных славянских племен. Зона юрисдикции старой префектуры Иллирик фактически ограничивалась Фессалоникой и ее окрестностями. Не будучи даже официально упраздненной, префектура Иллирик постепенно угасла сама собой, а префект претория Иллирика превратился в префекта города Фессалоника³⁰⁰.

Фемное устройство, которое все сильнее развивалось в Малой Азии, а также начало укореняться в некоторых областях Балканского полуострова, представляет собой рамки, в которых протекало возрождение Византийской империи. В течение длительного времени византийское правительство с очевидным упорством боролось за то, чтобы привлечь как можно большее количество славян на территорию Империи и расселить их в качестве стратиотов и крестьян во вновь созданных фемах, чтобы тем самым увеличить вооруженные силы Империи и укрепить страну в хозяйственном отношении. Внутреннее обновление, которое Византийская империя переживает в VII в., заключается прежде всего в появлении сильного класса крестьян и создании нового стратиотского войска, т.е. в укреплении мелкого земельного владения, поскольку и сидящие на земле стратиоты также являются мелкими землевладельцами. В отправлении воинской службы стратиоту, как правило, наследовал его старший сын, который принимал и связанное с воинской обязанностью стратиотское имение³⁰¹. Прочие его потомки составляли избыток рабочих рук, естественным полем деятельности которых были избыточные невозделанные земли; кроме того, крестьянин в свою очередь мог вступить в сословие стратиотов. Свободные крестьяне и стратиоты принадлежали к одному классу, и этот класс становится теперь несущим хребтом Византийской империи.

Крупное земельное владение, которое господствует в ранневизантийское время, претерпело в кризисное время на рубеже VI-VII вв. сильное сокращение, а затем серьезно пострадало от вражеских вторжений. Вряд ли мыслимо, что старые крупные имения могли в достойном упоминания масштабе пережить, с одной стороны, нашествие аваров и славян, а с другой – персов и арабов. Насколько мы можем видеть, они по большей части исчезают и их место занимают мелкие землевладельцы: свободные крестьяне, которые берут во владение пустующую землю, и стратиоты нового фемного войска.

Так в Византии происходят на селе перемены, которые ставят весь каркас государства на новое основание и направляют развитие по новым путям. В противоположность этому государственное устройство Византии в значительной мере демонстрирует постоянство³⁰². В отличие от Запада, городская жизнь в Империи не прерывается. Впрочем, многочисленные города, особенно на Балканах, были разрушены вражескими вторжениями, так что на большей части Балканского полуострова, которая вышла из-под контроля византийской власти, городская жизнь на долгое время прекратилась. Напротив, в Малой Азии, которая осталась под византийским правлением, города продолжали существовать и дальше, причем их число не демонстрирует заметного сокращения. Как бы мало мы ни были информированы о городской жизни в Византии в раннем Средневековье, не может быть сомнения в том, что многие византийские города сохранили свое значение как торговые и ремесленные центры, и этим объясняется тот факт, что денежная экономика в Византии доминировала. Собственно, городская жизнь является элементом континуитета византийского развития. Она обеспечила дальнейшее существование традиционной государственной формы и дальнейшую жизнь античной – духовной и материальной – культуры.

Новые отношения в византийской деревне ярче всего отражены в знаменитом «Земледельческом законе» (νομος γεωργικός), по которому можно воссоздать картину повседневной жизни византийского крестьянства раннего Средневековья³⁰³. Может показаться, что «Земледельческий закон» касается прежде всего новых поселений, которые возникли в процессе колонизации опустевших земель. Создается впечатление, что деревенские поселения располагаются в лесистых местах, поскольку постоянно заходит речь о выжигании лесов и распашке нови³⁰⁴. Крестьяне, правовые отношения которых регулирует закон, являются независимыми землевладельцами. Они не обязаны выплатой подати никакому господину, кроме государства. Свобода их передвижения ничем не стеснена. Разумеется, это не означает, что в это время совсем не существовало зависимых крестьян, а лишь то, что свободные крестьяне составляли в это время широкий слой, так что в те времена под словом «земледелец» (γεωργός) понимался прежде всего свободный владелец земли. Примечательно, что закон обозначает их как хозяев (κύριοι) своего имущества и имения. Впрочем, они владеют не только землей и скотом, но подчас и рабами, которые в византийском сельском хозяйстве все еще играли достаточно значительную роль. За сохранением частной собственности каждого «Земледельческий закон» следит особо.

Тем не менее жители деревни составляют общину (κοινότης)³⁰⁵, единство которой выражается весьма разнообразно. Поля, виноградники,сады и огороды были в полной личной собственности крестьянина (крестьянской семьи), а подчас и участки леса находятся в частном владении отдельного лица. Впрочем, частное владение первоначально проистекает из разделения территории, полученной во владение сельской общиной, и в случае необходимости могут дополнительно предприниматься новые переделы. Определенные части территории села остаются во владении общины неразделенными. Пастбища используются совместно, стада общинников находятся под присмотром пастухов, которых оплачивает община.

Государственная власть рассматривает сельскую общину в качестве административной единицы. Члены общины отвечают за правильное поступление налогов и обязуются брать на себя подати неплатежеспособных соседей. В качестве модификации поздне-римской системы «эпиболе» (έπιβολή), которая предусматривала принудительную передачу пустующих земель владельцу доходной земли и как следствие налагала на него обязанность платить налоги за прибавленные ему земли, теперь налоги с пустующих земель перекладываются на соседей, к которым, соответственно, переходит право извлечения выгоды с этих участков. Это новое положение податной круговой поруки, которое позднее получит название «аллиленгий» (άλληλέγγυον), впервые встречается в «Земледельческом законе»³⁰⁶. Важнейшим моментом здесь является перекладывание налогов, а не передача земли, которая теперь становится лишь естественно сопутствующим явлением перекладывания налогового бремени, поскольку плательщик налога и является владельцем: этот по преимуществу византийский принцип получает теперь свое полное развитие.

К концу VII в., как кажется, претерпела важное изменение и система росписи основных налогов. Объединение подушного налога с поземельным, которое предусматривала созданная Диоклетианом система capitatio – iugatio, существовавшая еще в первые годы правления Юстиниана II³⁰⁷, отменяется. Подушный налог теперь взимается отдельно от поземельного и касается каждого налогоплательщика без исключения. Взимание личного налога, таким образом, более не соединяется с предпосылкой оседлости в сельской местности. Тем самым отпадает важная причина прикрепления налогоплательщика к земле, которое ранневизантийское государство вынуждено было неизменно практиковать, чтобы, следуя тогдашнему порядку налогообложения, обеспечить поступления налогов в тяжелое с точки зрения наличия трудовых ресурсов время. Так изменения в налоговой системе вносили свой вклад в поощрение свободы передвижения крестьян³⁰⁸.

Постоянный рост переживает также церковная и монастырская земельная собственность, которая постоянно имеет своим источником земельные дарения благочестивых византийцев. Этот процесс, так же, как и беспрепятственный рост монашества, являлся выражением растущего могущества Церкви. Определенное представление о мощном развитии, которого достиг тогда в Византии институт монастырей, может дать сравнительно позднее свидетельство патриарха Антиохийского Иоанна конца XI в., которое, несмотря на очевидные преувеличения, выглядит достаточно характерным: этот высокопоставленный предстоятель восточного клира и решительный поборник неприкосновенности монастырской собственности утверждает, что до начала иконоборчества население Византийской империи распадалось на две части: монахи и миряне³⁰⁹. Росту числа монастырей и монахов соответствовал также рост монастырского землевладения³¹⁰.

Юстиниан II был весьма благочестивым правителем. В надписях на монетах он называл себя «рабом Христовым» (servus Christi) и первым из византийских императоров приказал чеканить на аверсе монет образ Христа³¹¹. На время его правления приходится заседание Собора (691–692), который в дополнение к постановлениям двух последних Вселенских Соборов (Пятого 553 г. и Шестого 680–681 гг.) принял целый ряд канонов, почему и стал известен как Пято- Шестой Собор, а также, по месту своего проведения в Купольном (τροΰλλος) зале императорского дворца, Трулльским Собором. 102 канона этого Собора регулируют различные вопросы церковного устройства и ритуала, ставя особый акцент на повышении и укреплении христианской нравственности в народе и клире. При том, что в них осуждаются различные нравы и обычаи, отчасти в силу их языческого происхождения, отчасти же по соображениям нравственности, они дают интересную картину народной жизни того времени. Так, мы узнаем, что справлялись старые языческие празднества, в том числе, к примеру, брумалии, во время которых мужчины и женщины ходили по улицам, переодевшись и надев маски, что во время сбора винограда пелись песни в честь Диониса или что во время новолуния зажигались костры и молодежь прыгала через огонь. Эти, а также многие другие происходившие из языческих времен обычаи теперь запрещались; наряду с этим также и студентам константинопольской высшей школы запрещалось устраивать театральные представления³¹². Но наибольшее историческое значение принадлежит тем постановлениям Пято-Шестого Собора, в которых проявляется различный подход Восточной и Западной Церкви: например, в разрешении брака священников или в подчеркнутом порицании римского обычая поста в субботу. Едва лишь за десятилетие перед тем на VI Вселенском Соборе произошло догматическое объединение, и вот между Римом и Константинополем вновь возникают противоречия. На сей раз речь идет не о проблемах веры, но, скорее, о вопросах, которые наглядно демонстрируют независимое друг от друга течение жизни двух мировых центров.

Неудивительно, что папа отверг постановления Пято-Шестого Собора. Юстиниан II был уверен, что сможет, по примеру своего деда, положить быстрый конец этому конфликту. Он направил в Рим своего уполномоченного, который должен был арестовать папу и доставить в Константинополь, чтобы представить его перед императорским трибуналом. Впрочем, ситуация со времен папы Мартина изменилась: авторитет императора в Италии уже не был прежним, а положение папы укрепилось. Ополчение Рима и Равенны воспротивилось намерению императорского уполномоченного с таким упорством, что только благодаря великодушию папы тому удалось сохранить жизнь. Это было расплатой за то унижение, которое папство сорок лет назад претерпело от византийского императора. Унижение, которое перенес теперь император, осталось неотомщенным, поскольку вскоре Юстиниана II свергли.

Политика династии Ираклия, которая сделала мелкое землевладение стратиотов и свободных крестьян одним из главных столпов государства, не могла быть приятна византийской аристократии. При Юстиниане II политика правительства приняла особенно жесткое антиаристократическое направление, а резкое, вызывающее поведение молодого императора, который никогда не останавливался перед применением насилия, только обострило это противоречие. Как свидетельствуют хорошо информированные восточные источники, меры Юстиниана II угрожали аристократии полным уничтожением. При этом некоторые из его мер определенно не годились для того, чтобы снискать расположение широких народных масс. Его политика колонизации, как бы ни отвечала она потребностям государства, была сопряжена для тех, кого она коснулась, с большими тяготами, поскольку людей заставляли покидать свою родину и отправляли в незнакомую и необжитую местность. Сверх того, правление Юстиниана II было сопряжено для подданных с усилением финансового бремени, ибо император, подражая своему великому тезке, с расточительной страстностью предавался строительной деятельности³¹³. Безжалостная фискальная политика вызвала у населения особое ожесточение против чиновников, в компетенцию которых входило управление финансами: сакеллария Стефана и логофета геникона Феодота, которые, как кажется, выделялись особой жестокостью и безоглядностью. В конце 695 г. произошло возмущение против правительства Юстиниана II, и партия венетов возвела на престол Леонтия, стратига фемы Эллада³¹⁴. В то время как главные помощники императора – сакелларий Стефан и логофет Феодосии – пали жертвой гнева толпы, самому Юстиниану урезали нос. Лишенный престола, он был сослан в Херсонес, где некогда окончил свои дни в ссылке папа Мартин.

Переворот 695 г. вывел Византию из равновесия. Начался период нестроений, которые длились более двадцати лет. Это время внутреннего расстройства поставило Империю лицом к лицу с новыми опасностями и принесло ей новые чувствительные потери. Первой значительной потерей была утрата североафриканского побережья. Нападений арабов на Карфагенский экзархат долгое время не было, однако его падение было вопросом времени после того, как план Константа II по организации более действенной обороны западных имперских территорий потерпел неудачу. В 697 г. арабы вторглись в латинскую Африку и скорым победным маршем заняли Карфаген. Однако византийский флот, который император Леонтий (695–698) спешно отправил в Африку, смог в тот раз овладеть ситуацией. Но когда весной следующего года но морю и по суше прибыли усиленные арабские войска, византийцы были вынуждены уступить превосходящим силам врага и сдать ему страну. Последствием этого поражения было то, что византийский флот восстал против Леонтия и провозгласил императором Апсимара, друнгария Кивирреотов. Вероятно, благодаря помощи городского ополчения из числа прасинов ему удалось быстро овладеть столицей, после чего он взошел на престол под именем Тиверия II (698–705): он был провозглашен прасинами, как его предшественник – венетами³¹⁵. Низложенный Леонтий был заключен в монастырь после того, как ему, так же, как и свергнутому им тремя годами ранее Юстиниану, урезали нос.

Правительство Тиверия II не предприняло попытки вернуть утраченный Карфагенский экзархат или, по крайней мере, выступить против продвижения арабов в Африке. Арабы, которые при своем продвижении были вынуждены сражаться теперь только с местными мавританскими племенами, уже в первые годы VIII в. достигли океанского побережья. С более сильным сопротивлением они столкнулись лишь у Септема (совр. Сеута на Гибралтарском проливе), западного форпоста Империи на африканском побережье. После того как в 711 г. эта крепость пала, арабы получили в свои руки все африканское побережье и одновременно начали покорение Испании, где им за несколько лет удалось сокрушить власть вестготов. Так окружным путем через Африку они вторглись в Европу после того, как на Востоке крепкие стены Константинополя преградили им путь.

Впрочем, династии Ираклия в лице Юстиниана II было суждено еще раз прийти к власти. Беспокойный дух Юстиниана не могли смирить ни жестокое увечье, ни ссылка в отдаленный Херсонес. Он не смирился с судьбой и помышлял о возвращении и мести. Как кажется, особенно ободрила его перемена на престоле в 698 г.: его поведение стало еще более подозрительным, так что местная администрация в Херсоне приняла решение выдать его правительству в Константинополе. Будучи своевременно предупрежден, Юстиниан бежал к хазарам, был с почетом принят хазарским каганом и женился на его дочери, которая перешла в христианство и приняла имя Феодоры, супруги императора Юстиниана I. В Константинополе действия Юстиниана вызывали все большую озабоченность, и к хазарскому двору прибыло посольство императора Тиверия, которое потребовало выдачи Юстиниана. Чтобы не вызвать осложнения добрых отношений с Византией, каган решил исполнить ходатайство византийского правительства. Юстиниан, вновь своевременно предупрежденный, пустился в бегство и после многочисленных приключений достиг западного побережья Черного моря. Здесь он завязал отношения с болгарским ханом Тервелем и заручился его поддержкой. Осенью 705 г. в сопровождении Тервеля и во главе большого болгаро-славянского войска он появился под Константинополем. Впрочем, против стен византийской столицы это воинство было бессильно. Три дня прошли без результата, а притязания Юстиниана на престол были встречены насмешкой и издевательствами. Тогда с несколькими отважными спутниками он через трубу акведука проник ночью в Константинополь. От неожиданности в городе поднялась паника, Тиверий пустился в бегство, оставив поле боя за своим противником. Юстиниан, который в Константинополе, по всей видимости, нашел не только врагов, но и сторонников, смог занять Влахернский дворец и во второй раз, после наполненного приключениями десятилетнего изгнания, вступил на престол своих предков. Шесть лет подряд (705–711) во всемирной митрополии на Босфоре правил император «с отрезанным носом» – Ринотмит, – который смог поставить себя выше ужасного увечья и связанной с ним наглядной дисквалификации. Его воля к власти доказала недостаточную действенность такого рода дисквалификации, которая так часто применялась в VII в.: впоследствии она никогда не применялась по отношению к претендентам на престол и низложенным императорам. Престол вместе со своим супругом разделила императрица Феодора, которая после удачного переворота была вызвана из хазарской державы в Константинополь и привезла с собой родившегося у них с Юстинианом сына. Он получил имя Тиверия и был провозглашен соправителем.

Необыкновенными были как плата, которую получили друзья и помощники императора, так и месть, которая обрушилась на его врагов. Была не только возобновлена выплата болгарам дани, которую Империя взяла на себя при Константине IV³¹⁶: в качестве особого отличия болгарский хан Тервель получил титул кесаря, который, хотя и утратил свое былое значение, все еще оставался наивысшим по чести византийским титулом после императорского. Впервые иностранный правитель получил этот славный титул, который хотя и не давал своему носителю прав на участие в императорской власти, однако предоставлял ему право императорских почестей. Прежде чем Тервель удалился с богатыми дарами в свою страну, он, как носитель достоинства кесаря, принял славословия византийского народа, восседая на престоле рядом с императором³¹⁷. И наоборот, бежавший было Тиверий-Апсимар и низложенный семью годами ранее Леонтий были подвергнуты публичному унижению, а затем казнены. Патриарху Каллинику в качестве наказания за венчание на царство Леонтия были выколоты глаза. Впрочем, это были только первые жертвы систематического террора, который был призван искоренить всех врагов императора. Славу кровожадного тирана, которой его наградили современники и потомки, Юстиниан вполне заслужил во время своего второго правления. Одержимый неутолимой жаждой мести, он в своем ослеплении позабыл о насущнейших государственных проблемах, пренебрегал войной с врагами Империи и все силы употребил на изнурительную борьбу со своими внутренними врагами.

Пользу из этого извлекали арабы. В 709 г. они осадили Тиану, одну из важнейших крепостей каппадокийского пограничья. Византийская армия, которая выступила против них, была недостаточна и плохо управлялась, поскольку способнейшие люди пали жертвами террора. Она была наголову разгромлена, а Тиана, измученная долгой осадой и лишенная надежды на помощь, сдалась врагу. При набегах на Киликию в 710 и 711 гг. арабы, как представляется, не встретили никакого сопротивления и смогли захватить несколько крепостей. Небольшой отряд арабов рискнул даже продвинуться до Хрисополя.

Между тем император, не удовлетворившийся массовыми казнями в Константинополе, приказал отправить карательную экспедицию в Равенну в отместку за враждебное отношение, которое равеннцы позволили себе по отношению к нему в его первое царствование. Город был подвергнут полному разграблению, а его виднейшие граждане в оковах были доставлены в Константинополь и там казнены, епископу города были выколоты глаза. Несмотря на это конфликт по поводу определений Пято-Шестого Собора был решен мирным путем: в конце 710 г. папа Константин I прибыл по приглашению императора в Константинополь и был принят там с величайшими почестями.

Несмотря на то что после карательной экспедиции 709 г. в Равенне уже в конце 710-го или в начале 711 г. вспыхнуло восстание, Юстиниан вскоре после этого отправил подобную экспедицию против Херсонеса – места своей прежней ссылки. Месть ему была еще ужаснее, чем Равенне, однако она стоила Юстиниану головы. Возмущение сначала охватило жителей Херсонеса, а затем императорскую армию и флот, командующие которыми в случае любой неудачи могли ожидать мести подозрительного владыки. Возмущение было поддержано хазарами, которые к тому времени распространили свое владычество на Крымский полуостров³¹⁸. Императором был провозглашен армянин Вар дан, и когда в конце 711 г. он прибыл со своим флотом к Константинополю, город открыл перед ним ворота. Не было более никого, кто бы вступился за Юстиниана. Свергнутый император нашел свою смерть от руки одного из своих офицеров. Его голову отправили в Рим и в Равенну и там выставили на всеобщее обозрение. Был также умерщвлен его маленький сын и наследник Тиверий³¹⁹. Так ужасно и кроваво окончились дни династии Ираклия.

Это была первая византийская династия в собственном смысле этого слова, династия, представители которой на протяжении пяти поколений, в течение полных ста лет, управляли Империей. Когда мы рассматриваем историю этого необыкновенного рода, перед нами проходит галерея мужей, в которых истинное величие государственных мужей сочетается со своеобразным болезненным напряжением: великий Ираклий, обновитель Империи, который во главе своей армии отправляется на священную войну и одерживает баснословные победы над могущественной персидской державой, а затем, измученный и ослабевший, бессильно смотрит на арабское наступление, завершая свою жизнь в сильном умственном помрачении; Констант II, сын своего страдавшего чахоткой отца, ребенком взошедший на престол и отягощенный воспоминаниями о кровавом внутрисемейном соперничестве, оказывается своенравным сорвиголовой и падает жертвой великой, но далекой от реальности идеи; Константин IV, героический победитель арабов, который наряду со своим прадедом более чем кто-либо заслуживает титула спасителя отечества, великий полководец и государственный муж, который уже в 34 года расстается с жизнью; Юстиниан II, выдающийся и одаренный правитель, который сделал как никто много для организации нового государства, но из-за своего безграничного деспотизма, необузданности и нечеловеческой, прямо-таки патологической жестокости уготовил себе трагическую судьбу и оказался виновным в закате династии.

Творческая эпоха династии Ираклия пришла к своему концу с первым правлением Юстиниана II. На период, прошедший со времени вступления на престол Ираклия до первого свержения Юстиниана, приходится самая тяжелая борьба за выживание, которую когда-либо вела Византийская держава, и самое большое внутреннее преображение, которое она когда-либо испытывала. Победительница персов и аваров, Византия была вынуждена уступить арабам обширные и богатые области. Тем не менее свои коренные земли Империя отстояла в жестокой борьбе и тем самым преградила мусульманам путь в Европу, а себе обеспечила существование в качестве великой державы. Протяженность Империи резко сократилась, однако в своих новых границах она была сплоченнее и крепче. В дряхлое римское государственное устройство вдохнули новую жизнь глубокие внутренние реформы и приток новых нерастраченных сил извне. Империя получила стройное, единообразное военно-административное устройство и новую военную организацию, которая основывалась на силах посаженных на землю стратиотов; возникает крепкое свободное крестьянство, которое возделывает новые земли и в качестве налогоплательщиков составляет надежнейшую опору государственного бюджета. На принципах, созданных в VII в., основывается в последующее время мощь византийского государства. Благодаря своему обновлению при династии Ираклия Византия смогла выдержать оборонительную войну с арабами и болгарами и в конце концов перейти в Азии и на Балканском полуострове в решительное и победоносное наступление.

Насколько эта эпоха богата героическими сражениями, настолько же она бедна культурным творчеством, ибо с отмиранием старого аристократического слоя исчезает и представляемая им старая культура, и за блеском и богатством литературы и искусства времен Юстиниана I с VII в. следует период культурного бесплодия. Это обстоятельство придает данной эпохе достаточно печальный облик, тем более что в Византии водворяется типично восточная жестокость нравов. Изобразительное искусство скудно; мировая литература и науки умолкают; господствует получившее новый импульс в вероучительных спорах богословие; Церковь приобретает все больший вес; византийская жизнь обретает мистико-аскетические черты; мистиками являются сами императоры: «освободитель Святой Земли» Ираклий, «светоч Православия» Константин, «раб Христов» Юстиниан.

Римская универсальная Империя отныне принадлежит прошлому. В то время как на Западе формируются германские королевства, Византия, как бы крепко она ни цеплялась за римские государственные идеи и предания, становится средневековой греческой державой. Греческая культура и язык, которые в восточных областях одерживают окончательную победу над искусственно поддерживаемой «римскостью» ранневизантиискои переходной эпохи, придают этой державе свой особый отпечаток и указывают ее развитию новое направление.