№78, преосвященного Евсевия, епископа Владимирского, от 19 ноября 1905 года

Прежде чем отвечать на вопросы, предположенные к рассмотрению на Поместном Соборе Всероссийской Церкви и изложенные в указе Святейшего Синода от 27 июля сего года, № 8, и в предложении г. синодального обер-прокурора от 28 июня сего года, № 100, считаю себя вынужденным доложить, что, несмотря на глубокий интерес и чрезвычайную важность поднимаемых вопросов, я, к крайнему своему сожалению, решительно не надеюсь дать на них обстоятельные ответы. Предложенная работа застает меня в исключительно неблагоприятных условиях для ее исполнения. И прежде всего, вследствие отдаленности Владивостока от С.-Петербурга и задержки в пути почтовых поездов по случаю военного времени, я получил вышеуказанный указ Святейшего Синода только 31 августа, т. е. на месяц позднее, чем почти все прочие епархиальные архиереи. Чтобы мой ответ в С.-Петербург мог получиться к назначенному сроку, я должен отправить его опять на месяц раньше других епархиальных архиереев, т. е. не позднее конца октября или, в крайнем случае, самого начала ноября. Таким образом, в моем распоряжении для составления ответа остается только два месяца. Подлежащие обсуждению вопросы настолько серьезны, что каждый из них может служить предметом отдельного, более или менее обширного исследования. Во всех епархиях есть духовно-учебные заведения, корпорации которых несомненно придут на помощь своим преосвященным в обсуждении этих вопросов. В моей епархии не только нет духовно-учебных заведений, но и вообще нет таких лиц, которые могли бы оказать мне серьезную помощь в предложенной работе. Наконец, чтобы дать более или менее обстоятельные ответы на предложенные вопросы, необходимо иметь под руками справочные книги, необходимо пользоваться серьезной библиотекой. В моем распоряжении, кроме скудной моей личной библиотеки и еще более скудной библиотеки архиерейского дома, никаких других книг нет. Все это ставит меня в крайне затруднительное положение. Тем не менее, я постараюсь сказать, что смогу, и утешаю себя мыслью, что недосказанное или неправильно изъясненное мною будет восполнено и исправлено другими архипастырями, поставленными в лучшие условия сравнительно со мной.

Но, прежде чем отвечать на каждый из предложенных вопросов в отдельности, я нахожу нужным высказать, что церковная реформа, как и всякая другая, может быть плодотворна только тогда, когда имеются налицо люди, способные провести ее в жизнь. Посему еще не так важно, кто в русской Церкви будет стоять во главе церковного управления – патриарх или Синод, будет ли российская Церковь разделена на церковные округа под управлением митрополитов и с какими именно полномочиями или нет, какое устройство получит церковное управление, церковный суд и церковно-приходская жизнь, какими полномочиями будут облечены епархиальные съезды и т. п. Гораздо важнее иметь добрых, самоотверженных и стоящих на высоте своего призвания пастырей и архипастырей. О воспитании таковых пастырей и архипастырей прежде всего и нужно позаботиться. Без них всякие другие реформы, хотя бы даже полезные и добрые, могут остаться только на бумаге, а с ними – можно не спешить и с другими реформами: стоящие на высоте своего призвания пастыри и архипастыри без внешних, точно регламентированных реформ, сумеют поднять церковно-религиозную жизнь верующих на надлежащую высоту. Я, впрочем, не хочу этим сказать, чтобы реформы для русской православной Церкви были не нужны. Нет, нужда в них назрела давно, а в настоящее время, ввиду Высочайше объявленной свободы вероисповеданий, она стала особенно настоятельной; но только при проведении этих реформ необходимо прежде всего и более всего обратить серьезное внимание на подготовление и выбор хороших пастырей и архипастырей и, следовательно, на усовершение духовно-учебных школ. Таким образом, четвертый из предположенных к рассмотрению на Поместном Соборе Всероссийской Церкви вопросов – об усовершении духовных школ – представляется мне наиболее важным и требующим особенно скорого и тщательного обсуждения и соответствующих мер. Впрочем, постараюсь дать посильный ответ на все вопросы по порядку.

По первому вопросу, подлежащему, согласно определения Святейшего Синода от 18–22 марта с. г., рассмотрению и разрешению Всероссийского Собора, требуется ответить:

а) необходимо ли по церковным соображениям разделение России на церковные округа под управлением митрополитов, с предоставлением им права созывать областные соборы и с передачей в их ведение из высшего церковного управления дел второстепенной важности?

б) оправдывается ли такое разделение существованием особливых задач, подлежащих церковному управлению в разных частях империи и служащих жизненным основанием к установлению областных или окружных автономий?

в) оправдывается ли учреждение областных церковных автономий историческими и государственными соображениями?

Руководясь указаниями церковными, соображениями государственными, данными истории и соображениями разума, я должен дать на первый вопрос, подлежащий решению Всероссийского Собора, отрицательный ответ: разделение России на автономные митрополии и не необходимо и не желательно.

Мы ежедневно исповедуем в Символе веры нашу веру в единую Церковь и уже только в силу этого исповедания, обязательного для нас навсегда, не имеем права говорить о разделении Церкви. Правда, разделение Церкви на автономные митрополии само по себе еще не есть нарушение единства вселенской Церкви, как не служит нарушением этого единства и разделение ее на автокефальные Церкви константинопольскую, александрийскую, иерусалимскую, антиохийскую и русскую. Но оно может послужить поводом к разного рода недоразумениям, пожалуй, даже несогласиям, распрям. Как бы мы ни урезывали права предполагаемых митрополитов в интересах сохранения единства Церкви, мы все-таки произведем разделение и нарушим это единство, не говоря уже о том, что урезывание прав митрополитов (им передаются второстепенные дела) сведет все дело к форме, всегда стеснительной и вредной для успехов особенно христианского делания. Да и трудно предъявлять к человеку, хотя бы и епископу, получившему особую благодать Божественную, <.. .> чтобы он в одно и то же время стремился и к единству (всегда имея в виду единую русскую Церковь) и к обособленности (всегда имея в виду свою митрополию). Посему-то в Церкви Христовой вся сила заключается в единстве, в самом крепком единстве, способном в то же время охранять и все разнообразие.

Церковь в строгом смысле слова допускает только одно деление – на епархии, из которых каждая управляется единым автономным епископом. Это деление естественно и необходимо в силу ограниченности сил человеческих – и духовных и телесных. В своих соборных определениях Церковь всегда строго охраняла автономию каждой епархии, как образ единой Церкви Христовой. Если Церковь в своих соборных определениях охраняла и автономию митрополий (как групп епископий), то только опять-таки в силу стремлений к высшему единству, к идеалу единой вселенской Церкви, а не ради выгод разделения, ибо разделение не есть выгода. Как только мятежный дух мирской со своими мирскими, главным образом – национальными и госуарственными, соображениями и требованиями вторгался в Церковь и требовал разделения митрополии или патриархии, Церковь обыкновенно снисходила к таким требованиям, лишь бы не нарушать мира церковного и не давать повода к распрям и браням. Уступая грешному миру, Церковь старалась сохранить духовное единение в твердой вере, что наступит время, когда, по слову Господа, будет «едино стадо и един Пастырь». Неужели и для русской Церкви настало время по требованиям мира сего разделиться? Если это время настало, то да будет воля Божия, но самой Церкви идти навстречу разделению не следует.

По неисповедимым путям Промысла Божия высшее, возможное на земле единство Церкви Христовой, воплощавшееся во вселенских соборах, нарушено: Церковь распалась на две половины – восточную и западную, до сего времени не соединившиеся. Не касаясь западной Церкви, где, все-таки необходимо сказать, идея единства Церкви сохранилась и поддерживается самым настойчивым образом, хотя и доведена до уродливостей и не брезгует мерами, ничего общего с Христовым учением не имеющими, я прошу позволения сказать несколько слов о Церкви восточной в ее отношении к той же идее. В настоящее время восточная Церковь распалась на многие автокефальные поместные Церкви по национальностям. Хотя главные представители восточных автокефальных Церквей и стараются поддерживать идею единой Церкви Христовой, главным образом – путем письменных сношений, но все-таки – и это следует сказать – последствием деления Церкви восточной являлись и являются до сего времени разного рода нестроения, соблазны, распри и даже брани, и это потому, конечно, что в основу деления положен чуждый христианской Церкви принцип – принцип национальности с его мирскими счетами, мелкими самолюбиями и государственными расчетами. Чем меньше нация, отделившаяся в поместную автокефальную Церковь, тем меньше в этой Церкви духа Христова, тем больше подозрительности в деле общения церковного с другими поместными Церквами, особенно с Церквами, образовавшимися у сильных наций. И наоборот, чем сильнее и могущественнее нация, тем спокойнее идет и совершается в ней церковная жизнь и тем более, следовательно, обеспечивается для Церкви возможность успешного осуществления ее высокой задачи, и тем большим христианским чувством терпимости, братской любви и единения проникнуты отношения ее к другим поместным Церквам. В числе последних восточных Церквей и даже единственная такая Церковь есть Церковь русская. Бог благословил труды русских иерархов, русских государей и русского народа, и Церковь русская выросла в великую Церковь, покровительницу всех восточных Церквей. За крепким единством русской Церкви мы видим единство если не вселенское, то единство всей восточной Церкви. И неужели мы сами будем разделять единую русскую Церковь и к тому же только по мирским соображениям, так как никаких церковных оснований для разделения Церкви нет и быть не может? Мы еще не умеем возвыситься над идеей национальности в пользу всеобъемлющей идеи христианской, но мы все-таки сделали успехи в этом отношении, и Всевышний, допустивший разделение человечества на отдельные народности в наказание за грехи самомнения, да будет снисходителен к нашему несовершенству! Единой русской Церкви делить не следует.

Не могу не указать на некоторые практические неудобства и затруднения, которые, несомненно, должны явиться в том случае, если Церковь русская все-таки будет разделена на автономные митрополии. Так, например, мне думается, что, при выделении из центрального церковного управления разных дел – хотя бы и второстепенной важности – в ведение автономных митрополитов, возникнет немало затруднений и неудобств. Прежде всего, очень затруднительно в делах церковных отделить главное от второстепенного; да если бы это и было сделано, то – в ущерб единству русской Церкви: тогда в центральном церковном управлении не будет полной картины церковной жизни всей русской Церкви. Потом, если в ведение митрополитов будут переданы только дела второстепенной важности, то митрополиты далеко не будут автономными, а это поведет к неудобствам, неудовольствиям и, может быть, распрям, от чего избави Боже русскую Церковь: она всегда берегла себя от распрей и с Божьей помощью успевала в этом. Да и к тому же, для успешного действования требуется полнота власти, а не обрывки ее, а проектируемым автономиям хотят дать именно обрывки власти, так как им уделяют дела только «второстепенные». Далее, очень много неудобств возникнет и для верующих, которые совсем не будут знать, куда обращаться за разрешением разных дел. И в настоящее время много такой путаницы: дела, которые должны идти к епископу, идут в Святейший Синод, и возникает лишняя, ненужная переписка, а тогда этой переписки будет еще больше. И наконец, как определить отношения автономных митрополитов к центральному церковному управлению? Не возникнут ли и здесь неудобства, а может быть – и пререкания и распри? Все мы – грешные люди, и все мы подвержены слабостям и самолюбия и честолюбия. Или будет вмешиваться в таких случаях государственная власть своей материальной силой? Желательно ли это? Да и всегда ли действительно такое вмешательство, особенно при новом нарождающемся строе государственной жизни православной Руси, когда представителями Русского государства явятся и жиды, и магометане, и католики? Страшно и подумать об этом!

Но, может быть, действительно, разделение России на церковные округа под управлением митрополитов оправдывается «существованием особливых задач, подлежащих церковному управлению в разных частях империи и служащих жизненным основанием к установлению областных или окружных автономий»? На это прежде всего следует сказать, что соображение это – не церковное, а по преимуществу мирское: в Церкви Христовой нет особливых задач, у нее везде, всюду, во всем мире одна задача – совершать спасение людей, задача, достигаемая одними и теми же средствами, одними и теми же способами. Чем свободнее Церковь от «особливых задач», тем чище ее учение, тем совершеннее совершаемое ею дело. Успехи делания на ниве Христовой зависят от личного совершенства делателей, т. е. прежде всего епископа и его ближайших сотрудников-священников, а затем и мирян. Если мы далеко уклонились от того идеала совершенства, который ставит нам вера Христова, если не хотим поработать сами над собой, чтобы приблизиться к этому идеалу, то не помогут нам быть более совершенными последователями Христа разные человеческие измышления, имеющие целью будто бы «облегчить» выполнение дела Христова на земле. Скажут, что для Церкви необходимо бывает принимать в расчет и мирские соображения, хотя бы соображения об особенных задачах Церкви среди, например, магометанского населения или среди католического. Да, конечно необходимо, особенно на первых порах действования Церкви в среде новой национальности и нового вероисповедания. Но из этого не следует, что для успешного действования Церкви в этих случаях следует делить единую русскую Церковь и ее представителей и руководителей – епископов на особые округа и на особые группы. Люди по мирским расчетам образуют союзы, партии, фракции и т. п. деления с целью, как говорят они, обеспечить свободу и благополучие; но они заблуждаются, как это показывают факты. Истинная свобода действования, а вместе с ней прочное благополучие на земле и спасение вечное – заключены только в христианстве, которое строго ограждает свободу каждой личности и в то же время требует самого строго подчинения постановленным от Бога руководителям жизни. Истинная свобода и самое строгое подчинение неразрывно связаны. Основанные на этом принципе человеческие общежития мы видим в хороших общежительных монастырях. Если христианство строго обеспечивает свободу каждого верующего, то тем более оно должно обеспечить свободу действования для епископов – руководителей христиан и ответственных пред Богом за каждого из верующих. Отстаивая свободу действования для епископов, я позволяю себе следующее заключение: учреждать по мирским соображениям особые митрополичьи автономии – значит стеснять естественную и необходимую автономию епископов и тем самым ослаблять в каждой епархии силу христианской дисциплины, зиждущейся на единоначалии, и ответственность епископов за совершаемое ими дело спасения людей. А это совсем нежелательно. Затем, нельзя не указать и на то, что проектируемое разделение Русской земли на автономные митрополии неизбежно будет искусственным, с одной стороны – потому, что в настоящее время, при легкости путей сообщения, население всяких национальностей и всякого вероисповедания слишком перемешалось, слишком подвижное, а с другой стороны – и потому, что там, где население живет более неподвижно, оно слишком многочисленно или же слишком разбросано для того чтобы можно было ограничиться учреждением одной автономной митрополии, объединяющей одинаковые задачи в известной части Русской земли. А затем, учреждение трех-четырех автономных митрополий для достижения одной и той же задачи не потребует ли – по закону логической последовательности – учреждения еще особого митрополита, объединяющего деятельность своих братьев – митрополитов? Наконец, учреждение – в силу существования особливых задач в разных частях России – автономных митрополий нежелательно и потому, что всякая автономная митрополия неизбежно в большей или меньшей степени (вернее, в большей) сделается митрополией национальной, т. е. будет в Церкви дано торжество тому национальному принципу деления Церквей, который так много принес и продолжает приносить зла единой Церкви Христовой. В настоящее тревожное время, когда наши политиканы собираются обратить единую великую Россию в какое-то федеративное государство, особенно следует остерегаться даже от намека на какое-либо разделение. Да хранит Всевышний единую русскую Церковь в ее крепком единстве! Да не подаст русская Церковь самомалейшего повода к какому-либо разделению, которое потом в руках и в устах нынешних много и много заблуждающихся политиканов, вторгающихся и в церковную область, могло бы послужить основанием для дальнейшего разделения и церковного и государственного. Знаменитый святитель Московский, преосвященный Филарет, живший последние годы своего святительства почти в такое же тревожное и смутное время, которое ниспослал Господь в наказание за грехи наши и в сии дни, писал: «Горе времени, в которое, по пророчеству, людие аки жрец» («Собрание мнений и отзывов». Т. 5. С. 984). Да не будет повинна единая русская Церковь в том, что она своим примером хоть сколько-нибудь одобрила современных самозванных жрецов, которые с диавольским усердием сеют смуту на Руси и строят проекты якобы улучшения жизни России. Позволяю себе припомнить и о том, с какой силой своего светлого ума, мудрости и красноречия святитель Московский Филарет восстал против проекта наших раскольников, сочиненного купцом Петровым, и подобного же ходатайства раскольников, желавших переселиться из Добруджи в Россию, о признании в России раскольничьей иерархии. «Резкое разделение церковное, – писал святитель Московский, – может обратиться и во враждебное разделение и междоусобие народное» (с. 616), или в другом месте: «разделение церковное может вызвать и разделение государственное» (с. 634). Это – по поводу проекта Петрова. Относительно ходатайства добруджанских раскольников святитель писал: «Признать раскольничью лжеиерархию – значило бы расколоть целость русского народа, повредить единству не только церковному, но и государственному» (с. 741), и далее: «разрушение единомыслия и единодушия церковного повлечет за собою расстройство и разрушение единства народного духа в отношении гражданском и политическом. Сего надобно опасаться особенно в России, в которой центром народного духа издревле есть вера: за веру и за православного царя» (с. 742). Правда, конечно, что знаменитый писатель писал о лжеиерархии, явно враждебной православной Церкви, которая должна была стремиться к разделению и раздору, но ведь в то же время он говорил о коренных русских людях, что должно было бы уменьшить тревогу и заботы о возможных распрях и раздоре. Теперь мы хотим учреждать митрополичьи автономии в единомысленной иерархии, принадлежащей единой русской Церкви, которые сами по себе, конечно, не могут быть враждебными православной Церкви, но зато они будут действовать или среди иных народностей, или, хотя и среди сородичей наших, например, малорусов, но настраивавшихся веками и настраиваемых теперь враждебно против нас. Стоит вспомнить так называемых украйнофилов с их сепаратизмом. Устоят ли иерархи наши от соблазнов власти и значения мирского? Да если и устоят, не будет ли их внимание, направляющееся всегда на местные интересы и особенности, тем самым удалять их от единой Церкви? На почве национальной, поощренной современными государственными событиями и делами, разыгралась печальная история со съездом духовенства в Тифлисе. Мы молимся ежедневно: «Не введи нас во искушение», не посылай нам, Господи, тяжелых испытаний. Слова молитвы Господней следует повторять ежеминутно, а тем более в делах важных. Трудами святителей русских в течение столетий созидалась единая русская Церковь среди постоянных смут удельного времени, в тяжкое время татарщины, в московское беспорядье пред вступлением дома Романовых на русский престол, и выросла в единую могущественную Церковь – покровительницу всех восточных поместных Церквей. Зачем нарушать это святое, вековое единство? Необходимо, напротив, всеми мерами охранять его, как самую действительную опору и защиту в совершающихся и грядущих тревожных событиях. Разрушать легко, а строить трудно, очень трудно, даже и в тех случаях, когда и внешние события помогают устройству. Стоит, например, из прошлого припомнить поведение киевского духовенства, когда Малороссия при царе Алексее Михайловиче была присоединена к Москве и когда, следовательно, и Киевская митрополия (по крайней мере часть ее с митрополичьим городом), жившая в 15 в. отдельной жизнью от единой Русской митрополии, должна была воссоединиться й единую русскую Церковь. Тогда киевские монахи, да не простецы-монахи, а ученые из Киевской академии, кричали, что они запрутся в своем монастыре и разве их за ноги оттуда выволокут, тогда только в Киеве будет Московский митрополит. Так встречали радостное событие объединения русской Церкви ученые киевские люди. Стоит припомнить борьбу в Святейшем Синоде в 18 в. иерархов из великорусов и малорусов, чтобы не желать возобновления этой борьбы и уже не в стенах здания Святейшего Синода, а на самых местах действования иерархов, и при условиях общественных и при законодательстве государственном иных, чем в прежнее время. Припомнить также не мешает, с каким усердием австрийское правительство хлопотало об устроении так называемой белокриницкой иерархии и единственно с целью (это доказано документами) нарушить единство русской Церкви. Но что позволительно иноземному правительству, того не может сделать русское православное правительство, а тем более сама русская Церковь. Единая русская Церковь не должна иметь иного деления, кроме необходимого и естественного деления на епископии.

И история русской Церкви учит нас, что не следует делить Церковь на автономные митрополии.

Были ли у нас в русской Церкви автономные митрополии? Насколько я постарался припомнить историю русской Церкви, на поставленный вопрос следует ответить отрицательно: у нас не было автономных митрополий, если не считать Киевской митрополии, отделившейся поневоле, когда вся юго-западная Русь вошла в состав Литовско-Польского государства, которое и устроило разделение русской Церкви по своим соображениям государственным. Но Богу угодно было воссоединить и эту митрополию в единую русскую Церковь. Следует глубоко пожалеть только о том, что не вся, не в полном объеме Киевская митрополия воссоединилась с русской Церковью: несчастная Галиция осталась в руках иноверных, и ее православное население, оторванное насильственно от союза с русской Церковью, терпит и поныне всяческие гонения от всех, кому ненавистно имя и православного и русского человека. Будем молиться о том, чтобы и православная Церковь Червонной Руси вошла в состав единой русской Церкви.

Были у нас на Руси попытки образовать автономные митрополии, но почти всегда только по политическим соображениям, и все эти попытки – к великому благополучию русской Церкви – были неудачны. В 1059 году великий князь Андрей Боголюбский пытался у себя во Владимире иметь автономного митрополита, но Константинопольский патриарх отстоял единство русской митрополии. Неудачны были и первые попытки учредить особые митрополии для юго-западной Руси, подчинившейся к 14 в. литовским князьям. Как необычно было для русских людей появление, наряду со св. Алексием, на юге России второго независимого митрополита (Романа), видно из замечания летописца, который сказал по поводу этого факта: «Сотворился мятеж во святительстве». Можно мириться, как с неизбежным пока злом, когда «мятеж во святительстве» устрояется государством по мирским соображениям; но самой Церкви «устроять мятеж» не следует.

Были еще попытки, исходившие от той же Литвы, учредить особых митрополитов для Литвы, Смоленска, Твери и Нижнего, но опять неудачно.

Пытался быть независимым от Московского митрополита Новгородский архиепископ, опиравшийся в своих стремлениях на богатство и силу великого Новгорода, но также неудачно.

Все указанные выше попытки разбить целость русской Церкви исходили из политических соображений. Но в нашей русской Церкви, как известно, были попытки совершенно сходные с проектируемой ныне мерой. Собор русских епископов в Москве в 1682 г., озабоченный успехами раскола и разными церковными непорядками и совершенно правильно приписывавший эти недочеты в церковной жизни недостатку духовных руководителей народа – епископов, предложил увеличить число епископий и, кроме того, учредить 12 митрополий, которым подчинялись бы известные группы епископий. Собор согласился на увеличение числа епископий, но от подчинения епископов митрополитам совершенно отказался, «дабы не явилось, – говорили епископы, – в архиерейском чине распрей и превозношения». Мне думается, что и для настоящего времени соображение собора относительно автономных митрополий можно считать вполне удобоприемлемым, не говоря уже о других неудобствах иметь автокефальных митрополитов, которые я указал выше и о которых Собор 1682 г., работавший при иных общественных и государственных условиях, не знавший и не хотевший знать о сепаратистических стремлениях наших теперешних окраин, не мог говорить. А может быть, живы были воспоминания о страшной неурядице смутного времени, когда царство русское было спасено русской единой Церковью, и собор не хотел посягать на разрушение этого святого церковного единства.

Императрица Екатерина 2 пыталась еще установить некоторое подобие чиноначалия среди епископов, разделив русские епископии на три класса; но и эта мирская затея осталась безуспешной.

Последняя православная Церковь, вошедшая в состав единой русской Церкви – Церковь грузинская – не осталась автономной Церковью, и только ее первосвятителю дан почетный титул экзарха, что, по моему мнению, также едва ли оправдывается какими-либо серьезными соображениями, особенно если принять во внимание единичность этого титула; лучше, кажется, было бы заменить его титулом митрополита, если будут учреждены и другие митрополии.

Из всего мною сказанного – за недостатком времени я не мог говорить обстоятельнее – я позволяю себе сделать решительный вывод: разделение России на церковные округа под управлением автономных митрополитов не желательно.

Решительно высказываясь против учреждения областных автономных митрополий, как могущих принести вред создавшемуся веками единству русской Церкви и противоречащих началам государственного единства, я вместе с тем, сознавая необходимость создания таких порядков и таких условий для действования представителей православной Церкви, которые наилучшим образом обеспечивали бы последним возможно широкий успех в различных частях России, осмеливаюсь высказать некоторые соображения о таких порядках и условиях. По моему разумению необходимо:

1) Увеличить число епископских кафедр с таким расчетом, чтобы величина каждой епископии и количество приходов в ней были сравнительно небольшие. Это даст возможность епископам возможно чаще видеть свою паству и беседовать с нею и наблюдать в подробностях за деятельностью своих соработников – священников, чего нет и не может быть в настоящее время или ввиду громадности территорий наших епархий, или ввиду громадного количества приходов, входящих в состав епархии. Громадные размеры наших епархий не дают возможности епископам не только знать свои паствы и их нужды, но даже хорошенько знать всех своих соработников – клириков. Громадные канцелярии в больших епархиях заваливают епископов канцелярской работой, и это опять лишает епископа возможности видеть чаще свою паству. Там, где существуют в настоящее время викариатства, указанную меру можно осуществить сравнительно легче.

2) Облегчить епископам, особенно соседних епархий, возможность передвижения из одной епархии в другую для свидания и совещания со своими собратьями – епископами, для чего следует отменить те стеснения, которым подвергаются епископы в этом отношении в настоящее время и которые лишают епископа возможности посоветоваться с человеком одинаковой компетенции, одинаковых иерархических прав, но, может быть, большей опытности и большей мудрости.

3) Вменить в обязанность епископам известной области России с однородными интересами населения, с однородными задачами церковного управления, собираться по мере надобности и, по возможности, не менее одного раза в год на соборы под председательством опытнейшего и мудрейшего из своей среды.

4) Опытнейшему и почтеннейшему из епископов области присвоить титул митрополита, но без права непосредственного вмешательства в управление прочих епископов своими епархиями; ему, помимо председательствования на поместных соборах своей области, можно предоставить разве только инициативу в созвании этих соборов, в назначении времени и места для них.

5) Разрешить епископам привозить с собой на такие поместные соборы лучших из своих священников и лучших по религиозной настроенности и знаниям (этнографии, быта населения) из мирян.

6) Для руководства деятельностью поместных соборов и для направления этой деятельности к единой цели – к благу единой русской Церкви и единого Русского царства, образовать при центральном церковном управлении несколько отделов по числу имеющих образоваться поместных соборов или областных митрополитов. В отделы эти следует включить высокопросвещенных духовных лиц и мирян; отделы будут только вспомогательными учреждениями при высшем церковном управлении Всероссийской Церковью, которому одному только принадлежит полнота суждения и власти.

Епархия есть малая Церковь, которая управляется епископом по дарованной ему от Бога благодати и власти. Но, поскольку епископ есть не только начальник, но и отец, и руководитель, и судия своей паствы, то между епископом и епархией должно быть постоянное, тесное и живое взаимообщение. Далее: при тесном взаимообщении между епископом и епархией и самый орган епископской власти должен быть устроен так, чтобы епископ мог управлять епархией, непосредственно участвуя в самых делах, и чтобы тем он мог наилучшим образом регулировать все отдельные функции епархиальной жизни. Наконец, при многочисленности вверенных епископу душ, при обилии подлежащих его юрисдикции дел, при невозможности всегда обсуждать дела маловажные, второстепенные, в епархии должны быть (надлежаще улучшенные) второстепенные органы епископской власти, которые были бы уполномочены не только наблюдать за состоянием приходов, но и решать второстепенные их дела, и которые были бы связующей ступенью между приходами и епископом.

Наличный строй епархиальной жизни и управления далеко не соответствует этой норме во всех отношениях как в отношении взаимообщения между епископом и епархией, так и в отношении устройства главного органа епископской власти, а также и в отношении устройства второстепенных органов управления, и нуждается в существенных улучшениях во всех указанных отношениях.

Непосредственное, личное взаимообщение между епископом и паствой помимо того, которое бывает при обозрении епископом своей епархии, находит наилучшее для себя осуществление также и в общеепархиальных собраниях мирян, духовенства и епископа, или, что – то же, в епархиальных соборах; изменение органа епископской власти сводится к созданию, взамен разъединенных ныне учреждений – консистории, училищного совета, попечительства и др., – одного центрального органа или «епархиального управления»; наконец, для учреждения вспомогательных окружных органов управления требуется создать благочиннические советы и соответственно потребности изменить права благочинных.

Таким образом, весь вопрос об епархиальном управлении сводится к трем отдельным вопросам: 1) об епархиальных соборах, 2) «об епархиальном управлении» и 3) о благочиннических советах и благочинных.

А) Организация епархиального собора представляется такой. Сначала на церковно-приходском собрании, состоящем из клира, всех должностных лиц в приходе и мирян, избираются депутаты из среды мирян на предварительный благочиннический собор. Он состоит из благочинного, по возможности – всех причтов округа, всех должностных лиц в приходах и из выбранных от каждого прихода мирян (по одному или по два). На благочиннических соборах, между прочими делами благочиннического округа, обсуждаются разные подготовительные к общеепархиальному собору вопросы и избираются депутаты на епархиальный собор. В депутаты на епархиальный собор избирается по одному лицу от всех составных частей благочиннического собора, например по одному священнику, псаломщику, церковно-приходскому старосте, учителю и пр. Для монастырей каждой епархии учреждается особое благочиние, причем на благочиннический собор собираются настоятели монастырей с казначеями. На общий собор избирается по одному настоятелю и по одному казначею. Дела на благочиннических соборах обсуждаются совместно всеми членами его, причем общее стремление должно быть направлено к тому, чтобы, по возможности, каждое дело решить единогласно, и только в крайнем случае допускается решение большинством голосов, но при этом преимущественное значение должно принадлежать голосу пресвитеров. Все постановления благочиннических соборов, равно и избранные на общий собор депутаты, утверждаются епископом. Общеепархиальный собор собирается при епископе, по возможности – ежегодно, по одному разу в год и притом приблизительно в одинаковое время года, для наилучшего представления епископу всех приходских нужд и для обсуждения совместно с ними этих нужд. Членами епархиального собора состоят: 1) лица выборные (депутаты от всех благо- чиний), 2) лица постоянные (члены присутствия при епархиальном управлении, благочинные приходов и монастырей, начальники духовно-учебных заведений, представители епархиальных обществ, братств, миссий, представители церковно-школьной инспекции, епархиального суда, словом – представители всех элементов епархиальной администрации) и 3) лица, приглашенные епископом (представители гражданской власти и лица, полезные собору в каком-либо отношении). Епархиальный собор заменяет собой существующие в настоящее время общие собрания разных комитетов, благотворительных обществ и т. п., а также в значительной мере заменит и нынешний съезд духовенства. Он есть главный совещательный орган при епископе преимущественно по делам, так или иначе связанным с материальными средствами, и потому все наиболее важные из таких дел следует не иначе осуществлять, как по предварительном обсуждении их на епархиальном соборе. Вопросы, по всестороннем обсуждении их собором, решаются, по возможности, единогласно. Если же в решении какого-либо вопроса возникнет разногласие, то решающее значение в таком случае должно принадлежать голосу епископа. Его должна слушаться вся его паства подобно тому, как в благоустроенной и благовоспитанной семье все слушаются главы семьи. Впрочем, если весь собор, в полном составе, не согласен с епископом, то спорный вопрос передается епископом, с его заключением, на рассмотрение высшей духовной инстанции.

Б) Ранее сказано, что взамен раздробленных органов епархиального управления следует создать один, объединенный орган, который соединил бы в себе и консисторию, и училищный совет, и епархиальное попечительство, и все прочие учреждения, и носил бы название, например, «епархиального управления». Существенное отличие этого учреждения от нынешних должно заключаться в том, что в нем епископ, по мере надобности и возможности, сам председательствует, и во всяком случае оно не должно быть отдельным от епископа учреждением, подобно нынешней консистории; епископ к нему должен стоять возможно ближе. Епархиальное управление должно состоять из присутствия и канцелярии. Присутствие следует изменить в таком роде. Число членов его увеличивается соответственно числу столов или отделов канцелярии. Всех членов присутствия, как увидим ниже, шесть. Но епископу предоставляется право, в случае нужды, вызывать для участия в заседаниях присутствия и других административных лиц епархии. Должность секретаря нынешней консистории упраздняется. Старший член из пресвитеров есть начальник канцелярии и представитель всего епархиального управления. В случае нужды, он (вместо секретаря) является к епископу с докладами в тех случаях, когда епископ не бывает в присутствии. Дела в присутствии докладываются в установленном порядке каждым из членов по своему отделу. Первенствующий член пользуется одинаковым с прочими членами правом голоса. Юрисконсультскую часть ведет столоначальник судного стола, о чем будет сказано дальше. Все дела епархиального управления начинаются и заканчиваются в присутствии; канцелярией же только исполняются. В присутствии ведется настольная книга, в которую заносятся постановления членов за их подписью. Текущие, не требующие обсуждения дела, исполняются по резолюции члена соответствующего отдела.

Реформированная канцелярия епархиального управления представляется в следующем виде. Она состоит из семи отделов или столов: судного, административного, хозяйственного, учебного, благотворительного, просветительного и бухгалтерии. Делами каждого стола заведует столоначальник, а во главе стола стоит член присутствия – священник, который и докладывает в присутствии дела по своему отделу. В устройстве каждого стола должны быть свои особенности, соответственно роду деятельности.

По судному отделу: Ввиду того, что судебное дело имеет наибольшую связь с церковно-государственным законодательством, столоначальнику этого отдела всего естественнее вести юрисконсультскую часть и давать присутствию разные справки относительно законов; вследствие этого столоначальник судного отдела с удобством бы заменил нынешнего секретаря консистории в этом отношении. Далее, при судебном отделе должен состоять особый епархиальный следователь в священном сане. Это лицо есть в то же время член суда при каждом благочинии (о чем будет сказано в главе о благочиниях). Епархиальный следователь является в некотором отношении помощником члена по судебному столу и может заменять последнего в присутствии, когда не состоит в поездках. Самый епархиальный суд необходимо преобразовать по образцу гражданского, но без присяжных заседателей; об этом подробнее будет сказано также в главе о благочиниях.

По административному столу: в ведении этого отдела состоит архив и регистрация, а также заведование делами о собраниях, съездах и соборах. Конечно, административный стол ведет и те дела, которые ему подведомственны и при нынешних консисториях.

По хозяйственному отделу: этот отдел ведет все те дела, что и в консистории, но в расширенном объеме. Так, он ведает постройкой, ремонтом церквей, школ, причтовых и других домов, учебных заведений; здесь имеется специальная строительная комиссия по выработке и оценке планов; сюда относится епархиальный архитектор. Хозяйственный отдел заведует свечным заводом, всякими торговыми епархиальными предприятиями и т. п.

Учебный отдел: он преобразовывается из училищного совета. Член присутствия по учебному отделу – нынешний председатель совета. В ведении этого отдела состоят все учебные заведения епархии, начиная от церковноприходских школ и кончая пастырскими школами, – в учебно-воспитательном отношении. При учебном отделе состоит также епархиальный наблюдатель школ, у которого, в случае обширности епархии и многочисленности школ, может быть помощник.

По благотворительному отделу: соответственно имеющей выступить в жизнь особенно заметным образом особой функции – церковно-общественной благотворительности, в епархиях необходимо создадутся целые десятки благотворительных учреждений, как-то: яслей, приютов, богаделен и т. д., заведование коими создает целую отрасль делопроизводства. К делам этого рода следует присовокупить и дела по призрению вдов и сирот духовенства, чем в настоящее время ведает епархиальное попечительство.

По просветительному отделу: просветительный стол должен восполнить собой существенный пробел в нынешнем епархиальном управлении в отношении религиозно-нравственного просвещения народа – самое, так сказать, «святая святых» в пастырской деятельности. Сюда должны принадлежать все епархиальные братства, миссии, общества, все дела по «внутренней миссии» духовенства. Сюда же должны принадлежать епархиальные комитеты всех общеимперских православных обществ. К делам этого рода относятся дела о богослужении, о паломничествах, о религиозных обычаях и обрядах, о проповедании слова Божия, о пастырских собраниях и многое другое. Епархиальные миссионеры по расколо-сектантству или язычеству состоят в ведении этого отдела.

По бухгалтерии: бухгалтерия преобразовывается из казначейского стола. Ввиду того, что в епархиальном управлении расширится круг денежных дел и вообще операций, причем эти последние сделаются сложнее и труднее, во главе этого дела должно стоять специально осведомленное лицо – бухгалтер. Особенность этого отдела – та, что при нем особый член присутствия не нужен и что сам бухгалтер может по своим делам участвовать в присутствии на правах члена, а также и та, что бухгалтер, по поручению епископа, может производить в епархии на местах ревизию финансовых дел, как специалист. Бухгалтерия платит жалованье всем тем должностным лицам в епархии, которые содержатся на общеепархиальные средства. Бухгалтер и столоначальники судного стола считаются старшими из служащих в канцелярии и получают, сравнительно с прочими, высшие оклады.

Что касается письмоводства епархиального управления, то его следует всячески упростить, сократить. Для упрощения делопроизводства следует отменить, насколько возможно, всякие журналы, протоколы и доклады. Все поступающие в присутствие бумаги получает первенствующий член. Всякие исходящие бумаги подписываются членом и столоначальником соответствующего отдела; бумаги же более важные подписываются еще и первенствующим членом или самим епископом. Все делопроизводство следует не только упростить, но и ускорить. Епархиальное управление следует освободить от дел маловажных, второстепенных, которые с удобством могли бы быть решаемы в посредствующих административных инстанциях – благочиннических советах.

В) Число благочиннических округов необходимо уменьшить и в ведении благочинных следует сосредоточить большие в сравнении с настоящими права и полномочия. Благочинный со своим советом есть второстепенный орган действования епископской власти; он должен ведать и решать те же дела, что и епархиальное управление, лишь только второстепенные. Благочиннический совет есть учреждение судебное; но он также ведает и учебными, и благотворительными, и хозяйственными, и прочими делами округа. Благочинный должен иметь не только пассивно-наблюдательное отношение к приходам, как ныне, но и пастырско-административно-руководственные. Он должен возможно чаще посещать свой округ, для чего должен иметь в своем приходе второго священника, а так как по разным условиям это не везде возможно, то резиденция благочинных должна быть в наиболее крупных, благоустроенных приходах, тем более, что благочинный и во внешнем положении должен быть возвышен и отличен против настоящего. Хорошо было бы должности благочинного присвоить сан протоиерея – во избежание тех аномалий, когда почтенный старец и даже протоиерей состоит в подчинении у начинающего почти священника. При каждом благочинном непременно должно быть диаконское место, дабы диакон, помимо приходской службы, сопровождал благочинного в поездках по округу, служил бы с ним по церквам и состоял бы его письмоводителем в благочинническом совете. При обозрении приходов благочинный должен совершать торжественные богослужения в храмах, поучать народ и иметь право созывать приходские собрания.

При благочинном, как сказано, имеется совет. Он состоит из трех священников, избираемых благочинническим собором на один год. Собирается этот совет по приглашению благочинного по мере нужды, не менее двух раз в месяц. Ввиду того, что епархиальный училищный совет упраздняется, – упраздняются также и его уездные отделения, а функции последних переходят к благочинническим советам. В члены совета приглашаются полезные в том или другом отношении лица, по учебным или другим делам, которые и участвуют на заседаниях совета по этим делам. В учебном отношении членам благочиннического совета присвояются права членов упраздняемых уездных отделений, причем благочинный есть председатель отделения, он же – и наблюдатель школ в своем районе со всеми правами упраздняемой должности уездных наблюдателей. Благочинническому совету присвояются также и функции епархиального суда. Судебные заседания производятся по указам епископа или епархиального управления. Для судебных заседаний в члены суда приглашается один из священников – не членов совета, по возможности – из другого благочиннического округа. Суд производится следующим образом. Председателем суда является благочинный; членами – один из членов совета и один священник – не член. Должность прокурора суда исправляет прибывающий на судебные заседания епархиальный следователь, который привозит с собой и следственное дело. Должность секретаря суда исправляет диаконписьмоводитель совета. Суд бывает открытый, в присутствии подсудимых, свидетелей и слушателей, и производится по законам церковногражданского судопроизводства, но без присяжных заседателей. Епископу предоставляется право учреждать суд не при каждом благочинии, а при некоторых – при трех-четырех на всю епархию, смотря по величине епархии и обилию дел; но в таких случаях вторым членом суда назначается священник из того округа, откуда подсудимый. Постановления суда утверждаются епископом. В случае недовольства решением суда, дело вновь рассматривается в заседании присутствия епархиального управления, по возможности – под председательством самого епископа. Если подсудимый останется недоволен решением и этого суда, то все судебное дело пересылается епископом, с его заключением, на окончательное рассмотрение высшего церковного управления российской Церкви.

Приступая к суждению о способах к осуществлению реформы епархиального строя, необходимо, главным образом, остановиться на материальной стороне дела.

Рассчитывать на Государственное Казначейство, ввиду тяжелого состояния нашего государства, нельзя на много лет; возможно даже, что государство не только откажет в средствах на введение церковной реформы, но, пожалуй, попытается отнять у Церкви или, по крайней мере, уменьшить и те средства, которыми она пользовалась до сих пор. Посему необходимо позаботиться об увеличении своих собственных церковных средств. Увеличению церковных средств окажет несомненно большую услугу страхование церковных имуществ своим же ведомством. Страховые премии, которые раньше поступали в пользу частных обществ, теперь пойдут в пользу Церкви. Затем, для увеличения средств следует расширить продажу и даже производство в пользу Церкви разных церковно-богослужебных принадлежностей. В настоящее время во многих епархиях существуют епархиальные свечные заводы и при них продажа лампадного масла, ладана, церковного вина и т. п. Операции этого рода следует значительно расширить; можно выделывать на своих заводах не только свечи, но и парчу, и кресты, и фитили для лампадок и т. п. И во всяком случае следует увеличить продажу всех этих предметов из церковных лавок и в пользу церквей. Помочь введению реформы с материальной стороны может отчасти и следующий способ. Кафедральные соборы следует сделать бесприходными и все их средства, за удовлетворением своих нужд, обратить на содержание членов присутствия епархиального управления. Затем, на первых порах, при отсутствии средств, можно соединить благотворительный стол с хозяйственным и просветительный с распорядительным, а также не вводить должности особого епархиального следователя, а назначать следователей из приходских священников на два-три благочиния одного. Экономия, полученная от упразднения должности секретаря консистории, должна быть обращена на канцелярию епархиального управления. Упразднение должности уездных наблюдателей и канцелярий уездных отделений почти сравняется с содержанием благочиннических советов и диаконов-письмоводителей. Канцелярия епархиального училищного совета почти сравняется по расходам с канцелярией учебного отдела при епархиальном управлении. Возможно, далее, ввести особый налог – по подобию гербового – на выдаваемые епархиальным управлением документы и акты.

В заключение настоящей главы должно сказать, что соответственно новому порядку вещей, при котором все епархиальные учреждения ставятся в самую тесную связь, начиная от прихода и кончая епископом, следует, взамен существующих отдельных уставов и положений, выработать и ввести один общий, объединяющий и обнимающий все функции епархиальной жизни устав, где бы подробно и всесторонне были раскрыты права, положение, обязанности и взаимоотношение всех должностных лиц и учреждений в епархии, начиная от епископа и кончая приходом.

По вопросу о благоустройстве прихода в религиозно-нравственном, просветительном и благотворительном отношениях нахожу нужным доложить следующее.

Вопрос о благоустройстве прихода находится в особенно тесной связи с вопросом о воспитании и назначении хороших приходских пастырей. Добрый пастырь и без особенных правил и руководств устроит жизнь своего прихода так, как это нужно для спасения его самого и его прихожан, а плохому пастырю мало помогут в этом какие бы то ни было правила и руководства. Посему для улучшения жизни прихода нужно прежде всего позаботиться о наилучшем подготовлении достойных кандидатов священства. Но не излишни, конечно, и некоторые другие меры и указания, могущие способствовать улучшению приходской жизни.

Одним из серьезных недостатков в жизни прихода в настоящее время является то, что между священником и прихожанами в большинстве нет той тесной внутренней связи, какая необходимо должна иметь место между ними по существу; священник нередко сознает себя личностью отдельной от прихода, даже несколько господственной над ним, обязанной пред ним одним только внешним служением, богослужением, требами, научением. Прихожане же имеют очень мало церковных общинных прав, а потому и принимают очень малое участие в своей церковно-приходской жизни. Представляется поэтому существенно необходимым создать такой порядок, чтобы священник имел не случайную только, внешнеслужебную связь со своим приходом, а самую тесную, внутреннюю, чтобы и приход сознавал и чувствовал эту связь и со своей стороны разделял пастырские труды своего священника по устроению приходской жизни, помогая ему, чем кто может. Нынешние приходские попечительства должны разрастись в общеприходские братства, в которых священник есть главный руководитель (он – непременный председатель церковно-приходского братства), но в которых все члены, не исключая и священника, имеют одни и те же интересы, преследуют одни и те же цели и дружно, согласно заботятся об общей пользе, представляя из себя одну большую дружную, благоустроенную семью, отцом и руководителем которой является пастырь. Между пастырем, возглавляющим собой приход, и между пасомыми должно быть полное взаимопроникновение и взаимодействие, но не должно быть ни начальствования, ни зависимости: вместо власти – отеческое влияние, вместо подчинения – сыновняя любовь и послушание. Впрочем, у пастыря есть одна власть – низведения на верующих Божественной благодати через таинства, ему представлено право быть ходатаем и молитвенником за свою паству пред престолом Божиим, право учить ее истинам веры и руководить ее религиозно-нравственной жизнью. Все это весьма возвышает пастыря над паствой, ставит его в положение отца над ней; но это возвышение должно носить именно отеческий, а не чиновничий характер. С другой стороны, и пастырь ни в коем случае не подчинен приходу. Правда, ныне многие пастыри находятся в полузависимом состоянии от паствы, вследствие неурегулированности материального обеспечения духовенства, и эта полузависимость нередко бывает даже яблоком раздора между пастырем и паствой. Но отсюда вытекает необходимость устранить эту полузависимость вполне достаточным для приличного существования клира обеспечением, но не иначе, как из Государственного Казначейства, хотя бы путем обязательных взносов прихожан на этот предмет. Само собой понятно, что обеспечение жалованьем не отнимает у клира права получать во всех отдельных случаях от прихожан добровольное вознаграждение за требы; но это вознаграждение должно быть именно вполне добровольным.

Что касается избрания священников самими приходами, то нужно сказать, что при настоящих условиях это едва ли возможно и полезно. Достойных кандидатов священства не так много, чтобы прихожане могли делать выбор между ними; да и как они могут знать кандидатов священства? Не будут же они рассеяны по всем приходам, а тем более по всем деревням? Наконец, если предоставить прихожанам право избирать себе священника, то не послужит ли это право поводом к нестроениям и несогласиям, а также чем можно поручиться, что они будут избирать достойнейшего, а не будут руководиться соображениями совершенно иного рода? Впрочем, в отдельных случаях, когда это избрание возможно и с точки зрения обоюдной целесообразно, для епископа в этом ничего кроме облегчения не заключается. Вообще, в избрании священников приходами при том непременном условии, если за епископом остается право не признать избранного кандидата достойным и назначить другого, хотя бы и неизвестного совсем прихожанам, нет ничего неканонического; но по отношению к реформе прихода этот вопрос представляется не имеющим особого значения, а потому и не существенным.

Гораздо важнее решить, что должен делать священник в приходе и вместе с прихожанами, чтобы усовершенствовать церковно-приходскую жизнь в религиозно-нравственном, просветительном, благотворительном и иных отношениях.

Как на средства, содействующие усовершенствованию церковно-приходской жизни, считаю нужным указать: на наилучшую постановку богослужения, на религиозно-нравственные чтения и беседы, устраиваемые как публично, так и келейно – при пастырском посещении домов прихожан, на устройство неофициальных кружков трезвости, несквернословия, покровительства животных и др., на устройство церковных школ, яслей, приютов, богаделен, домов трудолюбия, странноприимниц, ночлежных домов, словом – всего того, чем так превозносится над Церковью мирская безрелигиозная филантропия; не бесполезно было бы, полагаю, и восстановление апостольского института диаконисе или учреждение чего-либо подобного, а также, наконец, как о способе к материальному осуществлению всех этих средств, необходимо сказать несколько слов и об экономическо-юридических правах прихода.

Богослужение следует улучшить со стороны чтения, пения и проповеди. В отношении же чисто приходском следует обратить внимание, между прочим, на храмовые праздники, которыми нужно пользоваться для возбуждения приходского самосознания и подъема духа. В этих видах хорошо было бы к престольному празднику приурочить говение прихожан, как это ведется в некоторых местах, устраивать крестные ходы, торжественные общеприходские собрания и ознаменовывать эти дни делами любви и благотворения в приходе. В целях удовлетворения религиозно-нравственных потребностей, необходимо при каждой церкви иметь в продаже крестики, иконы, поминания, книги и др., особенно книги, которые удовлетворяли бы потребности в духовном просвещении. Необходимо от поры до времени бесплатно раздавать народу листки и брошюры религиозно-нравственного и церковно-общественного содержания.

Организация внебогослужебных бесед и чтений – общих и частных, устройство кружков трезвости, покровительства животных и др., особенно между юными прихожанами, – все это по своей общепонятности и общепризнанности не требует в данном случае обсуждения и нуждается только в упоминании.

Что касается церковных школ, то последние, в силу особенного значения их в деле воспитания прихожан в духе веры и благочестия, невзирая ни на что, должны пользоваться правом существования и ценой каких бы то ни было жертв должны быть устраиваемы и поддерживаемы в каждом приходе.

Устройство яслей, богаделен, приютов, странноприимниц, домов трудолюбия и пр. вызывается потребностью и необходимостью в делах христианской любви, милосердия и благотворения. Говорить подробно о каждом из означенных видов благотворительности вследствие их общепризнанности опять-таки нахожу излишним. Необходимо разве оговориться, что в устройстве всех этих благотворительных учреждений должно сообразоваться с материальными силами того или иного прихода.

Немалое содействие пастырю и приходу в деле приходской благотворительности могли бы оказать диакониссы – в случае восстановления этого древнего, апостольского учреждения. Женщина, особенно христиански настроенная, отличающаяся по природе нежным и сострадательным сердцем, обыкновенно отличается и ревностью по вере и глубокой преданностью святой Церкви. Давшие обет девства или честные вдовицы могли бы принимать благословение от епископа на служение больным и бедным в приходе, тем более что к этому нет канонических препятствий. Идеал мирской подвижницы отчасти уже осуществлен лучшими из сестер милосердия; остается этот род подвига воплотить в жизнь прихода.

Но для устройства и содержания приходом всех вышеуказанных и др. учреждений, если уже это будет признано желательным, он должен обладать материальными средствами и всеми проистекающими отсюда правами, иначе сказать – должен пользоваться правами экономическо-юридического лица. Чего-либо нового в этом отношении, пожалуй, нет нужды добиваться. В настоящее время в приходе имеет такие права церковь. Правда, доселе она пользуется этими правами в приходе, как нечто отдельное от прихода. Но этой обособленности не должно быть. К устранению ее, к объединению между церковью и приходом, между церковной – так сказать – администрацией и народом, сводится вся суть реформы прихода. Поэтому право церкви на владение собственностью может быть вместе с тем и правом прихода этой церкви. Если не теперь, то со временем церковные суммы и суммы собственно приходские (или попечительские) могут быть соединены в одну церковноприходскую кассу и могут состоять в одном общем заведовании клира и прихода. К этим суммам должны присоединяться доходы с разнообразных статей, изыскиваемых на месте, в зависимости от бедности или богатства прихода. На эти средства, помимо содержания специальных религиозно-благотворительных и просветительных учреждений, приход может во всяких отдельных случаях оказывать поддержку застигнутым бедой прихожанам, например, при пожарах, при наводнении, неурожае, смерти и т. д. В рассуждении об устройстве прихода следует разрешить еще вопрос о внешней его организации, которая сводится к тому, чтобы приход наилучшим образом мог выполнять свои разносторонние задачи как в правовом, экономическом, так и религиозно-просветительном, благотворительном, словом – во всех отношениях.

Дело в том, что можно создать довольно стройную систему управления приходом, но она будет преследовать односторонние экономические цели. При составлении какого-либо Высочайшего постановления о приходе необходимо иметь в виду, что это постановление должно обнять все стороны приходского быта и создать в приходе живой молитвенно-облагодатствованный союз людей, ревнующих о спасении, а не сухое бюрократическое заседание имущественных собственников. Далее: вмешательство гражданской власти в суждения и постановления церковных собраний, а тем более – утверждение или неутверждение этих постановлений, хотя бы даже по делам экономического характера, несогласно с достоинством приходских собраний, как учреждений церковных, наконец, несогласно с достоинством епископа, как главного вершителя церковных дел, а потому должно быть если не совсем отвергнуто, то возможно более ограничено; в подобных же соображениях не может быть допустимо предоставление гражданской власти права созвания церковного собрания по первой надобности. Всякие требующие утверждения постановления церковных собраний утверждаются духовной властью, в потребных случаях – впрочем – по сношении с гражданской. Во всяком случае, все постановления и ходатайства церковных собраний поступают первоначально на рассмотрение духовной власти, и уже последней, если потребуется, передаются на заключение гражданской власти. Подобным образом, если гражданская власть признает нужным созвать где-либо церковно-приходское собрание, она делает это через духовную власть и по сношении с ней. Далее: установление податного или имущественного ценза для участия в собрании является несправедливым, ибо лишает драгоценного права церковного голоса тех прихожан, кои бедны, но зато благочестивы, добродетельны, разумны, и кои могли бы принести приходу пользу если не деньгами, то чем-либо иным. Право участия в общецерковном собрании должно определяться не имущественным цензом, а во-первых – принадлежностью к приходу, во-вторых – возрастом (примерно с 21 года) и в-третьих – нравственными качествами членов приходской общины. Приходу в его церковном составе принадлежит право не допускать до своих собраний, лишать права голоса лиц явно безнравственных (впрочем, с великим рассмотрением), а также право братского суда над провинившимся членом общины. Что касается выборного церковного совета или комитета (безразлично), то ему следует придать такой характер, чтобы его члены были не столько администраторами, управителями дел прихода, сколько помощниками, сотрудниками приходскому пастырю в служении меньшей братии. Поэтому они должны избираться из лиц сколько именитых, столько же и духовно-просвещенных, ревнующих о славе Божией. Вообще, в рассуждении о церковно-приходских собраниях необходимо иметь в виду ту основную цель, ради которой они призываются к жизни, именно – наилучшее достижение каждой церковной общиной вечного спасения своих членов. Поэтому имеющий быть изданным закон о приходе должен высказываться по всем статьям настолько ясно и определенно, а также и порядок дел и самое положение и права членов совета и собрания (как между собою, так и по отношению к священнику) должны быть оговорены настолько точно, чтобы в жизни прихода не было печальных столкновений священника с паствой по маловажным, формальным затруднениям, как это наблюдается вообще в некоторых коллегиальных установлениях по несовершенству законов; чтобы наименее оставалось места всяким притязаниям, распрям и проявлению личных страстей. В этих видах хорошо было бы церковные собрания прихода устраивать в храме в надлежащей церковной обстановке, с молитвословиями, с облаченным в епитрахиль священником, который самым нахождением на амвоне являлся бы авторитетным представителем святой вселенской Церкви и связью между ней и данной общиной. Молитвенно-церковный характер таких истинно церковных собраний в огромной степени способствовал бы обузданию всякой грубости и непристойных выходок со стороны маловоспитанной народной громады.

Теперь остается сказать несколько слов о степени самостоятельности прихода и об отношении его к епархии и епархиальной власти к нему.

Основная точка зрения на этот предмет мне представляется такой. Только тот приход есть истинно православный, который совместно с другими такими же приходами объединяется в одну епархию, возглавляемую епископом; в противном случае он рискует превратиться в самочинную сектантскую общину; посему полная самостоятельность прихода в православной Церкви немыслима. Затем, так как приход есть составная часть епархии, то он необходимо должен участвовать, совместно с остальными приходами, в общеепархиальной жизни путем несения расходов на нужды епархии и вообще Церкви, а также путем сообсуждения через своих представителей, под главенством своего епископа, общеепархиальных вопросов по всем тем сторонам церковной жизни, которые в малом масштабе касаются и его собственной жизни. Способами, которыми приход осуществляет это право и обязанность, являются окружные и общеепархиальныё собрания. Но об этих собраниях или соборах речь отчасти уже была во второй главе – о реформе епархиального управления, а также будет и в шестой главе – об епархиальных съездах, а потому говорить в данном месте о правах прихода нахожу излишним.

Что касается, наоборот, прав епархии по отношению к приходу, то эти последние определяются сущностью власти и правами епископа, как главного строителя тайн Божиих в епархии, как управителя внутренним и внешним и, конечно, имущественным бытом епархии целокупно и по каждому приходу отдельно, словом – как Богом поставленного отца и хозяина епархии, ответственного только перед Богом и высшей церковной властью. Он – главный руководитель во всех отношениях епархиальной жизни вообще и каждого прихода в частности; ему принадлежит и высший контроль над этой жизнью.

В заключение настоящей главы о возрождении прихода считаю нужным высказать несколько следующих соображений относительно степени осуществимости этой реформы: 1) материальных затруднений к ее осуществлению не представляется; 2) представляются затруднения чисто морального свойства – неподготовленность простого народа, да и других классов, к устроению приходской жизни на тех условиях, какие изложены выше, вследствие чего многие неутвержденные души могут истолковать предполагаемую реформу в сектантском направлении, что поведет если не к отпадениям от Церкви, то, во всяком случае, к церковным нестроениям; 3) многие пастыри еще не пользуются настолько сильным авторитетом в приходе, чтобы могли быть надежными руководителями церковно-приходской жизни при реформированном ее строе, тогда как самая реформа ее обусловливается наличностью этого авторитета; 4) в особенности нужно воздержаться от объединения сумм церковных и приходско-попечительских, а также от дарования приходу прав распоряжаться всеми этими суммами впредь до некоторой подготовки как прихожан, так и самого духовенства к их новым правам и обязанностям; 5) впредь до введения реформы преподать духовенству наилучшие и наиболее целесообразные, так сказать – методические приемы и средства к напряженному, усиленному в течение трех-пяти лет подготовлению прихожан к общинноприходской жизни, например, хотя бы путем чтения специально составленных и подобранных статей <прихода>, путем раздачи каких-либо брошюр и листков соответствующего содержания и путем усиленных частных бесед по домам по этому вопросу, причем самый материал для бесед о приходской жизни должен быть у священника под руками: 6) устройство, по мере надобности, общеприходских собраний, организация всяких просветительных и благотворительных учреждений, а также улучшение богослужения со стороны чтения, пения и проповеди, – все это в большей или меньшей степени возможно и желательно к осуществлению теперь же; и 7) следует немедля приступить к созданию наилучших пастырских школ для подготовления наилучших пастырей. К этому последнему вопросу, в сущности, сводится вся суть приходской реформы, и – в силу его огромной важности в массе других общецерковных вопросов – он должен быть разрешен одним из первых. Только тогда приходская жизнь станет на более совершенный путь, когда у нас явится класс новых пастырей, рожденных от духа и для дел духа; ибо как можно возродить без возрождающего?

Но об этом – речь в следующей главе.

В настоящее время по вопросу о реформе духовно-учебных заведений появилось уже достаточное количество проектов и не только в духовных журналах, но и в светских и даже в светских газетах. Все согласно говорят о том, что существующий строй духовно-учебных заведений далеко неудовлетворителен и со стороны учебной и со стороны воспитательной, почему духовноучебные заведения не достигают своей цели, не приготовляют хороших пастырей для Церкви православной. Несовершенство учебных планов и несовершенство их выполнения, несомненно, присущи всем нашим средним школам, но в школах духовных они особенно резко бросаются в глаза: воспитанникам духовных школ ставятся особенно высокие цели, почему и легко заметить несоответствие поставляемых целей с действительностью, которая так мало дает возможности видеть на ниве Христовой светлых работников, истинных пастырей. Как ни индифферентно наше так называемое интеллигентное общество к вопросам и делам веры и благочестия, но оно, несомненно, тоскует по духовному, по идеальному, что доказывается достаточно развитым даже у нас стремлением образовывать союзы и общества с целями благотворительными и просветительными и вообще с целями творить добро своим ближним в меру своего усердия и доброго христианского настроения или, вернее сказать, в меру разумения достоинства человека и обязанностей развитого общежития; в большинстве современных благотворительных и просветительных обществ больше работает социальный разум, чем христиански настроенное чувство. К глубокому сожалению, громадное количество современной благотворительной и просветительной деятельности идет помимо церкви Христовой, помимо ее руководства. Точно так же интеллигентное общество вздыхает о духовном и идеальном и ищет разрешения высших запросов духа вне Церкви, вне единственного учреждения на земле, обладающего полнотой истины. То, что раньше совершалось только в Церкви и около Церкви, уходит от нее: уходит от нее руководство умами и сердцами людей. И это, между прочим, и потому, конечно, что в Церкви недостаточно работников, стоящих на высоте своего призвания, способных руководить умами и сердцами верующих. Несовершенство учебных планов школ, приготовляющих пастырей, а главным образом – несовершенство выполнения этих планов, особенно со стороны воспитательной, служит причиною того, что Церковь лишается наиболее талантливых и даровитых работников, которые, не получивши в школе надлежащего настроения и просвещения, уходят на иную работу – мирскую, более легкую и более обеспечивающую пользование мирскими благами. Это – уже совсем ненормальный порядок. Дело Церкви Христовой на земле настолько высоко и настолько трудно, что оно требует привлечения к себе, по возможности, большего числа талантов и дарований. Так это и было, когда в христианском обществе еще не было утрачено понимание и чутье истинного пути, по которому следует идти к заповеданному Спасителем нашим совершенству: в Церкви сосредоточивались таланты и дарования, и они возрождали мир, руководили верующими. Ложный принцип папства, к великому бедствию Церкви, извратил понимание идеи церковного руководства верующими, распространивши это руководство и на дела чисто мирские, что естественно вызвало сильнейший протест со стороны мира. Чуждые Церкви Христовой тенденции папства приписаны были, по недоразумению, и Церкви православной русской, начиная с Петра Великого, и наше Правительство с великим усердием, достойным лучшей цели, стало отнимать у Церкви средства и возможность влиять на общество, отняло у Церкви принадлежавшие ей имущества, подвергало представителей Церкви разным стеснениям, лишало представителей Церкви естественно принадлежащего им права религиозно-нравственного просвещения и нравственного руководства верующими. Лишенное живого общения с верующими в школе и в делах благотворительности, духовенство естественно обратилось в требоисправителей и – в лучшем случае – в красноречивых проповедников, которые могли только говорить, но не делать, замкнулось само в себе, сделалось «сословием», стало учить по преимуществу только себя и благотворить только в своем тесном кругу. Необходимо возвратить Церкви ее первоначально руководящее значение и положение в мире в деле религиозного и нравственного руководства народом, дабы можно было верующих, бродящих по распутьям мира сего, возвратить на пусть истины Христовой. К достижению этой высокой цели и должна служить отчасти, конечно, и соответствующая организация духовно-школьного дела, или вернее, – как это хотелось бы мне сказать и доказать, – вообще школьного дела, дела обучения и дисциплины детей и юношей. Надлежащим образом поставленная школа должна служить одним из самых могущественных факторов возрождения религиозного и нравственного духа в обществе, так заметно оскудевшего в настоящее время.

Я не имею намерения входить в подробную оценку появляющихся в печати новых проектов организации духовных школ и главным образом потому, что оценка этих проектов сделана уже 40 лет тому назад знаменитым московским святителем Филаретом, так что мне пришлось бы повторить то, что говорил преосвященный Филарет. Последние годы жизни и деятельности преосвященного Филарета протекали в эпоху 60-х годов, т. е. в эпоху, в значительной мере подобную настоящему времени, полному стремлений ко всякого рода реформам. Тогда и в духовном ведомстве говорили о реформах, и эти разговоры привели к уставу 1867 г., по которому духовные школы жили до 1884 г. В числе проектов, которые рассматривал преосвященный Филарет, был проект, составленный ректором Киевской академии архимандритом Филаретом и инспектором Московской академии архимандритом Михаилом. По этому проекту предполагалось, что духовная школа должна состоять из семи классной общеобразовательной гимназии и 3-х годичных богословских курсов, т. е. предполагалось сделать то же самое, что предлагают и большинство современных прожектеров – с небольшой разницей в продолжительности богословских курсов (в настоящее время предлагают или 2, или 4 года на собственно богословское образование) и по тем же соображениям, т. е. по соображениям: 1) необходимости (?) для воспитанников духовных школ получить возможно широкое общее образование, которое обеспечивало бы им выход из духовной школы в светские учебные заведения, и 2) недопустимости будто бы нравственного насилия (странное недоразумение!) над природой детей, определяя их призвание к пастырству с 9–10-летнего их возраста, когда они по воле своих родителей поступают в духовную школу и когда они по своему малолетству не могут определить своего истинного призвания. Преосвященный Филарет, возражая против проекта оо. архимандритов, указывал следующие его недостатки: 1) по меньшей мере весьма странно, чтобы учащиеся в духовной школе в течение 7 лет жили и учились с мыслью, что «они готовятся не к духовому званию, а к чему хотят, или сами не знают к чему», и чтобы из них вдруг выходили хорошие служители Церкви. «Бродящая мысль ученика, – писал преосвященный Филарет, – при виде скудной жизни и тяжелой службы духовенства, будет перебегать в широкую светскую область, где встретит прельщающие мечты о выгодах и почестях; и это легко поведет к тому, что более способные ученики устремятся в светское звание, и богословской семинарии и церковной службе достанутся только дрожди общеобразовательного училища». Не прав ли оказался мудрый святитель? Не сбылось ли его пророчество? 2) 17-летний юноша так же мало способен определить свое призвание, как и 15-летний, что также совершенно справедливо. Составители современных проектов, кричащие о насилии над природой 9–10-летних детей, предопределенных родителями к пастырству, как будто забывают, что у громадного большинства людей, у так называемых средних людей, «призвание к известного рода деятельности вырабатывается, а не дается, как что-то готовое, и не может быть предоставлено силам и способностям самих детей, из которых при наличности такой свободы самоопределения может выйти «ни то ни се», «трость, ветром колеблемая», какой-то винегрет мыслей и склонностей, а не целостный со строго определенными наклонностями и убеждениями человек. И не странных ли межеумков мы воспитываем в настоящее время в своих школах, отказавшись в пользу «малых сил», якобы во имя интересов самоопределения, от воспитания в строго определенном направлении? И 3) нельзя ожидать ничего доброго для Церкви, если проектируемое общеобразовательное 7-летнее заведение «поставит себе целью соответствовать всем возможным направлениям» (5, 926–930). И действительно, Церковь имеет строго определенную задачу и нуждается в работниках со строго определенным настроением, склонностями и мышлением, почему в организации своих школ она не может вносить соображений о том, что некоторые из питомцев этих школ могут быть лучшими инженерами или торговцами, чем пастырями. Suum cuique, а тем более свое должно принадлежать Церкви и ее духовным школам; ибо «свое» церковное определено свыше и членам Церкви – и клирикам и мирянам – необходимо в этом случае только по мере сил своих выполнять Божественные заповеди. То, что говорил и писал знаменитый святитель, по моему мнению, остается в силе и для настоящего времени и для проектов новых организаций духовной школы. Поэтому-то я, не входя подробно в разбор и оценку действующего устава духовных школ и вновь появляющихся проектов, хотел бы в меру своего разумения осветить с точки зрения христианства и с точки зрения современного образования, его тенденций и задач ту дорогу, по которой должна идти школьная реформа. Такое освещение (посильное, конечно) даст возможность: 1) по достоинству оценить всякий школьный устав, который прежде всего должен сообразоваться с требованиями и идеалами христианства, как основы жизни всех современных христианских народов, а затем с требованиями современного образования, стремящегося удовлетворить запросам современной до крайности усложнившейся жизни; 2) избавит от ошибки возлагать слишком большие надежды в деле улучшения школ на новые уставы, а равно объяснять неудовлетворительность строя и жизни школ неудовлетворительно составленными уставами: хорошо работающая во славу Божию и на пользу людям школа создается не одними уставами; точно так же неуспехи школ зависят не от уставов только – за исключением, конечно, в последнем случае тех уставов, которые явно тенденциозны и уродливы, каков, например, ныне действующий устав духовных школ 1884 г., лишающий пастырей будущих возможности получить хорошее и общее и специальное образование; 3) исключить возможность создания искусственных учебных планов, которые готовы рассматривать духовную школу, как школу профессиональную, а такой взгляд на духовную школу в самом корне есть ложь: пастырство не есть профессия, оно есть только высшее служение Богу и людям, наделенное особыми дарами Божественной благодати, но подобное служению каждого христианина; 4) вместе с тем укажет тот путь и тот учебный план, по которому и в котором должна жить и выполнять свое дело духовная школа.

Итак, в каком отношении к современному образованию должна стоять духовная школа, и в какой мере ее уставы и ее жизнь должны определяться требованиями современного образования?

Современное образование получило богатое наследство от прошедших веков, настолько богатое, что современные люди до сего времени еще не умеют разобраться в этом наследстве, привести его в порядок и создать свою органически стройную систему образования. Из дали христианских веков нас привлекает просветительная деятельность первых веков христианства, которые с такой силой внесли в просвещение новый дух и новые силы, указали новые, несравнимо более высокие задачи и цели для просвещения, чем это делало римское и греческое язычество, внесли неизвестную дохристианской древности глубину в изучение наук исторических и философских и в изучение природы. Мы глубоко и искренно восхищаемся той глубиной и чистотой веры и благочестия, которые одушевляли просвещеннейших и святых мужей древности христианской и давали им необычайную силу ассимилировать и свести к единой цели культурное богатство греческого и римского образования. Высокая и святая деятельность св. отцев Церкви неизбежно вызывает нас к подражанию им и к следованию по их стопам. Но мы также преклоняемся перед серьезной и строгой просветительной работой эпохи схоластики; мы умеем ценить высоко логическое мышление этой эпохи и ее умение систематизировать знания, и нам хотелось бы так же стройно мыслить, как умели мыслить схоластики. Мы ценим высоко и живой, жизнерадостный гуманизм эпохи Возрождения, открывший нам новые пути к изучению древности и к изучению природы. Мы умеем также воздавать должное и ближайшей к нам эпохе Просвещения, осуждая ее крайности, ее чрезмерное поклонение разуму человека и даже обоготворение этого разума и ее космополитизм. Воздавая должное просветительной деятельности каждой указанной эпохи и усваивая себе все наиболее ценное от каждой эпохи, мы не умеем, не в силах все предыдущие направления соединить в одно стройное целое; поэтому-то мы так пестры в своих школьных системах, планах и уставах, которые представляют собой только механическое соединение разных образовательных элементов. Мы механически в наших учебных планах соединяем в одно: богословие, филологию (древние и новые языки), историю, географию, естественные науки и математику– и думаем, что результатом воздействия разнообразнейших наук явится цельный живой человек с определенными стремлениями, с определенной личностью. В этом – наше заблуждение. Правда, конечно, разнообразие современного образовательного материала могуче действует на умы нашего юношества; но оно не вырабатывает своеобразно развитую личность: богатый учебный материал удовлетворяет интеллектуальным потребностям, но он же и подавляет личные интеллектуальные стремления. Составители проектов уставов духовной школы очень много говорят о том, что учить детей в духовной школе в строго определенном направлении, начиная с 9–10-летнего возраста, значит – допускать насилие над личными склонностями каждого ребенка; а между тем в действительности самое тяжкое нравственное насилие над ребенком творится нашими многопредметными учебными планами, которые не дают усилиться личной любознательности учащихся, отодвигают на задний план самопроизвольные и индивидуальные образовательные стремления.

Механическое соединение в современном образовании унаследованных от разных просветительных эпох образовательных элементов и проистекающая отсюда многопредметность (а следовательно, и многознайство, ничего не знающее) учебных планов составляют коренные недостатки современного образования. Эти недостатки отчасти также находят себе объяснение и в склонности нашего времени оценивать знания и умения с экономической точки зрения. Эта склонность заставляет нас ложно думать, что образование не исполнило своей задачи, если оно не вооружило юношество для культурной деятельности во всех направлениях. Желание занять сразу несколько сидений приводит к потере и одного сиденья.

Указанные мной в общем недостатки современного образования настолько ясны, что мы, воздавая должное уважение его обширности и всесторонности, должны всячески беречься навязываемой этим образованием многопредметности, а вместе с ней крайне поверхностного и давно осужденного многознайства, которое всегда так высокомерно и так склонно умничать и судить обо всем, ничего в существе дела не зная; мы должны всячески беречь индивидуальную свободу детей и юношей, подавляемую современным громадным учебным материалом. Необходимо ценить грандиозное, хотя еще пока и не совершенно отделанное, здание современного образования, но также необходимо помнить его несовершенства и беречься их, руководствуясь в этом случае указаниями Свящ. Писания и св. отцев Церкви. Несомненно, духовная школа не может относиться враждебно к современному образованию: это противоречило бы универсальному характеру христианства, которое желает видеть своих последователей, а тем более ближайших служителей Христовых не чужеземцами, плутающими в этом мире без знаний и света, а напротив, вооруженными всеми знаниями и умениями во всей их широте. Но так как христианство все же больше ценит «преобразованного» человека, с обновленным умом, сердцем и волею, а не всесторонне образованного, то и широта познаний христианина должна заключаться в целостности, а не в многопредметности, в законченности, а не в разнообразии. <Высоко> ценные указания относительно того, как следует нам относиться к так называемым светским знаниям и умениям, оставили св. отцы Церкви – Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст. Особенно ясны и ценны указания св. Григория, который, настаивая на необходимости изучения светских наук, говорил: «Я полагаю, все благоразумные люди согласны с тем, что образование есть первое из наших благ и притом не только то возвышенное, данное в собственность нам христианам, которое может пренебрегать изяществом и красотой речи и держится только спасения и красоты истины, но и языческое, которое большинство христиан презирают, как вредное, опасное и отводящее от Бога. Подобно тому, как мы не должны презирать небо, землю, воздух и все, что принадлежит к ним, из-за того, что люди имели глупость воздавать божеское почитание этим творениям Божиим, но можем пользоваться в них тем, что полезно для жизни и наслаждения, и избегать того, что опасно, всячески удаляясь от того неразумия, чтобы возвышать тварь пред Творцом, но, наоборот, постигая из произведений Художника и весь ум предавая в послушание Христу; подобно тому, как ни огонь, ни пища, ни железо, ни какая бы то ни было вещь само по себе ни полезна, ни вредна, но делается такою вследствие употребления; подобно тому, как даже черви, смешанные с лекарством, могут сообщить ему лечебную силу: так то же самое можно сказать и о языческих науках, которые занимаются изучением и исследованием вещей и которые мы переняли с устранением всего того, что ведет к демонам, заблуждению, гибели. Благодаря этому страх Божий только усилился в нас: через менее хорошее мы достигли познания лучшего, из бессилия язычников создали опору для веры. Поэтому никак не следует презирать образования, хотя некоторые и думают так: скорее можно обвинять в неразумии и необразованности тех людей, которые хотели бы прикрыться, сделав всех похожими на себя, чтобы среди общего невежества их собственное не бросалось в глаза». Но, настоятельно рекомендуя образовательные занятия, св. Григорий ставил одно необходимое условие, чтобы «сердце было утверждено», т. е. чтобы внутренний человек оставался целым и совершенным, не подавленный громадой знаний, часто несовершенных и несовершенно усвоенных.

Из сказанного мною я позволяю сделать такие общие заключения относительно организации духовной школы:

1) Духовная школа должна быть организована сообразно с требованиями и идеалами христианства, которое желает видеть, особенно в ближайших слугах Христовых – пастырях, людей, воспитанных по духу Христову, «уготованных на всякое благое дело», с «огражденным и утвержденным сердцем»; а для сего на первом плане в духовной школе должно стоять возможно совершенное изучение слова Божия и вообще наук богословских. Наилучшее изучение слова Божия – главная задача духовной школы, и так называемые общеобразовательные науки должны иметь в духовной школе хотя и почетную, но служебную роль.

2) Духовная школа должна быть организована также и в соответствии с требованиями современного образования, чтобы пастыри не были чужеземцами в сем мире и чтобы им в совершенстве был понятен язык мира сего и его мирские чаяния и стремления; но при этом весьма необходимо, чтобы в духовной школе было исключено свойственное современному образованию стремление приготовить юношей к работе во всех направлениях, что объясняется только ложным стремлением современного общества оценивать образование с экономической точки зрения, каковая точка зрения совершенно чужда Церкви, как неприменимая к оценке духовных благ, из которых одно из высших есть образование. Духовная школа не может усвоять себе стремления к многопредметности; она только не осуждает этого стремления и признает его в своих стенах законным настолько, насколько это необходимо для достижения ее собственных задач и насколько это не нарушает целостности образования. Избегая ненужной и крайне вредной многоучености, господствующей в современном образовании и препятствующей – вследствие обилия учебного материала – проявляться индивидуальным наклонностям и способностям учащихся, а следовательно, и стесняющей свободу личности, которую всегда охраняет и уважает Церковь, необходимо самонужнейшие для пастырей науки (общеобразовательные) поставить в духовной школе возможно совершеннее, каковы науки исторические (вместе и социальные), философские (философия, логика, психология), словесные (история литературы) и педагогические (педагогика и дидактика). Будет в высокой степени печально, если и новый устав духовных школ допустит в этом последнем отношении такие же грубые ошибки, какие допущены в существующем уставе, который, например, считает возможным хорошо (а ведь если знакомить, то нужно знакомить хорошо) ознакомить учащихся с психологией в 2 недельных урока или который необходимое и основательное знакомство для будущих руководителей народных школ с педагогической наукой свел только на ознакомление с ремеслом учебного дела, исключивши из курса духовной школы педагогику и оставивши по одному недельному уроку (для 5 и 6 классов) дидактики.

3) Духовная школа не должна мыслиться в строгом смысле профессиональной школой. Понятие профессии навязывает школе что-то внешнее, что-то определяющее жизнь школы и ее работу внешними соображениями и побуждениями и прежде всего требованиями и интересами известного профессионального круга; жизнь же духовной школы должна определяться внутренними побуждениями и развивающейся личности и интересами христианскими и общечеловеческими, обнимающими не тесный профессиональный круг, а всех людей. Пастырство, как уже я сказал, не есть профессия, оно есть высшее возможное на земле служение Богу и людям, но подобное служению каждого христианина. Православные пастыри – не жрецы и не католические ксендзы, искусственно воспитываемые или, лучше сказать, дрессируемые, как профессиональные дельцы, владеющие до тонкости всеми приемами своей профессии включительно до жестов при говорении проповеди в храме. Православные пастыри должны мыслиться людьми, органически вырастающими из среды вообще всех христиан в людей более совершенных, «в меру возраста совершенна» и способных руководить другими людьми, быть для них «образцом слова, веры, жизни, любви и чистоты». В настоящее время у нас, говоря о неудовлетворительности состава пастырей, любят повторять, что нам не мешало бы научиться у католиков, которые будто бы так хорошо умеют приготовлять хороших пастырей. Но я не желал бы учиться у католиков, как разными внешними мерами и дрессировкой воспитывать будущих пастырей, готовых потом не брезговать никакими средствами для действования ad majorem Dei gloriam. He по Христовой заповеди воспитывают своих пастырей западные христиане, извратившие учение Христово. Я могу согласиться только с тем, что католический священник имеет более определенную физиономию, как защитник интересов папства, действует с большей энергией и большей последовательностью. Но если принять в расчет, что такая определенность и энергия, не разбирающая средств, более свойственна члену какой-нибудь социальной или политической партии, чем служителю религии, всегда правда, настойчивому, но смиренному и скромному, то и указанным выгодам воспитания католического не следует подражать. Православная духовная школа должна искать средств для воспитания добрых пастырей прежде всего внутри самих учащихся, в личности каждого учащегося, а не во внешних по преимуществу мерах и внешнем строе. Это – путь более трудный, и воспитать православного пастыря гораздо труднее (если брать в расчет и в пособие только одну духовную школу), чем католического. С этой точки зрения я не особенно верю в так называемый «особый строй», «особый дух» духовной школы, если только этот строй и этот дух не развились в школе органически из строя жизни и духа тех христианских семей, из которых поступают в такую школу их питомцы, если то и другое навязывается или прививается искусственно, а тем более насильственно. Несомненно, вполне естественно желать и устроять в духовной школе такие порядки жизни, которые наиболее приличествуют будущему пастырю; но необходимо также желать, чтобы такие порядки составляли естественную потребность учащихся, составляя только высшую, более совершенную степень того строя жизни, в котором живет или, по крайней мере, должен жить всякий православный христианин (я особенно разумею здесь наш простой народ, строй жизни которого, несомненно, определяется религиозными потребностями). Вполне естественно также желать, чтобы будущих пастырей учили пастыри же, но нельзя и этого ставить непременным условием строя духовной школы и совершенно отстранять от дела людей светских: история духовной школы представляет нам много примеров светских учителей с высокой христианской настроенностью, действовавшей самым плодотворным образом на питомцев школы. Ошибки в делах обучения и дисциплины возможны и со стороны пастырей-учтелей, и, что в данном случае очень невыгодно для дела, ошибки эти вреднее и непростительнее ошибок светских учителей, так как к пастырям должна прилагаться иная, высшая мера поведения и образа действий. Но во всяком случае желательно, чтобы преподаватели богословских предметов носили священный сан.

4) Школа духовная ни в коем случае не должна быть школой сословной, равно как и духовенство не может быть сословием. Такой порядок противоречит идее христианского призвания (vocatio), которое отрицает искусственное деление людей на разные группы общественные; христианство признает только различие даров и дарований, ниспосылаемых свыше. Поэтому духовная школа должна быть широко открыта для всех и каждого, а не только для детей духовенства. Право поступления в нее и прохождения ее курса должно обусловливаться не происхождением из того или другого сословия, а известною, свойственною доброму христианину, настроенностью, которая при благоприятных условиях могла бы возрасти в пастырское призвание. Конечно, дети священноцерковнослужителей – по преимуществу желательные кандидаты для поступления в пастырскую школу. Их призвание к служению Церкви до некоторой степени определяется уже их происхождением из духовной среды. Предполагается затем, что и воспитание их с самого раннего детства совершается под ближайшим воздействием Церкви и всего церковного, почему естественно ожидать, что они по своему внутреннему расположению и религиозной настроенности наиболее будут отвечать тому требованию, которое необходимо предъявлять к питомцу пастырской школы, и можно надеяться, что в числе питомцев этой школы дети духовенства будут составлять значительный процент, что, повторяю, даже очень желательно; но, во всяком случае, к ним, как и ко всякому питомцу пастырской школы, необходимо предъявлять требования известного рода религиозной настроенности и доброй христианской нравственности. В пастырской школе никто не должен обучаться по каким-либо сторонним, чуждым задаче этой школы побуждениям, например, соблазняясь сравнительной дешевизной обучения в ней или повинуясь только воле родителей. Если бы в ней и оказались такие питомцы, которые не расположены к пастырскому служению, они должны быть удаляемы из школы, хотя бы отличались и хорошими умственными дарованиями. К последней мере, разумеется, нужно прибегать с особой осторожностью и после неоднократных бесед и увещаний; мера эта притом же предполагает особую близость воспитателей школы к своим питомцам, хорошее знание не только внешнего поведения их, но – по возможности – и внутренней настроенности.

Вот в самом общем изложении те начала, на которых я желал бы видеть организованной духовную школу. Но, высказывая свои посильные соображения по данному вопросу, я считаю необходимым сказать, что, по моему разумению, дело организации духовной школы самой по себе, взятой отдельно от общего строя и характера просветительной современной деятельности и – главным образом – отдельно от начального религиозно-нравственного просвещения в народных школах, составляет только половину дела и половину, пожалуй, даже меньшую. Составить более или менее правильное расписание учебных предметов духовной школы, указать правила и порядки общежития в духовной школе, набрать для духовной школы порядочных и даже хороших учителей – все это – более легкое дело, чем создание той среды, в которой должны действовать пастыри и из которой духовная школа должна почерпать новые силы, новые таланты и дарования. Эта среда должна быть родной духовной школе по духу и направлению; в противном случае пастырство будет непосильно для громадного большинства пастырей и во всяком случае малоплодно. Мы привыкли со школьной скамьи знать и повторять, что успеху проповеди христианской много содействовала среда, в которой проповедовали ученики Христа: тогдашнее общество, хотя и языческое и погрязшее в материальных интересах, томилось желанием разрешить высшие запросы духа человеческого, вздыхало об идеальном, и ему нужно было только указать путь, по которому следовало идти, чтобы найти разрешение всех недоуменных вопросов и самую истину, что и сделало христианство. Усвоенная нами со школьной скамьи истина о необходимости подготовки среды для успеха дела Христова на земле сохранила полное значение в настоящее время, и современным слугам Христовым необходимо искать и создавать подходящую среду для своего делания. К глубокому сожалению, в настоящее время та часть христианского общества, которая наиболее способна по своему умственному развитию полнее и совершеннее усвоить учение Христово и проводить его в жизнь общественную, уклоняется на распутии мира сего и думает найти решение духовных вопросов помимо учения Христова и, что всего хуже, наиболее развитая умственно часть общества становится индифферентной в религиозном деле, т. е. принимает ту форму отношения к религии, которая хуже всякой вражды. Тем необходимее поэтому сохранить за собою господствующее и руководящее значение в массе народной, которая – по своему стремлению устроять свою жизнь на началах религиозно-нравственных и церковных – представляет такую благодарную почву для работы истинно христианской. Одним из лучших средств для сохранения простого народа в качестве подходящей среды для пастырской работы должна служить тесная связь школы народной со школой духовной, так чтобы духовная школа естественно вырастала из народной школы и чтобы в свою очередь и народ по преимуществу в духовной школе видел наилучшее образовательное учреждение для дальнейшего личного христианского усовершенствования, а следовательно – наилучшую опору своего материального благополучия и общественного спокойствия. Установить такую связь народной и духовной школы тем более возможно, что, несмотря на разные неблагоприятные для религиозной жизни обстоятельства настоящего времени, для громадного большинства нашего простого народа религия и Церковь остаются единственным высшим духовным благом. Необходимо позаботиться, чтобы религия, как основа жизни и общественной и политической, оставалась навсегда для народа тем, что она есть для него в настоящее время. Но религиозность нашего народа – в значительной степени внешняя, не одухотворенная, не осмысленная. Такая религиозность может действовать на жизнь и нравы только до тех пор, пока народ живет замкнуто, пока его не коснулась мысль и разного рода житейские новшества, общественные и политические. В борьбе с новшествами обрядоверная религиозность может получить жестокое крушение (не случилось ли это в 17 в., когда у нас народился раскол?). Поэтому Церкви и ее представителям необходимо усилить заботы о религиозном просвещении народа, не останавливаться на полдороге, а поставить это просвещение шире, и тем углубить религиозную мысль и чувство народа. Широко поставленное религиозное просвещение народа, – что вполне возможно путем установления тесной связи народной и духовной школ, – даст Церкви возможность под своим руководством передавать народу и другие духовные блага (литература, искусства), которые в настоящее время в значительной мере передаются народу помимо Церкви, что так вредно отзывается на духовном благосостоянии народа. Широкая постановка дела религиозного просвещения была бы великой заслугой представителей Церкви перед родной землей, упрочивши в ней истинные начала общественной и политической жизни. Мы очень много говорим о том, что религия – основа жизни, но еще мало делаем в этом направлении, как будто бы сомневаемся в том, что говорим. К деланию в указываемом мной направлении, т. е. в направлении установления более тесного и глубокого союза школы духовной и народной, нас должно побуждать и то обстоятельство, что за последние два века (18 и 19) мы слишком много сделали, чтобы нарушить связь народа с Церковью, отнимая у представителей Церкви право и способность руководить делом народного образования, хотя в то же время в основу этого образования мы всегда полагали религию, ее святые начала. Последнее было только словами, оставалось на бумаге, так как лица, которые могли, руководя делом народного просвещения, действительно основывать его на религиозных началах, устранялись от дела. Чтобы не быть в сем утверждении голословным, я позволю себе хоть в общих чертах сослаться на уставы наших народных школ, начиная с екатерининского устава 1786 г.

Просматривая уставы наших начальных школ 1786 г., 1804 г., 1828 г., 1864 г. и 1874 г., мы встретим там одну очень крупную ненормальность, которая имела и продолжает иметь (ведь уставы 1864 г., 1874 г. и даже 1828 г. продолжают действовать) очень вредное влияние на дело религиозно-нравственного просвещения народа православного и на его доброе христианское настроение. Ненормальность эта заключается, по моему мнению, в том, что в школьном деле духовенству, этому естественному воспитателю народа в духе религии Христовой, не отведено надлежащего места, духовенство отодвигалось на второй план, хотя в основу просвещения народного были положены религиозные начала, как наилучший залог правильного обучения и дисциплины православных народных масс. Родившийся в век просвещения, в век так гордо и решительно отстаивавший права человеческого разума на обладание миром и абсолютным знанием, екатерининский устав 1786 г. решительно отстаивал воспитание подрастающих поколений на основах веры. В предисловии к этому уставу между прочим говорится, что «чистые понятия о Творце и Его святом законе, основательные правила непоколебимой верности Государю и истинной любви к отечеству и своим согражданам суть главные подпоры государственного благоустройства», и поэтому семена религиозных понятий, как «основы истинных чувств гражданина, должно сеять с малолетства в сердцах отроческих, дабы они в юношеских летах возрастали, а в мужеских, созревши, обществу плод приносили». По тому же уставу (§ 82) самые школы велено помещать возле церкви, а «для благолепия церквей и большего прилежания учеников к молитве и благоговению директор должен стараться, дабы они обучаемы были церковному пению вне учебных часов, а обученные в церквах пели и читали». В остальных упомянутых уставах воспитательные задачи начальных школ на основах религиозных выставлены в первых параграфах, даже и в уставе 1828 г., который внес утилитарное направление в начальную школу, чем, кстати сказать, немало повредил развитию школьного дела на Руси.

Сообразно с основной задачей начальной школы – воспитать христианина-семьянина и христианина-гражданина, уставы школьные должны были отвести соответствующее значение и положение епископам и священникам, этим естественным учителям веры и добрых нравов. В этом случае уставы не вводили бы что-нибудь новое, а только занесли бы на бумагу естественный, исконный, освященный вековыми обычаями христианских народов и канонами церковными порядок (10-е пр. 7Всел. Соб.). Ведь даже в протестантских странах (Швеция, Норвегия, Дания), где представители протестантской общины – пасторы не суть Богом поставленные пастыри, духовенству отведено первенствующее положение в школьном деле. Естественный порядок вещей признан и в тех христианских государствах, где Церковь и ее служители потеряли характер богоустановленного учреждения. Но у нас, к глубокому сожалению, этот естественный порядок был признан неестественным, или, по крайней мере, нежелательным, и духовенству православному не только не отвели, как уже я упомянул, подобающего места в школе, но даже иногда совсем его устраняли из школы. По уставу 1786 г. не только заведование школами, но и обучение в них Закону Божию поручалось светским лицам, а не священникам. По уставу 1804 г. приходские училища в казенных селениях хотя и вверялись «приходскому священнику и одному из почетнейших жителей», но в действительности школами распоряжались так называемые «земские исправники», игравшие в селениях казенных крестьян роль помещиков. Тем менее имело духовенство значения в школах, которые должны были учреждаться в селениях помещичьих, где «училища предоставлялись просвещенной и благонамеренной попечительности самих помещиков». По уставу 1828 г. непременным условием для учреждения каждого приходского училища было поставлено «иметь законоучителя из живущих в том месте или в соседстве священников»; но заведование учебной частью, а следовательно – и сообщение учению того или другого характера и направления, было оставлено за учителями и штатными смотрителями, которые тогда играли роль школьной инспекции. Таково в общем было положение духовенства в отношении к школьному делу в крепостное время, в эпоху самого широкого развития крепостничества, что, конечно, в значительной мере объясняется тогдашним общественным положением духовенства. Духовенство вместе с простым народом несло на себе почти все тяжести крепостного права, все последствия личного бесправия и невежества. Тяжелая личная и материальная зависимость от помещиков, недостаточность образования должны были уронить значение духовенства в той общественной среде, которая руководила судьбами Русского государства, а это обстоятельство, несомненно, должно было отразиться и на нашем школьном законодательстве. Составители школьных законов отнеслись с недоверием к духовенству, к его способности руководить школьным делом и охотнее поручали это дело людям светским. Со времени издания устава 1828 г. до половины 60-х годов, т. е. до издания устава 1864 г., многое изменилось в положении духовенства, как сословия, изменился в лучшую сторону и состав духовенства по своему образованию, что ясно доказывается очень широкой просветительной деятельностью, которую развило духовенство в конце 50-х и в начале 60-х годов. Стремление тогдашнего русского общества возможно скорее развязаться со всеми тяжелыми последствиями уничтоженного крепостного права и, как лучшим средством для такого скорого освобождения, вооружить освобожденный народ необходимыми знаниями, нашло себе отклик прежде всего в духовенстве, которое быстро учредило громадное по тому времени количество школ. С 1859 до 1865 г. духовенством открыто было свыше 21 400 новых школ, и, несомненно, их число также быстро бы росло и в последующие годы – ввиду настоятельной нужды в школах, нужды, понятой и должным образом оцененной именно духовенством, лицами, ближе всего стоящими к духовным запросам народа, если бы духовенство в своей плодотворной деятельности нашло в обществе поддержку или даже если бы ему просто не мешали, насильственно не отнимали из его рук школ. Но предубеждения и новый отчаянный либерализм 60-х годов, не хотевший считаться с запросами, предъявляемыми народом к школе, опять оттолкнули духовенство от школы: у духовенства просто-напросто отняли учрежденные им школы и руководителями школ сделали светских людей. Правда, по уставу 1864 г. духовенству, по крайней мере высшему, как будто бы давалось больше полномочий в школьном деле: православным архиереям было предоставлено право быть председателями губернских училищных советов, а вместе с тем как будто и возможность давать известный тон и направление школьной деятельности. Право председательствовать было дано, но средства и способы осуществлять обязанности председателя на деле, без нарушения авторитета и достоинства православного епископа, были отняты, так как непосредственное руководство школами и составление отчетов поручалось директорам училищ, которые представляли отчеты попечителям учебных округов, а последние – министру народного просвещения. От попечителей и министров получались «разъяснения и указания», обязательные, конечно, для местных деятелей. Такой порядок ведения школьного дела, скопированный со школьных порядков, принятых в странах протестантских, едва ли может быть признан удобным у нас: православному епископу неудобно получать «разъяснения и указания» от попечителей и министров, которые могут быть и иноверцами. Чтобы признать такой порядок желательным, необходимо избавить местных деятелей от опеки чиновников, которые должны были оставаться только блюстителями материальных интересов Правительства, отпускавшего на школы государственные средства, – организация же школ на месте, руководство ими и их направление всецело должны принадлежать местным деятелям во главе с епископом. Ввиду неудобств положения, созданных уставом 1864 г., православные епископы и не слишком спешили воспользоваться правом, предоставляемым им по этому уставу. Дело школьное было оставлено в руках светских лиц, и школы, учрежденные во множестве духовенством, были, как уже я сказал, отняты у учредителей. Только через двадцать лет после устава 1864 г. был издан устав 1884 г., которым наконец-то было признано, что и духовенство православное имеет право (еще бы не иметь!) и учреждать школы и руководить ими в том духе и в том направлении, которые единственно приличествуют народному просвещению в христианском государстве. Божественное право учительства пастырей Церкви было признано и человеческими законами, но, впрочем, не вполне и не совершенно: устав о начальных школах 1884 г. был скромно назван «правилами» и простирал свое действие не на все начальные школы Русского царства, а только на те школы, которые будет учреждать само духовенство на средства местные с ничтожным пособием от казны (в 55 ½ тыс. до 1887 г. и в 175 ½ тыс. до 1895 г.). Наряду с «правилами» 1884 г. остались во всей силе уставы народных школ 1864 г. и 1874 г., и в школьном деле на Руси воцарился раскол, во многих отношениях весьма нежелательный, так как, несомненно, и та и другая сторона, т. е. и духовенство и светские люди, отстаивая свои права учительства, должны были впадать в крайности, которые всегда вредят делу. Правительство пыталось положить конец этому расколу (в 1887 г.), объединивши заведование всем начальным просвещением на Руси в руках духовенства, или, как почему-то говорят у нас, в «духовном ведомстве»; но эти попытки так и остались попытками: светские люди не захотели уступить своих мнимых прав, а мы, должно быть, не хотели обижать их и предоставили дело на волю Божью, благодарные Царю-Миротворцу за то, что он законами государственными оградил наше право учить верующих и тем избавил нас от стеснений со стороны не в меру ретивых просветителей народа. Получивши право учреждать школы и руководить ими, русское духовенство с великим усердием устремилось на дело народного просвещения в духе и направлении искони свойственных русскому народу, да и вообще всякому христианскому народу. В какие-нибудь 20 лет духовенством, несмотря на неблагоприятные условия (отсутствие средств, противодействие министерства и земства, неимение подготовленных учителей), создано до 50 тыс. начальных школ, и дело просвещения народного сразу далеко подвинулось вперед. Этот успех служит одним из лучших доказательств того, что школьное дело стало на истинную дорогу и получило настоящих «прирожденных» руководителей. В 1902 г. было издано «Положение» о школах, руководимых духовенством, но издавая это «Положение», правительство наше не имело мужества сделать его общим, распространяющим свое действие на все начальные школы, и оставило наряду с ним и уставы 1864 и 1874 г. с дополнениями к ним, изданными в 1897 г. Раскол продолжается; остается в силе, следовательно, и та ненормальность, та неестественность, которая допущена нашими школьными уставами (не считая уставов 1884 г. и 1902 г.) в определении положения и значения духовенства в отношении к школам, на которую я указал выше.

Указанный мною недостаток в школьных законах имел очень дурные последствия для дела первоначального просвещения народа: он в значительной мере способствовал тому отчуждению верующих от Церкви, на которое мы жалуемся в настоящее время. Выросли несколько поколений, которые в детстве своем и отрочестве не испытали на себе непосредственного благотворного влияния Церкви и ее пастырей. Священники только допускались в школы на несколько часов в неделю и успевали передавать только самые элементарные сведения по Закону Божию, не в силах будучи сообщить учащимся того духа и того настроения, которые должны быть присущи всякому доброму христианину. В лучшем случае питомцы начальной школы, руководимые светскими людьми, могли быть если не совсем отчужденными от Церкви, то живущими в укладе того обрядового благочестия, которое веками прививалось русскому народу, но которого далеко недостаточно при современных условиях жизни. Нахлынувшие в настоящее время отовсюду новшества и общежития и вообще миросозерцания православный русский человек должен встретить в возможно лучшем вооружении осмысленной веры и осмысленной христианской нравственности. Чем совершеннее будет оружие веры и нравственности у православного человека, тем лучше он отразит все беды и напасти, которые готовы обрушиться на него, тем спокойнее будет протекать его религиозная жизнь и жизнь общественная. Поэтому-то пастырям Церкви необходимо в настоящее время усилить, удвоить и утроить свои усилия не только в деле насаждения правильного начального школьного просвещения народа, но и в деле борьбы с теми худыми последствиями, которые создали и продолжают создавать наши школьные законы, отнимающие у духовенства самое могучее средство воздействия на подрастающее поколение – школу. Необходимо по возможности исправить и исправлять то, что вредит делу Церкви. Эта борьба может быть успешна в том случае, если делу религиозно-нравственного просвещения в начальной школе будет дана более широкая постановка сообразно с требованиями времени, и если дело это всецело будет вверено духовенству, и если, наконец, будет установлена тесная связь школы народной со школой духовной. Такой союз школ естественен и потому необходим: он так же естественен, как естественно возрастание человека из детства в отрочество, из отрочества в юность и возмужалый возраст. Начальная школа – первая ступень совершенствования каждого христианина в богопознании и в приобретении навыков доброй христианской жизни; духовная или пастырская школа – последующая. Такая организация дела религиозно-нравственного просвещения верующих будет истинно христианской организаций, и я осмеливаюсь думать, что в настоящее время Церковь православная владеет достаточными просветительными средствами, чтобы осуществить такую организацию. Чем владеет в настоящее время Церковь?

Церковь в настоящее время имеет 44 000 начальных школ (грамоты, одноклассных и двухклассных), 396 школ второклассных, 19 школ церковноучительских, затем 58 семинарий и 187 духовных училищ¹⁵² 51 епархиальное женское училище и 13 училищ духовного ведомства под покровительством Императрицы Марии Федоровны; всего, таким образом, в ведении Церкви – 44 724 школы. Я глубоко радуюсь такому истинно Божьему достоянию и глубоко верю, что, разумно распоряжаясь этим громадным богатством, мы можем оказать неоценимые услуги делу Церкви Христовой на земле. Но я вместе с тем не могу не указать того коренного недостатка в церковной школьной организации, который, по моему мнению, лишает наши школы той действенности и силы, которые должны быть присущи всякому здоровому, нормально развивающемуся организму. Преследуя или, лучше сказать, обязанные преследовать одну и ту же цель, наши школы живут двумя параллельными рядами, строго разграниченными один от другого. Первый ряд: духовные училища, духовные семинарии и женские духовные училища; второй ряд: начальные церковные школы, второклассные школы и церковно-учительские школы. Первый ряд школ – наши излюбленные детища, которым мы посвящаем и больше внимания и больше средств, делаем их привилегированными учебными заведениями, охраняем их жизнь всякими распоряжениями, могущими охранить привилегии, включительно до распоряжения об «иносословных», вторжение которых в наши духовные школы как будто нарушает наши интересы. Второй ряд школ – наши пасынки; ими мы занимаемся меньше и меньше уделяем им средств (церковных, конечно) и меньше заботимся об их привилегиях; у нас даже не хватает духу сравнить эти привилегии с привилегиями светских школ (учащие наших церковных школ не имеют прав государственной службы, как это имеют учащие школ министерских, существующих на основании устава 1828 г., учащие второклассных учительских школ не имеют одинаковых прав с учащими хотя бы городских 3-х и 4-х классных училищ). В этом параллелизме просветительных учреждений Церкви и заключается коренной недостаток церковного школьного организма; им нарушается единство системы образования, то единство, которое должно быть присуще здоровому школьному организму и которое должно обнимать собою все школы всех наименований и назначений. В настоящее время светские школьные деятели и вообще светское общество очень много прилагают стараний к тому, чтобы согласовать школы всех разрядов, чтобы не было тех странных перегородок между школами, в силу которых одни школы являются доступными только для дворян, другие для духовенства, третьи для простого народа и через которые (перегородки) и перескочить бывает невозможно, особенно простому человеку, которому мы как бы из снисхождения отводим в пользование только начальную низшую школу. Такая согласованность школ всех разрядов в церковной школьной организации должна быть осуществлена прежде всего. Она обязательна для церковных школ уже потому, что Церковь Христова одинаково должна заботиться о спасении каждого верующего без различия его происхождения, в ней несть эллин ни иудей, варвар и скиф, раб и свобод (Кол. 3:11), в ней поэтому одинаковое право имеет на получение возможно высшего религиозно-нравственного просвещения, возможно более совершенного богопознания всякий, кто искренно стремится к этому. И я осмеливаюсь думать, что если мы не будем стремиться к единству школьной церковной системы, к согласованности всех разрядов церковных школ, то мы неизбежно осудим так называемую духовную или пастырскую школу на искусственное существование, духовная школа останется нездоровым, чахлым, тепличным растением.

И по практическим соображениям нам так же необходимо стремиться к единству нашей школьной системы. В настоящее время духовными школами у нас управляет одно учреждение (Учебный Комитет), церковными школами – другое (Училищный Совет). Это непрактично, так как такое управление стоит дороже, а особенно непрактично потому, что нет единства действий в работе, которая, по существу, однородна и требует согласованных и дружных действий. Почему, например, программы второклассных школ, имеющих целью приготовлять учащихся к поступлению в церковно-учительские школы, шире, чем программы духовных училищ, которые приготовляют к поступлению в духовные семинарии, т. е. в учебные заведения, высшие по сравнению с церковно-учительскими школами? Нормально ли и выгодно ли такое разделение управления школьным делом в Церкви? Нормально ли также и то, что те церковные средства, которые стекаются со всей Руси в центральное церковное управление, употребляются только на содержание духовных школ, а на содержание школ церковных не употребляются?

Поэтому-то, по моему разумению, всю школьную систему созданную православной Церковью, следует представлять не в виде двух параллельных рядов учебных заведений, а в виде одного цельного ряда, стройно развивающегося из одного основания, или, нагляднее сказать, в виде одного стройного дерева, растущего на здоровой церковно-народной почве с несколькими разветвлениями.

Естественным основанием всякого здорового образования должна служить начальная школа, организованная и руководимая в духе Церкви и учении Христова, т. е. начальная школа в той ее организации, которую в настоящее время имеют начальные церковные школы. Эта школа может быть и смешанная – для мальчиков и девочек; но, где представится возможность и удобство, там лучше устраивать отдельно школу для мальчиков и отдельно для девочек. В интересах лучшего усвоения существующих программ начальных церковных школ, начальная школа должна быть четырехгодичной. Из начальной школы дальнейший естественный переход – в школу второклассную с 3-летним курсом (уже непременно отдельно для мальчиков и отдельно для девочек). Второклассная школа должна служить продолжению общего христианского образования, а не быть специальным учебным заведением, почему специальные предметы и занятия во второклассной школе должны быть исключены из ее курса и заменены общеобразовательными предметами, например уроками по естествознанию. Соединение начальной школы четырехгодичной и трехгодичной второклассной должно представлять лучший, по моему мнению, тип общеобразовательной начальной школы с 7-летним курсом, вполне подходящий к требованиям современного образования и современной жизни. Создавая 7-летнюю начальную школу, православная Церковь не только удовлетворила бы естественному и необходимому стремлению верующих к более совершенному богопознанию, – а это такая необходимая и настоятельная забота Церкви! – но оказала бы великую услугу родной земле, приготовляя для нее в Христовом духе просвещенных граждан, способных работать разумно и по-христиански на всех поприщах школьной, общественной и государственной жизни¹⁵³. Далее, естественный переход от школы второклассной мужской (или от семилетней начальной школы) – к школе учительской и также к школе духовной или пастырской, а от женской второклассной – только к школе учительской.

Духовная или пастырская школа должна по преимуществу готовить для Церкви пастырей, имея для этого соответствующий состав учебных предметов и соответствующий порядок школьного общежития. Таким образом, из состава церковной и народной 7-летней школы вырастают две родные ветви – школа пастырская и школа учительская, два детища, одинаково близкие Церкви, с одинаковым вниманием и заботливостью руководимые ею и одинаково для нее необходимые. До известной поры эти школы растут параллельно с некоторыми особенностями, соответствующими их назначению (одна школа преследует цели пастырства и учительства церковного, а другая – учительства в более узком, профессиональном значении этого слова), а затем школа пастырская уходит в больший рост и также естественно вырастает в духовную академию. Духовная академия есть высшая церковная школа, снабжающая своих питомцев возможно совершенным богопознанием, так чтобы они могли всегда стоять на страже чистоты учения церковного и на высоте требований церковного учительства. Кроме естественно растущих на стволе церковношкольного дерева учебных учреждений – пастырской школы, учительской школы и духовной академии, пользующихся особенно внимательным уходом со стороны Церкви, последняя может допустить рост и других побочных ветвей (например, земледельческих школ, ремесленных и т. п.). Этого требует простая справедливость в отношении к верующим, которые вверили себя руководству церковному, а также и то соображение, что Церковь всегда строго уважает свободу личности и умеет ценить по достоинству все добрые дарования и стремления, направленные ко благу ближних. Единственно, чего не может сделать Церковь без ущерба для своей прямой заповеданной ей Спасителем работы на земле, это – уделить одинаковое внимание и заботу тем дарованиям и вместе тем учебным учреждениям (в которых развиваются эти дарования до возможного совершенства), которые непосредственно не служат делу Церкви. Во всяком случае, семилетняя церковная школа (начальная вместе с второклассной), нося церковный характер, тем не менее не должна стеснять своих питомцев, желающих продолжать свое образование, в выборе для этого дальнейшего учебного заведения. По окончании курса начальной четырехгодичной школы они могут поступать и во второклассную школу и в гимназию или другие подобные учебные заведения; равным образом, и по окончании курса второклассной школы питомцы ее, смотря по желанию, так же свободно могут поступать, например, в земледельческие или ремесленные школы, как и в пастырскую или церковно-учительскую. Мне думается, что такая общеобразовательная программа, которой и в настоящее время владеет церковная школа (начальная вместе с второклассной), дает достаточно солидные познания учащимся, чтобы они могли и дальше совершенствоваться в общеобразовательных науках и вместе с тем усвоять и технические знания и умения.

Вот в самых общих чертах та церковная школьная организация (ее схема), которая, по моему мнению, соответствует требованиям Церкви и современного образования и которую я желал бы видеть осуществленной. К сожалению, за недостатком времени, я не могу в подробностях разработать и указать те учебные планы, которые должна выполнять церковная школа каждого намеченного мною разряда. Но все-таки считаю необходимым сказать хоть немногое о той части моей школьной организации, которая требует наиболее крупных изменений в существующем школьном строе, а именно – о школах второклассных в связи с так называемыми духовными училищами.

По моему мнению, в настоящее время, при наличности достаточного числа второклассных школ, духовные училища являются учреждениями излишними в качестве подготовительных учебных заведений к прохождению курса пастырской школы: роль духовных училищ с гораздо большим успехом могут выполнять второклассные школы, что достаточно ясно видно из сравнения расписаний учебных предметов в школе второклассной и в духовном училище. Вот параллельное расписание учебных предметов той и другой школы:

Вопрос о порядке приобретения церковной собственности не имеет особенно серьезного значения; поэтому, а также и по недостатку времени я оставляю <его> без разъяснения. Считаю не лишним, впрочем, высказать только, что предоставление духовенству прав юридического лица по приобретению недвижимого имущества, думается, следует признать желательным и справедливым. Таковые права духовенству, надо полагать, нужны и полезны будут особенно ввиду могущих возникнуть изменений в условиях жизни духовенства, вследствие реформы епархиального управления, духовных школ и жизни прихода.

По вопросу об епархиальных съездах нахожу достаточным ограничиться следующими краткими замечаниями.

Если допущено будет проектируемое во второй главе настоящего доклада (о преобразовании епархиального управления) созвание епархиальных соборов при участии не только клира, но и достойнейших и благонамереннейших из мирян, то задачи епархиальных съездов собственно духовенства – в значительной мере сократятся. Большинство вопросов экономических, особенно связанных с расходованием церковного или церковно-приходского имущества, будет разрешаемо на епархиальных соборах. Но у духовенства всегда могут быть и свои, так сказать, корпоративные вопросы и нужды, в вырешении которых участие мирян и, пожалуй, даже низших членов клира не только не необходимо, но и прямо излишне.

Во-первых, духовенство, как своего рода корпорация в епархии, так сказать – союз людей, занимающих одинаковые должности, несомненно, может иметь свою корпоративную собственность, или приобретенную путем покупки на личные средства духовенства же, или поступившую в общее пользование духовенства от благотворителей, как пожертвование. При вырешении вопросов по приобретению и пользованию такого рода имуществом, а также при обсуждении разных нужд духовенства и степени возможности удовлетворения их из его же личных средств, участие мирян, очевидно, уже совсем не требуется; вырешение и обсуждение всех таких вопросов и нужд есть уже дело самого духовенства на своих собраниях или съездах. Во-вторых, у духовенства есть особые, только ему одному свойственные, задачи пастырского служения, которые, вследствие своей трудности, ответственности, требуют совместного их обсуждения, одним словом – требуют специальных собраний или съездов. По моему мнению, предметом суждения на епархиальных съездах и должны быть, во-первых, вопросы экономические в тех случаях, где духовенство является частным собственником, и, во-вторых – и самое главное– вопросы чисто пастырские. Желательно, чтобы заседания епархиальных съездов по пастырским вопросам находились под самым близким руководством епископов, а где возможно, то и под личным их председательством, ввиду чрезвычайно важного значения пастырского служения для Церкви Божией. В этом единении пастырей и архипастырей самое это служение почерпало бы наибольшую силу; это же единение самым делом показывало бы, что источник пастырства – в архипастырстве и, в свою очередь, сила (проявление) архипастырства – в пастырстве.

Что касается времени созыва епархиальных съездов духовенства, то его, для удобства, нужно приурочивать ко времени созыва епархиальных соборов. Пресвитеры, явившиеся на епархиальный собор, могут быть вместе с тем и депутатами епархиального съезда духовенства и устраивать свои собрания или перед открытием собора, или непосредственно после его закрытия, а если окажется возможным, то и в дни заседаний собора, но, конечно, в свободные от соборных заседаний часы.

Различное решение вопроса об участии духовенства в общественных учреждениях, по моему мнению, находится в немалой зависимости от той или другой постановки данного вопроса. Самая крайность мнений, ответы положительные или отрицательные со стороны представителей Церкви и богословской мысли по этому вопросу говорят за то, что должен быть средний путь, так называемая золотая середина, ибо истине чужды крайности и сильные колебания в сторону. Правильность ответа, как я заметил, обусловливается правильностью постановки вопроса. Положим, спрашивают: должен ли пастырь, как служитель слова, подать свой голос среди тех, от кого зависит постановка и обсуждение начал общественной жизни, в особенности если он к тому приглашается властью государственной? Ответ может быть только положительный, ибо пастырь обязывается к тому и существом своего нравственно-просветительного служения и святостью поставленной пред ним задачи. Но если спрашивают: может ли пастырь принимать участие в делах или служении мирском, причем последнему слову усваивают понятия, соединенные с ним в Евангелии, то ответ на это должен быть отрицательный, ибо царство Христово «не от мира сего», и все мирское враждебно христианству и не может быть в общении с ним: кое бо общение свету ко тьме? И тем не менее, христиане и пастыри их не только живут в грешном мире, но должны быть светом и солью его, непрестанно влиять и руководить им со всех сторон и во всех житейских формах, а наипаче в самом исходище законоположений и общественных течений, озаряя их светом вечной истины. И это пастырское влияние на мир, пестунство о Христе, не может быть подразделяемо ни на малое, ни на великое, ни на второстепенное и первостепенное, как не делится на сие и сама истина, и это – потому, что в деле спасения и малое с житейской точки зрения может быть большим и решительным в деле спасения души человеческой. Священнослужитель не имеет никакого ни нравственного, ни формального права отказаться <на приглашение> подать свой пастырский голос в деле обсуждения интересов или начал общественной и государственной жизни на том основании, что это-де – задачи временной жизни и они маловажны или даже ничто в сравнении с его вечными пастырскими задачами; а тем более священнослужитель не должен отвернуться от просящих у него доброго совета и помощи на том основании, что его просит грешный мир с его грешной суетой...

Величайший аскет Ветхого и Нового Заветов, великий Предтеча Христов Иоанн, который был сам как секира, рассекающая друг от друга все, что принадлежит Богу и миру, имел настолько сильное влияние на Ирода-правителя, что последний, как написано в Евангелии, «многое делал, слушаясь его (Иоанна), и с удовольствием слушал его» (Мк.6:20); и мы не имеем никакого основания сомневаться в том, что Ирод-правитель, высоко чтивший Иоанна Крестителя и видевший в нем мудрого советника, спрашивал его мнения по тем или иным затруднительным вопросам управления.

Но нет и не может быть речи о том, чтобы служитель Церкви мог делить свое служение между чисто мирскими интересами и вечными задачами пастырства, мог бы быть, например, служащим в каком-либо административном или частном учреждении, ибо это противоречило бы существу пастырского служения и унижало бы его: дело пастыря – не дело чиновника-канцеляриста, а дело отца-руководителя; он трудится по преимуществу словом благодатным, сердцем просвещенным, и его служение велико и действительно, влияет ли он своим облагодатствованным словом на правителя и законодателя, или на беззаконника, преступника, – находится ли он в сонме сановников, как представитель интересов Церкви и носитель евангельской истины, или находится в вертепе отребьев рода человеческого, как тот же служитель Божий. А это может быть, разумеется, только тогда, когда он служит миру не в ущерб своему пастырству, а тем более – не порывая с ним должной связи. В течение первых веков христианства, когда на вселенских и поместных соборах вырешались вопросы веры и церковного управления, были указаны строгие рамки для отношений пастыря к мирским делам. И если на соборах постановлены запрещения духовенству «принимать на себя мирские начальственные должности или попечения» (Двукр. Соб. пр. 11-е), «вступать в распоряжения мирскими делами», «занимать мирскую должность» (7Всел. Соб. пр. 10-е), то правила соборные ясно и определенно отстаивают везде непреложную заповедь: «Не можете двема господинома работати» и имеют в виду служение пастыря миру или в качестве чиновника-администратора, или служителя материальным интересам – мамоне неправедной, или вообще оставление священнослужителем по тем или иным мирским побуждениям своего пастырского места. Именно такая постановка вопроса об отношении пастыря к служению мирскому, как я указал в самом начале, весьма определенна и не может вызывать ни малейших сомнений.

Так именно на смысл соборных постановлений смотрела наша отечественная русская Церковь, допуская участие своего духовенства в делах земской думы, посредством коей духовенство могло без ущерба пастырскому делу, а наоборот – в силу своего пастырства, проводить в жизнь и в разные законоположения религиозно-просветительные начала. Приснопамятный святитель Филарет, митр. Московский, который отличался мудростью и осторожностью в своих решениях, высказал свой взгляд на участие священнослужителей в общественных учреждениях в своем мнении об отношении духовенства к земству от 5 сентября 1863 г. и в донесении Святейшему Синоду об участии духовенства в земских учреждениях от 21 января 1865 года.

В том и другом случае приснопамятный святитель находит допустимым разрешить вопрос в положительном, а не отрицательном смысле, имея в виду дать возможность духовенству отстаивать на земских собраниях интересы церковные и попечение о народном образовании. Правда, митрополит Филарет указывает и на послушание закону государственному, как на видный мотив в своих суждениях; но сего обстоятельства отнюдь, разумеется, нельзя понимать в том смысле, чтобы повиновение власти государственной святитель Филарет мог находить возможным простирать до пределов нарушения канонических правил – постановлений соборных и апостольских. В своих суждениях по вопросу об участии духовенства в земских учреждениях митрополит Филарет отметил некоторые неудобства, могущие возникнуть при практическом решении указанного вопроса, а именно: продолжительное оставление священником-гласным своего прихода, недостаточная компетентность и осведомленность священника с многочисленными и разнообразными предметами земских обсуждений и возможность для земских собраний превращаться в арену человеческих страстей. Но все перечисленные неудобства носят случайный характер; они устранимы и относятся не к существу, а к детальной и более совершенной разработке вопроса. Что касается в особенности третьего неудобства, о котором святитель выражается, что «оно не так маловажно», то, конечно, в рассмотрении этого пункта нужна осторожность, ибо факты из жизни съездов, парламентов и пр. говорят за то, что эти разнохарактерные собрания превращаются иногда не только в арену сдерживаемых и скрытых страстей, но переходят, бывает, и в оскорбительные выражения и даже действия. Обстановка в последнем случае получается тяжелая и трудно согласимая с высотой пастырского сана; но все же это – не более, как случайная обстановка, и относится к области так называемых инцидентов, которые встречаются и на обычной пастырской дороге и которые не должны удерживать священнослужителя на пути его пастырского делания, ибо наше поле – мир, который весь во зле лежит. Апостолов не только оскорбляли словами, но и били, и тем не менее они не уклонялись, вследствие этого только, от своего апостольского делания. Конечно, священнослужителю – представителю интересов Церкви на общественных собраниях – могут быть даны подробные инструкции поведения в тех или других случаях, и тем не менее нужно сказать, что инструкции не могут исчерпывать всю разнохарактерность таких инцидентов, и все зависит от такта священнослужителя, от умения его поддержать и сохранить свое достоинство, невзирая на все разнообразие и неожиданность могущих быть прискорбных инцидентов. В состав, например, Государственной Думы войдут, как надо полагать, не только иноверцы, но и язычники, и создадут собою для духовных лиц обстановку, о которой в особенности прилично сказать: «Блюдите, како опасно ходите»; но пусть представители Церкви в то же время помнят, что языческая обстановка ареопага не удержала ап. Павла от его апостольского дела. Пред ними – представителями Церкви – стоят высокие задачи, указанные святителем Филаретом: это – интересы святой Церкви и духовного просвещения. А ведь тот же ап. Павел нашел для себя возможным заявить перед лицом языческой власти даже о своих личных интересах, указавши на то, что он – римский гражданин (Деян.22:25).

Итак, в вопросе об участии священнослужителей в общественных учреждениях я присоединяюсь к изложенному мнению приснопамятного святителя Филарета, митрополита Московского, который допускает именно только участие священнослужителей в названных учреждениях и не в ущерб их прямому пастырскому делу, а наоборот – во имя самого пастырства и в связи с пастырским служением. Участие это не может быть ни долговременным, ни тем более постоянным, и должно обусловливаться сущностью предметов, подлежащих обсуждению и рассмотрению общественных учреждений; эти предметы могут быть совершенно безразличны для интересов Церкви, и в таком случае участие священнослужителей в обсуждении их излишне.

Вопрос восьмой – о предметах веры – по существу своему очень обширен и захватывает много частных вопросов уже назревших и таких, которые неизбежно возникнут при дальнейшем развитии церковно-общественной жизни. Я ограничусь здесь указанием на некоторые из них, уже возникавшие и подвергавшиеся обсуждению на страницах духовных и светских органов печати. Таков вопрос о дальнейшем и окончательном исправлении текста богослужебных книг, о более точном его соответствии тексту подлинника при условии ясности выражений и правильности самых оборотов речи. Далее, вопрос о новой постановке противораскольничьих и противосектантских миссий при существовании закона о религиозной свободе; в частности: о способах ограждения слабых в вере от наглой и ничем не сдерживаемой пропаганды различных совратителей; об организации собеседований при упорстве и возможных теперь постоянных уклонениях от воздействий миссионера со стороны раскольников и сектантов; о способах возбуждения духа разумной ревности о святой православной вере и духа крепкого братского единения прежде всего в приходах, зараженных лжеучениями и подверженных нападению всяких расхитителей словесного Христова стада. В связи со всем этим следует указать на несомненную желательность в объединенно и более широкой деятельности российской Церкви по изданию и распространению листков, брошюр, воззваний и пр., о содействии для возникновения и поддержания существования повседневных органов печати, посвященных интересам Церкви ввиду того громадного распространения и значения, которые получила, в особенности в последнее время, повседневная пресса, обратившаяся в сильное орудие для проведения в общество взглядов и настроений, нередко враждебных задачам православной Церкви. Существующие теперь церковные органы, в большинстве случаев ежемесячные, издаются в строгоопределенных ограниченных рамках, обнимающих собою специально-церковные и богословско-научные вопросы, а потому и имеют неизбежно ограниченный круг читателей и притом по преимуществу преданных сынов Церкви, именно тех, которые чаще всего не подходят под апостольское название «младенцы в вере», которые, наоборот, сами имеют помазание и не требуют, да кто учит га. Укажу и на желательность введения единообразия в отправлении богослужения церковного при существовании с давних пор общепрактикуемых отступлений от Типикона в сельских и городских церквах, при существовании, так сказать, не писанного, а устно передаваемого «приходского устава» для отправления богослужений, причем, с одной стороны, нужно признать, что сокращения Типикона в приходских церквах, очевидно, вызваны жизнью и отсутствием немонастырского устава, а с другой – все эти отступления закреплены долгой практикой и все же не приведены в общем к повсеместному согласию и единообразию, оставляя широкое поле для личного и нередко совершенно произвольного усмотрения нерадивых или лукаво мыслящих пастырей, которые оправдываются, обыкновенно, тем, что у нас-де не монастырь, что во всех церквах сокращают и что, если растягивать службу, то и богомольцы не будут ходить. Уж если необходимы сокращения Типикона, то лучше указать для них определенные границы.

В заключение настоящего своего доклада нахожу нужным сказать, что в нашем отечестве вот уже более двухсот лет не было всероссийских поместных соборов. Естественно и понятно, что за такой долгий период времени назрело очень много весьма серьезных вопросов, больших по объему и потребной для них тщательной обработки; понятно, затем, что созываемому в ближайшем будущем Всероссийскому Собору предстоит весьма трудная и едва ли преодолимая работа, если он возьмет на себя задачу разрешения всех накопившихся за два столетия вопросов, задачу созидания единовременно многих реформ в области церковной жизни. Нужно признать за бесспорный факт, что реформы даже самые благие, если круто изменяют жизнь и производят неизбежную ломку, – не сопровождаются в большинстве случаев добрыми результатами в такой мере, в какой это ожидалось от них, в особенности если проводимых реформ много и они, врезаясь в общественный организм, заставляют его жить ненормальными скачками и порывами. В этом, конечно, большая опасность, приводящая иногда благие желания к нежелательному концу, и эту опасность, на мой взгляд, нужно иметь всегда в виду и на предположенном к созыву Всероссийском Соборе. Лучше не спешить с введением сразу многих реформ, но уже то, что в этом отношении будет предпринято Собором, должно быть наперед строго и всесторонне взвешено и продумано. Богу содействующу, поместные соборы Всероссийской Церкви, надо надеяться, будут теперь созываться нередко, и то, что не будет сделано или устроено на предстоящем Соборе, может быть восполнено на следующем.