№48, преосвященного Тихона, епископа Костромского, от 28 декабря 1905 года О разделении русской Церкви на церковные округа

Для правильного решения вопроса о разделении русской Церкви на правительственные церковные округа и об устройстве областного церковного управления необходимо обратиться к тому устройству правительственных церковных округов, которое постепенно образовалось в древней вселенской Церкви и которое потом было утверждено канонами как Поместных, так и Вселенских Соборов.

«Правительственная власть в Церкви связана неразрывно со священным саном и принадлежит высшей иерархической степени церковной иерархии – епископской. Так как нет в Церкви священного сана выше епископского, то в ней не может быть правительственной власти, которая бы стояла выше епископата. Посему высшая правительственная власть во вселенской Церкви принадлежит епископату в его целом составе, или собору епископов. Епископам также – в отдельности или совокупно с несколькими другими – принадлежит и управление поместными Церквами» («Краткий курс церковного права» Бердникова, с. 146). Вот начало, положенное в основу всего устройства церковного управления в древней Церкви.

Так как христианская Церковь первоначально распространялась и утверждалась в пределах Римской империи, то и система церковного управления (разделения на церковные административные округа) образовалась в полном соответствии с системой гражданского управления в римской империи. В последней в гражданском управлении административными правительственными округами были: а) уездный город (πόλις) с его уездом, б) средний – главный город области по-гречески (μητρόπολις) (губернии), с областью, обнимавшей то или другое количество уездов, в) высший – диоцез (генерал-губернаторство), обнимавший то или другое количество областей (губерний). Низшие округа находились в подчиненном отношении к высшим. Такой же порядок начал устраиваться и в церковном отношении – тем более что он соответствовал территориальным, этнографическим и разным историческим условиям: а) христианские общины, образовавшиеся в уездном городе и селениях, подчиненных ему, с епископом этого города во главе, составили низший церковный округ – епископский; б) все епископии, находившиеся в пределах известной области или губернии, составили средний церковно-административный округ, начальником которого был епископ главного города области, впоследствии получивший название митрополита; в) высший церковно-административный округ составлял диоцез, обнимавший все митрополии, находившиеся в известном гражданском диоцезе, начальником которого был епископ главного города диоцеза, называвшийся экзархом, архиепископом, а впоследствии – патриархом. Такое разделение на церковные округа, соответственно гражданскому административному строю, появившееся очень рано, было подтверждено каноническими правилами (4Всел. Соб. пр. 17-е и 6 Всел. Соб. пр. 38-е) и осталось неприкосновенным на последующее время в двух первых степенях, начиная снизу, но было с течением времени нарушено относительно третьей или высшей ступени. Гражданских диоцезов в Восточной империи было пять: Египетский с главным городом Александрией, Восточный с главным городом Антиохией, Азийский с главным городом Ефесом, Понтийский с главным городом Кесарией Каппадокийской и Фракийский с главным городом Ираклией, а потом Константинополем. Столько же было диоцезов церковных. Но потом из трех гражданских диоцезов (Фракийского, Понтийского и Азийского) образовался один диоцез – Контантинопольский, а Восточный диоцез разделился на два церковных диоцеза – Антиохийский и Иерусалимский.

Вышеописанная организация церковного управления в Римской империи, много содействовавшая взаимному единению, тесной связи между частными поместными Церквами и полному развитию соборного управления, начало которому положили сами апостолы, – к сожалению, по разным историческим обстоятельствам, не была так широко и полно применена к устройству Церкви русской. Новооснованная русская Церковь, хотя и обнимала обширнейшую территорию особого многочисленного народа, вошла в качестве митрополии в состав Константинопольского патриархата. Епархий в первый период ее существования было открыто очень мало. Да и вообще во все время ее существования было немного. По свидетельству летописи, митрополитом Леонтием устроено было всего шесть епархий, а около половины 13 века их насчитывалось 15. Число и пределы епархий сначала большей частью совпадали с числом и пределами самостоятельных княжеских уделов. Епархии были весьма обширны и многолюдны. Они превосходили иногда в этом отношении любой митрополичий греческий округ. Один митрополит, живший в Киеве, по дальности расстояния и трудности тогдашних путей сообщения, не мог часто обозревать епархий и иметь надлежащий надзор за ними, а следовательно – и благоустроить их, как следует. Епископы по той же причине, то есть по дальности расстояния и трудности путей сообщения, не являлись по приглашению митрополита на соборы, когда он находил нужным созывать их, на что и жаловался митрополит Иоанн 2. Соборное начало вообще проявлялось слабо в церковном управлении, и живого, тесного единения между отдельными епископиями не существовало. Правда, были по временам собираемы соборы по тому или другому поводу; но постоянных, периодически созываемых соборов, как того требуют каноны, мы не видим. Около половины 15 века русская Церковь (северо-восточная) стала автокефальной. С приобретением церковной независимости и особенно с учреждением в русской Церкви патриаршества в 1589 г. наступило, по-видимому, благоприятное время и для умножения числа епархий и осуществления системы соборного областного управления; и действительно, были попытки к тому. В 1667 г. восточные патриархи на Соборе предложили разделить русскую Церковь на самостоятельные округа с митрополитами во главе. Царь Феодор Алексеевич, ввиду сильного распространения раскола и разных церковных беспорядков, поднял вопрос об умножении архиерейских кафедр на Соборе 1682 г. и представил Собору обширный проект, по которому все епархии разделялись на митрополичьи округа, число митрополий доводилось до 12-ти, а епископий – до 72-х, с подчинением епископов окружным митрополитам. Но та и другая попытка не имели успеха. Собор 1667 г. ограничился только предоставлением митрополичьего сана, без соответствующей власти, нескольким архиепископам, а против увеличения числа епархий восстали и патриарх и архиереи, потому что оно необходимо повело бы за собой невыгодное для них дробление их обширных епархий. Собор 1682 г., ссылаясь на недостаток средств для содержания большего количества кафедр, понизил проектированное число новых епархий до 14 (на самом деле после Собора было открыто всего 4 новых епархии), а по подчинение епископов митрополитам вовсе не согласился, «дабы не явилось в архиерейском чине распрей и превозношения». К концу патриаршего периода всех епархий в Московском патриархате было: 1 патриаршая, 13 митрополий, 7 архиепископий и 2 епископии.

При Петре 1 патриаршество в России было упразднено, и в 1721 г. был учрежден Св. Синод, которому с тех пор и предоставлена высшая правительственная власть над всей русской Церковью. В настоящее время эта высшая церковная власть нашла необходимым заняться переустройством всего существующего теперь в России церковного управления, и в ряду вопросов, касающихся этого переустройства, прежде всего намечен вопрос о разделении России на церковные округа под управлением митрополитов. Обсуждая этот вопрос, нужно решить: сколько нужно открыть митрополичьих округов? Какие епархии должны войти в состав того или другого митрополичьего округа? Какие права и власть предоставить областным соборам и митрополитам?

Но прежде чем решать вопрос о количестве митрополичьих округов и их составе, кажется, нужно рассмотреть и решить вопрос об увеличении числа самих епархий. Всех епархий в настоящее время у нас 64. Границы большинства епархий совпадают с границами губерний, названия которых они носят. Исключение составляют следующие местности: Пермская губерния разделена на две епархии – Пермскую (уезды, лежащие на запад от Уральского хребта) и Екатеринбургскую (уезды, лежащие на восточном склоне Урала); Литовская епархия состоит из губерний Виленской и Ковенской; Финляндская – из 7 губерний великого княжества; Холмская и Варшавская – из 10 губерний царства Польского. Северный Кавказ разделен на епархии Владикавказскую (Терская область) и Ставропольскую (Ставропольская и Черноморская губ. и Кубанская обл.); все Закавказье образует из себя Грузинский экзархат. В среднеазиатских владениях 2 епархии: Омская (обл. Акмолинская и Семипалатинская и части южных округов Тобольской и Бийского – Томской губернии.) и Туркестанская (к последней причислены все остальные области Средней Азии, за исключением Уральской и Тургайской, подведомственных епископу Оренбургскому). Сибирь делится на 8 епархий, большинство которых совпадает с губернским делением, за исключением указанных выше местностей Тобольской и Томской губерний и Владивостокской епархии, к которой причислены Приморская область и остров Сахалин. Губерния Бессарабская носит название Кишиневской епархии, Витебская – Полоцкой, Амурская область – Благовещенской. Епархии у нас очень обширны и многолюдны. Статистические данные о величине территорий, занимаемых епархиями, о количестве народонаселения, церквей и клира в той или другой епархии, показанные в прилагаемой при сем таблице, красноречиво и убедительно указывают на необходимость открытия у нас новых епархий. В иных епархиях, обнимающих территорию в несколько десятков и даже сотен тысяч верст, число одного православного населения простирается от одного миллиона иногда до трех миллионов, число церквей – от 500 до 1500 и больше, число членов клира – от одной тысячи до двух и даже трех тысяч с лишком. Понятно, что при такой обширности территорий, при столь значительном многолюдстве некоторых епархий, о живой и тесной связи между епископом и его пасомыми – не только мирянами, но и клириками – и речи быть не может. Личные и непосредственные надзор и руководительство людьми, вверенными епископу от Бога, за спасение душ которых он отдаст ответ перед Богом, при таких условиях затруднены до крайности. При обозрении своей епархии епископ часто не в состоянии побывать во всех приходах в течение многих лет; а в некоторых епархиях есть приходы, которые в своих пределах ни разу не имели счастья лицезреть своего епископа. Да и обзор тех приходов, которые посетит епископ при обозрении своей епархии, при множестве дел у епископа, разбросанности приходов на обширном пространстве, часто при никуда не годных путях сообщения, в силу необходимости, бывает тороплив и поверхностен. Епископу нет времени и возможности собрать точные сведения о религиознонравственном состоянии приходов и преподать соответственные советы и указания клиру. Таким образом, вопреки духу пастырского служения, епископу приходится управлять епархией через канцелярии, посредством бумажного делопроизводства. Нужно, наконец, принять во внимание, как затруднительно бывает и членам клира и мирянам обращаться по своим делам к епископам за целые сотни верст!

Сколько же нужно открыть новых епархий? Некоторые из пламенных ревнителей об обновлении нашей церковной жизни и усилении плодотворности архипастырской деятельности желали бы, чтобы каждый уезд в губернии составлял епархию отдельную, а губерния обращена была бы в митрополию, как это было в древней Церкви на Востоке. Но это, кажется, только pium desiderium, которому трудно осуществиться в действительности, по крайней мере теперь, по одним даже чисто экономическим причинам. Всех уездов и округов в губерниях и областях европейской и азиатской России – 674, а если включить сюда 84 уезда 10 губерний царства Польского, 51 уезд 8 губерний княжества Финляндского и 23 уезда 3 губерний Прибалтийских, – то 832. Значит, потребовалось бы вновь открыть, согласно вышеупомянутому желанию, по крайней мере 674 епархии! Хорошо было бы, если бы теперь по крайней мере из каждой епархии, имеющей викарных епископов, а также из каждой епархии, хотя и не имеющей викарных епископов, но имеющей миллион и более православного населения, и даже несколько свыше 500 000, если только территория епархии слишком обширна, выделить еще по одной самостоятельной епархии – подобно тому, как Пермская губерния недавно разделена на две епархии: Пермскую и Екатеринбургскую. Таким образом, пришлось бы открыть 40 или 50 новых епархий. Викариев же можно оставить только при митрополитах.

При разделении русской Церкви на епархии, как видно из вышеизложенного, в основу была принята гражданско-административная единица – губерния. К какой же гражданско-административной единице можно приспособить разделение русской Церкви на митрополичьи округа? Нам кажется, что такой единицей всего лучше выбрать учебные округа, на которые разделено наше Министерство народного просвещения. Всех учебных округов по Министерству народного просвещения у нас 15: С.-Петербургский, Московский, Казанский, Оренбургский, Харьковский, Одесский, Киевский, Виленский, Варшавский, Рижский, Кавказский, Западно-Сибирский, Туркестанский край, Восточная Сибирь и Приамурское генерал-губернаторство. Но так как в районах Варшавского и Рижского округов, Туркестанского края и Приамурского генерал-губернаторства по два и даже по одной епархии, то число митрополичьих округов, включая сюда и Грузинский экзархат, можно ограничить 11. Примерная схема разделения русской Церкви на митрополичьи округа при этом будет такова: 1. С.-Петербургский митрополичий округ, в состав которого войдут епархии¹⁰ 1) С.-Петербургская; 2) Новгородская; 3) Псковская; 4) Олонецкая; 5) Вологодская; 6) Архангельская; 7) Финляндская и 8) Рижская.

2. Московский митрополичий округ – епархии: 1) Московская; 2) Ярославская; 3) Костромская; 4) Владимирская; 5) Калужская; 6) Нижегородская, 7) Орловская; 8) Рязанская; 9) Смоленская; 10) Тверская и 11) Тульская.

3. Казанский митрополичий округ – епархии: 1) Казанская; 2) Вятская; 3. Самарская; 4) Саратовская; 5) Симбирская; 6) Астраханская; 7) Ставропольская и 8) Владикавказская.

4. Киевский митрополичий округ – епархии: 1) Киевская; 2) Полтавская; 3) Черниговская; 4) Волынская и 5) Подольская.

5. Харьковский митрополичий округ – епархии: 1) Харьковская; 2) Воронежская; 3) Пензенская; 4) Курская; 5) Тамбовская и 6) Донская. 6. Одесский митрополичий округ – епархии: 1) Херсонская; 2) Таврическая; 3) Екатеринославская и 4) Кишиневская.

7. Литовский митрополичий округ – епархии: 1) Виленская; 2) Полоцкая; 3) Гродненская; 4) Минская; 5) Могилевская; 6) Варшавская и 7) Холмская.

8. Оренбургский митрополичий округ – епархии: 1) Оренбургская; 2) Уфимская; 3) Пермская и 4) Екатеринбургская.

9. Томский митрополичий округ – епархии: 1) Томская; 2) Тобольская; 3) Омская и 4) Туркестанская.

10. Иркутский митрополичий округ – епархии: 1) Иркутская; 2) Енисейская; 3) Забайкальская; 4) Якутская; 5) Благовещенская (Амурская) и 6) Владивостокская.

11. Грузинский экзархат – 4 епархии. Это число митрополичьих округов близко подходит к числу округов, проектированному еще прежде – царем Феодором Алексеевичем (12 округов), митрополитом Филаретом (по его проекту, поданному Императору Александру 1, намечалось разделить Россию на 9 церковных округов). Предлагаемая схема разделения русской Церкви на митрополичьи округа, с включением в состав их тех или других именно епархий, находит оправдание себе в географических условиях и составе народонаселения, в статистических данных о числе церквей, клириков, народонаселения, а также преобладающем количестве в данном районе тех или иных иноверцев, с которыми приходится Церкви вести борьбу, каковая борьба должна естественно сообщить особенный характер церковной деятельности того или другого самостоятельного церковного округа. Вышеозначенные статистические данные приводятся в прилагаемой при сем таблице.

Областные Соборы, на основании 8-го пр. 6 Вселенского Собора и 6-го пр. 7 Вселенского Собора, должны созываться у нас не менее одного раза в год. Участвовать в них обязательно должны все епископы известного митрополичьего округа или лично, или через своих уполномоченных (19-е пр. 4Всел. Соб. и 87-е пр. Карф. Соб.). К участию в них, согласно практики вселенской Церкви, могут быть допускаемы и низшие клирики – пресвитеры и диаконы, даже миряне, с правами совещательного голоса.

Областные соборы: 1) на основании 37-го Апост. пр. обсуждают все вопросы по предметам христианского вероучения и нравоучения, христианского благочиния и богослужения, рассуждают о появляющихся заблуждениях и мерах против них. Но относительно всех этих вопросов они не имеют права делать законодательных постановлений; им принадлежит только право предварительного обсуждения и разработки их для представления Всероссийскому Поместному Собору. 2) Согласно 4-му пр. 1 Всел. Собора и 19-му пр. Антиохийского Собора, избирают епископов в своей области, а равно и митрополита (4Всел. Соб. пр. 28-е). 3) Могут обсуждать способы наиболее целесообразного применения к местным потребностям состоявшихся уже (на всероссийских соборах) общих для всей русской Церкви постановлений относительно церковных имуществ, церковного обложения и доходов, а также вопросов, касающихся духовной школы; вырабатывать меры для развития христианской благотворительности, миссионерского дела и духовного просвещения в своих округах, лишь бы эти меры не шли вразрез с основными церковными постановлениями. 4) Должны рассматривать жалобы и доносы как клириков, так и мирян на епископов округа и апелляции на епископский суд и производить суд по этим жалобам и апелляциям (1Всел. Соб. пр. 5-е; Антиох. Соб. пр. 20-е; 4Всел. Соб. пр. 9-е; Карф. Соб. пр. 11-е, 28-е, 37-е, 139-е; Сард. Соб. пр. 14-е).

Митрополит, которому церковные каноны усвояют власть административно-исполнительную, во-первых, созывает епископов своего округа на соборы, назначает для соборов место и время, в качестве председателя собора определяет содержание и порядок соборных дел и руководит соборными совещаниями (Антиох.16-е, 20-е; 4Всел. Соб.19-е); во-вторых, принимает жалобы на подчиненных епископам клириков и мирян и назначает соборный суд (4Всел. Соб.9-е; Карф.18-е); в-третьих, обозревает епархии подчиненных ему епископов, наблюдая за тем, чтобы действия их не противоречили канонам и вообще существующим постановлениям (Карф.63-е; Апост.34-е; Антиох.9-е). Ответствен митрополит перед высшей церковной властью и ей только подсуден (4Всел. Соб.2-е, 17), т. е. епископу столичного города и его собору.

Статистические данные, напечатанные в скобках, заимствованы из отчета обер-прокурора Св. Синода за 1901 г., а напечатанные без скобок – из Энциклопедического словаря Брокгауза и Большой энциклопедии Мейера (по переписи 1897 г.)

В число церквей включены приходские, монастырские и домовые церкви, но не включены приписные, которых по отчету обер-прокурора Св. Синода за 1901 г. значится 4463.

Вопрос о преобразовании церковного суда на новых началах был поднят более тридцати лет тому назад. В 1870 г. при Св. Синоде для разработки этого вопроса был образован, под председательством покойного митрополита Макария, особый Комитет из лиц духовных и светских. Труды Комитета продолжались несколько лет и по окончании были представлены в Св. Синод, но не удостоились одобрения большинства тогдашних епископов, которые нашли совершенно неуместным перестраивать духовный суд наподобие суда гражданского. Столь же неуместной оказалась бы подобная попытка, если бы она возникла и в настоящее время. Дело в том, что современный гражданский суд далеко не отличается такими совершенствами, чтобы стоило того ему всецело подражать. Хотя по идее суд этот и должен бы быть скорым, правым и милостивым, но на самом деле он, как мы видим, оказывается вовсе не скорым, а зачастую еще более медлительным, чем суд духовный, а главное – не всегда правым, как суд исключительно формальный. Посему Церкви нет достаточных оснований желать введения такого же суда и в епархиальном управлении. Но, говоря о существенных недостатках современного судопроизводства гражданского, нельзя в то же время не признать и того, что и суд духовный является, пожалуй, еще более неудовлетворительным и оставляет желать многого.

Желательно, во-первых, ускорить судопроизводство в консистории; а для сего следует изъять из консистории менее важные тяжебные дела и передать их в ведение низшей судебной инстанции, например благочинническим советам. К числу таких дел можно примерно отнести следующие: рассмотрение и решение споров и неудовольствий между членами причта из-за раздела братских доходов, пользования церковной землей и церковными усадебными строениями; рассмотрение жалоб на кого-либо из духовных лиц по обвинению в небрежном исполнении своих обязанностей (например, в опущении богослужения, молебнов, спешном чтении и пении при богослужении, неисправном исполнении церковных треб, своевольных отлучках из места жительства, неправильном ведении церковного хозяйства, церковных документов и т. п.). Все такие дела с удобством могли бы рассматриваться и решаться на благочиннических советах. Тогда количество судных дел в консистории значительно сократится, да и правосудие по мелким тяжебным делам, которые всегда лучше решать на месте, будет, пожалуй, обеспечено гораздо вернее, чем в настоящее время, когда по каждому делу проситель должен отправляться сам или посылать бумагу в епархиальный город и затем ожидать решения дела своего в течение долгого времени за множеством в консистории других дел. Еще больше ускорилось бы духовное судопроизводство, если бы секретарям консистории, особенно в епархиях многолюдных, даны были помощники. В настоящее время вся ответственность за консисторское делопроизводство фактически лежит на секретаре консистории. Ввиду этого секретарь естественно вынуждается вникать во всякую бумажку, прежде чем пустить ее в ход, – обсудить всякое дело, прежде чем допустить такое или иное решение его в присутствии; а все это по необходимости должно отражаться на времени консисторского делопроизводства. Чтобы не было затруднений в церковном судопроизводстве с этой стороны, следует дать секретарю консистории помощника, которому и выделить для заведования и под ответственность круг дел, имеющих меньшую сравнительно важность, освободив от этих дел секретаря консистории.

Во-вторых, желательно, чтобы были введены должности постоянных духовных следователей по назначению епархиальной власти и с жалованьем от Св. Синода. Ныне производство следствий поручается тем священникам, приходы коих находятся в соседстве с местом производства следствия и жительства причастных делу лиц. Случается нередко, что следователь– человек молодой, неопытный, совсем незнакомый с юрисдикцией. К такому следователю приходится посылать следствие для дополнения несколько раз, если суд намерен отнестись к делу серьезно или же решать дело без достаточных данных. Производить ныне следствия обыкновенно берутся неохотно, поневоле, чтобы только не оказаться непокорными своему начальству. И это потому, что приходится иногда производить следствие о священнике, с которым десятки лет разделял хлебосольство, был в самых добрых, братских отношениях. Теперь эти отношения должны прерваться, быть может – навсегда. Бывает, что бывший под следствием и освободившийся от суда через некоторое время производит следствие о священнике, производившем над ним следствие. Можно ли ожидать в этом случае от следователя необходимого беспристрастия?.. Но производство следствий для случайных следователей является еще тяготой и с другой стороны: они трудятся не только без вознаграждения, но часто с затратой собственных средств. Полагающиеся им по закону прогонные и столовые уплачиваются лишь по взыскании с виновных, когда дело решится; а бывает, что и взыскивать не с кого – за смертью виновных, или не из чего – по крайней бедности последних. Назначенные епархиальным начальством постоянные духовные следователи, с особым вознаграждением из средств Св. Синода, могли бы, без сомнения, с лучшим успехом и пониманием дела производить следствия, а это в свою очередь не могло бы не отразиться благоприятно на качествах церковного суда.

В-третьих, желательно, чтобы на деле исполнялся § 313 Уст. дух. консисторий, и чтобы в слушании и решении по крайней мере судебных дел принимали активное участие все члены консистории, за исключением только отсутствующих. Точное исполнение этого требования, при уменьшении количества судных дел в консистории, не невозможно, а между тем оно хотя бы до некоторой степени гарантировало бы духовный суд от злоупотреблений, подкупов и прочего и придавало бы состоявшемуся по делу решению больший авторитет. Для этой же цели, т. е. чтобы решения консисторского суда имели больше доверия к себе со стороны общества, а равно и самого духовенства, было бы полезно привлечь к участию в судебном разбирательстве двух или трех членов от духовенства, по выбору самого духовенства и с утверждения епархиального архиерея. При слушании и решении тяжебных дел им можно было бы предоставить право голоса. Это до некоторой степени ввело бы в духовный суд элемент гласности, которой в настоящее время ему недостает.

Наконец, для улучшения духовного суда желательно было бы пересмотреть, исправить и привести в порядок сами законы, сюда относящиеся, в особенности синодальные и епархиальные указы нового времени, чтобы не было в них противоречий и неопределенностей, не представлялось поводов к разнотолкованиям и перетолкованиям, и чтобы новые церковные законы более соответствовали основным началам древнего церковного законодательства, а не каким-либо внешним для церковной жизни началам и влияниям, утвердившимся в церковном управлении в новейшем времени. Сами судные дела распределить между различными инстанциями по возможности так, чтобы не было надобности одному и тому же делу проходить через несколько инстанций и быть перерешаемым в каждой из них, а чтобы каждая инстанция самостоятельно и вместе с тем ответственно могла заведовать известным кругом дел, ей предоставленных¹¹. Что же касается отношения епархиального епископа к церковному суду и судебным инстанциям в епархии, то первый параграф действующего Устава духовных консисторий, по которому церковный суд в епархии должен производиться «под непосредственным начальством епархиального архиерея», надо оставить во всей силе без всякого изменения, если желательно не отступать в этом случае от требований древних церковных правил и духа их.

Кому неизвестно, как далеко уклонилась в настоящее время жизнь православного русского прихода от строя христианских церковных общин первых веков? Причт и прихожане, как малая Церковь, или союз верующих, у которых должно быть одно сердце и одна душа (Деян.4:32), давно уже порвали между собой внутреннюю духовную связь. В настоящее время мы видим приходского священника, как совершителя божественных служб в храме и разных церковных треб в домах прихожан, по временам слышим его голос с церковной кафедры; видим, наконец, но, к сожалению, за немалыми исключениями, заведующим церковно-приходской школой и законоучителем в ней. Но этими сторонами деятельности и исчерпывается все его пастырское служение. А прихожане? Выйдя из храма или приняв с требой своего приходского священника у себя на дому, они затем в большинстве случаев совершенно не знают его.

Чуждо им также взаимообщение по почве духовных интересов, а равно и взаимная материальная поддержка в смысле учреждения приходских благотворительных заведений. Если приход есть малая Церковь, то где же тут выражение идеи о ней, как живом теле, которое только и может существовать взаимообщением и взаимодействием своих членов? Пробудившееся в последнее время стремление в нашем отечестве к обновлению жизни по всем направлениям необходимо требует возрождения и церковно-приходской жизни и тем более, что в приближении ее к своему началу, согласно учению Иисуса Христа, Его апостолов и св. отцов, видится прочный залог блага семейного, общественного и государственного. Что же в настоящее время следует признать желательным для благоустройства православного прихода? Желательно, чтобы прихожане, наравне с причтом, в сфере своего прихода принимали живое участие во всех сторонах приходской жизни, как это было в христианских общинах преимущественно первых двух веков, и не оставались бы безучастными к приходским делам, как ныне. Сооружение, благоустройство и благолепие храмов Божиих, обеспечение причта, просветительная и благотворительная деятельность разных видов – вот та почва, на которой должно возрасти это единение пастыря и пасомых. Если поставить далее вопрос, в каком учреждении могла бы сосредоточиться совместная дружная работа пастыря с пасомыми на благоустройство прихода, то всего естественнее указать здесь на то самое учреждение, которое уже одобрено высшей православно-духовной властью. Мы разумеем всеподданнейший проект Высочайшего постановления о церковно-приходском собрании и церковном совете православных приходов в Финляндии. Известный знаток приходского вопроса в России А. Папков приспособил правила этого проекта для всех православных приходов в России и огласил уже их в печати¹². Настоит лишь надобность дополнить и развить проектируемые правила применительно к различным местностям России, сохраняющим свои особенности церковно-общественного быта, а равно и разработать в подробностях положение об управлении приходским советом церковно-приходскими общественными имуществами, а также благотворительными и просветительными приходскими учреждениями. Параграфами 13-м и 41-м всеподданейшего проекта председательство в церковно-приходском собрании, а равно и церковном совете (или – что, то же – попечительстве) предоставляется настоятелям прихода, что и естественно. Это обстоятельство в связи с идеей пастырства вообще, по которой приходский священник должен руководить всей церковной жизнью своих прихожан, требует от него правоспособности и готовности быть всегда на высоте своего служения. Особенно крайне желательно, чтобы кандидат священства, помимо должной научной подготовки, одушевлен был призванием к избираемому служению. В этом пункте вопрос о благоустройстве прихода соприкасается с вопросом о преобразовании духовно-учебных заведений. Доколе наши семинарии не будут выпускать из своих стен хорошо подготовленных кандидатов священства, ревностных и благочестивых, до тех пор никакие меры, принимаемые к благоустроению прихода, не принесут никакой пользы.

Что сказать теперь о «выборном начале» на священнослужительские должности, чего многие ныне добиваются и что, по их мнению, в значительной степени послужило бы к оживлению приходской жизни? Нельзя не признать, что за выборное начало стоит церковная практика первых веков христианства, когда миряне имели право не только избирать церковных должностных лиц, но также и отстранять от должности тех из них, которые оказывались непригодными. В ряду свидетельств о сем можно сослаться на недавно открытый христианский памятник 2 века, под названием «Учение 12-ти апостолов» (гл.15, ст. 1), и на другой памятник того же века, под названием «Правила церковные» (Canones ecclesiastici). Еще указывают на послание св. Климента, еп. Римского, к Коринфянам, послание св. Поликарпа, еп. Смирнского, к Филиппийцам и, наконец, ссылаются на «Постановления Апостольские» – этот памятник, содержащий в себе немало сведений, характеризующих 2 и 3 вв. христианства (кн.2, гл. 1 и кн. 8, гл. 4). Но, как нередко бывает, прекрасное по своей идее – в приложении к действительной жизни оказывается иногда мало состоятельным; так и в данном случае. Христианская древность представляет немало примеров того, как на выборах мирянами церковных должностных лиц открывался широкий простор разного рода проискам и злоупотреблениям, дававшим возможность людям недостойным путем заискивания, подкупов и спаивания влиятельных членов прихода, получать вакантные места, на что указывается еще в 64-м правиле Карфагенского Собора. Имея это в виду, св. отцы 7 Вселенского Собора 3-м правилом и постановили: «Всякое избрание во епископа, или пресвитера, или диакона, делаемое мирскими начальниками, да будет недействительно, по правилу (приводится 30-е апостольское правило), которое глаголет...» и проч. А св. отцы Поместного Лаодикийского Собора прямо запрещают «сборищу народа избирати имеющих произвестися во священство» (пр. 13-е). «О имеющих рукоположитися, – поучает Феофил, архиепископ Алексадрийский, 7-м правилом, в наставлении, данном им Аммону, – сей да будет устав. Весь собор священнослужителей да согласится и да изберет, и тогда епископ да испытает избранного, и с согласием священства да совершит рукоположение среди церкви». Степень участия мирян в сем случае определяется дальнейшими словами правила: «...в присутствии народа, и при возглашении епископа, аще может и народ свидетельствовати о нем». По смыслу сих слов, участие мирян в деле назначения на должности членов клира должно быть лишь вспомогательное церковной власти, именно – им должно принадлежать право свидетельства или рекомендации рукополагаемого лица через возглашение ἂςίος – «достоин» – в случае, если избираемое лицо заслуживает иерархической степени. Вот почему и для русской Церкви, несмотря на существовавшее в ней древнее избирательное право прихода, утвержденное постановлением Стоглавого Собора 1551 г., 2 ст. Прибавления к Духовному Регламенту право мирян по вопросу о ставленнике выражается лишь тем, что они дают ему свидетельство, что «знают его быть добраго человека», т. е. в праве рекомендации. Так обстояло дело в те времена, когда духовные семинарии лишь учреждались, и епархиальные архиереи не имели готовых и ближайшим наблюдением испытанных в поведении кандидатов священства. Эти нынешние кандидаты священства (из кончивших семинарский или академический курс наук) самим прихожанам обыкновенно бывают совершенно неизвестны; относительно же известных им достойных лиц рекомендация всегда допускалась и должна допускаться у нас епархиальной властью. Посему и Святейший Синод, отказав Московскому земскому собранию в ходатайстве о введении церковного выборного начала, в то же время определением своим от 18 июля – 8 августа 1884 г. разъяснил, чтобы «право избрания приходом своих священноцерковнослужителей, в смысле заявления ими епископу своего желания иметь преимущественно известное лицо, или в смысле свидетельства о добрых качествах ищущего рукоположения лица, не было отменяемо». Означенный порядок избирания на священноцерковнослужительские должности, отвечая каноническим требованиям, вполне соответствует и существу дела, и не только не требует предполагаемого изменения – в смысле введения выборного начала, но последнее даже повредило бы самому делу, каковой взгляд на данный предмет высказан был в свое время и великим иерархом русской Церкви Московским митрополитом Филаретом¹³.

В заключение изложения своих предположений о благоустройстве православного русского прихода считаем нужным высказать пожелание, чтобы будущим Всероссийским церковным Собором выработаны были неотложные меры к удовлетворению следующих общих церковных потребностей, к слову сказать – давно назревших и хорошо сознаваемых ныне всеми просвещенными ревнителями веры и церковной уставности. Желательно: чтобы произведено было исправление наших богослужебных книг, пересмотр и упрощение славянского текста церковных чтений из Свящ. Писания Ветхого Завета; в чине литургии свв. Иоанна Златоуста и Василия Великого можно бы оставлять, по примеру греческой Церкви, ектению об «оглашенных» и на великопостной литургии Преждеосвященных Даров – ектению о готовящихся к просвещению, а произносить эти ектении лишь там и тогда, где и когда имеются таковые лица, и это было бы гораздо внушительнее и чувствительнее для предстоящих в храме. Не умолчим здесь, как о факте, хорошо всем известном, – о пламенном желании всего духовенства видеть себя обеспеченным, – при пособии от прихожан в виде постоянных, равномерных, периодических взносов, – ежегодным жалованьем от казны. Скажем еще о желательности предоставления прихожанам большего участия в церковном хозяйстве, с точным, впрочем, определением степени этого участия. Необходимо вместе с этим и то, чтобы церковные старосты вновь созданным строем церковного хозяйства были приучены к более строгой и обстоятельной отчетности перед приходом и необходимости возможно более частой проверки сумм в полной уверенности, что это делается везде и не по какому-либо подозрению на личный счет каждого, а по обязательному требованию закона, чем предотвращалась бы нынешняя неприязнь их ко всякого рода проверке церковных сумм со стороны причта и представителей от прихода.

Духовная школа имеет своей задачей – подготовить достойных кандидатов священства. Это значит, что она должна воспитать не только просвещенных пастырей, но вместе с тем и развить в них истинно пастырское настроение. Выполняет ли, однако, современная семинария или академия эту свою задачу? Является ли она тем духовным питомником, откуда православнорусские приходы берут себе пастырей добрых? Увы! Печальный опыт в течение многих лет воочию мог убедить всех и каждого, что добрая половина кончающих курс семинарии или академии не имеет никакой любви к священству и стремится служить кому угодно и чему угодно, только не Церкви; еще одна четвертая часть, если и вынуждена бывает идти во священники, то исключительно под давлением житейских обстоятельств, и кандидаты этой категории принимают священство с холодностью в душе, с проклятием на устах. И только разве одна четвертая часть духовного юношества принимает пастырское служение по расположению к нему; это – или избранники Божии, исключительные религиозные натуры, или по крайней мере не испорченные жизненной средой, «с добрым и благим сердцем» (Лк.8:15) изучавшие пастырские науки. Пастыри из числа этих-то кандидатов, относительно говоря, удовлетворяют тем требованиям, которые предъявляются к православному священнику. Общая причина этого глубоко прискорбного явления давным-давно всем известная и никем не отрицается. Современная духовная школа является таковой только по названию. В ней нет живого пастырского духа и нет условий, которые бы создавали и питали этот дух. Ее состояние подобно параличному. В ней давно уже началось омертвение ее духовного организма или – в буквальном смысле слова – разложение его, и этот процесс разложения быстро подвигается вперед. Трупный запах отравляет атмосферу Церкви. В свою очередь, что же рождает эту духовную смерть и убивает живой дух? Ближайшие причины такого глубоко печального состояния нашей духовной школы совершенно верно изображены в рапорте преосвященнейшего Стефана, епископа Могилевского, Святейшему Синоду от 30 мая с. г., № 427, копии какового рапорта были в свое время сообщены им всем епархиальным епископам. К его-то объяснению причин упадка духовных школ и нужно присоединиться со всей решительностью. Свой взгляд преосвященный автор раскрывает в девяти пунктах. Немного можно прибавить к его словам. Но все же некоторые его пункты можно распространить несколько далее. Таковы пункты 2-й и 9-й.

По поводу 2-го пункта можно сказать еще следующее. В каждой профессиональной школе в составе обучающих всегда находятся лучшие силы, специалисты своего дела. Так, военную школу проходят только под руководством военных и никого больше; к деятельности врача готовятся под непосредственным наблюдением опытнейших медиков, авторитетных как в науке, так и в медицинской практике; техников и инженеров готовят только инженеры; хороших певцов, регентов, музыкантов – также только лучшие регенты, композиторы и т. д. Только наука из наук, искусство из искусств – пастырство лишено у нас того, что является не какой-нибудь роскошью, не какой-нибудь исключительной льготой, а наисущественным условием успеха в столь великом деле, как научение искусству управлять человеческими душами. В пастыри у нас готовят люди, в громадном большинстве не только не специалисты в деле пастырства, но и совсем не знающие его. Нельзя же в самом деле книжные сведения по пастырскому богословию да поверхностное наблюдение над внешней жизнью духовенства назвать в собственном смысле знанием о пастырстве. Нужно самому носить священный сан, нужно жить напряженной пастырской жизнью, чтобы уметь постигать глубины этой жизни. Какой же интерес к пастырству могут иметь сами эти мирские люди, образующие пастырей? Как они относятся и к этому великому служению и к делу преподавания пастырских наук? Очень ясно как – с полнейшим равнодушием. Учителя общеобразовательных предметов считают своим правом никогда и не заикаться перед учениками о пастырстве, а не то что располагать их к пастырскому служению. Преподаватели специально пастырских или вообще богословских наук обычно являются в класс ex officio, а потому в каждом их слове сквозит индифферентизм. Но бывает и хуже того... Преосвященнейший Стефан на основании своих наблюдений над жизнью семинарии положительно утверждает, что «большинство» светских преподавателей «заражено отвращением от священного сана». И ужас охватывает при мысли: а что как это-то последнее гораздо справедливее, чем первое? Нужно, впрочем, сказать и нечто утешительное: между преподавателями встречаются и такие, которые с одушевлением, с любовью говорят о пастырстве на своих уроках. Основная фальшь их речей однако же и здесь ясна до очевидности. Ведь можно с горячим энтузиазмом рассказывать о стране, которой сам никогда не видал и видеть не можешь или не хочешь. Кроме того, что толку от этих горячих речей, когда собственных детей ты отдаешь во все учебные заведения, только не в семинарию, и не хочешь воспитать их для Церкви Божией? «Врачу, исцелися сам» – молчаливо, но правдиво говорят тебе слушатели. Все это – и холодное равнодушие, и отвращение, и ложный пафос – передается и питомцам, все это целиком входит в их юную впечатлительную душу и дает свой плод сторицей. В профессиональной школе не ограничиваются одним теоретическим обучением: там еще дают питомцам все способы к тому, чтобы они могли практиковаться в известном искусстве, доколе не изучат его в совершенстве. В духовной школе нет ничего подобного. Преподаватель или профессор считает все свои обязанности поконченными, если даст урок или прочтет лекцию да просмотрит письменные работы. А все остальное, что так потребно для пастырского служения: задушевные беседы наставников и воспитателей с питомцами о их духовных нуждах, о предстоящей им деятельности? Более частое испытание совести в таинстве исповеди? Разъяснение священных канонов? Постоянное упражнение в проповедничестве? Где все это? Где те руководители будущих пастырей, которые обо всем этом должны позаботиться прежде всего? Их нет, да и быть не может при существующем уставе. Пастырскими идеалами проникнуты лишь весьма немногие из состава учащих и воспитателей в духовной школе. Громадному большинстве до всего этого нет никакого дела. Взять даже первейшую обязанность пастыря – священнослужение. Разве знают наши питомцы церковный устав? Разве видят они все богатство и разнообразие церковных служб? Разве полюбили всей душой богослужение? Приходят воспитанники семинарии в свой храм только по праздникам, не видят они здесь почти ни одного преподавателя; вечными протестами всячески добиваются они того, чтобы служба Божия была сокращена до минимума. Поистине, нужно признать чудом величайшего Божия милосердия, что еще находятся добрые пастыри, создаются они даже и при таких неблагоприятных условиях.

Прекрасные мысли о том же самом предмете высказаны в проекте реформы духовных школ о. архим. Никона, ректора Иркутской семинарии. Они настолько верно отражают действительность, что их нужно привести целиком. «Как говорить о высоте пастырского служения, о скорбях и радостях его, как научить служить какой-либо простой молебен, научить проповедовать с церковной кафедры, когда сам – не пастырь, практически не познал этого святого дела?! Еще более странно, что светская инспекция должна воспитывать пастырский дух в своих питомцах, тот дух, коего сама не имеет... сближения с воспитанниками, вникновения в их душу, жизнь и интересы – со стороны инспекции очень мало; она наблюдает за формой, забывая внутреннее... Теперь богословские науки в духовной школе едва-едва терпимы и учениками и даже учителями, изучаются, как необходимое для ученика зло, преподаются для кормления; теперь все мысли учащихся духовной школы вслед за учащими направлены к наукам «светским»... Так мальчик с самого начала своей сознательной жизни в школе видит, что дело все не так обстоит, как некоторым хочется: преподаватели почти все светские, а они ведь академию прошли. .. зачем же нам непременно искать священного сана? Да и в храме-то они не всегда бывают, а нас начальство загоняет: вот мне выйти бы из опеки инспекции, так и я свободен буду в этом отношении. Такие соображения – факт несомненный, вполне естественный и весьма гибельный – гибельный, может быть, гораздо более, чем прямое совращение с пути доброго, ибо отрицательное данное явление производит медленное парализование самого склада душевной жизни, как атмосфера, как среда, незаметно, но верно развращающая человека. Против прямого совращения, может быть, и личная воля человека скажется, а это подобно тому, как капля точит и камень. В конце концов, от этого происходит взаимное и глубокое развращение молодежи всеми традициями школы с самого первого дня. Мальчик иногда и в деревне не видавший доброго пастыря, как увлекающий и назидающий образ, в духовном училище редко видит и вообще пастыря, так как его учат люди светские, совершенно не озабоченные пастырским делом и не думающие, да и не умеющие создать соответствующую атмосферу для будущих пастырей. С этими отрицательными задатками против пастырства мальчик переходит в семинарию. Здесь некоторые уже и сознательно удаляются от желания быть пастырями; а раз такого желания нет, то не может быть никакого и личного воодушевления в прохождении духовных наук, а воодушевления на это от светских в большинстве преподавателей он не видит. В дальнейшем развитии недостаток такого воодушевления переходит и в полное небрежение всем духовным, а далее и в бравировку всем таковым»¹⁴.

Пункт 9-й нужно дополнить следующими рассуждениями о. архим. Никона. В § 119 устава семинарии говорится прямо, что цель семинарского обучения – образовать просвещенных священнослужителей. Но этот параграф несколько противоречит § 1, основному: «Духовные семинарии суть учебновоспитательные заведения для приготовления юношества к служению православной Церкви», и вносит неопределенность, двойственность цели семинарии... «Есть ли семинария учебно-воспитательное заведение, специально и исключительно готовящее пастырей Христовой Церкви, или она просто общеобразовательное учебно-воспитательное заведение, с несколько особым курсом наук, для детей православного духовенства?.. Полагают, что духовная семинария не должна быть школой исключительно профессиональной, что она должна и пастырей готовить и общее образование давать». На практике это действительно так и есть. Но «соединение сих двух задач невозможно: от этого соединения и происходят все дефекты семинарий, их внутренней и внешней жизни, весь недостаток, а не упадок пастырского духа в нашем духовенстве. Что-либо одно: или пусть духовные семинарии будут специально пастырскими школами; или пусть они будут общеобразовательными школами (а Lа гимназии, но с несколько более глубоким курсом) для духовного сословия. Пастырство наше губится двойственностью цели семинарского образования. В настоящее время духовные семинарии служат двум целям, двум господам: по идее и официально, даже в общественном сознании, они суть школы профессиональные. Но с другой стороны, на практике, семинарии у нас – просто сословные общеобразовательные школы, но не профессиональные. Эти две цели – профессиональная и общая (сословная) – семинарского воспитания и обучения совершенно разнородны. Их соединили механически, только внешним образом. От этого искусственного соединения двух разнородных требований и происходит великое множество всяких недоразумений и затруднений в жизни семинарий и всего русского духовенства. Из этой двойственной цели семинарского образования истекает и ненормальная постановка обучения и воспитания в современных семинариях»... «Были бы семинарии только пастырскими школами, – режим в них был бы один, строго пастырский; были бы они только сословными гимназиями, – режим в них был бы другой, но тоже определенный. В настоящее же время в семинариях наблюдается и то и другое, и семинарское начальство volens-nolens должно бывает соединять нечто несоединимое. От этого весь строй семинарии является весьма неопределенным, каким-то недоделанным». «По плодам надо познать и древо... Гнил корень, гнило древо, невкусны и плоды... Двойственность цели духовно-учебных заведений – вот тот корень, гнилая основа всего, вот где основная причина неизбежных следствий, злых следствий и последствий семинарской жизни, ее неурядицы, неопределенности. Болезнь – внутренняя, а не наружная; поверхностной мазью ничего здесь не вылечить, ничего не поделать. Гнил фундамент, и – значит – его (а не крышу и арабески) и заменить надо»¹⁵.

Что же делать? Как обеспечить для Церкви достойных кандидатов для пастырства и в потребном числе? Когда мы представим весь ужас того положения, до которого доведена современная школа, то это яснее всего и покажет, что мы должны отказаться от какой бы то ни было мысли оставить все по-старому, лишь подновивши те или другие части в этом старом здании. Нет, нужно построить совершенно-таки новое, особенное здание, а из старого взять только то, что окажется более или менее пригодным. О реформе духовной школы в последнее время составлялось множество проектов. С особым вниманием мы остановимся на проекте «Церковного Вестника», усиленно им защищаемом. Сущность проекта – в том, что четвертым классом семинарии должен заканчиваться курс общеобразовательной средней школы, в пятом же и шестом нужно сосредоточить специально богословские и пастырские науки и принимать сюда только желающих идти в пастыри. В эти классы нужно открыть доступ питомцам и других средних школ, желающим посвятить себя на служение Церкви Божией. Тогда где каждый решит сознательно, способен ли он восприять на себя пастырское служение. Преосвященнейший Стефан раскрыл истинные намерения всех разделяющих этот проект, показал также, что осуществление этого проекта, которое обойдется без особенной ломки, отнимет у Церкви и тех кандидатов священства, сколько-нибудь сносных, которых дают теперешние семинарии. К его словам можно добавить нечто еще. Проект совершенно отрицает необходимость воспитания для пастырства. Как будто до окончания общего образования не нужно прилагать никаких трудов, никаких забот, чтобы вышел добрый пастырь! Бог Сам призовет Себе пастырей, – так воображают составители проекта. Нет, это– заблуждение! Призвание, как особенный дар благодати, не тотчас же ниспосылается, как только начал думать о пастырстве, а является уже в конце всех трудов и усилий, как венец и награда за них. Нужно прежде много поработать над очищением своего сердца, пережить бесчисленные устремления души к Богу, и Господь, видя наш подвиг, воспламенит нас неизреченной любовью к Себе, которой горят все истинные служители Его. Нужно прежде научиться приносить Ему святость, как жертву, на алтаре своего сердца, и тогда уже Он призовет нас приносить бескровные жертвы. Господь незримо, но осязательно помогает нам с первого же момента, как только мы стали искать его; но окончательно Он делает нас служителями Своими только когда увидит, что мы крепко привязались к Нему и не изменим Ему. Итак, нужен труд, нужен великий подвиг. Но ясное дело, что нужно создать и благоприятные условия для такого труда. Отрицать значение среды, обстановки можно только при крайне поверхностном взгляде на пастырское служение. Сама жизнь и является лучшей обличительницей защитников проекта «Церковного Вестника». Пусть они сосчитают:

а) сколько гимназистов и реалистов ежегодно поступают в семинарии;

б) сколько из них вообще идет в пастыри. Они могли бы насчитать разве что отдельные единицы. А ведь если бы было испытанное призвание к священству у светских питомцев, конечно – оно их побудило бы преодолеть все трудности поступления в духовную школу (да и трудности-то больше формальные!), тем более, что содержание в семинариях обходится вдвое, если не втрое, дешевле, чем во всех других школах. И сказанного уже достаточно, чтобы видеть, на каких шатких основаниях построен проект «Церковного вестника» относительно усовершенствования наших духовных школ. Но, в дополнение к сказанному, для большей убедительности еще можно привести отзыв об этом проекте «Церковных Ведомостей». В № 39 за 1905 г. на с. 1661 читаем следующее: «Известная необеспеченность нашего духовенства в соединении с трудностями духовного звания, конечно, немногих из кончивших курс в духовном общеобразовательном училище, как из кончивших курс в светских гимназиях, будет привлекать на специально-богословский курс, когда пред ними открываются двери университета, а из него и чрез него все возможные служения и ученые должности. Поэтому нельзя не полагать, что число поступающих в специально-богословские училища будет незначительно. Такой недостаток в лицах, получивших полное богословское образование, повел бы к тому, что епархиальные начальства вынуждаемы были бы возводить в священнослужительский сан лиц, не получивших богословского образования. С другой стороны, едва ли можно с достаточной основательностью надеяться на полное и строгое соотношение между общим и специальным образованием в духовно-учебных заведениях. Воспитывающиеся в общеобразовательном духовно-учебном заведении будут возрастать в той мысли, что пред ними открыты все возможные поприща служения и жизни, а потому едва ли будут развивать в себе те расположения и направление, какие необходимы для пастырского служения. Надлежащего развития этих расположений и направления естественнее ожидать при таком устройстве духовно-учебных заведений, когда воспитанники и при изучении предметов общего образования будут иметь пред собой одну цель – приготовление к пастырскому служению, не развлекаясь иными целями».

Теперь войдем в более частное рассмотрение идеи о новой пастырской семинарии и выразим по этому предмету некоторые свои желания.

а) Низшей школой, имеющей целью подготовление контингента учащихся в реформированной семинарии, а равно также и церковных клириков, нужно сделать второклассные церковно-приходские школы. Но к существующим в них трем классам необходимо прибавить еще четвертый, главным образом в целях более прочного и сознательного усвоения программ (каковые при трехгодичном курсе обучения не могут быть пройдены вполне сознательно), большего развития учащихся, увеличения у них времени для письменных работ и внеклассного чтения, а также и в целях некоторого расширения программ по церковному уставу, дидактике и географии. Кончившим курс этих четырехклассных школ и способным к пению и составлению хора предоставить право поступления на места псаломщиков, закрыв в то же время доступ в клир отбросам монастырей и учебных заведений. Лучшие же по успехам и поведению из окончивших в преобразованных второклассных школах и поступают в духовную семинарию. Курс этой последней должен быть 6-летний. Это – наименьший срок, в течение которого приобретается достаточная духовная зрелость, позволяющая быть пастырем. В семинарию принимаются дети не моложе 14 лет и не старше 17 лет. Доступ должен быть открыт и для таких детей, которые не проходили второклассной школы, но которые хорошо усвоили курс ее. Прием должен состояться по экзамену. Для окончивших второклассную школу экзамен должен быть только поверочный (для лучших учеников он не будет в тягость); для всех остальных – в полном объеме курса этой школы. Само собой разумеется, что пастырская семинария должна быть открыта для всех сословий, конечно – и для крестьянского. Но нужно поставить необходимейшим условием, чтобы сюда принимались только наилучшие дети и в умственном и нравственном отношении, первенцы народа. Для сего нужно вменить в священнейшую обязанность всем причтам, чтобы они рекомендовали в семинарию только действительно достойных мальчиков – таких, которые им хорошо известны и по школе, и по церкви, и по домашней жизни, и без таковых-то рекомендаций никаким образом не допускать до экзаменов. Если бы оказался наплыв желающих поступить в пастырскую семинарию, гораздо лучше и безопаснее отдавать предпочтение детям бедных и неимущих родителей, нежели богатых. Дети последних, живя в полном обеспечении, скорее могли бы прельщаться мирскими профессиями и охладевать в ревности к пастырству. «Буяя мира избра Бог, да премудрыя посрамит, и немощная мира избра Бог, да посрамит крепкая. И худородная мира и уничиженная избра Бог, и не сущая, да сущая упразднит» (1Кор.1:27–28). Впрочем, нельзя закрывать двери пастырской школы для детей хотя бы и состоятельных родителей, но выражающих твердое и непреклонное желание видеть в своих детях будущих молитвенников пред престолом Божиим, если вместе с тем и воля детей вполне согласуется с волей родительской. Это должно быть предоставлено благоразумию местных начальств. Если бы питомец пастырской семинарии с годами стал решительно отказываться от пастырства, невзирая на все увещания родителей и начальства, школа и не должна его держать. Пусть он заблаговременно и оставляет эту школу, из которой нет другого выхода, кроме как в пастыри.

б) По условиям современной жизни пастырь Церкви должен обладать возможно широким научным образованием. Не говоря уже о специально богословских науках, которые должны быть ему хорошо известны, он должен также в достаточной степени быть знаком и с науками светскими, общеобразовательными; посему и эти последние должны входить в программу семинарского курса. Впрочем, первое место в семинарском образовании все же должно быть отведено наукам богословским, а все остальные предметы должны играть роль второстепенную, т. е. должны являться или приготовительной ступенью к изучению богословия, или науками вспомогательными для богословия, как например, философия. Такая постановка учебного дела, между прочим, принята в католических семинариях, где вся система образования юношества, по отзывам людей знающих, отличается единством и цельностью плана, строгой логической последовательностью и неуклонным достижением намеченной цели, а это все – достоинства, и для нас не маловажные.

в) Признавая необходимым давать будущим пастырям возможно широкое научное образование, в то же время должно стараться избегнуть той крайности, которая замечается в теперешней семинарии. Современная семинария, можно без преувеличения сказать, подавляет всякую самодеятельность учащегося. Она сообщает ему такое обилие сведений, что юный неокрепший ум решительно не успевает всего переработать. Это – непосильная задача подчас даже для лучших, способных учеников, каковых в классе всегда бывает меньшинство. Оттого школа больше развивает механическую память учащихся, чем их ум. Это нередко порождает в учащихся отвращение к богословской науке, а потом незаметно чувство это переносится и на семинарию и даже на само пастырское служение. Посему, при составлении учебных программ для будущих семинарий, непременно надобно иметь это в виду. Пусть у будущих питомцев семинарии будет больше времени для самостоятельной работы мысли, для более тщательного выполнения письменных задач и для чтения книг из семинарской библиотеки.

г) Ректором пастырской семинарии пусть будет по-прежнему или лицо монашествующее, или из белого духовенства. Вносить какой-либо принципиальный антагонизм между белым и монашествующим духовенством, когда все служим одному общему делу Церкви, было бы не по заповеди Христовой. Но, кто бы ни был ректор – архимандрит или протоиерей, необходимо одно главнейшее условие: пусть он будет одушевлен пастырскими идеалами. Нужно, чтобы заранее он был хорошо известен местному епископу и только по представлению его утверждался высшей властью. То же самое нужно сказать и об инспекторе. Светский инспектор в пастырской семинарии – это абсурд. Преподаватели богословских предметов также все должны носить священный сан. Это – conditio, sine qua non... Но найдутся ли в достаточном числе люди с высшим богословским образованием, которые бы изъявили готовность принять священный сан? Найдутся, если одновременно с семинариями будут преобразованы и духовные академии, и преобразованы в таком именно направлении, чтобы питомцы их, по окончании академического курса, не чуждались служения Церкви, как это замечается в большинстве случаев в настоящее время. Притом же было бы весьма полезно увеличить и число духовных академий, а равно и облегчить доступ в них окончившим курс в духовных семинариях. Если на предстоящем Поместном Соборе будет принято разделение русской Церкви на митрополичьи округа, то следовало бы хотя со временем устроить так, чтобы в каждом митрополичьем округе была своя духовная академия. Тем же преподавателям семинарии, которые состоят в священном сане, лучше всего поручить и воспитательный надзор за учениками, определив им за это известное вознаграждение. Институт помощников инспектора должен быть упразднен. Все вообще дело воспитания в будущей семинарии должно быть ведено в церковном духе, и все порядки семинарской жизни должны неуклонно преследовать одну цель – приготовить из воспитанника ревностного и благоговейного служителя Церкви.

д) Остается сказать еще несколько слов относительно того, на какие средства должны содержаться пастырские семинарии. Разумеется, на средства казны. Так как семинария будет школой всесословной, то справедливым является, чтобы государство не только не отнимало тех средств, которые отпускаются на семинарию из Государственного казначейства теперь, но еще увеличило бы этот отпуск, хотя бы, например, для того, чтобы возвысить жалованье преподавателям семинарии, которые в настоящее время обижены вознаграждением за свой труд по сравнению с преподавателями светских учебных заведений. Следует по справедливости обратить также на содержание семинарии и местные епархиальные средства, которые ныне идут на содержание духовных училищ. Без сомнения, в пастырскую семинарию будут отдавать своих детей лишь бедные родители, – и нужно, чтобы все воспитанники семинарии содержались на синодальный или епархиальный счет.

Этот небольшого объема вопрос имеет весьма важное значение в ряду вопросов, касающихся обновления церковной жизни в России и выдвинутых преобразовательными стремлениями последнего времени. Значение его гораздо шире, чем оно представляется с первого взгляда: с ним не без основания связывается не только вопрос о благоустройстве каждой церкви и каждого прихода в отдельности, но и многие другие вопросы общего характера, имеющие значение в жизни общегосударственной.

Церкви нужны средства, и средства немалые, не столько, может быть, на поддержание храмов в должном благолепии, сколько на дела благотворительности. Благотворительность же настолько важна для Церкви, что без нее жизнь церковная как бы отсутствует, благотворительность – это цвет и плод той веры Христовой, которой связываются христиане в союз церковный, которой они одушевляются, но которая без дел благотворительности мертва. Поэтому-то с самых первых, можно сказать, дней христианской Церкви благотворительность была одним из главнейших предметов, на которые простирались заботы ее представителей. Когда, по сошествии Святого Духа на апостолов, народ стал тысячами обращаться к вере Христовой и образовалась в Иерусалиме первая Церковь, тогда все входившие в нее, которые владели землями или домами, продавали их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов, и каждому давалось – в чем кто имел нужду, и не было между ними никого нуждающегося. Ап. Павел, как известно, во время своих путешествий с проповедью Христова учения, насаждая новые Церкви, собирал пожертвования и отсылал в Иерусалим; к благотворительности он побуждает церковные общины и в своих посланиях. Даже и в тяжкие времена гонений взносы христиан на благотворительность не прекращались. Так называемая касса благочестия имела назначением пропитание, содержание, погребение неимущих и сирот, вообще – облегчение участи несчастных. По прекращении гонений церковная благотворительность расширилась и приняла характер общественной организации: на ее счет строились и содержались храмы, училища, содержались странноприимные дома, лечебницы; при ее помощи выкупались пленные и содержимые в темницах за долги и т. п. Так было в древней вселенской Церкви. То же самое видим и в древней русской Церкви. Церковная казна и земля употреблялись одинаково и на нужды церкви и на нужды прихожан. Церковные деньги и хлеб давались нуждающимся и в долг без «лихвы» (беспроцентно) и безвозвратно. Но – что особенно важно – благотворительность в древней Руси ставилась прямо под защиту и покровительство Церкви, почему все лица, как благотворимые, так и служившие делу благотворения, считались людьми «церковными», в числе коих в уставе ев. князя Владимира именуется «поломник», «лечец» (лекарь), «стороник» (странник), «слепец», «хромец» и т. п. Столь широкая церковная благотворительность требовала, конечно, и больших материальных средств. Случайных доброхотных даяний, поступавших в церковь на добрые дела, было недостаточно; нужны были средства постоянные и прочные. Уже древние канонические постановления говорят о церковных землях (например, Карф. Соб. пр. 42-е). Позднее, по византийским законам, церкви пользовались правом приобретать движимые и недвижимые имущества всеми законными способами: по завещанию, посредством покупки, мены или дара.

В нашей русской Церкви в допетровский период церкви и монастыри владели также правом приобретения всякой собственности на общих основаниях закона. Монастыри владели землями, лесами, вотчинами; для большинства же церквей источником средств служила земля. Но в 18 веке у монастырей отобраны были вотчины. Потом было ограничено, а затем и вовсе отменено приобретение вновь недвижимых имуществ всеми духовными установлениями¹⁶. Узаконения в этом смысле имели в виду главным образом архиерейские дома и монастыри и истекали из убеждения правительства в необходимости, с одной стороны, положить предел чрезмерному увеличению монастырских вотчин, с другой – поддержать дух подвижничества, начавший ослабевать от привлечения в обители соединенной с богатством роскоши. Только в истекшем столетии, после разрешения вновь архиерейским домам и монастырям приобретать имущества, но не иначе как с особого на каждый случай Высочайшего соизволения, тот же порядок Высочайше утвержденным 4 января 1819 г. (ПСЗ №27 622) положением Комитета Министров распространен на приобретение недвижимых имуществ также и церквами (1830 г. 10 июня № 3792 Св. Зак., т. 9, 1899 г., ст. 443).

В настоящее время порядок приобретения церквами собственности определяется статьями 984, 985 и 1429, т. 10, ч. 1 Св. Зак. (1900 г.), а также статьей 443 т. 9 (по изд. 1899 г.), из коих первая говорит о приобретении движимого имущества, вторая – о приобретении архиерейскими домами, церквами и монастырями недвижимого имущества посредством дара, а третья и четвертая – о приобретении церквами и монастырями недвижимого имущества посредством покупки. Все статьи закона ограничивают право приобретения церквами и монастырями обязанностью испрашивать на приобретение недвижимого имущества каждый раз особое Высочайшее разрешение. Хотя нельзя указать случая, когда бы акт того или другого приобретения церквами и монастырями недвижимого имущества не получил Высочайшего одобрения, тем не менее существующее ограничение весьма стеснительно для Церкви. Оно замедляет дело приобретения имущества и служит причиной того, что церквами могут быть приобретаемы имущества только по завышенным против обыкновенных покупщиков ценам. Освободить церкви и монастыри от указанного стеснения было бы только делом справедливости и облегчило бы для церквей возможность развить приходскую благотворительность.

С вопросом о приобретении церквами имуществ имеет связь вопрос о том, кому предоставить право юридического лица при укреплении за церквами недвижимого имущества: церкви или приходу? Хотя общая практика гражданского судопроизводства (на основании ст. 984 и 985 ч. 1, т. 10) такова, что юридическим лицом при укреплении за церквами недвижимых имуществ является церковь, а не приход, но прямых законов, лишающих приход права юридического лица, нет. Поэтому в судебной же практике являются возможными случаи и признания прихода юридическим лицом. Не далее, как в 1902 г., Сумский окружной суд, руководствуясь ст. 980 ч. 1 т. 10 и ст. 134 Устава дух. консистории, укрепил за одним приходом пожертвованную ему землю. Важно при этом то, что в последнем случае суд основался на решениях Правительств. Сената. Таким образом, на основании наших законов возможно укрепление приобретаемого церковью имущества и за приходом и за церковью. Но это далеко не безразлично как для крепости владения имуществом, так и в отношении прав пользования им. С одной стороны, чем неизменнее единица, признаваемая юридическим лицом, тем, конечно, крепче владение имуществом. С другой стороны, если приход является юридическим лицом при совершении акта укрепления приобретаемого имущества, то он является и полным хозяином его, а это уже противоречит каноническим правилам (Апост. пр. 38-е, 41-е).

Что касается вопроса о большей неизменности юридической единицы, то по этому вопросу определенно высказался Св. Синод в 1883 г., по поводу ходатайства Московского губ. земского собрания о признании за приходом прав юридического лица. Признавая приход за особую церковную единицу, Синод полагал однако ж, что более неизменной единицей нужно признать церковь. И с этим нельзя не согласиться. Посему права юридического лица при укреплении недвижимого имущества следует оставить за церковью, а не за приходом, хотя в распоряжении церковным имуществом в интересах оживления приходской жизни желательно было бы предоставить право участия и прихожанам.

Древняя Церковь не знала епархиальных съездов духовенства. Были при епархиальных епископах «советы епископов», состоявшие из подчиненных епископу и им назначенных священнослужителей. Но это были учреждения постоянные, и в отношении к епархиальному управлению им отчасти соответствуют наши духовные консистории. Если бы последние исключительно зависели от епархиальных епископов, то это и были бы древние «советы епископов». Существующие епархиальные съезды духовенства допустимы с канонической точки зрения, но под условием полнейшей их зависимости от епископа. Если епархиальным съездам дать церковно-административную власть в епархии с каким бы то ни было ограничением власти епископов, то они стали бы антиканоничными. Потому-то существующими правилами о съездах последние в своих решениях всецело подчинены власти епископов. Эти правила вполне удовлетворительны и требуют не изменения, а только подтверждения, так как в настоящее время часто забываются, и редкий епархиальный съезд проходит без каких-либо выходок, направленных против епархиального начальства.

Главное назначение наших епархиальных съездов – это изыскание материальных средств на содержание духовно-учебных заведений в епархии, а затем – улучшение материального положения вдов и сирот духовных, заштатных священноцерковнослужителей и вообще всего духовенства епархии путем обложения денежными взносами церковных причтов, церквей и монастырей, устройства свечных епархиальных заводов, эмеритальных касс, страхований и т. п. Такое назначение епархиальных съездов как будто дает им одностороннее своекорыстно-сословное направление и развивает в духовенстве несоответственный церковному служению материальный, коммерческий характер: общие церковные средства обращаются на удовлетворение сословных интересов духовенства; от имени Церкви духовенством изобретаются финансовые предприятия, коим другие классы общества, также принадлежащие Церкви, не сочувствуют. Но следует заметить, что в Церкви, или – в данном случае точнее – у духовенства, по необходимости должны явиться своего рода материальные хозяйственные интересы, когда возникает нужда о попечении лиц, помимо служения Церкви не имеющих других источников для своего материального существования. И в древности обсуждению подобного рода интересов давалось место на церковных соборах. Бесспорно однако, что не одни хозяйственные интересы должны составлять предмет попечения Церкви и обсуждений в собраниях духовенства. Попечения ее и обсуждения требуют еще более церковные интересы: религиозные, нравственные, духовно-административные и т. д. Если епархиальным съездам предоставить обсуждение всех этих вопросов с привлечением в число членов съезда и мирян, то, само собой, должна устраниться односторонность в направлении епархиальных съездов. С другой стороны, тогда епархиальные съезды явятся средством более или менее тесного единения духовенства с мирянами, а для епископа – кроме того – лучшего, чем теперь, ознакомления с нуждами, потребностями, вообще с жизнью своей паствы. Ввиду всего этого можно, пожалуй, расширить круг обязанностей епархиальных съездов духовенства с допущением к участию на них и мирян. В таком случае должны подвергнуться изменению существующие правила о епархиальных съездах духовенства, – изменению, конечно, в строгом соответствии духу древних канонов, т. е. епархиальные съезды духовенства должны иметь лишь совещательное, а не правительственное значение; они собираются затем, чтобы дать возможность епископу ближе ознакомиться с мнениями и потребностями паствы и помогать ему советами лучших людей в управлении паствой, а не стеснять его власть и не противодействовать; епископ собственно есть ответственный (нравственно и официально) правитель епархии; и никакое постановление какого бы то ни было епархиального съезда, никакое мнение большинства не могут освободить его от ответственности за какую-нибудь принимаемую по епархии меру, если этой меры не одобряет его собственная мысль и совесть.

Говоря вообще о реформированных в вышесказанном смысле епархиальных съездах, последние представляются нам в таком виде. Как важнейший орган общения епископа с паствой, епархиальные съезды имеют в епархии особенное значение. Они собираются по крайней мере однажды в год; но в особенных случаях, при обсуждении каких-либо не терпящих отлагательства обстоятельств и важных мер, касающихся епархии, они собираются и более, всякий раз по распоряжению епископа, как по распоряжению же епископа они и распускаются. Предметом занятий съезда служит, во-первых, изыскание материальных средств на содержание духовно-учебных заведений в епархии и улучшение материального положения духовенства. Руководствующими в этом случае правилами съезда могут оставаться ныне существующие без всякого изменения их. По выполнении съездом этой его первой задачи, епископ может, если найдет нужным, расширить программу занятий съезда включением в нее для обсуждения таких вопросов, которые касаются разных сторон епархиальной жизни: народной веры и нравственности, религиозного образования народа, духовного образования пастырей, епархиального управления, благотворительных заведений и т. п. Вместе с тем епископ пополняет состав членов съезда новыми, по своему выбору, членами как из духовных, так и мирян, и лично председательствует на собраниях, если пожелает, или поручает председательство лицу по собственному своему выбору. Вопросы, подлежащие обсуждению на этих пополненных новыми членами собраниях съездов, объявляются заблаговременно, чтобы дать возможность членам собрания иметь сколько-нибудь определенное мнение по ним, предварительно обсуждения на собраниях съезда. При обсуждении вопросов на собраниях могут возбуждаться и обсуждаться вопросы и не указанные заблаговременно, но не иначе как с ведома и разрешения епископа. Обсуждение предложенных собранию вопросов ведется открыто. Каждый член собрания, пользуясь своим совещательным правом, высказывает свои мнения, суждения, решения по тому или иному обсуждаемому вопросу; но все постановления съезда тогда только получают силу и значение, когда утвердит их своей властью местный епархиальный епископ.

Около 40 лет у нас существуют городские, земские и сельские учреждения, в которых выбранные от местного населения лица обсуждают предметы, касающиеся местных нужд и пользы населения. Но священнослужители доселе не имели места в этих учреждениях и таким образом стояли в стороне от общественного дела. Ни в земских, ни в городских учреждениях духовенство, по силе действующих положений, не участвует так, как участвуют лица, принадлежащие к прочим сословиям, хотя священнослужители, как представители церквей и монастырей, обладающих очень значительным имущественным цензом, имели бы на это полное право. П. 2 ст. 32 Город, положения им воспрещено участие в выборах, и церкви и монастыри поэтому, не вносятся в избирательные списки¹⁷ Вместо выборных духовных лиц в городские и земские учреждения входят лишь депутаты Духовного Ведомства, назначенные епархиальным начальством. В сельских сходах духовенство также не участвует. От такого положения дел много теряли и Церковь, и общественные учреждения, и само духовенство. Церковь лишалась надлежащей и естественной защиты своих интересов, учреждения – одного из лучших общественных элементов, а духовенство – необходимой связи с обществом. Не отселе ли, между прочим, ведет свое начало взаимное отчуждение и непонимание между Церковью и светским обществом? Не этим ли отчуждением от общественной жизни объясняется также всеми признанный теперь упадок церковной проповеди, ее бессодержательность, отвлеченность, сухость и – отсюда – ее слабое влияние на общество?

На каком же основании духовенство устранялось доселе от участия в делах общественных? «Устранение лиц духовного звания (говорится в разъяснении к 32-й статье Город, полож., на основании журнала Госуд. Совета 1890 г.) от участия в земских и городских выборах мотивировано тем, что такое участие духовенства в земском представительстве противоречит каноническим правилам и вместе с тем нередко вовлекает духовных лиц в борьбу партий, к явному ущербу для их положения в среде паствы»¹⁸

Насколько же такие соображения основательны? Несомненно, что, участвуя в общественной жизни народа, духовенство будет вовлечено в борьбу, потому что и сама жизнь есть борьба добра и зла. Но что дурного в том, если пастырь Церкви, руководясь идеями справедливости и общественного блага, будет стараться дать в общественной жизни этим идеям верх и торжество? Это не только не будет унижать пастыря Церкви, но, напротив, должно возвышать его в глазах общества. Иное дело – партийность как особая склонность к своего рода игре в общественные отношения, соединенной со своекорыстием и интригами. Она действительно может унизить пастыря Церкви. Но нужно полагать, что он более чем всякий другой способен стать выше интриг и своекорыстных расчетов. А тот пастырь, в котором есть эта наклонность к партийности, не освобождается от нее и тогда, когда он лишен возможности принимать участие в делах общественных учреждений: она выльется у него лишь в другие формы, может быть, – более мелкие и, следовательно, более унижающие его положение в среде паствы.

Что касается канонических правил, которым будто бы противоречит участие духовенства в общественных учреждениях, то здесь обыкновенно разумеются 6-е и 81-е правила апостольские. 6-е правило апостольское повелевает: «Епископ, или пресвитер, или диакон да не приемлет на себя мирских попечений». А 81-е правило говорит: «Не подобает епископу, или пресвитеру вдаваться в народные управления, но неопустительно быти при делах церковных... Ибо никто же может двум господам работати, по Господней заповеди». Последнее правило по-видимому ясно запрещает пастырю Церкви участвовать в общественных светских учреждениях с целью воздействия на управление общественными делами. Но как нужно понимать эти канонические правила, приведенные нами, – о том свидетельствует сопоставление их с другими. Апостольские правила 44-е, 20-е, 83-е говорят вообще о занятиях мирскими делами, соединенных с лихвой, корыстолюбием, – и такие дела, конечно, не соответствуют пастырскому служению. 10-е правило 7 Всел. Собора говорит о тех священниках, которые оставя свои приходы, водворялись у мирских начальников и вельмож, «занимали у них мирские должности». 3-е правило 4 Всел. Собора говорит, что «некоторые из принадлежащих к клиру, ради гнусного прибытка, берут на откуп чужие имения и устрояют мирские дела, о Божьем служении не брегут, а по домам мирских людей скитаются и поручения по имениям приемлют из сребролюбия». В таком значении понимают устроение мирских дел, запрещаемое пастырям Церкви, и знаменитые восточные канонисты Аристин, Зонара и Вальсамон. Последний в своем толковании 3-го правила 4 Всел. Собора говорит: «Устроить мирские дела – значит, когда кто-либо из корысти вступает в чужие хлопоты или дела, принимая на себя заботы и мирские беспокойства и тяжбы, и из сребролюбия принимает поручения по управлению чужими имуществами»¹⁹. Применяясь к такому пониманию канонических правил, на которые указывают, как на препятствие к участию духовенства в общественных учреждениях, можно скорее запретить ему занятие должностей экономов, казначеев, заведование свечными епархиальными заводами и т. п., чем служение делам общественным, где бескорыстие, отсутствие личных интересов должны быть чертами желательными и предполагаются сами собой.

Напротив, общий дух и, так сказать, тенденция учения древней Церкви, выразившиеся в учении отцев и канонов, склоняются к тому, чтобы побудить пастырей, во имя любви к ближнему, завещанной Церкви Христом, входить во все подробности мирских нужд и потребностей общества, – потому, без сомнения, что высшие цели Церкви, духовные, небесные, достигаются и осуществляются здесь на земле путем наших дел и взаимных общественных отношений. В эти-то отношения пастырь и должен внести свое просветительное влияние в духе чистых христианских начал.

Св. Василий Великий, указывая в своем 70-м нравственном правиле, что должны делать те, кому вверена проповедь Евангелия, между обязанностями их звания упоминает и о том, что «к вверенным они должны быть сострадательны и в телесных их нуждах и заботиться о них». Такой же настоятельный совет дает пастырям и св. Григорий Двоеслов. «Нельзя, – говорит он, – одобрить тех пастырей, которые посвящают свои занятия исключительно одним духовным предметам, так что внешние нужды паствы для них как бы не существуют». Занимаясь созерцанием, стремясь в горняя, пастырь в то же время должен относиться с участием и ко всем мелочам людским, к немощам и заботам плотского человека, подобно ап. Павлу, выспренним умом своим восходившему до тайн мира ангельского, а жалостливым сердцем нисходившему до тайн супружеского ложа. Замечательна мысль, проводимая отцами Церкви о том, что широкое участие священнослужителей в делах общественного служения в сфере деятельной христианской любви способствует установлению тесной связи с обществом. «Чем чаще будет видеть тебя народ делающим доброе, тем больше возлюбит тебя», – говорит св. Амвросий Медиоланский.

Тот же взгляд на участие духовенства в делах общественных учреждений отразился и в древнем византийском законодательстве, которое, со времени Константина Великого и объявления христианской Церкви господствующей, призвало духовенство, в лице его представителей-епископов, к самому широкому участию в делах управления. Для них открыты были многие пути к участию в суде и администрации, причем это участие епископы обыкновенно делили с почетнейшими гражданами той или другой местности. Так, городскому начальству вменено было в обязанность действовать, при назначении опекунов и попечителей к малолетним и несовершеннолетним, вместе с епископоми значительными лицами города, если таковые есть. Епископам предоставлено было право участвовать в выборе должностных лиц по городской администрации и даже указывать достойного кандидата на должность начальника провинции. Епископ вместе с почетными гражданами имел право контролировать целесообразность употребления городских доходов, принимать отчеты от администраторов, следить за уравнительностью распределения воды между обывателями, не допускать незаконного обременения граждан произвольными налогами и повинностями и проч. Епископы контролировали образ действий провинциальных наместников и о всяком притеснении населения с их стороны, в особенности об отказе в правосудии, должны были доносить императору, равно как следили вообще за образом действий всех судей и чиновников²⁰.

Наша русская Церковь в своем прошлом никогда не стояла вдали от жизни народной и государственной, и русская государственность воспиталась и выросла в непосредственной с ней связи. И у нас духовенство имело большое значение в сфере гражданской жизни, особенно в удельно-вечевой период. Оно является на вечах и участвует в избрании князя. Сами князья приглашают к себе епископов и игуменов для решения разных вопросов чисто гражданского свойства. Особенно своим вмешательствам духовенство много способствовало ограничению кровавых распрей между удельными князьями в этот период. Когда князья хотели мирно решить те или другие спорные вопросы, обыкновенно приглашали на общий съезд и представителей духовной власти; так, например, решен был вопрос о разделе владений между Святополком, Олегом и Владимиром Мономахом. Епископы или игумены являются часто послами от области, города или князя для заключения мира, для разных ходатайств и проч. Они же скрепляют договоры между князьями, давая им целовать крест. Они принимают участие и в решении новых вопросов внешней и внутренней политики, собираясь то на вече, то на княжеском дворе. Правда, это влияние впоследствии, с усилением государства, постепенно ослабевает, но все-таки духовенство до конца 17 в. сохранило право участия в гражданских делах, являясь на так называемые земские соборы, которые нередко собирались царями в особо затруднительные для государства времена. Епископы же присутствовали и в царской думе – постоянном совещательном учреждении, помогавшем царю в управлении государством, – единолично или со своим «освященным собором».

При такой широкой гражданской деятельности, древнерусское духовенство не только не терпело ущерба в своем положении среди паствы, напротив, – пользовалось большим уважением.

Итак, ни духовная высота пастырского служения, ни церковные каноны не служат препятствием священнослужителям к участию в общественных учреждениях; напротив, именно самый долг и польза этого служения, не говоря уже о пользе общественной, и завет древней вселенской Церкви и нашей русской – побуждают их к этому участию.