ХХХVІ. Благодатный огонь

Выбор места в храме. – Ночью на Голгофе. – Терпеливое ожидание чудесного огня.– Иерусалимские свечи. – В приделе Константина и Елены. – Раздача благодатного огня. – Пляска арабов в храме. – Традиционная песнь. – Восторженное настроение богомольцев. –Споры о благодатном огне. – Зарубленный исповедник чуда.

Когда встречают в России паломника, побывавшего на Пасхе в Иерусалиме, то, сколько я заметил, всегда спрашивают его:

– Ну, а святой-то огонь видели? Как он сходит на Гроб Господень?

Этот вопрос занимал и еще долгое время будет занимать наш народ, потому что никто из русских современников сам лично не может видеть этого чуда. Я читал об этом огне и у Даниила Паломника и у Муравьева. Они без всякого сомнения верили в чудесное исхождение этого огня. В средние века пикто из христиан – ни православные, ни католики – не сомневались в божественном исхождении огня Великой субботы. В новой книге священника А. Попова «Латинская Иерусалимская патриархия эпохи крестоносцев» приводятся замечательные свидетельства латинян о чудесном исхождении «благодати». Но в настоящее время нередко встречаешь мнение, что остался теперь только один обряд в воспоминание древнейшего чуда. Когда мне случилось перед отъездом в Палестину поднять об этом вопрос в одной редакции духовного журнала, то я был подавлен общим голосом против священного огня.

– Помилуйте, – говорил один почтенный старец, хороший знаток истории

православной церкви, – да ведь сами греки не скрывают правды. Теперь, они говорят, нельзя не дать простому народу чудесного огня, иначе будет бунт, да и отпадение может произойти от православной веры. Кто же в настоящее время верит в божественное исхождение огня! Может быть, в древности и было так, а теперь остался только один обряд в воспоминание древнейшего чуда.

С таким напутствием я и поехал в Иерусалим. По дороге, я уже упоминал, наши паломники только и говорят, что о «благодати», то есть о чудесном огне. С первого дня приезда в святой город они покупают пучки толстых разрисованных свечей, заказывают жестяные футляры для них, а желающие перевезти самый огонь в Россию приобретают еще фонари с лампадами. Некоторые останавливаются у греков, а не на русских постройках опять-таки с целью добиться у них лучшего места в храме во время «благодати». Одним словом, «благодать» становится центром всех забот, да и всей поездки простолюдина-паломника.

Хотя святой огонь подается народу в страстную субботу, в час дня; но уже накануне, в пятницу, после обеда, православные паломники начинают стягиваться со всех сторон в храм Воскресения. К этому времени греки устраивают дополнительные места из досок в ротонде Гроба Господня.

Все здесь продается заранее и притом за разные цены, смотря по степени близости к кувуклии.

Всем, остановившимся в номерах подворья Палестинского общества, было общее приглашение в нарочно устроенное место для русского консула. Звали и меня. Но я прежде решил посоветоваться со своим знакомым арабом, служащим в обществе.

– Не советую вам ходить в этот день в храм, – сразу огорошил меня мой приятель. – Однажды я пошел со свечами к кувуклии, да потом и сам был не рад: мне чуть ребра не переломали. До сих пор у меня осталась памятка моей попытки видеть раздачу священного огня. Обыкновенно, я стою в этот день на площадке перед храмом, и тут, спустя не более двух минут, после явления благодатного огня, я уже получаю его.

– ІІрекрасно. Тогда и я так сделаю и стану рядом с вами.

Согласившись таким образом с приятелем арабом, я был спокоен в пятницу и не ходил к грекам покупать себе место.

Вечером целой компанией мы отправилис в храм Гроба Господня, где ради Великой пятницы происходят торжественные богослужения у греков, армян, коптов и сирийцевъ, то-есть у всех восточных христиан, празднующихъ Пасху одновроменно съ нами. Глав- иая масса народу в это время была на Голгофе. Поднялся и я туда с одним русскимъ офицеромъ. Отсюда мы заметили открытую дверь с лестницею куда-то наверх.

– Смотрите, – сказал мне мой спутникъ,–туда народъ идегі. Пойдемте и мы!

Лишь только мы добралиеь до верха темной и грязной лестницы как останавливает нас молодой грек в феске.

– Билеты!

– Билетов у нас нет, – отвечаем.

– Нельзя!

Офицер, ни слова не говоря, быстро сунул ему в руку серебряную монету и прошел. Я сделал то же.

Мы были на чердаке храма, в юго-восточном углу его. Сюда доносился еще шум из греческой церкви Воскресения, но ротонда Гроба Господня, где собственно происходит «схождение чудесного огня с неба», была совсем далеко. Тем не менее среди ужасной грязи и, вероятно, никогда неубираемой пыли сидели сплошною массою наши паломники. Среди простого народа я увидел знакомое лицо русского землевладельца.

– Георгий Михайлович! И вы тут?! – с удивлением восклицаю я, – что же вы отсюда увидите? И неужели вы будете терпеть здесь эту грязь и насекомых целые сутки?

– Я уже решил. Что ж, один то раз в жизни можно потерпеть для Господа.

Моему удивлению не было границ. Какую надо иметь веру, чтобы дожидаться здесь целые сутки, не пивши, не евши, среди грязи и пыли и не сходя с места! С такою верою, думаю себе, эти тысячи паломников способны не только огонь низвести с неба, но и горы сдвинуть с мест своих.

Я был подавлен этим впечатлением, да, пожалуй, и мой спутник не меньше моего, потому что мы тоже безмолвно присоединились к группе паломников, ожидающих с таким терпением чуда Божия. Не прошло, однако, и полчаса, как в этой тесноте и духоте стала нас одолевать жажда, да и руки скоро сильно зачесались, и мы опять спустились вниз к Голгофе. Сюда по временам приходило для каждения духовенство, то армянское, то коптское, то греческое.

У греков служба началась около девяти часов вечера и протянулась до двух часов ночи. Был торжественный перенос плащаницы с Голгофы на Гроб Господень, причем довольно долго говорилась речь по поводу голгофского события.

Мы не хотели оставаться всю ночь в храме вместе с народом. Я лично былъ страшно утомлен непрестанными путешествиями и бессонными ночами последних дней на страстной неделе, а потому пошел отдохнуть в гостиницу. Здесь надо экономно расходовать свою энергию. С страстной субботы на Пасху опять предстояла ночь бодрствованин.

Утром я вышел посмотреть, что делается на русских постройках. Пусто! Почти все ушли к Гробу Господню. Встречаю монаха из здешней миссии и спрашиваю, какого он мнения о благодатном огне.

– Нет, уж об этом лучше и не говорить!

Махнул он рукою в сторону храма Воскресения и пошел дальше.

Мне хотелось из подражания народу купить в здешних лавках пучек больших свечей, разукрашенных золотом и цветами; но, это может странным показаться, в Иерусалиме нет в продаже восковых свечей. Я не умею определить материала, из которого они здесь составлены. Может быть, это был парафин или что-нибудь в этом роде, но только свечи иерусалимские, когда их держишь в руках, неприятно размягчаются. Я нашел немного настоящих восковых свечей, выписанных из русского епархиального завода, только в лавочке Палестинского общества и из них составил священный пучек в тридцать три свечи, по числу лет земной жизни Спасителя. Некоторые, имея в виду побольше привезти свечей в Россию, берут с собою в храм по два пучка.

Около двенадцати часов я отправился к площадке пред храмом Воскресения. Подойдя к греческой патриархии, я встретил густые толпы народу, далее – более. При всем своем усилии, я мог пробраться только до наклонной улицы, ведущей к площадке храма. В это время раздался громкий и мерный стук железных булав кавасов о камень. Народ, несмотря на тесноту, расступался перед ними. Никому не хотелось подставлять своей ноги под железную палку. За шестью кавасами шла вереница европейского народа с разодетыми дамами. Это вел какой-то консул своих гостей. Я присоединился к ним и, благодаря своему общеевропейскому костюму, был пропускаем всюду. Остановиться на площадке, как советовал вчера приятель, не было никакой возможности³⁴. За кавасами консула и я прошел в храм между рядами турецких солдат. Они были при полной амуниции, с ружьями, и даже горнист стоял между ними со своей медной трубой.

Весь храм, все стены, карнизы, все усеяно народом. Море голов! У всех пучки свечей. Теснота, давка, удушье. Лица красные, потные. Впрочем, мне было удобно идти между рядами солдат. Кавасы, а за ними толпа европейцев, пошли по коридору в обход греческого храма на северную сторону. Когда поравнялись со спуском к приделу Константина и Елены, я заметил, что там очень мало народу. Думаю, чего же больше искать: тут просторно и все-таки в храме, а не на дворе. Придел Константина и Елены находится в просторном помещении и принадлежит армянам. Алтарь огорожен решеткой. Иконостаса вовсе нет, да и окон сравнительно немного. Русских паломников почти не было. Сидело здесь десятка два туземцев, да бегали дети их. В ожидании огня я раскрыл взятое с собой Евангелие и стал читать. Ребятишки, лет по двенадцати, подняли возню, как на улице. Они играл, шалили, бегали, кричали, и никто им не делал ни малейшего замечания. Вдруг пронесся издали ужасный шум, и в это время по лестнице к нам быстро спустились три католических монаха. Я знаю, что католики не принимают участия в торжестве чудесного огня, разве только как зрители, а потому у меня мелькнуло подозрение, не преследуют ли их арабы в эти минуты проявления у них сильного энтузиазма. Но нет, монахи, весело разговаривая, прошли за решетку и стали ожидать, как и я. Это меня тоже удивляло: капелла католиков непосредственно примыкает к ротонде Гроба Господня с северной стороны, так что им удобнее было бы видеть у себя момент первой подачи огня из кувуклии.

О раздаче святого огня я еще слышал накануне. Порядок при этом соблюдается такой. Сначала тушатся огни в храме Воскресения, в ротонде Гроба Господня и в самой кувуклии. Но нельзя сказать, чтобы к этому вромени абсолютно нигде в храме не было огной. Я сам видел незатушенный огонь в коридоре и в некоторых приделах храма. Затем запечатывается кувуклия, и при этом играет некоторую роль турецкая стража. Ко времени подачи огня входят в кувуклию два архиерея, греческий и армянский. Армянский остается в приделе Ангела, а греческий проходит в Гроб Господень, где и удостоивается получить благодатный огонь. Чтобы оградить архиерея от насилия толпы, устроена передача огня через два окошка в приделе Ангела. Сперва подается огонь грекам, а затем чрез второе окно – армянам. Говорят, ежегодно бываетъ аукцион права получения огня первыми после греков, и всегда это право перекупают у бедных коптов и сирийцев богатые армяне. Огонь быстро распространяется по всему храму. Греческого архиерея обыкновенно подхватывает себе на плечи здоровый араб и с помощью кавасов протискивается в алтарь.

Но не стану забегать вперед; вернусь я к своим личным наблюдениям.

Страшный шум все более и более разрастался. Я понял, что ожидаемый огонь передан в народ. Порываюсь взглянуть вдоль по коридору, но тут навстречу мне, сильно расталкивая публику, несутся, как ураган, арабы с зажженными свечами в руках. У переднего огонь под полою. Все они быстро с криками спустились по лестнице и стали петь и танцевать. Тогда только я сообразил, что это место в приделе Константина и Елены береглось свободным исключительно для танцев арабов. Танцующие энтузиасты привлекли общее внимание. С пучками горящих свечей, как с факелами, они быстро поворачивались, прыгали и водили огромным пламенем чудесного огня по лицу и по волосам. В Палестине существует убеждение, что благодатный огонь Великой субботы первое время не жжет, а потому каждый, получающий его, спешит умыться им, т. е. провести рукой по огню, а потом по лицу. От большого пучка свечей у меня получилось громадное пламя, вершка в два, и я тоже исполнил обряд омовения огнем.

Впрочем, в эти минуты я мало занимался исследованием чудесных свойств огня. Меня больше интересовало проявление сильного восторга у арабов. Они дают себе в этом случае полный простор для выражения своего энтузиазма. Что-то страшное, дикое, фанатическое было в их восторженных ликованиях. Они пели:

Иль Масих атана,

Би даммо штарана.

Унах на иль иом фараха,

Уво ел яхуд хазана.

Я яхуд! я яхуд!

Идоком ид ель куруд,

Идина ид ель Масих.

В переводе это значит:

Христос пришел к нам,

Своею кровью искупил нас.

Мы сегодня радуемся,

А евреи печальны.

О евреи! о евреи!

Ваш праздник – праздник беса.

А наш праздник – праздник Христа.

Эту песню знает каждый православный араб, и происхождение ее, вероятно, относится к древнейшим временам.

Установлен здесь обычай три раза зажигать свои свечи чудесным огнем. Большой пламень тридцати трех свечей человеку трудно затушить дуновением своего рта, да, можеть быть, это считается и неблагоговейным поступком относительно «благодати». Для этого служат специально сшитые колпачки из одноцветной яркой материи с напечатанными на них священными изображениями и словами. Эти колпачки, около четверти аршина диаметром, набиваются ватой, которой собственно и тушат благодатный огонь три раза. Проделав все это, я вышел из придела в коридор и медленно подвигался с народом к выходу. Жара стояла невыносимая, особенно в ротонде Гроба Господня. Шум, крики, общее ликование. Около меня две молодых женщины плачут.

– Что с вами случилось? – участливо спрашиваю их, полагая, что им помяли бока.

– Да, как же не плакать от такой радости, такого счастья. Господи, до чего я дожила!

Чего я удостоилась видеть, грешная!

У всех лица возбужденные, с выражением восторга, победы. Смеются, плачут, радуются, обнимаются, поют, кричат... Энтузиазм поразительный!

– Господи, – думал я про себя, – при всем нашем недостоинстве и греховности, ради такой детской веры, Ты не откажешь им в их желании и не постыдишь их надежды.

И, право, мне кажется, религиозному человеку, увидевшему в Иерусалиме картину получения огня, легче поверить, что Господь услышит и исполнит просьбу этого множества народа, чем допустит противное, т. е., что Милосердный Бог останется глух к мольбам верующих в Него.

Вся толпа из храма хлынула по улицам Иерусалима с пением и с огнями. Действительно, картина величественная. И никогда, может быть, человек не чувствует так сильно торжества своей веры, как среди такой толпы.

За обедом в русских постройках Палестинского общества собравшаяся публика с жаром передавала свои впечатления. Каждый спешил высказать, где он стоял, что видел и слышал, но вопрос о чудесном исхождении огня с неба все-таки стоял открытым.

– А уж я-то как боялась, чтобы мое платье не вспыхнуло!

Ведь подо мной было целое море огня! – заметила разряженная дама, побывавшая на подмостках, устроенных не очень высоко над головами народа.

– Так что же, господа, можно ли верить, что это огонь чудесный, а не от обыкновенной спички? – спрашивает один помещик.

– Я верю, – отозвался один почтенный протоиерей. – Я стоял в алтаре вместе с греческим и русским духовенством у северного бокового входа. Архиерей прошел в алтарь со святым огнем из кувуклии не прямо чрез греческий храм Воскресения, а обходом чрез коридор в ту самую дверь, около которой я стоял с отцем N., и мы первые получили благодатный огонь непосредственно из рук архиерея. И, право, он не жег, как нам казалось, и это мы заметили друг другу.

– Это вам казалось, что не жжется огонь, потому что вы быстро по нем проводили рукой. Ведь свечи же ваши зажглись, однако! – возражает ему скептик.

– Ну, да ведь потому и зовется этот огонь благодатным. По указанию свыше он одно жжет, а другое – нет.

– Не то, господа, – вмешивается в спор новый оппонент. – Это объясняется очень просто: было жарко, руки и лица – потные; а ведь известно, что влажную руку некоторые рабочие опускают без вреда для себя даже в расплавленный металл.

– Я это объясняю возбуждением нервов.

– Ну, хорошо. А почему же волосы не вспыхнули? Тут тоже нервы?

Так спорили между собой обедавшие, желая разрешить истину происхождения огня: «с небес он или от человеков». Мне хотелось знать мнение «бедуина».

– Я замечу с своей стороны, – сказал он, – одно обстоятельство. Тайна происхождения огня лежит на совести архиерея. Но теперь подумайте: можно ли допустить, чтобы старый архипастырь позволил себе обмануть пред Богом, пред Гробом Христовым, толпы верующего народа, весь мир? К чему ему насиловать свою совесть и брать на свою душу такой грех? И, наконец, это ведь не один архиерей, а ряд их, с самых древних времен. Я согласен, в наше время трудно предполагать здесь чудо, но еще труднее, мне кажется, допустить, чтобы архиерей добровольно взял на себя роль лжеца, обманщика в таком важном деле. Надо также иметь в виду и ту колоссальную веру, которую при этом проявляет простой народ. А по вере все возможно. И. право, он блажен. Мне так кажется: если огонь благодатный, а человек не верит этому, то для него он только обыкновенный огонь. Обратно: если огонь обыкновенный, а человек верит в его «благодать», то он и будет для него благодатным. Проще: по вере вашей будетъ вам, как сказал Спаситель.

Тут вспомнили общеизвестную легенду, как огонь долго не сходил на гроб, а потом вдруг показался через колонну у входа в храм. Один турок, поразившись чудесным видением, стал кричать, что и он христианин. Его тотчас же зарубили мусульмане. И теперь показывают у входа в храм могильную плиту этого исповедника и черную широкую щель в колонне, из которой вышел огонь.

Выслушав от собеседников разные соображения и за, и против чудесного огня, я мысленно сказал Подателю света, как евангельский муж, которого Христос спросил: «Веришь ли, что Я могу это сделать?» – «Верую, Господи! Помоги моему неверию».