Глава V. Государственно-церковные отношения в 1945–1965 гг

На 1945–1946 гг. пришелся пик в улучшении церковно-государственных отношений. И это объяснялось, как уже отмечалось, острой заинтересованностью советского руководства в международной деятельности Московской Патриархии. В первые послевоенные годы государство сделало целый ряд значительных уступок, нарушающих закон 1929 г. Правда, и в данный период его религиозной политике явно недоставало последовательности. Изменения охватили не все существовавшие в СССР вероисповедания, по-разному проявлялись в союзных республиках (в Прибалтике, Средней Азии отношение к Русской Церкви было гораздо более негативным). Московская же Патриархия с окончанием войны всячески пыталась упрочить свое положение, используя расширившиеся возможности. Многие иерархи правильно оценивали ситуацию, сознавая, что несмотря на все заверения властей, относительно благоприятные для них условия, вероятно, продлятся недолго.

10 апреля 1945 г. состоялась вторая и последняя встреча И. Сталина с руководством Русской Церкви – Патриархом Алексием, митр. Николаем (Ярушевичем), протопресвитером Н. Колчицким. В ходе ее обсуждались прежде всего задачи Патриархии в области международных отношений. В свою очередь, председатель СНК обещал поддержку планам церковного руководства. Именно эта встреча предопределила характер государственной религиозной политики в ближайшие два года. На ней шла речь даже о сооружении в Москве специального православного центра с дворцом, типографией, духовными учебными заведениями, свечным заводом и т. п.⁹⁰⁸

Правда, не все из данных обещаний были выполнены. И. Сталину пришлось учесть настроение большей части партийного и государственного аппарата, считавшей некоторые уступки чрезмерными. 22 мая 1945 г. Г. Карпов писал В. Молотову, предлагая поддержать просьбу Патриархии о выделении земельного участка в Москве для строительства здания (с резиденцией первосвятителя, духовными учебными заведениями, мастерскими), утверждении его проекта и т. д. Уже был составлен текст постановления Совнаркома, но его так и не приняли⁹⁰⁹. Ненамного дальше продвинулось решение вопроса о создании церковной типографии. Еще 17 марта 1945 г. И. Сталин лично утвердил соответствующие предложения Совета по делам РПЦ, в мае даже вышло специальное распоряжение Совнаркома. Патриархия смогла приобрести полиграфическое оборудование, шрифты на четырех языках и с осени планировала начать выпуск Священного Писания, богословских трудов, церковных календарей⁹¹⁰. Однако здание для типографии выделено не было и оборудование много лет без употребления лежало на территории Новодевичьего монастыря.

Не оправдались и расчеты окружения Патриарха на открытие всех 4 дореволюционных Духовных Академий, семинарий чуть ли не в половине епархий, развертывание широкой миссионерской работы, хотя И. Сталин утвердил предложения Г. Карпова от 15 марта 1945 г. об организации при Синоде миссионерского совета и создании Богословско-пастырских курсов, кроме Москвы и Саратова, в Ленинграде, Киеве, Минске, Одессе, Луцке, Львове и Ставрополе⁹¹¹. В итоге не удалось осуществить даже, казалось бы, согласованное открытие Духовной Академии в Киеве и семинарий во Львове и Вильнюсе. Так, действовавшая в период оккупации Вильнюсская православная семинария была закрыта по постановлению Совнаркома Литовской ССР. И когда 25 августа 1945 г. Г. Карпов написал В. Молотову о необходимости открыть в столице этой республики Богословско-пастырские курсы, заместитель председателя СНК, учтя мнение литовского руководства, наложил резолюцию: «Вы торопитесь, надо обдумать, как это отзовется на католической церкви и т. п.»⁹¹²

Но в целом руководство СССР в 1945–1946 гг. все же старалось продемонстрировать благожелательное отношение к Московской Патриархии. Например, 5 ее представителей получили приглашение присутствовать на июньском параде Победы, причем их разместили вблизи иностранных дипломатов, чтобы, как сообщал Г. Карпов в правительство, обеспечить «благоприятное впечатление на заграницу»⁹¹³. А вскоре Совнарком постановлением от августа 1945 г. предоставил Патриархии, епархиальным управлениям, приходским общинам, вопреки ленинскому декрету 1918 г., ограниченное право юридического лица. Им разрешалось создавать финансовые счета, заключать сделки, покупать строения, открывать предприятия, осуществлять найм работников. Интересно, что до середины 1950-х гг. купленные представителями других конфессий здания считались национализированными и передавались лишь в пользование, а приобретенные православными общинами становились их собственностью. Благодаря указанному постановлению была получена возможность снова звонить в колокола⁹¹⁴. Ведь некоторое время в стране существовала парадоксальная ситуация: в западных областях Украины, Белоруссии и на бывших оккупированных территориях РСФСР звон в храмах допускался, а на основной части СССР он был строжайше запрещен.

Важной проблемой являлось юридическое оформление существования монастырей (в основном открывшихся в период оккупации). В 1944–1945 гг. местные власти стали выселять монахов, конфисковывать их земельные угодья и т. п. Однако это вызвало недовольство центра, в первую очередь, из экономических соображений. Дело в том, что многие монастыри (в основном на Украине и в Молдавии) представляли собой зажиточные хозяйства. Они занимались земледелием, садоводством, ремеслами, различными промыслами. Только 24 молдавским обителям принадлежало 754 га пахотной земли, 230 га фруктовых садов и 116 га виноградников. По замыслу советского руководства, монастыри должны были кормить разоренную страну. Их приравняли по нормам сдачи продуктов животноводства и земледелия к подсобным хозяйствам государственных предприятий и организаций. Помимо выполнения госпоставок монастырям приходилось также оказывать значительную помощь соседним колхозам и совхозам.

В результате функционирование обителей было узаконено постановлением СНК от 22 августа 1945 г., предписывавшим местным властям «впредь до особых указаний не препятствовать деятельности мужских и женских монастырей», сохранять их здания, землю, инвентарь, скот⁹¹⁵. А согласно постановлению от 29 августа, обители освобождались от земельной ренты и уплаты налога со строений, монашествующие же – от налога на холостяков, одиноких и малосемейных граждан. Как писали Г. Карпову его молдавские «коллеги», такая политика создавала «условия более быстрого восстановления монастырских хозяйств, и они могут стать культурными хозяйствами, будут давать государству немало хозяйственной продукции»⁹¹⁶.

Но этого показалось мало. В сентябре 1945 г. Совет по делам РПЦ провел обследование 75 обителей. В заключении, сделанном по его итогам, говорилось о необходимости возвращения изъятых у монастырей после освобождения от оккупации земель, наделения ею безземельных обителей, выведения с монастырской территории государственных учреждений и предприятий⁹¹⁷. Все указанные пожелания нашли отражение в постановлении Совета Министров «О православных монастырях» от 29 мая 1946 г., окончательно определившем их правовое и хозяйственное положение. Действительно, были возвращены не только изъятые земли, но и в ряде случаев выделены новые из госфонда – по 0,15 га на одного насельника, монастырям разрешили заниматься промыслами, организовывать мастерские и т. п. Всего за обителями закрепили около 2000 га, причем более 400 из них составляли новые земли. В то же время монастырям установили жесткие обязательства по натуральным поставкам сельхозпродукции⁹¹⁸. Они были довольно высоки и особенно тяжелы для российских монастырей, вынужденных закупать на рынке продукты для сдачи их государству. Этот порядок просуществовал до середины 1950-х гг.

После нормализации положения монастырей, в 1946 г., Патриархии были переданы часть помещений и храмов Троице-Сергиевой Лавры, мощи преподобного Сергия Радонежского и некоторых других канонизированных святых, ряд чудотворных икон из запасников музеев. Казалось, что за этим последуют новые уступки Церкви. 14 февраля 1947 г., когда еще сохранялись надежды на проведение Всеправославного Собора в Москве, Г. Карпов в своей докладной записке в ЦК ВКП(б) предлагал разрешить вопросы о миссионерской работе, передаче Патриархии всех помещений Троице-Сергиевой Лавры, собора и 2 корпусов в Новодевичьем монастыре, одной из типографий, храмов в Москве, Ленинграде, Киеве для организации подворий заграничных Православных Церквей. Просил он и изменить порядок открытия храмов, так как местные органы власти всячески тормозили этот процесс. Г. Карпов считал, что им надо оставить лишь право высказывать свое мнение, а рассмотрение и окончательное решение вопроса предоставить Совету по делам РПЦ с последующим одобрением правительства⁹¹⁹. Но почти все его предложения в конце концов были отвергнуты.

21 мая 1947 г. в письме В. М. Молотову Г. Карпов уже сам рекомендовал не удовлетворять усиленные просьбы Патриархии о передаче в храмы мощей свв. Иоасафа Белгородского, Иннокентия Иркутского, Иоанна Тобольского, Иакова Боровичского и др.: «Относясь к передаче «мощей» отрицательно, поскольку это способствовало бы оживлению религиозного фанатизма и паломничества, а также увеличению доходов духовенства, Совет под благовидным предлогом оттягивал передачу «мощей» церквам»⁹²⁰. Правда, приняв во внимание подготовку Всеправославного совещания, Совмин 9 июня издал распоряжение о разрешении перенесения мощей св. митр. Московского Алексия в патриарший Богоявленский собор в Елохове. Последнее подобное разрешение на передачу мощей св. Анны Кашинской из музея в храм г. Кашина последовало в январе 1948 г.⁹²¹

Ситуация с открытием новых церквей была достаточно неоднозначной. В первые годы своего существования (1943–1944) Совет по делам РПЦ очень скупо давал санкции на их проведение. В 1945–1946 гг. подобные вопросы стали разрешаться гораздо успешнее для верующих. Но затем положение вновь ухудшилось. Критерии, которыми руководствовался Совет, принимая положительное решение, были следующими: отсутствие действующих храмов во всем районе или удаленность ближайшей церкви более чем на 10 км; наличие фактически действующей общины и ее крупные пожертвования в различные фонды; незаконное, без соответствующего оформления документами, закрытие храма в 1930-е гг.; повторность, настойчивость ходатайств в течение нескольких лет и многочисленность подписей под ними⁹²².

Так, например, верующие с. Верхново Новгородской области в 1945 – начале 1947 гг. безуспешно ходатайствовали о возобновлении служб в своей церкви, действовавшей в период оккупации. В январе 1947 г. им удалось провести 12 общеколхозных собраний в соседних селах. Везде были приняты резолюции об открытии храма, причем в 9 случаях единогласно, а в 3 – абсолютным большинством голосов. Резолюции и 3 коллективных заявления 22 мая доставили в Совет по делам РПЦ и 31 мая он указал уполномоченному оформить регистрацию церкви и не препятствовать богослужениям. Одновременно были «приняты меры» и к организаторам колхозных собраний⁹²³. Впрочем, не всегда и подобная настойчивость приводила к успеху. Скандальный случай произошел во время Всеправославного совещания в 1948 г.: 11 июля во время богослужения в Богоявленском соборе пенсионер Б. Д. Зубов сумел передать митрополиту Константинопольской Патриархии Германосу коллективное заявление верующих с. Горбуново Московской области с жалобой на безуспешность их попыток добиться открытия храма. За 1944–1947 гг. было подано 27 ходатайств и все они закончились безрезультатно. Не помогла и акция Б. Д. Зубова, сам же он оказался передан органам МТБ⁹²⁴. Существовали и другие случаи арестов «чрезмерно» активных ходатаев.

Всего за 1944–1947 гг. в Совет по делам РПЦ и его уполномоченным поступило 20 689 коллективных заявлений об открытии 5998 церквей, из которых было открыто 1270. 77,3% ходатайств было отклонено или не рассматривалось. По годам динамика была следующей: 1944 г. – 6629 заявлений о 2704 храмах, службы возобновились в 207; 1945 г. – соответственно 5986 о 1585, 509; 1946 г. – 5002 о 1150, 369; 1947 г. – 3072 о 559, 185. Процесс сокращения числа ходатайств продолжался до 1952 г., затем он вновь стал расти: 1948 г. – 3174, 1949 г. – 2297, 1950 г. – 1143, 1951 г. – 729, 1952 г. – 818, 1953 г. – 1031 и т. д. Этот спад объясняется некоторым снижением религиозности после окончания войны, прекращением открытия церквей и негативным отношением властей к коллективным заявлениям верующих в конце 1940-х – начале 1950-х гг. 95,6% всех письменных ходатайств за 1944–1947 гг. поступило из РСФСР – 19 772, в том числе 2490 из Рязанской области, 1819 – из Московской, 1467 – из Калининской, 1153 из Воронежской и т. д. Кроме того, за данный период уполномоченные приняли 24 607 индивидуальных посетителей, просивших об открытии церквей⁹²⁵. Всего же с подобными ходатайствами в 1944–1947 гг. обратилось к властям не меньше 2 млн. человек, ведь под некоторыми заявлениями стояло более 3 тыс. подписей. И несмотря на все ограничительные меры, в некоторых областях число официально действующих храмов выросло в десятки раз. Например, на Рязанщине с 2–3 в 1942 г. до 85 в 1948 г.⁹²⁶

В рамках проводимой в первые послевоенные годы политики произошла и окончательная ликвидация «Союза воинствующих безбожников». В началом Великой Отечественной войны деятельность его оказалась свернута, но формального роспуска не было. В октябре 1946 г. и.о. председателя ЦС СВБ после смерти Е. Ярославского Ф. Олещук и ответственный секретарь Е. Тучков (бывший руководитель «церковного» отдела ОГПУ), попытались, используя приглашение чешского «Союза свободомыслящих» на его съезд, возродить деятельность своей организации. Однако письмо на имя А. Жданова успеха не принесло. Не помогло и то, что на состоявшемся в Брюсселе заседании Совета «Всемирного Союза свободомыслящих» СССР было заочно предоставлено 3 места, в том числе – вице-председателя⁹²⁷.

17 января 1947 г. М. Суслов от лица отдела внешней политики ЦК ВКП(б) рекомендовал секретарю ЦК А. Кузнецову отклонить предложение об участии советских представителей в работе интернационального Союза. Кроме того, он отмечал, что «целесообразность дальнейшего существования» самой организации безбожников «вызывает сомнения» и она «едва ли необходима», «к тому же работа СВБ на местах за последние годы по существу замерла». И в феврале ЦК ВКП(б) принял решение о прекращении деятельности СВБ⁹²⁸.

Энергичные попытки возобновления атеистической работы предпринимал и В. Д. Бонч-Бруевич. 30 марта 1946 г. он писал в ЦК о бедственном положении музея истории религии, выселенном из своего здания. Ветеран антирелигиозного фронта предлагал создать Институт истории религии Академии Наук с музеем при нем в прежних помещениях. В итоге музей был сохранен, В. Бонч-Бруевича назначили его директором, но в создании института отказали. Правда, в 1947 г. вместо последнего был организован сектор истории религии и атеизма, являвшийся несколько последующих лет единственной подобной научной организацией в стране⁹²⁹.

К концу 1940-х гг. почти всю работу с Церковью и внутри страны и за рубежом осуществлял Совет по делам РПЦ. Его роль и численный состав заметно выросли. Так, в 1946 г. количество уполномоченных увеличилось с первоначальных 89 до 114, а сотрудников центрального аппарата с 9 до 57 человек. Еще 29 марта 1945 г. В. Молотов дал телеграфное указание местным властям о недопустимости отправления уполномоченных в длительные командировки и необходимости обязательного согласования назначения или устранения их с Советом. Хотя значительную часть работников последнего в тот период составляли офицеры госбезопасности, все же 4 уполномоченных сняли за взятки и «сращивание с церковниками», в отношении еще 4 велось следствие. До начала 1947 г. Совет по делам РПЦ находился в центре внимания правительства и МГБ. Так, в 1946 г. Совмин принял на основе его информации 6 постановлений и 33 распоряжения⁹³⁰. Подобная активность и самостоятельность по отношению к партийным органам вызывала у них все большее недовольство. Но пока Совет находился под постоянной опекой службы госбезопасности, он мог особенно не тревожиться.

Ситуация изменилась в начале 1947 г. МГБ стало утрачивать интерес к Русской Церкви, и уже в феврале число уполномоченных сократилось до 105. Их состав также претерпел изменения – к августу 1948 г. лишь 20% уполномоченных были офицерами госбезопасности, остальные пришли с советской. (46%), партийной (19%) и хозяйственной (10%) работы. А 4 августа 1952 г. Г. Карпов жаловался в ЦК на засоренность случайными кадрами Советов по делам РПЦ и религиозных культов: «По понятным причинам аппарат обоих Советов в своей оперативной части надо укомплектовать из кадров органов МГБ или они должны проходить ту же проверку, которую проходят там при приеме на службу, и для этого желательно было бы поручить т. Игнатьеву помочь обоим Советам кадрами и восстановить тот порядок работы с ними, который был в свое время (до 1947 г.), т. е. до освобождения т. Меркулова из МГБ»⁹³¹.

Одной из причин подобных просьб Г. Карпова послужило общее ухудшение положения возглавляемой им организации. Еще в 1947 г. последовали первые акции по отношению к ней со стороны партаппарата. Причем начались эти нападки с более слабого и уязвимого Совета по делам религиозных культов. Так, в июле заместитель начальника Управления агитации и пропаганды Д. Т. Шепилов писал в Секретариат ЦК: «Совет по делам религиозных культов... руководствуется в своей работе ошибочными и вредными взглядами на роль религии в условиях советского общества... Докладная записка т. Полянского свидетельствует об опасности сращивания... с церковниками и превращения Совета из органа наблюдающего и контролирующего в орган помощи и потворства религиозникам». Как свидетельствует резолюция на этой докладной – на специальном заседании Секретариата ЦК И. Полянскому и Г. Карпову были «даны задания». А в октябре 1947 г. на секретариате обсуждался вопрос о подарках со стороны Патриархии руководителям Совета по делам РПЦ, и эту практику запретили⁹³².

Идеологические работники ЦК ВКП(б) не зря тревожились. После окончания войны Русская Церковь активно продолжала расширять сферу своего влияния и нередко при «попустительстве» государственных служащих различных рангов. Например, 9 мая 1945 г. архиеп. Алма-Атинский Николай совершил на городской площади благодарственный молебен и по его инициативе жители г. Челкар в Актюбинской области решили увековечить память погибших воинов устройством «Братского памятника» в виде огромного металлического креста с именами павших. Памятник был изготовлен и 24 июня освящен архиепископом. В Красноярском крае духовенство также добилось сооружения памятника героям войны, устраивало общественные обеды на церковные средства. В Ростове-на-Дону, Алма-Ате, Одессе были попытки организации публичных духовных концертов, а в Таганроге на нем даже присутствовали представители городского руководства⁹³³.

Порой местные власти привлекали священнослужителей к дежурству в сельсоветах, использовали их в качестве агитаторов при выборах в советы. Особенно это было распространено в Молдавии. В 1947 г. в «Кишиневском епархиальном вестнике» даже опубликовали соответствующие темы для обязательного произнесения проповедей духовенством. Яркий пример приводил в своей докладной записке в ЦК от 27 августа 1946 г. Г. Карпов: «Секретарь Печорского РК ВКП(б) т. Пичугина позвала к себе настоятеля Псково-Печерского монастыря архимандрита Агафона и попросила его включиться в предвыборную агитацию. Агафон побывал во всех церквах района, в которых после службы в проповедях агитировал за выдвинутые кандидатуры. Духовенство г. Печоры задолго до голосования собралось в монастыре и оттуда во главе с настоятелем... явилось на избирательный участок. В комнату, где были урны, вошли первыми и опустили свои бюллетени»⁹³⁴.

Подобные случаи пресекались. Строго наказывалось и совершение коммунистами религиозных обрядов. В 1946–1947 гг. за эти действия из ВКП(б) было исключено: в Воронежской области – 40 человек, в Калининской – 56, в Горьковской – 35 и т. д. Но наказания помогали мало. Например, в 1948 г. в архиерейской церкви г. Минска крестилась дочь министра сельского хозяйства БССР Крупеня. Регулярно посещали храм и дочери министров Рыжикова и Волошина⁹³⁵.

Докладные записки Г. Карпова в ЦК ВКП(б) свидетельствуют, что в значительной части регионов страны рост религиозности продолжался до середины 1948 г. Так, в Свердловской области в 1945 г. было 476 венчаний, а в 1946 г. уже 1101, в Куйбышеве 867 и 2516 соответственно. В 1946 г. ощущался и заметный рост посещаемости храмов мужчинами – их доля увеличилась с 10 до 30–40% всех молящихся. И даже в мае 1948 г. ночные пасхальные службы в Москве привлекли 270–300 тыс. человек, в Ленинграде ПО тыс. Освящать же куличи в столице пришло в храмы в 2–3 раза, а в Киеве в 1,5 раза больше людей, чем в 1947 г. В 1949 г. количество освящавших куличи в Москве сократилось, но и тогда оно составляло 600–650 тыс. человек. В некоторых районах РСФСР в это время крестилось до 90% всех новорожденных (например, в Курской области)⁹³⁶.

Целый ряд иерархов стремился еще больше расширить влияние Церкви. Так, архиеп. Крымский Лука в 1948 г. добивался предоставления верующим права свободно посещать храмы в праздничные дни (колхозников заставляли работать и в воскресенье), читал пастве в кафедральном соборе серию антиматериалистических проповедей, излагая основные идеи своей неизданной книги «Дух, душа, тело»⁹³⁷. Подобную активность Церкви не могли терпеть долго.

Первые признаки охлаждения государственно-церковных отношений проявились уже в 1947 г., по мере того как ясны становились ограниченные возможности использования Патриархии на международной арене и соответственно падал интерес к ней. Вдвое по сравнению с предыдущим годом снизилось количество официально открытых храмов. Вплоть до начала 1947 г. Церковь вносила сотни миллионов рублей на общественно-политические цели, в том числе большую часть в благотворительные организации и фонды – помощи детям сиротам, семьям военнослужащих, Красный Крест и т. п. Многие выплаты имели конкретные адреса – детских интернатов, домов ветеранов, отдельных инвалидов войны через собесы. Эта практика, поднимавшая авторитет Церкви, вызывала озабоченность властей, и в феврале 1947 г. согласно указанию из Совета Министров Патриарх предписал полностью прекратить все сборы на патриотические цели. Сокращение поступлений в государственный бюджет было компенсировано обязательной подпиской духовенства и прихожан на займы восстановления народного хозяйства, а также усилением налогового бремени. Так, в марте 1947 г. митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий был вынужден отправить Патриарху телеграмму: «Налоговое обложение сильно завышенное, совершенно не соответствующее фактической доходности – ставит принты ленинградских церквей в полную невозможность оплаты... Необходимо неотложное вмешательство центра»⁹³⁸.

Появились первые помехи На пути поступательного роста духовных школ. Не удалось добиться запланированного Патриархией открытия Новосибирской семинарии. Правда, недостаток семинарий в 1947–1948 гг. удавалось отчасти компенсировать большим количеством краткосрочных Богословско-пастырских и церковно-певческих курсов. Постепенно, несмотря на жесткие нормы, росло количество учащихся в духовных школах. Самым большим достижением было получение в 1948 г. под предлогом подготовки православных пастырей в западных областях страны разрешения на открытие заочного сектора обучения в Ленинградской Академии и семинарии. Попытки же митрополита Григория добиться почти двойного увеличения дозволенных норм приема на первые курсы духовных школ закончились неудачей⁹³⁹.

В 1947 г. вновь появляется и стремление оживить практически свернутую атеистическую пропаганду. До И. Сталина доходили сведения, что среди партийных кадров некоторая часть критикует «забвение ВКП(б) необходимости решительной антирелигиозной борьбы». Вождь не мог полностью игнорировать такие настроения. Выдвинув в 1947 г. на пост секретаря ЦК М. А. Суслова, он посоветовал ему «не забывать об атеистической пропаганде среди народа», в то же время отметив, что этот вопрос сейчас не самый главный. В июле 1947 г. было создано «Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний», естественно, на основе материализма. Секретариат ЦК ВКП(б) в октябре на закрытом заседании обсудил состояние отношений правительства с Церковью и пришел к выводу, что их надо развивать, не переоценивая перспективы последней и без излишне настойчивой опеки ее⁹⁴⁰.

Эти симптомы предвещали, скорее, изменение всего положения Московской Патриархии. В 1948 г. в количественном отношении она достигла пика своего развития за послевоенное время. На 1 января в стране насчитывалось 14 329 православных храмов. На регистрации у Совета по делам РПЦ числилось 13 104 священника и диакона, 70 архиереев, причем 46% из них ранее подвергались арестам. В двух Духовных Академиях и 8 семинариях обучалось 562 человека. Количество монастырей за 1946–1947 гг. сократилось с 104 до 85, в них имелось 4632 насельника. Небольшой рост продолжался до 1949 г. В марте 1948 г. было получено разрешение на открытие еще 27 храмов, кроме того, в Православие продолжали переходить униатские приходы. Таким образом, к 1 января 1949 г. число храмов достигло 14 447, а количество духовенства к 1 июля – 13483. Цифры, которые сообщались мировой общественности, с 1944 г. значительно завышались – до 22 или даже до 26 тыс. приходов. Однако, учитывая нелегальные молельные дома, они, возможно, фактически не слишком отличались от реальных⁹⁴¹.

Перелом в государственно-церковных отношениях, который произошел во второй половине 1948 г., был вызван целым комплексом различных причин. Прежде всего, повлияло изменение международного положения СССР, о чем рассказывалось в предыдущей главе. Существовала и другая группа факторов: переключение внимания И. Сталина к новому витку внутриполитической борьбы, чисток и репрессий, уже отмечавшиеся уступки части партийного аппарата, не одобрявшей послаблений Церкви, некоторые кадровые перестановки и т. п. Вновь заработала полным ходом «машина устрашения». Власти попытались обуздать выпущенные в годы войны духовные силы: национального, личностного самосознания, религиозного жизнеощущения. Политика ограничения свободы совести не могла не коснуться Церкви, которую, несмотря на все стремления, не удалось превратить в элемент тоталитарной системы. Раздражение чиновников государственного аппарата вызывало и постоянное настойчивое стремление руководящих деятелей Патриархии расширить сферу ее влияния, явно переходящее в их (чиновников) представлении рамки дозволенного.

Первые существенные ограничения деятельности Церкви последовали в конце лета 1948 г. 25 августа под давлением Совета Синод был вынужден принять решение о запрещении крестных ходов из села в село, духовных концертов в храмах вне богослужений, печатания в епархиях без разрешения Синода акафистов, посланий епископов, недопустимости разъездов архиереев в период сельских работ, запрещении всяких молебствий на полях и т. д.⁹⁴² А вскоре состоялась беспрецедентная акция, показавшая всю мстительность И. Сталина. 10 августа 1948 г. распоряжением Совета Министров, подписанным в качестве заместителя председателя К. Ворошиловым, разрешалось открыть 28 православных храмов. Однако 28 октября Совет Министров постановил отменить распоряжение под предлогом того, что оно не было подписано председателем И. В. Сталиным. Решение ЦК ВКП(б) по данному вопросу было разослано всем местным партийным организациям. Этот факт и последовавшее за ним насильственное закрытие только что открытых церквей вызывало резкое изменение в отношении к ходатайствам верующих как в центре, так и на местах. Напрасно Совет по делам РПЦ посылал 4 и 11 декабря 1948 г., 24 ноября 1949 г. представления К. Ворошилову о необходимости открытия 28, а затем хотя бы 4 храмов – они даже не ставились на рассмотрение⁹⁴³.

Вплоть до смерти И. Сталина ни один новый православный храм официально разрешен не был. Более того, для конца 1940-х – начала 1950-х гг. характерно массовое изъятие церковных зданий для их переоборудования под клубы. Активно выявлялись и ликвидировались нелегальные молельные дома. 16 ноября 1948 г. Синод вынудили принять решение о запрещении превращать проповеди в храмах в уроки Закона Божия для детей. Новые ограничения вызывали сопротивление как мирян и рядового духовенства, так и некоторых архиереев. Например, 15 августа 1949 г. Г. Карпов сообщал М. Суслову о массовых случаях молений под открытым небом, в связи с чем в январе– июне уполномоченные Совета сняли с регистрации 12 священников. Архиепископ Симферопольский и Крымский Лука написал Патриарху письмо с протестом против «абсолютного» запрещения обучения детей основам христианской религии. Примечательно, что с ответным посланием Патриарха Алексия от 18 января 1949 г. было ознакомлено 15 высших партийных и государственных руководителей⁹⁴⁴.

Удар по Патриархии готовился сильный. Уже в сентябре 1948 г. под руководством М. Суслова был подготовлен проект постановления ЦК ВКП(б) «О мерах по усилению антирелигиозной пропаганды». Однако с ходу он не прошел. Тогда часть аппарата, вдохновленная откровенно недружественным к Церкви октябрьским жестом вождя, фактически организовала крупную провокацию, причем одновременно и против Совета по делам РПЦ. 6 декабря Г. Карпов, вряд ли самостоятельно, разослал уполномоченным инструктивное письмо, предлагая принять меры к тому, чтобы на местах не чинились препятствия к проведению крестных ходов на воду, молебнов и Крещенских водосвятий. Естественно, многолюдные крестные ходы состоялись во многих городах и селах. Повод для нагнетания антицерковных настроений был найден скоро. 5 февраля 1949 года министр госбезопасности СССР В. Абакумов написал Г. Маленкову, что в Саратове в молебне водосвятия на Волге участвовало 30 тыс. жителей и свыше 500 из них купалось в специально оборудованной проруби, предлагая разобраться с виновными⁹⁴⁵. Тут же в «Правде» появилась разгромная статья «Саратовская купель».

Непрошедший сентябрьский проект постановления ЦК был назван – «О мерах по усилению пропаганды научно-атеистических знаний» и переработан с учетом «саратовского козыря». Серьезные обвинения выдвигались теперь и против Совета по делам РПЦ, уполномоченные которого якобы «стали видеть свое главное назначение в оказании содействия церковным организациям». В разработанном проекте нового положения о Совете, по существу, эта организация должна была подвергнуться разгрому, все должности уполномоченных ликвидировались, а сами они, вероятно, большей частью оказались бы в лагерях⁹⁴⁶. Но И. Сталина не устроил и второй вариант. Тогда в апреле заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК Д. Т. Шепилов представил на рассмотрение вождя новый, еще более скромный проект постановления под названием «О массовом совершении религиозного обряда в день церковного праздника «крещение» в городе Саратове». Пытаясь скомпрометировать в глазах И. Сталина Г. Карпова, в сопроводительной записке Шепилов подчеркивал, что тот регулярно дарил и сам принимал подарки от руководства Патриархии. В приложенном переработанном проекте положения о Совете ликвидировалась лишь треть должностей уполномоченных, его права сужались в меньшей степени, чем раньше. Однако и третий вариант 13 мая был отправлен в архив с пометкой: «Решения не принималось. Вопрос тов. Маленковым был доложен тов. Сталину»⁹⁴⁷.

Интересно, что в апреле отдел пропаганды и агитации уже разослал на места материалы для очередных семинаров секретарей райкомов ВКП(б) по 6 темам, в том числе «Научно-атеистическая пропаганда», во многом составленные в привычных традициях 1930-х гг. А через 3 недели специально созданная комиссия во главе с Д. Шепиловым была вынуждена заново отредактировать и разослать их, убрав всякую критику Совета по делам РПЦ, фразы о «воинствующем пролетарском атеизме», «непримиримой» борьбе и т. п.⁹⁴⁸ В 1949 г. очередная антирелигиозная война все-таки не захлестнула Церковь. Продемонстрировав партийным кадрам верность заветам классиков марксизма, И. Сталин не желал кардинально менять избранный курс в религиозном вопросе. Церковь была еще нужна. Вождь учитывал фактор усталости населения СССР от коммунистической пропаганды и тот эффект, который приносило использование выступлений священнослужителей в его целях. Кроме того, Церковь вновь приобрела такой вес, что война с ней могла привести к слишком большим издержкам. Сохранялась и определенная заинтересованность в международной деятельности Патриархии.

В последние годы жизни И. Сталина государственные органы взяли на вооружение тактику постепенного повсеместного ограничения влияния Церкви при сохранении внешне ровных отношений. Антирелигиозная пропагандистская кампания, начавшая было разворачиваться в 1949–1950 гг., вскоре оказалась свернутой. На XIX съезде партии в октябре 1952 г. эта тема практически вообще не поднималась. Но уже в октябре 1949 г. Г. Карпов указал Патриарху Алексию, что «Синоду и патриархии следовало бы продумать сумму мероприятий, ограничивающих деятельность церкви храмом и приходом»⁹⁴⁹. Неоднократные попытки Первоиерарха добиться встречи со Сталиным и как-то изменить ситуацию закончились неудачей. Совет по делам РПЦ все больше сосредоточивался на функциях надзора, хотя отчасти сохранял прежнюю традицию, порой амортизировал особенно ущемлявшие интересы Церкви указы и постановления.

Начиная с 1949 г., постепенно были прекращены службы вне стен храмов, отменены крестные ходы, кроме Пасхальных, ограничены разъезды духовенства по населенным пунктам, не допускалось обслуживание одним священником нескольких церквей. Стали еще активнее преследоваться совершавшие религиозные обряды коммунисты и комсомольцы. Так, бюро Ивановского обкома ВКП(б) по этой причине исключило из партии в 1949 г. 105, а в I квартале 1950 г. – 44 человека. В 1950 г. по рекомендации Совета был принят указ о пострижении в монашество только с разрешения Патриарха, начали призывать в армию учащихся духовных школ, не имевших сана. Увеличились налоги. В 1951 г. не только стали облагать ими причтовые отчисления в пользу епархии и подарки духовенству, но и в принудительном порядке заставили уплатить соответствующие суммы за 1949–1950 гг. В этом году при уборке урожая только в Курской области по распоряжениям райисполкомов около 40 зданий действующих храмов были на много месяцев засыпаны зерном⁹⁵⁰. Значительно участились случаи арестов наиболее активных священников и архиереев. Например, в сентябре 1948 г. был в седьмой раз репрессирован архиепископ Мануил (Лемешевский), а в 1949 г. осудили на 10 лет епископа Красноярского только за то, что он «спровоцировал» дочку коммунистки «преподнести от имени пионеров» торт приехавшему в город митрополиту Новосибирскому Варфоломею. Причем ЦК ВКП(б) утвердил решение краевого комитета о снятии с должности «за пособничество церковникам» красноярского уполномоченного, несмотря на активную защиту его Г. Карповым⁹⁵¹.

Нарастание ограничений в конце концов привело к острому конфликту даже с митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем, наиболее часто используемым властями в различных внешнеполитических акциях. В августе 1952 г. из отдела пропаганды и агитации ЦК к Г. Маленкову поступила записка о том, что «Николай публикует в «ЖМП» свои богословские проповеди, которые сеют среди верующих пессимизм, мракобесие, не содержат призывов к бодрости, к самоотверженному труду на пользу родине и на укрепление мира». В своей беседе с митрополитом Г. Карпов поднял этот вопрос. Реакция Владыки была крайне резкой. В его письменном ответе в Совет заявлялось, что произведенное внушение «недалеко от замысла сделать меня врагом своего народа ... лишить меня свободы церковного слова». В знак протеста митр. Николай ликвидировал в журнале отдел проповедей, хотя продолжал ежедневно произносить их в храмах Москвы. Видимо, тяготясь некоторыми своими функциями, он неоднократно ставил вопрос об освобождении от участия в работе Всемирного Совета Мира. В свою очередь, и отдел пропаганды рекомендовал подобрать «более соответствующую» целям советской политики кандидатуру, но в тот период найти ее не удалось⁹⁵².

В целом к 1953 г. – концу второго этапа своей послевоенной истории – Патриаршая Церковь заметно сократилась количественно. На 1 января 1952 г. в стране насчитывалось 13 786 официально открытых православных храмов, 120 из которых не действовали ввиду использования их для хранения зерна. Количество священников и диаконов уменьшилось до 12 254, монастырей до 62 с 4639 насельниками. Только в 1951 г. было закрыто 8 обителей. Уже распались братства, ранее существовавшие на Западной Украине почти при каждой сельской церкви. Не лучшие времени переживали духовные школы. Количество учащихся на дневном отделении по сравнению с 1948 г. почти не увеличилось, составив 633 человека. В полтора раза сократилось число подававших заявления о приеме на первый курс Академии или семинарии. Совет энергично отсеивал абитуриентов по политическим мотивам. Исключение составляло заочное отделение в Ленинграде. Численность его учащихся бурно росла, достигнув к июлю 1952 г. 216 человек. Это особенно беспокоило власти, и намеченное на сентябрь открытие подобного отделения в московских духовных школах так и не состоялось⁹⁵³.

На территории СССР имелось 63 правящих архиерея. В июньском 1951 г. информационном докладе тайного осведомителя властей профессора протоиерея А. Осипова содержится хотя и тенденциозная, но не лишенная интереса их характеристика. Костяк составляла группа иерархов с многолетним стажем, «большей частью побывавших в заключении... внешне подчеркнуто лояльных, но внутренне старых монархических тенденций». К ним примыкали 3 другие категории. Бывшие обновленцы «патриархией держатся на подозрении. В них видят часто агентов КГБ, людей неустойчивых». Вернувшихся эмигрантов «очень ценят, но боятся их выдвигать на видные места... как остатки старой гвардии синодской церкви старой России». Основную массу уже составляли архиереи нового поставления из вдовых протоиереев, монахов, архимандритов. «Здесь производится строгий выбор и в подавляющем большинстве они изрядные фанатики. Правда, с точки зрения образованности – это все люди невысокого полета. Но для укрепления костяка церкви – подбора нового, фанатически преданного церкви духовенства, эти архиереи делают очень много». Иерархи делились на две основные партии – григорьевцев, сторонников митрополита Ленинградского Григория, и николаевцев – по имени митрополита Крутицкого, «между которыми лавировал патриарх» . Причем Алексий доверял «едва ли не больше всех других» Владыке Григорию. Основным настроением в церковном центре было якобы желание продержаться еще несколько лет, «а там история покажет»⁹⁵⁴.

Рассматриваемый в этой части нашей работы временной промежуток делится на два этапа государственно-церковных отношений. В 1945 – первой половине 1948 гг. в основном продолжались и даже на первых порах получали дальнейшее развитие тенденции, зародившиеся осенью 1943 г. Правительство сделало ряд существенных уступок в пользу Церкви. Но все эти уступки в значительной степени объяснялись заинтересованностью государства в тех или иных международных акциях Московской Патриархии и зачастую предшествовали им. Осенью 1948 г. произошел перелом, государственные органы избрали новую тактику: вместо жесткого контроля влияния Церкви – повсеместное вытеснение ее на периферию общественной жизни. Здесь сказались не только внешнеполитические обстоятельства, но и начало курса на общее ужесточение репрессий против всякого инакомыслия. Большая часть партийно-советского актива сохраняла приверженность в идеологической работе антирелигиозным стереотипам и догмам 1930-х гг. Линия на потепление государственно-церковных отношений воспринималась ими как вредная для ВКП(б). Немало было тех, кто говорил о «сползании» с марксистских позиций, необходимости «закрутить гайки». Учитывая подобные взгляды, И. Сталин дал согласие на разработку специального антирелигиозного постановления ЦК, поручив ее М. Суслову. Но в конце концов вождь, более дальновидный и прагматичный, чем большинство его соратников, все же сумел свернуть подготовку этого документа. Повторения разгрома Церкви 1930-х гг. не произошло. Но подобная опасность не была устранена, она лишь отодвинулась на время.

Середина 1950-х гг. стала для Московской Патриархии относительно благоприятным временем, хотя начало этого этапа предвещало для нее мало хорошего. В государственном и партийном аппаратах началась переориентация в отношении к религиозному вопросу. Если для И. Сталина и В. Молотова в церковной политике не требовалось санкции органов ВКП(б), и в контактах с Патриархией они подчеркнуто выступали от имени советского государства, то с 1953 г. вопросы этой политики постепенно перемещались в сферу партийного влияния и увязывались с целями и задачами атеистической работы. В руководстве КПСС выявилось два подхода к проблемам Церкви – антирелигиозный и «государственный» (рассматривание Патриархии как своеобразной части общей системы управления страной). Почти все 1950-е гг. между сторонниками этих подходов шла борьба с переменным успехом. Правительство же все больше дистанцировалось от проблем религиозной сферы, выражая готовность выполнять указания той части партийной элиты, которая одержит победу в споре о церковной политике.

Смерть Сталина вызвала среди иерархов Московской Патриархии противоречивые отклики. С одной стороны, проснулись надежды на будущее религиозное возрождение, с другой – возникли опасения, что без сдерживающего влияния вождя целый ряд лиц из его окружения постарается свести старые счеты с Церковью. И серьезные основания для таких опасений были. Уже вскоре появились первые тревожные симптомы. Из подготовленного четвертого номера «Журнала Московской Патриархии» была изъята статья «Вместе с народом», в которой говорилось о приемах И. Сталиным церковных делегаций. Было запрещено издание в 1953 г. третьего тома статей и речей митрополита Николая. Г. Карпову вернули посланную им 7 мая 1952 г. в Совет Министров очередную записку об открытии 8 храмов, пролежавшую там без рассмотрения около года. 29 апреля 1953 г. в ЦК на имя Н. С. Хрущева поступила докладная с предложением разработать план «ликвидации и локализации» святых источников, к которым осуществляется массовое паломничество, и создать для этой цели специальную комиссию. Правда,, отдел пропаганды и агитации в своем отзыве порекомендовал ограничиться мерами местных партийных организаций⁹⁵⁵

В июне 1953 г. в ЦК ВКП(б) с пространным заявлением обратился Г. Карпов. Он желал выяснить, «какой линии следует придерживаться, какие принципы и методы работы допустимы» теперь. Председатель Совета по делам РПЦ предлагал значительно расширить его права, в том числе позволить самостоятельно, не входя в правительство, открывать храмы – «не более 25 в год»; решать вопросы, связанные с издательской деятельностью Патриархии, работой ее мастерских; обращаться в обкомы партии по фактам администрирования. Учитывая просьбу Патриарха, Карпов рекомендовал взимать налоги с духовенства, как с лиц свободной профессии, и таким образом несколько облегчить финансовое бремя Церкви и т. д. В заключение председатель Совета указывал, что он «чувствует неправильное отношение и явное недоверие к нему со стороны соответствующих органов, где он работал раньше», то есть МГБ. Практически все предложения Карпова были отклонены согласно отзыву отдела пропаганды. В частности, подчеркивалось, что расширение прав Совета «может привести к значительному укреплению церкви и росту ее влияния на население»⁹⁵⁶.

19 апреля 1954 г. Г. Карпов повторил свои предложения, приведя дополнительные аргументы. Настаивая на необходимости официально разрешить деятельность нескольких десятков храмов, он указывал, что в Казахстане и ряде других мест происходят массовые собрания в молитвенных домах, открытых явочным порядком. В письме содержалась критика грубых антицерковных акций некоторых местных властей, особенно в Курской области и Карело-Финской ССР. Карпов считал возможным удовлетворить просьбы Патриарха о встрече с председателем Совета Министра Г. Маленковым, высказанные Первоиерархом 4 и 28 ноября 1953 г. и 1 января 1954 г. Однако и второе письмо постигла та же участь⁹⁵⁷.

Начинавшееся оживление религиозной жизни, которое Г. Карпов считал аргументом для шагов навстречу Патриархии, как раз и вызывало сильную тревогу у многих партийных функционеров. 27 марта заведующие отделами пропаганды и науки ЦК представили Н. Хрущеву совместную докладную «О крупных недостатках в естественнонаучной, антирелигиозной пропаганде», в которой, намеренно сгущая краски, писали о быстром росте Церкви (в 1949 г. – 200 посвящений в сан, в 1953 г. – 344 и т. п.) и развале атеистической работы. Впрочем, убеждать возглавившего ЦК ВКП(б) Н. Хрущева особенно и не требовалось⁹⁵⁸. Сформировавшись как политический деятель в 1930-е гг., он немало сил приложил к уничтожению храмов в Москве и на Украине. Кроме того, являясь своеобразным «революционным романтиком», новый лидер партии искренне верил в возможность скорого построения коммунизма, в котором не должно быть места для религиозных представлений. Как только Н. Хрущев со своими единомышленниками устранил Л. П. Берию, провел ряд первоочередных мер по развитию экономики, он обратил свой взор на область идеологической работы. И одним из первых крупных решений партии здесь было постановление ЦК КПСС от 7 июля 1954 г. «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения», в подготовке которого активно участвовали Д. Т. Шепилов, А. Н. Шелепин, М. А. Суслов. В этом документе фактически пересматривалась и даже осуждалась как «примиренческая» прежняя политика в «церковном вопросе». Предлагалось, по сути, вернуться на довоенный путь «наступления на религиозные пережитки». Содержались призывы к активной борьбе с ними, к разоблачению «реакционной сущности и вреда религии»⁹⁵⁹. Перед принятием постановления В. Молотов предупреждал Н. Хрущева, что оно «поссорит нас с духовенством и верующими, принесет массу ошибок». На это лидер партии заявил: «Будут ошибки – исправим». В возобновлении атак на Церковь определенную роль сыграла и «старая гвардия воинствующих безбожников» – Ф. Н. Олещук, В. Д. Бонч-Бруевич и др.⁹⁶⁰ Последний положил начало изданию Институтом истории Академии Наук СССР «Научно-атеистической библиотеки». В июле–августе он наметил план выпуска в 1954–1955 гг. 20 томов произведений антирелигиозных авторов (правда, и к 1963 г. вышло лишь 16 из них). Именно В. Бонч-Бруевич сыграл основную роль в подготовке постановления Президиума Академии Наук от 30 октября 1954 г. о развертывании научно-атеистической пропаганды ее учреждениями. Этим постановлением Академия впервые полностью, а не отдельными звеньями включалась в разработку проблем антирелигиозной пропаганды. Для согласования мероприятий при Президиуме была создана Координационная комиссия в составе ученых–представителей гуманитарных и естественных наук во главе с В. Бонч-Бруевичем. Последней акцией ветерана «богоборческого фронта» стало составление под его руководством к февралю 1955 г. так и не реализованного сводного плана «Работ Академии Наук СССР по научно-атеистической пропаганде», включавшего подготовку и издание 143 книг и брошюр (14 июля 1955 г. В. Бонч-Бруевич скончался)⁹⁶¹. Наступление достигло своего пика летом 1954 г. – преследовались прихожане, разгонялись молящиеся в храмах, закрывались церкви. Все это вызвало сильнейшую негативную реакцию духовенства и мирян. Уже 23 марта архиепископ Лука писал Патриарху о необходимости созвать Собор епископов для обсуждения тяжелого положения Церкви, на постановление ЦК он откликнулся яркой проповедью: «Не бойся, малое стадо»⁹⁶². И если в конце июля Г. Карпов готовил в соответствии с новыми директивами ориентировку уполномоченным Совета о тщетном желании церковников «как-то оттянуть неизбежный конец своего существования», то через месяц принялся усиленно писать в ЦК о массовом недовольстве и попытках организовать сопротивление антирелигиозным акциям⁹⁶³. Так, активную борьбу начал митрополит Ленинградский Григорий. На уговоры не отправлять резкое письмо в Совет из-за возможностей репрессий, он ответил: «Ну что же – придется сломать голову, а я все-таки напишу доклад». С острой публичной критикой действий властей Владыка выступал даже перед учащимися Духовной Академии. Согласно сообщениям Г. Карпова, большое значение посланиям митр. Григория придавал Патриарх. С призывами к «мученичеству» выступал Ростовский Владыка Вениамин. Негодующие письма шли от отдыхавшего в Сухуми митрополита Николая: «Духовенство и верующие Грузии по-прежнему переживают панику в связи с антирелигиозной пропагандой, ждут чисто физические репрессии, хотят прекращать архиерейские служения, прекратили звон, проповеди и т. д.» Для подобных опасений имелись основания и у самого митр. Николая. В эти же месяцы лектор Московского горкома КПСС Владимирцев в своих выступлениях называл его «первым врагом народа», заявлял, что «он пока еще нужен нам для заграницы, а в свое время мы его обезвредим»⁹⁶⁴

В ЦК КПСС, правительство стала поступать информация не только о случаях недовольства и сопротивления новой религиозной политике, но и о значительном росте в стране, в связи со слухами о скором закрытии храмов, церковных обрядов, массовом крещении детей и скупке религиозных предметов. Часть членов Президиума ЦК – Г. Маленков, К. Ворошилов, В. Молотов, участвовавшие в сталинской политике интегрирования Церкви в структуру государственной системы, стали проявлять беспокойство по поводу очередной антирелигиозной войны, утверждая, что это приведет к нежелательным последствиям внутри страны и за рубежом. Как раз в сентябре в СССР с большим почетом принимали Антиохийского Патриарха. Но желанный гость, с которым обсуждались пути привлечения на сторону Московской Патриархии других православных иерархов, настойчиво просил прекратить «перегибы в отношении церкви, так как это выбивает у нас все козыри и затрудняет нашу работу по сближению между нашими церквами и народами»⁹⁶⁵. И уже в сентябре Н. Хрущев со своими сторонниками были вынуждены отступить. Началась подготовка принятого 10 ноября 1954 г. постановления ЦК КПСС «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения»⁹⁶⁶. По ряду пунктов оно было прямо противоположно июльскому, осуждало произвол, наклеивание ярлыков, оскорбление верующих и, в частности, задержало появление журнала «Наука и религия», посвященного пропаганде атеизма в массах: обещанный в 1954 г., он начал выходить только в 1958 г. Новое постановление вызвало волну благодарственных телеграмм от духовенства различных епархий.

Всего через месяц – 11 декабря – Патриарха Алексия официально принял Г. Маленков. Первоиерарх говорил о необходимости облегчения налогов с духовенства, передачи Церкви всех помещений Троице-Сергиевой Лавры, объединения Советов по делам Русской Православной Церкви и по делам религиозных культов. Патриарху обещали учесть его просьбы. Митрополита Николая, желавшего поставить вопросы о созыве Поместного Собора, расширении сети духовных школ, проповеднической деятельности, на встречу не пригласили. Правда, вскоре Маленков был снят с поста председателя Совета Министров и даже часть обещанного им Патриарху не была выполнена. Интересно, что по вопросу снижения налогообложения в Совете по делам РПЦ было специальное заседание 3 августа 1954 г., на котором ярым противником снижения выступил заместитель Г. Карпова С. К. Белышев. Он заявил, что переквалификация налогообложения духовенства с 19-й (где налоги составляли 81%) на 18-ю (69%) статью была бы равносильна признанию Церкви в качестве «какой-то общественно-полезной организации в нашем социалистическом обществе». При голосовании большинством в 7 голосов против 3 Совет высказался за переквалификацию на 18-ю статью. Однако приведено в жизнь это решение было только с января 1981 г.⁹⁶⁷

И все же 1955–1957 гг. стали самыми благоприятными для Православной Церкви после 1947 г. Впрочем, ее рост, несмотря на вспышку гонений, ощущался уже в 1954 г. Впервые за последние пять лет не сократилось, а увеличилось число священнослужителей – с 11 912 до 11 993. Прекратился и процесс старения духовенства – доля лиц моложе 40 лет в его составе изменилась с 9,1 на 11,2%. 312 человек поступило в монастыри, и среди них было много молодежи, чего не наблюдалось ранее. Так, насельницами Пюхтицкого монастыря стали 5 молодых ленинградок. В октябре 1954 г. инициативная группа из 50 женщин в Фалештском районе Молдавии ходатайствовала об открытии нового монастыря и т. д.⁹⁶⁸

Выросло число паломников. Например, к источнику у Курской Коренной пустыни с 8 до 15 тысяч. Появлялись и новые места поклонения, возрождались старые святыни. В Ленинграде только на Смоленском кладбище была восстановлена часовня «Анны-босоножки», воздвигнуты кресты с надписями «Антонида-блаженная», «Платонида-страдалица», «Иван-Богослов» и т. д. Но особым почитанием стала пользоваться новая святыня – могила «сорока мучеников» (1930-х гг.). Ухаживавшие за ней прихожанки кладбищенского храма рассказывали всем желающим: «Сорок священников здесь похоронены. Собрали их в церквах, прямо от службы, привезли сюда, да так, в полном облачении и закопали живыми... До сей поры... по ночам стоны слышны... А в день мученической кончины их стоит над могилой столб до самого неба»⁹⁶⁹. Появление такого «антисоветского» места поклонения было особенно знаменательно.

Увеличилось число желающих поступить в духовные учебные заведения: в 1951 г. было подано 382 заявлений (принято 275), в 1952 г. – соответственно 411 и 245, а в 1954 г. – 560 и 312. Почти в 3 раза за это время выросло количество заочников. Сократился отсев из Академий и семинарий. Уполномоченные Совета по делам РПЦ в процесс зачисления новых учащихся почти не вмешивались, следя лишь за непревышением лимитов, установленных для первых курсов⁹⁷⁰. Однако существовавших духовных школ не хватало, и епархиальные архиереи при поддержке Патриарха стали подавать прошения об открытии семинарий в Черновцах, Краснодаре, Львове, Ростове-на-Дону, Ярославле, Смоленске, Таллине. На все ходатайства последовал отказ, относительно Львовской семинарии окончательно уже в 1955 г. Тогда осенью 1954 г. Патриарх попросил у Г. Карпова разрешения хотя бы допускать эстонцев-мирян в специальную секцию заочного отделения Ленинградских духовных школ (где разрешалось учиться только священнослужителям). Патриарх Алексий обосновывал свою просьбу тем, что в Эстонии усиливается давление протестантов и там особенно необходимо просвещенное православное духовенство. Но Карпов заявил, что никакого давления нет. В 1954 г. появлялись и все более настойчивые ходатайства об открытии краткосрочных пастырских курсов, а также одномесячных курсов летом в семинариях для повышения квалификации приходского духовенства. На последнюю просьбу инспекторский отдел Совета, отдавая это дело на усмотрение Патриархии, ответил, однако, что нельзя курсы делать постоянным явлением, так как они якобы не соответствуют Уставу Русской Церкви⁹⁷¹.

Сокращалось количество закрываемых храмов: в 1952 г. – 216, в 1953 г. – 86, а в 1954 г. – 46. Кроме того, за указанный год число церквей с регулярными ежедневными службами увеличилось на 354. А в конце 1954 г. впервые после долгого перерыва в СССР был открыт православный молитвенный дом в г. Поти (Грузия). Следует отметить, что летом 1955 г. духовенство находившейся в бедственном положении Грузинской Церкви предприняло попытку присоединиться к Русской. В июне собрание верующих Мцхетского кафедрального собора единогласно приняло такое решение и архимандрит Георгий (Дедиани) отправил телеграмму митр. Николаю (Ярушевичу), что подавляющее большинство верующих Грузии хочет воссоединения. Однако власти решительно воспротивились этому, в итоге архим. Георгий был лишен сана. Совет по делам РПЦ писал в ЦК КПСС: «Действительно верно, что Грузинская православная церковь находится на грани распада... но не в наших интересах способствовать ее укреплению»⁹⁷².

Развернувшийся в середине 1950-х гг. процесс либерализации, развенчания сталинизма, расширения возможностей духовной жизни не мог не сказаться благотворно на положении Церкви. Стали выпускать на свободу выживших в лагерях и тюрьмах священнослужителей, вначале по амнистии, а затем и по реабилитации. 14 июля 1954 г. последовал Указ Президиума Верховного Совета об условно-досрочном освобождении отсидевших две трети срока и престарелых заключенных. В соответствии с ним многие священники стали писать прошения Патриарху о ходатайстве перед властями по поводу их актировки по возрасту. К маю 1955 г. Первосвятитель уже сумел выхлопотать освобождение епископа Вениамина (Новицкого) и быстро назначил его на кафедру в Саратов. В ноябре–декабре этого же года получили свободу упоминавшиеся епископ Мануил (Лемешевский) и митр. Нестор (Анисимов). Среди освобожденных из лагерей были епископы Афанасий (Сахаров), Николай (Муравьев-Уральский) и многие другие архиереи⁹⁷³.

С 1955 г. стало правилом присутствие представителей Московской Патриархии на приемах в Верховном Совете и в иностранных посольствах. Это давало возможность церковным иерархам непосредственно общаться с руководителями государства и излагать им свои пожелания и ходатайства; Так, в июне 1955 г. на приеме председателем Совета Министров Н. А. Булганиным президента Индии Д. Неру Патриарх Алексий заявил советскому премьер-министру о желательности их официальной встречи, и Булганин ответил согласием. В 1955 г. подобной встречи не состоялось, но Церкви были сделаны серьезные уступки. 17 февраля Совет Министров принял постановление «Об изменении порядка открытия молитвенных зданий», согласно которому Совету по делам РПЦ предоставлялось право регистрировать церковные общины, которые давно фактически действовали без официального разрешения. Кроме того, решения об открытии новых храмов теперь принимались Советами Министров союзных республик, а не СССР, как раньше. В результате количество православных храмов в стране вновь стало расти. В 1955 г. было зарегистрировано 37 неофициально действовавших церквей и открыто 4 новых⁹⁷⁴.

Практически впервые за всю советскую историю Православной Церкви разрешили напечатать Библию, Евангелие, и в 1956 г. они вышли общим тиражом 50 тыс. экземпляров⁹⁷⁵. Правда, количество церковных изданий оставалось незначительным. «Журнал Московской Патриархии» имел тираж всего лишь 15 тыс. экземпляров, выпускалось 50 тыс. стенных и настольных календарей, печаталось около 1 млн. венчиков и разрешительных молитв для умерших. Причем заказы Церкви исполнялись с опозданием в несколько месяцев и не полностью. 30 марта 1956 г. Патриархия обратилась в Совет по делам РПЦ с просьбой разрешить издание периодического сборника «Богословские труды», ссылаясь на внешнеполитические обстоятельства: «Дело подготовки пастырских и научно-богословских кадров не может быть полноценным при отсутствии возможности печатать богословские труды наших профессоров. Это ясно не только для нас, но и для зарубежных христианских Церквей... Получая от них многочисленные издания богословских трудов, мы оказываемся в крайне затруднительном положении, не имея возможности отвечать им тем же... оно подает повод зарубежным Церквам обвинять Русскую Православную Церковь в беспомощности, чем наносится ущерб не только нашей Церкви, но и престижу нашего государства»⁹⁷⁶. Вопрос решался очень долго и только в 1960 г. сборник стал выходить тиражом 3 тыс. экземпляров.

С прекращением репрессий и возвращением к т. н. «ленинской законности» значительно выросла потребность в информаторах внутри Церкви. 8 декабря 1955 г. появилось циркулярное письмо Совета по делам РПЦ своим уполномоченным, впервые определявшее задачи специальной работы по выделению групп лояльного духовенства на местах с целью получения от них различной информации. А через 3 месяца председатель Совета рекомендовал ЦК «для использования патриархии в международных делах еще кое в чем» пойти ей навстречу: передать Троицкий собор Александро-Невской Лавры в Ленинграде, все помещения Троице-Сергиевой Лавры, часть старых церковных книг, 50–60 облачений, несколько сот икон из музеев. Г. Карпов указывал на необходимость открыть 25–40 новых храмов, так как отклонять «все просьбы и не считаться с интересами верующей части населения по существу будет беззаконием»⁹⁷⁷. Фразы о беззаконии из уст сталинского генерала госбезопасности могли прозвучать только в связи с разоблачениями XX съезда.

Сразу после съезда у руководство Патриархии появились сомнения, не затронет ли избавление страны от сталинизма и их, в свете неоднократных обвинений в частных беседах Н. Хрущевым иерархов в «низкопоклонстве» перед Сталиным. Патриарх предпринял новые усилия для встречи с лидерами государства. Н. Хрущев от переговоров отказался, а Н. Булганин 26 марта 1956 г. встретился с православными архиереями. Он успокоил их, заявив, что ни о каком наступлении на религию не может быть и речи. Больше того, после осуждения сталинских беззаконий должна появиться возможность дальнейшего развития демократических начал в обществе. Воспользовавшись этим, иерархи сразу подняли вопрос о необходимости освобождения из ссылок и лагерей духовенства. В ответ было заявлено, что невиновные священники скоро выйдут на свободу. И с весны 1956 г. резко усилился процесс освобождения духовенства. В этом году 293 освобожденных из лагерей священнослужителей вновь стали служить в храмах⁹⁷⁸. После встречи с Булганиным многим представлялось, что церковно-государственные отношения развиваются успешно. 9 июля Г. Карпов писал Патриарху, отдыхавшему в Одессе, что его может не беспокоить вопрос об открытии новых храмов – в 1955 г. было разрешено служить в 41 церкви, а за 6 месяцев 1956 г. – еще в 24; нет препятствий и к передаче Церкви мощей св. Никиты Новгородского, всех зданий Троице-Сергиевой Лавры; в принципе решен вопрос о распространении на часть церковнослужителей трудового законодательства⁹⁷⁹. Сам тон письма свидетельствовал, что работники Совета по делам РПЦ готовы и дальше оказывать Церкви в определенных пределах активную помощь.

В августе 1956 г. Совет Министров РСФСР наконец-то принял давно обещанное решение «О передаче Московской Патриархии зданий и сооружений расположенных на территории Троице-Сергиевой Лавры в г. Загорске», через год был освящен возвращенный Церкви Троицкий собор Александро-Невской Лавры в Ленинграде, на рабочих и служащих храмов распространили трудовое законодательство, разрешили перезахоронить останки митр. Московского Макария. В 1957 г. Патриархия уже ставила вопросы о возвращении ей Новодевичьего или Донского монастыря, организации церковной типографии, причем при поддержке Совета по делам РПЦ они оказались близки к разрешению⁹⁸⁰.

К 1 января 1957 г. количество зарегистрированных православных храмов в СССР выросло до 13 478, численность духовенства в них достигла 12 288 человек. Состав архиереев, по мнению властей, изменился к худшему. Из 70 правящих иерархов, в ряды которых влились недавно освобожденные из лагерей, примерно половина подвергалась репрессиям. Многих из них контролировать было крайне сложно. Так, в мае 1957 г. на совещании в Совете по делам РПЦ отмечалось, что умерший полтора года назад митрополит Ленинградский Григорий «не терпел никаких советов уполномоченного и если узнавал про отдельные советы, рекомендованные уполномоченным, то как правило, делал все наоборот. Преследовал духовенство, которое периодически посещало уполномоченного»⁹⁸¹. Успешно развивалось духовное образование. Осенью 1956 г. по сравнению с 1951 г. удвоилось число абитуриентов в академиях и семинариях. Количество учащихся дневного отделения увеличилось до 1094 человек, а заочного превысило 400. В 57 монастырях и 7 скитах проживал 4661 насельник. В РСФСР примерно треть всех родившихся младенцев крестилось, а умерших отпевалось. Стремительно росли доходы Церкви. Если в 1948 г. они составляли 180 млн. рублей, то в 1955 – 347, а в 1957 – 667 млн. рублей. В целом за 1949–57 гг. только Патриархат израсходовал на содержание духовных учебных заведений 99 млн. рублей, на восстановление и ремонт храмов, пособия епархиям – 82,4 млн., выплату пенсий духовенству и помощь верующим – 75,2 млн., на внешнеполитическую деятельность – 21,8 млн., приобретение облигаций государственных займов – 5,4 млн. и т. д.⁹⁸²

Но относительное благополучие Церкви было очень непрочным. В КПСС имелись влиятельные силы, готовые в любой благоприятный момент возобновить антирелигиозное наступление. Да и сам 1-й секретарь Н. С. Хрущев, например, в сентябре 1955 г. заявил в беседе с делегацией французских парламентариев: «Мы продолжаем быть атеистами. Мы будем стараться освободить от дурмана религиозного опиума, который еще существует, большую часть народа»⁹⁸³. После XX съезда в партийных документах все явственнее стали проступать антицерковные установки. С началом КПСС новой «всенародной кампании» по строительству коммунистического общества в очередной раз о себе заявили настроения в пользу атаки на религию – «мораль рабов» . Но единства по этому вопросу в ЦК не было.

Некоторое время борьба шла и в Совете по делам РПЦ. 15 декабря 1956 г. заведующий его инспекторским отделом И. Иванов написал в ЦК КПСС письмо о серьезных разногласиях в организации, появлении после XX съезда различных мнений и предлагал свой план новой тактики Совета по ограничению влияния Церкви. Критиковал Иванов и внешнеполитическую деятельность Патриархии, рекомендуя для лучшего проникновения на Ближний Восток переориентироваться с православных иерархов на мусульманское духовенство, главный же упор сделать на связи с неправославными церквами капиталистических стран. Через 3 дня в ЦК направил письмо заместитель Иванова В. Спиридонов, резко критикуя своего начальника за планы нанести удар по церковному центру, «перетряхнуть епископов»: «Совет не должен превращаться в штаб политической войны с религией и не делать ничего такого, что нарушило бы нормальные отношения между церковью и государством... В этом главное, а не в том, чтобы изобретать какие-то стратегические и тактические действия в войне с религией». В другом своем письме Спиридонов даже доказывал необходимость «отменить законы и постановления, противоречащие духу конституции», свободе совести⁹⁸⁴.

К сожалению, подобных, толерантно настроенных руководителей в КПСС было немного. Ровную линию в государственно-церковных отношениях отстаивали в основном бывшие ближайшие соратники И. Сталина. И первые предвестники новой антирелигиозной кампании почти совпали с крупной победой Н. Хрущева над сталинистами в 1957 г.

Позиция Совета по делам РПЦ объективно была на стороне той части партийного аппарата, которая выступала за «мягкую» церковную политику, но она проигрывала борьбу. И по мере того, как это становилось все более очевидно, осложнялось положение Совета. Ему давали понять, что задача состоит не в расширении религиозной свободы, а в сокращении ее, не в способствовании жизнедеятельности церковных организаций, а во всемерном их ограничении. Большинство руководителей Совета пытались противостоять такому курсу. В мае 1957 г. Г. Карпов на заседании уполномоченных, не соглашаясь с навязываемым ему порядком действия, говорил о своем понимании задач возглавляемой им организации: «Главное – для этого Совет, собственно, и образован... – это обеспечить стойкие нормальные отношения между государством и церковью и путем связи с патриархом и другими руководящими деятелями церкви... обеспечить, чтобы церковь, как религиозное объединение в стране, и духовенство, как ее кадры, не скатились и не вернулись бы на позиции реакционной политики по отношению к государству. И совсем уж будет не только недопустимым, но и преступным, если бы это произошло в результате наших неправильных, непродуманных, поспешных или каких-либо других ошибочных действий»⁹⁸⁵. Становилось очевидно, что политика Совета не соответствует партийной точке зрения на содержание и перспективы развития государственно-церковных отношений.

Иерархи Патриархии сразу после июньского пленума ЦК КПСС поняли, что расстановка политических сил в стране сложилась не в пользу Церкви. В газетах появились статьи отрекшихся от Бога бывших священников. Выросла антицерковная пропаганда – если в 1956 г. в СССР было прочитано 1875 тыс. атеистических лекций, то в 1957 г. – 3875. Начал издаваться ежегодник Ленинградского музея истории религии и атеизма. Подготовительные шаги к будущему широкомасштабному наступлению был сделаны на «сугубо камерной» конференции 350 теоретиков атеизма в Москве в августе 1957 г.⁹⁸⁶ Начиналось проведение антирелигиозных мер по административной линии. 2 декабря 1957 г. и Совет по делам РПЦ, уступив давлению, разослал уполномоченным указ о снятии в первом полугодии 1958 г. с учета зарегистрированных, но фактически не действующих по различным причинам храмов. Русская Православная Церковь оказалась на пороге нового периода тяжелейших испытаний, гонений и репрессий.

Этап 1953–1957 гг. государственно-церковных отношений оказался довольно противоречивым. Предпринимались попытки ужесточить курс религиозной политики в СССР, но в основном преобладала благоприятная для расширения церковной деятельности ситуация. Столкновение и борьба двух противоположных точек зрения в партийном аппарате, выжидательная позиция государства, реформирование органов госбезопасности отчасти развязали руки Совету по делам РПЦ. Какое-то время он был предоставлен самому себе и, пользуясь этим, попытался вернуться к курсу, намеченному при его создании в середине 1940-х гг. Более того, Г. Карпов, как и председатель Совета по делам религиозных культов И. В. Полянский, считал, что в условиях потепления общественной жизни необходимо сделать шаги к предоставлению большей свободы Церкви. Однако число сторонников жесткой линии в руководстве КПСС явно преобладало, и к 1958 г. они смогли одержать решительную победу. Это, в конечном итоге, предопределило и дальнейшую тактику действий Совета по делам РПЦ.

Конец 1950-х – начало 1960-х гг. вошли в историю как трагический период последних попыток руководства СССР радикально, в кратчайшие сроки решить религиозную проблему в стране. Времена хрущевской оттепели обернулись для представителей различных конфессий лютым морозом. Сильнейший удар был нанесен и по Русской Православной Церкви как самой влиятельной и многочисленной в стране.

К 1958 г. сравнительно ровные государственно-церковные отношения первого послевоенного десятилетия стали постепенно обостряться. Новый существенный поворот курса государственной религиозной политики в СССР был вызван целым комплексом причин. В партийных верхах все более зрели убеждения в возможности построения в СССР в скором будущем коммунистического общества. Значительная часть советского руководства, вполне добросовестно заблуждаясь, полагала, что отрешившись от негативных черт сталинизма, можно, наконец-то, воплотить в действительность «светлое будущее всего человечества». Считалось, что коммунистическая идеология жизнеспособна, еще далеко не исчерпала своих потенций и теперь, очистившись от сталинского наследия, проявит их. А раз она, несомненно, победит, то в каких-либо альтернативах, в том числе религиозной, ей необходимости нет.

Эти иллюзии частично разделяли и довольно значительные слои населения, среди них и многие представители демократически настроенной интеллигенции – так называемые шестидесятники. Они полагали, что можно построить в СССР справедливо устроенное, социально ориентированное государство. Христианская идеология, как лишняя, ими отвергалась.

Одним из необходимых условий длительных широкомасштабных религиозных гонений является индифферентность к ним существенной части населения страны. И это условие в конце 1950-х – начале 1960-х гг. в СССР было. Конечно, оппозиционно настроенные шестидесятники шли дальше властей, они хотели построить демократический, а не «либеральный» социализм. Но, в сущности, они также разделяли необходимость последнего «романтического» натиска коммунистической идеологии.

Сыграли свою роль значительные кадровые изменения в партийном руководстве. В своей борьбе 1957 г. со сталинистским большинством в Президиуме ЦК Н. С. Хрущев в значительной степени опирался на группу идеологов – М. А. Суслова, Е. А. Фурцеву, П. Н. Поспелова, Л. Ф. Ильичева, давно выражавших неодобрение существовавшей практикой работы с Церковью. Искал поддержку 1-й секретарь и у руководителей ВЛКСМ – А. Н. Шелепина, В. Е. Семичастного, С. П. Павлова, А. И. Аджубея, доверяя многим их советам и предложениям. Поэтому группа комсомольских вождей, желавшая начать решительную борьбу с религией, в некоторых вопросах оказывала давление на деятелей ЦК КПСС. Спокойные отношения с Церковью преподносились как сталинское наследие, которое следует ликвидировать, хотя именно религиозные организации особенно пострадали от репрессивных кампаний вождя народов. Кроме того, и у Хрущева все больше крепло желание объявить о начале перехода СССР в период «предкоммунистических отношений», где, по его словам, не должно быть места пережиткам капитализма. 29 ноября 1957 г., например, в беседе с газетным магнатом В. Г. Херстом 1-й секретарь поделился своими «заветными мыслями», что «народное просвещение, распространение научных знаний, изучение законов природы не оставляет места для веры в бога»⁹⁸⁷. Таким образом, нагнетание антирелигиозных настроений к концу 1950-х гг. в партийных и комсомольских верхах делало почти неизбежной новую войну с религией. И если в свете сталинской политики создания национальной империи, борьбы с космополитизмом, замкнутости границ Русская Церковь не расценивалась как прямо враждебная сила, то с обращением к идее интернациональной сущности коммунизма ситуация коренным образом изменилась.

, Важнейшим побудительным мотивом смены курса государственной церковной политики явилась острая тревога в верхних эшелонах власти в связи с начинавшимся русским религиозным возрождением. Этот процесс, как уже отмечалось, начал вновь разворачиваться в СССР примерно в середине 1950-х гг.⁹⁸⁸

Следует учесть также значительную религиозность выпущенных на свободу сотен тысяч заключенных ГУЛАГа. Изживание страхов сталинской эпохи способствовало резкой активизации и широких слоев традиционно верующих. Так, если в 1955 г. к уполномоченным Совета по делам РПЦ поступило 1310 ходатайств и пришло 1700 просителей об открытии храмов, то в 1956 г. уже соответственно 2265 и 2299⁹⁸⁹. Почти все данные статистики второй половины 1950-х гг. свидетельствуют о подъеме Православия. Американский историк У. Флетчер вполне справедливо писал о религии в СССР, что, «когда условия становились благоприятными (годы войны или период «оттепели» 50-х), она быстро развивалась»⁹⁹⁰.

Власти попытались компенсировать вынужденные потери нанесением мощного удара по одному их важнейших центров духовной жизни – Церкви. Они были убеждены, что в преддверии создания коммунистического общества не должно существовать никакой идейной оппозиции. Поэтому ответ на ее фактический рост мог быть только один – подавление. Государственных чиновников также сильно раздражали все более настойчивые требования руководства Московской Патриархии. В 1957 г. Патриарх Алексий неоднократно ставил вопрос о передаче Церкви одного из московских монастырей, открытии новых храмов, создании своей типографии. А в январе 1958 г. митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич) в беседе с председателем Совета по делам РПЦ Г. Карповым впервые официально заявил о необходимости избрания духовенства в представительные органы власти, порекомендовал наградить кого-нибудь из руководства Патриархии международной Ленинской премией мира⁹⁹¹. Подобные претензии вызвали негодование в ЦК КПСС.

Не последней по значимости причиной наступления на Церковь были экономические расчеты властей. В конце 1950-х гг. они активно искали источники пополнения «прохудившейся» государственной казны – продажа колхозам техники МТС, сокращение оборонных расходов и т. п. Не смогло руководство страны, как когда-то в 1922 г., и удержаться от искушения «запустить руку в церковный карман». Первые крупномасштабные антицерковные акции в октябре 1958 г. начались именно с постановлений о фактическом экономическом ограблении Церкви. Наконец, свою роль сыграли упоминавшиеся в IV главе внешнеполитические обстоятельства. После относительной неудачи Московской межправославной встречи в мае 1958 г. дорога к наступлению на Церковь была полностью открыта. Подготовка мощной антирелигиозной кампании началась еще в конце 1957 г. В ноябре все республиканские ЦК и председатели Советов по делам РПЦ и религиозных культов представили согласно запросу заведующего сектора агитации К. У. Черненко справки об активизации религиозных организаций и состоянии научно-атеистической пропаганды. 7 декабря на имя председателя Президиума Верховного Совета К. Е. Ворошилова поступила тенденциозная «Информация о письмах граждан по религиозным вопросам» от заведующего отдела писем А. Шмакова, с которой были ознакомлены все члены и кандидаты в члены Президиума ЦК. В этом документе говорилось о настоящем потоке ходатайств от открытии, регистрации церквей и делался устрашающий вывод о массовой самовольной организации религиозных общин, ослаблении атеистической пропаганды и т. п. Все поступившие материалы были использованы отделом пропаганды и агитации ЦК по союзным республикам для подготовки докладной записки о необходимости усиления антирелигиозной работы. 19 апреля 1958 г. записка была доложена секретарю ЦК Е. А. Фурцевой, курировавшей церковные проблемы. Существенную роль сыграло и апрельское письмо секретарю ЦК М. А. Суслову от корреспондентки «Литературной газеты» В. Шапошниковой о повсеместном наступлении Церкви, на которое было обращено самое серьезное внимание. В связи с ним в начале мая состоялось совещание ответственных работников отделов пропаганды, науки, школ и вузов, культуры ЦК КПСС, Госполитиздата, ЦК ВЛКСМ и т. д. На нем говорилось о необходимости приступить к выполнению открыто антирелигиозного постановления ЦК КПСС от 7 июля 1954 г., в том числе начать издание массового научно-популярного журнала «Наука и религия», звучала критика деятельности Совета по делам РПЦ⁹⁹².

Прежнее, слишком «примиренческое к церкви» руководство этой организации было в значительной степени заменено в январе 1958 г. После знакомства с 3 новыми членами Совета 17 января Патриарх встревоженно заявил управляющему делами Патриархии протопресвитеру Н. Ф. Колчицкому. «Я думаю, что это подготовка к уходу Карпова с должности председателя – это крайне нежелательно... Новым товарищам, вероятно, будет трудно работать, так как они, наверное, были активны в антирелигиозной работе»⁹⁹³. Интересно, что в мае пребывавший на лечении в санатории Г. Карпов несколько раз просил ЦК разрешить ему присутствовать на встрече Хрущева с Патриархом, но получил отказ. 13 февраля митрополит Николай впервые спросил у председателя Совета, не наступили ли изменения в отношении Русской Церкви «свыше», отметив, что посольства социалистических стран перестали приглашать представителей духовенства на дипломатические приемы. Вскоре смета валютных расходов Московской Патриархии на 1958 г. была сокращена с 2560 тыс. до 1800 тыс. инвалютных рублей, в том числе по Ближнему Востоку на 644 тыс. В августе Совет по делам РПЦ направил своим уполномоченным несколько инструктивных писем: о противодействии активизации церковников, «не допуская администрирования»; улучшении информирования; пресечении торжественного празднования юбилейных церковных дат. Московские власти закрыли доступ к почитаемому верующими Глинковскому источнику вблизи Троице-Сергиевой Лавры⁹⁹⁴. Но это было только начало.

26 августа комиссия ЦК КПСС по вопросам идеологии, культуры и международных партийных связей приняла решение подготовить проекты постановлений Совета Министров о новом порядке налогообложения церковных предприятий, а также о православных монастырях. Через несколько дней проекты были готовы. 10 сентября Г. Карпов вылетел к отдыхавшему в Одессе Патриарху для зондирования возможной реакции Первоиерарха на готовящиеся акции. Председатель Совета выразил негативное отношение к «излишествам» архиереев, притоку молодежи в церкви, низким налогам на свечи, слишком «обильному» рукоположению новых священников. Заговорили он и о положении Киево-Печерской Лавры. Правильно поняв намек, встревоженный Патриарх категорически отверг возможность закрытия известных монастырей, заявив о возможном уходе на покой, в знак протеста⁹⁹⁵. О том же, какие «драконовские» решения правительства вскоре увидят свет, руководство Церкви осталось в неведении.

Важнейшим звеном начала атаки на религию оказалось секретное постановление ЦК КПСС от 4 октября 1958 г. «О записке отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по союзным республикам «О недостатках научно-атеистической пропаганды"». В нем всем партийным, общественным организациям и государственным органам предписывалось развернуть наступление на «религиозные пережитки» советских людей. По тотальности намечаемых мер эта акция не имела прецедента. В соответствии с указаниями ЦК и лично Хрущева 16 октября Совет Министров СССР принял первые антицерковные постановления: «О монастырях в СССР» и «О налоговом обложении доходов предприятий епархиальных управлений, а также доходов монастырей». В первом из них монастырям запрещалось применять наемный труд, предусматривалось значительное уменьшение земельных наделов, а также сокращения самого количества обителей. Кроме того, вновь вводились отмененные в 1945 г. налог со строений и земельная рента, резко повышались ставки налога с земельных участков⁹⁹⁶.

Антирелигиозная кампания не случайно началась с гонений на монастыри. Их духовная роль всегда являлась чрезвычайно важной в России. Они были и оставались местами паломничества, где можно исповедоваться и получить совет духовника, центрами духовной поддержки верующих, национальными источниками веры. И во второй половине XX столетия православные монастыри сохраняли свое значение. Например, только одна Почаевская Лавра в Тернопольской области за 1957–1958 гг. получила от верующих 11 024 посылки и более 16 тыс. денежных переводов на сумму 3,4 млн. рублей; среди поступивших в конце 1950-х гг. в Закарпатские обители 84,6% составляли люди моложе 30 лет.⁹⁹⁷ Кроме того, монастыри не имели «двадцаток» и мирян для своего правового представления перед властями. Таким образом, стремясь к их ликвидации, советское руководство пыталось поразить слабое в правовом отношении звено Церкви и лишить массы верующих важной части их духовной пищи.

Поход на монастыри быстро набирал темпы. Уже 24 октября в ЦК КПСС поступила докладная записка секретаря компартии Украины Н. Подгорного, предлагавшего в ближайшее время закрыть 13 из 40 украинских монастырей и скитов, а также передать территорию нижней части Киево-Печерской Лавры с ближними пещерами музею-заповеднику. Записка встретила полное одобрение заведующего отделом пропаганды ЦК Л. Ильичева. Постановлением Совета Министров УССР от 1 ноября из 357 га их земли украинским монастырям было оставлено лишь 60, причем Мукачевской обители отказали даже в 2 гектарах огорода и сада. В январе 1959 г. без согласия и уведомления Совета по делам РПЦ были выселены 32 монаха из Киево-Печерской Лавры. Молдавские власти пошли еще дальше, предлагая за несколько месяцев закрыть 12 из 14 монастырей республики. В РСФСР Псково-Печерскому монастырю из 26,5 га земли оставили только 4,4 внутри двора, да и за ту установили такой высокий налог – 40 руб. с сотки, что впору было от нее отказаться. Областной партийный актив решил добиваться ликвидации обители. С большим трудом Совет несколько упорядочил этот процесс, утвердив план закрытия в 1959–1960 гг. 28 из 63 монастырей и скитов Русской Церкви, в том числе 7 в Молдавии и 17 на Украине. Кроме того, он добился от Патриарха согласия не давать никаких дотаций обителям без санкции Совета, а также запрещения приема в монастыри лиц моложе 30 лет⁹⁹⁸.

Тяжелый удар был нанесен по материальной базе Патриархии. Повышение налога на доход свечных мастерских коснулось каждого прихода. По принятому постановлению мастерские были вынуждены отпускать свечи по 200 руб. за килограмм, и в то же время запрещалось повышать значительно более низкие цены на них в храмах. Чтобы найти выход, во многих приходах начали распускать платные хоры, уменьшились доходы священников. Духовенство буквально разорялось. По московской мастерской увеличение налога на свечи составило 1033%. В целом для Патриархии он начал обходиться в 12 млн. рублей в месяц, тогда как на содержание духовных учреждений и выплату пенсий вместе тратилось 2,75 млн. рублей. Важную роль играло и то, что постановление, сообщенное Церкви 28 октября, вступало в силу с 1 октября, что повлекло за собой взыскание дополнительной платы за уже проданные свечи. Епархии и приходы, не имевшие в запасе денежных средств, оказались в крайне затруднительном положении. Патриархат захлестнула волна отчаянных просьб архиереев о помощи. Так, Ивановской епархии необходимо было заплатить налог за 4 квартал 1958 г. в 3088 тыс. руб., а в епархиальной кассе было лишь 100 тыс., у Ярославской епархии соответственно 586 и 37 тыс. и т. д.⁹⁹⁹

Руководство Патриархии отреагировало крайне болезненно. Уже 29 октября Совет по делам РПЦ посетила группа работников хозяйственного управления во главе с его председателем архиепископом Макарием и горячо убеждала в необходимости отменить акты, подрывавшие всю экономическую жизнь Церкви. Однако последовал твердый отказ. Ходатаи в сердцах заявили, что «правительство изыскивает таким способом необходимые средства на нужды государства». 4 ноября Совет информировал ЦК о резко негативной реакции работников Патриархии. Заместитель председателя хозяйственного управления личный секретарь Патриарха Алексия Д. А. Остапов в знак протеста даже предлагал отказаться от внешнеполитической деятельности, не принимать иностранные церковные организации и не давать им денег на подарки. Вскоре Остапов был привлечен к уголовной ответственности за «незаконное» печатание в мастерской Патриархии «венчиков» и «разрешительных молитв». Сверх дозволенных 200 тыс. экземпляров было изготовлено еще 1 млн. и 900 тыс. их уже продано. Но затем следственное дело прекратили, так как всю ответственность Патриарх взял на себя¹⁰⁰⁰. Первосвятитель также был возмущен постановлением от 16 октября. 17 ноября он писал в Совет: «Это мероприятие... явилось для Патриархии беспрецедентным и совершенно неожиданным, как предпринятое без всякой консультации с заинтересованной стороной». В частных беседах Патриарх заявлял о необходимости порекомендовать церковным организациям закупать свечи в государственной торговле, а также наладить их нелегальное производство. В ноябре руководство Патриархии просило власти хотя бы отсрочить введение новых налогов до 1 января 1959 г., но и в этом им было отказано¹⁰⁰¹.

Вскоре последовали новые удары. В ноябре-декабре 1958 г. прошла массовая чистка церковных библиотек, многие книги были изъяты, вся иностранная литература поставлена на цензорский контроль. Для ограничения поступления новых изданий выпустили «Инструкцию о порядке пропуска в СССР религиозной литературы и предметов религиозного культа». 28 ноября ЦК КПСС принял постановление «О мерах по прекращению паломничества к так называемым «святым местам"» . Сроки ставились жесткие, через полгода местные партийные организации должны были отчитаться о проделанной работе. В результате, чтобы прекратить доступ верующих к 700 учтенным властями по СССР святым местам, применялись любые методы. Территория вокруг источника в Коренной Пустыни под Курском была огорожена, выставлена милицейская охрана, планировалось изменение русла реки. В Ульяновской области к святому месту у пос. Сурское паломничество нескольких тысяч людей пресечь не удалось, но в наказание арестовали и привлекли к судебной ответственности 4 организаторов. На Украине несколько почитаемых источников засыпали и, видимо, вспомнив кампании 20-х гг. выпустили кинофильм «Правда о мощах». Намеренно оскорбляя чувства верующих, на месте святого источника в с. Вязовое Тамбовской области устроили летний лагерь для свиней и т. п.¹⁰⁰²

Вновь возобновилось закрытие храмов – в 1958 г. была снята с регистрации 91 церковная община. И здесь порой происходили нарушения всяких норм законности. Так, в Приморском крае Сучанский горисполком пытался насильственным путем, с арестом священника закрыть кладбищенскую церковь, чем вызвал открытую вспышку недовольства населения. Антирелигиозная волна нарастала: Ростовский облисполком потребовал запретить колокольный звон в городских церквах, у архиереев снимали телефоны, храмы отключали от водопроводной сети, запрещали в них текущий ремонт и т. д.¹⁰⁰³

Все эти акции вдохновлялись высшим партийным руководством. На XXI съезде КПСС в январе-феврале 1959 г. активно звучала тема о необходимости разработки программы быстрого перехода советского общества к коммунизму, и Н. Хрущев в своем докладе заявил, что одна из главных задач предстоящей семилетки – преодоление пережитков капитализма в сознании масс. Об этом же говорили на съезде официальные советские идеологи – М. Суслов, Е. Фурцева, П. Поспелов. Ряд зарубежных историков – Д. Поспеловский и некоторые другие¹⁰⁰⁴ даже считают, что могло существовать секретное постановление XXI съезда по уничтожению религиозных организаций в стране в ходе выполнения принятого семилетнего плана, но какие-либо сведения о нем в рассекреченных архивных документах ЦК КПСС отсутствуют.

В январе 1959 г. состоялись закрытое собрание коммунистов Совета по делам РПЦ и всесоюзное совещание его уполномоченных по обсуждению новых задач в свете постановления ЦК от 4 октября 1958 г. На них подверглась резкой критике вся прошлая деятельность организации за примиренчество и пособничество церковникам.

Подчеркивалось, что Совет поддерживал ходатайства об открытии и ограничивал ликвидацию храмов, дважды добивался более льготного обложения духовенства, принимал инструкции, способствовавшие распространению религиозной идеологии. В докладе одного из новых членов Совета И. И. Сивенкова в качестве главного виновника «ошибок и извращений» указывался отсутствовавший по болезни Г. Карпов, который будто бы не сумеет их исправить, так как не хочет признавать и критически оценивать¹⁰⁰⁵.

И. Г. Карпов, возглавлявший Совет с момента его возникновения в 1943 г., действительно решил не сдаваться. 6 марта он направил Е. Фурцевой заявление с просьбой принять его, а 14 марта передал ее помощнику обстоятельное письмо, причем просил не знакомить с его текстом до намеченной встречи аппарат отдела пропаганды ЦК. В письме Г. Карпов сообщал о серьезных недоразумениях в его деле, которые могут привести к неблагоприятным последствиям. Он подчеркивал несколько принципиальных возражений против доклада И. Сивенкова: нормализация отношений государства с Церковью является одной из главных задач Совета, а не политической ошибкой, необходимо сохранять патриотическую позицию Церкви, а не разоблачать «стремление духовенства выдавать себя за активных помощников советской власти» и т. д. Отмечая недопустимость сознательного ухудшения церковно-государственных отношений, Карпов ссылался на важность использования религиозных организаций в государственных интересах СССР за границей: «Из 14 автокефальных православных церквей мира 9 церквей целиком поддерживают начинания Московской патриархии... Сейчас предполагается подготовить и провести в течение 1–2 лет Вселенский собор или совещание всех православных церквей мира... Как же можно проводить эту работу... если мы будем... поощрять грубое администрирование по отношению к церкви и не реагировать на извращения в научно-атеистической пропаганде... Я считаю недопустимыми такие действия, как взрыв церковных зданий». Председатель Совета приводил многочисленные вопиющие факты администрирования, ссылался на массовое недовольство духовенства, размышления Патриарха об отставке и даже предлагал сделать некоторые уступки Церкви, например, разрешить построить здание для Киевской семинарии¹⁰⁰⁶.

В результате Г. Карпов еще почти на год сохранил свою должность. Наметился временный отход от некоторых крайних форм антирелигиозного наступления. Важную роль здесь сыграло сопротивление самой Православной Церкви. Так, 18 февраля руководство Совета приняло митрополита Крутицкого Николая по его просьбе. Согласно записи беседы, «в раздраженном тоне, нервничая и возмущаясь, Николай заявил, что с осени 1958 г. началось наступление на церковь, равнозначное походу на церковь до войны 1941–1945 гг.» Владыка указал, что в этой обстановке он не может посещать дипломатические приемы и уже 2 раза не являлся на них, кроме того, Патриархия хочет отказаться от издания журнала, так как публикуемые там материалы используются для борьбы с религией¹⁰⁰⁷. 20 февраля по тому же вопросу на прием в Совет пришел Патриарх, он настаивал на снижении налогов, открытии новых храмов и заявил о желании добиваться встречи с Н. Хрущевым¹⁰⁰⁸. А 31 мая Первосвятитель и митрополит Николай обратились к 1-му секретарю ЦК с письмом: «Мы вынуждены просить Вас, глубокоуважаемый Никита Сергеевич, каким-нибудь актом подтвердить действенность постановления партии от 10 ноября 1954 года. За последние месяцы имеют место многие факты оскорбления религиозных чувств, а также отдельных ничем не опороченных священнослужителей и печатание в прессе заведомой неправды о некоторых явлениях нашей церковной жизни». Далее приводились многочисленные примеры газетной клеветы или грубого администрирования местных властей¹⁰⁰⁹.

Определенный результат это письмо принесло. В редакционной статье «Правды» от 21 августа «Против религиозных предрассудков» критиковались отдельные органы печати, обращалось внимание партийных организаций на недопустимость «искривления» линии партии в религиозном вопросе. Кроме того, отдел пропаганды ЦК указал редакциям ряда газет на необходимость исключить в дальнейшем оскорбления чувств верующих. Рекомендовалось также не упоминать в атеистических статьях руководителей Патриархии и почитаемые святыни. Правда, данные указания выполнялись не долго.

Наступление на религию в 1959 г. не прекратилось, лишь на время несколько сбавило темпы. 22 апреля Совет по делам РПЦ направил своим уполномоченным инструктивное письмо «О введении регистрации членов исполнительных органов и ревизионных комиссий приходских церквей» (отмененной в октябре 1955 г.), в целях ограничения единовластия настоятелей, ослабления материального положения Церкви и принижения авторитета духовенства. В подобном письме от 12 июня требовалось прекратить продолжавшуюся в широких размерах благотворительную деятельность религиозных организаций, а также принять меры к полному прекращению ходатайств от открытии храмов. 29 августа последовал указ об ограничении совершения треб духовенством в домах верующих и т. д.¹⁰¹⁰

К ноябрю 1959 г. было закрыто 13 православных монастырей, на конец года и в 1960 г. была намечена ликвидация еще 17. Вопреки предварительной договоренности Патриарха с Советом по делам РПЦ некоторые обители закрыли не постепенно, а в ускоренном порядке – иногда в 24 часа. Из 1013 насельников лишь 266 перевели в другие монастыри, 26 трудоустроили, 7 отправили в больницы и дома престарелых, остальные были предоставлены самим себе. Не обошлось без эксцессов, особенно при ликвидации Кременецкого и Речульского монастырей. 150–200 инокинь последнего и многочисленные верующие пытались воспрепятствовать закрытию, заняли церковь. 1 июля при их изгнании работники милиции открыли стрельбу, одного богомольца застрелили. А 8 октября в день памяти преподобного Сергия Радонежского на территории Троице-Сергиевой Лавры милиционеры задерживали верующих и не выпускали их из-под ареста несколько суток, требуя расписок, что они никогда больше не придут в Лавру¹⁰¹¹.

Местные власти все меньше считались с Советом по делам РПЦ, уполномоченные которого порой были вынуждены подчиняться решениям областного или республиканского руководства, а не своего непосредственного начальства. 17 сентября Патриарх, возлагая надежды только на помощь лично Г. Карпова, писал ему по поводу рапорта архиепископа Ростовского Иннокентия: «Он просит меня дать ему указаний... Но каких я ему могу дать указаний, когда по ряду пунктов я могу только сказать, что требования уполномоченного по меньшей мере незаконны? Как, например, сочетать требование его о недопущении в храм лиц до 18-летнего возраста с пунктом конституции о признании свободы отправления религиозных культов за всеми гражданами?.. Как оценить его требование священникам «отказаться от Бога» и т. д.?»¹⁰¹²

Однако и сам Г. Карпов постепенно терял возможность принимать самостоятельные решения. Например, отправляясь 22 сентября в Одессу на переговоры с Патриархом о необходимости увольнения Крымского, Львовского, Ташкентского и Чебоксарского архиепископов за их «нездоровые акции», председатель Совета впервые запрашивал санкции на подобную поездку у ЦК КПСС. Первосвятитель пытался отстоять многих намеченных к устранению архиереев, и в некоторых случаях это удавалось. Так, архиепископа Луку Совет неоднократно настойчиво рекомендовал отправить на покой еще с июня 1959 г., но Патриарх отклонял все «пожелания» вплоть до смерти Владыки в 1961 г. Встретившись с сопротивлением Первосвятителя, Г. Карпов в декабрьской беседе с уполномоченным по Узбекистану Н. Ф. Вороничевым пытался смягчить конфликт вокруг Ташкентского архиепископа: «Взамен Еромогена к Вам будет назначен другой епископ, а другой, Вы думаете, лучше будет? Все равно, – сказал товарищ Вороничев, – Ермогена дальше держать в Ташкенте невозможно». Уполномоченный подчеркнул, что на него оказывает сильное давление руководство Узбекистана, так как архиепископ под видом ремонта фактически построил несколько новых храмов, развернул широкую благотворительную деятельность. Председатель Совета ответил, что поговорит об этом с Патриархом снова только после его возможной встречи с Хрущевым¹⁰¹³.

Новый импульс активизации антицерковной политики в конце 1959 – начале 1960-х гг. придали некоторые руководящие республиканские и областные партийные работники. Кроме того, свою «лепту» внес и Комитет государственной безопасности. После объявления «войны религии» работники его специальных подразделений воспряли духом, почувствовав свою необходимость, и резко усилили деятельность по сбору данных о «подрывных актах церковников». Так, 18 апреля 1959 г. председатель КГБ А. Шелепин писал в ЦК КПСС об участии некоторых научных работников, профессоров, артистов в церковной жизни и предлагал через администрацию учреждений принять «соответствующие меры воздействия» на них. В начале декабря работники КГБ приказали давно связанному с ними профессору Ленинградской Духовной Академии А. А. Осипову заявить о своем разрыве с Церковью и Богом. Через полторы недели они отправили в отдел пропаганды ЦК два аналитических обзора А. Осипова «Об общем положении православия в СССР» и «Об антирелигиозной работе», написанных им по заданию КГБ¹⁰¹⁴. Всего различными мерами шантажа, подкупа и угроз в конце 1950-х – начале 60-х гг. удалось склонить около 200 православных священнослужителей к отречению от сана. Хотя многих из них затем использовали в агитационных целях, сколько-нибудь существенного воздействия на верующих эта акция не оказала. Ренегаты вызывали лишь презрение, и впоследствии от подобной практики властям пришлось отказаться. Архивные документы свидетельствуют, что многие из отрекшихся от сана уже к середине 1960-х гг. спились, покончили с собой, некоторые просили своих архиереев о прощении. Священный Синод еще 30 декабря 1959 г. изверг из сана и отлучил от Церкви бывших клириков, «публично похуливших Имя Божие»¹⁰¹⁵. Это открытое осуждение ренегатов вызвало резкую реакцию атеистических пропагандистов.

Руководство Патриархии пыталось остановить нарастание новой антирелигиозной волны. 24 ноября митрополит Николай в разговоре с Карповым жестко поставил вопрос о «фактах физического уничтожения Православной Церкви». По словам Владыки, и «Патриарх считает, что в настоящее время ведется явная линия на уничтожение Церкви и религии вообще и более глубоко и широко, чем это было в 20-х годах»

Начиная с 11 номера «Журнала Московской Патриархии» митрополит запретил печатать свои проповеди. Первосвятитель же, не желая быть ликвидатором Церкви, вновь заявлял о своей возможной отставке. Вскоре Патриарх написал Г. Карпову письмо о 10 самых больных вопросах, которые он хотел бы обсудить с Н. Хрущевым¹⁰¹⁶. Но все попытки организовать встречу с 1-м секретарем ЦК КПСС закончились неудачей.

9 января 1960 г. было принято постановление ЦК КПСС «О задачах партийной пропаганды в современных условиях», в котором с неудовольствием отмечалось, что руководители некоторых партийных организаций занимают пассивную позицию по отношению к враждебной марксизму-ленинизму религиозной идеологии. Еще более жестко прозвучало постановление ЦК КПСС от 13 января «О мерах по ликвидации нарушений духовенством советского законодательства о культах» . Антирелигиозная война вышла на новый уровень. Речь шла уже об изменении самих основ деятельности Русской Православной Церкви. В постановлении указывалось, что «вопреки советскому законодательству о культах, предоставлявшему право управления религиозными общинами, органам, выбранным из числа самих верующих, церковнослужители сосредоточили все руководство приходами в своих руках и используют это в интересах укрепления и распространения религии». Сильное негодование и тревогу партийного руководства вызывал тот факт, что несмотря на все антицерковные акции и атеистическую пропаганду религиозная активность в СССР не снижалась. Так, в апреле 1960 г. Совет по делам РПЦ извещал ЦК КПСС, что по всей стране верующих присутствовало на пасхальных службах в целом больше, чем в прошлом году. В Москве, в частности, «на богослужениях было много мужчин и женщин, особенно молодежи – значительно больше, чем в «пасху» 1959 г. Все церкви города были переполнены народом. Кроме того, десятки тысяч людей находились в ограде церквей, на прилегающих улицах и многие из них – с горящими свечами в руках»¹⁰¹⁷. Ставка была сделана на дальнейшее усиление антирелигиозного натиска.

Г. Карпов не слишком подходил на роль церковного гонителя, хотя в соответствии с новыми требованиями он и пытался перестроиться. 22 января председатель Совета повел беседу с митрополитом Николаем в небывалом прежде жестком тоне, заявив, что вскоре с ним и Патриархом состоится большой разговор о невыполнении Русской Церковью советского законодательства о культах и, очевидно, произойдут некоторые изменения в Положении о Церкви. Г. Карпов резко поставил вопрос о проповедях Владыки против массированной атеистической пропаганды в московских храмах и указал, что она будет вестись и впредь, а всякие попытки сопротивления этому найдут «соответствующее реагирование»¹⁰¹⁸. Но 16 февраля последовало беспрецедентное публичное выступление Патриарха с речью на конференции советской общественности за разоружение. Начав с перечисления заслуг Православной Церкви за тысячелетнюю историю русского народа, Первосвятитель достаточно ясно заявил и о нынешних гонениях: «Церковь Христова, полагающая своей целью благо людей, от людей же испытывает нападки и порицания, и тем не менее она выполняет свой долг, призывая людей к миру и любви. Кроме того, в таком положении Церкви есть и много утешительного для верных ее членов, ибо что могут значить все усилия человеческого разума против христианства, если двухтысячелетняя история его говорит сама за себя, если все враждебные против него выпады предвидел Сам Христос и дал обетование непоколебимости Церкви, сказав, что и врата адовы не одолеют Церкви Его»¹⁰¹⁹. После такого провала карьера Г. Карпова закончилась. 21 февраля он был отправлен на пенсию, а председателем Совета по делам РПЦ назначен партийный функционер, в прошлом идеологический работник, зарекомендовавший себя старательным исполнителем указаний начальства, В. А. Куроедов.

Хотя в дальнейшем отношение В. Куроедова к Церкви претерпело определенную эволюцию, начало оказалось очень жестким. И марта, впервые встретившись с руководством Патриархии, новый председатель Совета заверил, что курса на уничтожение Церкви не существует, но органы власти будут значительно строже, чем раньше, контролировать выполнение духовенством законодательства о культах¹⁰²⁰. Фактически это означало волну дополнительных запретов и стеснений. В апреле на Всесоюзном совещании уполномоченных Совета В. Куроедов заявил: «Давайте, товарищи, будет откровенно говорить, у нас в ряде республик и областей имеется слишком густая сеть церковных учреждений, не вызываемая никакой практической необходимостью». И после такого вступления предложил перейти к плановому сокращению церквей, монастырей, духовных учебных заведений и духовенства, епархий и епархиальных центров¹⁰²¹.

Для осуществления намеченного плана необходимо было преодолеть сопротивление ряда открыто враждебных новой религиозной политике властей иерархов и прежде всего самого активного и влиятельного из них – митрополита Крутицкого и Коломенского Николая. Это был сложный и противоречивый деятель, но в тот трагический для Церкви период он порой проявлял незаурядное мужество. Власти не без оснований опасались, что Владыка станет знаменем, лидером всех недовольных в Патриархии и может сплотить некую внутрицерковную оппозицию, что усложнит ситуацию в стране. Кроме того, их не устраивала и внешнеполитическая позиция митр. Николая. В начале июня 1960 г. КГБ и Совет по делам РПЦ вошли в ЦК КПСС с предложением отстранить его от активной церковной деятельности и участия в работе общественных организаций, так как митрополит неоднократно высказывал «крайне реакционные настроения», фактически отказался руководить отделом внешних церковных сношений (ОВЦС), «допускал двурушничество» и т. д. ЦК полностью одобрил их предложения¹⁰²².

15 июня состоялась соответствующая беседа В. Куроедова с Первосвятителем. Председатель Совета заявил, что внешняя работа Церкви «поставлена совершенно неудовлетворительно... Патриархия за последние годы не провела ни одного крупного мероприятия по объединению православных церквей вокруг Русской православной церкви... мероприятий, связанных с разоблачением реакционных действий папы Римского и усилением борьбы за мир. Патриархия не использует всех тех огромных возможностей, которыми она располагает; не проведено ни одной крупной акции за рубежом... Совет рекомендовал митр. Николаю разработать и дать предложения об усилении внешней работы. Однако митр. Николай не выполнил эту просьбу...». Указав также, что Владыка по существу не согласен с «оценкой агрессивных действий США», данной Н. С. Хрущевым на Парижском совещании, и, кроме того, распространяет слухи об изменении государственной политики по отношению к Церкви, которую «якобы» ждет физическое уничтожение, В. Куроедов предложил снять митр. Николая с занимаемого поста. Некоторые сомнения Патриарха были быстро преодолены¹⁰²³. Нужно отметить, что руководство Совета, не гнушалось и клеветой, всячески множило и подогревало разногласия первого и второго лиц в церковной иерархии. В итоге 21 июня на посту председателя ОВСЦ митр. Николая сменил его заместитель архимандрит Никодим (Ротов), возведенный в сан епископа.

Но митрополит Крутицкий не отказался от избранного пути. Он разрешил передачу по Би-Би-Си своей проповеди в Голландии об антицерковных гонениях в СССР. В июле приехавшему в Москву епископу Брюссельскому и Бельгийскому Василию (Кривошеину) Владыка заявил, что его уволили за борьбу с безбожием и привел многочисленные факты надругательств над чувствами верующих: «...по всей России на Пасху прокатилась волна грубейших и безобразных антирелигиозных демонстраций. Мне даже неловко описывать их... В одном из городов на Украине во время службы в церковь ворвалась толпа молодых людей, они несли на руках обнаженную девушку, направились к алтарю и пытались через царские врата войти в него и положить девку на престол. Конечно, это им не удалось, верующие вмешались и помешали, произошла общая драка и свалка... милиция в подобных случаях просто исчезает и появляется только по окончании бесчинств» и т. д. Действительно, пытаясь сорвать Пасхальные богослужения, в 1960 г. хулиганствующая молодежь врывалась в кафедральные соборы Киева, Таллина, Риги, во многих храмах били стекла, стреляли в окна из ружей. Причем чувствовалось явное попустительство, а то и содействие властей. На вопрос епископа Василия, нужно ли сделать за границей известным рассказанное ему, митр. Николай заявил: «Можно и даже полезно»¹⁰²⁴. Подобные же сведения Владыка пытался распространять в августе через председателя Христианских мирных конференций чехословацкого профессора-богослова И. Громадку, главу американского экзархата митр. Бориса и др. Опальный митрополит явно стремился привлечь внимание мировой общественности к положению Церкви в СССР, рассчитывая с ее помощью остановить нарастание антирелигиозной кампании в стране. К сожалению, находясь под впечатлением хрущевской оттепели после сталинских «лютых холодов», влиятельные зарубежные политики и общественные деятели далеко не сразу стали прислушиваться к свидетельствам о трагедии Русской Церкви. Вскоре митр. Николай, которого изолировали от общения с иностранцами, подвергся новым преследованиям. В конце августа В. Куроедов поставил вопрос об устранении его от руководства Московской епархией. Патриарх предложил перевести Владыку на Ленинградскую кафедру. Митр. Николай ответил категорическим отказом. 9 сентября он послал письмо Н. Хрущеву: «Пощадите меня ради этой моей посильной многолетней работы для Великой Родины, верным сыном и патриотом которой я был и буду до моего издыхания»¹⁰²⁵. Ответа не последовало. 15 сентября Патриарх, известив Куроедова об отказе митр. Николая, который, «видимо, решил идти ва-банк», предложил в связи с поступлением заграничных материалов о гонениях на него не принимать сейчас решения об освобождении Владыки, а предоставить ему полугодовой отпуск. Однако, в очередной раз оклеветав митр. Николая, В. Куроедов настоял на немедленном полном отстранении его от руководящей работы в Патриархии. Через 4 дня Священный Синод принял решение освободить Николая от поста митрополита Крутицкого и Коломенского с увольнением на покой. А 13 декабря 1961 г. Владыка умер в больнице при странных обстоятельствах. По свидетельству очевидцев, близкие потребовали медицинского свидетельства о смерти. Было сделано врачебное заключение, что болезнь усопшего якобы объясняется «переменой климата». У морга собралась большая толпа верующих, кричавшая людям, приехавшим за телом: «Убийцы». Сохранились анонимные письма в адрес Верховного Совета и правительства СССР с требованием расследовать это «несомненное убийство», все они передавались для выявления авторов в КГБ¹⁰²⁶. Кроме того, вскоре был снесен дом, где жил митр. Николай, и закрыт храм, в котором он служил.

Репрессии коснулись и других неугодных иерархов. 31 мая 1960 г. был перемещен на Оренбургскую кафедру архиепископ Львовский Палладий, 15 сентября освобожден с предоставлением отпуска архиеп. Ермоген. «Отпуск» затянулся на 1,5 года, и Владыке пришлось писать лично Н. Хрущеву, чтобы Совет перестал противиться его назначению на новую кафедру. С целью запугать архиереев, которые боролись с наступлением на Церковь, в 1960 г. был арестован и осужден на 3 года архиепископ Казанский Иов. Его обвинили в неуплате налогов с расходов на представительство, которые ранее налогом не облагались. Таким образом, все иерархи предупреждались, что они могут быть осуждены на основе аналогичного обвинения, если окажутся неугодны. В 1961 г. арестовали архиепископа Иркутского Вениамина, который через 2 года скончался в заключении, и т. д. Отстранялись от служения и наиболее активные священники. Так, только уполномоченный по Минской области в 1960 г. снял с регистрации «в порядке наказания» 6 священнослужителей¹⁰²⁷.

На время ослабив церковное сопротивление, власти приступили к осуществлению намеченных планов. К ноябрю 1960 г. по заданию ЦК КПСС была разработана «Инструкция по применению законодательства о культах», утвержденная в марте 1961 г., которая запрещала религиозным центрам организовывать детские и женские собрания, кружки, паломничество, благотворительность, санаторную и лечебную помощь, экскурсии, библиотеки, использовать средства для возрождения затухающих церквей и монастырей, принудительно взыскивать сборы, применять к верующим меры принуждения и наказания. Запрещение благотворительности дошло до того, что с 1960 г. власти стали оказывать давление на священников и церковные советы, вынуждая их изгонять нищих из храмов. Во многих городах начали препятствовать проведению крестных ходов и в церковной ограде, в ноябре В. Куроедов впервые внес в ЦК КПСС предложение о запрещении колокольного звона. Значительно выросло количество закрываемых церквей: если в 1959 г. власти сняли с регистрации 364 православные общины, то в 1960 г. – 1398¹⁰²⁸.

Сильный удар был нанесен по духовным учебным заведениям. К 1958 г. они достигли пика своего развития за все послевоенное время. В 8 семинариях и 2 Академиях обучалось свыше 1200 человек на дневном отделении и более 500 на заочном. Но с этого времени государство начало прилагать усилия к тому, чтобы сократить количество учащихся духовных школ. С юношами, подавшими прошения в семинарии о приеме на учебу, встречались местные уполномоченные, партийные и комсомольские деятели, работники КГБ и военкомата и различными способами, вплоть до отбирания паспортов, удерживали их от поступления. Кроме того, оказывалось давление на приходских священников, дававших рекомендации абитуриентам. Поступающих часто брали на срочные военные сборы на период сдачи вступительных экзаменов, иногда уже принятым отказывали в прописке. С 1959 г. отсрочка от призыва в армию перестала даваться даже учащимся выпускных курсов, в семинарии стали приниматься только отбывшие воинскую службу. Время подачи заявлений абитуриентам было ограничено 1 августа. За месяц, остававшийся до вступительных экзаменов, списки их пересылались в Совет по делам РПЦ, а оттуда заинтересованным уполномоченным на места для обработки юношей. В начале 1960-х гг. эти акции переросли в настоящую охоту за каждым желающим поступить в семинарию или Академию. Особые усилия направлялись на то, чтобы не допустить в них лиц с высшим образованием. В результате принятых мер количество учащихся духовных школ стало уменьшаться. Например, в октябре 1962 г. Совет по делам РПЦ с удовлетворением сообщал ЦК КПСС, что из 560 юношей, подавших в 1961–1962 гг. заявления о приеме в семинарии, 490 в результате «индивидуальной работы» их забрали¹⁰²⁹.

Таким образом была подготовлена почва для ликвидации духовных учебных заведений, перекрытия канала «воспроизводства» кадров духовенства. Краткосрочные пастырские курсы, частично выполнявшие эту задачу в 1940–1950-е гг., также были окончательно запрещены. 17 июля 1959 г. под нажимом Совета учебный комитет Патриархии принял решение о постепенном закрытии единственного существовавшего заочного сектора Ленинградских Духовных школ. Архиереям не рекомендовалось делать взносы на содержание конкретных Академий и семинарий. 4 мая 1960 г. Патриарх был вынужден согласиться с предложением В. Куроедова закрыть Киевскую, Саратовскую и Ставропольскую духовные семинарии. На ликвидацию же Минской и Волынской не было получено согласия руководства Патриархии, и они прекратили свое существование исключительно в результате принятых административных мер. Минская семинария из-за открытого противодействия местных властей не могла с 1959 г. произвести набор воспитанников и поэтому после выпуска 1963 г. последних 5 учащихся фактически перестала функционировать. Подобным же способом в соответствии с постановлением ЦК Компартии Украины должна была в 1963 г. прекратить существование и Волынская семинария.

Но все усилия республиканского руководства оказались тщетны, полностью сорвать набор новых учащихся не удалось. Тогда горисполком изъял у семинарии второй этаж здания, снял номерные знаки с ее автомашины и т. п. В 1964 г., утратив возможность нормально функционировать, она была вынуждена прекратить свою деятельность¹⁰³⁰.

В 1961 г. встал вопрос уже о существовании Ленинградской Духовной Академии и семинарии. Местная газета «Смена» целый номер посвятила «гнезду контрреволюции» в городе трех революций. В Академию перестали пускать посетителей, верующим запретили посещать ее храм. Казалось, что крупнейший центр духовного образования обречен. Но он не сдавался и в декабре 1962 г. даже ходатайствовал о возобновлении приема на заочный сектор. Помог Академии выстоять назначенный в октябре 1963 г. главой Ленинградской епархии митрополит Никодим (Ротов). Как Председатель Отдела внешних церковных сношений он энергично стал включать Академию в международную деятельность, зачастили иностранные делегации, профессора начали значительно активнее посещать различные богословские конгрессы. Зная о ярко выраженных симпатиях Н. Хрущева к развивающимся африканским странам, митрополит смог пригласить на учебу 7 африканцев из Уганды и Кении. Еще больше представителей государств «третьего мира» обучалось в Московской Духовной Академии. Под предлогом необходимости иметь подготовленные кадры для международной деятельности Патриархии удалось открыть в ней в 1964 г. небольшой заочный сектор и аспирантуру¹⁰³¹.

В целом же к осени 1964 г. количество учащихся духовных школ по сравнению с 1958 г. сократилось более чем вдвое – в 3 семинариях и 2 академиях числилось 411 человек на дневном отделении и 334 заочника. В результате с каждым годом все острее в Церкви стала ощущаться нехватка священнослужителей. Умирали последние представители дореволюционного духовенства. Архиереи вынуждены были рукополагать лиц не только без духовного образования, но часто просто малограмотных. К худшему изменилась ситуацию и в уцелевших духовных школах. Не сумев до конца их ликвидировать, государство пошло по пути жесточайшего контроля над ними. Уходила из жизни старая профессура, новым же талантливым преподавателям ставились всяческие препятствия. Запрещалось издавать учебные пособия, преподавать общеобразовательные дисциплины (психологию, логику, историю философии, историю литературы), необходимые для усвоения богословия. Власти опасались всесторонне подготовленных священнослужителей. Именно с конца 1950-х гг. начала осуществляться целенаправленная кадровая политика по качественному изменению состава духовенства.

В 1961 г. наступление на Церковь продолжалось. 16 марта Совет Министров СССР принял закрытое постановление «Об усилении контроля за выполнением законодательства о культах», подписанное Н. Хрущевым. Теперь к обеспечению «контроля» в обязательном порядке привлекались местные органы власти. При райисполкомах, поселковых и сельских советах начали создаваться комиссии содействия по наблюдению за выполнением законодательства о культах. Зачастую их деятельность сводилась к слежке, доносам, вмешательству во внутрицерковную жизнь. Важным пунктом принятого постановления было разрешение закрывать молитвенные здания по решениям не Советов Министров союзных республик, а областных (краевых) исполкомов, при условии согласования с Советами по делам РПЦ и религиозных культов. Это ускорило и облегчило процедуру ликвидации храмов. В результате в 1961 г. было снято с регистрации 1390 православных обществ, а в 1962 г. еще 1585. Согласно постановлению от 16 марта все священнослужители и церковнослужители, а не только приходское духовенство, как ранее, облагались подоходным налогом по статье 19 соответствующего указа Верховного Совета. Кроме того, предусматривалось ограничение колокольного звона, «если это вызывается необходимостью и поддерживается населением». Подобная формулировка заставила на несколько десятилетий замолчать колокола большинства храмов в стране. Так, например, в Ленинградской области 31 марта 1961 г. Гатчинский горисполком, а 29 августа Всеволожский райисполком приняли решения о запрещения церковного звона и т. д.¹⁰³²

Довольно скоро ощутив последствия мартовского постановления правительства, многочисленные представители духовенства начали обращаться к Патриарху с просьбой, чтобы он добился отмены или хотя бы смягчения отдельных пунктов. В апреле-мае 1961 г. Первосвятитель направил в Совет и правительство несколько писем с просьбой пересмотреть религиозную политику государства, одернуть представителей власти на местах, «увлекшихся» закрыванием церквей, открыто притеснявших духовенство и мирян. Однако эти письма, как и многочисленные ходатайства Патриарха Алексия об организации его встречи с Н. Хрущевым, остались без внимания¹⁰³³. Более того, Патриарху пришлось пойти даже на изменения «Положения об управлении Русской Православной Церкви».

31 марта В. Куроедов заявил руководству Патриархии о необходимости проведения «церковной реформы». Суть ее заключалась в отстранении священнослужителей от руководства приходами. Роль главы общины переходила от настоятеля к исполнительному органу – приходскому совету, которому передавалась вся финансово-хозяйственная деятельность. «Реформа» во многом разрушила традиционное управление Церкви, ее организация юридически расчленялась. Священнослужители отделялись от приходской жизни и должны были наниматься общиной по договору для «исполнения религиозных потребностей». Духовенство не допускалось на собрание, избиравшее церковный совет, куда власти, имевшие законное право отвода его членов, постепенно вводили своих людей. Фактически же руководителями приходской жизни становились старосты, назначавшиеся райисполкомами из людей, часто совершенно нецерковных и иногда даже неверующих, морально весьма сомнительных. Без их согласия священник или епископ не могли принять на работу или уволить даже уборщицу в храме. Юридический статус архиереев и Патриарха вообще никак не оговаривался, в правовом отношении их как бы не существовало, и они не имели никакой законной формы связи с приходской жизнью¹⁰³⁴.

18 апреля Священный Синод принял навязанное Советом постановление «О мерах по улучшению существующего строя приходской жизни». Утвердить его должен был намеченный на 18 июля Архиерейский Собор. В. Куроедова беспокоило, как бы он не «вышел из-под контроля» и не отверг бы проводимой им «реформы». Трех архиереев, которые высказались отрицательно о постановлении Синода, не пригласили на Собор, а архиепископа Ермогена, который явился без приглашения, не допустили к заседанию. Собор утвердил изменения в «Положении об управлении Русской Православной Церкви», а также увеличил число постоянных членов Синода, принял решение о вступлении во Всемирный Совет Церквей и одобрил участие во Всемирном общехристианском конгрессе в защиту мира¹⁰³⁵.

Последствия «церковной реформы» проявились быстро. Уже в июле в Ленинградской епархии власти попытались провести тотальную «чистку» духовенства, сократив его почти на 40% и изгнав наиболее бескомпромиссных. Митрополит Гурий не стал в этом участвовать и не издал ни одного указа, но через церковные советы удалось уволить 29 из 60 намеченных священнослужителей¹⁰³⁶. Это было вопиющим нарушением канонического права. Ситуация в Ленинграде оказалась очень тяжелой. Митрополит не мог служить без особого, каждый раз, разрешения уполномоченного, духовенство не имело права проповедовать без предварительного просмотра текста проповедей. Для того, чтобы якобы не отвлекать людей от работы, запретили ранние литургии в будние дни. В июле 1961 г. здание епархиального управления в Александро-Невской Лавре было передано вечерней школе, уникальную библиотеку вытащили во двор и частично уничтожили. Состав управления сократили в несколько раз, а 25 августа из его бывшего здания перезахоронили в склеп под Троицким собором прах Ленинградских митрополитов Григория и Елевферия с указанием «в него никого не допускать»¹⁰³⁷.

Во многих других епархиях было не легче. Духовенство лишили права выезжать в соседние населенные пункты, отправлять требы в домах граждан, запрещали посещать квартиры мирян под каким-либо предлогом, кроме тяжелой болезни. С 1961 г. относительно широкое распространение получила «индивидуальная работа» с верующими, напомнив практику конца 1930-х гг. Комсомольские, партийные, профсоюзные организации, отделения общества «Знание» назначали своих. членов персональными проводниками атеизма к известным им верующим. Если методы убеждения не помогали, они привлекали внимание своих коллективов, и эти факты «религиозной отсталости» обсуждались на собраниях. В случае неудачи далее следовали административные санкции, часто означавшие понижение в должности или исключение из института. Нередко встречались и физические наказания верующих учеников их учителями¹⁰³⁸.

Продолжалась ликвидация монастырей. Вся Русская Церковь оплакивала потерю Киево-Печерской Лавры – колыбели христианства на Руси. Власти же расценили ее закрытие, как важную победу. Отличившийся в этой акции местный партийный работник И. И. Бражник за «особую лихость» был вскоре взят в отдел пропаганды ЦК КПСС на должность инструктора, курировавшего религиозные вопросы. К ликвидации монастырей готовились, как к серьезной военной операции. Например, для выполнения постановления Совета Министров УССР от 16 июня 1961 г. о закрытии Глинской Пустыни выделили 250 милиционеров, дружинников, сотрудников КГБ, партийных активистов, 23 автомашины. Помимо этого, специальные группы полностью изолировали усадьбу монастыря и дополнительные посты с задачей не пропускать посторонних были выставлены на всех прилегающих дорогах¹⁰³⁹. Но даже в этих условиях противостояния государственному аппарату подавления верующим, монахам иногда удавалось отстоять обители.

Настоящее сражение с 1961 г. развернулось за Почаевскую Лавру. С самого начала власти избрали административные методы. Монахов запугивали, вызывая в милицию и КГБ, лишали прописки и угрожали отдать под суд за нарушение паспортного режима, здоровых иноков согласно медицинскому «освидетельствованию» отправляли в психиатрические больницы. 28 февраля 1962 г. Тернопольский обком КПСС докладывал секретарю ЦК Л. Ф. Ильичеву, что за год количество монахов удалось сократить со 130 до 75, в Лавре ликвидировано производство утвари, свечей, уволены наемные работники, отобрана вся земля, сад, часть жилых помещений, транспорт. Казалось, победа близка, однако обитель не сдавалась. Тогда власти взяли на вооружение тактику насильственных выселений. Было совершено несколько варварских нападений, с разгоном помогающих монахам мирян пожарной водой. Каждый верующий житель Почаева состоял в государственных органах на специальном учете. В октябре 1962 г. даже Совет по делам РПЦ писал в ЦК, что «лавра превратилась в очаг разного рода беззаконий». Вместо «умелой работы» сотрудники МВД и КГБ принудительно вывозили монахов за пределы области. В результате же в Лавру «резко увеличился приток верующих». Если 10 сентября 1961 г. в праздник преподобного Иова было 2 тысячи паломников, то через год – 5 тысяч. Доводы Совета не подействовали, прежняя тактика продолжалась, и в первой половине 1963 г. 19 июня милиционеры устроили избиение паломников, отобрали у них паспорта. Монахов сажали в тюрьму, в том числе настоятеля архимандрита Севастиана, одного послушника замучили насмерть, но десятки иноков проявляли невероятное упорство. Так, иеромонах Аркадий (Копылов) 26 июля 1963 г. писал Патриарху: «Пусть что хотят, то и делают, я с Лавры не пойду и под видом расстрела». Первосвятитель не давал согласия на закрытие обители, но и реально помочь ничем не смог. Определенную роль сыграли заявления защитников Лавры руководителям страны и прежде всего в различные международные организации. На Западе стали известны их обращения к Н. Хрущеву и Генеральному прокурору СССР Р. А. Руденко: «В Лавре за все время не было ни одного такого агитатора, который смог бы научно доказать, что Бога нет, а только доказывают угрозами, насилиями, высылкой и расправой в тюрьму. Известно всем, что десять монахов за веру Христову сидели в тюрьме, один даже вторично сидит»; «Власти... с дубинами в руках разрушают нашу духовную культуру, разрушают и оскверняют наши церкви, святые места... Унижения до невозможности. Вернулась история гонения на христианство первых веков». Оборона монастыря стала приобретать международную известность. В ноябре 1963 г. председатель КГБ В. Семичастный извещал ЦК КПСС, что во Всемирный Совет Церквей и ООН поступила жалоба монахов Почаевской Лавры на гонения органов власти с требованием обсудить этот вопрос перед мировой общественностью¹⁰⁴⁰. И гонителям пришлось отступить. Лавра выстояла. Удалось сохранить и намеченные было к закрытию Псково-Печерский и Пюхтицкий монастыри.

Состоявшийся в октябре 1961 г. XXII съезд партии расширил антирелигиозное наступление, подняв его на новую ступень большей интенсивности и нетерпимости принятием Программы КПСС, провозгласившей построение коммунизма в основном за 20 лет. Во всех своих докладах и выступлениях на съезде Н. Хрущев чрезвычайно актуализировал задачи борьбы с религией. Лидер партии настаивал на организации атеистической работы среди всего населения страны, в том числе и среди верующих. Съезд внес в Устав КПСС категоричную формулировку, обязывавшую члена партии «вести решительную борьбу с религиозными предрассудками». Естественно, что в казавшееся таким близким коммунистическое общество Церковь никак не вписывалась. Известно печально «знаменитое» обещание Н. Хрущева как музейную редкость показать по телевидению «последнего советского попа»¹⁰⁴¹. Здесь явно сказалось свойственное 1-му секретарю нежелание считаться с действительностью, хотя особенной ненависти к Церкви он, вероятно, не испытывал. Некоторые другие руководители партии отличались большей нетерпимостью. Особенное неистовство в борьбе с религией проявлял секретарь ЦК Л. Ильичев. Н. Хрущев впоследствии отмечал, что тому был нужен «пропуск в Политбюро», поэтому он и старался со всякого рода шумными пропагандистскими кампаниями¹⁰⁴². Так, в декабре 1961 г. на Всесоюзном совещании по идеологическим вопросам Ильичев утверждал, что формирование научного мировоззрения и коммунистической морали немыслимо без борьбы с религиозной идеологией.

Но несмотря на все усилия по «совершенствованию общественного сознания», данные статистики свидетельствовали об отсутствии сколько-нибудь значительного сокращения «религиозных пережитков». Так как применение широкомасштабного террора подобно сталинскому было уже невозможно, власти пошли по пути усиления административного нажима, добавив локальные репрессивные акции. В 1961–1964 гг. было осуждено по религиозным мотивам 1234 человека. Многих отправили в лагеря, ссылки, на поселения¹⁰⁴³. Крупная административная акция в соответствии с постановлением Совета Министров была проведена по всей стране в конце 1961 г. – «единовременный учет религиозных объединений, молитвенных зданий и имущества, находившегося в пользовании религиозных организаций». Учет проводился с целью получить всестороннюю и точную информацию о Церкви, в том числе «самовольно» приобретенном имуществе, незарегистрированных группах верующих, всех постоянно или временно прислуживавших в храмах, для дальнейших мер по ослаблению Патриархии¹⁰⁴⁴. В справке об итогах учета, составленной Советом по делам РПЦ, уполномоченным предлагалось не выдавать религиозным обществам разрешений на строительство или приобретение каких-либо строений и транспортных средств. В последующие несколько месяцев у приходов и епархиальных управлений была изъята большая часть машин, хозяйственных построек и жилых домов, причем священники нередко выселялись прямо на улицу. Весной 1962 г. все православное духовенство в стране, несмотря на упорное сопротивление, перевели на твердые оклады, а получавших плату непосредственно от верующих десятками снимали с регистрации. С июля была также введена регистрация 5379 учтенных в СССР штатных псаломщиков. Приходские советы всеми мерами «очищались» от членов клира, молодежи, «религиозных фанатиков». В соответствии с постановлением комиссии по текущим делам Президиума Совета Министров СССР от 3 июня ВЦСПС пересмотрел и значительно сократил круг лиц, работавших в религиозных организациях, на которых распространялись трудовое законодательство, права членов профсоюзов. Была введена рабочая неделя со скользящим выходным днем, лишавшая верующих возможности присутствовать на воскресных богослужениях. В 1962 г. выходной день с Пасхального воскресенья 29 апреля перенесли на понедельник и т. п.¹⁰⁴⁵

Особенно сильный удар по Церкви был нанесен введением к лету

1962 г. жесткого контроля над совершением треб – крещений, венчаний, отпеваний. Все они заносились в специальные книги с указанием фамилий, паспортных данных, адресов участников. Для крещения ребенка требовалось обязательное присутствие обоих родителей, а кое-где и письменные заявления, выдавались квитанции. В некоторых областях пытались ввести регистрацию проскомидийных записок, причащений и т. п. Эта акция преследовала сразу несколько целей. Резко усилился налоговый контроль. Деньги за требы стали поступать исполнительным органам, которые сдавали «излишки» их в фонд Мира. Информация об участии в церковных обрядах нередко передавалась советским официальным лицам и могла служить причиной преследований по месту работы или учебы. Так, в июне 1963 г. на Всесоюзном совещании в Совете по делам РПЦ уполномоченный по Ростовской области в своем докладе подчеркивал: «При проверке данных о лицах, совершающих обряды, есть возможность точно определить, кто именно совершал их. Так, Батайский горисполком в

1963 г. выявил, что своих детей окрестили 11 коммунистов. 7 из них обком КПСС исключил из рядов КПСС. Характерно, что 4 человека вначале отрицали, что они давали согласие на крещение, но были уличены подписями на заявлениях, сохранившихся в делах церкви»¹⁰⁴⁶. Таким образом, религию пытались уничтожить руками самой Церкви, чтобы она при этом сама себя еще и компрометировала. Именно введение обязательной регистрации совершения таинств и обрядов вызвало снижение их количества в некоторых районах страны, в первую очередь в крупных городах. Многие врачи, инженеры, студенты были вынуждены прекратить ходить в храмы. Люди старались договориться со знакомым священником, которому доверяли и который не стал бы регистрировать их обращения. Но теперь появилась возможность выявлять таких «нелояльных к властям» представителей духовенства и изгонять их с приходов.

6 июля 1962 г. появились 2 постановления ЦК КПСС, адресованных руководству Минского и Куйбышевского обкомов с призывом их к ответу за недостаточно активную антицерковную работу. Основной акцент был сделан на прекращении распространения религиозных идей среди детей и молодежи. На XIV съезде ВЛКСМ (апрель 1962 г.) также заявлялось, что «свобода совести не распространяется на детей и ни один родитель не имеет права калечить свое дитя духовно». Вскоре главный печатный орган юристов СССР «Советское право» подвел законные основания: родители могут быть лишены прав на своих детей государством, так как они государством и дарованы¹⁰⁴⁷. Матерей начали вызывать в школу или милицию и предлагать им под угрозой принудительной передачи детей в интернат прекратить посещение храма. Практически повсеместно были предприняты попытки не пускать в церкви, в том числе с помощью дружинников, милиции, детей от 4 до 18 лет. Некоторых архиереев, например, Минского митрополита, удалось «убедить» издать соответствующие указы духовенству. Естественно, что верующие ответили массовым сопротивлением.

Своеобразный аспект антирелигиозной кампании обнаружился в феврале 1962 г. на Всесоюзной конференции по научно-атеистической пропаганде. На ней господствовало мнение, что «религиозные обычаи и традиции следует вытеснять новыми праздниками и ритуалами для удовлетворения эстетических и эмоциональных потребностей верующих». 25 августа 1962 г. соответствующее решение приняло бюро ЦК КПСС по РСФСР¹⁰⁴⁸. Фактически это означало возрождение среди советских атеистов замаскированных идей богостроительства 1920-х гг. В печати начали появляться предложения о введении псевдорелигиозных ритуалов, которые бы при помощи определенных символов устанавливали мистическую связь людей с обещанным коммунистическим обществом будущего. Заявлялось, что будут построены специальные храмы с символическими украшениями, прославляющими коммунизм как высшее достижение человеческого ума, и т. д. Еще с конца 1950-х гг. вводились торжественные ритуалы бракосочетания, регистрации рождения ребенка, вручения паспортов подросткам, «гражданские панихиды». Однако они не получили распространения по всей России; в тех же городах, где советские обряды становились относительно массовыми, их постигала участь многих других «общественных начинаний» – превращение в серые, казенные, скучные мероприятия¹⁰⁴⁹.

К осени 1962 г. столкновения местных властей с духовенством и рядовыми верующими достигли особенного ожесточения. 13 октября Совет по делам РПЦ, извещая ЦК КПСС о том, что с января 1960 г. «сеть» церквей сократилась более чем на 30%, а монастырей почти в 2,5 раза, подчеркивал заметный рост письменных заявлений по фактам грубого администрирования. В 1961 г. таких протестов было 1540, а за 9 месяцев 1962 г. 2660, кроме того, уполномоченных Совета лично посетило 2162 жалобщика. Во многих местах дело дошло до «боевых действий». Так, в г. Клинцы Брянской области тысячная толпа помешала снять кресты с недавно закрытой церкви. Для «усмирения» ее пришлось вызвать наряд милиции, 200 дружинников, «а затем и подразделения воинской части, вооруженной автоматами»¹⁰⁵⁰. В селе Ново-Збурьевка Херсонской области верующие выставили пикеты и более года не допускали к закрытой в приказном порядке церкви представителей властей. Даже в Киеве прихожане одного храма 2 недели «держали оборону», не позволяя вывезти церковное имущество, и т. д. Совет отмечал, что в последнее время Патриарх, отдельные епископы, священники обращались с заявлениями о грубом произволе и предлагал обратить внимание местных властей на недопустимость администрирования¹⁰⁵¹. В начале 1963 г. последовали другие подобные отношения Совета в ЦК, и в апреле особенно вопиющие случаи уже обсуждались на зональных идеологических совещаниях. К этому времени самостоятельная роль Совета по делам РПЦ значительно выросла, с конца 1950-х гг. он стал постепенно все более выходить из-под влияния КГБ, изменился и кадровый состав уполномоченных, теперь лишь единицы их были офицерами госбезопасности. В. Куроедов, имея тесную связь с членом Президиума ЦК А. П. Кириленко, нередко заставлял считаться с собой и местных партийных работников. В Совете понимали, что постоянная организация антицерковных кампаний серьезно вредит появившимся широким международным планам. Начинали понимать это и некоторые члены партийного руководства.

С конца 1962 г. антирелигиозная волна временно пошла на спад. Одним из первых симптомов стало появление 8 ноября указа Президиума Верховного Совета о награждении Патриарха Алексия к 85-летию четвертым орденом Трудового Красного Знамени. Вручен он был, конечно, за внешнеполитическую деятельность Патриархии, которая к тому времени значительно расширилась. Следует отметить, что с 1962–1963 гг. в Московской Патриархии началась определенная «модернизация» социально-этических воззрений¹⁰⁵². Ряд иерархов в своих выступлениях и богословских трудах стали проводить параллели между христианством и коммунизмом. Появилась концепция «социального или коммунистического христианства», одобрявшая с религиозных позиций социально-нравственные принципы и идеалы советского общества. В богослужебный обиход Патриархии вошла новая служба – «неделя молитв о христианском единстве», на которую приглашались и представители инославия и т. д.¹⁰⁵³ Правда, подобные взгляды вызывали неприятие у многих священнослужителей, и в 1970-е гг., когда волна гонений схлынула, процесс такой «модернизации» по существу прекратился.

Активной деятельности Московской Патриархии на международной арене, развернутой в 1962–1963 гг. митр. Никодимом, оказалось недостаточно, чтобы предотвратить последнее, но, вероятно, самое ожесточенное наступление на Церковь в СССР. Намеченный срок построения коммунизма приближался, а заметного прогресса с преодолением «религиозных пережитков» в сознании людей не наблюдалось. В июне 1963 г. состоялся пленум ЦК КПСС, целиком посвященный задачам идеологической работы партии. С докладом выступал Л. Ильичев, претендовавший на пост «главного идеолога». Располагая поддержкой Н. Хрущева, он намеревался, сместив М. Суслова, занять в Президиуме ЦК его место. Секретарь ЦК заявлял, что «религиозный опиум» – одна из крайних форм буржуазной идеологии, главный противник научного мировоззрения и необходимо нанести удар по «пережиткам прошлого». Пленум обязал все партийные и советские организации добиваться быстрейшего освобождения советских людей от них¹⁰⁵⁴. Внутриполитическое положение в стране в тот период было сложным и, возможно, часть руководства КПСС решила переключить внимание партии и народа на борьбу с «враждебными элементами».

Понемногу в антицерковную кампанию вновь стали включаться и государственные органы. Так, 31 июля 1963 г. Совет Министров РСФСР издал распоряжение о переоценке страховой стоимости церковных зданий, что вызвало резкий рост суммы платежей. Проверки Министерства финансов установили, что сотни священников, переведенных на твердые оклады, получали вознаграждения от верующих. Последовали репрессии, был усилен контроль. Если за первые 8,5 месяцев 1963 г. было снято с регистрации 310 православных общин, то есть почти в 4 раза меньше уровня предыдущего года, то с октября Совет по делам РПЦ выражал готовность усилить данную «работу»¹⁰⁵⁵.

Но этого казалось мало. 10 ноября 1963 г. председатель КГБ В. Семичастный представил в ЦК КПСС обширную справку о негативной деятельности церковников и сектантов, которые «оказывают серьезное реакционное, а в ряде случаев враждебное влияние на определенную часть населения, мешают делу идеологического воспитания трудящихся»¹⁰⁵⁶. Через пару недель факты из нее уже использовались как главные аргументы в докладе Л. Ильичева на расширенном заседании Идеологической комиссии при ЦК КПСС. По указанию Н. Хрущева комиссией были приняты грандиозные «Мероприятия по усилению атеистического воспитания населения». Оформленные 2 января 1964 г. как постановление ЦК, эти мероприятия стали «государственным планом преодоления религиозного сознания масс». Документ имел характер тотального наступления на Церковь. В своей программной статье в январском номере журнала «Коммунист» Л. Ильичев еще более усилил зловещий смысл постановления. Перед партийными организациями фактически ставилась утопическая задача через 12–17 лет в соответствии с Программой КПСС полностью освободить сознание людей от религиозных предрассудков. Секретарь ЦК «предал анафеме» 1943–1953 гг. относительной терпимости, считал это неправильным пониманием со стороны Сталина «ленинской законности», так что растущие преследования были представлены как возвращение к советской «законности»¹⁰⁵⁷.

Антирелигиозная истерия захлестнула страну. В вузах в качестве обязательного или факультативного курса были введены «Основы научного атеизма», значительно усилилась антицерковная направленность школьных программ, в Академии общественных наук при ЦК КПСС появился институт научного атеизма. В Центральном доме литераторов 18 марта провели встречу писателей с учеными на тему «Наука, литература и искусство – против религии», и уже 25 августа секретарь правления Союза писателей К. Воронков докладывал в ЦК, что в ближайшие месяцы выйдет более 40 литературно-художественных атеистических произведений. Как обычно, в первых рядах безбожников шел комсомол, в июле ЦК ВЛКСМ предлагал партийному руководству запретить любую деятельность церковников по приобщению к религии детей и подростков, установив за нее уголовную ответственность. Государственный исторический музей пытался лишить Патриархию права аренды у него части Новодевичьего монастыря и т. д. Во главе этой кампании стоял идеологический отдел ЦК КПСС, и у некоторых его работников появилась идея создать сектор по делам атеизма и религии, то есть специальный партийный орган, который был добивал Церковь¹⁰⁵⁸.

Подобный ожесточенный «штурм небес» вызывал неодобрение даже в некоторых государственных организациях, несогласных с его явными «перегибами». Одним из первых дал негативный анализ последней антирелигиозной кампании в своей февральской докладной записке начальник 5-го управления КГБ полковник Ф. Д. Бобков. 14 мая ЦК компартии Украины принял специальное постановление «О фактах грубого администрирования некоторых местных органов власти по отношению к верующим», в которых критиковались участившиеся случаи разгона молитвенных собраний, избиений прихожан и т. д. В июле Совет по делам религиозных культов провел совещание своих уполномоченных, посвященное вопросу ликвидации административных перегибов¹⁰⁵⁹.

Естественно, что новое небывалое наступление на Церковь вызвало массовое возмущение и сопротивление духовенства. 19 марта Совет по делам РПЦ докладывал в ЦК КПСС о почти всеобщей негативной реакции священников и архиереев на заявление Ильичева, в том числе митрополитов Никодима (Ротова) и Иоанна (Вендланда). Лейтмотивом высказываний было утверждение, что руководство партии и правительства сейчас «осуществляют фундаментальный пересмотр политики по отношению к религии и религиозным организациям» и отныне борьба с ними «будет носить и государственный характер». Известный московский протоиерей В. Шпиллер писал в Совет: «Что же остается от религии – частного дела по отношению к государству, раз в активной борьбе с ней должна участвовать советская общественность, все общественные и государственные учреждения до министров включительно!» Ленинградский протоиерей А. Медведский заявлял: «Растет антирелигиозный фанатизм, требующий как можно скорее и не стесняясь в средствах покончить с религией. Слышатся призывы закрыть все церкви, отбирать детей у верующих матерей, уничтожить духовенство как класс, одним словом, требуют насилия над человеческой совестью» и т. д. Совет отмечал, что у части духовенства появилось стремление к активному сопротивлению, вплоть до объединения с Ватиканом: «Лучше подчиниться папе, чем безбожной власти»¹⁰⁶⁰.

Активизировались и церковные диссиденты, которые стали резко и гораздо более масштабно протестовать против новых волн гонений, апеллируя к различным организациям. В целом западное общественное мнение реагировало на преследования Церкви в СССР значительно слабее, чем в 1920–1930-е гг. Но постепенно и за границей начало все более усиливаться осуждение антирелигиозной политики советского руководства. События 1964 г. наконец всколыхнули и западную общественность. В начале марта в Париже состоялся трехтысячный митинг, на котором выдающийся французский писатель, лауреат Нобелевской премии Ф. Мориа заявил: «Когда Христа распинают в Москве – мы в Париже слышим Его стоны на кресте». После митинга был отправлен протест Н. Хрущеву, и 4 марта создан международный «Комитет информации об антирелигиозном положении в СССР», в который вошли писатели О. Клеман, П. Эммануэль, Ж. Мадоль, Доменак и другие¹⁰⁶¹. В различных городах Европы и США прошли подобные акции. В этой обстановке и ряд известных представителей компартий капиталистических стран сочли необходимым высказать аналогичное мнение. Морис Торез в своем заявлении канадскому телеграфному агентству 19 апреля 1964 г. выразил осуждение гонений на религию, имевших место в СССР. О том же заявлял Роже Гароди, письмо с протестом в ЦК КПСС отправили итальянские коммунисты. Все это начинало сильно сказываться на международной репутации СССР, отрезвляюще действовать на советское правительство, болезненно воспринимавшее мировое общественное мнение.

Антирелигиозная политика партийного и государственного руководства Советского Союза у большинства мирян и духовенства персонифицировалась с Н. Хрущевым. Авторитет 1-го секретаря и его ближайшего окружения в народе стремительно падал, в том числе и из-за авантюрной антицерковной деятельности. Поэтому, когда 14 октября 1964 г. на Пленуме ЦК КПСС Н. Хрущев был снят со всех своих постов, миллионы верующих не без оснований стали надеяться на скорую смену курса в политике государства по отношению к религии. По свидетельству ленинградского уполномоченного, после получения известия об уходе Хрущева в городских храмах самочинно прекращали жесткий контроль за совершением обрядов, резко выросло количество треб. Так, если за все первое полугодие 1964 г. в Троицкой церкви «Кулич и Пасха» крестилось 575 человек, за 1 день 18 октября – 53 чел.¹⁰⁶² Подобное происходило и в других областях.

И действительно, падению Н. Хрущева сопутствовало почти немедленное смягчение антицерковных нападок. Опасаясь социального взрыва, новое руководство страны предприняло ряд мер по снятию общественного напряжения вокруг религиозной проблемы. По свидетельству инспектора ЦК КПСС Э. И. Лисавцева, курировавшего религиозные вопросы, возобладало мнение, что люди и так обозлены и незачем их еще дополнительно злить в этом вопросе. 21 ноября председатель Совета по делам религиозных культов А. Пузин уже с негодованием писал в ЦК, что за последние три с половиной года к уголовной ответственности привлекли более 700 верующих и, кроме того, многих сослали по указу Президиума Верховного Совета РСФСР о тунеядцах. Он подчеркивал, что как тунеядцев «судят стариков, получающих пенсию, рабочих и колхозников, добросовестно работающих на предприятиях и в колхозах». А. Пузин просил ЦК: дать указания местным партийным организациям и редакциям газет пресечь нарушения законности в отношении верующих, поручить Генеральному прокурору и Верховному суду исправить ошибки и наказать виновных; подготовить для публикации официальное толкование статей Уголовного кодекса, касающихся религиозных культов; разрешить зарегистрировать фактически действовавшие религиозные общества и группы. Характерна резолюция на этой докладной Л. Ильичева: «Видимо, надо найти способ, чтобы не допускать произвола»¹⁰⁶³. Вскоре «главный гонитель» был с большим понижением перемещен в МИД СССР на должность заместителя министра.

В декабре в Верховном суде СССР с участием КГБ прошло специальное совещание по вопросам нарушения социалистической законности в отношении верующих, председателям Верховных судов союзных республик было поручено изучить все соответствующие уголовные дела 1962–1964 гг. А в январе 1965 г. и Президиум Верховного Совета СССР принял постановление «О некоторых фактах нарушения социалистической законности в отношении верующих». Много осужденных мирян и священнослужителей было освобождено и реабилитировано. Тогда же прекратили существование 2 академические антирелигиозные серии: «Ежегодник музея истории религии и атеизма» и «Проблемы истории религии и атеизма». В справке идеологического отдела ЦК от 10 февраля 1965 г. отмечалось, что так как некоторые местные работники препятствуют устранению ошибок в борьбе с религией, факты администрирования будет позволено критиковать в журналах «Партийная жизнь» и «Социалистическая законность»¹⁰⁶⁴.

Советское руководство постаралось и публично продемонстрировать смену курса религиозной политики. 19 октября 1964 г. митрополиты Никодим и Питирим были приглашены на правительственный прием в честь космического полета корабля-спутника «Восток». Из подчеркнутых знаков внимания советского руководства можно также отметить поздравительную телеграмму в феврале 1965 г. нового Председателя Совета Министров А. Косыгина в связи с 20-летием избрания Патриарха Алексия на пост Первосвятителя Русской Церкви.

Правда, все эти изменения были в основном внешнего порядка. Глубинных перемен в отношении партийных вождей к религии не произошло, да и не могло произойти. Антицерковная политика была продолжена, изменились только ее формы и методы. За осуществлением курса атеистической работы КПСС строго следил «ветеран» борьбы с религией М. А. Суслов. Но при этом он предпочитал руководствоваться советами, данными ему еще в 1948 г. И. Сталиным – «не выпячивать» данный вопрос, осуществлять подрыв влияния Церкви «полуконспиративно», не обнародуя широко соответствующие решения ЦК КПСС, чтобы не провоцировать кампании протеста на Западе и внутри страны¹⁰⁶⁵.

И все же руководство СССР фактически было вынуждено признать свое поражение. Откровенные гонения на Церковь не принесли желаемых результатов. «Хрущевская» кампания явно провалилась. Она противопоставляла верующих и советскую систему вместо того, чтобы обратить людей в атеистов; загнала религиозную жизнь в подполье, что было для режима опаснее, чем открытая религиозность; привлекла симпатии многих неверующих, безразличных людей к страданиям верующих, пробудила интерес мировой общественности к положению Церкви в Советском Союзе. Конечно, Московская Патриархия понесла тяжелый урон. На 1 января 1966 г. она имела всего 7523 храма, 16 монастырей, численность зарегистрированного духовенства к 1967 г. снизилась до 7410 человек. Однако религиозность населения в целом не уменьшилась, а в ряде регионов страны даже выросла. Так, в Молдавии к середине 1960-х гг. число православных приходов было снижено на 60%, а количество крещений новорожденных возросло с 46 до 57%. В РСФСР число церковных обрядов осталось примерно на прежнем уровне. В 1962 г. в республике отпевалось 33% умерших и крестилось 30% новорожденных. А в Чувашии, Тамбовской, Рязанской, Ульяновской, Кемеровской областях и в начале 1960-х гг. наблюдался заметный рост. Даже в Москве за 1963–1964 гг. количество венчаний, крещений и отпеваний увеличилось с 45 914 до 54 916. Прекращение же открытых преследований верующих вызвало в 1964–1967 гг. рост церковных обрядов уже по всей стране. За один 1965 г. доходы Московской Патриархии выросли на 5 миллионов и достигли 90 млн. рублей в год (в новых ценах). На Украине с 1964 по 1967 гг. число крещений выросло с 48 до 51%¹⁰⁶⁶. Русская Православная Церковь выстояла и на этот раз. Лицезреть «последнего советского попа» миру не пришлось.

Описанные выше процессы наглядно иллюстрирует сводная таблица о численности приходов, монастырей, священнослужителей, Духовных школ и учащихся в них за 1945–1965 гг. Составлена она по материалам 4 архивов Москвы и Санкт-Петербурга¹⁰⁶⁷. Сведения даны, как правило, на 1 января избранного года (см. в разделе «Приложения»).

Приведенные цифры показывают, что улучшение государственно-церковных отношений сразу же приводило к росту числа приходов, священнослужителей, учащихся духовных школ, монашествующих. Ужесточение же религиозной политики государства в обязательном порядке сопровождалось сокращением их количества. В борьбе с влиянием Церкви в стране упор делался именно на количественные показатели. Стоит обратить внимание, что главные «атаки» были направлены против Православной Церкви. Так, за 1958–1964 гг. число ее приходов уменьшилось на 5863, а религиозных объединений других конфессий – только на 865. Общая численность последних в 1965 г. достигла 60% от количества Православных храмов¹⁰⁶⁸, что явно не соответствовало распределению населения страны по вероисповеданиям. Материалы таблицы дают представление и об оживлении церковной деятельности в середине 1950-х гг., опровергая тем самым утверждения советских исследователей о неуклонном снижении религиозной активности в СССР после окончания Великой Отечественной войны. Развенчание И. Сталина, деидеологизация общества толкали людей на поиски иной веры с ценностями, противоположными материализму.

Это и стало одной из важнейших причин начала нового наступления на Церковь. Здесь в полной мере проявилось давление окрепшего партаппарата, большей частью настроенного резко антирелигиозно. Если в 1943, 1948 и отчасти в 1953–1954 гг. основная роль в изменении характера государственно-церковных отношений принадлежала внешнеполитическим факторам, то в 1958 г. доминировали уже внутренние причины. С этого времени религиозная политика стала в значительной мере определяться пониманием роли и места атеизма в системе идеологической работы КПСС. Верующие были зачислены в разряд носителей чуждых социализму взглядов и нравов, а идея построения атеистического общества оказалась доминирующей. Фактически впервые за всю историю СССР ставилась цель полностью ликвидировать религиозные организации. Собственно государственная церковная политика начала «растворяться» в партийных установках и последующие годы шла за линией КПСС в области идеологии, повторяя ее колебания. Указания ЦК и его отделов стали определяющими в работе Совета по делам РПЦ, которому теперь отводилась роль инструмента для воплощения в жизнь идеологических установок партии. Правда, руководители Совета Г. Карпов, а затем со временем и В. Куроедов, каждый в меру обстоятельств и личных качеств, вели линию против тотального наступления на религию. Этап 1958–1964 гг., несмотря на временные смягчения гонений, оказался за рассматриваемый период самым тяжелым для Церкви. И все же она сумела выстоять, доказать бесперспективность попыток уничтожить ее. И осенью 1964 г. новое руководство СССР было вынуждено отказаться от подобных акций, перейдя к значительно более умеренной тактике постепенного вытеснения религиозных организаций из общественной жизни страны, одновременно активно используя Московскую Патриархию на международной арене.