III. Афон и латинская экспансия. 1204–1345 гг. (Зубов Д.В. канд. экон. н.)

В прошлой главе мы уже упоминали, что переход великого княжения к Андрею Юрьевичу Боголюбскому (ум. 1174), сыну Юрия Долгорукого, ознаменовался некоторым отдалением Руси от Византии. На Руси – это период междоусобиц, дробления княжеств и частой смены правителей. Андрей Боголюбский первым в истории страны отделил титул великого князя от Киевского стола: завладев столицей (1169), он не остался там на княжении, а вернулся в свою вотчину – Владимир-на-Клязьме, оставаясь при этом великим князем всей Русской земли. С этого времени все более намечается тенденция к обособлению Северо-Восточной Руси (Владимир, Суздаль, Ростов Великий) от Южной и Западной (Киев, Галицко-Волынское княжество).

Источники сохранили нам очень мало сведений о русско-византийских взаимоотношениях в последние десятилетия XII века. Ни в византийских, ни в русских хрониках практически не имеется упоминаний о заключении каких-либо договоров или обмене посольствами между Русью и Византией в этот период. Как отмечает В.А. Мошин, «можно лишь предполагать, что Северо-Восточная Русь должна была поддерживать сношения с Византией, особенно в течение долгого правления Всеволода Большое Гнездо (1175–1212), который в молодости спасался у греков от брата Андрея Боголюбского. Впрочем, некоторые косвенные данные все же можно отыскать.

В отношении Южной Руси есть летописные известия о приходе митрополитов в Киев. Кроме того, Южная Русь (в особенности Галич) находилась в тесных торговых отношениях с Византийской империей: Вениамин бен Иона Тудельский (раввин из Наварры, совершивший в 1165–1173 годах длительное путешествие по средиземноморским странам и оставивший подробные воспоминания) сообщает, что встречал купцов с Руси не только в Царьграде, но и в Александрии; греческие гости также не были редкостью на Руси – в особенности на юге, однако и в Новгороде, а по некоторым свидетельствам – и во Владимире.

Помимо торговых взаимоотношений, русские князья представляли немалый интерес для внешней политики Византии как противники степных кочевых народов. Когда в 1201 году половцы в союзе с болгарским царем Калояном Асенем прорвались в южную Фракию, имея целью поход на столицу, то, как сообщает византийский хронист, только вмешательство «христианнейшего русского народа» – русского войска под предводительством князя Романа Галицкого – не дало «варварам» дойти до самого Константинополя. Эта помощь, вероятнее всего, стала результатом формального союза, заключенного между Византией и галицким князем при посредстве Киевского митрополита. Сохранилось свидетельство о том, что в 1200 году в Константинополе находились послы князя Романа: с ними встретился там путешественник с Руси, старец Антоний, будущий архиепископ Новгородский. Таким образом, мы видим, какое огромное политическое значение имели в то время для Византии связи с Русью, и можем также судить о важной политической роли, которую играло на Руси греческое высшее духовенство – приходившие из Византии митрополиты. Можно предположить, что преимущественно эти области поддерживали и связь Руси со Святой горой в дальнейшем, «когда Поднепровье все более отгораживалось от Черноморья кочевниками и когда население Южной Руси все сильнее и сильнее тянуло к северо-востоку».

Сохранилось летописное свидетельство о приглашении князем Даниилом Галицким в 1219 году двух иеромонахов афонских Иоасафа и Василия в Галицко-Волынское княжество на Епископские кафедры.

Потребность Руси в духовной и материальном общении с Афоном, невзирая на все сложности, была очень высока. Существовали три духовных центра Православия, с которыми русский мир стремился установить тесный контакт – Константинополь, Афон и Иерусалим. Русские христиане обращались к этим центрам, желая получить знания и наставления от более опытных греческих иноков, а также получить доступ к книгам, необходимым для формирования русской церковной литературы. Византийское и русское духовенство, русские торговые люди и посланники, русские паломники постоянно несли информацию в Россию о молитвенной жизни Афона – и, в частности, русского монастыря Ксилургу; на Афон шла посильная помощь и рассказы о жизни на Родине. В начале XIII века игумен Киево-Печерского монастыря Досифей († 1219) совершил путешествие на Афон. В этой тяжелой обстановке (нахождение Афона, занятого латинянами, под юрисдикцией Престола Св. Петра) посещение Афона Киево-Печерским архимандритом Досифеем (около 1220 г., то есть за 30 лет до захвата Киева монголами) и составление им послания в Россию об Афоне нельзя не счесть духовным монашеским подвигом, исполненным веры и надежды. Послание Архим. Досифея посвящено описанию келейного правила и о чине пения дванадесяти псалмов. Из своего паломничества он привез на Русь много сведений о богослужебной жизни святогорских обителей, в том числе рукописи – «чин о пении псалмов», описание правил Святой Горы, дошедшее до нас преимущественно в поздних списках – сборниках XV и XVI веков.

Одна из деталей, по которым можно судить о важности и известности Афона для русских как образца монашеской жизни еще в начальные века христианства, – существование на Руси многочисленных обителей, называвшихся «святогорскими». Самый ранний из отмеченных в летописных источниках случаев такого рода – Зимненский Святогорский Успенский монастырь близ Владимира Волынского, возникший не позднее второй половины XI века (по легенде, его основал святой равноапостольный князь Владимир в 1001 году). Эта обитель поддерживала постоянную связь с Киево-Печерской Лаврой. Возможно, она получила имя «Святогорской» благодаря контактам со Святой Горой. Но и Киево-Печерский монастырь, самый крупный в истории Древней Руси, не прекращал общения как с Афоном в целом, так и, надо предположить, с тамошним русским монастырем со времен его основания. При этом описания Святой Горы в русской паломнической литературе этой эпохи нам неизвестны, в то время как Палестина и Константинополь нередко описывались путешественниками. Краткий перечень святогорских обителей находим лишь в более позднем «Хождении» диакона Зосимы (первая половина XV века).

К середине XIII века Афон имел для русского народа столь большое значение, что при избрании епископа в некоторых епархиях первенство отдавалось кандидатам, имевшим святогорское происхождение. Так, галицкие князья Даниил и Василько Романовичи настояли на поставлении русского афонского монаха Иоасафа епископом Владимирской епархии; после его смерти епископскую кафедру унаследовал Василий, тоже святогорец. Примерно в тот же период в Черниговской епархии епископом был поставлен афонский монах Евфросин, который, согласно одной из легенд, перевез с Афона на Русь знаменитую икону Богородицы Одигитрии.

Однако, если говорить о русской общине на Афоне, то приходится отметить, что мы не имеем исторических свидетельств из этого времени – от 1169 года до конца XII века – о связях ее ни с Русью, ни с Константинополем. По-видимому, не будет чрезмерной смелостью предположить, что во второй половине XII века русские иноки были заняты главным образом внутренней жизнью обители, прежде всего обустройством и восстановлением только что обретенной обители Фессалоникийца.

На акте Протата 1169 года, подробно рассмотренном в предыдущей главе, имеются четыре приписки, сделанные в разные годы (две из них – на оригинале, а две – на копии, составленной вскоре после второй приписки). Все эти записи невелики по объему и практически идентичны по содержанию: они представляют собой подтверждение сменявшими друг друга Протами – Дорофеем (1177 год), Митрофаном (1182), Мартинианом (1188), Герасимом (1194) – акта передачи русской общине на Афоне монастыря Св. Пантелеимона. В оригинальном документе записи датированы индиктами, однако из актов Хиландарского монастыря нам известно, что последний из подписавшихся, Прот Герасим, был современником императора Алексея III Ангела (1195–1203). Это позволило А. Соловьеву определить по индиктам точные годы записей, чем мы и воспользовались.

Помимо ценных для историка Святой Горы сведений о датах правления четырех Протов, эти приписки чрезвычайно любопытны и для понимания статуса русской общины в первые десятилетия после перехода в новый монастырь. Такого рода записи нечасто встречаются на афонских документах; можно предположить, что их вызвало сознание необходимости упрочить положение обители. По замечанию В. А. Мошина, «это показывает нам, что в течение всей последней трети XII века монастырь еще не чувствовал себя вполне обеспеченным в отношении дарений 1169 года и при вступлении во власть каждого нового Прота добивался подтверждения их». Правда, русская обитель уже вошла в число афонских монастырей «второго ранга», но, вероятно, у насельников сохранялось ощущение некоторой неустойчивости положения. Дополнительным свидетельством в пользу этой гипотезы может служить и то, что ни на одном из актов других афонских монастырей не обнаружено подписи игумена Россикона – то есть, скорее всего, настоятели русской обители еще не избирались в судебные соборы. Положение изменилось в XIII веке, когда их имена стали все чаще появляться под актами Протата в числе подписей наиболее уважаемых игуменов.

В XIII веке начинается новая эпоха как для «обители русов», так и для Афона в целом. В это время русские были одной из самых больших общин Святой Горы, уступая по численности лишь грекам и грузинам («иберам»). О русских монахах на Афоне в XII и XIII веках существуют свидетельства славянских источников, из которых следует, что их монастырь поддерживал связи с другими славянскими странами и отличался многочисленностью русской братии. Пребывание русских на Афоне и позднее, в первой половине XIV века, ясно засвидетельствовано в грамоте болгарского царя Иоанна Александра от 1342 года. Даруя имение окруженному особой царской заботой болгарскому монастырю Зографу, Александр в предисловии к этому хрисовулу перечисляет выходцев из разных стран, подвизавшихся в то время на Афоне: «еже суть первее и изряднейшее греци, болгаре, потом же сербе, русси, ивере, всяк же имать память противу своему побуждению, паче же рвению».

Хотя монастырь Св. Пантелеимона на протяжении всего Средневековья устойчиво называли в большинстве дошедших до нас источников «обителью росов» (μονὴ τῶν ῾ρώσων), число русских по происхождению насельников в нем не было постоянным. В описываемый период на Святой Горе установились активные связи между русской и сербской монашескими общинами, поэтому среди братии Руссика было много сербов (а также, можно предположить, и представителей других славянских народов). Именно там в 1191 или 1192 году принял монашеский постриг отрок Растко, младший сын сербского великого жупана Стефана Немани, будущий святитель Савва Сербский. С другой стороны, далеко не все иноки с Руси на Святой Горе были насельниками «обители русов», многие жили в келлиях, а то и в других монастырях –в частности, вероятно, в сербском Хиландаре. Любопытно, что именно в библиотеке Хиландарской обители сохранились древнейшие восточнославянские рукописи Афона: Стихирарь конца XII века (Хиландар. № 307) и Ирмологий начала XIII века (№ 308).

На рубеже XII–XIII века в Константинополе правили императоры из династии Ангелов: Исаак II (1185–1195, 1203 – январь 1204), Алексей III (1195– \1203), Алексей IV (1203–1204). Это была эпоха мятежей, дворцовых переворотов и жесточайшей борьбы за престол, ослаблявшей империю, которая и без того находилась под угрозой со стороны Венгерского королевства, Сицилии и Конийского (Сельджукского) султаната на востоке.

Начало череде переворотов было положено еще осенью 1183 года, когда власть захватил, убив своего четырнадцатилетнего племянника Алексея II Комнина, последний представитель династии – Андроник I Комнин. Его неспокойное правление продлилось чуть менее двух лет: в сентябре 1185 года он был свергнут Исааком Ангелом и убит.

Пришедший к власти на волне недовольства политикой Андроника Исаак II Ангел не смог сохранить разрушающуюся империю в прежних границах. Попытка вернуть остров Кипр, где укрепился родственник Андроника Исаак Комнин, закончилась поражением. Восстание братьев Асеней вернуло независимость Болгарии, которая с 1018 года (после разгрома Первого болгарского царства) являлась частью Византии, и положило начало Второму Болгарскому царству, просуществовавшему два столетия – до завоевания Османской империей в конце XIV века. Увеличивалась территория Сербии, которая еще в 1170 году объявляла о своей независимости, но только во второй половине 1180х годов, при поддержке Венгрии, смогла проводить самостоятельную политику. По мирному договору 1190 года сербский жупан Стефан Неманя получил Белград, Ниш и некоторые другие города.

Внутри сохранившейся части империи обстановка также не отличалась спокойствием. Вступив на престол, Исаак II отменил все принятые его предшественником законы, в числе которых были и весьма прогрессивные, направленные на улучшение экономической ситуации и уменьшение коррупции. Это не способствовало благополучию страны; мятежи против нового правителя следовали один за другим: восстания Алексея Враны, Феодора Манкафы; двое самозванцев, выдававших себя за чудесным образом спасшегося Алексея II Комнина. В 1195 году император отправился в поход против болгар; в его отсутствие столичная знать провозгласила императором его брата Алексея III Ангела. Исаак был ослеплен и заключен в тюрьму. Восемь лет спустя его сын, сумевший бежать из Византии, с помощью участников Четвертого крестового похода вернул престол своему отцу и короновался как его соправитель (Алексей IV). Несколько месяцев спустя это привело к захвату Константинополя крестоносцами, имевшему катастрофические последствия для всего греческого мира.

Первый Крестовый поход состоялся в 1096–1099 годах и был во многом изначально вдохновлен Византией. Возникшая в 1180е годы угроза с востока заставила императора Алексея I Комнина, несмотря на разделение церквей, искать помощи у Рима. Весной 1095 года Папа Урбан II собрал собор в Пиаченце, куда прибыло посольство из Константинополя с просьбой о помощи в борьбе с мусульманами, представлявшими серьезную опасность для Империи в связи с их успешным продвижением в Малой Азии (фактически вся ее территория была к тому моменту уже захвачена ими). По-видимому, император был готов положить конец церковному раздору, чтобы получить помощь. На собранном осенью того же года Урбан II произнес речь, в которой отодвинул на второй план политическую сторону вопроса и уделил основное внимание религиозной идее: освобождению Святой Земли от неверных. Проповедь имела колоссальный отклик и дала начало движению, существовавшему по меньшей мере два столетия. Уже к концу 1095 года в Константинополь стали прибывать первые отряды крестоносцев.

Между тем, как раз в это время, непосредственная опасность для Византии миновала и положение империи несколько упрочилось, а помощь Запада принимала настолько широкие размеры, что теперь уже она начинала восприниматься как угроза. Алексей Комнин смотрел на прибывающих рыцарей-латинян с некоторой тревогой (как мы знаем, вполне оправдавшейся столетием позже). Палестина не принадлежала империи и на протяжении последних столетий имела для нее второстепенное значение. Тем не менее, Византия предоставила крестоносцам некоторое количество воинских соединений, которые не выходили за пределы Малой Азии: в завоевании Сирии и Палестины Византия не принимала участия.

Когда крестоносцы постепенно собирались в Константинополе, Алексей Комнин, рассматривая их ополчения как наемные вспомогательные дружины, высказал желание, чтобы он был признан главой похода, и чтобы крестоносцы дали обещание передавать ему, как их сюзерену, завоеванные ими области на Востоке. По большей части крестоносцы исполнили это желание императора; хотя далеко не все делали это охотно, но присяга была принесена и обещания даны.

В июне 1097 года сдалась Никея, которую в соответствии с договором (но вопреки пожеланиям крестоносцев) пришлось отдать Алексею Комнину. Балдуин Фландрский завладел в Верхней Месопотамии городом Эдессой и образовал из его области свое княжество, явившееся первым латинским владением на Востоке и оплотом христиан против турецких нападений из Азии. Но этот пример имел свою опасную сторону: другие бароны также стали основывать свои княжества, что послужило к великому ущербу самой цели похода. После долгой осады Антиохия, прекрасно укрепленный главный город Сирии, сдалась крестоносцам; дорога к Иерусалиму была свободна. Однако из-за Антиохии началась жестокая распря между вождями, в итоге которой владетельным антиохийским князем сделался Боэмунд Тарентский. Ни в Эдессе, ни в Антиохии крестоносцы уже не приносили вассальной присяги Алексею Комнину. Так как с вождями, основывавшими свои княжества, оставалось и большинство их ополчения, то к конечной цели их похода подошли лишь остатки крестоносного войска.

15 июля 1099 года крестоносцы после ожесточенной осады штурмом взяли Святой Город, произвели в нем страшное кровопролитие и разграбили его; многие сокровища были увезены вождями, знаменитая мечеть Омара была разграблена. Завоеванная страна, занимавшая узкую береговую полосу в области Сирии и Палестины, получила название Иерусалимского королевства, королем которого был избран Готфрид Бульонский, принявший титул «Защитника Гроба Господня». Устроено новое государство было по западному феодальному образцу.

Образование Иерусалимского королевства и нескольких отдельных латинских княжеств на Востоке создало сложную политическую обстановку. Византия, довольная ослаблением турок в Малой Азии и возвращением значительной части последней под власть империи, была в то же время встревожена появлением в Антиохии, Эдессе и Триполи крестоносных княжеств, которые стали представлять собой для Византии нового политического противника.

В 1144 году пало Эдесское княжество, что явилось поводом уже для Второго крестового похода (1147–1149). Третий состоялся в 1189–1192 годах и имел целью возвращение Иерусалима, взятого султаном Салах-ад-Дином осенью 1187 года. Достичь этого не удалось (по условиям перемирия 1192 года было только получено разрешение христианам посещать его), что предопределило скорое начало сбора войск для нового, Четвертого похода.

Историография Католической Церкви считает временной отрезок XII–XIII столетий вершиной церковно-политической и духовной власти папы. Но самой высшей точкой папской власти считается время понтификата Иннокентия III (1198–1216) из рода Конти. Считая, что папа – наместник Бога на земле и должен быть высшим судьей над государями и народами, он стремился стать главой всего христианского мира. Свою экспансию он распространял и на католический мир, но и на православный. Он короновал в 1204 году Петра Арагонского в Риме и обязал его платить дань; так же и короля Португалии Саншу I. В 1213 году король Англии Иоанн признал Англию леном папы и пообещал выплачивать ему дань.

Не только Афон, но и весь православный мир испытывал колоссальное давление со стороны Папского престола. Именно к этой эпохе относится латинизация болгар, Сербии.

Россия, конечно же, не осталась вне сферы интересов Рима. В 1204 году к князю Роману Галицкому прибыл папский легат с предложением принять латинскую веру и обещанием сделать его королем. (В итоге сын князя Романа, Даниил Романович Галицкий, был коронован папским легатом полвека спустя, однако от воссоединения церквей и участия в крестовых походах уклонился.) В 1227 году, когда псковитяне заключили мир с ливонскими рыцарями при посредстве папского легата, папа Гонорий III (1216–1227) обратился к ним с неоправданно оптимистическим посланием, где писал: «...вы готовы принять здравое учение и совершенно отречься от всех заблуждений, которым подверглись по недостатку наставников и за которые Господь в гневе Своем так часто поражал вас различными бедствиями и поразит еще более, если не возвратитесь на путь истинный». Его преемник Григорий IX в 1231 году пишет великому князю Юрию Владимирскому (1219–1238): «... мы получили известие от достопочтенного брата нашего, Епископа Прусского, что ты князь Христианский, хотя содержишь вместе со всеми твоими подданными нравы и обряды греков, но по внушению благодати Божией восхотел покориться апостольскому престолу и нам...». Митрополит Макарий, приводя эту цитату, комментирует: «Точно ли Епископ Прусский сообщил Папе известие, о котором говорит последний, и на чем основывалось это известие – не знаем, но то несомненно, что послание Папы к нашему князю не достигло своей цели: Георгий скончался в православии и даже причтен православною Церковию к лику святых». Великий князь Александр Невский также сдерживал натиск Рима на севере Руси.

Вскоре после своего избрания папой (1198) Иннокентий III опубликовал несколько энциклик с призывами к походу в Палестину. План нового похода предусматривал высадку армии в дельте Нила и превращение этих мест в базу для дальнейшего наступления. К 1200 году была собрана армия и подписан договор с Венецией – главной морской державой того времени, – на доставку войска в Египет. Однако летом 1202 года в Венеции собрались лишь около двенадцати тысяч солдат – менее половины ожидаемого числа – и они не могли выплатить всю сумму, причитавшуюся за перевозку. Поход оказался под угрозой срыва, а участники его застряли в Венеции, все больше и больше увязая в долгах. Дож Энрико Дандоло (1192–1205) умело воспользовался ситуацией и отправил застоявшуюся армию в поход на далматинский город Зару (Задар) – главного соперника Венеции на морях. Кое-кто протестовал против нападения на христианский город, но большая часть крестоносцев приняла участие в походе; город был взят и разграблен. Иннокентий III изначально отлучил от Церкви всех участников этой военной экспедиции, но вскоре сменил гнев на милость, оставив отлученными лишь «зачинщиков» – венецианцев; при этом он не запретил крестоносцам в дальнейшем пользоваться услугами венецианских корабельщиков.

Вскоре после этих событий к Дандоло и к лидерам крестоносцев обращается бежавший из Константинополя Алексей Ангел. Он просит помощи в восстановлении на троне Исаака II, низложенного императора, который на тот момент содержался в тюрьме в столице. Предчувствуя богатую добычу, дож пошел навстречу этой просьбе и стал активно призывать к походу на Восток; еще в марте 1204 года он согласовал раздел территории Византии с графом Балдуином Фландрским и маркизом Бонифацием Монферратским. Все знатные венецианские фамилии должны были получить в управление значительные площади занятых земель. 12 апреля 1204 года крестоносцы заняли Константинополь.

С такими позициями и обладая реальными рычагами воздействия, Иннокентий приступил к латинизации византийских территорий. Не без его инициативы в 1213 году епископ Палагий сделал попытку ввести на захваченных территориях Унию – но император Генрих (сознавая, вероятно, безнадежность затеи) заступился за греков. Некоторый успех был: часть населения поддалась под влияние католической церкви. Большинство же сохранило верность Православию. Трапезунд, Эпир, Никея и частично Морея были прибежищем тех, кто особенно страдал от латинского гнета. О каком-либо авторитете латинского Патриарха на Афоне говорить не приходится, поскольку акты Иннокентия III, присланные в 1211 и 1214 годах, были инициированы посланиями Протов в связи с бесчинствами, творимыми светской и церковной латинской администрацией.

По соглашению с Иннокентием III (1206), католической Церкви должна была принадлежать в Латинской империи пятая часть земель, городов и замков. Во главе Церкви стоял католический Патриарх. Эта должность традиционно принадлежала венецианским клирикам, хотя папские легаты, прибывавшие в Константинополь, ограничивали юрисдикцию Патриарха. На венецианских территориях главенствовал дож и его подеста. В целом латиняне сохранили структуру константинопольского патриархата, лишь греческий епископат, не признавший главенства пап и католических догматов, был заменен латинским. В Константинополе был произведен раздел храмов между христианами разных конфессий.

В 1205 году была предпринята попытка создать в Византии католический университет под эгидой францисканских и доминиканских монастырей. Богословы и миссионеры, направляемые в Латинскую Романию, обучались греческому языку. Венецианский сенат запретил жителям Ионического архипелага до 1357 года учреждать греческие школы и создавал льготные условия для того, чтобы юноши учились в Италии, в частности, в Падуанском университете.

Такова краткая характеристика «внешней» (относительно Афона) обстановки в стране. Сопротивление «франкам» росло – как в Малой Азии и Эпире, так и во Фракии со стороны Болгарского царства. На руинах Византии стали возникать разные государства, считавшие себя ее наследниками. Крупнейшим из подобных царств была Никейская империя в северо-западной Анатолии – ее правители продолжали считать себя законными наследниками византийских императоров, и она в конечном итоге и стала движущей силой возрождения империи. Никейцам приходилось вести постоянные войны и сложные политические игры со своими соседями. Латиняне после 1204 года создали на территории Византии не менее десяти относительно крупных государственных образований, но большинство из них оказались недолговечными, просуществовав лишь несколько лет или десятилетий. Вот лишь некоторые из них: Латинская империя (1204–1261), Фессалоникийское королевство (1204–1224), Кипрское королевство (1192– 1489). К тому же у всех этих территорий постоянно возникали претензии друг к другу, так что вся история региона на десятилетия стала практически сплошной цепью конфликтов – из чего можно заключить, что и положение Святой Горы не отличалось благополучием. Впрочем, здесь была и другая сторона.

* * *

В период правления Ангелов число монастырей и монашествующих на Святой Горе заметно увеличилось. Несомненно, в значительной степени этому способствовали вкратце описанные нами выше бедствия государства, заставлявшие византийских иноков покидать столицу и другие области страны, страдавшие от внешних врагов и внутренних неурядиц, и бежать на Святую Гору, где можно было найти спасение от мирской суеты. Монашеская жизнь империи «постепенно стала отливать на Святую Гору, которая начинала приобретать значение главного центра монашеской жизни Византии и славянских стран. <…> Единством духовных целей Афон роднил все племена и соединял в одну общину представителей разных народностей». К началу XIII века весь полуостров был настолько густо усеян монастырями, что казался одним большим монастырем. Это была высшая школа христианского аскетизма, «иноческий рай», куда стремились тысячи подвижников. Из них в пределах Афона сложилось постепенно как бы отдельное монашеское государство, имевшее свои порядки и законы, по выражению папы Иннокентия III – «место святое, дом Божий и врата Небесные». Здесь между насельниками не было антагонизма национального или религиозного, все видели перед собой только одну цель – вечное спасение. Все, казалось, говорило о том, что монашеству на Святой Горе предстояло блестящее будущее. Но 1204 год открывает новую страницу в истории Афона.

После взятия Византии крестоносцами положение Святой Горы сделалось тревожным, а часто даже и бедственным. Полуостров оказался на территории латинского завоевания, войдя в состав Фессалоникийского королевства (1204–1224), основанного маркизом Бонифацием I Монферратским (ум. 1207). В церковном отношении она оказалась в подчинении у папы Иннокентия III, а непосредственное управление ею было вверено католическому Самарийско-Севастийскому епископу, который «весьма грубо и дерзко обращался с монахами, угнетал их и препятствовал нормальному развитию монастырей и монашеской жизни». Кроме того, монастыри подвергались постоянным притеснениям и грабежам со стороны рыцарей-латинян, и частым нападениям разбойничьих шаек. Буквально на границе Афона была выстроена крепость Франкокастро (лат. «французский замок» или «замок франков») – своего рода «разбойничье логово», причинявшее святогорцам неисчислимые беды. Его жители совершали постоянные набеги на монастыри, отбирая деньги, золотую и серебряную утварь.

По Питтакиону Алексея Комнина Патриарху Николаю от 1054 года Афон был административно независим от Патриарха (до 1313 г.), но вновь провозглашенный император, по традиции, должен получить патриаршее благословение. В 1205 году Феодор I Ласкарис был провозглашен Императором Ромеев в Никее. Но патриарх Иоанн X Каматир (1198–1206) после захвата Константинополя сложил с себя сан и умер в добровольном изгнании, а патриарший престол занимал первый из латинских патриархов – не признанный православными наместник Папы, «кровожадный венецианец» Томмазо Морозини. Поэтому церковную коронацию Ласкариса не могли провести до Пасхи (8 апреля) 1207 года, когда в той же Никее был избран Патриарх Михаил IV Авториан (1207–1213). С точки зрения закона, только тогда Афон получил официального покровителя. Однако провозглашение императора и благословение его Патриархом в той обстановке никак не могло помочь тяжелому положению Афона.

Святой Савва упоминает монашеские волнения на Афоне в 1208 году. В итоге все эти бедствия побудили монахов искать заступничества у главы Римской церкви: они обратились к папе Иннокентию III с просьбой принять Афон и всех его насельников под «покровительство свое и блаженного Петра». В ответ тот осудил бесчинства, творимые «врагами Бога и Церкви», и взял монахов Святой Горы под свою защиту, согласившись выступить гарантом соблюдения всех привилегий, полученных ими от византийских императоров:

...Так как свободные монастыри, которые называются царскими, не были подчиняемы владычеству греческих архиепископов и епископов, то мы властью своей повелеваем Вам, чтобы Вы, после надлежащего разузнания истины, не позволяли архиепископам или епископам, присвоить себе не принадлежащую им юрисдикцию в тех царских монастырях Царства Солунского, которые во время греков, не подчинялись ни архиепископам, ни епископам.

Известны два послания Папы Иннокентия III, касающиеся непосредственно Афона. Письмо 1211 года адресовано Бенедикту, легату Апостольского престола, кардиналу-пресвитеру титула святой Сусанны о необходимости удаления от управления Святой Горой епископа Севастийского, в связи с установлением им чрезмерных повинностей.

Во втором письме, написанном в 1214 году и адресованном Проту и игумену Великой Лавры Архимандриту Феоктисту, речь идет об имевших место ограблениях монастырей мирской властью и подтверждается нахождение Афона под покровительством Престола св. Петра.

Можно предположить, что папскому легату удалось в 1212 году уладить конфликт с католическими иерархами. По всей видимости в Карее было оставлено доверенное лица Папы, хотя это весьма мало вероятно, т.к. в 1214 году разразился очередной конфликт, но теперь уже с неким светским лицом, поставившим свой замок где-то около Мегали Вигла и грабившим монастыри при попустительстве неустойчивой власти: в то время в разгаре были распри между сыновьями Бонифация Монферратского.

Иннокентий III сообщает игумену Лавры св. Афанасия (видимо в это время исполнявшего функции Прота), что грабитель судим и удален и еще раз подтверждает свое «покровительство людей, и место, на котором вы предаетесь божественному послушанию, а также ваши владения и все имущество, которым вы справедливо владеете в настоящее время и которое, с Божьей помощью, возможно, на законных основаниях приобретете в будущем. Свободы же ваши и иммунитеты, оправданные, древние и ранее подтвержденные, согласно тому, что, как утверждается содержать в ваших привилегиях, подтверждаем апостольской властью и скрепляем настоящей грамотой для вас, и через вас – для ваших монастырей. Итак, да не будет позволено никому из людей нарушить сей лист нашей защиты и подтверждения или безрассудной дерзости ему противится».

Некоторые исследователи трактуют Иннокентия III едва ли не как защитника Святой Горы. Но справедливость требует заметить, что политика его все же не помешала разграблению Афона как светскими католическими властями, так и церковными в период их хозяйствования. Кроме того, не стоит забывать, что он был одним из инициаторов захвата Византии, за которым и последовали все эти бедствия.

Вмешательство Иннокентия III до некоторой степени защитило Святую Гору, однако обстановка продолжала оставаться более чем напряженной. На священников и монашествующих православных оказывалось постоянное давление со стороны латинян, чтобы провозглашать имя папы за богослужением. Против этого резко возражал Патриарх Герман в письме к латинскому Патриарху Константинополя Николаю де Кастро Арквато. В то же время афонские иноки получали постоянную поддержку и от православных государей, считавших себя наследниками Византийских императоров, – правителей Никейской империи, Трапезунда, Эпирского царства, возникших на землях бывшей империи. К 1222 году эпирский деспот Феодор Комнин Дука (1215–1230) завладел всей территорией Македонии. Святая Гора была освобождена от владычества крестоносцев.

Освобождение в 1224 году Фессалоник после победы Эпирского правителя Феодора I Комнина Дуки над латинским императором Робертом де Куртене и венчание его императорской короной в 1225 году можно считать временем освобождения Афона из-под опеки Престола Святого Петра и восстановления влияния Вселенского Патриарха Германа II (1222–1240). Таким образом, под непосредственным папским влиянием Афон был с 1204 по 1224 год. Однако власть Патриарха в тех местах отнюдь не была безусловной. Сильным оставалось влияние Болгарской Церкви (напомним, что в 1204 году она была формально присоединена к Риму). В 1230 году разгорелся конфликт между Феодором и Болгарским царством. После сражения при Клокотнице, выигранного болгарами, им отошли владения Эпирского деспотата во Фракии до Фессалоник. Территория Афонского полуострова тоже стала частью Болгарского государства. Начался короткий период Болгарского влияния на Афоне, продолжавшийся при царях Иване Асене II (1218–1241) и Коломане Асене I (1241–1246).

Профессор И. Душев предполагает, что болгарские поселения могли появиться вблизи Фессалоник в VII веке. Если говорить о ранних упоминаниях о поселениях болгар вблизи Афона, то следует отметить акт 1068 года, выявленный в архиве Россикона впервые В. И. Григоровичем (№ 7). В этом документе говорится о решении местными властями пограничного спора между метохом русского монастыря и землей болгарских поселенцев.

В 1185 году братья Петр и Иван Асени подняли в Болгарии, более полутора веков подчинявшейся Константинополю, восстание против византийского владычества.

Папа Иннокентий III (1198–1216) не мог не обратить внимания на болгар, стремившихся к максимальной независимости от Константинополя и учредивших Тырновскую архиепископию в противовес охридской прогреческой. Болгария к тому моменту из провинции Византийской империи превратилась (в крайне короткий срок) в одно из самых влиятельных государств на Балканах. Иннокентий III признал Калояна Асеня царем и предложил ему вступить в более тесные отношения с Римским престолом. Калоян принял это предложение, так как только от Папы мог ожидать признания в царском достоинстве. В ноябре 1204 года Папа прислал в Болгарию своего легата, который венчал Калояна на царство и возвел Тырновского архиепископа Василия I в звание примаса Болгарии, что знаменовало независимость болгарской церковной иерархии от Константинополя (правда, ставя ее при этом в зависимость от Рима). Болгары, со своей стороны, дали торжественное обещание признавать Папу своим верховным главой и неизменно пребывать в его подчинении. Однако, добившись своего, они скоро прекратили прямые сношения с Папой.

Вначале болгары пытались заручиться поддержкой крестоносцев, захвативших Константинополь и создавших на обломках Византийской империи свое государство. Калоян Асень отправил к Балдуину I Фландрскому, ставшему 16 мая 1204 года императором Латинской империи, посольство с предложением дружбы. Однако послы вернулись с высокомерным отказом: латиняне претендовали на все земли захваченной ими империи и не склонны были признавать независимость столь недавно отделившейся Болгарии. Как показали дальнейшие события, это было грубым просчетом. Не желавшие подчиняться католикам жители империи обратились к Болгарии за помощью, и к весне 1205 года греческие восстания охватили всю Фракию. В битве под Адрианополем 14 апреля 1205 года выступившие на подавление восстаний крестоносцы были разгромлены болгарами. Потери латинян составили около семи тысяч человек, включая самого императора Балдуина – он попал в плен к болгарам и в конце того же года умер в заключении (или, возможно, был казнен) в Тырново. Эта победа болгарских войск в сочетании с сопротивлением народа и Церкви, к тому же при относительной малочисленности завоевателей, делали Латинскую империю весьма непрочным государством. Новый император латинян Генрих I Фландрский (брат Балдуина) остановил наступление болгар уже под самым Константинополем. Папа Иннокентий III, против ожиданий рыцарей, отнесся к случившемуся весьма мягко и лишь «посоветовал» Калояну заключить мир с крестоносцами. Фактически наступление болгар спасло складывавшуюся на востоке Никейскую империю Феодора I Ласкаря от разгрома крестоносцами и позволило укрепить новый очаг греческой государственности, греческой культуры и Православия. Впоследствии это сделало возможным возвращение Константинополя и восстановление Византийской империи.

Итак, Святая Гора была освобождена от латинян и перешла под власть болгарских царей, которые повторно подтвердили независимость ее от церковной власти солунского митрополита и иериссовского епископа. Они благотворили монастырям, в особенности Лавре и болгарскому Зографу, и покровительствовали монахам, число которых доходило тогда на Афоне до трех тысяч – в особенности соотечественникам. После победы при Клокотнице Иоанн Асень II (правда, не сразу, будучи занят решением церковных дел) выдал несколько грамот о пожалованиях святогорским обителям (в частности, Ватопеду, Иверону, Лавре, Протату). В конце 1230 года царь совершил паломничество на Святую Гору, посетил многие монастыри (в том числе, разумеется, и Зограф). При посещении Проту была передана царская жалованная грамота. Это время было весьма благоприятно для болгарских иноков на Афоне. Около 1240 года Зографский монастырь при содействии царя был заново отстроен на прежнем месте и очень скоро сделался одной из наиболее значительных обителей Святой Горы.

В 1235 году, болгарский царь Иоанн Асень II заключил с Никейским императором Иоанном Дукой военный союз, одним из условий которого было признание Болгарского Патриархата. В том же году состоялся церковный собор под председательством Патриарха Германа II и при участии греческого и болгарского духовенства. Тырновский Патриарх Иоаким I, избранный и рукоположенный в Лампсаке, получил формальное признание Патриарха Константинополя; с решением собора согласились и все восточные Патриархи. Признание было подтверждено также грамотами императорского совета.

Завершая краткий анализ роли Болгарии на Афоне, следует отметить, что, хотя Болгарское руководство и проявляло иногда избыточную активность, влияние Болгарии на Афон было весьма положительным. В это время положение на Святой Горе значительно улучшилось. Что же касается влияния Болгарии непосредственно на Россикон, то можно отметить активное развитие и укрепление именно в этот период духовных связей обители с монастырем Св. Иоанна Рыльского в Болгарии – связей, продолжившихся далеко за рассматриваемый период.

Под властью никейских греческих императоров Святая Гора пользовалась сравнительным благополучием, насколько это было возможно в столь тревожные времена. Однако русские, сербские, греческие и иные насельники Афона не могли считать себя полностью духовно свободными, пока Константинополь и Святая София находились в руках захватчиков. То же можно сказать и о правителях Никеи, никогда не покидавших мысли о возвращении к империи в ее прежнем виде. В 1261 году Никейские войска под командованием Стратигопула Алексея освободили Константинополь и Святую Софию.

Империя была возрождена – правда, в весьма ограниченных пределах – при Михаиле VIII Палеологе (1261–1282). Это достаточно противоречивая историческая фигура; некоторые исследователи трактуют его как «первого и вместе с тем последнего могущественного императора возобновленной Византии». Михаил происходил из знатного византийского рода, был потомком императоров из династий Ангелов и Комнинов. Он был коронован императором Никейской Империи в 1259 году. Многие источники отмечают его блестящие военные дарования. В том же году он при помощи сельджукской (турецкой) легкой конницы нанес поражение (в то время мощному) войску Эпирского царства; в 1260 году предпринял поход через Геллепонт и угрожал Галате; годом позже заключил договор с генуэзцами о помощи империи флотом (взамен свободной торговли и почти всей Смирны). В том же 1261 году он освободил Константинополь от латинян, став, таким образом, императором Византии.

После восстановления империи возобновились и давние особые отношения Афона с императорами. Особенно много покровительствовал ему в первые годы своего царствования и после освобождения Константинополя от латинян в 1261 году император Михаил VIII Палеолог (1259–1282), который дарил монастырям новые имения, подтверждал за ними право на прежние владения, высоко ценил подвиги монахов.

Однако ближе к концу 1260-х годов положение резко изменилось. Общую внутреннюю обстановку в Византии Васильев характеризует тремя составляющими:

• возрождение в населении греческого патриотизма, с обращением взоров к античной эллинской древности;

• причудливое смешение элементов Запада и Востока, высокий подъем умственной и художественной культуры;

• непрекращающаяся внутренняя смута.

Все эти обстоятельства сказывались в полной мере на молитвенной и хозяйственной жизни Афона.

Был и еще один немаловажный фактор: внешнее давление. Византии после 1261 года угрожали со всех сторон сильные политически и экономически народности:

• турки (с востока, со стороны Малой Азии);

• сербы и болгары (с севера);

• венецианцы, занимавшие часть островов Архипелага (с запада);

• генуэзцы, занимавшие некоторые пункты на Черном море;

• латинские рыцари, занимавшие Пелопоннес и часть средней Греции;

• Ватикан, создававший угрозу размывания Православия.

Михаил имел все основания опасаться союза против него короля Сицилии и Неаполя Карла I Анжуйского с Иоанном Ласкарисом, наследником прежней никейской династии, который был ослеплен по приказу Михаила, а также Венеции и Ватикана. Находясь, таким образом, в достаточно тяжелом положении, и расценивая угрозу с Востока как самую серьезную, император рассчитывал на политические и военные выгоды от сближения с Западом. При чрезвычайно активном стремлении Ватикана к экспансии закономерным следствием стало то, что император с какого-то момента стал строить планы ввести на Востоке унию с Римской церковью. Однако это намерение встретило ожидаемо сильное противодействие со стороны народа, духовенства и монахов Византии – в особенности Афона.

Начиная с шестидесятых годов, угроза Унии обсуждалась в различных слоях общества. В конце шестидесятых годов начались конкретные дипломатические шаги. Византийские послы прибыли во Францию «в виду предстоящего объединения Греческой и Римской Церквей». Михаил VIII предложил королю Филиппу II Смелому (1270–1285) «быть арбитром условий объединения Церквей и заранее заверил его в своем полном согласии».

Примерно в это время в Риме был избран новый папа – Григорий Х (1271–1276). Его программа предусматривала укрепление церковной дисциплины, осуществление унии с греками и освобождение Святой Земли.

В монашеских кругах, и, в том числе, на Афоне, начался ропот. Не располагая достоверной информацией, монахи стали высказывать различные предположения.

Очевидно, было некое коллективное обращение (вероятно, в 1271 году) к Михаилу VIII от лица Прота и Собора Старцев Афона, встревоженного слухами («что мы слышали неодинаково») о готовящемся с конца шестидесятых годов объединении церквей. Император счел возможным и необходимым направить Проту «Приказ» от [1271] г., в котором он изложил свою позицию – но, видимо, не вдаваясь глубоко ни в международную обстановку, ни в богословскую позицию латинян. Основной акцент был сделан на безусловную необходимость и неотвратимость Унии, по мнению Императора.

Но если для Михаила VIII уния была (как можно предположить) одним из дипломатических шагов в направлении нейтрализации внешней угрозы, то для Афона этот шаг императора стал страшной трагедией.

В мае 1274 года состоялся Второй Лионский собор. В соборе приняло участие около 500 епископов и 1000 прелатов; кроме того, на нем присутствовали представители Византийского императора. На соборе состоялось заключение Унии между Восточной и Западной Церквями: греки приняли «филиокве» и примат папы. В 1274 году послы Михаила VIII на соборе в Лионе произнесли Символ Веры по западному тексту и поклялись от имени Императора признать верховенство Папы. Уния, однако, осталась лишь на бумаге, ибо за ней стояли не церковные, а лишь чисто политические интересы. Византийский император, заключая унию, надеялся на то, что папство и латинское христианство окажут ему вооруженную помощь в борьбе с турками. Само духовенство и верующие греко-восточной церкви решительно отклонили даже мысль об унии, ибо это был не компромисс равноправных сторон, а полное подчинение Риму. Кроме заключения унии, Вселенский собор постановил в течение шести лет расходовать церковную десятину только на цели нового крестового похода.

История сохранила для нас весьма важный документ, свидетельствующий об авторитете Афона в XIII веке – обращенное к императору коллективное Вероисповедное послание Прота и Собора старцев в 10 частях (1272), указывающее на заблуждения латинян и содержащее протест против «предоставления первенства еретичествующему в противность всей Православной Церкви Христовой». Это послание – яркий пример обличения нарушения базовых принципов Православия их прямым руководителем – императором. Хотя Уния и была подписана в 1274 году, но тем не менее голос Церкви, поданный монахами Афона, был услышан народом, и договор этот остался лишь на бумаге.

Для Афона, и в том числе для Россикона, уния обернулась страшными бедствиями. Сохраняя в чистоте Православие, монахи не могли безропотно относиться к натиску латинян. Многие отказывались даже поминать императора-униата во время Литургии. Привязанность к Православной вере привела святогорцев к тяжелым испытаниям – гонениям со стороны униатов. Нашествию вооруженных латинян на Афон в 1280 году предшествовал (около 1275 года) приход специальных посланников Папы Григория Х, стремившихся духовно разложить молодое Православное монашество, учредив католическую духовную школу в келлии Иоанна Богослова, принадлежавшей Иверскому монастырю.

Папский Престол, у которого Михаил VIII чаял найти защиту, не был удовлетворен поступавшей из Византии противоречивой информацией о практических шагах в направлении принятия Унии и, невзирая на наличие официального Указа Императора от 1278 г. о введении Унии повсеместно «всеми средствами насилия», направил инспекцию, состоящую из духовных лиц и вооруженного отряда, на Афон, где Уния встретила особое неприятие. Святогорское предание сообщает, что император Михаил в сопровождении Патриарха Константинопольского Иоанна XI Века и других греческих сторонников унии лично посетил Афон вместе с латинским духовенством, пытаясь убедить монахов одобрить его политику.

Прежде всего «инспекция» явилась в Лавру св. Афанасия и встретила там довольно радушный прием. Впрочем, остается гадать, какую роль в согласии лавриотов присоединиться к их вере сыграло желание избежать разорения обители. Кроме них, лояльно отнеслись к унии иноки Ксиропотама – по легенде, они приветствовали латинян с ветками в руках.

Однако большинство святогорских обителей и Протат оказались в оппозиции к императорской политике. На несогласных обрушились суровые репрессии: пострадали Ватопед, Зограф, Иверский монастырь, многие их насельники были казнены или изгнаны с Афона. Как сообщают древние источники, «рассеялись отряды их (латинян. – Д. З.) всюду по Св. Горе, и нигде не скрылась от нападения их ни обитель, ни пирг, ни келлия, ни другое какое жилище иноческое, но все со всеми и внешними предметами разрушили и предали огню, а орудия рукодельные взяли как добычу в плен». Среди такого всеобщего погрома, конечно, не уцелела и русская Афонская обитель, хотя документальных сведений о ее разорении мы не имеем.

Впрочем, исторические исследования показывают, что Михаил VIII и после этого продолжал предоставлять афонским монастырям немалые пожертвования – возможно, желая исправить причиненное им зло.

* * *

Вооруженные отряды Михаила VIII Палеолога, пытавшиеся силой внедрить Унию на Афоне, опирались в том числе и на Амальфийский монастырь Св. Марии – видимо, еще существовавший в то время. Обитель эта была основана еще до разделения церквей.

Подписи игуменов Амальфийского монастыря есть на двух документах, весьма значимых для Россикона. Это Соглашение между игуменом монастыря Иоанна Предтечи Симеоном и игуменом обители Пророка Ильи Николаем об объединении их монастырей (1016) и протатский Акт-передача игумену обители Ксилургу монастыря святого великомученика и целителя Пантелеймона (1169). На акте 1016 года среди двадцати трех подписей шестая на латинском языке: «монах и аббат Иоанн». На акте 1169 среди двадцати восьми подписей пятая подпись на латинском языке: «Я (имя поставлено монограммой), пресвитер и монах и игумен святой Марии, Амальфийского общежития, подписался».

Таким образом, видно, что насельники русского монастыря на Афоне имели постоянный контакт с монахами из Италии; особенно сильно было влияние бенедиктинцев. В IX веке уже существовала византийская служба, посвященная основоположнику католического монашества преподобному Бенедикту Нурсийскому, – ее составил Иосиф Песнопевец, сицилийский монах, поселившийся в Константинополе. В Типиконе Афанасия Афонского содержится ряд цитат из Устава преподобного, а в Житии его рассказано, как однажды он сделал строгий выговор эконому своего монастыря за то, что тот отказался принять с честью монахов-амальфийцев.

В XI в. крепли дружеские связи и глубокое взаимное уважение между первыми афонскими монастырями, в частности Великой Лаврой и Иверским монастырем и бенедиктинцами, прибывшими из Амальфи. Их монастырь был возведен чуть позже Иверского, но еще при жизни Св. Афанасия – приблизительно в 985–1000 годах.

Великая Схизма 1054 года стала причиной достаточно быстрого упадка обители. Отсутствовал приток новых насельников; в довершение несчастий, Амальфийская республика в XII веке прекратила свое существование. Однако есть основания предполагать, что в середине XIII века, накануне Унии, монастырь еще существовал.

Воспоминание о бенедиктинской традиции было живо на Афоне и в XIV веке; святитель Григорий Палама в своих «Триадах» в защиту исихастов Афона говорит о преподобном Бенедикте как об «одном из самых совершенных святых, который увидел всю вселенную в сиянии одного луча этого познаваемого солнца», и видит в нем образцовый пример защищаемой им духовной традиции.

Заступничество Пресвятой Богородицы позволяло Россикону пережить трудности и после каждого запустения занимать вновь достойное место среди других афонских обителей.

Первое запустение совпадает с периодом латинской оккупации Империи (1204–1261). Для русского монастыря положение осложнялось тем, что все более ухудшалась обстановка на Руси – и, как следствие, материальная и политическая поддержка с родины стала значительно сокращаться. Есть основания полагать, что этот процесс начался еще задолго до нашествия монголо-татар, из-за княжеских междоусобиц и смут.

Правда, пока эти связи не порывались полностью. За начало XIII века мы имеем свидетельство о пребывании на Святой Горе затворника Киево-Печерского монастыря Аммона, отправившегося на Афон по благословению. По возвращении на Русь он был в родном монастыре образцом в иноческой жизни для всех старцев. Надо полагать, были и другие паломники с Руси, сведения о которых до нас просто не дошли.

Катастрофа 1237–1241 годов и установившееся вслед за ней более чем двухвековое монгольское иго дополнительно ослабили связи обители с Русью, и русская афонская община поневоле должна была искать себе ближайшей опоры у своих единоверцев и единоплеменников – южных славян, в особенности сербов, имевших уже на Святой Горе свою обитель, находившуюся в тесных дружеских отношениях с Россиконом. Число русских насельников в Пантелеимоновом монастыре все уменьшалось, и он постепенно заселялся сербами. Согласно подписи под актом 1261 года, игуменом монастыря уже в то время был серб Мефодий.

Противоречивость фигуры Михаила Палеолога выражалась отчасти в том, что, оказывая постоянное давление на монастыри в вопросе принятия унии, он одновременно проявлял большую заботу об их материальном благополучии, в частности, о метохах. В 1271 году Россикон получает метох в Ревеникии, на полуострове Халкидики: этим годом датирован документ о его передаче, адресованный Проту Святой Горы и игумену Россикона. Можно предположить, что в рамках налаживания отношений с монашеством вообще и с афонскими иноками в частности, император Михаил «превентивно» одаривает святогорские монастыри, настроенные против надвигающейся Унии 1274 года весьма жестко (вспомним Вероисповедное послание 1272 года Михаилу VIII против Унии). Как бы то ни было, до нас дошел приказ императора Михаила VIII и брата его деспота Иоанна царскому чиновнику Николаю Промудину о передаче русской обители этого владения. Документов о его дальнейшей судьбе не сохранилось, но можно предположить, что этот метох по каким-то причинам не долго пробыл в собственности Руссика: существует акт сербского царя Стефана Душана от 1349 года, которым он дарит метох в Ревеникии Дохиару. Вероятно, речь идет об одном и том же владении.

А в 1275 году Михаилом VIII был подписан Хрисовул о совокупных владениях монастыря. Сын Михаила VIII Андроник II в 1290 г. еще раз подтвердил владения Россикона, в связи с тем, что при нападении латинян на монастырь произошли утраты документов. Метохи обеспечивали хозяйственную жизнь обители, поэтому монахам приходилось вести постоянную борьбу, отстаивая свои права и добиваясь восстановления документальных подтверждений этих прав.

В первые годы правления преемника Михаила Палеолога, императора Андроника II Старшего (1281–1328), Афон несколько оправился от прежних бедствий. Новый император проявил себя как последовательный противник унии, что окончательно восстановило добрые отношения между Святой Горой и династией Палеологов. Императоры проявляли деятельную заботу об афонских обителях, осыпая их денежными пожертвованиями и земельными дарами. С ними соревновались в щедрости и правители славянских областей – Сербии, Болгарии и Валахии. Увы, вскоре на горизонте снова стали собираться тучи. Слабеющая империя уже не могла надежно защищать своих богомольцев. Несколько раз в конце XIII – начале XIV века Афон подвергался набегам морских разбойников и турок, разорявших монастыри и убивавших либо захватывавших в плен монахов. В 1307–1309 годах Афон жестоко пострадал от приглашенных Андроником II ради борьбы с турками каталанских наемников, взбунтовавшихся против императора. Многие обители были сожжены, разграблены драгоценные реликвии, древние рукописи, произведения искусства.

При Андронике II произошли важные перемены в отношениях Святой Горы с Константинопольским Патриархатом. Еще с XII века на Афоне появился статус автономных (ставропигиальных) монастырей, который с начала XIV века стал придаваться каждой вновь основанной на полуострове обители. Это подразумевало включение монастырей в непосредственную юрисдикцию Патриарха – как следствие, тот получал на Святой Горе широкие права, какими не обладал ранее. Кульминационным моментом этих изменений стало переподчинение ему афонского Прота, утвержденное императорским хрисовулом 1312 года. В соответствии с этим документом, Прот должен был получать поставление в Константинополе, и без патриаршего рукоположения прежний его статус признавался неканоничным. При этом титулу Прота были приданы некоторые почетные привилегии. Подчинение Патриарху не встретило на Святой Горе активного противодействия – возможно, во многом потому, что в тот период очень многие епископы и Патриархи происходили из среды афонских монахов.

Можно предположить, что этот шаг императора был спровоцирован обилием государственных проблем (в том числе и афонских). Отказу от непосредственного управления Святой Горой могла способствовать и катастрофическая нехватка средств в Империи, в частности, на финансовую традиционную поддержку монастырей (в тот период особенно необходимую в связи с каталонскими грабежами, о которых будет сказано чуть ниже). Едва ли Андроник II хоть в какой-то мере умалял значение Афона для императорской власти, но под давлением внешних и внутренних задач он вынужден был принять, совместно с Патриархом Нифонтом I (1310–1314), решение о переподчинении Патриарху. Таким образом, и Прот, и епископ Иериссовский стали находиться в юрисдикции Вселенского Патриарха, однако епископ подчинялся Патриарху не напрямую, а через Митрополита Солунского. Такая схема подчинения сохраняется и сегодня, в условиях автокефалии Элладской Православной Церкви.

В тексте хрисовула переподчинение объясняется преимущественно необходимостью централизованного руководства различными ветвями Церкви, но в действительности этот документ фиксирует факт ослабления императорской власти в Византии, выражающийся, в частности, в неспособности оказывать необходимую материальную поддержку обителям. При этом, как мы уже сказали, роль Святой Горы для политики Константинополя нисколько не уменьшилась. Так, сложность внутриполитической обстановки и значительный авторитет Афона понудили Андроника II в 1322 году, в ходе одной из междоусобных войн, привлечь Прота Исаака в качестве посредника в достижении мира с Андроником III. Прот Исаак исполнил императорское получение. В 1342 г. Прот Исаак был вновь (что говорит о его непререкаемом авторитете не только на Афоне, но и в масштабах всего государства), привлечен Иоанном VI Кантакузином к решению деликатной политической задачи: примирения с вдовствующей императрицей Анной Савойской. Сохранился текст обращения Прота Исаака к императрице.

* * *

Турки с конца XIII века начали активно теснить Византию. Византия удерживала от наступающих турок три наиболее важных пункта в Малой Азии: Пруссу, Никею и Никомидию. Еще в конце XIII в. османы сильно теснили греков в малоазиатских провинциях. Посланный против них сын и соправитель Андроника Михаил IX (1295–1328) потерпел неудачу.

В подобных обстоятельствах Андроник II не мог обойтись без посторонней помощи. Такая помощь ему явилась в виде испанских наемных дружин, так называемых «каталонских компаний», или «альмогаваров» – отрядов легкой пехоты Арагона, в состав которых входили жители Каталонии, Арагона, Наварры, острова Майорки и некоторых других местностей. Отряды наемников различных национальностей, живших только войной и поступавших за известную плату к кому угодно для борьбы с кем угодно, были хорошо известны во второй половине Средневековья. Когда Андроник II обратился за поддержкой к королю Арагона Хайме II Справедливому (1291–1327) за военной помощью против османов, угрожавших Византии с востока, тот охотно оказал ему эту помощь.

Арагонское королевство в конце XIII века находилось в эпохе расцвета и было одним из важнейших государств Средиземноморья. Усилению его еще более способствовала так называемая «Сицилийская вечерня» 1282 года – подготовленное не без участия Михаила VIII национально-освободительное восстание жителей Сицилии против власти французской Анжуйской династии, которое отвело от Византии угрозу вторжения Карла I Анжуйского.

Арагон привлекал значительное число наемников, необходимых государству во время его многочисленных больших и малых войн. Но в периоды затишья эти беспокойные группы, привыкшие жить войной, грабежом и насилием, становились обременительны для пригласившего их государства, и потому от них спешили по возможности отделаться. Да и сами «компании» не желали удовлетворяться мирными условиями жизни, ища случая продолжать свою бурную деятельность.

В самом начале XIV века между Сицилией и Неаполем был заключен мир, и будущие грабители Афона, остались без дела. Их вождем был Рожер де Флор, по происхождению немец («Флор» – перевод на испанский язык настоящей фамилии его отца, «Блюм»).

Рожер, бегло говоривший по-гречески, заручился согласием своих подчиненных и предложил свои услуги Андронику II в его борьбе с турками-сельджуками и османами, но поставил императору неслыханные условия. Помимо крупной суммы денег на оплату услуг его отряда, дерзкий авантюрист требовал для себя брака с племянницей императора и титула дуки. Находившийся в трудном положении Андроник вынужден был согласиться, и испанские дружины двинулись в Константинополь спасать Восточную империю.

Этот любопытный эпизод участия испанцев в решении судеб Византии подробно изложен как в испанских (каталонских) источниках, так и в греческих. В сочинении современника и участника этого похода, каталонского хрониста Мунтанера, Рожер и его спутники являются отважными, благородными бойцами за правое дело; византийские же историки видят в каталонцах лишь грабителей, насильников и гордецов, и один из них восклицает: «О, если бы Константинополь не видал латинянина Рожера!». Историческая литература XIX и XX века также уделяет много внимания каталонской экспедиции. До самого последнего времени испанские архивы сообщают по данному вопросу новые материалы. Весьма интересное описание действий альмогаваров можно найти у Н. А. Васильева.

В самом начале XIV века Рожер де Флор прибыл со своим отрядом в Константинополь; была с великой пышностью отпразднована свадьба Рожера с племянницей императора. После серьезных столкновений в столице между каталонцами и генуэзцами, почувствовавшими в пришельцах соперников с точки зрения исключительных привилегий, которыми генуэзцы пользовались в империи, «компания» была, наконец, переправлена в Малую Азию, где в это время турки осаждали большой город Филадельфию (на восток от Смирны). Небольшая испано-византийская армия под начальством Рожера освободила Филадельфию от турецкой осады. Эта победа была с восторгом встречена в столице; некоторые думали, что турецкая опасность для империи исчезла навсегда. За первым успехом последовал и ряд других удачных действий против турок в Малой Азии. Но отношения между наемниками, населением Малой Азии и константинопольским правительством в скорости обострились, с одной стороны, из-за непомерных вымогательств и жестокости каталонцев по отношению к местному населению, с другой – из-за намерения (возможно, преувеличенного недоброжелателями при дворе) Рожера образовать в Малой Азии свое княжество, хотя бы и на условиях вассальной зависимости от императора. Император отозвал Рожера в Европу, и последний со своими людьми, переправившись через Геллеспонт, занял важный пункт на проливе Галлиполи и весь Галлипольский полуостров. Новые переговоры Рожера с императором закончились тем, что Андроник пожаловал ему второй после императора титул кесаря (цезаря) – звание, которое до тех пор в империи не носил ни один иностранец. Прежде чем снова двинуться в Малую Азию, новый кесарь отправился с небольшим отрядом в Адрианополь, где в то время находился второй император Византии, старший сын Андроника Михаил IX Палеолог. По наущению последнего во время пира Рожер и его спутники были перебиты. Когда весть об этом распространилась среди населения империи, то находившиеся в столице и других городах испанцы также подверглись нападениям. Остатки каталонской дружины, сосредоточенные у Галлиполи, порвали союзные отношения с империей и двинулись на запад, предавая мечу и огню проходимые ими области. Фракия и Македония подверглись страшному разорению. Не избежал горькой участи и Афон.

Утвердившись с 1308 года по соседству со Святой Горой, на полуострове Кассандре, каталонцы в течение трех лет и трех месяцев производили свои опустошительные набеги, от которых сильно пострадал весь Афон и Россикон в частности: один из отрядов, не взяв приступом Хиландар, осадил и сжег русский монастырь.

* * *

В такой сложной внешней обстановке государство не имело достаточно сил обеспечить безопасность Афонского полуострова. За конец XIII – первую четверть XIV века сохранилось как минимум шесть свидетельств о нападении на монастыри пиратов: 1285, 1301 – латиняне, 1305, 1312, 1324 – турки. В 1326 году, после очередного набега, Прот Святой Горы Исаак обращается к турецкому султану Орхану I с просьбой о защите от турецких пиратов, и султан присылает ему соответствующую охранную грамоту.

Внутренние неурядицы (только за 1320-е годы в правящем доме случились три серьезных междоусобных конфликта, причем Афон нередко выступал в качестве посредника между враждующими сторонами) ослабили внимание империи к восточным границам. Этим воспользовались османы и в последние годы Андроника II Старшего и в правление Андроника III Младшего одержали ряд серьезных успехов в Малой Азии.

В 1333 году Андроник III Младший обращается к Папе Иоанну XXII (1316–1334), имевшему уже слабеющий авторитет, с просьбой помощи против турецких вторжений, Македонии, Негропонта и Афин. Королевство Арагон посылает в помощь Андронику III сицилийские отряды, с которыми повторяется «каталонский сценарий»: они не только помогают в борьбе с турками, но и грабят местное население и монастыри, в связи с чем Андроник III направляет Проту послание, в котором указывает на необходимость инокам «переселиться в наиболее неприступные крепости и укрепленные монастыри», по возможности укрупнить обители и предусмотреть способы защиты (1333).

Через шесть лет, в 1339 году, император вновь вынужден обращаться за поддержкой к Папе – уже к профранцузскому Папе Бенедикту XII (1334–1342), причем даже изъявляет согласие на соединение церквей (через игумена Варлаама Калабрийского, оппонента Св. Григория Паламы по вопросам об исихазме и сторонника богословского компромисса с католиками). Таким образом, зависимость от Рима приобретает все более тревожащий характер.

Отчасти с этим связано еще одно знаменательное событие в истории Святой Горы: в 1341 году на Соборе в Константинополе был утвержден Святогорский Томос, направленный против критики святогорского исихазма.

Практика исихии (греч. ἡσυχία – «безмолвие, покой»), углубленного молитвенного делания, призванного отсечь помыслы и соединить ум с сердцем. Первым шагом восхождения к Богу является очищение от страстей и искушений, достигаемое через внутреннюю собранность и молитву. А самособранность означает обращение своего духа на самого себя, отречение от мира и погружение в молчание.

«О, молчание и в тишине пребывание! Ты мать живого духа и зеркало грехов. Ты понуждаешь нас к покаянию. Ты исторгаешь из нас слезы и направляешь наши мольбы к небу. С тобою вместе обитает кротость. От тебя душа просветляется. В тебе нам соприсутствуют и нас поучают ангелы. Из тебя происходят кротость и мир с людьми. О молчание, о одиночество!», – такими словами прославляет уединение святая отшельница Феодора.

Исихия и делание умной молитвы со временем получили большее распространение, и многие отцы Церкви считали их главной целью аскетизма. О распространении и практике исихии в восточном монашестве в последующие столетия у нас нет точного представления. Даже ко времени Св. Симеона Столпника (356–459) она начала угасать, и скоро совсем была забыта в странах православного Востока, однако время от времени возрождалась среди аскетов. С возрождением понятия «исихазм» связано монашеское движение в византийской империи XIII века.

На Афоне она возродилась и получила распространение ближе к концу XIII века (к этому времени относится «Слово о трезвении и хранении сердца» прп. Никифора Уединенника, где подробно описана сердечная молитва). Главным инициатором исихастского возрождения традиционно считают прп. Григория Синаита († 1346), а дальнейшая история святогорского исихазма неразрывно связана с именем свт. Григория Паламы, давшего исихастской практике богословское обоснование, а также его учеников и сподвижников.

Свт. Григорий Палама провел на Святой Горе в общей сложности примерно два десятилетия. Впервые он пришел туда около 1317 года, уже успев поучиться «умной молитве» на Крите, и поселился неподалеку от монастыря Ватопед, под духовным руководством исихаста прп. Никодима Ватопедского (пам. 11 июля). Спустя 3 года свт. Григорий перешел в Великую Лавру, а затем в скит на северо-восточном склоне горы. В 1325 году он уехал в Солунь, но через несколько лет вернулся на Афон и жил в скиту близ Великой Лавры. Здесь он создал свои первые сочинения, в частности, Житие Св. Петра Афонского (текст, в котором святой предстает как идеал исихаста). Среди святогорцев было немало подвижников, достигших высоких степеней созерцательной жизни, но все они приобретали духовный опыт без наставников. Прп. Григорий начал обучение афонских монахов практике умной молитвы. Его ученики держались в отдалении от больших обителей; их идеалом было скитское житие, когда иноки всю неделю пребывают в уединении, а по воскресеньям и на великие праздники собираются в храме для участия в богослужении и Причащения.

Прот и совет Святой Горы в середине 1330-х годов назначили свт. Григория игуменом общежительной обители Эсфигмен, но вскоре он отказался от игуменства и вновь удалился в скит. Тогда же в окрестностях Лавры недолгое время подвизался прп. Григорий Синаит со своими учениками.

Именно в этот период Григорий Палама начал переписку с Варлаамом Калабрийским, своим будущим оппонентом в богословских спорах. Развернувшаяся полемика в какой-то момент заставила святителя уехать в Солунь; около 1339 года он вернулся на Афон с составленным им «исповеданием исихазма» – Святогорским Томосом. Его подписали Прот, игумены Лавры, Ватопеда, и других крупнейших монастырей, славнейшие подвижники, такие как иеромонах Филофей Коккин (будущий Патриарх), и ученики прп. Григория Синаита.

На Пятом Константинопольском соборе, куда прибыла в 1341 году святогорская делегация, включавшая большинство афонских исихастов во главе с Григорием, спор между Григорием Паламой и философом Варлаамом Калабрийским был разрешен в пользу свт. Григория. С тех пор практически во всех православных Церквях принято именно Григориево понимание исихазма. Святогорский томос, составленный при его участии и заключающий систематизацию его учения, является жемчужиной православного миропонимания. Консолидированная позиция Афонцев под руководством Прота явилась ярким подтверждением преемственности позиций хранителей Православной веры после 1272 года.

Следствием торжества исихазма стал значительный рост духовного влияния Святой Горы, взрастившей это движение. Афон стал важнейшим религиозным центром не только для жителей Византии, но и для болгар, сербов, валахов, русских. Афонское иночество исправно «поставляло» церковных иерархов большинству православных стран юго-восточной Европы. Отсюда влияние исихастов распространялось на весь православный мир, привлекая ищущих духовного учительства и жизни в безмолвии подвижников.

Император Андроник II стремился оказывать всемерное содействие и покровительство всем афонским обителям, в том числе и русской, однако годы его правления отмечены таким количеством внешних угроз для слабеющей империи, что обстановку на Афонском полуострове трудно назвать благополучной. Особенно сильно русский монастырь пострадал в начале XIV века от опустошительного нашествия каталонских наемников, которое привело ко второму запустению Россикона, продолжавшемуся примерно до начала 1320х годов.

Сербский летописец архиепископ Даниил, который на тот момент являлся игуменом Хиландарского монастыря, подробно рассказывает о произошедшем. Согласно ему, сперва каталонские наемники осадили Хиландар, но хиландарский игумен мужественно отражал их нападения; наконец, видя оскудение съестных припасов, решился на время оставить монастырь: пробравшись тайно сквозь лагерь осаждающих, он успел уйти морем в Сербию, где тогда царствовал король Урош II Милутин (1282–1321). Защиту монастыря во время своего отсутствия он поручил верным людям, обнадежив их скорой помощью, которая и не замедлила явиться. Сперва он, купив пшеницы, нашел средство доставить ее осажденным, а потом ввел в монастырь отряд наемников.

Не сумев овладеть Хиландаром, каталонцы решили отомстить его мужественному защитнику. По свидетельству сербской летописи,

«…слышав игумен Даниил, как идут, поем с собою два черньца и мало чедь своих, встав идее в монастырь Роушкый к Св. Пантелеимону <…> пришедшу ему тамо в монастырь поклонивсе Церкви святой и поем духовного си отца взыде с ним на пирг, ту же в съеденении особне пребысть день той с ним и нощь», – однако каталонцы пришли с большим войском требовать его выдачи. – «К предрьжещим монастырь той глаголахоу: аще хощете да не сьтворим вам пакости ны единоя, то дадите нам именующе блаженного (Даниила); аще ли того несьтворите все сии огнем скончаются о вас».

Получив отказ, каталонцы окружили обитель и пошли на приступ. Сербский летописец подробно описывает осаду каталонцами русской обители. Разбив ворота, они ворвались внутрь, по выражению хрониста, «зверообразно», и «в един час церковь Божественную и все палаты монастыря того зажгоше». Практически все церковное имущество было разграблено; можно предполагать, что и многие из монастырской братии были убиты или ранены неприятелем.

Монастырские здания сгорели практически полностью: уцелела только крепкая каменная башня, в ней и отсиделись от опасности летописец Даниил с некоторыми монахами. В огне погибли все хранившиеся в обители сокровища: монастырские реликвии, древнейшие рукописи, грамоты русских великих князей и греческих императоров. Благодаря счастливому стечению обстоятельств до нас дошли восемь актов на греческом языке, датируемых с 1030 по 1169 год, однако среди них нет ни одной царской грамоты, а также ни одного акта XIII века (чем в достаточной мере объясняется скудость сведений по истории обители в этот период). Возможно, эти документы хранились либо в уцелевшей башне, либо в русском скиту Ксилургу. Последнее предположение тем более правдоподобно, что уцелевшие акты относятся к периоду до обретения Россикона, когда именно Ксилургу был главной обителью русской святогорской общины.

Таким образом, в начале XIII века монастырь практически полностью лишился документов, подтверждавших его имущественные владения. Погибли правоустанавливающие документы как на сам монастырь, так и на его метохи.

Сохранилось свидетельство 1310 года об обращении Прота Святой Горы и игумена Россикона к сербскому королю Стефану Урошу II (1282–1321), зятю императора Андроника II (он был женат на дочери императора от второго брака Симониде) с просьбой о восстановлении документов на имения. В свою очередь Стефан Урош II обратился к Андронику II и был получен соответствующий хрисовул игумену Россикона о восстановлении прав владения и об освобождении от некоторых налогов. В этой грамоте говорится: «В честной обители россов во имя святого Пантелеимона монахи потеряли при пожаре старобытные хрисовулы и прочие письменные документы, вследствие чего и просят у нашего царства другой хрисовул на имения». Император подтвердил право «обители россов» на недвижимое имущество в Солуни, на Каламарии и на полуострове Халкидики, причем по поводу одного имения отметил, что оно было подарено русскому монастырю его отцом Михаилом Палеологом, затем было утрачено и вновь подтверждено грамотой самого Андроника II. Из содержания хрисовула можно сделать вывод, что Свято-Пантелеимоновский монастырь в то время был русским не только по названию, что насельники его действительно с большинстве своем были русскими по национальности. Это следует из трижды повторенного в тексте «честная обитель россов», а также из слов «эти русские монахи».

На то, чтобы оправиться от разгрома, учиненного каталанцами, у обители было очень немного времени. Через считанные годы вновь наступает трудное время как для монастыря, так и для всего полуострова, и опять – в связи с нашествием арагонских наемников. Начало его отсчитывается от получения афонитами в 1333 году Послания Андроника III Младшего (1325–1341) о необходимости переселиться в наиболее неприступные крепости и укрепления. Третий период запустения Россикона был не слишком продолжительным и положил начало новой эпохе в истории обители: его окончанию способствовала щедрая помощь, оказанная в конце 1330х – 1340х годах сербским королем Стефаном Урошем IV Неманей (1331–1355).

Контакты Руси со Святой Горой, развывшиеся за первые два с половиной столетия русского христианства до очень высокого уровня, вступили в период кризиса после 1237–1240 годов, когда на Киевскую Русь обрушилось татаро-монгольское нашествие. В результате этого была прекращена экономическая поддержка, которую получал русский монастырь на Афоне, что привело его к долгому периоду бедности и нужды. Но и дальнейшая история Византийской империи и балканских славянских государств создала крайне сложные условия для общения русского народа со Святой Горой и, в частности, с русской афонской обителью.

В это тяжелое время, когда Южная Русь становилась добычей татар и литовцев, а в Северной Руси, находящейся еще под гнетом татаро-монгол, не прекращалась кровавая борьба за первенство между тверскими и московскими князьями, невозможно было ожидать существенной помощи монастырю от далекой России, и русские иноки обратились за помощью к соседям-славянам, государство которых в то время возрастало в славе и могуществе. Очень может быть, что в числе братии монастыря уже и были сербы.

Окончательный упадок связей между Русью и Святой Горой, вероятно, следует относить ко второй четверти XIV века, когда галицко-волынская ветвь династии Рюриковичей пресеклась, а земли княжества отошли частично к Польше, частично к Литве. Можно предположить, что прекращению связей способствовало и разорение обители Св. Пантелеимона каталонцами в 1308 году. Начиная с указанного периода, контакты Руси с Афоном долгое время носили лишь эпизодический характер.

XIII век был в целом для Святой Горы очень непростым временем. Афону (в том числе, разумеется, и Россикону), оказавшемуся в изоляции от православных народов и под прессом чуждой администрации, приходилось проявлять немалые дипломатические способности и много совершить молитв, чтобы сохранить свои обители и сберечь в чистоте Православную веру.