V. Святая Гора и «Третий Рим». 1497–1598 гг. (Зубов Д.В. канд. экон. н.)

В 1453 году пал Константинополь, а несколькими годами позже турки окончательно подчинили себе давно уже зависимую от них Сербию. Падение Константинополя надолго ослабило связи Москвы с Христианским Востоком. Понадобилось около пятидесяти лет, чтобы отношения России и греческого мира, а также славян Балканского полуострова, возобновившись, постепенно окрепли и приобрели стабильный характер. Новый этап истории русско-греческих связей начинается во втором десятилетии XVI века и охватывает два столетия, завершаясь в первой четверти XVIII века. Этот этап отмечен важнейшими по своему значению событиями политической и церковной истории России и Ближнего Востока, крупными фактами культурной жизни православных народов, именами выдающихся деятелей греческого и славянского просвещения и науки.

Теперь Афон также был полностью подчинен Османской империи, хотя благодаря блестящим дипломатическим способностям возглавлявших его иноков ему и удалось добиться у турецкого султана некоторой автономии. При завоевании остатков Византийской империи Святая Гора избежала разорения от мусульман и сохранила за своими насельниками право свободно исповедовать христианство, совершать богослужения и проводить иноческую жизнь под управлением Прота.

В каком-то смысле полуостров и его управление были включены в общую систему турецкой администрации. У афонской общины были два постоянных представителя в Константинополе – при Патриархе и Высокой Порте – и еще один в Фессалониках. Более того, можно говорить даже о том, что «монашеская республика» формально находилась под непосредственным покровительством султанов. Она неоднократно (начиная еще с 1326 года, когда Прот обратился к Орхану I за защитой от турецких корсаров) получала от султанов охранные грамоты и документы, подтверждающие традиционные привилегии и имущественные права монастырей. Об исключительности положения Афона в исламском государстве красноречиво свидетельствует то, что у монахов обычно не возникало затруднений с разрешениями на постройку или восстановление христианских культовых зданий на Святой Горе – а это в целом отнюдь не поощрялось законами ислама. Впрочем, успехам строительства, как правило, мешало другое: большинство обителей находились в крайне затруднительном материальном положении.

В 1513 году Святую Гору посетил глава государства – султан Селим I (1512–1520). Ему была оказана торжественная встреча. Правитель подтвердил все прежние привилегии Афона и издал фирман, касающийся монастыря Ксиропотам. (При этом надо отметить и то, что визит султана принес инокам немало бедствий: сопровождавшие его воины-турки занимались грабежами и вымогательством, а давать им активный отпор в таких условиях было бы немыслимо.) Сохранилось свидетельство о посещении в 1567 году Афона султаном Селимом II (1566–1574). Права и привилегии Святой Горы подтверждали впоследствии особыми документами и другие султаны – Ахмед III, Селим III, Махмуд II. Выдавались охранные документы и отдельным монастырям: так, в архиве Россикона сохранилось свидетельство о фирмане султана Баязета II (1481–1512), выданном по просьбе калогера Феофана (старца, которому было поручено представлять интересы русского монастыря в суде в двух инстанциях по поводу нарушения прав собственности) и воспрещающем вмешательство в чифлики и пашни монастыря.

Впрочем, благосклонность турецких правителей имела свои пределы и была далеко не бескорыстной. Все насельники афонских обителей обязаны были выплачивать турецкому правительству харадж – подать (подушную и десятинную). Размер и порядок ее взимания определялся султанскими фирманами, Патриаршими сингиллиями и другими документами, и речь шла о весьма значительных суммах. Для сбора налогов и для наблюдения за порядком в Карее был водворен турецкий чиновник – ага, получавший от монастырей жалованье.

В первое время после турецкого завоевания материальное положение афонских монахов еще оставалось сравнительно благополучным, так как обители по-прежнему владели имуществом, приобретенным в византийскую эпоху, и получали с него независимые доходы. Тем не менее, год от года сбор хараджа ложился на монастырское хозяйство все более тяжелым грузом, невзирая на предоставляемые иногда султанами отдельные налоговые послабления.

Кроме того, с монастырей часто взимались разнообразные дополнительные подати и поборы, монастырские подворья и владения за пределами полуострова никогда не были гарантированы от конфискации или злоупотреблений турецких чиновников, а большинство стран-ктиторов были сами под турецким игом.

В целом, экономическое положение афонских монастырей в период зависимости от турецкой администрации можно кратко охарактеризовать одним словом – «выживание». Большая часть всех поступавших пожертвований в том или ином виде уходила на выплаты туркам. К тому же монахи по-прежнему время от времени подвергались набегам турецких пиратов. Так, в 1534 году разбойники напали на обитель Есфигмен, ограбили его и разорили церковь и келлии, а многих монахов взяли в плен.

Несмотря на все сказанное выше, Святая Гора сумела в полной мере сохранить свою былую славу и притягательность для христиан. Сравнительно с другими частями мусульманской империи, она пользовалась относительной независимостью и была своеобразным «оазисом», где притесняемые христиане могли освободиться от мыслей о своем порабощении и укрыться в святом безмолвии и молитве. Афон был все более обособлен от внешнего мира, и исторические события достигали ушей его обитателей лишь в виде глухих отголосков. Монахи очень мало интересовались политикой, что позволяло им хранить душевный мир и в значительной мере гарантировало их от произвола турок.

Во время турецкого владычества иноческая жизнь была сосредоточена в основном в 19 монастырях (в 1541/42 году к ним добавилась обитель Ставроникита). Именно тогда сформировалась существующая и поныне группа основных обителей, между которыми была поделена вся область: с тех пор никто, кроме них, не имел права владеть землей на полуострове.

Не прекращавшиеся набеги пиратов, самоуправство турецкой администрации и внутренние разногласия на Святой Горе не могли остаться без печальных последствий. Многие обители стали постепенно хиреть и приходить в упадок, выживая только за счет поддержки извне. Собственное хозяйство и обработка земли в метохах не могли давать достаточно денежных средств, чтобы откупаться от турок и обеспечивать жизнедеятельность монастыря. Монахам приходилось отправляться за милостыней во все православные города и страны. Такие путешествия бывали небезопасны для сборщиков – приходилось опасаться и грабителей на дороге, и злоупотреблений на границах, и вымогательств турецкой администрации; да и расходы в итоге покрывались такими пожертвованиями лишь частично. С другой стороны, благодаря этим путешествиям поддерживалось знание об Афоне во многих уголках христианского мира, происходил обмен знаниями и молитвенным опытом. Иноческое сообщество Святой Горы обогатилось почитаемыми реликвиями, в частности мощами святых, священными сосудами, драгоценными облачениями. Восстановление монастырей способствовало бурному развитию искусства на Афоне.

* * *

Главными ктиторами Святой Горы начиная с середины XV века были правители Молдавского и Валашского княжеств. Так, с середины 1480-х годов сохранились свидетельства о помощи Россикону господаря Валахии Влада IV Кэлугэрула (т. е. «Монаха», см. выше пояснение к слову «калогер»). В 1487 году он установил для монастыря постоянное содержание – 6000 аспр ежегодно. Его сын Раду IV Великий в 1496 году выделил дополнительно «осиротевшему храму» по 3000 аспр в год. Однако, за вычетом довольно длительных правлений упомянутых нами Влада Монаха (1481, 1482–1495) и Раду Великого (1495–1508), князья в Валахии сменялись в среднем каждые 2–3 года (а иногда и не один раз в год!). Едва ли такая «чехарда» правителей могла благоприятно сказываться на помощи афонским обителям. Собственные же их имения в придунайских странах из-за нестабильной политической ситуации также не приносили монастырям большого дохода, и к тому же связь с ними часто бывала затруднена.

Выбор Валахии как спонсора вполне понятен. Валахия была единственной православной страной в регионе, которая не входила в Османскую империю, хотя и платила дань турецкому правительству. Но почему со стороны ее князей проявляется особенная забота о Россиконе? Возможно, это было связано с подъемом в глазах всего православного мира авторитета России – православного государства, избежавшего турецкого порабощения (напомним, что приблизительно к тому же периоду относится символическая дата окончательного освобождения Руси от татарского ига – Стояние на реке Угре 1480 года).

Об уважительном отношении греков к России еще задолго до этой даты свидетельствуют, в частности, династические браки позднего византийского периода. Так, первая жена Иоанна VIII Палеолога Анна (1393–1417) была дочерью московского князя Василия I Дмитриевича, а почти двадцать лет спустя после падения Константинополя, в 1472 году, женой великого князя Ивана III стала одна из последних представительниц императорской династии София Палеолог – событие, чрезвычайно важное для российской истории.

О важности Афона для Руси и Руси для Афона свидетельствует и доверительная переписка Василия II Васильевича и Прота Пахомия с комментариями относительно Флорентийской Унии 1439 года и поведения на Ферраро-Флорентийском Соборе Митрополита Исидора.

«Сказание о Святой Горе Афонской» хиландарского старца Исайи, часто датируемое по данным разных списков 1517 или 1519 годом, вероятно, следует относить к 1489 году, и обращено оно к великому князю Иоанну III. В документе содержится информация об афонских платежах турецкому султану, Вселенскому Патриарху, Митрополиту Солунскому и Архиепископу Серезскому. Кроме того, дано краткое описание всех 20 монастырей, причем указано, что в Россиконе 120 монахов, в монастыре Протата 30 монахов, а монастырь Есфигмен вовсе не указан, хотя и находится рядом с Хиландаром на берегу моря.

Несмотря на всю поддержку православных государей, на регулярные пожертвования, святогорские обители все более и более впадали в бедность из-за непосильных турецких поборов. Россикон пережил за XVI век не одно запустение; надежда была только на ктиторов. Имеются свидетельства, что сам валашский господарь Раду Великий способствовал тому, чтобы русский монастырь на Афоне обратился к московским князьям за помощью. Вполне возможно, что он рассчитывал на помощь Москвы и всей Святой Горе в целом (несомненно, валашский правитель хорошо представлял себе материальные возможности расцветавшей и укреплявшейся Москвы). При этом обитель, отсчитывавшая свою историю от Крестителя Руси великого князя Владимира, пожалуй, имела больше всего оснований искать поддержки у его наследников. Можно предположить даже, что само название Русского монастыря, хоть его братия и состояла большей частью из сербов, должно было послужить усилению у русских правителей интереса к нему – а следовательно, и к тому месту, где он находится.

По всей видимости, в 1495 или в самом начале 1496 года игумен Россикона Паисий находился в Бухаресте, при дворе Раду Великого (тот только что занял престол после смерти отца, и не исключено, что визит Паисия был связан с необходимостью представиться новому государю). Можно предположить, что там он встретил русских послов, был им представлен правителем и сподвигнут на паломничество в Москву. Так или иначе, в 1497 году он прибыл туда вместе с двумя (по другим данным, тремя) старцами из монастыря, с валашским послом Иваном Питаром, посольством молдавского воеводы Стефана Великого и с русскими послами в Валахию – Иваном Ощериным и Лукой Волошаниным. О результатах этого путешествия летопись сообщает так:

август 7004 года прииде посол из Волох Иван Питары и отпустил его князь великой месяца сентября 3 дня; да с тем же послом Волошским приидоша к великому князю игумен Паисий да три старца из Святой Горы милости ради, и князь великой пожаловал, милостинию издоволил, и на иные монастири Святыя Горы послал с ними милостыню, и отпустил их с тем же послом вместе, понеже из старины монастырь Святого Пантелеимона в Светей Горе строение бяше прежних великих князей Русских от великого Володимере.

Итак, смелые надежды святогорцев оправдались: игумен Паисий испросил милостыню у великого князя Ивана III Васильевича (1462–1505) не только для своего монастыря, но и для всего Афона, став на этом этапе своего рода посредником между ним и Русью. Этот эпизод знаменовал собою установление на официальном уровне отношений между Святой Горой и великими князьями Московскими, а также и Русской митрополией. Православные московские цари оказались готовы возложить на себя поддержку не только русского, но и других афонских монастырей. Это была забота об осколке Византии, на преемственность по отношению к которой претендовали русские правители. Интересно, что если в 1497 году афонские иноки пришли в Москву совместно с валашским послом, то двенадцатью годами позже, в 1509-м, они явились почти одновременно с посланцами из сербских земель, и Василий III одновременно отправил грамоты и милостыню на Афон и в Сербию. Это особенно ярко свидетельствует о тесной связи «судеб Афона после турецкого завоевания с судьбами южнославянских и молдовлахийских земель, о надеждах православного балканского населения на помощь Русского государства».

Приход игумена Паисия в 1497 году явился важным событием и в жизни Московского княжества. На такое заключение наталкивает и торжественный слог, который использован в летописной записи, и отчетливый акцент на традиции обретения обители русской общиной при великом князе Владимире Святом, то есть тотчас после принятия на Руси христианства. По значению его можно даже сравнить с относительно недавним 1472 годом, когда династия русских великих князей породнилась с последней династией византийских императоров (кстати сказать, не исключено, что супруга Ивана III София Палеолог могла приложить свое ходатайство за «монашескую столицу» исчезнувшей империи). Московская Русь все отчетливее осознает себя главной наследницей православного мира, ответственной за судьбу Православия на землях, захваченных турками.

Кроме того, стойкий интерес русских правителей и дипломатов к Афону имел и более прагматические мотивы. Устойчивые контакты с монастырями Восточных Патриархий, появившиеся после 1497 года, позволяли им получать в значительной степени достоверную информацию как о внутрицерковном положении на территории Османской Империи, так и о международной обстановке.

Такие доверительные отношения могли быть поддерживаемы только регулярными тесными контактами. К сожалению, в настоящее время мы не обладаем свидетельствами о них в достаточной мере. До нас не дошли документы Посольского приказа, которые давали бы четкое представление о сношениях с Востоком за XV век. Однако по сохранившимся бумагам, датируемым начиная с 1509 года, можно сразу же отметить живые и активные русско-афонские связи. Едва ли они могли мгновенно возникнуть «на пустом месте» – значит, они наверняка существовали, развивались и до этого года.

Академик М. Н. Тихомиров определил прибытие в 1497 году Россиконовского игумена Паисия от Валашского господаря ко двору великого князя Ивана III как начало «патронального периода» во взаимоотношениях России и Россикона. Но в действительности это совсем не означает, что все проблемы обители были автоматически решены могущественными заступниками. Проанализировав хозяйственную деятельность Россикона за 1000 лет, мы выявили по меньшей мере десять запустений, которые приводили к пресечению не только материальной, но и молитвенной жизни обители; они происходили и после 1497 года, в том числе в XVI веке. С другой стороны, если бы (что, впрочем, почти невозможно себе представить) поддержка России отсутствовала вообще, то русский монастырь, вероятно, существовал бы, но имел бы совсем другой внешний облик. Возможно, он сохранил бы то же название «Россикон», но не имел бы в числе братии ни одного русского – то есть ему была бы уготована такая же драматическая судьба, как Иверону. К счастью, помощь обители оказывалась. Однако нужно отметить, что в целом, по данным актового собрания, руководство Россикона на протяжении XVI века было менее активно в сношениях с Россией, чем, например, игумены Лавры, Ватопеда, Хиландара и того же Иверона.

Полученная в 1497 году финансовая помощь сыграла значительную роль в возрождении русского монастыря. Кроме того, она давала основание надеяться на поддержку из того же источника и в будущем. Сохранился список XVIII века с жалованной грамоты Ивана III, датированной концом 1499 года, о свободном проезде в Россию монахов Пантелеимонова монастыря для сбора милостыни. Тем не менее, период турецкого владычества подверг Русский монастырь на Афоне серьезным испытаниям. Экономическое положение обители продолжало оставаться тяжелым, иногда она даже оказывалась полностью заброшенной. Она долго не могла оправиться от последствий сильных землетрясений, неоднократно наносивших ей большой урон (только за XVI век – 1500, 1552, 1560, 1572 и 1585 годы), после которых требовалось отстраивать разрушенные здания и оборонительные сооружения, необходимые для защиты от пиратов и сухопутных разбойников. Численность братии в разные годы существенно различалась: по данным архивов и по подсчетам сербского историка А. Фотича, в 1489/начале XVI века в Россиконе было примерно 120 иноков (что совпадает с приведенными выше данными «Сказания» хиландарского инока Исайи), в 1530/31 – всего 25, а в 1561 году – 170 человек.

В конце XV – XVI веке в Россиконе жили главным образом сербы, по крайней мере из них состояла администрация обители, что отражено в переписке с московскими властями, дошедшей до наших дней в русских копиях Посольского приказа: она сохранила явные следы сербской лексики и орфографии. Однако в афонских актах рубежа XV–XVI веков встречаются подписи и русских иноков – «старца Серапиона» (1483) и «старца Вавилы» (1504/05).

Итак, с 1497 года Россия со столицей в Москве, уже достаточно консолидированная (хотя и не восстановленная в прежних границах), фактически принимала на себя не только представительские, но и ктиторские функции на Афоне.

Щедрость великого князя Ивана III стала известна всем святогорским монастырям, прежде всего крупнейшим – Лавре, Ватопеду, Ксиропотаму (обители, соседней с Россиконом). Можно предположить, что после успешного завершения миссии игумена Паисия по «проторенной дороге» пошли за милостыней в Москву монахи различных православных церквей и различных святогорских монастырей. В 1500 году великого князя Московского посетили старцы Анастасий и Иоаникий, посланные из Сербии, от Митрополита Белградского Феофана. Паломничество Ксиропотамского старца Герасима в 1502 году (возможно, также инициированное Раду Великим) закончилось неудачно: он был ограблен при возвращении.

Преемники Ивана III – Василий III Иванович и Иван IV Грозный – продолжали по отношению к Святой Горе политику, начатую их отцом и дедом.

Во время правления Василия III сношения России со Святой Горой стали особенно оживленными. Есть множество свидетельств, ярко характеризующих чрезвычайно внимательное и уважительное отношение великого князя к Афону. Начало регулярным миссиям из Россикона положили архидьякон Пахомий Россиконовский со старцем Иаковом, пришедшие в Москву с просительными грамотами по благословению Прота Паисия и игумена Россикона Саввы в 1506 году, вскоре после смерти Ивана III – видимо, именно в связи с вступлением на великокняжеский престол его наследника. Новый великий князь передает в монастырь Св. Пантелеимона богатый вклад на помин души своих родителей (его мать скончалась в 1503 году, на два года раньше супруга): если верить летописям, в число даров входили пять сороков соболей, 5000 белок, а также серебряный ковш Ивана III. Не вся посылаемая помощь предназначалась русской обители: значительная часть милостыни, особенно в денежной форме, была передана Проту Паисию – вероятно, для дальнейшего распределения. О полученной всеми обителями поддержке косвенным образом свидетельствует тот факт, что имена Ивана Васильевича и Софии Палеолог были тогда же включены в синодики всех афонских монастырей. Великий князь послал также Протату отдельную грамоту, где сообщалось о разрешении посылать монахов-святогорцев для сбора пожертвований в России. Обитель же Св. Пантелеимона получила особую привилегию – посылать старцев за милостыней непосредственно к царю. С этого времени монастырские посольства стали регулярно приходить на Русь; только в последней четверти века, после вакуфной реформы и связанных с нею бедствий, приведших к упадку Россикона, в контактах его с Москвой случился значительный перерыв, а затем они возобновились лишь ненадолго – до начала Смутного времени.

Всего двумя годами позже ктиторские отношения между Русью и Россиконом получили новое официальное подкрепление. В 1509 году к Василию III обратилась за помощью вдова последнего сербского правителя Ангелина Бранкович, позднее канонизированная Православной Церковью в лике преподобных (память 10 дек., а также серб. 30 июля, рус. 1 июля).

После смерти мужа (1476) прп. Ангелина и двое ее сыновей оставались в изгнании в Северной Италии. В 1486 году по приглашению венгерского короля Матьяша Хуньяди они перебрались в Венгрию, причем старший ее сын Георгий получил в управление Сремскую область на юге Венгерского королевства, населенную преимущественно сербами. Там она, будучи фактически соправительницей сына, покровительствовала православной Церкви (в том числе по мере сил и афонским монастырям). Сохранились грамоты ее и ее сыновей монастырю Св. Павла (1495), Хиландару (1498) и греческой обители Эсфигмен (1499).

В конце 1500-х годов прп. Ангелина основала Крушедольский монастырь на Фрушка-Гора. Приступая к его строительству, она обратилась за материальной помощью к великому князю Московскому. Помощь была оказана, и строительство монастыря, ставшего местом упокоения последних Бранковичей (муж Ангелины Стефан Слепой и младший сын Иоанн также были прославлены Церковью), завершилось успешно. В том же послании Ангелина просила московского правителя возобновить ктиторство по отношению к Русской обители на Афоне, ярко описав бедственное положение обители, лишенной покровителя и защитника. В своем обращении она отмечала: «... все остальные монастыри имеют своих ктиторов, а этот ждет твоей милости».

Надо отдать должное сербским ктиторам, почти два столетия покровительствовавшим Россикону: они не раз подчеркивали, что являются лишь «временными хранителями», принявшими его на свое попечение до тех пор, когда русские князья вновь смогут сами оказывать поддержку своему монастырю. И вот действительно наступил такой момент. Роли поменялись: сербы, многие годы благодетельствовавшие русским, теперь сами оказались под чужеземным игом и должны были просить о поддержке.

Обращение единоверной сербской княжны не могло не найти отклика у Василия III, в жилах которого текла и греческая кровь. Так великий русский князь становится официальным опекуном и покровителем русского монастыря, подтвердив свое ктиторство по отношению к нему, а также покровительство всей Святой Горе.

Инициатива установления постоянных связей с Русью в описываемое время, по всей видимости, принадлежит игумену Россикона Паисию. Только в 1506 году к отношениям с Москвой подключается Прот Святой Горы, просьбу которого доставил великому князю Василию III Иоанновичу архидьякон Россикона Пахомий. С этого акта началась помощь и другим монастырям Афона со стороны русских великих князей и их преемников.

Следующая просительная грамота Прота – 1507 года. Акты Протата, подтверждающие получение милостыни, здесь нами не рассматриваются. Посылалась милостыня Проту и в 1509 году.

1515–1517 годы – важная страница в истории взаимоотношений России со Святой Горой. Узнав о готовности русского князя поддерживать единоверцев, в 1514 году в Москву приходят старец Мелетий, инок Лавры Св. Афанасия, и старец Нифонт из Ватопеда. На обратном пути на Афон (1515) их сопровождали послы великого князя на Афон Василий Копыл и Иван Варавин, а также незадолго до того прибывший в Москву турецкий посол Феодорит Камал и посольство Москвы в Турцию во главе с В. А. Коробовым.

С ними были посланы на Афон три грамоты: жалованная грамота на свободный проезд в Россию афонских монахов для сбора пожертвований, просьба о присылке «переводчика книжного» (о чем речь впереди) и грамота, сообщающая о милостыне: Проту Симеону для афонских обителей передавалась тысяча рублей как вклад по душе Иоанна III и Софии Палеолог, и еще такая же сумма в дар. В обители, из которых приходили посланцы, – Ватопед и Великую Лавру – Василий III пожертвовал по серебряной чаре, камчатые ризы и пелены к иконам прп. Афанасия Афонского и Благовещения (престольный праздник Ватопедского монастыря).

Примерно тогда же или чуть позже к Митрополиту Варлааму и великому князю прибыли с грамотами из Пантелеимонова монастыря иноки Савва, Пахомий и Матфей; с ними также была отослана большая милостыня. Дошедшая до нас грамота игумена Пантелеимонова монастыря Митрополиту Варлааму от 1516 года содержит просьбу о милостыне и указание, что прежний митрополит Симон (1495–1511) «миловал» святой монастырь. Сохранилась летописная запись 1520 года об отъезде проигумена Россикона Саввы с милостыней деньгами, иконами, одеждами и прочими, в том числе Ксиропотамскому монастырю. Можно предположить, что с проигуменом Россикона Саввой была отправлена милостыня и другим монастырям, так как Митрополит Макарий (Булгаков) в «Истории Русской Церкви» упоминает благодарственную грамоту Прота 1525 года «за подаяние им нищим, в откуп бусурманскому царю».

Примечательно, что одновременно отправляются посольства в Константинополь и на Афон. По сообщениям Коробова, вернувшегося в Москву в феврале 1516 года, «Копыл с Варавиным осталися в Царьграде» – то есть они еще находились в Турции, а не на Афоне. Задержали ли их дорожные трудности (по словам русского посла в Крыму Ивана Мамонова, Варавин писал ему: «здесь нам жити нужно; а тамгу с нас взяли, а другую хотят взяти»), или же длительное пребывание в Константинополе входило в их планы, мы не знаем, но вернее второе. Летописи сообщают: «Василий Копыл из Царягорода пошел в святую гору Афонскую... с милостынею, а Варавин остался в Цареграде великого князя для потреб».

Только весной 1516 года, перед Пасхой, Копыл отправился на Афон, причем отправился один – Иван Варавин оставался в Константинополе. Это подтверждает и грамота властей Ватопедского монастыря Василию III об отправлении к нему Максима Грека: в ней говорится только о Василии Копыле.

В мае 1517 года посольство, в состав которого входили Копыл, Варавин и Максим Грек, отправилось из Константинополя на Русь, но на пути его ожидало еще много задержек. В феврале 1518 года входивший в его состав Василий Шадрин сообщал с пути: «Да едет, государь, со мною Копыл и Варавин, а с ними, государь, едут митрополит сам-друг от Патриарха изо Царя-града, да из твоего, государь, монастыря от Пантелеимона Святого едет Сава про-игумен, а из Вартопета, государь, едет к тебе государю Максим старец сам-третей». Путешественники прибыли в Москву в марте.

Таким образом, цели русских посланцев на Афон не ограничивались доставкой на Святую Гору богатой милостыни от Василия III и его жены Соломонии на помин души родителей и с просьбой молиться о чадородии (после десяти лет брака Соломония все еще оставалась бесплодной), а со Святой Горы на Русь – ученого переводчика. Они явно выполняли и какие-то иные поручения, более тесно связанные с политикой.

Особый интерес представляет грамота к Василию III от настоятеля Россикона Паисия с просьбой о ктиторстве и о заступничестве перед турецким султаном:

Будь новым ктитором отчины своей, дому и обители Святого Пантелеймона; малым трудом ты потрудишься, а великую мзду и милость восприимешь от Бога, и почесть и похвалу в будущем веке, и сие тебе вменится от Бога, как бы тому, кто от основания его создал; ибо сам Господь пречистыми устами извещает: будут первии последними, а последнии – первими.

<…>

Еще приносим любовное моление великому государю, что какая есть пшеница на пашне, чем монастырь содержится, с той турки берут у нас десятину; пошли о том некую речь турскому царю, ибо знает твое государство, чтобы не брали с нас десятины и нашему бы монастырю не давать им ничего.

Нет ничего странного в том, что, получив такую просьбу, Василий III с большим интересом расспрашивал Максима Грека об афонских монастырях. Мы знаем, что великий князь, несомненно, выполнил первую просьбу. Насколько возымела действие вторая, точно сказать сложно, но хиландарские иноки, пришедшие в 1550 году на Русь для сбора пожертвований, просили Ивана IV о том же самом (очень вероятно, что турок приходилось просить о подобных вещах не по одному разу).

Около 1517 года произошло еще одно событие, важное для русской церковной истории: инок Исайя доставил в Москву с Афона пространное житие Саввы Сербского, написанное на рубеже ХIII–ХIV веков иеромонахом Феодосием. На новом месте этот памятник пользовался необыкновенной популярностью и способствовал поддержанию почитания сербского святителя на Руси.

Фигура Св. Саввы становится известна русским приблизительно начиная с конца XIV века, когда стали восстанавливаться русско-сербские связи, разрушенные монгольским игом. Впрочем, вначале эта известность сводится к сведениям о культе этого святого в Сербии и среди иноков-сербов на Святой Горе – в том числе, разумеется, и в Россиконе.

Вообще, перенесение почитания национального святого в другую страну – не слишком частое событие, и оно не происходит без особых причин. Скажем, в Болгарии и Сербии, соседних странах, тесно связанных и в историческом, и в культурном отношении, круг общих славянских святых был не так уж велик. Внезапный «расцвет» почитания Св. Саввы на Руси в середине XV века обусловлен был церковно-политическими причинами: это период установления автокефалии Русской Церкви.

Московские книжники искали поддержку в истории Болгарской и Сербской Церквей, в прошлые века добившихся независимости от Константинополя. Значительную часть «Сказания о болгарской и сербской Патриархиях» (этот текст был помещен в качестве предисловия в некоторых списках Кормчей книги) составляет житие Саввы, основанное по большей части (если не исключительно) на устных легендах – возможно, пришедших с Афона. Начиная со «Сказания…», можно говорить о том, что первый сербский архиепископ становится широко известен на Руси. В это же время служба Св. Савве появляется в русских минеях.

В 1526 году, при Вселенском Патриархе Иеремии I (1522–1545), великий князь Василий III проявляет, по нашему мнению, весьма большое доверие Афону, обратившись с «воспрошением» к Проту «о сочетании второго брака» ради рождения наследника. Оно было составлено уже после того, как в 1525 году Соломония с согласия митрополита Даниила была пострижена в монахини с именем София. Против этого решительно выступали инок Вассиан Косой, а также не кто иной, как Ватопедский инок Максим, по прозванию Грек. Видимо, чувствуя неоднозначность ситуации, великий князь прибегает к помощи авторитета афонцев. Ответ Василию III обсуждался на Афоне в присутствии представителей всех монастырей.

Характерно, что «воспрошение» было обращено именно к главе Святой Горы, а не к Вселенскому Патриарху. С одной стороны, это свидетельствует о высочайшем духовном авторитете Афона для страны (не меньшем, чем авторитет Патриарха?). С другой – возможно, автор обращения просто не был уверен в положительном ответе Иеремии I, в противоположность Проту, неоднократно получавшему вспоможение из Москвы. Так или иначе, но положительное «Писание» Прота Паисия «о сочетании второго брака» было получено в том же году. Оно известно по легендарному памятнику древнерусской публицистики – «Выписи из Святогорьские грамоты, что прислана к великому князю Василию Ивановичю о сочтении втораго брака и разлучении перваго брака чадородия ради. Творение Паисеино, старца Серапонского монастыря» (в некоторых списках – «Керапонтова» или даже «Ферапонтова»; по мнению М. Н. Тихомирова, имеется в виду Ксиропотам).

Не совсем ясно, пришло ли благословение Прота на Русь до свадьбы Василия с Еленой Глинской или после, однако важно, что благословение было получено.

За последние годы княжения Василия III (после 1526 года) сохранилась единственная летописная запись 1533 года о милостыне, полученной игуменом Россикона Гавриилом. Речь идет об огромной сумме в 15 000 золотых; видимо, пожертвование предназначалось и для других афонских монастырей. Игумен Гавриил пришел в Россию традиционным для того времени путем – через Валахию и Молдавию. Но на обратном пути он оказался в Минске и там был ограблен. Ввиду значительности суммы Василий III направил посланника Ивана Глаголева с обращением к королю Польскому и великому князю Литовскому Сигизмунду I Старому (1506–1548), настаивая на возврате игумену Россикона изъятого. Сохранилась также адресованная польскому королю грамота правителя Валахии Раду VII от 1535 года, где содержится та же просьба.

На сегодняшний день у нас нет информации о том, увенчалась ли хоть частичным успехом миссия Глаголева и удалось ли игумену Гавриилу вызволить жертву Василия III, но какие-то деньги игумен до Россикона, очевидно, довез. По крайней мере, в просительной грамоте 1549 года царю Иоанну IV Васильевичу, помимо сообщения о бедственном положении обители и просьбы о заступничестве перед турецким султаном, говорится и о том, что милостыни, доставленной игуменом Гавриилом, хватило только на часть стены.

Драматизм истории ограбления игумена Россикона Гавриила резко усиливается, если понимать, что все эти события происходили преддверии грабительской Вакуфной реформы.

В 1529 году впервые встречается упоминание о метохе Россикона в Каламарии Като Бальбос, не упоминаемом в дарениях ни сербских деспотов, ни византийских императоров. Остается предположить, что этот метох или был обретен как составная часть одной из обителей, вошедших в структуру Россикона, или же был куплен на пожертвования, в том числе (а вероятно, даже преимущественно) русские.

Когда в 1514 году игумены Лавры и Ватопеда решили напрямую обратиться к великому князю Василию III за милостыней и направили в Москву своих старцев, это имело знаменательные последствия, не связанные напрямую с материальной поддержкой. Видимо, именно тогда один из присланных – Нифонт, духовник Ватопеда, – сообщил великому князю о подвизавшемся в его монастыре ученом книжнике, старце Савве.

С одной стороны, нуждавшийся в финансовой поддержке Ватопед имел великие святыни и образованных монахов; с другой стороны, Василий III, желавший и имевший возможность помочь афонским монастырям (включая Ватопед), остро нуждался в квалифицированных специалистах, способных переводить с греческого языка и упорядочить немалую и постоянно пополнявшуюся великокняжескую библиотеку. Вероятно, лично великий князь (а может, и кто-то в стенах его канцелярии) принял решение просить о присылке на Русь старца Саввы для переводов и каталогизации библиотеки.

С отправляющимися обратно на Святую Гору иноками Василий III и Митрополит Варлаам (1511–1521) посылают Вселенскому Патриарху и Проту Симеону грамоту с просьбой прислать с Василием Копылом и Иваном Варавиным из Ватопедского монастыря старца Савву, «переводчика книжного, на время, чтобы он послужил, и, если Бог даст, будет пожалован и опять к вам отпущен». 1516 годом датирована ответная грамота игумена Ватопеда Анфимия Василию III. В ней содержатся следующие сведения:

• Дары, посланные из Москвы, прибыли в сохранности.

• «Василий Копыл многими и великими труды и искушении и убытки, их же прият от безбожных агарян, едва доиде до нас смиренных здрав»;

• священноинок и духовник Савва «стар и ноги больные, не может идти к тебе».

• Вместо него насельники Ватопеда «командируют» на Русь инока Максима, «искусного к толкованию и переводу всяких книг».

Грамота подобного же содержания была адресована и Митрополиту Варлааму; в ней упоминались также распределение милостыни Протом Симеоном, молитвы о чадородии Соломониды, поминание умерших.

Нет сведений о том, что в хлопотах Василия Копыла на Афоне принимала участие Великая Лавра, но участие Пантелеймоновского монастыря очевидно. По грамоте 1516 года от настоятеля Ватопеда Митрополиту Варлааму, состав возвращающейся в Москву группы был таков: 3 человека из Пантелеимонова монастыря (проигумен Савва, священноинок Пахомий, монах Матфей), 3 человека из Ватопеда (Максим Грек, духовник монастыря иеромонах Неофит, инок Лаврентий). Сохранилась запись 1518 года о приеме великим князем Василием Иоанновичем миссии из Константинополя «с великой честию». Правитель разместил прибывших в Чудовом монастыре, «питая их и доволи всякими потребами от своей царской трапезы».

В Москве, отмечая прибытие посольства, фиксировали в записи национальность прибывших: «Лаврентий Болгарин», «Максим Грек». Это имя так и закрепилось за иноком Максимом.

Прп. Максим Грек (в миру Михаил Тривилис, 1470–1556) занимает заметную, хотя и неоднозначную роль в истории Руси. Он получил университетское образование во Флоренции – центре гуманистических идей, что наложило отпечаток на образ его мыслей. Был постриженником Доминиканского монастыря, и последователем Савонаролы. Дальнейший путь духовных исканий привел его около 1505 года на Святую Гору Афон, где он повторно принимает постриг. После десятилетней жизни на Святой Горе, инок получил предложение отправиться в Москву по приглашению великого князя вместо престарелого Саввы, для перевода духовных книг, хотя ни русского, ни другого славянского наречия не знал (Максим осуществлял перевод на латынь, а затем дьяки переводили с латыни на славянский). На Руси он принял активное участие в обсуждении многих спорных вопросов, занимавших тогда Русскую Церковь, и проделал огромную работу по приведению русских богослужебных текстов в соответствие с греческими оригиналами.

Примерно 1518–1519 годами, то есть начальным периодом пребывания на Руси, датируется послание Максима Грека Василию III: «Изложение отчасти пребываниа и чина сущих в Святей Горе святейших монастырей общих и глаголемых особных и отчасти сказание, яко не от человек ниже человекы, но от Божественного промышления, помощи соблюдается Гора она до днесь». В дальнейшем он по просьбе князя неоднократно составлял описания Афона. Он привез с собой некоторые документы Ватопеда – так, в «Изложении» упоминается «златопечатное слово приснопомнимого Андроника», то есть хрисовул Андроника Палеолога; мы знаем также, что в XVI веке в царской канцелярии был сделан «список з грамоты, что дали в Святую Гору прежние государи з земли, списан у Максима Грека». Такое обилие исторических документов «показывает, что Максим Грек имел специальное поручение – добиваться благотворительности московского правительства в пользу этого монастыря».

Интерес к Афону у Василия III стал весьма устойчив после возвращения Василия Копыла. После послания Максима Грека он запрашивает у хиландарского монаха Исайи информацию о платежах святогорцев Вселенскому Патриарху, Солунскому Митрополиту, Турецкому Султану (1519), то есть налицо явное стремление великого князя выяснить истинное финансовое положение Афонских монастырей, периодически испрашивавших помощь.

Кроме сочинений, написанных в защиту исправления книг, Максим Грек оставил много слов и посланий – догматико-полемических и нравоучительных. Он писал против евреев, жидовствующих, магометан, обличал астрологические суеверия и оставил обширное слово «на еллинскую прелесть».

Без сомнения, паламистские идеи прп. Максима оказали большое влияние на его современников и потомков.

Поддержка позиции так называемых «нестяжателей», увлечение политическими вопросами, осложнили отношения Максима Грека с русским княжеским двором. В то же время просьбы отпустить его обратно на Святую Гору неизменно отклонялись. Вовлеченность Максима в политические споры и чрезмерная осведомленность в этом отношении сделали невозможным его возвращение на Афон. Возможно, что последней каплей стало решительное осуждение им развода великого князя с Соломонией Сабуровой «неплодия ради». На Соборе 1525 года Максим Грек был обвинен в ереси и в сношениях с турецким правительством, а также в умышленной порче богослужебных текстов при переводе (надо отметить, что некоторые ошибки в церковнославянском языке у него действительно могли быть, поскольку он не владел этим языком). Преподобного отлучили от Причастия и сослали в заточение в Иосифо-Волоцкую обитель. Семь лет спустя, во время вступления на престол Ивана IV Васильевича (1533–1584), Св. Максим Грек был переведен в Тверской Отроч монастырь, где условия содержания были несколько лучше и где он имел возможность работать.

Греческая Церковь предпринимала усилия, чтобы возвратить Максима Грека. Мы, в настоящее время, не располагаем письмами к Восточным Патриархам, в которых он сообщает им о своей жизни в заключении в тверском монастыре. Но по косвенным признакам совершенно очевидно, что в начале сороковых годов Патриархам стала известна судьба Максима. Информация могла быть получена через Феодора, доставившего жалованную грамоту Ивана IV от 1539 года Проту, либо, что более вероятно, от игумена Россикона Геннадия, в 1543 году выехавшего с милостыней из России в Царьград. Однако это было время ухода Вселенского Патриарха Иеремии I (1522–1545), временного замещения Патриаршей кафедры Иоанном I (1546) и избрания Дионисия II (1546–1555). Таким образом, реагировать на тревожную информацию о Максиме мог только авторитетный, имевший к тому времени шестидесятилетний опыт патриаршества Иоаким I Александрийский, который находился в тот момент (1545) в Царьграде.

В 1546 году великому князю Иоанну Васильевичу была направлена Соборная грамота с благопожеланиями, с сообщением о поставлении автора грамоты в Патриарха и с просьбой отпустить на Афон инока Максима. Увы, просьба оказалась тщетной. Только семь лет спустя Максима перевели в Троице-Сергиеву Лавру, где он и скончался еще через два года. Однако работоспособность и оптимизм не оставляют Максима и в конце его ссылки в Отроч Монастырь.

Максим Грек был, разумеется, отнюдь не единственным, кто приносил традиции Святой Горы на русскую землю. Так, в 1538–1539 годах в Великом Новгороде побывали два монаха афонского «монастыря святого великомученика Христова Георгия, иже от Каппадокия, глаголемого Протия» (этот монастырь обычно отождествляется с Зографом: другой монастырь с храмом Св. Георгия на Афоне – Ксеноф). Монахи рассказали архиепископу Макарию о подвиге новомученика Георгия, замученного турками в болгарском городе Средце (София) 26 мая 1514 года. В эти же годы в Россию вернулся из паломничества на Афон Св. Афанасий Муромский (Мурманский; † 1560), обогативший Афонскими традициями Новгородскую землю, будучи игуменом Богородицкого монастыря в честь Успения Пресвятой Богородицы на о. Мурма Онежского озера, основанного Лазарем Муромским во второй половине XIV в.

20-е – 50-е годы XVI века – это время возобновления и утверждения взаимоотношений России с восточными патриархиями, монастырями Афона и Святой Земли. Период завершает утверждение константинопольским Патриархом Иоасафом царского титула Ивана Грозного (1560).

Иван IV Васильевич Грозный, великий князь, а с 1547 года – первый царь Руси, оставил значительный след в истории Афона и Россикона, продолжая ктиторские традиции, установленные его отцом, великим князем Василием III Иоановичем. Он был щедрым благотворителем по отношению ко всем святогорским обителям. Известны более десяти его грамот, свидетельствующих о благодеяниях, оказанных Россикону – с 1543 по 1584 год.

В первые десять лет правления контакты между Москвой и Афоном были не слишком активны (по крайней мере, если судить по сохранившимся до наших дней документам). Можно предположить, что в этом сыграло роль малолетство великого князя (Иван родился в 1530 году, всего за 3 года до смерти отца) и немедленно разыгравшаяся вокруг его трона ожесточенная борьба боярских группировок за власть.

Всего в настоящее время мы располагаем информацией о подтвержденных актами нескольких контактах Россикона с Москвой в первой половине самостоятельного царствования Грозного:

1. 1543 год – Жалованная грамота с прочетом проезжая («Лист») великого князя Ивана IV Васильевича игумену Россикона Геннадию с братией на беспошлинный проезд монастырских старцев и их людей из Москвы до западной границы Русского государства.

2. 1547 год – Жалованная грамота Ивана IV игумену Россикона («почтил их и удоволил»).

3. 1547 год – Окружное послание Митрополита всея Руси Макария архиепископам, епископам, князьям, боярам и вельможам, воеводам, наместникам и волостителям, гостям, купцам, всему духовенству и всем православным христианам государства с призывом давать милостыню старцам Россикона, которых царь Иван Васильевич, одарив, отпустил на Афон.

4. 1551 год – Грамота царя Ивана IV игумену Россикона Павлу с благопожеланиями, с просьбой молитв и с просьбой принять паробка Обрюту Михайлова для обучения греческой грамоте.

В 1547 году, в год венчания на царство первого русского самодержца Ивана IV, при святительстве митрополита Макария, произошел беспрецедентный случай, свидетельствующий о том, насколько изменились взаимоотношения Руси и Афона, насколько глубоко Россия осознала значение русской обители в Уделе Пресвятой Богородицы. По случаю прибытия в Москву престарелого игумена Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря Саввы I, митрополитом Московским и всея Руси Макарием было издано Окружное послание «ко всем православным христианом русскаго великаго православия». В послании Первосвятитель оповещал православный русский народ о прибытии в первопрестольный град почтенного старца игумена и призывал всех оказать посильную помощь нуждающейся русской обители. Собранная щедрая милостыня помогла значительно поправить хозяйство и восстановить ветшающую обитель, но главным образом средства пошли на выплату огромного монастырского долга Османской Порте. Подобная знаменательная встреча русского игумена повторилась через 44 года – в 1591 году, при благоверном царе Федоре Ивановиче.

Иван IV был венчан на царство митрополитом Макарием, который сам составил и чин церемонии; для того, чтобы подчеркнуть преемственность московских царей от Византии, разумеется, необходимо было получить признание царского титула и благословение на царство от Вселенского Патриарха.

В 1557 году Иван IV снабдил богатой милостыней архимандрита Суздальского Ефимиевского монастыря Феодорита и отправил его в Константинополь по делу благословенной грамоты на царство. Четырьмя годами позже в Москву была доставлена долгожданная Соборная грамота Вселенского Патриарха Иоасафа II Великолепного (1556–1565) с благословением великого князя Иоанна IV Васильевича на царство. Известна летописная запись 1561 года о представлении царю Ивану IV Васильевичу «грамоты благословенные на царство с Патриаршескою подписью и печатью».

В 1550 году по просьбе святогорцев царь направил грамоту султану с просьбой защитить монастыри от бесчинств турецкой администрации, но неизвестно, какое она возымела действие. В мае 1554 года в Москву для сбора милостыни приезжал старец Пантелеимонова монастыря Евфимий.

Помимо царских пожалований, богатые пожертвования делались при каждом визите в столицу святогорских посольств боярами, знатью и московским духовенством. Это могли быть не только материальные вклады, но и книжные. Так, например, в 1556 году боярин М. Я. Морозов передал инокам Россикона Книгу шестнадцати пророков, с толкованиями. Веком позже ее привез обратно в Москву Арсений Суханов. Другое известное книжное пожертвование в библиотеку Пантелеимонова монастыря связано с именем иеромонаха Матфея (1550–1624), известного переписчика, с 1596 по 1597 год находившегося в Москве. Одна из переписанных им рукописей – Литургарион 1599 года – оказался в библиотеке Россикона (№ 426).

Устойчивые контакты позволяли русским правителям и церковным иерархам оперативно организовывать обучение церковной грамоте, приглашать образованных книжников, получать книги с Афона. Важно отметить, что, хотя не выявлены факты обучения русских слушателей в святогорских школах на регулярной основе, но репутация Афона, и, в частности, Свято-Пантелеимоновского монастыря, как ученого центра, была на Руси очень высока. Фактически он рассматривался в России как высшая школа. Любопытно отметить, что Россикон зачастую оказывался «школою для приготовления толмачей при Посольском приказе». Грамота, отправленная в 1551 году Вселенскому Патриарху Дионисию II (1546–1555), свидетельствует, что принимается решение совместить дачу милостыни с просьбой поспособствовать в организации учебы греческому языку в Россиконе, у игумена Павла, паробку Обрюте Михайлову сыну Грекову:

Да послали есмы к тебе своего паробка Обрюту Михайлова сына Грекова, и ты б его велел у себя учити грамоте греческой и языку, и держал бы еси у себя доколе научится, и науча, прислал его к нам. А что тебе учинится в его корму протору, и мы велим тебе заплатить. А будет тебе у себя научить невместно, и ты б отослал его в Святую Гору Афоню, в наш монастырь Святого Пантелеимона, и там велел его учити пристанно, и науча, послал его к нам. А мы с ним в Пантелеимонов монастырь игумену и старцом послали ж.

Как свидетельствует последняя фраза, одновременно с посланием Дионисию направляется грамота Ивана IV Васильевича игумену Россикона Павлу с поручением обучить Обрюту греческому языку (что косвенно подтверждает наличие в Россиконе русской братии). Текст ее почти идентичен приведенному выше:

Божиею милостью от великого государя Ивана, Царя всея Руси и великого князя Владимирского в Святую Гору Афоню, во обитель святого великого мученика Пантелеимона, богомольцу нашему, игумену Павлу с братьею. Посла если к вам паробка своего Обрюту Михаилова сына Грекова. И как придет к вам Обрюта с сею нашего грамотою, и вы б его велели у себя в монастыре учити греческому языку и грамоте. И как научится, и вы б его к нам отпустили. А что вам учинится протору (расходу) в его учебе и в корму, и мы вам то велим заплатить из своей казны.

Кроме того, сохранилась регистрационная запись от 1551 года об отпуске паробка Обрюты с Андреяном Греком к Дионисию II. По прошествии шести лет обучения-стажировки Обрюты о нем вспоминают в России в связи с необходимостью получения соборного благословения Царского венчания Ивана IV Васильевича. В этой же грамоте и содержится просьба к Иоасафу II о присылке обратно паробка Обрюты, обучавшегося в Константинополе греческому языку.

Грязнуша Ушаков и Федка Внуков, также направленные на обучение, удостаиваются актов двух русских царей – Ивана IV (1584, об отправке с Марком Самсоновым) и Феодора Ивановича (тот же 1584 год, в наказной памяти Бориса Благова).

* * *

В 1549 году иеромонахами Россикона Иаковом и Мартирием была доставлена царю грамота от игумена Павла. В этом сообщении выражена благодарность за прежнюю милостыню (1547 года) и сожаление о том, что после получения значительных пожертвований 1533 года игумен Россикона Гавриил был ограблен в Минске, и на оставшуюся часть денег удалось возвести лишь весьма небольшой отрезок монастырской стены. Сверх того, игумен выражает просьбу к русскому царю о заступничестве перед турецким султаном Сулейманом II (1520–1566).

О защите Россикона и своего Хиландарского монастыря от хищной турецкой администрации Сулеймана II просит и игумен Хиландара Паисий. Он был принят Царем с тремя старцами в 1550 году, и пишет по заданию царя Ивана IV и Митрополита Макария послание 1550 (3) о Святой Горе Афонской с указанием количества монахов, размеров турецкой дани и с описанием географического положения афонских монастырей. Любопытно, что, по его словам, общую афонскую дань выплачивает туркам Валахия.

На просьбы обоих дружественных монастырей Царь оперативно откликнулся грамотой 1550 года Сулейману II с просьбой об облегчении дани и о защите от притеснений местной администрации.

* * *

Ко второй половине XVI века относится еще одно заслуживающее упоминания явление в жизни Русской обители на Афоне: союз с Хиландаром. Союз этот естественным образом вытекал из традиций предшествовавшей эпохи, когда сербские правители покровительствовали Россикону, и выражался, очевидно, в совместном ведении хозяйства. Начало его можно смело датировать временем не позже середины XVI века: «земельный» акт 1560 года явно фиксирует сложившуюся практику. Характерно также, что игумен Хиландара в грамоте 1550 года просит о заступничестве одновременно для обеих обителей, упоминая их вместе, как нечто единое.

В 1555 году Хиландарская обитель по ходатайству посольства со Святой Горы, пришедшего с просьбой «принять монастырь в свое царское имя», была взята под покровительство Москвы в качестве «другой богомольи» русского царя (первая «богомолья» – Россикон). Годом позже была подписана жалованная грамота Хиландару на двор в Москве, в новом городе, по правую сторону Богоявленского монастыря, возле Устожского двора. Он предназначался «для приезду из оной обители старцев» – то есть и московские власти, и монахи-святогорцы рассчитывали на регулярные визиты в Россию с Афона. Одновременно с передачей двора Хиландару другой грамотой царя московский греческий монастырь во имя свт. Николая Чудотворца («Николы Большие Главы») был передан под временное пребывание приезжавших в Москву монахов других обителей. (Более ста лет спустя, в 1669 году, царь Алексей Михайлович подписал грамоту, передающую права владения Никольским монастырем монахам Иверской обители по челобитной архимандрита Иверского Климентия, составленной после доставления на Русь из Иверона копий чудотворной иконы Богородицы Портаитиссы – знаменитой Иверской иконы).

Следует отметить вклады царя Ивана IV Проту на помин души первой жены, царицы Анастасии Романовны – в 1567 и в 1571 году. В 1571 году в обитель Св. Пантелеимона была доставлена царская грамота на имя игумена Диомида и всех священноиноков монастыря, и при ней 200 рублей по царице Анастасии, серебряный кубок по царице Марии Темрюковне (второй жене Грозного, скончавшейся в 1569 году), и 150 руб. по князе Юрии Васильевиче (младшем брате Ивана, умершем в 1563 году) – с просьбой записать их имена во вседневный синодик, совершать молитвы за здравие Царя, его сыновей царевичей Ивана и Феодора и царского воинства; кроме того, царь просил известить о получении милостыни. Эту грамоту и пожертвования привез на Святую Гору царский слуга купец Семен Борзунов.

Мартом 1571 года датирована жалованная (подтвердительная) данная грамота царя Ивана IV и его сыновей, царевичей Ивана и Федора, архимандриту афонской Хиландарской обители Прохору на двор у Богоявленского монастыря в Москве, в Китай-городе, с просьбой молиться за здравие самого царя, царицы и царских детей, а также поминания усопших родителей и деда царя. Двор был выделен хиландарцам еще в 1556 году (см. выше). Этот дар подкреплялся и позже, сохранились грамоты 1586, 1603 годов.

В том же 1571 году хиландарские иноки ответным документом благодарят Ивана Грозного за подтверждение права на выделенный им двор и указывают, что ими получено из Москвы церковное облачение в следующем составе:

• риза с жемчугом и с «дробницами позолоченными»;

• стихарь;

• епитрахиль;

• поручи «с жемчугом и с дробницами»;

• орарь;

• пояс, шитый жемчугом;

К облачению были приложены позолоченные дощечки с именами царя и царицы.

* * *

В период правления Иоанна Грозного интерес к святогорским уставам, к молитвенной и бытовой стороне жизни афонских иноков получил новый толчок к развитию. Около 1560 года в Москву прибывает игумен Россикона Иоаким со священником Матфеем, диаконом Спиридоном и старцем Сильвестром. Игумен Иоаким прожил в Москве около двух лет. По поручению Митрополита Макария Московского он вскоре по приезде составил Послание о Святой Афонской Горе, описывающее уклад жизни различных категорий насельников Святой Горы, ее географические и климатические особенности, флору и фауну. Этот текст представляет значительный интерес по полноте и обстоятельности описания.

В своем послании игумен Иоаким сообщает о дани, которую Россикон ежегодно платит туркам:

А с Пантелеимонова монастыря Русскаго дани на год емлют турки 200 аспр и един рубль внутрь Святыя Горы, опричь инших нужд, что прилучаются о полоненных и от поморских турков, что пленуют их пашни ж монастырския. Пашня первая, где хлеб пашут, на воротех Святые Горы; тут есть церковь Стретение Господне; от тое пашни турскому емлють 1000 аспр от хлеба и от винограда; иншая ж пашня их при Селуне граде: тут пашня большая; тамо церковь святаго Пантелеимона, от тое пашни турской дань емлет на год 8000 аспр. Иншая пашня при том же граде Селуне: тут церковь Успение Пречистые Богородицы; оъ тое пашни турской емлет на год 1000 аспр. Иншая пашня есть при граде Ехваит, в той пашни церковь Преображение Господне, другая церковь Успение Пречистыя Богородицы, третия церковь Пантелеимон, от тое пашни турской емлет дани на год 4000 аспр. Скоты же их монастырския пасутся на месте глаголемом Касандрея, отстоит от Святые Горы 2 дни; от того места турской емлет на год дани 1000 аспр и 50 руб. Иншее место, где пчелы пасутся на месте глаголемом Луг, отстоит от Святыя Горы един день, от того места емлет турской 2000 аспр; отстоит то место отъ града Селуня 20 верст, тамо пасутся буйволы и коровы монастырския, от того места турской дани емлют на год 1000 аспр и 5 рублев; а за корабли, что от пашни жито привозят, мыто турскому дают 30 рублев. И от всех пашен, и от всего скоту, от виноградов и от пчел, и от внутрь Святые Горы, что дают турскому дани на год от Русскаго Пантелеимонова монастыря 24000 аспр, а по-русски 245 рублев, опричь иншия нужды, что прилучаются.

Увы – скрупулезно перечисляя суммы разных налогов и сборов с Русской обители и с прочих святогорских монастырей, автор Послания едва ли предполагал, какое серьезное испытание постигнет их в ближайшие же годы…

Как мы уже упоминали выше, власти Османской империи сравнительно терпимо относились к «монашеской республике» на Святой Горе, не препятствуя инокам свободно исповедовать свою религию. Как правило, дело ограничивалось наложением на монастыри тяжелых поборов – которые, однако, могли быть выплачены при помощи зарубежных ктиторов. Некоторое время это давало святогорским обителям возможность вести очень небогатое, но все же относительно стабильное существование. Однако в 1560-е годы, в правление султанов Сулеймана I (1520–1566) и его сына Селима II (1566–1574), на Афон обрушилось настоящее бедствие. Оно носило название «вакуфной реформы».

Сулейман I Великолепный не был так активен в военном отношении, как его отец; тем не менее, период его правления был очень насыщенным для империи и ее соседей. Он воевал с Венецией, Венгрией, Персией, делал попытки колонизации Грузии. Государственных доходов не хватало, и правительство стало прибегать к экстраординарным мерам. Так, именно в тот период наместники пашалыков (турецкая административная единица) стали назначаться за деньги, и со временем это стало нормой права, правительство прибегало к порче монет. В 1560 году Афону был нанесен очень тяжелый экономический удар – отъем метохов, необходимых для монастырского хозяйства, вынудил обители выкупать или арендовать их. В том же ряду стоит и объявление всего недвижимого имущества православных монастырей государственным вакуфом.

Вакуф, или вакф (арабск. «установление надзора» либо «удержание») – в мусульманском праве: имущество, отданное кем-либо на религиозные или благотворительные цели, «право собственности, на которое по волеизъявлению учредителя ограничено пользованием всем или частью дохода или продукта». В наиболее широком смысле этот термин может обозначать завоеванные мусульманами в священной войне земли, с которых платится налог – харадж: эти земли составляют неотчуждаемую собственность государства, но прежним обладателям их при условии уплаты хараджа предоставляется наследственное право владения и пользования. При этом налогом обложено само имущество, а не владельцы. Как государство, так и частное лицо может превратить свое имущество в вакуф, отдав его навсегда какому-либо благотворительному, религиозному или образовательному учреждению, и тем изъять его из гражданского оборота. При этом «жертвователь» продолжает им пользоваться, поддерживая «получателя» доходами с этого имущества. В прошлом вакуф иногда бывал способом оградить имущество от захватов, конфискаций и произвола властей, давая хотя бы отчасти гарантии спокойного пользования им: вакуфное имущество считается собственностью Аллаха и не может быть объектом конфискации, запрещения, секвестра или ареста. Еврейское или христианское учреждение могут пользоваться данной недвижимостью, но все доходы, оставшиеся после оплаты хараджа, должны идти в пользу бедных без различия вероисповедания. Вакуф можно установить в пользу нескольких учреждений, причем если эти учреждения прекратили свое существование, то имущество возвращается к дарителю или его наследникам.

В конце 1560 х годов все имущество афонских монастырей было объявлено вакуфным, то есть принадлежащим мусульманскому государству; монастыри должны были выплачивать весьма высокий харадж, поставивший их на грань разорения. Сверх того, они не имели возможности распоряжаться доходами с этого имущества. Все это вело к крайнему обнищанию обителей.

В зографской грамоте 1568 года о происходящем сказано так:

…в последние дни обратилось сердце чад агарянских на род христианский, наипаче на мнихов, сребролюбия ради, как некогда Иуда прельстился. Нечестивейший и суровый царь Салтан Селим держал тогда скипетр агарянский и обладал родом христианским: он послал во всю свою область повеление продать все отчины монастырей, метохи и мельницы и все стяжание их: мнихи же в расточении да будут повсюду в державе его. Тогда была туга и плач неутешный у всех христиан: наипаче же иноки слезы непрестанно день и ночь проливали, и платили многие тысячи асприй, без числа. Мы же иноки монастыря славного великомученика Христова Георгия, на горе Святой, нарицаемого Зограф, видели, что в сей великой нужде, святой монастырь разорится до конца, и все, что имели, продали, овец и буйволов и коней, и еще заложили серебряные сосуды царские и церковные; один метох на Струме, близ села, нам оставался, но и тот заложили в руки турков, а сосуды серебряные евреям, чтобы только избежать темницы и спастись от рук нечестивых. Потом послали братию нашу повсюду, где обретались Христиане, просить во имя Господа нашего Иисуса Христа.

За 1568 год есть сведения о серьезном упадке и в хозяйстве Россикона – сохранившиеся еще метохи и имущество заложены. Рассмотрение вакуфного дела Россикона происходило в два этапа в 1569 году. На первом, местном суде присутствовали инок Дионисий – представитель Протата, и игумен Матфей – от Россикона. Освидетельствовано дело, по-видимому, было представителями Протата монахами Вениамином (Великая Лавра) и Давидом-Дионисием (Иверский монастырь).

Из заключения суда следует, что:

1. Монастырь общежительный.

2. Имеется братия в числе 47 монахов.

3. Описаны границы, указан один пирг у моря (Солунский). В указанных границах имеется 10 келлий.

4. К монастырю относится также Скит Успения Богородицы (Ксилургу).

5. Вне границ есть четыре келлии – Св. Василия, Св. Георгия, Св. Стефана, Св. Иакова.

6. Имеются метохи на равнине Мегали-Вигла, в Каламарии, Ревеникии, Кассандре, в Чифлике.

Все имущество монастыря было передано настоятелю Матфею на следующих условиях:

1. После всех издержек на хозяйство монастыря оставшуюся сумму доходов он отдает убогим своего монастыря и Святой Горы.

2. Животных мужского пола продать можно, женского – оставить в монастыре (что противоречит п. 5. Афонского Устава, который будет принят вскоре, в 1575 году).

3. Насельники обители могут избирать себе настоятеля.

О. Матфей согласился на эти условия.

Второй этап слушания дела происходил уже в Константинопольском суде. По результатам слушания была выдана специальная грамота, Вакуфнаме, согласованная с шейх-исламом, представителем султана, и определявшая имущество монастыря и условия пользования им.

Чтобы выжить в условиях после вакуфной реформы афонским монастырям, и в том числе Россикону, приходилось идти на многие отчаянные решения:

• закладывать монастырское имущество;

• занимать денежные средства под большие проценты у еврейских ростовщиков;

• обращаться за поддержкой к Патриархам и к лидерам государств.

Бедствия, спровоцированные вакуфной реформой, привели к обострению внутренних проблем Афона. В начале 1570-х годов Патриарх Константинопольский Иеремия II счел необходимым заняться устроением жизни святогорских насельников. В 1573 году на Афон отправился Патриарх Александрийский Сильвестр. Он начал работу над составлением нового афонского Устава, утвержденного сингиллием Патриарха в 1575 году. В соответствии с этим типиконом, инокам предписывалось решать все внутренние споры внутри святогорского сообщества, мирным путем и опираясь на церковные обычаи; обращаться по таким вопросам за пределы Афона было запрещено. На Святой Горе запрещалось сеять пшеницу или ячмень, можно было выращивать только бобовые; запрещался сбор орехов для продажи «на сторону», за пределы Афона; запрещалось изготавливать ракию (виноградную водку) и даже выращивать виноград в скитах. Были установлены фиксированные цены (внутри Афона) на некоторые виды продуктов, такие как растительное масло и те же орехи. Уничтожалась торговля монашескими одеяниями; исключалась возможность пребывания на Афоне детей, безбородых юношей и животных женского пола; мирянин по новому Уставу не мог жить на Святой Горе более трех лет – по истечении этого срока он должен был либо принять монашество, либо покинуть пределы Афона. Однако эти меры по упорядочению афонских обычаев имели лишь частичный эффект.

* * *

Помощь крепнущего Русского царства была спасительна для Россикона, но первого удара от вакуфной реформы обитель не выдержала. В 1568/69 году, заплатив турецким властям огромный выкуп за конфискованные постройки и земельные угодья, монахи вынуждены были заложить все метохи монастыря и даже церковную казну. Это привело к тому, что некоторое время спустя монастырь опустел, а его насельники перебрались в окрестные скиты и келлии.

Наиболее ярко иллюстрируют тяжелейшее положение монастыря во время очередного запустения следующие документы:

1. Кадастровые регесты 1560 года: фиксация объединения земель с Хиландаром в общем кадастровом плане.

2. 1568 год – метохи и имущество заложены.

3. 1584 год – движимое имущество передано на хранение в Хиландар.

В конце 1581 года умер старший сын и наследник Ивана Грозного, царевич Иван Иванович. Смерть царевича Ивана вызвала большое количество вкладов на помин его души в монастыри и церкви – как на Руси, так и в других православных странах. Разумеется, не остался в стороне и Афон.

Весной 1584 года для раздачи монастырям милостыни по душе царевича был послан на Восток царский человек Иван Мешенинов. Пожертвования предназначались всем двадцати афонским монастырям, в том числе Россикону. Вероятно, были приняты во внимание сообщения находившегося в Москве строителя Свято-Пантелеимонова монастыря Матфея. Судя по последовавшей «коллективной» милостыне, видимо, он привез коллективную челобитную грамоту о тяжелом положении всех афонских обителей, а не только Россикона. Здесь же, в Москве, строитель Матфей и скончался, не успев вернуться на Афон; сохранилась запись 1582 года о его смерти. Из грамоты Прота Пахомия от 5 сентября 1584 года и записи-отчета Ивана Мешенинова о поездке видно, что по прибытии на Афон (30 июля 1984), кроме розданной по семнадцати монастырям суммы приблизительно в 3000 рублей, была и особо оговоренная милостыня: 820 рублей Ватопеду, 700 Хиландару и 500 – Россикону. Однако не вполне ясно, дошла ли эта милостыня до адресата.

Возвратившись в Москву со Святой Горы, Иван Мешенинов привез с собою царю грамоту от Прота Пахомия и архимандритов Ватопедской и Хиландарской обителей. Они извещали царя о получении ими царского вклада на помин души сына Ивана, который Прот распределил между всеми нуждающимися в помощи обителями. В то же время о монастыре Св. Пантелеимона, куда по царской грамоте было назначено 500 рублей, сообщалось, что он «стоит уже 10 лет пустым» (после смерти строителя Матфея, скончавшегося в Москве), а потому и передать некому следующие ему деньги. Грамота эта датируется 5 сентября 1584 года. Но кроме этой печальной новости, Мошенин представил весьма информативный отчет о богатой милостыне, розданной в Царьграде и на Афоне с перечислением одариваемых (игуменов, скитников, старцев). Особый интерес для нас представляет одна цитата из «списка», поданного Царю: «Сверх того в Царьграде, по приказу Патриаршему, собору священников и дьяконов, и в скиты, что около Пантелеимонова монастыря, роздано нищим по рукам восемьдесят два рубля». Можно сделать предположение, что в годы лихолетья старцы Россикона, будучи не в состоянии содержать свою обитель, переходят в принадлежащие ей скиты (в том числе, вероятно, и Ксилургу).

С другой стороны, сохранились документальные свидетельства (адресованные настоятелю монастыря грамоты султана и судьи из Салоник от начала 1583 года), что Россикон еще в начале 1580-х годов выигрывал суды по спорным метохам в Каламарии и на о. Лемнос – а это, конечно, требовало денег. Кроме того, из другого письма, составленного тем же Протом Пахомием, но немного позднее, явствует, что Россикон, хотя и запустел, но не совсем: несколько монахов в нем оставалось, для того, чтобы совершать богослужения. Поэтому к доставленной Мешениновым информации о том, что Россикон пуст «10 лет», следует подходить с осторожностью; возможно, рубежом окончательного обнищания Россикона можно считать 1583–1584 годы, то есть время буквально накануне появления новых гостей из Москвы.

Таким образом получается, что около 10 лет назад произошли некие обстоятельства, заставившие насельников Россикона покинуть обитель и переселиться в принадлежащие ей скиты и келлии, откуда они продолжали вести монастырское делопроизводство и весьма успешно, оставив в обители лишь несколько человек для совершения ежедневного богослужебного последования. Нам остается лишь попытаться выяснить, какие веские обстоятельства заставили иноков временно покинуть свой монастырь. Анализ истории, как Русской обители, так и всей Святой Горы в целом, показывает, что практически единственный поводом временного оставления братством своего монастыря являются так называемые «военные слухи», то есть известия о военной угрозе, с реальной опасностью для жизни насельников. Так, например, поступит братство Россикона в 20-х годах XIX столетия во время греческого восстания. Какие же военные действия могли потревожить братию Пантелеимоновой Обители в рассматриваемое нами время? Вероятнее всего это были события 1571–1572 годов. Всякий раз, когда Русь сталкивается в конфликте с тем или иным государством, в состав которого входит Святая Гора, Русская Обитель на Афоне становилась объектом точечной агрессии со стороны противника России. Так было в 1045 году во время кратковременной войны Руси и Византии. Так будет и в XIX столетии: при каждой войне России и Турции Пантелеимонов монастырь подозревался в сговоре против Османской империи и лишь чудом избегал расправы. Так, вероятно, было и в 70-х годах XVI века. В 1571 году Крымский хан Девлет Гирей при поддержке Османской империи и Речи Посполитой вторгся с 40-тысячным войском в русские земли и опустошил их до самой Москвы, которую сжег практически всю, кроме Кремля. Количество жертв и уведённых в плен определить весьма трудно, но, по оценкам различных историков, оно исчисляется десятками тысяч. Хан думал, что Русь не оправится от такого удара и станет ему легкой добычей, а потому готовил на следующий год еще один поход, которым хотел повторить Батыево побоище. Он собирал гораздо более крупную армию. Активную поддержку оказала Османская империя. Султан, вассалом которого являлся Крымский хан, предоставил несколько тысяч воинов, в том числе 7 тысяч отборных янычар. Общее количество войска составляло 80 тысяч человек. Между 29 июля и 2 августом 1572 года в 50 верстах от Москвы произошло сражение при Молодях, в результате которого крымско-турецкая орда, значительно превосходившее русское войско по численности, была обращена в бегство и почти полностью перебита. Геополитическое значение победы при Молодях в условиях Ливонской войны и разорений прошлогоднего набега на Москву было колоссальным. Отражение крупного крымско-турецкого похода, целью которого было возобновление подчинения ослабленного Русского государства по образцу золотоордынского ига, позволило России отстоять все поставленные под вопрос достижения предыдущих ста лет: независимость, единство, а также контроль над Казанским и Астраханским ханствами. Вполне возможно, что в преддверии этого похода турками был нанесен упреждающий удар и по Россикону – оплоту русских на Афоне, тем более, что до Афона им – рукой подать. Это и заставило иноков покинуть свою обитель и расселиться по скитам и келлиям.

Еще до того, как Мешенинов возвратился на Русь, а именно осенью 1584 года, была послана в русский монастырь новая милостыня от Государя с торговым человеком Марком Самсоновым. С ним была послана и грамота – последняя грамота на Афон от царя Ивана Грозного, – в которой Государь извещал, что прежде, «когда не стало Божиим изволением в живых сына его царевича Ивана», он посылал с человеком своим Иваном Мешениновым по душе его милостыни 500 рублей, а ныне посылает им опять по царевиче с Марком Самсоновым ризы и стихарь. В состав общей группы, сопровождающей Марка Самсонова, входит митрополит Вифлеемский и экклесиарх Хиландарский Григорий. Они едут через Смоленск, Оршу, Львов или Вильно (возможно, посещая по пути короля Речи Посполитой Стефана Батория), Царьград (с посещением Вселенского Патриарха и, возможно, турецких сановников). Жить на Афоне было велено у экклесиарха Григория в Хиландаре, а в Пантелеимонов монастырь передать в качестве вклада церковное облачение: ризы, стихарь, поручи и епитрахиль, всё перечисленное – в драгоценном ларе (милостыня по сыне, царевиче Иване).

Информируя Царя о прибытии Марка Самсонова с пожертвованиями на Афон, Прот Пахомий сообщает, что Россикон пуст и «нет кому отдать этих риз», поскольку в монастыре, кроме трех монахов, которые поют правило, нет насельников, монастырь запустел от многих долгов, и метохи и церковная казна в закладах за долги. «А посланные ризы находятся в монастыре Хиландар ... и когда монастырь устроится, мы отдадим ризы... в монастырь», – далее пишет Прот, – «...или вели к Москве вести...».

Хиландар получил богатую милостыню и до поры до времени держал ризы Пантелеимоновой обители у себя на временном хранении. В августе 1584 года Царь Феодор Иоаннович послал к турецкому султану Мураду III своего посланника Бориса Благова: сообщить о преставлении отца своего и передать тысячу рублей милостыни Патриарху Царьградскому и в афонские обители, по душе родителя. С тем же посланником он передал на Афон распоряжение, поскольку Россикон в запустении, передать упомянутые ризы в Ватопедскую обитель. Однако по каким-то причинам хиландарский игумен Григорий не исполнил прямого указания Царя и уклонился от их передачи (сохранилась жалоба на это архимандрита Никифора Ватопедского царю Федору Иоанновичу от 1585 года, где указано упрощенно: «Ризы»). Решение о «переадресовке» царь, по всей видимости, принял по информации Ивана Мешенинова, поскольку ссылки на Акт Прота от 1584 года в грамоте Федора Иоанновича игумену Григорию, посланной позже с Борисом Благим, нет. В конечном итоге облачения остались в Хиландаре.

В первой половине 1580-х годов совет афонских старцев во главе с Протом обратился к царю Иоанну IV Васильевичу с просьбой восстановить и обустроить Россикон, «понеже строения и почетия есть Святого князя Владимира, и в наших странах похвала царству ти». Однако послание было отправлено накануне смерти царя Ивана Грозного; кроме того, русская казна была опустошена опричниной и затяжной неудачной Ливонской войной. Просьбу удалось выполнить лишь в начале 1590-х, уже при следующем царе – Феодоре Иоанновиче. Завершением запустения следует считать получение в 1591 году милостыни архимандритом Россикона Неофитом, который прибыл на Русь вместе с митрополитом Тырновским Дионисием, доставившим в Москву решение Вселенского Патриарха о признании за Иовом всех прав Патриарха Русской Церкви.

Начало царствования сына Ивана Грозного, Феодора Иоанновича (1584–1598), пришлось на момент очередного всплеска обращений с Афона и из других областей Греции за поддержкой к России.

«Активной фазой» российско-греческих отношений можно считать 1560-е – 1590-е годы. Ей положила начало доставка грамоты от Патриарха Иоасафа с благословением царю Ивану Васильевичу на царство. В дальнейшем причиной непрекращающихся просьб о помощи послужила упомянутая выше Вакуфная реформа, разорившая не только афонские монастыри, но и всю Церковь (в турецких пределах). Кульминационным моментом этого обнищания Церкви следует считать приезд в Москву к царю Феодору Иоанновичу в 1588 году Вселенского Патриарха Иеремии II (1572–1595, с двумя перерывами). Приезд этот спровоцировал важнейшее событие этого периода истории Русской Церкви: учреждение на Руси Патриаршества.

Переговоры о возможности поставления на Руси Патриарха были инициированы Борисом Годуновым и велись несколько месяцев. Сначала Иеремия II предлагал на роль Патриарха Московского себя, однако Годунов сумел убедить его отказаться от этого плана, и в итоге главой Русской Церкви стал Иов, Митрополит Московский и всея Руси.

Иеремия II поставил Иова в Патриарха Московского практически единолично, находясь на Руси и не созывая Собор. Нет ничего удивительного в том, что далеко не все церковные предстоятели сразу приняли этот шаг. Чтобы под грамотой Великого Константинопольского собора 1590 года появились подписи всех иерархов, понадобились немалые дипломатические усилия и щедрость со стороны Бориса, действовавшего от имени русского царя. Не случайно при утверждении решения на Соборе участники особой грамотой благодарили Бориса Годунова за его «милости» и выражали свою радость, что могли удовлетворить его желания. (Отношения Годунова с высшей церковной иерархией и впоследствии оставались достаточно дружественными. Так, Патриарх Иов впоследствии оказал активное содействие избранию Годунова на царский трон). Правда, Москва получила категорический отказ на свое пожелание, чтобы имя Русского Патриарха стояло на третьем (после Константинопольского и Александрийского) месте в Диптихе – списке имен предстоятелей автокефальных Церквей, где имена расположены в традиционном «порядке чести».

Некоторые современники считали, что непоследовательные и не вполне бескорыстные действия восточных Патриархов, и в первую очередь Иеремии, способствовали углублению конфликтов среди православных в Польско-Литовском государстве и подтолкнули западнорусских епископов к заключению Брестской унии 1596 года. Однако анализ документов, связанных с вмешательством Иеремии в дела Западнорусской митрополии в 1588–1589 годах, не подтверждает эту точку зрения.

Для более полного понимания обстановки, в которой действовал Иеремия II, следует учитывать постоянное давление Папского Престола. Католики вели активную работу, направленную на заключение унии с православной Церковью. В 1577 году Папа основал в Риме Коллегию святого Афанасия, где могли обучаться православные юноши, преимущественно греки с островов, находившихся под венецианской властью (Хиос, Корфу, Крит, Кипр); поступали туда и выходцы из Константинополя. В 1582 году иезуит Антонио Поссевино был отправлен в Москву в качестве папского представителя, пытавшегося склонить к унии царя Иоанна IV; тот же Поссевино основал Папскую коллегию на территории Литовского княжества в Вильно, где могли учиться и русские, принявшие католичество. Осуществлялись перевод на греческий, издание и распространение среди греков в Османской империи актов Ферраро-Флорентийского и Тридентского Соборов, а также другие действия, призванные внедрять идею унии среди православных.

В 1595 году Кирилл Терлецкий и епископ Владимиро-Волынский Ипатий Потей зачитали перед папой Климентом VIII (1592–1605) в Риме Исповедание веры «по форме, подписанной для греков, возвращающихся к единству с Римской Церковью» – что, по сути, явилось актом подчинения Киевской Митрополии Риму. Год спустя 9 октября 1596 года в Бресте киевский Митрополит Михаил Рогоза провозглашает в храме святого Николая присоединение Киевской Митрополии к Римской Церкви. Однако в то же время и в том же городе под председательством экзарха Вселенского Патриарха Никифора проходил контр-униатский Православный Собор, созванный при содействии князя Константина Константиновича Острожского (1526–1608) и под защитой его войск, на котором иерархи-униаты были низложены. В этом Соборе принимал активное участие Игумен Русского Монастыря на Афоне Архимандрит Матфей. Собор защитил чистоту Православия от лукавой примеси униатства, однако не поставил точку в попытках насильственно подчинить его Риму – с этого момента для православных христиан Юго-Западной Руси начался длительный период исповедничества, который не закончился и по сей день.

Брестская уния не могла не вызвать резко негативной реакции на Афоне. Ярким эмоциональным выразителем этой реакции был Иоанн Вишенский, пришедший на Афон уже известным церковным деятелем, автором «Извещения краткого о Латинской прелести».

В мае 1591 года в Москву прибыл митрополит Тырновский Дионисий с известием, что Константинопольский Собор 1590 года признал за Патриархом Иовом все права Предстоятеля автокефальной Церкви. В состав посольства Дионисия входили: настоятель Пантелеимонова монастыря Неофит, архимандрит Хиландара Григорий и инок Ватопедской обители Софроний, приехавшие в Россию для сбора пожертвований. Царь Феодор Иоаннович принял посольство 20 июня. Во время приема состоялась передача привезенных гостями христианских святынь. Митрополит вручил царю и Патриарху Иову дар от Константинопольского Патриарха – частицу мощей святого мученика Пантелеимона (кость от руки), а от себя – частицы мощей св. Марии Магдалины и св. вмч. Иоанна Нового, а также царские венцы для царя и царицы. Старец Софроний преподнес царю привезенные из Ватопеда мощи св. мч. Кирика.

Архимандрит Россикона Неофит доставил в Москву две грамоты из Россикона:

1. царю Феодору Иоанновичу, с просьбой о милостыне на ограждение монастыря;

2. Патриарху Иову, с просьбой подтверждения прежней жалованной грамоты о свободном проезде в Россию для собирания милостыни.

Сбор пожертвований в России в пользу монастыря был разрешен; Патриарх издал грамоту (6 марта 1591 года), в которой призывал всех русских христиан откликнуться на нужды Русской афонской обители:

Ныне убо сынове и чада сущи о Христе, пишу вам славы ради великого благочестия и возвещая о сих, что пришли старцы из Святые Горы из Русского монастыря честные обители святого Великомученика и целебника Пантелеимона Архимандрит Неофит да келарь Иаким да свещенник Матфей да диакон Афонасей к Боговенчанному Царю Государю, о Святом Дусе возлюбленному сыну Святые Церкви и нашего смирения благоверному и христолюбивому великому князю Федору Ивановичю всеа Русии самодержцу да и к нашему смирению на Москву и ко всем православным христьяном русского нашего великого Православия, бьючи челом и возвещая о сих что-де и грех ради наших у их монастыря турки многие монастырские села со всякими угодии отняли, прося и желая прияти от вас милостиню на подможение и на искупление тоя честные обители братству, и на искупление того монастыря сел. Православный же и христолюбивый Боговенчанный царь о Святом Дусе возлюбленный сын святыя Церкви и нашего смирения благоверный великий Князь Феодор Иванович всеа Русии самодержец, почтив их и удоволив как ему великому Государю всесильный Бог известил и положил на сердцы да отпустил их в их монастырь во Святую Гору. И ныне те старцы Архимандрит Неофит да келарь Иаким да свещенник Матфей да диакон Афонасей пошли до вашего истинного православия прося и желая прияти милостиню на подможение и на искупление братству от безбожных турок <…> и впредь благоволит Бог тому Архимандриту и старцом у вас быти, и вы бы нашего ради благословения по сей грамоте им милостиню по силе давали а милость Божия и Пречистые Богородицы и великих чудотворцов Петра и Алексея и Ионы молитва и благословение да и нашего смирения благословение да есть и будет с вашим боголюбством всегда во веки аминь.

Архимандрит Хиландара Григорий также удостоился грамоты от Патриарха о дозволении собирать в России милостыню для своего монастыря.

В октябре того же года, после визита Митрополита Дионисия к боярину Годунову, посланцы Вселенского Патриарха получают разрешение отправиться на богомолье в Троице-Сергиеву Лавру, где они, среди прочих, удостаиваются даже «индивидуальных» даров: «Пантелеимонова монастыря архимандриту Неофиту образ обложен, да 7 рублёв, строителю Иоакиму образ обложен, да 5 рублёв денег, да по братинке, да по ставцу, да по лошке. Хиландаря монастыря архимандриту Григорию образ окладной, 7 рублёв. Священнику Серапиону образ неокладной, да 4 рубля. Дьякону Оксентью образ неокладной, да 3 рубля, слуге рубль».

Перед отъездом Митрополита Дионисия была подготовлена царская грамота Проту о восстановлении Пантелеимонова монастыря и средства на строительство келлий и церкви. Такой документ мог быть подготовлен только после обстоятельной беседы царя с Дионисием, Неофитом и, конечно, с архимандритом Григорием, прекрасно знавшим все обстоятельства молитвенной и хозяйственной жизни Россикона. В этой грамоте Феодор Иоаннович указывает Проту:

1. С архимандритом Неофитом и со строителем Иоакимом послали «... по отце нашем... послали есмя с ними своей милостыни на сооружение Пантелеимонова монастыря на пятьсот рублев рухлядью да ризы и стихарь со всем послали есмя». Таким образом, Феодор Иоаннович рассматривал эти ризы не только как архиерейское или священническое облачение, но и как ценный вклад, могущий стать материальным подспорьем в воссоздании обители. Традиция дарения священнических и архиерейских облачений монастырям находила отражение не только в актах, адресованных Россикону.

2. Архимандрит Неофит и строитель Иоаким, когда приедут на Афон, должны сразу же начать строить монастырь; в случае, если строительство пойдет успешно, царь обещал прислать «больше того». А в грамоте даже указано, чтобы Прот проследил: если Неофит не будет обустраивать Россикон, то чтобы обустраивал архимандрит Хиландарский Григорий – фигура, хорошо известная при Московском дворе.

3. Прислать грамоту с двумя старцами о результатах строительства.

4. Прежде посланные (с Марком Самсоновым) «большие ризы» отдать в Хиландарский монастырь.

Архимандрит Хиландарский Григорий более десяти лет (1580–1591) являлся заметной и надежной фигурой, являвшейся авторитетной опорой для Россикона. Можно предположить, что Григорий во время этого –для него третьего – посещения Москвы сыграл важную роль в принятии царем решения начать возрождение оставленного монастыря.

В архиве Россикона сохранилась также проезжая грамота Царя Феодора Иоанновича архимандриту Россикона Неофиту от 5 сентября 1592 года – своего рода «подорожная», охранный документ для пересечения границы и путешествия по России:

Божиею милостью великий государь царь и великий князь Феодор Иванович всея Русии самодержец <…> пожаловали есмя Святые Горы Пантелеимонова монастыря архимандрита Неофита да строителя Иоакима или хто по них в том монастыре иный архимандрит и строитель будет, что били нам челом, а сказали пожаловал их отец наш блаженные памяти великий государь царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии самодержец велел им строить монастырь святого великомученика Пантелеимона. А для монастырскаго строенья и милостины позволил им приезжати в свое государство. Да и проезжая им грамота дана. <…> Пожаловали велели им тое проезжую грамоту переписати на свое царство и великого князя имя. Коли Пантелеимонова монастыря архимандрит Неофит и строитель Иоаким или по них иный архимандрит и строитель и старцы того монастыря поедут к нам к великому государю к Москве для монастырского строения и для милостины и приедут на рубеж нашего государства, и наши бояре и воеводы и наместники и всякие наши приказные люди тех старцов в наше государство к Москве к нам к великому государю пропущают <…> а корму им давати в дорогу до Москвы архимандриту и строителю по алтыну человеку на день, а священником и старцом большим по пяти денег человеку на день, а достальным старцом по четыре деньги человеку на день, а слугам их по три деньги человеку на день, а конского корму давати им зимою по две деньги на лошадь на день сколько с ними лошадей будет. И наши наместники по городом и по волостем волостели и по мытом мытчики и по рекам перевозщики и мостовщики и таможники и губные старосты и целовальники и всякие пошлинники с тех старцов и с их слуг и с рухляди их мыта и мостовщины и тамги и иных никоторых пошлин неемлют, а пропущают их безо всякие зацепки, а хто них и на их слугах что возмет или чем изобидит, и тем от нас быти в опале, а взятое велим отдати вдвое без суда и без исправы <…> Дана сия наша царская жалованная грамота в нашем царствующем граде Москве лета от создания миру 7100 Сентября 5 дня.

В 1593 году царь Феодор Иоаннович направляет Проту Святой Горы Каллисту заздравную грамоту и денежные пожертвования по поводу рождения у него и царицы Ирины долгожданного ребенка – царевны Феодосии Феодоровны (1592–1594), к несчастью, не дожившей и до двух лет.

Восстановление Россикона с начала 1590-х годов пошло полным ходом. Отстраивались монастырские стены и корпуса, к 1619 году был возведен новый монастырский собор на месте старого (его облик сохранился на рисунке Василия Григоровича-Барского 1744 года; к середине XIX века от здания остался лишь фундамент, на месте которого в 1870 году был заложен современный собор, достроенный уже в 1920-х годах).

Благодаря заботам царя Федора Иоанновича и Патриарха Иова, а также многочисленным щедрым пожертвованиям русских христиан Русский монастырь мало-помалу отстроился, в нем возобновилась молитвенная и хозяйственная жизнь.

Однако время благополучия и частых контактов между Русью и ее обителью на Афоне опять продолжалось недолго. Упоминаемые о. Азарией грамоты Феодора Иоанновича Россикону 1595 года и нескольких разрозненных грамот времени Бориса Годунова можно считать только отголосками «активной фазы» контактов. На Русь надвигалось Смутное время, когда весь прежний строй русской жизни и, в какой-то момент, даже само существование русского государства оказались под ударом. В это время прервались сношения России с Афоном – как на государственном, так и на частном уровне, и обитель Св. Пантелеимона, едва лишь возродившаяся после своего разорения и еще даже не успевшая завершить восстановление зданий, снова оказалась предоставлена самой себе. Не имея достаточных собственных средств, без поддержки соотечественников она снова стала погружаться в пучину долгов и клониться к упадку. Но монахи не опускали рук, и у обители было впереди еще не одно возрождение.