Предисловие

Этот том воспоминаний соловецких узников охватывает более позднее время, чем первый. Вторая половина 1920-х гг. стала в СССР преддверием нового пика политических репрессий, который пришелся на 1928–1932 гг. и был связан с решающим этапом преобразования общества в нашей стране, сопровождавшимся как массовой коллективизацией, так и искоренением остатков старого российского культурного слоя.

Но и середина 1920-х гг., эпоха НЭПа, когда оказались на Соловках большинство авторов публикуемых здесь воспоминаний, не была на самом деле столь уж «вегетарианской», как она выглядит по сравнению со временем «красного террора» 1918–1922 гг. или массовыми репрессиями конца 1920-х – начала 1930-х и конца 1930-х гг.

Политика коммунистической партии и советского государства по построению нового общества и формированию «нового человека» исходила из необходимости искоренения или максимальной изоляции всех тех социальных слоев и групп, которые не вписывались в картину желаемого будущего. И меры по уничтожению представителей таких групп населения советская власть проводила весьма последовательно.

Именно в это время обострилось внимание руководства к социальному составу служащих государственных учреждений, учебных заведений и вооруженных сил: процент «бывших» в этих структурах стал тщательно отслеживаться с принятием мер по его возможно более быстрому сокращению. Хотя масштабные судебные процессы против таких лиц были еще впереди, тем не менее, и в эти годы уже имела место фабрикация дел по «корпоративному» признаку – типа «дела лицеистов» и разоблачения ряда «офицерских организаций», поводом для которых служили элементарные контакты между бывшими однополчанами. Не улучшилось в это время и положение членов бывших политических партий, даже близких в прошлом к большевикам.

Преддверие развертывания массовых репрессий конца 1920-х – начала 1930-х гг. отразилось, разумеется, и на самих Соловецких лагерях, которые, постепенно увеличивая численность заключенных, готовились к тому, чтобы стать не только местом заключения, но и крупным хозяйствующим субъектом, использующим даровую рабочую силу. Именно тогда были проведены опыты по переводу их на частичную самоокупаемость.

В помещенных в томе материалах нашли отражение как общие тенденции развития советского общества того времени, так и изменения условий лагерного быта. Практически все они никогда не издавались в СССР и РФ, а известны только по эмигрантским публикациям, некоторые до сих пор не были включены в научный оборот.

Все авторы публикуемых воспоминаний относились к традиционно преследовавшимся тогда группам: за небольшим исключением это представители духовенства, бывшие офицеры или члены нежелательных для власти организаций. Лишь некоторые из них принимали активное участие в борьбе с большевизмом, и сама эта борьба не является в данном случае темой повествования.

В этих рассказах примечательна, прежде всего, картина мученичества и духовного подвига людей, сумевших в нечеловеческих условиях сохранить силу духа и свои убеждения. Те из них, кто смог выжить и даже бежать из рукотворного советского ада, донесли до будущих читателей не только правду о порядках в советских лагерях (тогда еще мало кому известную), но – и это главное – свидетельство об образцах нравственного величия своих товарищей по несчастью, которым суждено было погибнуть в заключении.

Портреты людей, сохранивших чувство собственного достоинства и веру в будущее, выглядят особенно ярко на фоне чудовищного повреждения психологии широких слоев населения того времени, деформации нравственных начал, ужасающие примеры чего во множестве встречаются в мемуарах. Авторы далеко не всегда сознательно преследовали именно такую цель – создать образы современных им праведников, но едва ли современный культурный читатель нуждается в специальных разъяснениях. Тот большой материал, который содержится в воспоминаниях, вполне позволяет обойтись без специальных комментариев.

Сергей Владимирович Волков, доктор исторических наук.