Древний византийский ковчежец

Записка И.И. Срезневского

Вещь, рассматриваемая в этой записке, драгоценная по древности, принадлежит ризнице Московского Успенского собора. Как внимательный наблюдатель христианских древностей, В.А. Прохоров, отметивший её там, снял с неё слепки и фотографические снимки: по этим слепкам и снимкам и нарисованы под его смотрением прилагаемые рисунки.

Рисунки эти дают довольно ясное и точное понятие о вещи, её величине, виде, украшениях, изображениях, надписях: археолог может вполне им довериться.

Глядя на рисунки, наблюдатель заметит восемь колонн, разделённых стенками, верх с арками, под которыми поставлены чаши, восьмигранную кровлю; вместе с тем заметит и то, что одна из стенок разделена на две половинки с кольцом в середине: это дверцы. К тому, что видно на рисунках, можно прибавить не многое.

Вся вещь из серебра и позолочена. Все изображения выбиты выпукло. Так сделана и надпись, занимающая две особые стенки (начинающаяся словом: + σαφὴς и оканчивающаяся словом: μυστογράφος). Надписи при изображениях на двух других стенках нарзаны вглубь. В середине ковчежца находится вынимающаяся серебряная коробочка длиною около 1 ½ вершка, шириною около ⅔ вершка, а вышиной около ½ вершка.

Глядя на вещь, как она сохранилась теперь, нельзя не заметить, что она много попортилась от времени, от небрежения. Между прочим, очевидно, что в ней недостаёт верхушки.

Какая верхушка была на ней, догадаться нетрудно: нельзя не предположить, что выше всего был на ней крест. Под крестом должно было лежать на крышке яблоко. Это-то яблоко с крестом и отломлено: от того и сохранилась крыша с таким тупым концом.

Назвать эту вещь ковчежцем можно, и не зная её назначения. Исследования, объяснив назначение вещи, могут только подтвердить уместность названия. Они определят вместе с тем и время, когда вещь была сделана. Исследования должны опираться на данных, представляемых самой вещью; следовательно, рассмотрим прежде всего эти данные.

I. Надпись на двух стенках

	верный есмь киворi- я образ копьепронзенного мученика Дими- трiя. Имѣю же Христа из- внѣ вычека- ненного,
	венчающего руками прекрас- ную чету. а меня сдѣлав шiй (есть) Iоанн из рода Ав- тореянов, по званию тайнописец.

– κηβώριον = κιβώριον –– киворий, cibοrium: подробности смотри ниже.

– λογχονύκτος μάρτυρ Δημήτριος – копьепронзённый (велико) мученик Димитрий, мученный в начале IV века в Солуни, был пронзён копьями: см. Menologium Graecorum jussu Basilii Imper. editum 1727: I. 143:26 октября; Asta SS. Octobris. IV: 101.

–– Образ Спасителя, венчающего «прекрасную чету» царскую, занимает особую стенку ковчежца: о ней ниже.

– Что за звание было звание тайнописца, мистографа, каким был Иоанн, сделавший ковчежец, можно только догадываться: так мог называться живописец, занимающийся писанием священных изображений. В одном месте с. Лука назван лучшим мистографом Спасителя (Bandini. Bibl. Medic. I. стр. 107. ср. Н. Stephani. Thesaurus Graec. linguae. V: 1317).

Прибавлю к этому, что, по замечанию, сообщённому мне акад. Наук, вся запись состоит из 6 стихов, ямбических триметров Византийского стихосложения

Σαφὴς πέφυκα τοῦ κιβωρίου τύπος

τοῦ λογχονύκτου μάρτυρος Δημητρίου.

Ἔχω δὲ Χρίστὸν ἐκτὸς ἐστηλωρένον

στέφοντα χερσὶ τὴν καλὴν ξυνωρίδα

ὁ δ’ αὖ με τεύξας Ἴωάννης ἐκ γένους

Αὐτορειανῶν τὴν τύχην μυστογράφος.

II. Изображения св. воинов на дверце

Что это – изображения св. воинов, ясно из их одежды, вооружения и сияния над головами. При одном изображении надпись:

т. е. ὁ ἅγιος Νέστωρ – св. Нестор

При другом:

т. е. ὁ ἅγιος Λούπος – св. Луп.

Изображение св. Нестора может быть здесь очень кстати: он пострадал вместе со св. Димитрием: Menologium Graecorum.1.145:26 октября. На столько же, кстати, и изображение св. Лупа, который, будучи верным служителем Димитрия и оставшись чтителем его, как святого, был умерщвлён скоро после него. Aсta SS. Oct. IV: 93, 102.

III. Изображения царской четы, благословляемой Спасителем

Налево изображён император, как показывает и надпись:

т. e. Κωνσταντίνος ἐν Χρίστῷ τῷ Θεῷ αὐτοκράτωρ πάσης τῆς βασιλέιας Ῥωμαίων: Константин, во Христе Боге самодержец всего царства Римского. Значение последних букв Ȣ – КАС мне непонятно.

На голове его диадема с крестом и с боковыми привесками. Вокруг головы венец святости. Сверх туники с широкими рукавами, надет лор с наплечьями, одним концом опущенный по груди и ниже, а другим перекинутый с правого бедра на левую руку. В правой руке лабарь, а в левой держава без креста.

Направо изображена императрица, что видно и из надписи:

т. e. Εωδοκία ἐν Χριστῷ τῷ Θεῷ (η? μεγάλη?) βασίλισσα Ρομαίων: Евдокия, во Христе Боге императрица Римлян.

На голове такая же диадема с крестом и с привесками. Вокруг головы такой же венец святости. Поверх туники, с узкими рукавами и длиннее, чем у императора, надет так же лор, отличающийся только покроем оплечий. В левой руке такая же держава без креста.

По именам императорской четы можем догадаться, кто она. Из Византийских императоров было два Константина, имевших супругами Евдокий. Один из них Константин Копроним, царствовавший в 741–775: третья супруга его, с 769 г., была Евдокия из рода Мелиссино. Другой – Константин Дука, царствовавший в 1059–1067 г.: он был женат на Евдокии, дочери Константина Далассино. Какая именно из этих двух царских пар изображена на доске ковчежца, об этом, как о данном, определяющем время сооружения вещи, будет сказано ниже.

* * *

Из большой надписи видно, что ковчежец есть противень кивория св. великомученика Димитрия Солунского. Что же такое был этот киворий и для чего мог быть сделан маленький противень с него?

Слово κιβώριον ( = κιβȣ́ριον) употреблялось в значении шатра или сени над алтарным престолом.

Киворий Константинопольской Софийской церкви, построенной Юстинианом, по описаниям известен более всех других кивориев древнейшего времени христианства; а потому мы и остановимся на нём. Особенно подробно описан он Павлом Силенциарием в поэме о храме св. Софии (изд. в Париже в 1670 г.) Он назван тут огромной башней (ἄσπετος πύργος), подымающеюся высоко в воздух над святым престолом. «Он склоняется, – говорит Павел, – сверху четырёхгранным сводом на серебряные колонны. Над сводами конусом возвышается восьмигранный верх, покрытый восемью серебряными досками. Из спаек досок у острия верха выходит в виде лилии чаша; в её середине утверждено серебряное яблоко, а над ним крест. Между колоннами повешены четыре богатые завесы; а над ними, там, где они связаны снаружи основания свода, поставлены серебряные чаши и в них свещники, для украшения, а не для освещения». Несколько новых подробностей о том же кивории находятся в описании древностей Цареграда неизвестного писателя, посвятившего свой труд императору Алексею Комнину: «Киворий весь из серебра. Шар (σφαῖρα) на верху его из чистого золота в 18 кентинариев; висящие золотые лилии весом в 116 литр; крест над шаром из золота же, с драгоценными камнями, весом в 75 литр. Серебряные колонны, огромной величины, покрыты золотом (Bandori, Antiquitales. III:74). Эти подробности подтверждаются более поздними сказанием Георгия Кодина в его описании храма св. Софии (G. Codini Excerpta de Antiquitat. Const. Бонн. изд. стр. 142).

Софийский киворий, отличаясь великолепием, не отличался от других кивориев устройством; это можно видеть из объяснений, приведённых Дюканжем при разборе описания Павла Силенциария (Constantinopolis Christiana, III: 50–57) и свидетельств, собранных и объяснённых другими писателями)¹.

Одного только недостаёт в описаниях Софийского кивория: нет упоминания о голубе (περιστερὰ), сосуд в вид голубя, повешенном под сводом кивория над престолом: этот сосуд употребляем был для хранения запасных св. даров. Что обычай употребления таких голубей был и во времена св. Иоанна Златоустого, это прекрасно доказано Бинтеримом (Katholische Denkwürdigkeiten. II:2:148). О таких же голубях упомянуто, между прочим, в актах Константинопольского собора 536 г., в жалобе Антиохийского духовенства на своего епископа Севера: еп. Север присвоил себе серебряных и золотых голубей, висевших над крестильницами и престолами. Самое подробное описание этого сосуда находится в Житии св. Василия Каппадокийского: там сказано, что св. Василий заказал художнику голубя из чистого золота и, вложив в него «часть», повесил над св. престолом (Aсta SS. Воland. inn. II).

В описаниях кивориев опущены упоминания о дарохранильницах, висевших под ними, думаю только потому, что, дарохранильница, как бы ни была дорога сама по себе, всё-таки была незначительна по ценности в сравнении с целым киворием, и что при том дарохранильница, принадлежа к числу священных сосудов, считалась между ними, как особенная вещь. Тем не менее эта часть в кивории была так важна, что весь он считался дарохранильницей: вот почему и сосуд для хранения св. даров называем был киворием (Дюканжа Constant. Christ. III: 55; его же Glossar. med. Latin. нов. изд. II: стр. 346; Дифенбаха Gloss. Latino Germ, стр. 116); так называется он у нас ещё и теперь. О кивории в этом значении есть столько свидетельств, начиная с очень древнего времени, что нет, кажется, никакой возможности, глядеть на него не как на главное.

Нельзя опустить при этом из виду того, что о «малых кивориях» говорит Иоанн Златоуст в своих объяснениях книги Апостольских деяний. Остановясь на 14 стихе 19 главы Апостольских деяний («Димитрий бо некто среброковачь, творяй храмы сребряны Артемид» и пр.), он заметил, что эти серебряные храмы были, вероятно, κιβώρια μικρά, малые кивории, малые жертвенники. Это – древнейшее христианское указание о кивории. Нельзя также забыть малого кивория императора Арнульфа, хранящегося в ризнице Эмерамского собора и описанного Мабильоном: шириной он в один фут, а вышиной, кроме кровли, оканчивающейся крестом, два фута (см. у Дюканжа в Glos. med. latin.).

Слово κιβώριον или чаще κιβȣ́ριον и κιβȣ́ργιον употреблялось ещё в значении надгробного памятника; но, на основании данных, которые представлены Дюканжем, можно думать, что это значение слова κιβώριον, не первоначальное, а более позднее². Одно только произведение христианского художества, описываемое, как надгробный памятник и названное в описании киворием (κιβώριον), относится к древнему времени. Это киворий св. великомученика Димитрия.

Будучи важен вообще, как киворий, он в настоящем случае получает для нас ещё бо́льшую ценность, так как рассматриваемый нами ковчежец есть противень кивория св. Димитрия.

Киворий св. Димитрия Солунскаго в том виде, как он был в VI веке, описан в сказании Иоанна Солунскаго о чудесах св. Димитрия (Aсta SS. Octobris. стр. 111, 123, 125–126, 133, 134:138), и называется постоянно святым, священным.

Он стоял посередине храма (κατὰ μέσον τȣ̃ ναȣ̃) налево (πρὸς τοῖς λαιοίς). Был он из чистого серебра, шестиугольный, с шестью колоннами и шестью стенками, с такой же шестигранной крышей (ὄроφος). На крыше возвышался шар (σφαῖρα), довольно большой и также из серебра. Под ним вились чудесные ветви, как бы лилии (ὡς κρίνου βλαστοὶ), а над ним возвышался блестящий крест также из серебра. Киворий был с серебряными дверями; при них во время службы стоял церковный прислужник. Перед дверьми возжигаемы были свечи от усердия поклонников: они ставимы были в кратир, висевший на железной цепи, опущенной с потолка церкви и утверждённой другим концом на крыше кивория. В середине кивория сооружён был серебряный одр (σκιμπόδιον). Рассказывая о том, что видел один из странников, пришедших поклониться св. Димитрию, Иоанн говорит об этом одре так: «Когда прислужник отворил двери кивория, он увидел, что видели и мы, серебряный как бы одр (σκιμπόδιον), сооружённый в середине, и в головах одра трон из золота с драгоценными камнями, а на нём сидящего св. Димитрия в том виде, как он рисуется на иконах, в ногах же одра другой трон из серебра и на нём сидящую, великолепно убранную прекрасную женщину, неподвижно взирающую на мученика. Он видел, как эта женщина поднялась было со своего места, чтобы выйти, и как св. Димитрий удержал её. Это была, как объяснил страннику церковный прислужник, господня благочинность (ἡ κυρία ἐυταξία), управляющая городом Солунью.

Таким был киворий после того, как архиепископ Евсевий, современник императора Маврикия (580–602 г.), возобновил его после пожара. Чем именно отличался прежний киворий, неизвестно; замечено только, что в середине его, на серебряном одре (названном κραβάτιον), был изображён (ἐντετύπωται) лик мученика, а его мощи в том самом месте, где поставлен был киворий, лежали под землёй (ἔνϑα κεῖσϑαι ὑπὸ γῆν τὸ πανάγιου αὐτοῦ λείψανον).

Заметим при этом, что, по стародавнему обычаю христиан, храмы строились ими на гробах мучеников, и что под самым св. престолом устраивалось место для положения мощей. Не думаю из этого выводить, что и мощи св. Димитрия были положены под престолом той церкви его, в которой стоял вышеописанный киворий, и что киворий был в ней устроен над престолом: этого нельзя вывести из сказаний Иоанна. Эта церковь была, впрочем, не первая, построенная на месте мучения св. Димитрия. Прежде этой церкви, построенной в начале V века, была более древняя церковь. В этой церкви престол мог быть устроен, по обычаю, над самыми мощами св. Димитрия. Новая церковь заняла значительно большее пространство (Actа. SS. 89), а потому и престол мог быть перенесён далее, между тем как покоище мощей оставлено на прежнем месте, в середине храма, где воздвигнут был киворий, может быть, в подражание киворию, бывшему в прежней церкви над престолом³.

Что рассматриваемый нами ковчежец не есть противень с того самого кивория, который описан Иоанном в сказаниях о чудесах св. Димитрия, а с какого-то другого, это видно из того, что в нём восемь колонн, а не шесть. Тем не менее, всё другое сходно, особенно если дополнить, как выше было мною предположено, недостающую верхушку шаром и крестом. Киворий, описанный Иоанном, существовал в VI веке; он мог быть после переделан и, оставшись похожим в главных частях, получить восемь колонн вместо шести.

Для какого же употребления мог быть сделан этот противень с кивория св. Димитрия?

Если взять во внимание, что киворий св. Димитрия, противень с которого представляет ковчежец, почитаем был как святой памятник этого мученика, то ковчежец мог быть устроен для хранения мощей – его или какого-нибудь другого святого. Против этого можно сказать только то, что на мощехранильницах обозначались имена святых, которых мощи в них хранились, чего нет и признака в ковчежце.

Если же взять во внимание древнейшее и общее значение и форму кивория, как сени над св. престолом, а вместе и значение малого напрестольного кивория, одинакового или очень сходного по виду с большим киворием, то рассматриваемый ковчежец может быть принят за дарохранильницу. Для этого употребления очень могла служить та коробочка (πυξίς), которая до сих пор сохранилась в ковчежце: св. дары в дарохранительнице обыкновенно хранились и хранятся в особой коробочке.

Не утверждаю окончательно, что рассматриваемый ковчежец был дарохранильницей; тем не менее, считаю пока всего более вероятным, что таково именно было назначение ковчежца.

Что дарохранительница была называема киворием в греко-православной церкви, это свидетельствует и учёный Л. Аллаций (De Ecclesiae occidentalis atque orientalis perpetua consensione. Col. Agr. 1648. стр. 1603). Он приводит, между прочим, и стихи Феодора Студита к киворию св. Иоанна Предтечи.

* * *

Выше было отмечено, что, на основании надписей при изображении императорской четы, можно отнести рассматриваемый ковчежец или к VІІІ веку (741–775 гг.), или к ХІ (1059–1067 гг.). К какому же из них относится он действительно?

Решая этот вопрос, можно иметь в виду разные обстоятельства: подробности изображения императорской четы, признаки палеографические и художественные, известия исторические. Не те, так другие дадут данные, которые облегчат отыскание решения.

В числе подробностей в изображении императорской четы особенно важны формы диадемы, лора, лабара и державы и кроме того венец святости, которым осенены и голова царя, и голова царицы.

– Как различны были формы императорской диадемы в Византии, на это указано было уже слишком за два века тому назад. А кто читал книгу Константина Порфиродного о церемониях Византийского двора и книгу Георгия Кодина об обрядах Константинопольской церкви и двора, тот и сам заметил, может быть, что не только в разное время, но и в одно и тоже употребляемы были императорами и императрицами очень различные убранства, между прочим, различные головные уборы. То же наблюдение можно сделать и на основании монет Византийских⁴. В числе разнообразных форм диадем встречается на изображениях нередко и та, которую видим в изображении императорской четы на ковчежце: эта диадема похожа на повязку, несколько расходящуюся к верху, с привесками у ушей, с крестом наверху. Определить сжатыми границами время, когда носили эту диадему, нельзя: её носили не только в VIII и XI веке, но и гораздо ранее, а может быть и позже. На монетах видны, в такой диадеме Юстиниан: D. 88, Юстин и София: D. 90, Тиверий Константин: D. 104, S V; 35–36. 39–40, VI: 31, VII: 1, 3, Маврикий: S. VII: 23, Фока: D. 109. Ираклий: D. 112, Лев Исаврянин: Д. 123, Константин Копроним со своей супругой; S. XIV: 25, Михаил Рангави: D. 128, Лев Философ: D. 136, Константин сын Романа: D. 136, Роман Диоген: D.159. На изображениях при Парижской рукописи Иоанна Златоуста в такой же диадеме представлен не один раз Никифор Вотаниата (фотографии этих изображений находятся в Византийском музее при Академии Художеств).

–– Лор, род перевязи или длинного скута, λῶρος у императоров, μαφόριον у императриц, есть наследство, доставшееся императорам от консулов Римских. На резном изображении консула Анастасия VI века⁵, лор спущен с правого плеча по груди вниз, а с левого плеча переложен под левую руку, пристёгнут сзади, спущен по правому бедру и перекинут через левую руку – так же точно, как и на изображении императора Никифора Вотаниаты (до 1081 г.) при книге Иоанна Златоустого. Различие в этих двух изображениях лора зависело, кажется, от степени мягкости ткани, и вместе се тем от искусства мастера: работа резная несравненно лучше, чем живопись рисунка. Лор изображён шире на рисунке императрицы Евдокии и цесарей Льва и Александра, что в Парижской рукописи Григория Назианзина (IX века). Так же широк он, сколько можно видеть, и на монетах Константина II, Юстиниана II, Филипика, Льва Исаврянина, Константина Копронима, Льва Хазара, Константина III, Феофила, Феодора, Василия Македонского, Константина Порфирородного, Алексея Комнина (S. XII: 22, 23, – S. XIII: 18,20, – D. 116, SXIV: 6,7, – D. 123, S. XIV: 10, 11, – S. XIV: 21, 23, 25, 26, – S. XV: 45, – S. XV: 8, – D. 131, S: XV: 23, XVI: 1, – S. XV: 28, – S. XVI: 18, 19, – S. XVII: 3, – S. XVII: 9, – S. XX: 7); но из этого ещё нельзя заключать, что только узкий лор, как видно на монетах, носили Юстиниан I, Юстин, Тиберий Константин, Маврикий, Фока, Ираклий, Константин II (D. 90, – D. 90, 92, – D. 102, S. VI: 31, 32, 33, VII: 1, s. V: 40; – D. 104, S. VII: 20, – D. 109, – S. VIII: 20, 29, IX: 3, – D. 112, S. XI: 13, – S. XII: 22:23). Делался лор и со сшитым оплечьем так, что передний конец пристёгивался к оплечью у груди, а другой длинный, к спинке оплечья; такой лор надет на императора и на императрицу в изображении на ковчежце. Такой лор видим на монетах Василия Македонского, Льва и Александра, Константина Дуки, Михаила Дуки, Марии, жены Михаила Дуки, Никифора, Вотаниаты, Алексея Комнина (D. 136, S. XVI: 22, S. XVI: 28, – D. 159, – D. 168, S. XX: 16:28); такой же видим и на резном изображении Романа Диогена⁶. Можно ли на основании этих данных заключать, что только от Василия Македонского началось употребление лора этого покроя, между тем как в то же время носили, как указано выше, лор и без оплечья? решить не смею; но думаю, что и основать решение о времени императорской четы на одном покрое лора едва ли можно.

– Лабар (λάβαρον, λάβωρον labarum), переменивший к Византии форму и получивший там значение скипетра, представляется в той же или почти в той же форме, как на изображении ковчежца, и также в правой руке императора, на монетах императоров очень разного времени: видим его у Аркадия и Гонория (S. I: 4, 5, 7, s I: 20, – S. I: 16:17), видим и у Михаила Рангави, Феофила, Василия Македонского и его наследников, Льва мудрого, Константина Порфироднаго (D. 128, – D, 131, S. XVI: 1, 2, 3, 4. – D. 136, S. XVI: 12, 23, – S XVI: 28, XVII: 1, – S. XIX: 5:7), и у Константина Дуки, Никифора Вотаниаты, Алексея Комнина, других Комнинов, Исаака Ангела и сына его Алексея (D. 159, – D. 159, – D. 168, S. XX: 3, 11, 15, 16, 23, 30, – D. 201). Нет у других императоров не потому, что лабар ими не употреблялся, а потому только, что место его на изображениях занял крест, или по какой-нибудь другой случайной причине.

–– Держава без креста – употребляема была, судя по монетам, Константином Великим и другими императорами его рода (D. 17, 19, 27, 29, 31, 37:39), Валентинианом и его наследниками, Феодосием Великим и его наследниками (D. 54, 56, – D, 61, 65, 8. I: 6:18). На монетах Феодосия II и Льва Великого (S. 1:26, – D. 77) является уже держава с крестом и немного спустя остаётся в таком виде постоянною принадлежностью императорского сана. Державу без креста видим только на изображении императрицы Евдокии и двух её сыновей⁷. Почему на изображении императорской четы на ковчежце державы сделаны без креста, без соображения других данных решить нельзя, – и, следовательно, здесь останавливаться на этом было бы не к месту.

–– Венцом святости, осенены в изображении на ковчежце головы и императора и императрицы. Этот венец не может быть считаем признаком недревности изображения над головами светских людей: и он, так же как лор, был принадлежностью консульского сана, и в Византию перенесён из Рима. Вот почему видим на монетах в таких венцах Аркадия и Гонория (D. 63, S. s. 1:2), Юстина и его супругу Софию, Маврикия и его супругу Константину (Д. 30, – Д. 104–105). В Раввенском соборе св. Виталия, построенном в половине VI века, есть два мозаических изображения, императора Юстиниана и императрицы (как думают) Феодоры: оба они в венцах святости. На рисунке Парижской рукописи Григория Назианзина императрица Евдокия и её сыновья, Лев и Александр, все трое в таких венцах. В той же рукописи есть и ещё несколько изображений императора в венце святости. На резном изображении Романа Диогена и его супруги Евдокии видны эти венцы на них обоих. В рукописи Иоанна Златоустого XI века император Никифор Вотаниата изображён несколько раз в венце; так изображена там и его супруга Мария. Из этих примеров ясно видно, что и по венцам святости нельзя ещё заключать, к какому времени относится императорская чета, изображённая на стенке ковчежца, к VIII или к XI веку.

Отлагая в сторону подробности этого изображения, как недостаточные для решения вопроса о времени, к которому относится ковчежец, поищем других признаков.

В числе их не могут быть забыты подробности художественные: таковы формы и взаимные отношения частей ковчежца, узоры стенок и верха. Не имея достаточных знаний в этом деле, не могу сам от себя сказать ни одного слова, решающего или сомнительного; тем менее имею права скрыть, как на этого рода подробности ковчежца глядят знатоки дела. В.В. Стасов, И.И. Горностаев, В.А. Прохоров видят в них признаки XI–XII века; г. Тилезиус, – признаки именно XI века.

На тот же XI век указывают лики св. Нестора и св. Лупа, изображённые на дверце. Ещё и в X веке изображения святых делались среднего и даже малого роста; только в XI утвердился вкус в пользу большого роста, или правильнее выражаясь, стали удлинять фигуры. Таковы, например, изображения святых в сборнике житий святых Синодальной библиотеки, писанном в 1063 году (№ 9), где, между прочим, есть и изображения св. воинов (л. 72: св. Прокопия, л. 125: св. Евдокима). Таковы же изображения святых на вратах храма св. Павла, что за стенами Рима, работы Византийской XI века (Séroux d’Agincourt, Histoire de l’art par les monuments. Sculpt. № XIII–XX⁸).

На тот же век указывают, смею сказать ещё положительнее, палеографические признаки: и общий характер, и начертания некоторых из букв в надписях. Для определения общего характера можно сослаться на мозаические Греческие надписи в алтаре Софийского собора в Киеве и на надпись диска в изображении Богородицы, времени Никифора Вотаниаты (до 1081), как видно из самой надписи (у Дюканжа. Hist. Bysant. 1. стр. 163). Для определения характера начертаний отдельных букв обращу внимание наблюдателей на буквы

– Буква

в этой форме появляется не ранее X–XI века. Древнейший случай её употребления, из мне известных, относится к 992 году: так написана эта буква в книге Лествица Иоанна Лествичника Синодальной библиотеки (№ 313) в выражении

, Она же нарисована в Парижском сборнике поучений Григория Назианзина 1007 года (№ 519: Silvestre Paleographie. II.) и в Служебнике той же библиотеки XII века (№ 533. Silvestre II). Её находим не один раз в Сборнике житий святых Синодальной библиотеки 1063 г. (№ 9).

– Буква

в этой форме, по наблюдениям Монфокона, есть принадлежность памятников IX и следующих веков (Palaeographia: стр. 337), нельзя, впрочем, сказать, исключительная, потому что и в XI веке употреблялась та же буква в форме Ξ (Бöка Corpus inscription, IV: № 8713, 8716:8718).

Мне известна эта форма буквы

в Лествице Синодальной библиотеки 992 года, в Беседах Иоанна Златоустого 1006 года той же библиотеки (№ 75), в вышеупомянутом сборнике житий святых 1063 года, в надиси над вратами св. Петра в Палермо 1081 г. (

Gualteri, Sicil. Antiq. стр. 96).

– Что касается до буквы Ѡ в Форме Ψ, то хотя мне и неизвестно ни одного случая её употребления, тем не менее, на основании перемен в написании этой буквы, позволяю себе думать, что эта форма есть явление довольно позднее. Припомню ещё, что ω с хвостом внизу употребляется в глаголице.

Палеограф может сверх того заметит, что такое правильное и подробное обозначение знаков надстрочных, какое видим в надписях ковчежца, не указывает на VIII век, к которому бы надобно было отнести этот сосуд, если бы императора Константина считать Константином Копронимом.

Изображение императорской четы на стенке ковчежца важно для археолога ещё и по общей постановке своей: императорская чета изображена благословляемой руками Спасителя. Есть почти такие же изображения императора Романа и его супруги Евдокии, и императора Никифора Вотаниаты, и его супруги Марии (оба отмечены выше). Нет сомнения, что такие изображения, не определяя собственно века, дают знать о годе, к какому относятся. Они уместны более всего, как память о венчании; изображение Романа и Евдокии может быть поэтому отнесено к 1068 г.; изображение Никифора и Марии к 1078 г. Так, если бы на стенке ковчежца был изображён Константин Копроним с Евдокией, то изображение могло бы быть отнесено к 769 году, а если бы Константин Дука с Евдокией, то к 1059 году. Нет ли же данных, которые бы помогли решить, какой из этих двух Константинов изображён на ковчежце? Что изображён не Константин Копроним, можно думать только на основании одного данного: Константин Копроним был жестокий гонитель икон, и не позволил бы изобразить при себе образа Спасителя. При этом представляется ещё: Константин Копроним венчал свою третью супругу Евдокию на двадцать восьмом году царствования, следовательно, кажется, не мог бы в это время быть изображённым с державою без креста. Возможно было представить императрицу Евдокию и детей с державой без креста, когда императором самодержавным был Василий. Возможно было представить с державой без креста и Константина Дуку, когда ещё жив был император Исаак Ангел, назначивший его на своё место и удалившийся в монастырь. Он умер уже в 1061.

Отстраняя таким образом возможность видеть в изображённом на ковчежце императора Константина Копронима, мы признаём тем самым необходимость видеть на этом изображении Константина Дуку, а следовательно, отнести ковчежец к годам 1059–1067 г., ещё определённее к 1059–1061 год (до смерти Исаака Ангела), во всяком случае к XI веку, как заставляли догадываться и прежде соображения палеографические.

* * *

Окончу замечанием относительно того кивория, который послужил образцом для рассматриваемого ковчежца. В сказании Иоанна Солунскаго описан киворий св. Димитрия в том виде, как он был в VI веке; сам Иоанн жил в VII веке. В конце VII века церковь св. Димитрия сгорела; а что сделалось с киворием, неизвестно. Неизвестно также, существовал ли он в 904 году, когда на Солунь напали Сарацины (Камениата, гл. 9). Затем есть сведения об ограблении кивория св. Димитрия Сицилийцами в 1185 г. (Тафеля, De Thessalonica, стр. 122). Таким образом, из летописных сведений видно, что киворий св. Димитрия мог быть переделан или ещё в VII веке, или позже до 1185 года. Ковчежец, нами рассматриваемый, даёт новое данное; он был сделан до 1061 года, следовательно, и сам киворий получил эту форму до 1061 года, – и по ковчежцу видим, какую именно форму. Из того, что на ковчежце изображены Константин Дука и его супруга Евдокия, следует ли заключать о времени нового устроения кивория св. Димитрия, об участии в этом изображённой на ковчежце четы? Этот вопрос нельзя, кажется, решить без пособия других данных.

Во всяком случае, Византийский ковчежец Московского Успенского собора достоин хранения, как один из очень любопытных памятников XI века. Желательно было бы, чтобы приготовлены были металлические снимки с него для заведений, подобных Византийскому музею при Академии Художеств.

* * *

Приписка. Предлагаемая записка была уже набрана для печати, когда архимандрит Порфирий Успенский, рассматривая у меня снимки и слепки с ковчежца, случайно высказал мне несколько замечаний об этом сосуде. Считая их важными, не могу отказать себе в удовольствии дать им здесь место. На мой вопрос, что это за сосуд, он отвечал прямо: «дарохранильница». Такие дарохранильницы видел он на Афоне. Всмотревшись потом в большую надпись, что на двух стенках, он прочёл на 4-й строке 2-й стенки ὁ δοῦλος (раб, т. е. божий) а не ὁ δ’αὖ, как прочтено у меня, и как выходит по триметру. Самое важное замечание сделано им по поводу моего признания, что не понимаю значения последних букв надписи при изображении императора: – «Это, вероятно, фамилия императора, сказал он: она обыкновенно записывалась после титула». Тогда только ясно стало мне, что к буквам Ȣ – κας надобно прибавить впереди букву Δ, чтобы прочесть фамилию Константина Дуки (ΔȢκας) и не спорить, к какому времени относится изображение. – Не могу также умолчать о живом сочувствии к посильному труду моему В.В. Стасова. Это сочувствие дало ему, между прочим, повод написать мне письмо о сосудах церковных в форме храма. Оно так любопытно, что В. В., надеюсь, не откажет мне в позволении напечатать его.