Св. София Царьградская

По описанию русского паломника конца XII века

Реферат академика И. И. Срезневского

Предполагаю сообщить кое-что из того, что мной собрано для объяснения одного из очень древних и замечательных памятников русской письменности. Памятник этот теперь уже всем доступен, весь вполне издан и издан прекрасно; тем не менее с его правильным прочтением и объяснением еще многим и многим исследователям надобно будет прилежно потрудиться. Я говорю про путешествие в Царьград новгородца Добрыни Андрейковича, сделавшегося после архиепископом новгородским под именем Антония, – про его описание святыни Царьградской. Издание этого памятника приготовлено П. И. Саввантовым по единственно – полному, Сахаровскому списку XV столетия. Издание это приготовлено чрезвычайно тщательно с очень разнообразными примечаниями и вполне удовлетворит всякого, кто пожелает получить подробные сведения о произведении Антония по означенному списку. П. И. Савваитов сделал все, что мог сделать. Не все мог он сделать – более всего потому, что должен был довольствоваться одним списком, хотя н важным по полноте, но очень неудовлетворительным в отношении правильности передачи драгоценного подлинника. Дело, им предпринятое, было бы им, конечно, лучше исполнено, если бы он имел под рукой хоть еще один список; но ни он, никто другой не знал, что другой список произведения архиепископа Антония существует. Задолго еще до того времени, как вышло это издание, мне случилось найти описание Софии Царьградской в одном из сборников, хранящихся в копенгагенской библиотеке. По заглавию этого отрывка ничего нельзя было заключить об имени писателя; заглавие это следующее: «Сказание о святых местах и чудотворных иконах и иных чудных вещах, иже суть в Царьграде были по святой Софии до взятия безбожных Латын, написано бысть на ведение н на удивление всем христианам». Начинается это сказание следующими словами: «Божьим милосердием и помощью св. Софии, иже глаголется премудрость присно сущее слово Божие, доидохом царственого града все здраво, и воидохом в великую соборную и апостольскую церковь» и пр.

Кто был сочинителем, этого сказания – по всему его ходу не видно; и, так, как полное сказание Антония мне было неизвестно не только вполне по содержанию, но даже и в отрывках, то я не мог и предполагать, что это сказание написано Антонием. Я искал только по разным рукописям чего-либо надобного сказанию, и ничего не находил, пока не вышло издание Саввантова. Тогда только стало для меня ясным, что это сказание о Софийском Царьградском храме и паломник Антоний, изданный П. И. Саввантовым, одно и тоже с той только разницей, что в списке П. И. Саввантова заключается полное описание Царьграда, а в копенгагенском сборнике помещено описание одной только Софийской церкви – и то даже не все в полном виде. Находя в этом, втором списке разницу в некоторых самых существенных чертах я счел своей обязанностью вникнуть в их относительную ценность, и для этого обратиться к тем источникам, которые должны быть употреблены для объяснения сказания, всмотреться на сколько можно более в средневековые памятники западные и восточные.

Случайно пришлось мне обратить внимание между прочим и на такие памятники, которых комментаторы сказаний о Царьграде не касались частью от того, что в то время, когда они занимались древностями Византии, эти памятники были еще не изданы, а частью от того, что, хотя некоторые из тех памятников и были известны, но как-то не попадались под руки тем, кому были бы нужны.

Неизвестность и относительная важность копенгагенского списка древнего русского сказания о Царьградской Софии и вместе с тем возможность объяснить кое-что в этом сказании посредством, нетронутых для этой цели источников, дают мне смелость обратить внимание достопочтенных сочленов на упомянутый памятник древней русской письменности.

Прежде нежели представлю вам некоторые места копенгагенского списка сказанья о Царьградской Софии и некоторые из более замечательных и менее известных сказаний о Софии Царьградской, позволю себе сказать несколько слов о самом храме св. Софии Царьградской, тем более, что в одном из предыдущих заседаний было заявлено мнение, будто бы наша, киевская София была построена по образцу Софии Царьградской. Тогда я заявил вообще, что нет никакого сходства и не могло быть сходства между Царьградской Софией и киевской, за исключением общего плана постройки восточных православных церквей на основании креста, т. е. на основании четырех главных устоев, на которых воздвигнут купол в средине храма. Даже София Царьградская и в этом отношении и для того, кто посещает се и по подробно рассматривает, представляет в себе некоторые особенности. Царьградская София сделалась мечетыо с того самого времени, когда Византийская империя перешла под власть Турков. Многое из прежнего в ней пропало и даже переменилось. Основа здания, впрочем, остается в том виде, в каком была. Когда в 1847 году Султан Абдул-Межид решился возобновить эту мечеть, то архитектор Фоссати, которому было поручено это, будучи принужден снять грязь и все накладки, которым не должны были оставаться при возобновлении храма, раскрыл в ней все, что оставалось древнего. Это время – 1847 год –было наиболее удобным для рассмотрения храма св. Софии Царьградской, хотя и в остатках, но во каком случае в том виде, в каком он был храмом христианским.

Входим в храм, чрез паперть. Паперть эта простирается в длину на 30 сажень, а в ширину на 5 сажень. С одной стороны, в продольной стене противоположной входам в средину храма, сделано 5 огромных окон с полукружиями на верху; сквозь них свет падает на эту паперть и освещает золотую мозаику, которой покрыты все стены и своды ее; по этой мозаике рассыпаны разные узоры и кое-где образа, которых большая часть уже погибла. Другая продольная стена паперти занята входами в середину храма. Их девять. Над главным из них, средним, в полукружии, подобном тем, кат сделаны над окнами, но глухом, вделан со стороны паперти огромный мозаический образ, который представляет Спасителя, сидящего на широком кресле с книгой, конечно, с евангелием, в одной руке и державой в другой, и императора, падшего пред ним на землю и при падении облокотившегося на свои локти и поднявшего руки с молитвой к Спасителю. По обеим сторонам престола Спасителя есть еще два изображения в виде медальонов в круглых обводах: одно из них – Божией Матери с несколько приподнятыми у груди руками; другое – архангела Михаила с жезлом в левой руке.

Все это мозаическое изображение есть драгоценное достояние самой глубокой древности Софийского храма времени Юстиниана, потому что в изображении императора, падшего перед Спасителем, нельзя видеть дикого, кроме самого Юстиниана, воздвигнувшего Софийский храм. Пред этим образом, как мы узнаем из древних сказаний и между прочим из записок Константина Порфирородного, были совершаемы императором если не постоянно, то очень часто, молебствия, прежде нежели он входил в самую церковь. Пред этим образом на паперти совершалась всенощная, – с какого времени, это мы узнаем от Павла Силентиария, писателя времени Юстиниана, который описывает такую службу пред этим образом в своей поэме о Софийском храме.

Средние врага, над которыми сделано вышеописанное изображение, назывались царскими, потому что ими царь входил в храм; те, которые мы теперь называем царскими, прежде назывались райскими и святыми. Войдя чрез эти врата в церковь, нам представляется храм длиной почти в 40 сажень, а шириною около 14, следовательно, отрыта огромная часть храма. Верх этой части храма подымается с обоих концов длины ее к середине очень высоко, сначала на 18, потом на 20 и, наконец, слишком на 25 сажень. Стоящие у входных врат видят в верху купол, конечно, не все 40 окон, окружающих его низ светлым венцом, но все-таки около 10-ти видят. Свет падает в храме не только с купола, но и с боковых сводов и полусводов, отовсюду из множества окон.

Вот почему, повторяя слова Прокопия, современника Юстиниана, оставившего краткое описание храма, можно сказать, что столько свету в этом храме, что как будто бы свет не идет снаружи, а сам там родится.

Уже по одному этому можно сделать заключение, что храм св. Софии Царьградской не мог служить образцом для киевского собора св. Софии, где всегда довольно темно, за исключением тех немногих часов, когда падает на него солнце преимущественно с запада. Не говорю уже об открытости среднего пространства храма, чего в нашей Софии также нет. Это огромное пространство отделено от боковых частей так, что храм кажется несколько похожим на базилику. Только присмотревшись внимательнее к той срединной части здания, над которой поднят купол, со всеми прилегающими к нему сводами и дугами, поймем, что этот храм не одна из тех базилик, который послужили образцами разнообразных Римско-католических храмов, а православный храм, только с некоторыми особенностями строя. Четыре огромных устоя, как и во всех православных храмах, воздвигнуты по четырем углам срединного квадрата храма; над этими огромными устоями по всем четырем сторонам высятся четыре дуги, который соединяются взаимно посредством особого рода частичек свода к общему кругу и на этом общем круге подымается купол не так, как в большей части православных храмов высоко, а напротив того, сравнительно с величиной храма, очень низко; затем купол покрыт сводной крышей, но опять не так, как обыкновенно бывает, т. е. в виде полушария, а очень слабо. К западной и восточной дугам, поднимающимся над устоями к куполу, прилегают огромные полусводы. Кроме четырех главных устоев есть еще две пары устоев: одна–недалеко от входа, а другая – недалеко от алтаря. Эти устои попарно сближены значительно более, нежели те четыре, и каждая из этих двух пар приближена одна к западу, к входным вратам, а другая к востоку, к алтарю. Каждая из этих двух пар устоев поддерживает дугу с полусводом и каждый из них с ближайшим к нему срединным устоем также поддерживает дугу с полусводом. На эти дуги опускаются те большие полусводы, которые верхними своими частями примыкают к дугам, поддерживающим купольный венец. Около всех восьми устоев по полу можно провести овал, который в длину будет в 2¹/₂ раза более, чем в ширину. Между устоями с обеих сторон овала тянется ряд колонн, соединенных дугами. Эта колоннада, довольно редкая внизу, потому что с обеих сторон только по 8 колонн, покрыта другим этажом колонн, где их больше, нежели в двое. Эта то двойная колоннада представляет храм как будто бы похожими на базилику, с той только разницей, что в базилике нет постепенного подъема купола, а есть прямая крыша с перекладинами на месте потолка. Если мы зайдем за колонны и оттуда посмотрим в средину храма, то представляется другое. Из боковых частей храма видно, что он есть крестовый храм, только так устроенный, что прикрыты только две из боковых частей: правая и левая. Эти обе стороны, также, как и та частичка, которая находится над входом, имеют два этажа. Часть второго этажа была издревле посвящена стоянию жен, а другая часть – стоянию духовенства и разным потребностям, как церковными, так и не церковным. Как средина храма, так, и все, его боковые отделения в обоих этажах и все дуги и своды покрыты мозаикой, большего частью золотой, кое-где и цветной с разными узорами и изображениями, или мраморными и резьбой.

Думаю, что сказаиного достаточно для уразумения строя здания Софии Царьградской и разницы между этим храмом и здешним киевскими. Оставляя в стороне подробности, я отмечу еще только кое-что наиболее выдающееся. К этому выдающемуся можно отнести и то, что система украшения – золото, мозаика с узорами разного рода, а там, где возможно, резьба на камне, и где возможно замена резьбы на камне резьбой па кости. В некоторых местах тонкость работы доходит, так сказать, до мелочности. Из древних мозаических изображений очень любопытны те, которыми дало место на дугах двух главных пар, устоев, именно по дну этих дуг. Если идти с запада на восток, то на первой из этих дуг мы имеем изображение Богородицы с младенцем при груди, а с обеих сторон его по спускам дуги изображения апостолов Петра и Павла. Под другой дугой, в середине, изображена развернутая книга на низком столе – конечно Евангелие и на ней крест, а по спускам дуги лики Богородицы и Иоанна Крестителя. Особенно любопытно изображение Богородицы: оно такое же, как в Софийском храме на алтарном полусводе, известное у нас под именем «нерушимой стены»: Богородица изображена молящейся с приподнятыми руками. Любопытно также изображение, помещенное под ними на самом устое: изображение императора в полном, богатом, императорском уборе с жемчугами и дорогими камнями, в тунике с широким оплечием и в мантии на левом плече. Любопытно оно потому, что, может быть, есть то самое, которое отмечено нашим паломником, как изображение Льва императора. Что касается до изображения, которое должно бы было быть в Софийском храме на алтарном полусводе, над престолом, то о нем сохранилось такое сведение: была изображена здесь мозаикою пресвятая Богородица сидящей на престоле с младенцем у колен и. разумеется, с приличными принадлежностями…

Обращаюсь к сказанию о Софийском храме, сделанном нашим русск. паломником.

«Се аз недостойный многогрешный Антоней архиепископ Новгородский Божием милосердием и помощью св. Софии... доидохом царственного града все здраво». Так начинается наше сказание. «И внидохом – сказано далее (в Коп. сп.) – в великую соборную и апостольскую церковь, того же преже поклонихомся и св. гроба Господня две досце целовахом, и печати гробные и видихом икону пресв. Богородицы держащей Христа». Этим начато обозначение святыни, хранившейся «в малом алтаре». Кроме нескольких икон и мощей, наш паломник видел тут «и блюдо мало мраморно, на нем же Христос вечерял со учениками своими в великий четверток, и пелены Христовы, и дароносивые сосуды златы иже приношаху с дары волсви, и велико блюдо злато служебное великой княгини Ольги Русской иже дала на службу святителю егда крестится в Царьграде». Это последнее упоминание для нас русских особенно важно, и потому на нем стоит остановиться. Я прнвел его по Копеигаг. списку; в Сахар. списке вместо выражения: «иже дала на службу святителю егда крестится», находится другое: «когда взяла дань ходивши к Царьграду». Не берусь отвергнуть и это второе, тем не менее думаю, что первое более уместно в припоминании о блюде Ольги. Далее в Сахар, списке читаешь: «Во блюде ж Олжине камень драгий, на том же камени написан Христос и от того Христа емлют печати людие на все добро; у того же блюда все по верхови жемчюгом учинено» и пр. В Копенг. списке значительно иначе: „Видехом то блюдо каменное, в блюде же том камень драгий, на том же камени изваян Христос, от того Христа емлют печать людие на все добро, и то ж блюдо все украшено бисером драгим». Самое важное отличие двух чтений заключается в том, что по Сахар. списку все сказанное относится к блюду Ольги, а по Копенг. списку к особенному, не золотому, а каменному блюду. Пока не откроется иных списков сказания или каких-нибудь особенных достоверных показаний, утверждающих в справедливость чтения Сахар. списка, мне кажется, следует остаться при чтении Копенгаг. списка, т. е. отделяя два блюда, не относить к Ольгину блюду украшений, отнесенных в Копенг. списке к другому, каменному блюду. Прочетши по обоим спискам заметку об Ольге и блюдах, я опустил любопытное вставочное место, относящееся к слову Царьград. В Сахар. списке оно читается так: «Город мал есть Царигради¹ на Испиганьской стране по стране Жидов»; в Копенг. списке: «глаголет (в смысле: то есть) на Испиганьской стране по стороне Палестины». Не повторяя того, что уже отменено П. И. Савваитовым в прекрасном примечании к этому месту, отметя только то, что Испиганская сторона есть местность είς πηγάς по ту сторону залива Золотого рога, где обитали и Евреи (почему она и названа еще Палестинской или Жидовской), позволю себе высказать догадку. Так, как о Цареграде упомянуто в сказании по случаю припоминания о посещении Царьграда княгиней Ольгой, то сочинитель или объяснитель сказания, в обозначенной прибавке, вероятно, хотел указать на место, где Ольга жила в Царьграде, или же где она крестилась: то и другое возможно, потому что там был один из дворцов императорских с храмом. Продолжая обозначение святыни, хранившейся в малом алтаре, Антоний отмечает еще разные сосуды, а затем трубы, по которым проведена вода и крест меры роста Спасителя. Выведя потом читателя из малого алтаря, он указывает на близ стоявшее, вероятно изваянное изображение св. жен мироносиц и на чудотворный образ Богородицы, а затем вводит в притвор (церковь) св. Петра, где отмечает ключи св. Феомилады = Феофаниды, ковер св. Николая и вериги Петровы, сообщая при этом некоторые подробности, а потом в другой притвор, где хранился первый хрустальный амвон, разбитый падением купола. Возвратясь к изображению Мироноснц, Антоний указал в близи его стоявший гроб св. Амфиногеиа отрока, а за тем целебный столб св. Григория чудотворца, его икону и мощи. При указании мозаического образа Спасителя, рассказано любопытное предание о нем. Другое, не менее любопытное предание рассказано при указании изображения императора Кир Льва (Кир Леа) мудрого. Оба изображения показаны, как находившиеся близ царских алтарных врат. У тех же врат бывший чудотворный запор (пробой, романист) описан подробно. Далее отмечена с преданием близ стоявшая икона трех ангелов, а затем место мироварения и при этом указано, как варится св. миро. Не входя еще в великий алтарь, Антоний обратил внимание на свод, над ним возвышавшийся, называя его великим теремом: «На той же стране на левой (где н икона трех ангелов и место мироварения) у терема великого пазуха сшита золотом; злата же вышло чистого 4 капи. В велицем же тереме паникадил 20, вся серебряна, а на праздники господские новые изменяют, а иных паникадил во св. Софьи серебряных и купков (яблоков) множество златых». В след за этим Антиний вводит читателя в великий алтарь: – «В олтари же великом, под трапезой великой, на среде ее под катапетазмой, повешен царя Константинов венец со драгим камением и бисером, а на нем (и у него) крест злат, под крестом голубь злат, а иные царские венцы около висят. "Гаже катапетазма вся златом и сребром исткана бе. А столпы отарные и терем и амбон такоже златом и сребром учинен мудро зело. А у катапетазмы повешено 30 венцов малых в память всем христианам». Упомянуто, что «прежде святители служаху за завесою наволочитою повесивше катапетазму» и рассказал, как и почему это было. Отмечена скрижаль серебряная «вместо Моисеовых» и описано ее употребление во время служения. Потом отмечен крест, стоявший за св. престолом и рассказано чудо его вознесения: «Се же чудо свято и честно явил Бог в лето 6708-е при моем животу месяца мая на память царя Констянтина и матери его Елены, в 21 день недельный, при царстве Алексееве и патриарсе Иване на соборе святых отец 318, а при посольстве Твердятине Остромирица, иже пришед посольством от великого князя Романа со Неданом и с Домажиром п со Дмитрием и с Негваром послом». Это показание любопытно во многих отношениях. Оно определяет между прочим время, когда Антоний был в Константинополе: 21 мая приходилось в воскресенье и при том в седьмое воскресенье после Пасхи (бывшей 9-го апреля), когда празднуется память собора св. отец. 318 – именно в 6708 = 1200 году. Антоний, тогда остававшийся еще мирянином Добрыней, был в Константинополе и в этом году (нельзя отрицать, что был он и прежде, и после). В этом же году было в Константинополе и русское посольство от Галицкого князя Романа. По какому случаю приезжало оно, русские летописи не говорят, а греческие позволяюсь догадываться. В записках Никиты Хонского есть упоминайте о сношениях императора Алексея Ангела с Галицким князем Романом и о последствиях этих сношений. Упомянув о нападении на империю Влахов с Команами, он говорит: «Они бы может быть подошли и к вратам Царьграда со стороны материка, если бы христианнейший Русский народ и правящее им князья, по собственному своему побуждению и в силу просьб архипастыря их, не оказали важного соучастия помощью Ромеям, как народу христианскому. Галицкий князь Роман, быстро собравши большое и сильное войско, напал на Коман, а землю их, прошедши беспрепятственно, разграбил и опустошил. Повторив несколько раз это доброе дело, он остановил набеги Коман и таким образом подал неожиданную помощь Ромеям». За этим Никита Хонский упомянул еще о межусобице Русских князей, Романа Галицкого и Рюрика киевского (Ал. Анг. III, 5). Когда именно это было, по русским летописям определить нельзя, потому что и межусобицы Романа с Рюриком и его впадение в Половецкую землю повторялись часто. Впрочем, сам Никита Хонский помогает, определению времени. Упомянув о разных событиях, бывших ранее, он отметил между прочим возведение на патриаршество Иоанна Каматира; время этого обстоятельства определяется древними списками патртархов (Band. Imp. Ог. I, 198, 208, 214, 224): по нем Иоанн Каматир сделался патриархом за 5 лет, 8 месяцев и 7 дней до взятия Константинополя Латинами, следовательно летом 1198 г.. Нападение Влахов с Команами «в следующем году», т. е. после августа, и затем впадение Русских в Половецкие земли надобно отнести к осени 1198, или же к весне и лету 1199 года, а межусобицу князей – к тому же 1199 г., или к следующему. Имея в виду время, легко найти в летописях (именно в Лаврентьевской) и некоторые объяснения показаниям Никиты; все-таки, однако, остается неясным и то, какой именно русский архипастырь содействовал убеждением нападению Русских на Половцев за Византию, и то, по какому случаю в 1200 г. было русское посольство в Царьграде. Можно только догадываться, что этот архипастырь был новый киевский митрополит, последовавший Никифору II или его неизвестному преемнику, и что посольство русское явилось в Царьград или за уговорами с Византийским правительством, или с требованием награды за оказанную помощь. Во всяком случай заметка об этом посольстве в сказании Антония есть любопытное дополнение к показаниям других источников о событиях времени. – В след за этой заметкой Антоний описал место «у алтаря на правой сторон», где ставился престол при венчании царя на царство, отметил, где по преданию молилась Богородица, и икону св. Бориса и Глеба, и то, что «горе на полатех стоит патриарх, коли служат». Далее описал притвор за великим алтарем, где вместе с другими святыми вещами хранились остатки гроба Господня и где перед иконой первомученика Стефана висело чудотворное «кандило», и отметя еще некоторые мощи, недалеко оттуда лежавшая, Антоний остановился на крестильнице: «Ту же и крестильница водна, и паписан в ней Христос, в Иердане крестится от Иоанна с деянием написаи, и како Иоанн учи народы, и како младые дети металися в Иердан и людие». Антоний прибавил к этому: «То же все Павел хитрый ппсал при моем животе, и нету того во писмени. И туже есть древа и чинить в них патриарх икону св. Спаса 30 лакот возвыше. И Павел прежде Христа написал, со драгим камением и со жемчюгом вап истер на одном месте. У св. Софии стояти той иконе и до днесь». Сказание о Софийском храме оканчивается за замечаниями о совершении службы: «Егда заутренюю пети хотят у св. Софии. прежде поют пред царскими дверьми во притворе (т. е. на паперти), н вышед поют посреде церкви, н двери отворяют райские, и третьяя поют у олтаря. А в недельный же день ставает патриарх на утрени и на обедне, и в господские праздники, и тогда благословляет певцов с полат. Они же оставивши пение, понихронию (т. е. полихронию – многолетие) кличют, и потом начнут пение красное и сладкое аки ангели, и тако поют до обедни. А кончавше угренюю и разболокшися вышед вон возмут у патриарха благословенье службы деля литоргии. А по заутрении чтут пролог до обедни на омбон возшедше. И егда кончают пролог, и тогда почнут литоргию. А службу кончанше молитву дорную глаголет старый иерей во олтари, а 2-й иерей глаголет молитву ту же в церкви за амбоном. И кончавшу молитву кождо и благословляют народ. Так же по рану и вечерню поют». Последняя заметка, касающаяся Софийского храма, говорит о неупотреблении коловолов: «А колокола не держат в святей Софии, но колцо мало в руце держа клеплют на заутрени, а на обедни и на вечерни не клеплют, а по иным церквам клеплют, а на обедни и на вечерни. Било же держать по ангелову учению; а в колокола Латыни звонят».

Этим оканчивается сказание о Софийском храме (по Сахар. списку, представляющему в конце, начиная с известия о чуде 1200 года, сведения, не находящиеся в Копенг. списке); но Антоний и далее в описании Константинопольской святыни не раз возвращается к св. Софии и случайно сообщаете о ней сведения, очень любопытные. Так, в след за описанием Манганского монастыря, он дал место следующей заметке: «А егда делаша св. Софию, в олтарные стены клали святых мощи», и затем сообщил разные подробности о «полатах», т. е. что мы теперь называем хорах: А кладези мнози в св. Софии. А на полатах кладези и оград патриархов и церкви мнози. Овощь же иатриархов всякии, были и яблоки, и груши, держать в кладязи повержено ужищем в кошници, и когда ясти патриарху, и тогда выимают е студено. Тако же и царь ястъ. И баня патриархова на полатах. Воды же по трубам возведены, а другая дождевая. И на полатах же исписани патриарси вси и цари, колико их было во Царьграде и кто их ересо держал. На полатах в церкви 5 глав лежат окованы с жемчюгом, аки отнес сребром». Далее, после известия о церкви св. Маркелла дано знать, что в ней служба бывает и в великую пятницу, «а по иным церквам не служат в великий пяток, ни у св. Софии, но мыют церкви в тыя дни и бобиовом листвием настилают в церкви». За известием о св. Зотике, покоившемся в Трудоватицах, сообщено известие еще об одном из живописцев, работавшем для Софийкого храма: «И от него же (Зотика) Лазарь писец иконный. Той первое написал в Царьграде во св. Софии в олтари св. Богородицу, держащую Христа и два ангела».

Нельзя, конечно, рассматривать сказание Антония о Софийском храме как описание полное и стройное; но нельзя и не уважать его, как богатое собрание данных, важных для изучения этого храма перед падением его во власть Латынян. В этом отношении оно драгоценно даже и при сравнении с Византийскими известиями; для объяснения их самих оно важно по разным подробностям.

Узнав это драгоценное описание св. Софии, невольно задал я себе вопрос: нет-ли подобных описаний того же храма, близких к нашему по времени на Западе, на Юге или на Севере Европы, с которыми бы можно было сравнить и помощью которых объяснить Антониево. Я пересмотрел их все, какие только мог достать. Действительно, в Византийских сказаниях есть несколько любопытных. Прокопий занимает по времени и красоте описания первое место; он описал храм, когда он только что был построен. Современник его Павел Силентарий написал целую поэму, богатую разными подробностями и замечательную тем более, что Павел вводить читателя в храм в то время, когда совершается его освящение. Особо от этой поэмы он описал первый амвон, который потом разрушился, когда пал первый купол св. Софии, прежде нежели был построен новый. Далее, минуя менее важных писателей, нельзя было не остановиться на произведен Константина Порфирородного, названном «Изложением царского ряда» (Εχδεσιζ τής βασιλείου Τάξεοζ), где подробно описаны чины и обряды придворных торжеств и где, в нескольких главах, сообщены случайно разные сведения о нескольких частях Софийского храма. Объяснители древностей Софийского храма до сих пор не пользовались этими сочинением. Кроме того, любопытно, хотя и более позднее по времени, описание построения храма св. Софии: много есть там неверностей, не только записанных по преданию, но как будто нарочно придуманных, тем не менее есть и много драгоценных подробностей для того, чтобы следить за другими средневековыми сказаниями о Царьграде.

Что касается западных писателей, то ряд их сказаний начинается с записок Адамнана, передавшего рассказ о св. земли еп. Аркульфа (VII в.). Вот как представился Арнульфу храм Софийский: «Он – круглый, удивительной величины, с самых оснований поднимается тройными стенами с тройным круглым сводом высоким и прекрасным, поставленным на больших дугах. Он занимает большое пространство, удобное н для житья и для службы Богу. В северной части внутреннего здания помещается прекрасная и очень большая ризница (armatium), где есть н деревянный ларец (capsa) в деревянной же обложке, в котором хранится и то животворящее древо креста, на котором наш Спаситель пострадал за спасение рода человеческого». Этот ларец, – по рассказу Арнульфа, – со своим сокровищем подымается в течении трех дней раз в год (post ехрletum annum) на золотой престол, растворяется н издает по всей церкви благоухание. В первый день, (в четверг велики), прикладывается к св. кресту император и войско; во второй день, в пятницу великую, императрицы, матроны и вообще все женщины; в третий день, в великую субботу, списком, и весь двор. Затем ларец запирается и относится в ризницу». Это древнейшее западное описание Софийского храма долго оставалось единственным. Знаменитый Бернард мудрый, спустя полтора века после Арнульфа бывший в Константинополе, только повторил его. После Бернарда был в Константинополе два раза (с 948–950 и с 968–969 гг.) еп. Лиутпранд. От него можно было ожидать и умного и подробного описания; но он обращал внимание более на светские, людские отношения, нежели на то, на что бы он должен был обращать его, как высокообразованный человек. Он описал все мельком, как-бы нехотя. За ним следует целый ряд писателей, очень обширный, тянущийся до конца ХII века. Почти все эти писатели упоминают о Софийском храме, хваля его общими словами; ни один не описал². Даже и из тех западных людей, которые явились в Царьград с войсками, покорившими его, почти ни один не остановился в своих записках на св. Софии отдельно: припоминали о ней и ее достопамятностях только случайно. Самое видное место из тех писателей занимает Вилльгардуэн, описавший очень подробно поход на Константинополь и его взятие Латинами. В этом драгоценном сказании есть между прочим не мало припоминаний о разных местностях Константинополя и о св. Софии, важных для объяснения других сказаний, – и все-таки никакого описания.

Недавно сделалось известным еще одно любопытное сказание, тоже касающееся взятия Латинами Константинополя. Оно написано Робертом de Clary, одним из участников взятия Константинополя Латинами, под заглавием: Li prologues de Constantinoble comment ele fu prise. Граф де-Риан издал пока только один текст этого сказания (под заглавием: Li estoires de chians qui conqisent Constantinoble de Robert de Clari en Aminois, chevalier – без года и места). Еще не издал он ни примечаний, ни объяснений, ни словаря, но все это им тщательно приготовляется и вероятно скоро будете издано. Позже сделано другое издание К. Гопфом (в книге: Chroniques Gréco-Romanes inedites ou peu connues. Berl. 1873) без всяких примечаний. Сказание Роберта Кларийского очень любопытно, потому что представляет на взятие Константинополя Латинами взгляд простого человека, из разряда малых людей (menu gens), с простодушными аамечаниями о ходе всего похода на Константинополь, об отношении между рыцарями и Венециянами, о том, что терпели Латине, когда брали Константинополь и каково было положенье Константинополя под властью Латин. Роберт Кларийский излагает все это гораздо лучше и отчасти подробнее, яснее, чем Вильгардуэн и другие высокопоставленные современники. Только понимать его гораздо труднее, так как он писал не на чистом древне-французском языке, а на пикардском. Вот почему часто никакие пособия недостаточны для того, чтобы его уразуметь. По нескольким местам я должен был относиться в Париж для объяснений. Из числа этих мест одно осталось непонятным даже для графа Риана. Вот как Роберт Кларийский описывает храм св. Софии:

Or vous dirai du moustier Sainte Souphie comme fais il estoit (sainte Souphie en Grieu, ch’est Sante Trinités en franchois): li moustiers Sainte Souphie estoit tres tous reons; si I aviit unes vautes par dedens le moustier entour à la reonde, qui estoit portées d’unes grosses colombes moult rike, qu’il n’I avoit colombe qui ne fust on de jaspe , ou de porphile ou de rikes pierres precieuses, ne si n’I avoit nul de ches colombes qui ne portast medechine: tele i avoit qui warissoit du mal des rains, quant on s’i frotoit, tele qni warrisoit du mal du flanc, et teles qui warrissoient d’autres maladies; ne si n’i avoit vis en chu moustier, ne gons, ne verueles, ne autres membres qui à fer apartenissent, pui tout ne fussent d’argent. Li maisteres auteus du noustier estoit si rikes que on ne le porroit mie esprisier, car le tavle qui seur l’autel estoit. Ert d’or et de pierres precicuses asquartelées et molues, tout jete ensanle, que uns rike empereres tist faire: si avoit bien chele tavle xiiij. pies de lonc. Entour l’autel avoit unes colombes d’argent qui portoient i, abitacte seur l’autel qui estoit aussi fais comme ns clokiers, qui tous estoit d’angent massis, qui estoit si rikes que on ne peut mis nombrer s’avoir que il valoit. Li lieus là (óo) on li soit l’ewangile estoit si rikes et si nobles que nous ne le vous sariemes mie descrire, comme fais il estoit. Aprés, contreval le moustier pendoit bien c. lamplers; si n’i avoit lumpier qui ne pendist à une grosse caaine d’argent, aussi grose commé le branch à i. homme; si i avoit en cascun lumpier bien XXV lampes ou plus, et si n’i avoit lumpier qui ne vausist bien cc. mars d’argent. A l’nel du grant huis du moustier, qui tous estoit d’argent, si i pendoit uns buhotiaus que on ne savoit de quelle despoise il estoit; si estoit du grant à une fleuste dont chil pasteur fleustent; ichis buhosiaus si avoit tele vertu que jé vous dirai: quant uns enfers hons qui avoit mal dedens le cons, si comme d’enfle qui dedens le ventre estoit enflés, le metoit en se bouchi, jà sì peu ne li lust mis, quant chus buhotiaus le prenoit, se li suchoit toute chele maladie, et chu veniu li faisoit corre hors parmi le geule, si le tenoit si fort qu’il le faisoit esruullier, et li faisoit les iex torner eu le teste, ne ne s’en pooit partir devant là que li buhotious li avoit suchié chele maladie toute hors; et avec tout chou qui estoit plus maladies, si le tenoit plus longement, et quant uns hons qui n’estoit mie maladies, le metoit à se bouquet, jà ne le tenist, ne peu, ne grant (по изданию графа Риана стр. 67–68, по изд. Гопфа стр. 67–68).

«Теперь я вам скажу о храме св. Софии, как он был сделан (Св. София по-гречески тоже что св. Троица по-французски), Храм св. Софии был совершенно круглый, с круглым сводом, поддержанным золотыми столбами очень богатыми, так что не было столба не из яшмы или порфира, или не из богатых драгоценных камней, и не было ни одного из этих столбов, чтоб не подавал исцеления: тот помогал от боли в пояснице, когда об него терлись, тот помогал от боли в боку, а другие от других болезней. Не было и врат в этом храме, ни крюка, ни кольца, ни других частей, сделанных из железа, а все было из серебра. Главный престол храма был так богат, что нельзя бы его было оценить, потому что доска на престол была из золота и драгоценных камней, разбитых и сплавленных вместе, что было сделано по воле одного богатого императора; а была эта доска длиной в 14 стоп. Вокруг престола были серебряные столбы, которые поддерживали сень над престолом, сделанную как колокольня из литого серебра, такую богатую, что нельзя высчитать, чего она стоила. Место, где читали евангелие (амвон), было так, богато и роскошно, что мы не могли бы описать, как оно было сделано. Вдоль храма кругом спускалось до ста люстр и не было ни одной, что не висела бы на толстой серебряной цепи толщиною в руку человека; в каждой было до 25 и более ламп, а каждая лампа стоила до 200 марок серебра. У кольца великих врат, сделанных из серебра, висел ствол неизвестно из какой смеси, а величиной как труба, в которую трубят пастухи. Расскажу я вам, что за сила была у этого ствола. Когда больной человек, у которого был внутри тела недуг, как, например, пученье живота, клал его в свой рот, то только что он бывало положит его, как эгот ствол присасывался к нему и сосал всю эту немочь, и этот яд вытекал вон через горло: и держал он (этот ствол) его так, крепко, что заставлял его изнемогать³ и закатывать глаза, и не мог человек двинуться (с места), пока ствол не высасывал всю немочь. А при всем этом, кто был больше болен, того он и держал дольше; если же не больной человек клал его в рот, то ствол и не держал его ни мало ни много».

Вот и все описание Софийского храма, данное Робертом Кларийским. Вынесши неверное впечатление о его общем виде, устроении и частях, Роберт старался передать читателям и представление его убранства не столько по красоте его и великолепию, сколько по его богатству и ценности, хотел изумить читателей громадностью стоимости всего, что было употреблено для внутренней отделки храма. Поэтому очень кстати ему пришлось и предание о том, как сделана была напрестольная доска, помещенное в Сказании о создании Софийского храма, а вместе с тем в Записках Феофапа и Никиты Хонского. В Сказании находится об этом вот что: «Св. престол хотелось царю сделать дороже золота. Чтобы исполнить это, по совету знатоков дела, размололи и смешали золото, серебро, всякого рода дорогие камни, жемчуг, s’амвики, медь, янтарь, олово, свинец, железо, стекло, всякие металлы: положили эту смесь в плавильный сосуд, расплавили и вылили в назначенную форму». Для нас по отношению к описанию замечательностей Софийского храма, сделанному архиепископом Антонием, в припоминаниях Роберта особенно любопытно то, что отметил и арх. Антоний. Так, подобно Роберту, только без преувеличений, и архиепископ Антоний дал место замечанию о целебной силе столбов храма, именно одного из них: «столп есть к дверем идучи св. Григория (+ чюдотворца) обит цками (: досками медными. у того столпа явился святый Грнгорий) мужи и жены (: народ) целующе (+ ï) трутся персами и плечами (: плещама около столпа) на исцеление (+ болезнем), кои коим недугом болен есть». Так вместе с Робертом архгепнскоп Антоний отметил целебный «пробой» главных врат: «У царских дверей (+ же) меден есть романист (ρομαυίσιου) рекше наров, в ню же замычют и заключевают райския двери. ту же наров, вкладают (: накладывают) в рот мужи н жены, да аще будете кто яд змиин (: змеиный) снел или отравлен (: отравление каково), то не можете его выпяти изо рта, дониеже вся злоба изыдет слиной (: слинами) изо рта (: изо уст)».

Описание Софийского храма, сделанное Робертом Кларийским есть самое подробное из всех западных, как от части ясно и из представленного обзора этих описаний, сделанных до утверждала Латынян в Константинополе. Ко времени, предшествовавшему этому важному событию, относится и Антониево описание. Припомня его содержание и сравнив с западными, нельзя не сказать, что оно есть самое богатое данными, самое внимательное к тому, чем мог дорожить в Софийском храме средневековой паломник. Ни в одном описании нет стольких драгоценных подробностей всякого рода, сколько мы находим в сказании русского паломника.

Отдельный оттиск из «Трудов» 3-го Археологического Съезда,

Печатано по распоряжению Редакционного Комитета по изданию трудов третьего Археологического Съезда,

Председатель Редакционного Комитета В. Модестов.

Киев, 1875 год, в университетской типографии