Папа Лев Великий и его толкование 6-го Никейского канона

Посланием, отправленным в начале ноября 451 г., ведущие участники Халкидонского собора информировали его инициатора, римского епископа Льва, о завершении Собора и его результатах. В пространном послании затрагивались основные темы, рассмотренные на Соборе: низложение александрийского патриарха Диоскора и изложение веры в духе «Томоса» папы Льва. Кроме того, запрашивались утверждение папой юрисдикции константинопольского патриарха над диоцезами Фракии, Асии и Понта и его признание вторым по чести после римского епископа¹, провозглашённые 28-м соборным правилом.

Вопрос о 28-м² определении Халкидонского собора, принятого на пятнадцатом соборном заседании 31 октября 451 г., оказался одним из крупнейших «камней преткновения», лежавших на пути отношений церквей Рима и Константинополя в течение длительного времени. Фактически новое положение Константинопольской кафедры, утверждённое этим определением, было окончательно закреплено лишь благодаря церковно-политическим и законодательным мерам императора Юстиниана (527–565)³.

В обоснование законности принятого решения отцы Собора ссылались на наличие «издавна утвердившегося обычая», согласно которому «святая Божья Церковь константинопольцев» имела право рукоположения митрополитов, указанных диоцезов⁴. В качестве канонического основания особой церковной роли Константинополя они приводили постановление Второго вселенского собора в Константинополе 381 г., согласно которому епископский престол этого города получал второе место по чести после Римского⁵. Отцы Собора просили папу Льва об утверждении и присоединении к их решению в качестве ответной «любезности» за единодушное присоединение Собора к позиции римского понтифика в вопросах догматов и церковной политики⁶.

О том же извещали понтифика послания императора Маркиана и патриарха константинопольского Анатолия, написанные 18 декабря того же года⁷. Император и патриарх просили Льва утвердить новые привилегии столичной кафедры, против принятия которых на Халкидонском соборе резко (σφоδρότατα) возражали легаты папы. Император выражал надежду на то, что римский епископ даст своё согласие, и тогда, при наличии согласия со стороны «священников всего мира (...), Божественный промысел удостоит предоставить пользу римской державе»⁸.

В аналогичном послании Анатолия Константинопольского указывалось на единогласие в этом вопросе не только отцов Собора, но и царственных особ, председателей соборных заседаний, сенаторов, клира и народа, а также упоминалось, что решения Собора 381 г. были признаны не только царствовавшим тогда на Востоке императором Феодосием, но и всеми ведущими восточными иерархами: в этой связи поименно упоминаются предстоятели Константинополя, Александрии, Антиохии, Кесарии Каппадокийской и Иерусалима⁹. Патриарх далее сообщает, что принятый Халкидонским собором канон также предоставляет константинопольскому архиепископу право рукоположения в диоцезах Фракии, Асии и Понта, что, в сущности, является не расширением, а скорее ограничением его полномочий, поскольку отныне епископы этих диоцезов должны были рукополагаться только своими митрополитами, а не столичным архиепископом¹⁰. Столичный предстоятель не скрывает того, что 28-е правило было принято на Соборе вопреки упорному сопротивлению папских легатов. В отличие от императора и отцов Собора, которые в своих посланиях нейтрально описывают их поведение, патриарх не скрывает того, что оно было предосудительным. Вопреки единогласному мнению участников Собора и представителей императора, поддержанному самими царственными особами и сенаторами, папские легаты позволили себе бесчинное поведение¹¹: «Не ведая замысла вашей святости, который оно имело относительно святейшей церкви Константинопольской, после того, как Собор постановил и подписями утвердил таковое определение, они устраивают на Соборе переполох, нарушают и вносят смятение в заседание, уничижая сей (т. е. Константинопольский. – М.Г.) престол и творя всяческие поношения мне и святейшей церкви Константинопольской».

В ответ папа Лев в своих посланиях императору Маркиану. августе Пульхерии и патриарху Анатолию Константинопольскому решительно и жёстко отверг притязания столичной кафедры на новую юрисдикцию¹². Прежде всего, Лев заявил, что в своих поступках Анатолий Константинопольский руководствуется «пороком жадности»¹³ и действует «вопреки почитанию отеческих канонов, вопреки постановлениям Святого Духа, вопреки примерам древности¹⁴. Римский понтифик настаивал, что утверждённые за константинопольским предстоятелем полномочия являются попыткой кафедры, не имевшей апостольского происхождения, усилиться за чужой счёт.

Далее Лев выдвигает краеугольное для последующего противостояния между Римом и Константинополем положение: притязания столичного престола являются нарушением постановлений Первого вселенского собора в Никее (325 г.). Противостоять таким попыткам папа считает своей обязанностью: он утверждает, что имеет право выносить решение по таким вопросам, «поскольку [право] распоряжения принадлежит мне и мне вменится в вину, если будут нарушены правила отеческих постановлений, которые по наставлению Духа Божия были заложены на Никейском соборе для управления всею Церковью, а желание одного брата для меня окажется бо́льшим, чем общая польза всего дома Господа»¹⁵. Притязания Анатолия папа описал как нарушение прав антиохийского патриарха и одновременно поддержал действия своих легатов на Соборе¹⁶.

В письме августе Пульхерии Лев указал, что Анатолий устремился к тому, что было «выше меры его чести»¹⁷, и в целом повторил те же аргументы, что и в письме августу Маркиану. Если все будут соблюдать никейские каноны, по мнению папы, «не будет никаких разногласий о мере почестей, никаких тяжб о рукоположениях, никаких сомнений о привилегиях, никаких состязаний по присвоению чужого; но по равному праву любви будет сохраняться разумный строй нравов и должностей»¹⁸. Претензии же константинопольского иерарха папа описывает как нарушение первенства множества митрополитов, совершенное в нарушение постановлений Никейского собора. Шестидесятилетний срок, во время которого константинопольские епископы совершали рукоположения в Малой Азии, папа не считает достаточным, называя потворством (conniventia) снисходительное отношение других епископов к этой практике¹⁹. Согласное решение епископов Собора о признании привилегий Константинопольской кафедры Лев называет «соглашениями епископов, противоречащими правилам святых канонов, принятых в Никее», и своей властью их отменяет: «мы объявляем [их] незаконными и авторитетом блаженного апостола Петра, общим определением объявляем вовсе недействительными, следуя во всех церковных делах тем законам, которые Святой Дух через триста восемнадцать отцов установил для миротворческого соблюдения всеми священниками так, что даже если более многочисленные решат постановить нечто иное, нежели те, ничуть не следует уважать то, что является отличным от постановления вышеуказанных [отцов]»²⁰.

В послании, направленном самому Анатолию Константинопольскому, папа Лев даёт волю эмоциям и выражениям²¹. В своей жадности и высокомерии Анатолий, оказывается, воспользовался случаем, чтобы подчинить себе всю Церковь: «Как будто благоприятное для тебя наступило время, когда Александрийский престол утратил привилегию второй чести, а Антиохийская церковь потеряла свойственное ей третье достоинство, чтобы, подчинив эти области своей власти, ты лишил всех митрополитов их собственной чести»²².

Лев повторяет мнение о том, что решения трёхсот восемнадцати отцов Никейского собора не могут быть отменены церковным собранием, даже превосходящим его по количеству участников. Он также даёт новую мотивацию действиям папских легатов на Халкидонском соборе: оказывается, там они отстаивали каноны Никейского собора²³. Папа открыто отказался признавать решение отцов Халкидонского собора – «призрачное согласие», которое Анатолий, якобы, обманом «исторг» у них («eliciendo a fratribus speciem consensionis»)²⁴.

Далее папа конкретизирует свою позицию относительно несвойственного изначально Церкви вопроса о сравнительном соотношении рангов (достоинств) различных кафедр: «Да не будут разорваны права провинциальных первенств и да не будут обмануты предстоятели-митрополиты относительно древле установленных привилегий. Да не погибнет ничуть достоинство Александрийского престола, которое он заслужил благодаря евангелисту Марку, ученику блаженного Петра; (...) также и Антиохийская церковь, в которой в силу того, что в ней первым проповедовал блаженный апостол Пётр, возникло имя христианское, да пребывает в ранге, отечески установленном, и, будучи помещена на третьем месте²⁵, никогда да не станет ниже себя. Ведь престолы – одно, предстоящие же – другое и собственная целостность – великая честь для каждого»²⁶.

Папа Лев подтвердил своё признание Халкидонского собора лишь через полтора года после его окончания по настоятельным требованиям императора Маркиана и на фоне тяжёлых волнений, случившихся в церквах Востока вследствие решений Халкидонского собора. В послании от 24 марта 453 г., адресованном участникам Собора, он, признав догматические определения Собора, призвал также к соблюдению положений собора Никейского.

Следует признать, что в данном письме, которое имеет официальную силу и отражает папскую позицию в отношении состоявшегося Халкидонского собора, нет резких и бескомпромиссных выражений, которые папа допустил в предыдущих письмах, направленных за некоторое время до того Анатолию Константинопольскому и августе Пульхерии: «Также относительно соблюдения постановлений святых отцов, которые были закреплены в ненарушимых определениях Никейского собора, я призываю Вас к повиновению, чтобы сохранялись права Церквей, как они теми тремястами восемнадцатью отцами, вдохновлёнными Богом, были назначены. Какими бы превратными притязаниями не выстраивало себя раздутое тщеславие, полагая, что может подкреплять свои устремления именем Соборов, да будет отменено и недействительно всё, что будет отличаться от канонов вышеназванных отцов. Насколько почтительно обращается с этими правилами апостольский престол, ваша святость может узнать, прочитав мои письма, в которых я отверг поползновения константинопольского предстоятеля, а также и то, что я с помощью Божьей являюсь хранителем кафолической веры и отеческих постановлений»²⁷.

Можно отметить сравнительную осторожность выражений, использованных в послании отцам Собора папой Львом. Он не пытается говорить им, что их числа было недостаточно для того, чтобы ввести новые каноны, якобы, противоречащие никейским. В отличие от того, что он заявлял в письме августе Пульхерии, папа не считает возможным своей властью отменить или объявить недействительным конкретное соборное определение (28-е правило), но применяет обтекаемые формулировки, стараясь косвенно дать понять, что он имеет в виду, и избегая открытого осуждения «виновника» – Анатолия Константинопольского. Папа не решается обратиться к отцам Собора с прямым запретом и фактически избегает ситуации, в которой его поведение было бы истолковано как непризнание части постановлений Собора, поскольку это бы приравнивалось к непризнанию Собора целиком²⁸.

Такое сравнительно осторожное поведение папы Льва было вызвано целым рядом причин, но главным образом тем неприятием Халкидонского собора на Востоке, которое проявилось немедленно после его завершения²⁹. В ситуации 453 г., когда единственным из числа первоиерархов последовательным сторонником Собора на Востоке был Анатолий Константинопольский, непризнание или дальнейшая проволочка в признании Халкидонского собора со стороны римского епископа были бы фатальными и повлекли бы повсеместное дезавуирование его решений³⁰.

Такое заключение подтверждается словами самого папы Льва, обращёнными императору Маркиану тогда же, 21 марта 453 г.: «Что ещё легче ваша милость сумеет воплотить, если всем Церквам будет сообщено, что определения святого Халкидонского собора были угодны и апостольскому престолу. В этом не было смысла сомневаться, поскольку этой вере (т. е. вере Собора. – М.Г.), каковая мною в соответствии с образом апостольской веры и отеческой традиции была издана, сопутствовало согласие всех подписавшихся»³¹. И хотя далее Лев высказал недовольство позицией константинопольского предстоятеля, а также выразил надежду на то, что император будет соблюдать нерушимость никейских канонов и оставит в неприкосновенности «привилегии Церквей», никакого открытого осуждения 28-го правила Халкидонского собора со стороны папы не последовало.

Как явствует из письма Льва епископу Юлиану Косскому, который должен был передать это послание императору Маркиану, Львом были приготовлены два варианта послания отцам Собора: один с приложением вышеуказанного письма Льва Анатолию³², другой без такового. Который из них передать императору, Лев оставлял на усмотрение Юлиана³³, чётко понимая при этом, что Анатолий Константинопольский не собирается менять свою позицию³⁴.

Таким образом, очевидно, что отцам Собора был сообщён тот вариант, который не содержал выпада против Анатолия Константинопольского. Это Лев подтверждает в своём послании Максиму Антиохийскому от 11 июня 453 г., которому он пересылает своё послание к Анатолию и просит довести его до сведения своих епископов-суффраганов: «С какой усердностью это соблюдается нами, ты узнаешь из экземпляров того письма, которое мы направили к епископу Константинопольскому, обуздывая его жадность. Каковое ты доведи до сведения всех братьев и сосвященников наших, чтобы они знали, что церковный мир должен соблюдаться посредством угодного Богу согласия»³⁵.

Также и из другого письма Льва Юлиану Косскому становится ясно, что в Константинополе соответствующий пассаж послания Льва также не был доведён до сведения широкой публики: «Ты доложил в своём письме, что моё послание к Халкидонскому собору, данное присутствовавшим [на нём] епископам и клирикам, было зачитано, однако только до той главы, в которой моё согласие, как явствует, утвердило то, что было постановлено касательно веры. Посему я удивился, что остальное, что следовало далее, не было в равной степени доведено до сведения тех, кому оно зачитывалось. Хотя всем должно было быть вполне ясно, что нами были отмечены недостойные происки и приняты меры против новоявленных притязаний для того, чтобы сохранялась непоруганная древность, установленная канонами, как мы об этом всегда писали»³⁶.

Впрочем, нельзя не признать, что Лев сам был виновен в сложившемся положении, не настояв на публикации своего письма Анатолию и оставив на усмотрение Юлиана Косского сообщить о нем императору Маркиану и отцам Собора или нет.

В апреле 454 г. Анатолий Константинопольский направил папе Льву послание, написанное по настоянию императора, в котором он вновь запросил у римского епископа согласие с решениями Халкидонского собора, принятыми по инициативе константинопольского клира³⁷. По-видимому, сам факт составления этого письма был воспринят папой как признание Анатолием слабости собственного положения и Лев не преминул воспользоваться случаем вновь указать столичному предстоятелю на его место так, как его понимал римский понтифик. Со стороны Льва последовал отказ признать новое положение константинопольского архиепископа, которое он выразил в письмах самому Анатолию и император Маркиану, составленных в конце мая 454 г.³⁸.

Несмотря на эту достаточно жёсткую позицию, переписка между Львом и Анатолием возобновилась, причём ни в одном из сохранившихся последующих писем римский епископ более не поднимал вопрос о 28-м правиле Халкидонского собора и новом положении константинопольского предстоятеля³⁹. Далее вопрос этот не поднимается в отношениях между римскими понтификами и константинопольскими патриархами вплоть до понтификата папы Геласия I (492–496)⁴⁰.

Из всего вышеизложенного выясняется вполне специфическая позиция Льва Римского относительно соборной регламентации положения константинопольского архиепископа как предстоятеля столичной кафедры в рамках Вселенской церкви. Римский понтифик не соглашается с тем, что патриарх константинопольский получает равные с Римом привилегии, занимает второе место по чести после него, обходя, по мнению папы, Александрию и Антиохию, а также получает в свою юрисдикцию три диоцеза. Во всех этих пунктах он усматривает нарушение правил Первого вселенского никейского собора, а именно 6-го правила.

Основания для ранжирования достоинств вселенских престолов Лев усматривает именно в этом правиле, касающемся привилегий трёх престолов: Римского, Антиохийского и Александрийского⁴¹. Как можно легко понять из оригинального текста канона, никакого сравнительного ранга престолов 6-е правило Никейского собора не устанавливало.

Между тем, в силу того, что Римская церковь фактически не участвовала в проведении этого Собора, а также в силу других обстоятельств, никейские каноны использовались Римом в фальсифицированном виде. В частности, 6-е правило (по латинскому счёту – 5-е) имело прибавку «Ecclesia Romana semper habuit primatum» («Римская Церковь всегда обладала первенством»)⁴², которой не было и не могло быть в подлинных никейских канонах. Именно эту прибавку представители папы пытались использовать на Халкидонском соборе как подлинную, однако были уличены участниками Собора в подлоге⁴³. Осознав, что их позиция не имеет реального канонического основания, легаты папы пытались ссылаться на данные им в Риме инструкции касательно процедуры принятия решений на Соборе⁴⁴, однако вердикт председательствующих на соборном заседании представителей императора был однозначным: «Всё то, что мы обсудили, Собор одобрил»⁴⁵.

Тем не менее, в Риме даже после этого инцидента ничуть не усомнились в том, что данная подложная вставка может быть использована и в дальнейшем для обоснования претензий Римской кафедры на церковное первенство. Наряду с использованием специфического учения о роли апостола Петра как первого епископа римского и римского понтифика – как «наместника Петра»⁴⁶ папа Лев, как мы видели выше, и дальше продолжил использовать аргументы в пользу римского первенства, основанные именно на фальсифицированных канонах Никейского собора⁴⁷, с целью воспрепятствовать возвышению Константинополя как второй по чести вселенской кафедры и архиепископии, которой отныне на основании соборного определения подчинялись диоцезы Фракии, Асии и Понта.

Тот факт, что Лев полностью поддержал позицию и поведение своих легатов по вопросу о привилегиях Константинопольской кафедры, может говорить о том, что Лев либо не осознавал, либо пренебрегал тем, что текст канонов Никейского собора в греческом оригинале и латинском переводе существенно различаются. И в самом деле, если бы Лев не опирался на прибавку «Ecclesia Romana semper habuit primatum», он едва ли смог бы заявлять, что никейские каноны утверждают некую иерархию престолов: подлинный греческий текст канонов исключает подобное толкование. И между тем Лев такую иерархию выстраивал. Согласно его толкованию, никейские каноны ставили Рим на первое место, Александрию – на второе, а Антиохию – на третье⁴⁸.

Изданный в Никее канон очевидным образом утверждал только сложившиеся церковно-политические отношения ряда диоцезов с крупными городами Империи: Римом, Александрией и Антиохией. Он не налагал запрета на дальнейшее церковно-политическое переустройство и не гарантировал, так сказать, «свободу митрополий». Тем не менее, исходя из вышеприведённых цитат, папа Лев, несмотря на чёткое ограничение Халкидонским собором юрисдикции Константинопольского престола, представлял дело так, что 28-е правило угрожало старым привилегиям Александрии, несмотря на то, что её юрисдикции не подверглись никаким изменениям. Что же касается юрисдикции Антиохии, действительно уменьшенной на Халкидонском соборе в результате отделения от Антиохийского патриархата Иерусалима с тремя палестинскими провинциями, папа Лев принял это изменение фактически безоговорочно, не заявляя при этом, что имело место нарушение никейских канонов.

В результате проделанного нами анализа папской позиции по вопросу 28-го правила Халкидонского собора можно сделать вывод, что новое положение Константинопольского престола было невыгодно папе в силу того, что столичная кафедра, заняв второе по рангу положение в продвигаемой Римом «иерархии Церквей», фактически стала первой кафедрой Востока. Поскольку же Рим уже в это время достаточно открыто проводил идею о том, что сравнительный ранг Церкви сопряжён с определённым набором властных прерогатив, то равные полномочия церкви Константинополя были для него неприемлемы.

Основной экклезиологический посыл, призванный прикрывать властные амбиции Рима, раскрывается пассажем из послания папы Льва к Анастасию, епископу фессалоникийскому. В этом послании римский понтифик излагает подход, согласно которому епископы, не имея равных властных полномочий, в итоге подчиняются епископу римскому: «Связь всего тела создаёт единое здравие, единую красоту; и эта связь всего тела требует единодушия, особенно же добивается согласия священников, у которых достоинство хотя и общее, однако не таков всеобщий ранг, поскольку и среди блаженнейших апостолов наряду с подобием чести было некое различие власти, и хотя избранность была равной, только одному было дано выдаваться среди всех. Из какового примера также возникло и различие епископов, и великим предназначением было предусмотрено, чтобы не все присваивали себе все, но были в каждой провинции те, которые среди своих братьев имеют [право] первого приговора. И опять же, чтобы некоторые, кто был поставлен в более крупных городах, принимали на себя и более обширную заботу, а через них забота о Вселенской церкви стекалась к единому престолу Петра, и ничто никогда не противилось своей главе»⁴⁹.

Совершенно очевидно, что римский епископ рассматривал возвышение Константинопольской кафедры как фактор, резко ограничивающий возможности по постепенному подчинению «свободных» митрополий его, папы, прямой юрисдикции. В период своего понтификата папа Лев добился существенного усиления властных полномочий Римской церкви в Галлии⁵⁰ и в Иллирике⁵¹.

Поскольку в предыдущие пятьдесят лет нестроения в диоцезах Малой Азии не раз давали Риму возможность проявлять своё влияние и там, папы, по-видимому, рассматривали независимые митрополии этого региона потенциально как территорию дальнейшего распространения своей юрисдикции при условии сохранения безвластного положения константинопольского епископа в соседних областях⁵². Проведение и принятие идеи о подчинённом Риму положении Александрии и Антиохии и их территориально ограниченное влияние давали Риму, таким образом, возможность получить власть во всей Вселенской церкви.

Фактически, добиваясь вселенской церковной власти, – что является квинтэссенцией экклезиологического учения Рима, – папа Лев действовал вопреки тому, что говорил: «... то, что вообще было установлено для вечной пользы, да не подвергается никакому изменению; да не используется к частной выгоде то, что предназначено для общего блага. И при сохранении границ, установленных отцами, [никто] да не позарится на чужое, но в собственных законных пределах всякий, насколько способен, пусть упражняется в обширности любви»⁵³.