Духовенство

Духовенство православное, как отдельный класс общества, или особое сословие Российского государства, имеет свою интереснейшую и весьма сложную историю. Для отчетливого представления постепенного хода формирования Д. именно в виде отдельной общественной группы его история может быть разделена на четыре периода: домонгольский (988­-1237 г.), северно-русской митрополии (1237–1588 г.) патриарший (1589–1700 г.) и синодальный (от 1700 г. до настоящего времени).

В первом из этих периодов Д., по самым условиям и обстоятельствам принятия веры Христовой на Руси, является в особо привилегированном положении. Церкви Христовой, введенной из Византии в пределы Руси, предстояла здесь великая задача переделки языческого общества не только с формальной стороны, но и со стороны нравственной его природы, почему влияние ее равномерно распространялось на все слои общества от последнего простолюдина до великого князя, с одинаковым от них уважением как к ней, так и к ее служителям – Д. Но, являясь и по нравственным условиям своей деятельности, и по положению в государстве, несомненно, отдельным классом, – и классом привилегированным – Д. в это время еще никоим образом не имело характера сословия, так как его ряды свободно пополнялись и из других классов тогдашнего общества русского, и о наследственности в нем пока и речи не могло быть. До принятия христианства представители православного Д. могли встречаться в пределах России лишь в виде отдельных личностей, условия существования которых не могут поддаваться какому-либо историческому обследованию. Так, известно, что в Киеве, еще до принятия христианства св. Владимиром, существовала церковь св. Илии, при которой, без сомнения, было и Д.; во время путешествия велик. княг. Ольги в Царьград ее сопровождал какой-то священник Григорий. С официальным крещением Руси нужда в священниках усилилась, причем первые князья-христиане проявляли особую энергию в удовлетворении этой нужды. Так, св. Владимир, еще задумав только приступить к крещению Руси, уже озаботился привести священников из Корсуня, между которыми были частью местные, корсунские уроженцы, а частью – греки, пришедшие с царевной Анной из Константинополя; вскоре же после крещения Руси ряды этих первых священников были пополнены, быть может, прибывшими болгарами, а главным образом – новопоставленными русскими. Но особенную заботливость об увеличении числа духовных проявил Ярослав 1-й, который даже делал особые наборы детей из других сословий с целью приготовления из них священников и диаконов. В результатах явилось, что уже в его правление священников было значительно более церквей, так что по нескольку священников имели даже сельские церкви (например, при церкви св. Апостолов в Берестове Ярослав, по словам летописи, содержал «многи попы»); но, кроме того, было немало священников, вовсе не имевших прихода, домовых, из которых впоследствии получились, так называвшиеся, крестцовые попы. При такой заботливости об увеличении числа Д. трудно, конечно, предположить и строгое соблюдение требований церковных правил относительно нравственных достоинств поставляемых. И, действительно, мы видим в это время не только отступления от требований канонов, но и прямые злоупотребления (таково, например, поставление в священники рабов, невенчанных, но приживших детей в незаконном сожитии и т. п.). Избираемые иногда из низшего сословия, и даже из холопов, многие священники были малограмотны. Правда, городское духовенство, вообще являющееся в это время в роли правящего по отношению к сельскому, было во всех отношениях выше последнего; но все-таки и оно едва ли стояло в умственном и нравственном отношении на желательной высоте. Причт церковный в это время состоял, кроме священника, из диакона, дьячка и пономаря. Дьяконы были далеко не при каждой церкви, хотя при некоторых (наприм., при церкви Иоанна Предтечи, что на Опоках, в Новгороде) их было но нескольку. Дьячки определялись или к известной церкви, или же посвящались без определения к церкви, и тогда являлись бродячими, перехожими. Пономари были низшею, служебною должностью в причте и назывались иногда свещегасами или свещеносами, нередко заменяясь обыкновенными сторожами. В половине XII в. к разряду церковных, живших при церкви, людей относится просфорница, обязанная приготовлять просфоры, которые до того времени изготовлялись обыкновенными пекарями и продавались на торгу. – Что касается порядка назначения к приходским должностям, то здесь относительно священников в особенности практиковался выбор сначала со стороны князя, затем, с умножением числа приходов, со стороны приходской общины И, наконец, со стороны помещиков-вотчинников. Обыкновенно, с выбранным заключался договор, в котором определялись взаимные обязанности, сумма вознаграждения и т. п., и затем он представлялся для посвящения и рукоположения к епископу. В материальном отношении положение низшего, приходского духовенства, и особенно в селах, было весьма печально. Вначале, когда трудно еще было рассчитывать на добровольные даяния новокрещенных русских, Д., по всей вероятности, получало особое жалованье «ругу» из княжеской казны. Так, Ярослав, устрояя в городах и селах церкви и назначая к ним священников с причтом, давал им от имений своих урок, или же уделял некоторым десятую часть, десятину городских доходов; но с течением времени этот способ обеспечения причта вышел из употребления и причты остались на одном добровольном даянии прихожан. Эти даяния были различны и состояли в пожертвованиях со стороны князей и отдельных богатых людей определенного с какой-нибудь статьи дохода (наприм., весчие пошлины в городе, доход от продажи воска, с какого-нибудь торгового общества и т. п.), или же в пожертвовании деньгами (вклады на помин души) и землями. Также различны были и производившиеся Д. сборы со своих прихожан. Сюда относились: «славы» или хождение со святыней на Пасхе, Рождестве и в Петровки, плата за требы и заказные службы, и доход от продажи ладана, церковного вина и свеч. В иерархическом отношении Д. организовано было в это время, если идти снизу вверх, в таком порядке: над обыкновенными приходскими священниками были поставлены пресвитеры, или старшие священники (бывшие, впрочем, далеко не везде и, притом, с крайне неопределенной компетенцией), затем епископы и во главе всего Д. митрополит. Митрополит первоначально избирался и поставлялся в Греции и почти исключительно из греков, причем в избрании его, обыкновенно, не принимали участия ни русское Д.. ни великий князь, хотя с XII в. стало при этом приниматься во внимание и согласие последнего. Но епископы, обыкновенно, избирались из русских иноков при участии как великого князя, так Д. и всего народа. Участие народа в этих выборах сделалось обычным в Новгороде, где епископ избирался на вече и только из природных новгородцев: избранный для посвящения посылался в Киев, причем он мог быть и лицом из среды белого Д. Избранник веча мог быть вечем же и свергнут, даже независимо от духовной власти. Как при митрополите, так и при епископах был целый штат чиновников из светских и духовных лиц, которые назначались, частью, для сбора дани и пошлин с духовенства и мирян, а частью – для производства суда над ними, юрисдикция которого, как известно, в это время была очень широка (уже в церковном уставе Владимира св., кроме Д-­ва, суду церковному подведомственны: просвирни, паломник, прощенник и разные призреваемые в благотворительных учреждениях при церквах); но кроме того, суду церковному подлежали все миряне: а) по преступлениям религиозным (еретичество, волшебство, языческие обряды, святотатство, повреждение могил и т. п.); б) по преступлениям против прав семейственных (умыкание, вступление в брак в недозволенных степенях родства и свойства, прелюбодеяние, развод, истязания детей родителями и т. д.); в) в некоторых делах гражданского характера, как споры об имениях и о наследстве, – каковые основные начала суда церковного были подтверждены как уставом Ярослава, так и для отдельных епархий – церк. уставами князя Всеволода Мстиславича (1137 г.) и Ростислава Мстиславича Смоленского, причем область суда церковного даже расширялась. Митрополит и епископы, будучи образованнейшими и лучшими людьми не только из духовенства, но и из всего современного общества, занимали весьма высокое положение и пользовались значительным влиянием на все стороны государственной жизни. Так, они заседали в княжеской думе, участвовали в выборе князя, князь с ними советовался о порядке престолонаследия; они мирили князей между собою, исполняли дипломатические поручения; иногда по собственному почину являлись и давали князю наставление, как править народом; ходатайствовали за опальных и, наконец, помогали князю своими средствами, устрояя больницы и богадельни, содержа врачей, призревая нищих, больных и странников, выкупая пленных и даже участвуя в постройках общественного характера. Отсюда понятно, почему Д., с одной стороны, пользовалось общим уважением, а с другой – почему обеспечение высших лиц из него сделалось одною из главных забот великих князей. Так, уже при Владимире св. соборной киевской церкви Богородицы дается десятая часть «от имения и от град» велик. князя с запрещением отнимать на будущее время эту десятину, подобная же десятина, будто бы, была завещана великим князем и Туровской епископской кафедре. Затем, по примеру св. Владимира, и другие князья стали выдавать десятину на содержание митрополита, епископов и соборных церквей своего княжества, считая эту выдачу своею обязанностью, установленною «от прадед и от дед», хотя по составу своему эта дань была различна. Так, некоторые князья, как, наприм., св. Владимир, Ярополк, Андрей Боголюбский, давали в этом случае десятую часть не только доходов от частных своих имений («от лова княжа, от стад и от жит»), но и от разных государственных сборов и доходов, каковы: судебные штрафы, пени и пошлины, торговые сборы, оброки с податного населения и т. п. Другие же в десятину давали не так много: например, Ростислав Смоленский давал десятую часть только с княжеской «дани». Как десятина с частных имений и сел князя, так и десятина с судебных штрафов и пошлин выдавались, обыкновенно, по истечении года, – когда подсчитывались общие суммы тех и других. Эта десятина, по договору с епископами, нередко заменялась определенной денежной суммой. Десятина с государственных доходов собиралась самим митрополитом и епископами через особых чиновников – десятников, по особым, выданным от князя, окладным росписям, где обозначалось, сколько в какой волости следовало епископам их десятой части. Далее, – как митрополиту и епископам, так и некоторым церквам князья жертвовали «города с уезды, с волости и с селы», разные угодья, земли и леса, причем раз пожертвованное почти никогда не отбиралось (за весь период известны только два случая отобрания пожертвованного). Но, кроме этих непосредственно предоставленных доходов, митрополиты и епископы пользовались: а) доходом от штрафов и пошлин специально за суд церковный; б) сборами при посвящении дух. лиц и открытии церквей; в) венечной пошлиной – за разрешение браков; г) подъездом с куницею – сбором при обозрении церквей; д) полюдной пшеницей – осенним сбором хлеба, «новью» и е) подарками и вознаграждением за совершение служб церковных. Таким образом, мы видим, что в этот период высшее Д., свободное от всяких повинностей в пользу государства, в полную противоположность низшему, бывшему тяглым и по отношению к государству, и по отношению к своему епископу, было обеспечено более чем достаточно и насчитывало в своих рядах немало лиц, прямо богатых «кунами, селами, всяким товаром и книгами». Некоторые указывают, что в этом периоде уже замечаются признаки взгляда правительства на Д., как на отдельное, обособленное сословие: именно из того обстоятельства, что церк. устав Всеволода относит попова сына, не умеющего грамоте, к разряду изгоев, т. е. лиц, не имеющих определенного общественного положения, выводят, что, следовательно, попов сын, умеющий грамоте, ео ipso принадлежал к дух. званию и к числу лиц, способных быть посвященными в священный сан.

Во втором периоде над Русью разразилась и пронеслась общественная гроза – нашествие монголов. Но это обстоятельство, имеющее печальные последствия на все стороны развития общественной и государственной жизни России, к счастью, благодаря широкой религиозной терпимости монголов (даже и по принятии некоторыми ханами магометанства) не имело особого влияния на развитие церковной ее жизни и, в частности, на положение духовенства. Поэтому в периоде этом, принесшем такие важные события церковной жизни, как перенесение митрополии из Киева сначала во Владимир, потом в Москву, образование на юге особой – киевской митрополии и освобождение русской церкви от власти и влияния константинопольского патриарха, формирование и организация духовенства продолжали идти тем же, намеченным уже в прошлом периоде, путем: так же во главе всего Д. стоял митрополит, под ним – епархиальные архиереи, а ниже – черное и белое приходское Д.; но частью юридически, а частью фактически отдельные подробности этой общей картины видоизменились. Причт церковный в этом периоде состоял из тех же лиц – священник, дьячок, пономарь и просвирня – и только при кафедральных соборах появляются еще протопопы. В начале периода чувствовался недостаток в кандидатах на должности членов причта; но затем число духовенства так быстро росло, что к концу XVI в. от избытка его уже происходили серьезные беспорядки и нестроения церковкой жизни. Самыми большими по числу членов были причты кафедральных соборов. Так, в половине XVI ст. при Новгородском Софийском соборе состояло: протопоп, 18 попов, 4 диакона, архидиакон, 2 псаломщика и 17 дьячков; при Владимирском Успенском в 1534 г. – протопоп, 7 попов, протодиакон, 4 диакона и проч.; при некафедральных соборах причты были меньше; при приходских – сельских и городских – церквах причты были или полные, или – без диакона и при одном причетнике. Что касается порядка назначения, то он был прежний – путем выбора кандидата, причем выбор этот в княжих селах и имениях принадлежал дворецким и иным чиновникам, а на юге он зависел от патрона или того лица, которому почему-либо было вверено покровительство («подаванье») над местною церковью. Обычай выбора настолько укрепился, что даже был утвержден правительственною властью церкви (на Виленском соборе 1509 г., при Иосифе II, и на соборе Стоглавом); но на практике он влек за собой немало злоупотреблений. Так, прихожане, пользуясь правом выбора, часто избирали кандидатов, не знающих грамоты, не удовлетворявших каноническим требованиям, допускали к служению при своих церквах, без благословения архиерейского, лиц, бывших под запрещением или даже и лишенных сана, переманивали к себе священников из других приходов, или нанимали на службу монахов, не принимая, в то же время, священников, присланных архиереем; с другой стороны, они не стеснялись и прогонять от себя ими же выбранных священников, отбирая от них церковные ключи; дворецкие и дьяки княжих сел передавали ружные церкви не достойнейшим, а тем, кто им более заплатил за место; на юге России во священники попадали даже двоеженцы и троеженцы, и здесь чаще, чем на севере, встречалось и смещение прихожанами членов причта, и произвольное распоряжение церковным имуществом. Такое положение не могло не отразиться на нравственности и дисциплине духовенства: священники нередко противились распоряжениям своего епископа, в то же время, легко уступая даже незаконным требованиям своих прихожан; позволяли себе недостойную жизнь, самовольно покидали свои приходы и скитались по Руси. Благодаря последнему обстоятельству, весьма сильно увеличилось количество безместных священников – явление, надолго смутившее покой церкви, начало чему мы видели уже в прошлом периоде. Скитаясь по Руси, это безместное духовенство ускользало от всякого надзора н служило причиной смут в приходском духовенстве, а на Москве из них получились известные крестцовые попы, стоявшие на перекрестках улиц и предлагавшее желающим отслужить или совершить требу. Среди этих крестцовых попов были люди или самовольно оставившие свои приходы по их крайней бедности, или изгнанные прихожанами или судом епископа; некоторые же прибывали в город по разным причинам – «за поруками, за приставами, по кабалам, по срочным, в боях, грабежах и в прочих разных делах». Ясное дело, что духовные и светские власти не могли равнодушно смотреть на подобные, во всяком случае, прискорбные, явления. И вот, уже с начала XVI в. мы видим ряд мер, направленных, прежде всего, к ограничению права выбора священников мирянами. Так, Виленский собор 1509 г. предоставил епископу право замещать место священника по своему усмотрению, раз прихожане или патрон в течение 3-х месяцев не осуществит своего права выбора; митр. Иосиф II в своей грамоте к виленским гражданам пошел еще далее и предоставил епископу это право не только в указанном случае, но и тогда, когда по усмотрению архиерейскому избранный кандидат оказался бы негодным. Избранный мирянами должен был непременно быть благословенным на служение от местного епископа, причем последний должен был «испытывать его в присутствии его духовного отца, других духовных лиц и мирян», каковое испытание или «обыск» должен был касаться прежней и настоящей жизни испытуемого лица, его умственных и нравственных качеств, знания церковных служб, возраста, положения в обществе и т. п., и производился по особым правилам (по ст. соборов Виленского 1509 г., Владимирского 1274 г. и Стоглавого 1551 г.). Таким образом, необходимым условием принятия в клир сделалось отсутствие канонических препятствий у кандидата, его «непорочное житие», причем, попавшим в клир обманом, Владимирский собор грозил запрещением. Но, если удавалось устранять в кандидатах препятствия в нравственном отношении, то гораздо труднее представлялось исполнение требования относительно грамотности и образования, так что еще на Стоглавом соборе встречаем требование ставить в члены причта «искусных и грамоте гораздых, Священное Писание в конец ведующих и могущих строить все пастырское, исполнять церковный чин по божественному уставу»; лиц же, мало навыкших к церк. чтению и пению, и совершению церк. служб, рекомендовалось отсылать в училища к мастерам и священникам соборных церквей, чтобы они могли доучиваться, а для приготовления кандидатов предполагалось открыть по городам училища, где они могли бы изучать грамоту, церковное пение и «аналойное чтение». Явились определенные от кандидатов в члены клира требования и в семейственном отношении. Владимирский, напр., собор выставил требование, чтобы, ищущий себе места в клире, был или девственным, или женатым на деве. Стоглавый собор даже от причетников требовал, чтобы они были единобрачными; точно так же и просвирни должны быть честными, единобрачными вдовами не моложе 40 или 50 лет. Но особенно много забот вызывало вдовое духовенство, своею, в большинстве, зазорною жизнью производившее соблазн в обществе. Разнообразные меры против их недостойной жизни (митропол. Петра, Фотия и Феодосия) закончились постановлением Моск. собора 1503 г., воспретившего им священнослужение вообще и дозволившего только безупречным из них исполнять должности чтецов и певцов. Можно думать, что это постановление, вызвавшее, как известно, протест Ростовского священника Георгия Скрипицы, на практике с суровостью не применялось, хотя вдовые попы литургии не совершали; но на Стоглавом соборе оно было подтверждено, причем разрешение на священное служение давалось только тем из них, которые примут монашество; остальные же, если дадут обещание жить чисто, могли исполнять причетнические обязанности и имели право причащаться в алтаре священники в епитрахили, а диаконы в стихарях с орарями, на что, впрочем, должны были получать от епископов особые «благословенные епитрахильные и орарные грамоты». Те же, приблизительно, постановления относительно вдовых священнослужителей существовали и для южной митрополии (все они были отменены в XVII столетии на Московском соборе 1667 года). Затем, постановлениями соборов был определен возраст для посвящения в клир; запрещено поставлять рабов; пришедшего из чужой епархии дозволялось допускать к священнослужению только в том случае, если он имел повеленную или отпускную грамоту от своего епископа; неизвестных же лиц посвящать в клир ни в каком случае не дозволялось. Для достижения беспристрастия при избрании в члены причта соборы запрещали епископам поставлять на мзде и брать какие-либо подарки на свою свиту: самое поставление предписывалось совершать всенародно, в храме, в присутствии свидетелей, бывших при производстве обыска ставленнику; епископам воспрещалось допускать к священнослужению пришедших из другой епархии. С другой стороны, и мирянам воспрещалось самовольно принимать к себе священников или увольнять их без распоряжения епископского. Клирики для перехода от церкви к церкви должны были иметь перехожие грамоты, а священники, временно прибывающие в город для права служения в городских церквах – знамена, которые получались у владычного тиуна. Последняя мера была направлена против безместных или крестцовых попов. К сожалению, далеко не все указанные меры применялись на практике, почему и недостатки в Д. продолжали оставаться очень серьезными. В материальном отношении низшее приходское Д. продолжало испытывать те же недостатки, которые оно испытывало в прошлом периоде. Источники его доходов продолжали оставаться те же, а между тем, расходы как в пользу государства, так и в пользу своих дух. властей росли в это время с необыкновенной быстротой. Правда, Д. продолжало считаться привилегированным классом в государстве, что признавалось и монголами, но все-таки участие его в удовлетворении различных нужд государства было весьма значительно: оно вносило все подати, лежавшие на «черных» землях, каковы: оброк, деньги ямские, стрелецкие, пищальные и др.; оно содержало губных старост, участвовало в расходах на городское строительство, на ратное дело, а в конце периода принуждено было выплачивать полоняночные деньги. С другой стороны, к сборам и даням с него в пользу епархиального архиерея присоединились в этом периоде еще и новые. Таковыми были: святительская дань, архиерейский подъезд, даньские пошлины и отвозные деньги с оброком, куница и писчее. Тяжесть всех этих сборов особенно увеличивалась порядком их взимания через светских архиерейских чиновников, в большинстве допускавших злоупотребления и притеснения при этом, доводившие иногда Д. до открытых бунтов. Так, в 1435 г. Д. во Пскове вместе с народом избило архиерейских сборщиков и отказало в дани. Ввиду всего этого Стоглавый собор воспретил эти сборы через светских чиновников и возложил их на поповских старост и десятских священников; но злоупотребления, несомненно, продолжались и после. В результате – почти поголовное обнищание сельского приходского Д., приниженность его и бегство от церквей, остававшихся без пения. Значительно лучше было положение городского Д., особенно кафедральных городов, так как оно в большинстве принадлежало к архиерейским клирошанам, т. е. к свите или епископскому совету и, таким образом, участвовало в епархиальном управлении, пользуясь доходами за это. Городское Д. пользовалось правом избрания поповских старост и десятских священников, исполнение каковых должностей также давало доходы; кроме того, городским церквам, в полную противоположность сельским, давались значительные земельные наделы, приносившие достаточный доход. Но, если положение низшего Д. было незавидно, таковое же высшего не оставляло желать ничего лучшего. Громадные земельные наделы митрополита и епископов (напр., у митрополита Московского к началу XVI в. было более ста тысяч десятин земли, а у архиепископа Новгородского еще более) и множество различных источников дохода с подчиненного Д. и мирян делали их, в большинстве, очень богатыми людьми в обществе. Правда, и расходы их, особенно во время общественных бедствий и войн, были очень велики, но все-таки с избытком покрывались доходами. Немудрено поэтому, что, напр., дворы и дома Московского митрополита и архиепископа Новгородского представлялись по роскоши похожими на великокняжеские дворцы и что свита митрополита и епархиальных архиереев, состоявшая кроме духовных лиц и из светских (каковы тиуны, заезжики, пристава, недельщики, доводчики, дьяки, дворецкие, казначеи, волостели, прикащики, посельские, бояре и боярские дети), ничем не отличалась от княжеской, доходя по количеству лиц иногда до ста человек. Высшее Д. продолжало и в этом периоде быть близким к светской власти и проявлять свое влияние на все стороны общественной и государственной жизни. Оно помогает светской власти в сношениях с татарами; способствует усилению Москвы; при участии его пишутся княжеские грамоты, скрепляемые, обыкновенно, подписями митрополита и епископа, и их печатями; пред митрополитом князья заключают свои договоры; он же и епископы мирят княжеские распри. Особенно высоко было положение Новгородского архиепископа. С его благословения вече начинало войну, заключало мир, решало дела; в новгородских грамотах имя епископа стояло выше имен посадника и даже князя: епископ, разбирал вечевые распри и являлся миротворцем между концами. Со своей стороны и низшее приходское духовенство пользовалось значительной долей влияния на дела своей приходской общины. Являясь наиболее грамотным лицом в этой общине, священник, по необходимости, был деятельным участником во всех делах мирских; при совершении актов, сделок, заключении договоров, межевых исках, в челобитьях общины пред властями и т. п. приходской дьячок являлся как бы секретарем общины. Община чтила своих священников именно как служителей церкви, несмотря даже на недостатки нравственного в них совершенства. С возвышением к концу периода княжеской власти привилегии духовенства начинают сокращаться и даже проявляется стремление со стороны светской власти подчинить себе духовную. Митрополит назначается великим князем и уже в силу одного этого чувствует свою от него зависимость. То же происходит и с назначением епископов: с падением уделов, их все чаще и чаще начинают назначать из Москвы, а при Василии Темном этот порядок утверждается окончательно. Митрополиты продолжают получать льготные грамоты, но по сравнению с прежними и ханскими ярлыками льготы по отношению к церкви в них значительно сокращаются. Например, по грамоте Василия Димитриевича митр. Киприану 1404 г. церковные люди, хотя и подчинения по-прежнему митрополиту, но, если в деле замешаны княжий и митрополий человек – суд не одного митрополита, а вместе с князем; в случае жалобы на митрополичьего чиновника судит князь; попович, отделившийся от отца, делался человеком великого князя; за владычными боярами суд над белым Д. и мирянами был оставлен только по делам чисто гражданского характера; сами судьи (еписк. и митропол. бояре) стали назначаться великим князем. В этом периоде встречались даже случаи низвержения митрополита властью великого князя. При тесной связи государства с церковью и при господстве первого над второю постепенно стало обнаруживаться в самом устройстве церковного управления влияние форм гражданской жизни. Суды церковные, напр., и все делопроизводство здесь копировались со светских; двор митрополичий и епископский представлял точное подобие княжеского двора; управление церковными вотчинами было очень похоже на управление княжескими вотчинами. В Пскове, подобно земству, само белое Д. разделялось на общины – купы, приписанные к собору и управлявшиеся поповским старостою; сельские приходы, как и земские общины, тянули к городу и входили в соборные купы. Таким образом, в данный период уже дают себя чувствовать в церковной жизни те гражданские элементы, которые с такою наглядностью проявились здесь впоследствии. В социальном отношении в данный период подвинулось вперед, хотя и не дошло еще до полного развития, обособление Д. в сословие. Благодаря тому обстоятельству, что Д. более заботилось об обучении своих детей грамоте, чем другие сословия, причем, естественно, наставляло детей в знании Священного Писания и порядке отправления служб церковных, в семьях именно Д. и находилось наибольшее количество лиц, способных быть кандидатами священства, почему и выбор мирян останавливался преимущественно на этих лицах и в случае, напр., смерти отца выбранным на его место оказывался большею частью сын. В южной России, когда церковь «подавалась» (ставилась под покровительство, патронат) какому-либо слуге владельца или попу, то вместе с этим ему представлялось право священствовать при этой церкви с нисходящим потомством, причем в случае малолетства детей и внуков дозволялось до достижения ими надлежащего возраста держать наемного попа, каковые условия прямо оговаривались в жалованных грамотах. В церквах не «поданных» также, по свидетельству каноника Краковского Сокрана (1500 г.), сыновья Д, лиц имели право наследства на те места, которые занимали их отцы. Этот обычай поддерживали и светские власти: так, напр., польская королева Вона дала в 1520 г. приказ своему пинскому державце, чтобы в Пинском замке к Юрьевской церкви был определен священником внук тогдашнего, уже состарившегося, священника, «яко ж есть обычай в России, иже церковь и доходы церковные на потомки спадает». В законодательстве северо-восточной России точно также можно найти признаки обособления Д. в отдельное наследственное сословие. В ярлыках ханских и в грамоте Василия Димитриевича митр. Киприану различаются братья и дети дух. лиц, проживающие вместе с последними и в разделе с ними; в первом случае они освобождались от дани, во втором же – нет: в первом случае они были церковными людьми и княжескими. А Стоглавый собор уже прямо приговорил: «который поп или дьякон овдовеет, а будет у него или сын, или брат, или зять, или племянник, и на его место пригож, и грамоте горазд, и искусен, ино его в попы на место поставити». С другой стороны, стремление установить наследственность должностей и мест стало все сильнее проявляться в Д., естественно стремившемся поставить свое потомство в привилегированное положение.

С 1589 г. начинается третий – патриарший период истории Д. В этом именно году на Руси было учреждено патриаршество, которое должно было явиться не каким-либо расширением власти митрополита, а, скорее, как доказательство полной самостоятельности церкви русской, независимости ее от Константинопольского патриарха. Поэтому по объему власти патриаршая власть была у нас не шире прежней митрополичьей, и только с внешней стороны патриарх окружил себя большим великолепием (большой состав свиты, большая пышность жизни и служений, торжественность выездов и т. п.). Как и митрополит, патриарх избирался собором русских епископов и царем, причем воля последнего, обыкновенно, имела решающее значение (избрание Иова, Филарета, Никона). Совершенно особые обстоятельства смутного времени, когда патриарх вместе с Д. должны были принять деятельное участие в судьбе отечества, способствовали особому возвышению патриаршей власти, которая при патр. Филарете даже сделалась равною царской власти. Такое высокое и важное положение патриарха, естественно, благоприятно отражалось на положении церковной иерархии и Д. Наряду с патриархом в царскую думу и на соборы призывались и епархиальные архиереи, с которыми в важных случаях советовались по городам и царские воеводы; к архиереям обращались миряне и в случаях притеснения их приказными. Сообразно с таким положением и всеобщим уважением к представителям высшего Д., в значительной степени возросло и материальное благосостояние последнего, увеличиваясь, главным образом, от недвижимой собственности, которой, по словам иностранцев, в половине XVII в. в руках церкви и церковных властей скопилась целая треть государства. Отсюда заботы правительства об ограничении церкви в дальнейшем увеличении недвижимой собственности. При сильных патриархах, церковный суд сделался независимее, хотя объем его компетенции был прежний, с постоянными, впрочем, столкновениями со светскими судами из-за подсудности. Уложение Алексея Михайловича (1649 г.) носило на себе ясные следы стремления сузить сферу церк. суда, почему и вызвало как бы оппозицию себе в изданной в 1653 г. патр. Никоном «Кормчей». То же оппозиционное начало и стремление охранить и поднять права церкви с ее учреждениями заметны и в «Статьях о святительском суде» патр. Адриана. Но, несмотря на то, что независимость Д. и церковных людей от суда светского по всем как гражданским, так и уголовным делам была, благодаря протесту патр. Никона, вновь признана собором 1667 г. и подтверждена собором 1675 г., вышеуказанные ограничительные идеи уложения продолжались и легли впоследствии в основу Петровских реформ в данной области; кроме того, нередко и само Д. открыто предпочитало подсудность судам светским, почему и выпрашивало себе несудимые грамоты, ставившие его в ведомство судов светских. – Преимущественным способом замещения мест членов приходского причта и в этом периоде оставался выбор кандидата прихожанами; но те злоупотребления, которые ранее при этом замечались, в настоящем периоде значительно усилились, причем особенно усилилось назначение излишних членов в приходские причты. В XVII в. в редком приходе не было 2 священников; но были и такие приходы, где число их доходило до 14; на 35 приходских дворов было 4 священника, на 400 – 7; при 5 священниках бывало до 50 причетников. Чтобы прекратить эти злоупотребления, архиереи пытались учредить контроль над выборами, акты которых («выборы» или «излюбы») должны были скрепляться особыми духовными лицами – десятинниками; испытание избранных кандидатов стало производиться с особою строгостью, причем в патриаршей области оно производилось нередко самим патриархом; переход духовенства с места на место не дозволялся без разрешительных на это «перехожих» грамот. Но, несмотря на это, злоупотребления продолжались: по-прежнему избирались не лучшие, а более ловкие, строгости испытания смягчались подкупом и по-прежнему Д. «бродило» по всей Руси, увеличивая собою контингент безместных крестцовых попов. Последнее явление было особенно заметно в настоящем периоде и потребовало целого ряда самых энергичных мер (распоряжения патр. Иова и постановления соборов 1666–7, 1682 г.), закончившихся указом 1694 г. – о рассылке безместных попов в их ведомства. Но все эти меры не имели надлежащего успеха именно потому, что направлялись на последствия, не затрагивая главной причины – материальной необеспеченности низшего Д. Возросшее число приходов и особенно увеличившееся число служащего при них Д. требовали и увеличения средств содержания, а между тем, средства эти не только не увеличивались, а даже уменьшились по сравнению с предшествующим периодом. Так, прежде всего, в этом периоде замечается уже откровенное стремление правительства ограничить количество недвижимых имений в руках церквей. Правда, в 1620 г. последовало распоряжение отводить, при общей переписи, каждой церкви от 10 до 20 частей отцовской земли (по 5–10 десятин) «в поле»; но мера эта осталась почти не приведенною в исполнение; а между тем, указами 1632 г. и особенно 1676 г. правительство уже прямо воспрещало собственникам завещать и дарить церквам земли (в 1677 г. это запрещение было снято; но приток пожертвований уже ослабел). В то же время, было запрещено приходским церквам владеть лавками, торговать и промышлять (постановл. собора 1667 г.). Сократился и ружный доход от казны (указ 1699 г.); руга же от прихожан сокращалась естественно – путем конкуренции кандидатов в члены причта, подкупавших прихожан согласием на меньший размер руги, лишь бы попасть на место. В несколько лучшем положении было, по-прежнему, Д. городских церквей; но в общем – положение приходского Д. в этом периоде значительно ухудшилось, чему в особенности способствовало чрезмерное увеличение поборов с него в архиерейскую казну, на архиерейских чиновников и в пользу государства. Тяжесть этих поборов, помимо размера, особенно увеличивалась злоупотреблениями сборщиков – архиерейских чиновников. Правда, собор 1676 г. передал все сборы с Д. в руки дух. лиц; но злоупотребления, волокита и поборы в других случаях, – например, при поставлении, – продолжались. А между тем, власть архиерейская, во главе с патриархом, продолжала возвышаться и все более и более отделялась от подчиненного Д., на которое как духовная, так и светская власть глядели, как на один из элементов податной, тяглой силы государства, причем высшая духовная власть – патриарх – весьма редко защищала подчиненное ему Д. Результатом всех указанных обстоятельств было уничиженное, забитое положение Д. Что касается состава Д., то, хотя и в этом периоде оно могло пополняться лицами всех сословий, но, обыкновенно, все места в причте церковном доставались детям Д., что было, конечно, вполне естественно, так как они представляли собою контингент наиболее подготовленных к тому лиц. Кроме того, их было так много, что им, естественно, доставались почти все места в причте. Места сделались как бы собственностью Д. и стали переходить от отцов к детям вместе с дворовым строением, или же прямо продавались. Сами дети Д. смотрели на себя как на будущих служителей церкви и, обыкновенно, жили без дела при своих отцах, дожидаясь места при церкви и не желая идти ни в какую другую службу. Тщетно правительство (при Алексее Михайловиче) пыталось сократить число таких праздных поповичей, записывая их или в войска, или в тягло, – число их не убывало, да и самая мера эта применялась, по- видимому, не строго. Зато собор 1667 г. хотя и запретил продажу церковных мест, но вместе с тем, признал поповичей прямыми «наследниками по отцам церкви и церковному месту» и повелел отцам учить их «грамоте и страху Божию, и всякому церковному благочинию, яко да будут достойни в восприятие священства». Таким образом, и путем обычая, и путем законодательства Д. все более и более складывалось в отдельное замкнутое сословие, отличавшееся, – особенно, что касается сельского Д., – слабым самомнением, страшною терпеливостью ко всем бедам, но с узким кругом деятельности и с вялой энергией в исполнении своего великого назначения. С такими именно качествами Д. наше перешло и в следующий период, предъявивший к нему совершенно особые требования.

В четвертом периоде ряды Д. пополнялись различными способами. Это было время борьбы начал выборного, наследственного и назначения со стороны местной иерархии. Трудно сказать, который из этих способов был употребительнее и сильнее на практике; на огромном пространстве России, в различных местностях, под влиянием разнообразных местных условий, отношения между ними были чрезвычайно разнообразны. Все-таки в XVIII веке уже ясно можно было видеть, что наследственность должностей в Д. непременно восторжествует над выборным началом. Образование тяглых сословий, которые крайне неохотно освобождали своих членов и допускали переход их в среду Д., изобилие совершенно готовых к занятию мест в причте детей Д. и, наконец, появившееся со стороны государства требование специально духовного образования от лиц, ищущих мест в причте церковном, – все это в значительной степени, ограничивало право выбора прихожан. Указанное требование специально богословского образования логически привело к положительному воспрещению возводить на священнослужительские степени людей неученых, хотя бы об этом и били челом прихожане; напротив, получивших образование в духовных школах позволено ставить и помимо выбора прихожан. Правда, Регламент еще признает это право прихожан, но совершенно по особой причине: в челобитной прихожан, или заручной, правительство видело гарантию против обмана со стороны тех, которые, по выражению Регламента, «желают водраться в духовный чин» для избежания воинской повинности. В то же время, против права выбора начинают действовать и духовные власти, пришедшие, наконец, к заключению, что выбор – не дело прихожан (митр. Платон Левшин). Но особенный удар выборному началу был нанесен в царствование имп. Павла I, когда именным указом, по поводу того, что в разразившихся бунтах крестьян были заподозрены в качестве участников некоторые духовные, Святейшему Синоду было предложено наблюдать за тем, чтобы духовный сан получали люди надежные, учительные и благонравные, почему Святейший Синод и распорядился, чтобы назначение на священнослужительские места зависело исключительно от епархиального начальства. Мало того, – к заручным челобитным прихожан был применен указ 24 июня 1797 г., запретивший подачу прошений скопом и заговором. Вместо выборов появились аттестации, или одобрения от прихожан, от училищного и семинарского начальства, но мало-помалу и они утратили всякое значение и, в конце концов, получилось правило, изложенное в 70 и частью 76 статьях действующего Устава дух. консисторий, по коему рукоположение в священный сан и определение на места священно-церковно-служителей есть дело, принадлежащее непосредственному рассмотрению и разрешению епархиального архиерея. Одновременно с этими мерами шло и усиление наследственности в Д.; но наследственность эта была вначале весьма условной, так как потомство Д. очень долго не получало каких бы то ни было гражданских прав и положение его в обществе было крайне неопределенно. Правда, при назначении к должностям правительство стояло на требовании надлежащего образования и достоинства кандидатов; но кандидатов-то этих приходилось брать только из Д., так как духовно-учебные заведения, а затем и ряды Д. были закрыты для других сословий (кроме дворянства, которое само туда не шло, считая это унижением). Развитию наследственности духовных мест много способствовал образовавшийся мало-помалу обычай, просуществовавший до 1867 г., закрепления мест священно-церковно-служителей за их детьми (в этом году состоялось 22 мая Высоч. утвержд. мнение Государств. Совета, отменившее этот обычай, а 16 января 1868 г. вышел указ, запретивший подавать об этом прошения Святейшему Синоду), что даже считалось одним из видов общественного призрения. Но в XVIII стол. вопрос о состоянии Д. еще не был решен. Например, церковнослужители очень долго не считались духовными лицами, при Петре обязаны были брить бороды и до 1722 г. не были изъяты от окладов. С другой стороны, не могли быть признаны принадлежащими к духовному званию лица, хотя и носившие священный сан, но не имевшие определенных мест, влачившиеся. Чтобы определить состав сословия, правительство пришло к необходимости издания штатов (Высоч. повеление о сем состоялось в 1718 г., а приведено в исполнение в 1722). Эта мера, сошедшаяся с ревизиею 1819 г., положила начало законодательному определенно Д. как сословия. По мысли Петра Д., найденное ревизиею на действительной службе, и его потомство должно было составить единственный контингент для замещения церковных должностей, а все лишнее поступить в подушный оклад. Для определения этих лишних были назначены разборы Д., как при Петре, так и при Анне Иоанновне, и Елизавете Петровне, причем разбиравшие иногда записывали в оклад даже служащее при церквах Д. и вообще, действовали с чрезмерною суровостью и даже жестокостью (во времена бироновщины). Жестокость разборов особенно увеличивалась тем обстоятельством, что лишним в Д. лицам не было законного выхода в другие сословия и занятия. Первый шаг в этом отношении был сделан Екатериной II, которая (16 ноября 1779 г.) дозволила детям священно-церковно-служителей поступать чиновниками в наместнические канцелярии. В 1778 г. были изданы новые штаты, а при разборе в 1784 г. всем лишним церковникам и детям Д. не моложе 15 лет было предоставлено право поступать в купечество, в цехи, в крестьянство и в военную службу. Кроме того, духовное юношество вызывалось для занятия светскими науками и особенно медициной, а также для замещения учительских мест. Вдовому Д. дозволялось снимать сан без невыгодных последствий. В то же время, запрещено было без надобности строить церкви и открывать приходы. Со своей стороны, духовная власть действовала против безместного крестцового Д., которое и было, наконец, уничтожено. Все эти меры делали как будто бы невозможным дальнейшее накопление лишних людей в Д. Но при Павле I снова последовали ограничения выхода из духовного звания и в результате – необходимость новых разборов (1806 г. и последний 1831 г.). После этого идет целый ряд мер по уничтожению замкнутости Д. как сословия, мер, закончившихся законодательными актами 1869 и 1871 гг., основные начала которых являются действующими и в настоящее время. Если при определении состава Д. и условии принадлежности к нему законодательство, как указано выше, часто колебалось, то при определении его прав правительство действовало в этом периоде довольно однообразно. Начиная еще со времени Петра I, Д. становится сословием привилегированным, причем на него распространяются некоторые права дворянского состояния. Так, еще при Петре, оно было избавлено от подушного оклада и рекрутства. Но другие повинности были очень велики. Особенно был тяжел воинский постой, снятый лишь в 1724 г. Затем, до 1736 г. Д. несло тяжелую повинность рогаточных караулов на улицах и дежурств на съезжих дворах; пожарная же повинность Д. просуществовала до времен Елизаветы Петровны. В этом же периоде постепенно складываются те привилегии Д. по суду, которые перешли в настоящий период. Но окончательно вопрос о сословном положении Д. решен не был. Известно, что Екатерина II имела намерение отнести Д. к среднему роду людей, против чего возражали лучшие представители дух. власти. В результате – положение Д. в действующих законах о состоянии, второе за дворянством и выше других сословий. Но, если вопрос о сословности не разрешался с точностью, то привилегии Д. продолжали расти; за избавлением от личных податей и повинностей последовало избавление иеромонахов и священников от телесного наказания. Именно в 1767 г. было запрещено их наказывать духовным властям и командам. В 1771 г. это запрещение было распространено и на диаконов. Но от телесных наказаний по приговорам светских судов оно не было освобождено и после того, – не было освобождено даже после издания жалованной грамоты городам, по которой освобождались от телесного наказания именитые граждане и купцы. Павел I утвердил представление Синода об освобождении священников и диаконов от кнута; но так как вскоре было восстановлено телесное наказание и для дворян, то не были освобождены от него и духовные. Окончательное освобождение от телесного наказания священников и диаконов последовало при императоре Александре I, в 1801 г., а в 1808 г. льгота эта была распространена и на их семейства. Но церковнослужители не пользовались этой привилегией до 17 апреля 1862 г., когда вышел указ, отнесший их с детьми к числу лиц, избавленных от телесного наказания. При Павле I установилась новая и весьма важная привилегия Д. – право на получение орденов и знаков отличия. Привилегия эта была весьма важна потому, что награждение орденом сообщало права потомственного дворянства, что, в свою очередь, давало право на приобретение населенных имений. Но особенно возвысилось оно с 60-х годов прошлого столетия, когда с падением крепостного права было устранено уничижающее влияние на Д. дворян-помещиков, когда оно получило право собираться на съезды для обсуждения своих польз и нужд, получило доступ в земские собрания и т. п. Относительно материального обеспечения Д. весь период представляет собой целый ряд мер, выражающих заботу правительства о Д. Так, уже по Регламенту был проектирован определенный взнос с каждого приходского двора на содержание причта с тем, чтобы уже он не домогался платы за требы, но, к сожалению, как эта мера, так и последовавшее в 1732 г. требование, чтобы при каждой церкви были дома для причта, не были осуществлены на практике. С 1765 г. началось генеральное межевание земли, причем церквам в селах было приказано намежевать по 33 десятины. В то же время, приходскому Д. было дозволено пользоваться помещичьими и другими лесами, кроме заповедных, для своих нужд. В 1765 г. Д. освобождено от разорительных сборов на епархиального архиерея, его чиновников, певчих, ризницу, духовную школу и богадельню; в 1766 г. отменен подможный сбор на военное Д. В 1765 г. и 1768 г. последовали распоряжения, имевшие целью оградить Д. от волокиты и поборов при поставлении и получении мест. В 1791 г. было положено основание пенсионному капиталу для Д. В 1799 г. было обращено внимание на беспомощное состояние вдов и сирот духовного звания, которые прежде, обыкновенно, кормились, благодаря наследственности церковных мест, указаны разные способы их призрения. При Александре I был поднят вопрос о казенном жаловании для Д., но, за недостатком средств., блестящий проект особого комитета по этому поводу, к сожалению, не получил осуществления и казенное жалованье стало назначаться лишь в следующее царствование (к концу царствования императора Николая I считалось 55.163 священно-церковно-служителя, пользовавшихся казенным жалованьем при 13.214 церквах в 32 епархиях). При Александре II предоставление казенного жалованья продолжалось, но особенно энергично дело это пошло в царствование Александра III, – напр., в 1889 г. причтов, получающих казенное жалованье, считалось 18 тысяч, на что было отпущено из государственного казначейства 6 мил. руб. Параллельно с этим, изыскивались другие средства содержания приходского Д. Так, в 60-х гг. были изданы положения о приходских попечительствах и братствах, которые, между прочим, обязываются заботиться о благосостоянии своего местного причта. В свою очередь, общество проявляло заботливость о материальном обеспечении своих причтов. Например, в период 1866–70 гг. Таврическая губерния обеспечила жалованьем 112 приходских причтов. В 1866 г. вышли временные правила о пенсиях Д., действовавшие до издания настоящего пенсионного устава. Все это, конечно, значительно способствовало поднятию Д. в материальном отношении; но далеко не сделало его обеспеченным классом. Правда, городское Д., в большинстве занимающее различные должностные места по епархиальному управлению, занимающееся законоучительством в светских учебн. заведениях и у частных людей, пользуется достатком; но Д. сельских приходов, при замечаемом обеднении современной деревни, при случающихся неурожаях, болезнях и т. н. бедствиях, должно быть отнесено к наименее обеспеченным классам общества – даже там, где есть казенное жалованье, к сожалению, совершенно недостаточное при современной дороговизне.