VI. Совесть, нравственность – условные понятия для безбожника

Если человек отрицает Бога и никакого нравственного авторитета не признает над собой, то значит человек сам хочет быть своим судьей-богом³³, «и решать по своей прихоти, что хорошо, что дозволительно, что нет»³⁴.

Совесть для такого человека – только оставшаяся от прошлого неприятная помеха в сознании, лишающая возможности спокойно предаваться вседозволенности, а потому и подлежащая упразднению. Совесть стала для человека условною. Напоминание о ней вызывает только усмешки. Любовь жертвенная безбожнику неведома: «Какая это еще любовь?! Ведь такого слова нет даже в Большой Советской энциклопедии! Вот секс – это любовь! Да, любовь, причинно обусловленная естеством породной необходимости. И непонятно, зачем нужно гасить любовь, как проявление полового инстинкта? Зачем лишать себя приятного и вместе с тем необходимого плотского ощущения любви?! Свободная любовь – в свободе секса!». Вседозволенность без стыда! А стыд, вообще, понятие относительное: подать пятачок нищему – стыдно, а свое естество проявить – ну, какой тут стыд. Вот вам и свобода, как осознанная необходимость.

Отдельные проявления бесстыдства были во все эпохи. Однако массовость бесстыдства в народе есть всегда показатель степени его разврата и дегенерации, обычно предшествующих гибели всей цивилизации. Вспомним зафиксированную Библией растленность человечества перед потопом, гордость Вавилона с его культовым развратом. Вспомним фаллические празднества Египта, культовый разврат Греции, сатурналии Рима, общность жен у спартанцев. Вспомним о танцах живота в Центральной Африке, о красных оргиях и чарующих плясках; и посмотрим на порнографическое искусство, оставшееся от изощренного разврата жителей Помпеи. Вспомним имевший место во все эпохи разврат победителей.

И имея ввиду все это, убеждаемся, что наш современник, опираясь на подобные исторически прогрессирующие «достижения» в области секса, стремится в своем личном поведении их всех превзойти, чтобы, по-видимому, добиться права занять место гражданина в апокалиптическом Вавилоне.

И вот, чтобы погасить остатки совести, потопить остатки сознания ответственности за сексуальную распущенность, человек торопливо убегает от самого себя как от личности погружением в подсознательное, в свое животное начало, в еще большую чувственность, смакуя непрестанно лишь псевдоочаровательный цинизм гипертрофированного секса.